В гостях у ведьмы

В гостях у ведьмы

Почему никто не говорит, что счастье не приходит одно? А ведь это правда. Если удача вам улыбнулась, не смейте остановиться на достигнутом, возьмите быка за рога, сделайте следующий шаг, вам снова повезёт. Чтобы судьба-злодейка не выкинула, примите за подарок, и непременно несчастье превратится в рай; улыбнитесь, и вы почувствуйте, как мир ответит вам тем же. Угрюмый получит мрак и пасмурную погоду, смеренный же и всему радостный — счастье и радугу сверкающую. Так и хочется напомнить: у природы нет плохой погоды; научитесь радоваться жизни без обмана, от всего сердца, ибо «По вере вашей да будет вам»
После дивного дня кино наступила не менее чудная ночь, и завтра обещал быть райским. Мама известила о предстоящем празднике Ид аль-Адха*, и вместо сказки мы насладились преданиями старины. В этот знаменитый день тысячи лет назад пророк Ибрагим шёл в долину Мина принести своего сына в жертву Создателю. Честное слово, я не одобрял действие пророка, но сказание обещало счастливый конец, как обычно в таких случаях.
История захватывает дух, в ней несуразица порождает вопросы. Любой отец без колебаний отдаст жизнь за семью и никак не иначе. Сложилось впечатление, что Творец капризное существо и ведёт себя как маленький ребёнок. Я люблю Бога, но думаю, ни один здоровый человек не принесёт свою родню в жертве Ему. Хотя и среди здоровых найдутся немало умалишённых.
Но Богу — Богово, а детям праздник подавай. В ту ночь я уснул, предвкушая ещё один райский день. Папа нам купил новую одежду, а мне снились гора конфеток и бессметное количество денег.
Наступило утро и вместе с ним бесконечное счастье. Огромный баран, принесённый в жертве, искупил перед Творцом все грехи семьи. После утренней молитвы в центральной мечети мы вернулись домой, где нас ждало много жаренного на углях мяса. Я наелся до отвала, серебрение монеты лились рекой в мои карманы, а количество конфет не поддалось счёту, детская комната так и ломилась от них. Отец был щедрым; друзья его, соседи не остались в долгу. Каждый богобоязненный зрелый в городе пытался откупиться от Создателя, отчистив до блеска свою карму. Видимо, в городе проступков бесчисленное множество. И кажется, чем больше грешили взрослые, тем больше дети зарабатывали добра; так и хочется их подбодрить: «Давайте, смелее нарушайте!»
В этом мире всё взаимосвязано, и сказано выше о пророке оказалось символичным. Нельзя всё буквально воспринимать. К написанному в Книге нужно вдумчиво подходить. Это я понял, когда папа позвал, отдал пакет с мясом и попросил отнести ведьме, что живёт отшельником в ста пятидесяти метрах от черты города. На меня нахлынули недоумение и множество вопросов. Как не понимал пророка Ибрагима, так и не одобряю сейчас действия отца. Видимо, не терпится удостовериться в моей преданности. Значит, хочет проверить меня на вшивость. Но сдаётся мне, что он испытывает лишь моё терпение. Кем он себя возомнил? Господом Богом? На пророка я не похож, и принести своё здоровье в жертву не собираюсь. Конечно, наказать отца не в моих силах, и отказаться не могу. Остаётся лишь дипломатия.
— Папа, а зачем Латифе баранина? Она разве не должна быть сосущей крови вегетарианкой?
— С чего бы это?! — удивился отец. — Латифа может быть кем угодно, но только не травоядной.
— Вот и я о том же. Она же бедная, мясо, наверное, никогда не ела. Как бы не схватила несварение желудка. И потом у неё зубов нет.
— Вижу, ты много знаешь о Латифе.
— Она же ведьма, дикая, страшная, грозная...
— Только одно не пойму, почему у ведьм не должно быть зубов?
— Не знаю, дети говорят...это же очевидно.
— Во-первых, она не такая, и, во-вторых, ведьм не существуют на свете. Это всё сказки.
Умиляет неграмотности отца в тёмных делах. Неужели он такой наивный? Как вырос в Африке и не знает простые вещи. Если пророкам верим, и Бог существует, почему не может быть сатана, породивший всех ведьм и прочей нечисти? До мозга костей трогает простодушие папы, вроде взрослый.
— Значит, и колдовства нет? — ухмыляясь, задал я каверзный вопрос.
Уж-то существования магии никто в своём уме, живучий в Африке, не может отрицать. Ведь дело в непоколебимой вере, тем, кому не повезло глазами видеть, полагается на тех, кто, на собственной шкуре испытал. Таков он, чёрный континент.
— Колдовство не существует, — сухо ответил отец.
Сдаётся мне, что папа или с ума сошёл, или не с той ноги встал сегодня. Пожалуй, здесь не обойтись без помощи психолога, а лучше вызвать совет шаманов. Правда, я знаю только одного колдуна, и он живёт в нашем районе, не дай бог с ним столкнуться. О нём слагают легенды мрачные. Он настолько страшный, что одно его имя повергает в ужас.
— А злобный Шейх Тижани, разве не чёрный маг?
— Злобный шарлатан, вот он какой! — неожиданно крикнул отец.
Меня бросило в жар, а по коже мурашки побежали. Нужно следить за языком отца, упаси бог, случайно бросить вызов тёмной стороне, ибо у стен есть уши. Может быть, с возрастом чувство самосохранения тупеет, но я пока старостью не страдаю.
— Папа, зачем ты так?
— Как так?
— О Шейх Тижани, он же страшный.
— При чём здесь он? Ты ищешь повод, чтобы не сходить к Латифе. Может лучше использовать свой ум во благо? Какой сегодня день?
— Ид аль-Адха.
— Нужно поблагодарить Бога, и добро делать. Разве на тебя не новая одежда?
— Аж блестит!
— А карманы, почему полные конфетами и деньгами?
— Все были щедрыми.
— Видишь! А сколько ты ел жареного мяса?
— Много, аж живот болит!
— А почему Латифа должна быть голодной?
— Ну, это её природа...
— А может, у тебя отобрать немного денег; бедным раздать, те, кому не повезло с природой? Как ты на это смотришь?
— Но если добро делать, то, пожалуй, я отнесу ведьме мясо...
«Пусть подавится!» — при себе продолжил я фразу.
Отец начал злиться, а это нехорошо. На удивление он сегодня слишком терпеливый. Обычно я не спорил с ним, тем более так продолжительно и бесцеремонно. Он был суровый, как сама пустыня Сахара. Старшая сестра Айша рассказывала, что после моего рождения он похлопал меня по плечу и произнёс: «Выплюнь тытку, ты мужик или нет?»; а когда мне исполнилось два года, ворвался на кухню и сказал: «Держи копьё, идём на охоту!» Сестра, конечно, утрирует, но суть отношений она выразила точно: сюсюкаться с детьми не принято в этой стране, Африка не особо жалует своих детей.
И всё-таки отец не был извергом, как покажется из слов сына. Когда-то давным-давно он играл со мной и братом; лёжа, нас подкидывал ногами в воздух и ловил, а мы радостно просили ещё. Однако последний раз, когда он играл со мной, мне было четыре года, возможно, пять.
Не берусь гадать, почему в Африке отцы так мало играют со своими чадами. Вероятно, вечно свирепое солнце высушивает сердца взрослых до состояния сухофрукта? Быть может, они наигрались в детстве, а на потомства не осталось радости. Возможно, на чёрном континенте дети быстро растут и после пяти лет уже не так сильно нуждаются во внимании. Сложно сказать.
Папа не особо отличался от других, но точно знаю одно: он был с нами гораздо мягче, чем был с ним собственный отец. Дедушку, посчастливилось знать, вот он не жаловал детей, особенно своего первенца, моего папу. Возможно, дедушка сыну вменял в вину, что мать умерла скоро после родов. Но поскольку я знаю, бабушка скончалась от колдовства. Очень жаль, что не познакомился с самой смелой женщиной Сахары, царство ей небесное.
Я стоял перед отцом и думал: в его сегодняшнем терпении и великодушии виноват праздник; Ид аль-Адха не день раздавать подзатыльники, а повод делать добро. Поразмыслив, и я решил откупиться от Бога, совершу немного добра. А отцу докажу, что ради него я пошёл на опасное сближение с ведьмой, и получу порцию страха, некая ложка дёгтя в бочке мёда славного праздника. Я и так вдоволь получил всё, что можно от этого знатного дня.
Скоро обед и, думаю, после сиесты моя душа получит вторую порцию счастья, посетив кинотеатр; уж сегодня-то никто не смеет меня наказать. Забрав пакет, я пошёл в детскую комнату заручиться поддержку брата. Вряд ли пятиминутка страха сможет омрачить мне праздник. Подумаешь, ведьма какая-то. По сравнению с чёрным колдуном Шейх Тижани она всего лишь невинная овечка. Что презренная мегера сможет со мной делать? Высосать всю мою энергию и оставить подыхать? Я и не такое видал, и вообще, ничего не боюсь. Это будет как посмотреть двухминутный фильм ужасов.
Каждый — сама смелость, пока лицом к лицу не столкнулся со своим страхом. Я пренебрёг опасностью, а ведь нет дыма без огня. Вряд ли люди без причин боятся ведьмы. «С ней вредно находится рядом» — говорили взрослые. Латифу я видел только издалека, она всегда одета в чёрной мелихфе**, как подобает настоящей чародейкой. Ей приписали способность колдовать, приворожить... Она может одним взглядом высосать всю кровь из тела врага. Её изгнали из города, и теперь живёт в шатре вдали от цивилизации. Так говорили о ней не только дети. Сегодня мегера живёт одна в глухом медвежьем углу, сто пятьдесят метров за чертой города, пять над уровнем море, и в отдалении от здравого смысла. Не знаю, что правда, а что вымысел, опасность витала в воздухе и в этом, несомненно, что-то глубокое есть, словно жизнь бросает тебе вызов. Одно дело смотреть страшный фильм, совсем другое, столкнутся с ещё неизученной тёмной стороной жизни города. Я поднял перчатку и вошёл в комнату.
— Пойдёшь со мной к Латифе? — обратился я к брату, который лежал на матрасе верх пузом.
— Чего! К гаргулье?
— Ну, да.
— Зачем? Жить надоело?
— Папа велел ей отнести мясо, — показывал я пакет.
— Не мог он тебя просить такое делать.
— Тем не менее...
— Не-а, я ещё слишком молод.
— А я старый, по-твоему?
— Не меня же попросили.
— Хорошо, пойду один.
— Но раз такой храбрый, то скатертью дорога.
— Брат из тебя, как из доярки балерина.
Обижен на весь мир, я вышел из дома. Разве конь не узнаётся в скачке, а брат — в биде? Что за люди такие пошли, которые думают только о себе любимых? На улице праздничный ветерок встретил, прохладой тело обласкал, а солнце в зените провожало знойной улыбкой. Направляясь к своей судьбе, я прошёл мимо дома Муда. Осенило, нанесу другу визит и попрошу сходить со мной к ведьме, если согласиться, конечно. Муд был моим самым первым другом, я его помню с пелёнок. Можно сказать, мы родились в один день, играли в одну песочницу, делили и счастье, и горе, разве что родители у нас разные.
— Ид мубарак!*** — пожелал я сёстрам Муда во дворе хорошего праздника, устремляясь в детскую комнату.
— И снова привет! Я вам принёс добрую весть, — обратился я к друзьям.
В детской комнате Муд оказался не один, с ним был Салек. Лица у них сияли, как и всё в этом городе сегодня, они сидели друг напротив друга и резались в карты. Я сел рядом.
— Давай! — поспешил Салек ответить, — ещё одна хорошая новость нам не помешает.
— Я куплю тебе билет сегодня в кинотеатр, если пойдёшь со мной, — обратился я к Муду.
— А мне почему не предлагаешь? — возмутился Салек.
— Ты всё равно не захочешь идти, видишь ли, кишка тонка! — ответил я.
— У меня денег много, — ухмылялся Муд, — я могу себе купить хоть десять билетов.
— Не забудь, сегодня двойной тариф, — предупредил я.
— И куда пойдём? — спросил Муд.
— Нанесём визит вежливости Латифе, — ответил я.
— Ты что! С ума сошёл, она же ведьма! Не мог что-нибудь попроще попросить, например, доить спящего дракона в подземелье, раздобыть молоко единорога! — жестикулируя, встревожился Муд.
— Тихо, что ты орёшь? — успокоил я собеседника. — Напугаешь Салека.
— Не-не, я точно никуда не пойду! — громко воскликнул наш робкий друг.
— И какого чёрта она тебе сдалась? — недоумевал Муд.
— Папа попросил ей отнести немного баранины, — показал я пакет.
— Тогда ладно, но я тебя провожу только до нашей старой хижины под деревом, та с лева от Козлиного рынка.
— Да, я помню, где это. Что ты так переживаешь? Но и на то спасибо. Идём!
— Я тоже пойду с вами, но только до Козлиного рынка, — выронил Салек.
— Ну, ты сегодня очень храбрый, — подбодрил я робкого друга, — знал, что твоё любопытство возьмёт верх.
Заручившись поддержкой друзей, я встал, и мы направились быстрым шагом к нашей цели. Через три дома оказались у черты района. Здесь старая грунтовая дорога разделяет город от сахарских барханов. Сразу за ней, местами огорожен рабицей, простирался знаменитый районный базар, где торгуют животными для убоя, в основном козы, бараны. Так называемый козлиный рынок занимал площадью двухсот метров длины на сто ширины. Сегодня он почти пустовал, праздник же. С той стороны от базара, ближе к барханам и дальше от города когда-то мы построили хижину под огромной акацией.
Абстрагируясь от лёгкого запаха навоза, я поднял взгляд. Дерево под натиском ветров качало крону из стороны в сторону, всё надёжно стоит. Там неподалёку давно ещё мы ставили ловушки для птиц. Видимо, повзрослели, раз бросили это увлекательное занятье, для каждой игры есть своё время.
В противоположном углу от базара, на неровностях жёлтого писка одиноко загорал на солнце знаменитый белый шатёр, от которого все шарахались, как от огня. Огибая рынок, направились к старой хижине. Спустя несколько минут ходьбы мы пришли. На меня нахлынули тёплые вспоминания, вроде всего год прошёл, а кажется целая вечность. Это огромное дерево стоящего у черты района защищало нас когда-то от солнца, а сегодня оберегает город от наступления сахарских песков. Там дальше в сто метров отсюда ещё одна такая же акация, строго бдит, словно страж, не дай бог барханы дерзнут. А между этими двумя исполинами растительного мира, если всматриваться, то видно небольшое плоское возвещение, где мы ставили свои ловушки для птиц. Сейчас оно выглядит брошенное, разорённое. Несколько шагов справа от хижины виднелась небольшая яма. Раньше это был колодец двух метров глубины. Воды, конечно, не было; мы его выкопали как тюрьма для своих врагов. Да, у нас и они были. Правда, темницей мы воспользовались всего раз, последствия показали, что не стоит повторить. После того как одного из противников держали несколько часов в колодце, нам дали понять, что планета земля принадлежит не только детям, но и взрослым. В глазах общества мы оказались злыми, а враги гнусными, раз подло себя вели по отношению к нам. Нарушив «кодекса военного времени», они пожаловались родителям вместо того, чтобы силой вызволить друга. С тех пор наши ночные стычки с «армией» врагов пошли на убыль. И всё же мы иногда встречались по ночам, чтобы стенка на стенку выяснить отношения. Днём тем не менее мы мирно соревновались в футбол за деньги.
Вспоминая те прекрасные времена, я грустил; слёзы по щекам катились, воображение вздрогнуло. Чем больше взрослел, тем больше хоронил. Старуха с косой шла за мной по пятам, каждый час прожитый — частица меня, ушедшая навсегда. Один миг рождается, другой гаснет. И только вспоминания греют душу, и надежда — вера в чудо, что однажды...когда-нибудь...всё хорошее забытое вернётся... И родители — царство им небесное — воскреснут из мёртвых, и друзья станут снова маленькими, и враги, дай им бог здоровье... И мечта, что проза не даст памяти угаснуть...никогда.
— Давай, иди! — вернул меня голос Салека к яви.
— Ты ещё здесь?! — Удивился я.
— Да, я останусь с Мудом, а ты давай иди, — ответил тот.
— Подожди минутку, я немного полюбуюсь видом хижины, — попросил я.
Облокотившись о ствол дерева, я рассматривал маленький домик два на два метра из шифера и досок разного происхождения. Год назад он выглядел верхом изящества, сегодня же эта несуразица напоминает разорённую будку большого бродячего пса.
— Когда-то мы были здесь счастливы, — уронил Муд.
— Несомненно! — признал я. — Это был наш маленький мир.
— Некогда нам грустить, — поторопил Салек. — Иди быстрее к ведьме!
— Отстань, — возразил я, — Дай нам вспомнить старое доброе время.
— А помнишь того несчастного пленника, которого заточили в колодце? — обратился ко мне Муд.
— Конечно, как такое забыть? Из-за него нам пришлось попотеть.
— А я получил подзатыльник от папы, — признал Муд.
— Потому что негуманно всё это, а ведь я вас предупредил, — злорадствовал Салек. — Ладно, забыли.
— Нет, не забудем! — возразил Муд, — момент душу греет до сих пор.
— Этот славный миг мы возьмём с собой навсегда, как окончательная победа над врагом, — выразился я.
— Но и живодёры! — осудил нас голос человечности.
— Ничего, Салек, ты не понимаешь в жизни, — тихо, словно при себе, пробормотал Муд.
— Хватит лить слёзы, идите к ведьме, — призвал нас Салек.
— Нет, я, пожалуй, здесь подожду, — отверг Муд. И обращаясь ко мне: ты просто поздоровайся, положи пакет внутрь шатра и быстро иди назад. И не забудь поблагодарить, не дай бог она обидится.
— Нет, ты просто кинь пакет во вход и быстро делай ноги! — поправил его Салек.
— Ладно, успокойтесь вы!
— Давай, иди, мы тебя ждём! — хором огласили они.
— И не смотри этой старой карге в глаза! А то высосет драгоценное серое вещество.
— Мозг, это ещё ничего, главное, чтобы душу не выцедила.
— Да, без мозга ещё ничего, а вот без души нельзя.
— И не смотри ей в глаза! — громко повторил Муд вслед.
Друзья переживали, кажется, больше, чем я сам. Для меня же страх утих, и посещение ведьмы превратилось в пятиминутное дело: подойти, отдать пакет и пожелать хорошего праздника. Ведь сегодня день добра, в конце концов, даже чёрт заслуживает прошение. Чем Латифа хуже чёрта? Думаю, ничем.
Шёл я задумчиво, ощущая хруст писка под ногами. По мере приближения к своей цели ко мне возвратилась уверенность и вместе с ней праздничное воодушевление. Я был красиво одет, а вокруг всё блистало и сверкало, приглашая брать всё от жизни. Солнце, радостное, грело тело; а вихры играючи охладили душу. С улыбкой до ушей я вальяжно шёл, а ноги, шагающие по горячему песку, доносили до каждой клетки клятву земли родной — обеспечить душе и телу теплоту до самой вселенной смерти. Сегодня в этом торжественном дне Господ бок о бок стоит со мной. Что ещё нужно для счастья, когда твоя вторая половина — сам Творец? Поймут многие, почувствуют единицы.
Карманы, набитые до отказа смесью из денег и конфет, свидетельствовали о моём высоком статусе. Я был богат морально, духовно, особенно материально. А монетки так и звенели, словно дилижанс, золотом набит, едет по серпантину. Во мне проснулось желание делиться счастьем со всеми, даже с чёртом.
Прошло время, и я оказался перед входом шатра; род, набитый конфетами, открывался с трудом.
— Здравствуйте! — произнёс я.
Моё громкое приветствие застало врасплох хозяйку жилища. Она слегка вздрогнула от неожиданности. Передо мной в центре шатра сидела чёрная женщина среднего возраста, ей должно быть лет сорок. Стоя у входа, слегка наклонившись, я взглядом изучал Латифу, ведь до этого её видел только издали. Она была одета в чёрную мелихфу из плотной ткани, подчёркивая свой чародейский статус. Глаза красноваты, взгляд тускловатый, морщины не по возрасту глубокие, кожа чёрствая, как позавчерашний хлеб, чёрно-серый цвет лица холодный, тело худощавое и выглядит обескровленным. Чувствуется тяжесть злодейской судьбы. В этом теле давно не живёт душа. Зло волнами навеяно, исходило отовсюду, ощущается тьма холодная, тишина угрюмая, словно в этом сахарском пламенном аду нашёлся уголок вечной мерзлоты. Как она умудрилась?
Пока ведьма молчала с открытым ртом от моего неожиданного появления, я продолжил её пытливым взором изучать. Зубы есть, незаострённые, как у людоедов, но жёлтые, как у половины жителей Сахары. Зорким взглядом я искал в этом теле недостающее звено, намекающее на ведьменную принадлежность; конечно, рогов и хвоста не ожидал увидеть, но должны же быть какие-то осязаемые мелочи, свидетельствующие о чародейском титуле.
Моя визави скромно сидела по-турецки на бледно-красном ковре, возраст, которого не поддаётся счёту. А перед ней блёкло красовался потёртый временем мавританский чайный сервиз из небольшого серебряного подноса, маленького заварочного такого же цвета чайника и трёх пятидесятиграммовые стеклянные стопки. Справа от хозяйки скудного жилища на расстояние вытянутой руки, стоял на маленькой угольной плите тёмный двухлитровый чайник. Он испускал пар длинной струёй под аккомпанементом отрывистого свиста, напоминающего гудки проходящего старого поезда. Временами из этой конструкции медленно поднимались одинокие искры. Огонь сам не виднелся, но зарева от него тускло освещала пузатый низ чайника. Латифа собиралась готовить чай в одиночестве, что не принято в стране. Всё это не к добру, пренебрежение к культуре на лицо, ненависть к обычаям общества не утаить, презрение ко всему людскому исходит отовсюду. Зловещий дух парил в воздухе, тяжёлое ощущение преисподней давило на внутренний мир. Привкус серы вызвал выделение кислотности во рту, запах пороха ударил в ноздри. Несомненно, ад где-то поблизости. В этом обители никогда не жила радость, а добро и подавно.
На ковре справа от ведьмы в случайном порядке лежало множество небольших белых бус моллюскового происхождения. Кажется, наша героиня пыталась найти смысл в их хаотичном расположении. Друзья были правы, Латифа занималась гаданием, чародейством, безумством…
— Здравствуй! — произнесла ведьма. — Что такой красивый и наряженный маленький человек пожаловал к старой и больной женщине?
Я вздрогнул, мурашки по телу пробежали, улетучилась самоуверенность, забыто всё на свете. В душе себя чувствовал Красной Шапочкой, на которую зуб точит злобный волк.
— Да я случайно... – последовал мой ответ с лёгкой дрожью в голосе.
Дальнейшие вопросы только усугубили опасения, ведьма вела себя, действительно, словно была Серый Волк.
— Заблудился?
— Запутался. Меня отец послал вам отдать пакет.
— А что это?
— Мяса в честь праздника Ид аль-Адха.
— А кто отец?
— Ньдиай Алиен, сын Ньдиая Абдаллахи.
— Спасибо огромное тебе и твоим родным. Дай вам бог здоровье!
Оставив свои шлёпанцы у входа, я зашёл внутрь и потянул хозяйке руку с пакетом. Как только она его взяла, я быстро вышел из жилища, забыв обуться. Через пару шагов остановился и, развернувшись к ней, спросил:
— Тётя Латифа, вам можно задать вопрос?
— Конечно, сынок, спрашивай! Только не забудь шлёпанцы.
— Хорошо, спасибо, — ответил я.
И через несколько мгновений, борясь со своими воспитанностью и страхом, пришлось рубить сплеча:
— Вы настоящая ведьма?
«Ух!» — вздохнула душа, наконец-то высказался. Вопрос ёмкий, вопрос громкий и не по моему детскому карману. В Мавритании не принято ставить взрослых в неудобное положение. Это табу, и, вообще, правда, если уничижительна, то лучше её избегать, но я был ребёнок, и за это даже Бог стеснялся пожурить.
Застигнута врасплох, собеседница потеряла дар речи, глаза округлились, брови приподнялись, род широко раскрылся, челюсть отвисла, кровь в жилах остыла, тишина мёртвая наполнила пространство. И слышно лишь учащённое биение сердца, и шелест воздуха, застывшего в ведьмовских лёгких. Но если наглеть, то до конца, — пришёл я к неутешительному выводу для терпимости.
— Вы будете отрицать или оправдаться?
Ведьма, словно набрала воду в рот, задыхалась от неожиданности и, кажется, вот-вот захлебнётся недоумением. Она безмолвствовала, словно угодила в медвежий капкан. Оно и понятно, ответ на мой вопрос был ясен как божий день. Народ был прав, Латифа, действительно, родственница чёрта рогатого. Увидев в какую бездну, загнан бес, я решил бросить ему спасательный круг, в конце концов, даже он достоин милосердием. Не так ли?
— Но вы, конечно, не ведьма, я это сразу понял.
Не знаю, кто придумал ложь, чёрт или ангел, но я врал во имя добра. Через минуту ведьма пришла в себя и выдохнула:
— Конечно, нет! Кто тебе такие глупости рассказал?
— Дети говорят, да и все вокруг.
— Это неправда, сынок. Не слушай всяких обезумевших.
— А почему вы живёте одна в шатре вдали от всех?
— Так, Бог захотел.
— Интересно, должно быть, Он свирепый.
— Творец не может быть злым или добрым. Мы просто не в состоянии ни понять, ни судит Его.
— Почему? Если Создатель виноват, а не вы сами, значит...
— Его могут судить только такие, знающие столько, сколько Он.
— Бог же один.
— Тогда остаётся лишь молиться.
Странно! Никогда не видел взрослого, который так легко богохульствовал, кроме Большого Лемина. Хотя, на самом деле, я не удивлён, нельзя ждать от чёрта восхваления Бога.
— Тебя волнует состояние Создателя или как я в этой дыре оказалась?
— Вы просто меня сбили с толку, ребята предупредили... Почему бы вам не перебраться в город? Или у вас нет работы, денег...или вас не пустят?
— Слишком много вопросов для одного посещения, тебе так не кажется? Знаешь, вдали от сумасшедших воздух свежее, песок чище, и никто не докучает. Полная свобода! Не суди о вещах по внешнему виду. Чисто снаружи не значит чисто изнутри. Человек может бедно жить, но достойно, или богато в несчастье. Понял?
— Звучит, как пропаганда бедности. Если вы не ведьма, значит, немного того?
— Нет, сынок, я всё ещё в здравом уме в отличие от тех, кто не видит дальше своего носа.
— У меня дядя врач, если хотите, я могу с ним поговорить. Вас вылечат.
— Пусть он о себе позаботится.
— Всё с вами ясно. А где ваша семья?
— История долгая. Не поймёшь всё равно. Но если хочешь у меня взять развёрнутый интервью, заходи в другой раз, всё расскажу. Люди злые, не любят, когда кто-то выделяется, особенно своим умом. Они его называют ведьмой и всеми плохими словами, потому что им душой не дано понять. Хорошо, хоть пока не сжигают на кострах, как когда-то делали их северные собратья по темноте. Блудные овцы вечно бродят по кругу, слепота не позволяет найти другую дорогу. Но ты, я бы сказала, не похож на овцу. В тебя есть с гулькин нос от пастуха, задаёшь вопросы недетские, и ты меня не боишься.
— Значит, всё-таки ведьма.
— Но если тебе так удобно считать, то, ради бога. Только имей в виду, что это слово умоляет моё достоинство.
— А вы меня не заколдуйте?
— Зачем? Ты же мне ничего плохого не сделал.
— Хорошо, тётя Латифа. Значит, мы друзья?
— На веки вечные. Моя дверь открыта в любое время. Хотя, что ты стоишь у порока? Заходи, поговорим.
Я зашёл обратно и с небольшой опаской сел на бледно-красном ковре, выдавший немало бед за свою мучительно долгую жизнь. Украшенный некогда яркими узорами, до дыр потёртый судьбой, он, побеждённый временем, вряд ли теперь сможет пригодиться в роле ковра-самолёта. Из многочисленных отверстий вырывался наружу рыжий песок, безжалостно напоминая хозяйке о глуши, где она доживает свои последние годы. Я окинул взглядом скромную обитель. Она, как ни странно, оказалась просторной, здесь десять человек поместятся без стеснения. Снаружи монотонно-белый, шатёр изнутри был покрыт пёстрой тканью. В центре жилища потолок был высоким, а к краям он плавно снижался до метра. Конструкция держалась на двух крепких деревянных шеста, пустившие глубоко в песок свои «корни». Жилище чрезмерно скромно, как, впрочем, и сама хозяйка. Одеяло, подушки и какие-то ещё лохмотья, не поддающихся опознанию, свёрнутые в клубок, валялись в одном углу жилища. Рядом, сросшись с землёй, большой деревянный сундук, который с трудом добрался до нас из глубин времён, гордо стоял, словно он ядро этого строения. В другом углу прямо на земле лежала чугунная кастрюля и две железные небольшие эмалированные тарелки. Зрелище ничего не вызывало, кроме жалости, а снисхождение к хозяйке настойчиво просила душа.
Сидящий в центре этого недоразумения, меня осенило: не каждый виноват в состоянии, куда его бросила судьба-злодейка. Я мог родиться в таком же шатре, и не было бы в этом моя вина. Никто не выбирает ни место, ни род, ни год рождения, ибо на всё воля Его. Моя корма могла появиться на свете и в Гаити, и в Тибете, а я был бы доблестным гаитянином, нищим факиром или добрым самаритянином. В чём заслуга, что я родился на материальном пьедестале на ступеньку выше Латифы? Куда судьба забросит, там и услышишь: «С днём рождения, сынок!» Не судите строго тех, кто непохож на вас.
Поразмыслив немного, на меня снова снизошло озарение, ведь некогда чужой и поганой, ведьма стала своим злым и страшным псом. Осталось только научить команды сидеть и фас. Скрестив руки на груди, я гордо улыбнулся, а шальные мысли роем чередовались в голове.
— Чай будешь? — прервала Латифа мои мечтания.
— Мне родители не разрешают пить, говорят, я ещё маленький.
— Ладно тебе, я даю добро.
— Ну, раз вы позволяйте…
Ввиду отсутствия гигиены и благ современной механической цивилизации, не льстило мне пить чай с Латифой, однако на этой земле не принято отказаться от добра, даже если оно от чёрта рогатого, и может свести в могилу. Но чёрт-то, свой, личный.
Папа редко мне давал чай попробовать, и только с третьей заварки, он его считал вредным для детей. Хотя почему-то кофе с молоком на завтрак детям давали.
Промелькнули мгновения, и рассеялось стеснение, скрестив ноги, я удобнее пересел напротив хозяйки. Страха нет, а любопытство и гордыня взяли верх, никто раньше для меня лично не готовил чай. Я вольготно себя чувствовал, как значимый гость, для которого стараются со всех сил. Латифа выглядела занятой, важной, счастливой... суетилась как маленькая пчёлка, бегала с одного конца обители к другому, из сундука вынула железную банку с зелёным чаем, отмерила ровно половину стопки и высыпала в заварник, достала откуда-то свежую мяту, завёрнутая во влажной мешковатой ткани, и положила на поднос.
Некогда грозная ведьма выглядела как неуверенная в себе девочка. Она торопилась, а руки слегка тряслись. Наблюдая за суматохой, я улыбнулся, сладкое мгновение в душу запало. Действительно, у каждого яда есть своё противоядие, у тьмы — свет, у зла — добро. Нет ничего приятней, чем наблюдать за тем, как стараются тебе угодить. По меркам взрослых я был ничем не примечательным, всего лишь ребёнок, коих сплошь и рядом. Но, по неизвестной причине Латифа увидела во мне что-то важное, и это льстило душе, словно я взял за глотку самого чёрта и скрутил в бараний рог. Думаю, с той поры и началось колдовство — магия дружбы между хрупким человечком и страшной ведьмой.
Прошло время, и Латифа, уставшая от беготни, наконец-то села. Кипятком полоскала заварку и вылила зелёную муть в маленький красный тазик слева от неё. Снова набрав воду в заварочный чайник, положила его на плиту.
Через несколько минут долгожданный напиток закипел, нарушив тишину продолжительным свистом и выпуская вверх длинную струю пара. Латифа слегка приподняла серебряную крышечку, давая чаю подышать. Через минуту она сняла заварник с плиты, положила на поднос, бросила в напиток несколько кусков сахара и две ветки мяты.
— Что молчишь? Давай рассказывай!
— Смотрю, как вы чай варите.
— Я что-то не так делаю?
— Нет, просто увлекательно.
— Хорошо.
Схватившись за ручку заварника, Латифа его резко подняла в воздух, и на уровне полметра от земли наклонила носом вниз. Чайник выплюнул тонкую струю тёмно-красного напитка, наполнив одну из стопок. Не берусь судить об умелости Латифы, но, казалось, она искусник своего дела. В её движениях просматривались явные нотки изящество, бесспорно, напиток выйдет шедевральным. Чаепитье — неотъемлемая часть культуры этой страны и, несомненно, самый важный досуг в столице пустыни.
Поставив чайник на поднос, Латифа схватилась за горячий стакан и, подняв его высоко, тонкой, равномерной струёй перелила тёмно-медовое содержимое в соседнюю стопку. Итак, много раз напиток перемещался из одного сосуда в другой, пока не образовалась крепкая белая пена, наполнившая наполовину каждый стакан. Я заворожено следил за ритуалом, взглядом провожая малейший жест искусника и предвкушая блаженство. До меня доносился букет запахов крепкого зелёного напитка с мятой. Прошёл час, и занавес опустился, закончился первый антракт этой чайной пьесы.
Склонив взор, Латифа потянула мне стопку медового напитка и ждала, когда попробую и выскажу своё драгоценное мнение. Это чайный реверанс в мой адрес выражал глубокое уважение к скромной детской личности. Я с большим удовольствием взял контрастную стопку, наполовину наполнена красно-янтарным напитком, наполовину белой густой пеной, как принято в хороших мавританских домах. Чай оказался крепким, но до чего прекрасным! Наслаждаясь каждой горячей каплей, я его допил мелкими глотками.
— Великолепно, — поблагодарил я.
— Спасибо. Ну, что сынок, мы так и не познакомились, — наливая себе чай, произнесла моя визави.
— Я-то вас знаю, вы у нас знаменитая.
— А тебя как зовут?
— Думаю, это не важно.
— И всё-таки...
— Румпельштильцхен.
— Понятно.
— Вы удивлены?
— Не совсем, но понимаю. Хочешь поиграть, значит.
Собеседница собрала с пола бусы и размашисто их выкинула на ковёр. И, подумав недолго, огласила:
— Ты же божье создание, раб Бога. По северному календарю, сын своего отца. Твоё имя станет ясным и прольёт свет на многое. У тебя яркая судьба, но ты должен научиться в узде держать зверь внутри себя.
— Что?
— Неважно, я тебя понимаю. Ты пошёл по стопам дедушки со стороны матери, и обречён на дежавю.
— Не понял!
— Твоя жизнь пойдёт кругами. Будешь вынужден начать жизнь снова и снова, пока не уяснишь, что от тебя судьба хочет.
— Это вы поняли из нескольких бус?
— Да! — И через какое-то время, ухмыляясь, продолжила, — Ты хотел узнать, как я оказалась в такой дыре?
— Никто вас за язык не тянул, простите... — ответил я удивлённым, что она узнала, как меня зовут.
— Да ничего, мы же теперь друзья. Интересно, а что обо мне говорят в самом гнусном городе земного шара?
Странности Латифы пришли мне по вкусу, она оказалась общительной и с большим удовольствием делилась с ребёнком мудрости бытия, рассказывая о своём весомом опыте противостояния с обществом. Она дала много советов, как себя вести, хотя верила, что в них не нуждаюсь. Посмотрев на мои ладони, сказала, что всё, как она и думала, жить буду девяносто лет.
— Ты ещё вернёшься ко мне, и не один раз, — заявила она.
— Откуда вы знайте?
— Сынок, я много ведаю. Однажды ты придёшь и попросишь о помощи.
— Нет, мне помощь точно не понадобится, — возразил я.
— Сынок, я лучше тебя знаю, что будет завтра.
— Как можете знать то, что ещё не произошло?
— Если заглянуть глубже, то всё уже случилось.
— Это как?
— Историю эту, можно крутить вперёд и назад, как Бога душе угодно.
Я колдовство не учил и ничего не понимал в потусторонних делах, однако внимательно и с большим интересом слушал свою собеседницу, обещая себе, что обязательно найду зерно здравого смысла в этих тёмных лабиринтах судьбы, когда вырасту и окончу школу. Уж-то учители всеобъемлющим знанием о мире владеют. Выпивая чай, мы общались целый час, не замечая, как время неумолимо летело, пока нас не прервал вошедший мужчина, которого она представила, как своего брата. Мне стало неудобно, и я встал. Дома, наверное, забеспокоились, меня долго не было, ведь сегодня праздник и скоро обед, и я совсем забыл о своих друзей.
— Тётя Латифа, я ухожу. Меня уже дома заждались. До свидания! Было очень приятно с вами пообщаться. Ид мубарак!
— Заходи, сынок, в любое время, буду рада. И тебе Ид мубарак!
***

Задумчиво я вышел из шатра и направился в хижину, где меня ждут ребята. Посещение ведьмы оказалось не ложкой дёгтя в бочке мёда, а прибавка в копилке счастья. Осенило, как ты относишься к событию, так оно себя и поведёт. Подружившись с грозой района, я приручил страшного зверя. Теперь и меня должны уважать, но, правду говоря, я не особо стремился выставить напоказ этот козырь.
Меня привели в себя далёкие крики. Это друзья, бегущие ко мне со стороны города. Я развернулся и пошёл им навстречу. Ко мне стремились Муд и Салек, а за ними размашистыми шагами шёл Большой Лемин. Друзья радостно бросились на меня, повалив на землю. А Салек всё целовал мой лоб.
— Тьфу, Салек! Что ты делаешь? — громко сетовал я.
— Мы думали, тебя заколдовали! — оправдался тот.
— Ну-ка, встаньте с меня, идиоты!
— Что, куча мала? Простите, если не смогу к вам присоединиться, уж слишком взрослый для сюсюканья, и потом боюсь раздавить, — улыбаясь, выразился Большой Лемин.
Ребята встали, освободив меня; вопросов было много, но из всего этого шума, я заметил лишь безысходность на лицах друзей, они уже меня похоронили, а перед ними будто стоял воскресивший из мёртвых. Не поверив глазам, они меня руками щупали, всё ещё задавая бесчисленное количество вопросов. Ответить никто не дал, а я, улыбаясь, ждал, когда все успокоятся. Тем временем заметил лицо Большого Лемина в недоумение. В этом случае не нуждаюсь в гадалке, я так понял, что ребята к нему прибежали с криками: «Спаси нашего друга, его убивают!» А он, не понимая, что происходит, помчал за ними.
Нет желания всех разочаровать, ведьма-то оказалась ни больше ни меньше хорошим человеком. Момент я предпочёл оставить втайне, пусть колдуньи боятся, а меня уважают.
Пока мы шумно разбирались, издали доносился до меня знакомый голос:
— Ребята, меня подождите!
Это Алиен, несётся со всех сил к нам, за ним у черты района бежит Ромэн, главное не будоражит весь город. А там ещё дальше мчится Брагим, всё-таки совесть присутствует, но гад, редко к ней прибегает.
Суеты вокруг было много, меня словно спасли из когтей старухи с косой. Каждый из друзей гордился, что лично приложил руку к моему спасению. И только Большой Лемин, разочарованный, что его оторвали от очередной игры разума, развернувшись, помахал руку, произнося: «Всё, давайте, до свидания!» и ушёл прочь. Но разве, кроме меня, кто-нибудь его заметит?
— Лемин, ты же не веришь! — крикнул я ему вслед.
— Всё ещё не нашёл дорогу к Богу, — не глядя ответил он.
— Не, я о другом!
— А!.. Понял, не дурак. Мало ли, сумасшедшая тебя удерживает против своей воли!
— Ну, да, логично.
Отвлекаясь от суматохи момента, я помахал ему рукой вслед, ревностно наблюдая, как друг вдаль уходил. Но вряд ли в суете, он меня заметил. В голове, несомненно, его растерзал очередной вселенский вопрос. Душа завидовала его философскому одиночеству, свободе и стремлению к вселенной, несмотря на то что в Бога он не особо верил. Господь наш тлеет внутри верующего, но кипит в атеисте-праведнике — тот, кто вопреки несогласию следует нравственности.
Прошло время, и с тех пор я был у Латифы несколько раз. Приходил любопытства ради, по душе всё необычное. Ведьма, как и Лемин, общалась со мной на равных, не обращая внимания на то, что был ребёнком. Возможно, с маленькими, лишёнными предрассудков зрелых, легче общаться. Латифа говорила прямо то, что думает, особенно если речь шла о людском поведении. Род человеческий она не жаловала, и на это у неё веские причины. Общество больное, неблагодарное и только отчасти заслуживает счастье. Однако, когда речь шла о ней самой или обо мне, она говорила загадками. Язык предсказания туманный, ибо он обращён ко многим одновременно, и каждый должен найти сказано в свой адрес, и не забыть, что у Бога есть чувство юмора.
Оглянитесь, ангел-хранитель рядом, возможно, вы его не узнаёте, ибо образ может видоизмениться от ребёнка до старухи, от орла до воробья. Он дарит улыбку и заставляет думать.
Латифа меня всегда радостно встречала, бывало, часто мы ругались. Но это никак не омрачало наши отношения, я с удовольствием слушал рассказы о непростой жизни. По большому счёту, она ни с кем, кроме брата и меня, не общалась. Правда, к ней приходили редкие отчаянные посетители, чтобы гадать, знать, что будет завтра.
Неожиданно праздник подарил подругу, ей было одиноко, и мои редкие посещения разнообразили немного её жизнь. Нет ничего лучше на свете, чем делиться счастьем с другими, пусть даже незнакомыми. Ид Мубарак!




* «Благословенный праздник!»
** Мавританский женский наряд