Ниночка, запевай!

В час раздумий и сомнений о моей судьбе иногда спрашиваю себя: «Откуда во мне такое влечение к музыке, любовь к песне?» Невольно вспоминаю: песни, что издавна пели, нас восхищали. Рядом со мной с колыбели песни звучали.  Любовь к музыке, к песне впитала я с малых лет.  Этим я обязана своим предкам.

Чем старше я становлюсь, тем чаще вспоминаю самые светлые дни моего детства.

Наша семья жила в большом селе в Горьковской области. Родители трудились в колхозе. Дел было невпроворот. Работали все: и взрослые, и дети. Отдыхали только в праздники.

Моего отца звали Михаилом Ивановичем, поэтому каждый год 21 ноября, на Михайлов день, и на мамин день рождения 19 января, в праздник Святого Крещения, у нас собирались гости. Я всегда с нетерпением ждала, когда приедет няненька Комарова, мамина старшая сестра. Они с мужем жили в соседнем селе.

Открывалась дверь - и словно из тумана, с потоком холодного воздуха, в приталенном синем бостоновом пальто, с серым каракулем на плечах, в белом шерстяном платке появлялась мамина сестра, которую все ласково называли Ниночкой. На её маленький лоб игриво спускались тёмные кудряшки, подчёркивая красоту лица, доброту и озорной характер. Следом за ней входил её муж Борис, высокий, красивый мужчина. Они угощали детей конфетами, баранками, леденцами. С появлением этих гостей в нашем доме наступал настоящий праздник. Я заворожённо смотрела на тётю. На её стройной фигуре так ладно сидело тёмно-голубое платье с большим выбитым воротником. Ярко выделялись красивые пуговицы на груди и манжетах. Она ласково разговаривала со всеми, шутила, смеялась. Я не сводила с неё глаз.

Постепенно собирались остальные гости, проходили в переднюю комнату, где уже были накрыты столы. К Михайлову дню всегда кололи поросёнка и готовили вкусные блюда из мяса. Гости ещё не успевали сесть за столы, а в задней уже собирались зрители. Все знали, что если к Калининым приехали родственники, то будут песни. Двустворчатые двери в передней закрывали, чтобы наши гости спокойно могли выпить и закусить. Но долго трапезничать не приходилось, ведь в задней зрители уже с нетерпением ждали песен. И тогда дядя Ваня, по прозвищу Гильгин, с важным видом приказывал: «Ниночка, запевай!» Двери открывались, толпа затихала. Ниночка распрямлялась, сосредотачивалась и после некоторой паузы тихо запевала: «Потеряла я коле-е-е-чко…» Её голос быстро набирал высоту и, не умещаясь в этой комнате, улетал куда-то вверх, а женская группа этого застольного хора вовремя подхватывала: «По- о-о-теряла я любо-о-о-овь…» Затем вступали басы и шла мощная звуковая волна: « Ох, любо-о-овь, наве-е-рно, потеряла я любо-о-овь…» И, то затихая, то усиливаясь, продолжался полёт голосов. Наступало приятное единение чувств. У зрителей появлялись слёзы. Песня смолкала. «Молодцы» - благодарил Гильгин, брал гармошку, давал первые аккорды, чтобы все настроились на следующую песню, бросал одобрительный взгляд на дядю Сёму и тот красивым басом затягивал: «Хазбулат удалой» ... Дальше пел уже весь хор. Зрители никогда не пели. Они слушали и наслаждались . Представление длилось несколько часов. Не было антрактов, но на весёлый лад всех переключал талантливый гармонист. Он, широко развернув меха гармошки, начинал играть цыганочку с выходом. Выплывала Ниночка, а за ней её сестра Соня, и они, выбивая дроби, без конца пели частушки и припевки.

С наступлением темноты гости собирались домой. Они и до рассвета могли бы веселиться, но никто не мог отменить вечернее кормление скота. Довольные зрители безропотно расходились по домам. Концерт окончен.