Анатолий Чертенков ."Я родом из России". Глава 11. ПОСТСКРИ́ПТУМ

­
ЕСТЬ У ВОЙНЫ-СТАРУШКИ ВНУЧОНОК-ДУРАЧОК…

Есть у войны-старушки
Внучонок-дурачок.
Пальнёт из чёрной пушки
В игрушку-погремушку –
И шасть к себе в избушку
И двери на крючок…

И там звонит бабуле,
Выпячивая грудь:
– Мы славно громыхнули!..
Все пушки утонули…
Стою на карауле…
Пришли чего-нибудь…

И у войны бессмертной
Улыбка в складках щёк:
– Мои аплодисменты!
Воспользуйся моментом!
Не думай о процентах –
Умножатся ещё...

Есть у войны коварной
Внучонок-дурачок...
А дураку всё ладно:
Осколки – с неба манна…
Была б марихуана
Да женский каблучок…

СТАВЕНЬ, ИЛИ ДВЕСТИ ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА

Не даёт мне покоя ставень –
Достаёт скрипом ржавых петель,
Говорит:
– Ты застрелен, парень!
Нет тебя больше двух столетий…

И меня нет!..
Не дёргай веком!
Я – больное воображенье…
Уничтоженный человеком
Мир готовится к погребенью…

Заслонил ставень свет в окошке…
Петли скрипнули виновато.
В небе звёзды что хлеба крошки,
Мной рассыпанные когда-то…

СТРАШНО

О Господи, прости великодушно!
Мне не понять: зачем?.. когда?.. откуда?..
Рабам твоим, плохим и самым лучшим,
Пришла идея оправдать Иуду!
В Тебя не веря, уповать на чудо!
Предать огню сограждан непослушных…
В ушко иголки пропихнуть верблюда…
И горлом кровь! И – вдребезги посуда…
Тела мертвы… Без покаянья души.
В саду воронки. В подворотнях – пушки…
Темно и сыро! Голодно и душно!..
О Господи, прости великодушно!..

УРОКИ ЕСТЕСТВОЗНАНИЯ

Когда бы знать, что нервы на пределе
И что она – не нашего двора…
Пришла жена, а мы в одной постели…
Потом не помню... чёрная дыра.

Естествознание не скоро познаётся.
Когда бы знать, что дождь заморосит
И что жена за зонтиком вернётся…
Ученье – свет, пословица гласит.

Когда бы знать, что кончатся патроны
И что одна горбушка на троих…
Не для войны придуманы законы.
Не верьте тем, кто говорит о них.

Естествознание не познаётся скоро.
Когда бы знать, где пуля просвистит…
Вчера опять бомбили спящий город...
Воздастся всем, - история гласит…

ЖАЛЬ…

А дураку – что вдоль, что поперёк!
Услышит: «Фас!» – глотнёт винца из фляжки,
Живот вперёд… рука под козырёк…
И с топором на столб…
и нет бедняжки…

БАЙКА О ДЫРЯВОМ КАРМАНЕ

Часть первая… День вчерашний…

Для того, кто хочет бросить
Каждым утром чистить зубы,
Одеваться, обуваться,
Пудрить нос и красить губы,

Кто не любит с лучшим другом
Посидеть за чаем чинно, –
Предлагаются к услугам
Полки винных магазинов…

Часть вторая… День сегодняшний…
Смотри часть первую

Резюме:

Горожане и сельчане!
Толку нет крушить витрины…
Наплевать дыре в кармане
На другие магазины…

МНЕ ПОВЕДАЛИ СТРАШНУЮ ТАЙНУ

Мне поведали страшную тайну:
– Лето кончилось, осень на круге…
Дом соломенный – это нормально
В жаркой Африке, но не в Калуге!..

На рыбалке полезен – согласен!
Но смешон в Заполярье суровом…
И нелепо совсем на Парнасе
Строить башни соломенным Словом.

Создавать персонажей брутальных…
Воздавать за чужие заслуги…
Мне поведали страшную тайну:
– Лето кончилось, осень на круге…

БЕЛЫЙ ГРИБ. ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ…

Он франтом был, сентябрьский белый гриб!
В шикарной шапке на короткой ножке…
Любил стихи. Знал пару редких рифм...
Но позабыл: где люди, там лукошко!

– Я, – говорил, – король поляны сей!
Да что поляны! Я владыка леса…
– Ты лучше всех! – сказал лесник Евсей,
Прослушав речь с огромным интересом.

У старика улыбка до ушей!
В руке тростина… За спиной корзинка…
Привозят внуков – славных малышей…
И будут смех и пироги с начинкой.

Он франтом был, сентябрьский белый гриб!
В шикарной шапке на короткой ножке…
Любил стихи. Знал пару редких рифм...
Но позабыл: где люди, там лукошко!

ПАУТИНА

Мухи работают на паука…
Чтобы, достигнув угла потолка,
На пол плевать и глядеть свысока…
Мухи работают на паука…

Это сказала мне строчка одна,
Что проскользнула в постель из окна.
И попросила стаканчик вина.
Мухи работают на паука…

А у меня нет ни капельки в рот...
Ну, и строка - от ворот поворот!
Сплюнула зло и шагнула в народ.
Мухи работают на паука…

И научилась цитировать вслух…
Знают теперь и овца, и пастух:
Сила паучья в покорности мух!
Мухи работают на паука…

ГОРОДУ ТИХВИНУ ПОСВЯЩАЕТСЯ

Мне доверилась Память вечная:
– Город древний парит над речкою,
Люди в нём и милы, и молоды.
Называется Тихвин-городом.

Город любимый, неповторимый,
Дел твоих славных нельзя перечесть.
Непокорённый, войной опалённый,
Как хорошо, что на свете ты есть!

Говорила мне Память вечная:
– Долг священный - служить отечеству!
Закаляться огнём и холодом
И гордиться великим городом.

Город любимый, неповторимый,
Дел твоих славных нельзя перечесть.
Непокорённый, войной опалённый,
Как хорошо, что на свете ты есть!

Память вздрогнула и добавила:
– Не нужны мне чужие правила!
Не надейтесь, не ждите, вороги!
Не сдадим... Нам детишки дороги!

Город любимый, неповторимый,
Дел твоих славных нельзя перечесть.
Непокорённый, войной опалённый,
Как хорошо, что в России ты есть!

ОДА, ИЛИ МАРСИАНЕ В ТИХВИНСКОМ РДК

Не слагал я оды сроду,
Но в ненастную погоду
Почему бы эту оду
Не явить на белый свет.

Было так: осенней ранью
Прилетели марсиане
И к Нефёдовой Оксане
Заглянули в кабинет.

– Привезли мы Вам посланье
Из другого мирозданья.
Есть огромное желанье
Донести его до Вас…

Хорошо бы фортепьяно…
Опечалилась Оксана:
«Не ко времени и рано».
Но сказала:
– В добрый час!..

А на сцене зажигали…
Заводили, окрыляли,
Изумляли, вдохновляли
Коллективы РДК.

Лица, личики и лики…
Вот – «Цвети, наш край!» великий!
Вот – Володин многоликий,
Взбудораженный слегка…

Ножки тянут балерины…
Вот Володина Ирина
Создаёт фотокартины, –
Что ни снимок, то шедевр!

И куда ни глянь – таланты!
Самородки-бриллианты!
Все достойны главных грантов
За надежду и за нерв…

Вот идёт Иван Порошин.
Постучим давай в ладоши!
Ах! Какой мужик хороший!
Жаль, что не при бороде…

Вот «Гармония» с «Экспромтом» –
Все от Бога и от чёрта…
Голосов таких, без понта,
Во Вселенной нет нигде…

И взгрустнули марсиане,
Позавидовав Оксане…
А в субботу утром ранним
Заявился казачок.

Шасть к директору с портфелем…
И уже через неделю
Всем готовым быть велели…
А к чему? Пока молчок…

ПЕРВОЙ УЧИТЕЛЬНИЦЕ
Тамаре Ивановне…

Я возвращаюсь в год Шестидесятый.
В свой Первый «В» второго сентября…
И слышу голос: «Здравствуйте, ребята»…
И отрываю лист календаря…

Не всё былое вкус имеет горький!..
Учительница первая моя,
Спасибо Вам огромное за двойки!
Без них пятёрок не познал бы я.

И снова я лечу в Шестидесятый
С корзиной самых нежных хризантем…
И слышу голос: «Здравствуйте, ребята»…
А я в углу, не видимый никем.

Не всё былое вкус имеет горький!..
Учительница первая моя,
Спасибо Вам огромное за двойки!
Без них пятёрок не познал бы я.

СЧАСТЛИВЫЕ НЕ ПЛАЧУТ

Друзья, проснитесь! Есть весна на свете!
И улыбнитесь… И вперёд за счастьем!
Пусть непогода дверь срывает с петель –
Испортить праздник у неё нет власти…

Украсть рассвет не смогут дождь и ветер!
Вперёд, друзья!
За песней, за удачей…
Ликует жизнь на солнечной планете!
Преданья врут!
Счастливые не плачут!

НОЧЬ

Ночь покрыла покрывалом
И мосты, и перекаты.
Если сердцу грустно стало –
Повернись лицом к закату!

Ночь с волной заговорила,
Подняла над яхтой парус…
Если солнце загрустило –
Значит, мы с тобой не пара!

Ночь поблекла и пропала,
Осень стала бабьим летом...
Если сердцу песни мало –
Повернись лицом к рассвету!

ИСТОРИЯ МАТЕРИ

Я носила его целый срок,
Тридцать девять недель с половиной,
И, мечтая, шептала:
– Сынок!
Станешь ты настоящим мужчиной!

Белокурым, таким, как отец,
С голубыми, как небо, глазами.
И построишь волшебный дворец,
И украсишь планету цветами.

Дождалась… Принесли малыша...
Я взглянула, и стало мне плохо...
– Боже мой! – застонала душа,
Принимая чернявого кроху.

Муж ушёл. В тот же миг, в тот же час.
Не поверил в мою невиновность.
– Не хочу жить с такой, и весь сказ!..
И уехал в Ростовскую область.

А сынок между тем подрастал.
Представляете – стал космонавтом!
В том году пару раз прилетал:
В Новый год и на Женское марта.

Жизнь моя – испытательный срок!
Мать, отец, бывший муж на погосте…
А потом этот странный звонок...
И сто лет ожидания гостя…

Так, быть может, идут на расстрел.
Сердце стыло, просилось наружу.
Мне глаза целовал офицер –
Был он копией бывшего мужа.

Говорил: «Подменила меня
Медсестра ради лучшей подруги...
Оказался на Севере я,
Всё потом расскажу на досуге.

Ну, поплачь… на сестру не гневись!
В страшных муках скончалась весною…
Непутёвая, грешная жизнь…
Но успела связаться со мною…»

И закончилась долгая ночь –
Тридцать девять годин с половиной…
Мне теперь не бывает невмочь!
Навещают меня оба сына…

АБСУРД

Абсурд – парадокс Всевышнего
Вне нашего разумения…
Ничто на земле не лишнее:
Ни косность, ни озарение….

Абсурд – это туча чёрная,
Что дождика не желает…
А грузные лжеучёные
Овец заставляют лаять…

Абсурд – это время летнее,
А люди дрожат от холода…
И третье тысячелетие
Стучит по планете молотом…

Мне верилось и не верилось.
Абсурдны мои сомнения!
Супружеским долгом сделалось
Первое грехопадение…

Ничто на земле не лишнее:
Ни косность, ни озарение...
Абсурд – парадокс Всевышнего
Вне нашего разумения…

ЛИЦЕМЕРИЕ

Не дружили Любовь с Равнодушием,
Не грустили под песню одну…
Но однажды попили, покушали
И решили закончить войну.

И друг дружке раскрыли объятия…
Сладкой патокой стала слюна…
Поменялись законы, понятия…
И великие имена…

И улыбок красивых намерили.
Сочинили смешной кинофильм.
И родили на свет Лицемерие…
И колени склонили пред ним…

НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬ…

Несправедливость бьёт под дых,
И вечер нехорош,
Соображали на троих,
Считали каждый грош…

Потом вся морда в синяках…
Солома на ушах…
Да что мы всё о пустяках?
Давай на брудершафт…

С чужою бабой замутил
И выпал из окна…
А ты бы взял да отпустил,
Товарищ старшина!

ИЗМЕНА

Мы стали друзьями на долгих полдня –
Так было начертано свыше!..
Ты влагой целебной поила меня,
Слова золотые я слышал.

Мы громко смеялись. Взлетали до звёзд…
Грустили, друзей вспоминая. –
До крика! До боли! До стона! До слёз! –
Подлюку-разлуку не зная.

Но вот бес ударил меня под ребро.
Убил нашу дружбу святую!..
Я бросил тебя головою в ведро –
Бутылку портвейна пустую…

АЛЛО, АЛЛО, ИЛИ ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР С НАЧАЛЬНИЦЕЙ ФМС, НАХОДЯЩЕЙСЯ В КОМАНДИРОВКЕ
(На мотив известной песни)

– Алло, алло!
Я возвращаюсь в среду.
Везу подарки, с вас – большой пирог…
Прошу, однако, про дела поведать
И оправдать оплаченный звонок.

– Всё хорошо, владычица вы наша!
Но возвращайтесь поскорей.
Ни бог, ни дьявол с вами нам не страшен,
Ни уголовник, ни злодей...

А о плохом – одно словечко:
Исчез весь нашатырь в аптечке.
А в остальном, хорошая вы наша,
Всё хорошо, всё хорошо…

– Алло, алло!
Вы там в своей тарелке?!
Аптечка, нашатырь – какая чушь…
Скажите прямо: были в перестрелке,
Теперь нужны тональный крем и тушь…

– Мерси за тушь, любезная вы наша!
Дела идут, и жизнь легка...
ОМОН поймал за день вчерашний
Три сотни нарушителей УКа.

– Алло, алло!
Мой разум на пределе,
ОМОН и нашатырь – какая связь?
Скажите правду: был пожар в отделе,
И в кабинете бомба взорвалась…

– Пожар – пустяк, печальная вы наша.
Но протоколы для суда…
Мы их пахали – лошадь так не пашет...
Мужья – налево… Дети – кто куда…

Тут, как назло, старик из Сан-Франциско
Свалился с крыши головой в сугроб,
Мы сгоряча к аптечке медицинской,
И два бинта – на нелегальный лоб.

И вдруг приказ – быть срочно в Петербурге!
Бумаги по портфелям – и вперёд…
Но, слава Богу! Замглавы по дружбе
Прислал нам персональный вертолёт.

– Алло, алло!
Мужья сбежали – надо ж?!
А дети с кем?
Начальство… Нашатырь?
Скажите прямо: было много жалоб,
И ждёт нас скоро женский монастырь…

– Всё хорошо, владычица вы наша,
Всё хорошо, всё хорошо…

ПАМЯТИ ЕЛЕНЫ ГРИГОРЬЕВОЙ*

Где день?! Где ночь?!
Не знаю… Смыты грани…
Осиротел великий город наш…
Ценою жизни, разорвав аорту,
Она сдала последний репортаж…

Но в спешке не сказала «до свиданья»
Ни брату, ни супругу… никому…
Вздохнул Господь: «Работа без названья –
Придётся потрудиться самому».

И написал: «Григорьева Елена!»
И в скобках: «Замечательная жизнь!»…
И стало больше звёзд на небе бледном.
И света стало больше падать вниз…

*15 октября 2022 года ушла из жизни Григорьева Елена Николаевна – главный редактор газеты «Дивья», г. Тихвин, и телеканала «Дивья ТВ». Уважаемая коллега, любящая мать, добрая жена, прекрасный человек.

О БУКВАХ…

Любое произведение состоит из слов, слова – из букв. Буквы автор хранит в подсознании. Иногда из букв получаются мысли… Но, чтобы мысли стали общедоступны, их надо время от времени проветривать, вынимать из головы, не забывая, однако, что мысли, поданные в виде полуфабриката, не достигают цели… Увы…

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ РЕСТОРАННОГО ЗЕРКАЛА

Здравствуйте! Меня зовут Ресторанным Зеркалом. Родителей не помню, сирота я!
Пользуются все, а помыть некому. Так что не взыщите…
Чем занимаюсь? Отражаю действительность. Правдиво и беспристрастно с отведённого мне хозяином места…
Вы полагаете, что если ресторан, то и публика в нём соответствующая. Ничего подобного.
Очень даже приличные дяденьки и тётеньки заходят. Бывает, что и с детишками, но это днями больше. Вот и сегодня карапуз один причёсывался у меня. Пухленький такой, ножки коротенькие, но самостоятельный – ужас! Я это сразу почувствовало, как только взглянуло на него…
Причёсывается малыш, а у самого губы дрожат, того и гляди разрыдается.
– Мамочка, – жалуется он, – я в садике… – И реветь… Минут пять, наверное, надрывался. Еле-еле конфетами успокоили…
– Не могу, – говорит, – я со всеми вместе на горшок ходить, а меня за это в угол сегодня поставили…
А рядом с ними старичок стоял, номерок гардеробный в карман засовывал и всё слышал. Задели, видать, его эти слова.
Повернулся он к мальчику, головой седой покачал и говорит:
– Между прочим, за такие дела в наше время к стенке ставили… а в угол – это не страшно…
А вообще-то, Зеркалом работать можно. Главное – ни на что не реагировать и всё на ум записывать…
Потому как слово есть такое, замечательное, «мемуары» называется…
Вот думаю, не пора ли мне ими заняться…
Не разбили бы только…

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГОСПОДИНУ СТИЛЛАВИНУ.
РАДИО «МАЯК». НАЧАЛО ТРЕТЬЕГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ.
ДВАДЦАТОЕ ЧИСЛО

Уважаемый господин Стиллавин!
Обстоятельства вынуждают меня предостеречь Вас от попыток разжигания классовой ненависти. Я имею честь быть постоянным слушателем Вашей программы и очень люблю её, но больше всего мне нравится Ваше неподражаемое ржание, и я готов слушать его круглосуточно.
Для этой цели я себе приёмник приобрёл, маленький такой, работает на батарейках и от сети. Но батарейки у меня быстро закончились, а купить новые пока не получается.
А давеча с ним несчастье приключилось – голос потерял, шепчет только… Но я вот что придумал: электрический провод удлинил. Приёмник к поясу привязал, чтоб слушать лучше, и хожу с ним по квартире, а провод электрический, как хвост мышиный, длиннее только, за мной стелется…
А шестнадцатого или семнадцатого сентября, точно уж и не помню, аккурат перед «Народным продюсером» произошло вот что.
Надо признаться, начало передачи я прослушал, Петруха из девяносто девятой квартиры припёрся время спросить. Я ему говорю: «Подожди, сейчас «Маяк» пикать будет», а он говорит: « Нет, пойду у Васьки спрошу», - и ушёл...
Закрываю я, значит, за ним дверь и слышу в приёмнике моём, какой-то чин нашёптывает, мол, зарплата у него маленькая, всего сто двадцать тысяч, и потому помощь ему требуется, и немедленная...
И тут классовая ненависть во мне проснулась…
Ну, и вышвырнул я приёмник свой в окно: ишь чего надумал, сто двадцать тысяч ему мало, а мне две недели назад получку дали, цельных три тысячи двести, и живу хорошо, «Маяк» слушаю.
Короче, выкинул я в окно приёмник – обидчика своего, а про провод электрический забыл начисто. На нём-то он и повис – бедолага мой! и давай раскачиваться, а потом возьми да об стенку шмякнись. И тут, представляете, звук у него прорезался, да такой звонкий, отродясь такого от него не слыхивал. Ну, и попёрли из него деньги, зарплата невиданная, неведомочейная: и двести тысяч, и триста… за пятьсот числа перевалились…
Понятно, вокруг приёмника моего толпа собираться стала, а у неё – у толпы – классовая ненависть тоже, поди, имеется. Короче, стал народ в мой приёмник камни бросать, но с бросанием у него получалось, мягко сказать, неважно…
И камни, по этой причине, всё больше в окна попадали, и из окон лица любопытные появлялись и тоже классовой ненавистью заражались…
И чего тогда только в приёмник мой не летело… перечислять больно…
Жалко мне его стало, дурёху! Хороший он, а главное – говорить научился, громко и без запинки. Ну, я и заспешил на помощь к нему. Забрался на батарею отопления, чтоб легче за провод дёргать, а батарея возьми да и лопни!
Пятьдесят лет стояла, ничего, а тут - на тебе!..
Ну, и хлынула на меня водица, чёрная, как дёготь…
А подо мною два этажа… ладно, не восемь и не пятнадцать, а то… страшно представить…
Так вот, господин Стиллавин, подхожу я к самому главному.
Счета мне принесли, кругленькие такие, ну да Вы их сами увидите, так как я с первой оказией их Вам отправляю…
От себя ничего не добавляю, потому как передачу Вашу люблю и уважаю, а классовая ненависть душе моей противопоказана…
С глубочайшим уважением, преданный Вам Жора Правдолюбов.

ВОЛШЕБНИК. ПИСЬМО К ДЕДУ МОРОЗУ

Здравствуй, Дедушка Мороз. Зовут меня Гришей Григорьевым. Учусь я в третьем классе, мне 9 лет, и я волшебник.
О том, что я волшебник, мне под большим секретом сообщила бабушка, но просила об этом никому не говорить, потому как волшебство болтовни не терпит.
Первое своё чудо я сотворил в шесть лет – спас наш дворовый футбольный мяч от большой и очень страшной машины. Машина называлась мусоровоз. Мячик катился прямо ей под колёса. Я сосредоточился, как учила меня бабушка, и приказал машине остановиться, а сам лёг на мячик. И машина остановилась…
Потом я пошёл в первый класс, и у меня появился друг Славка. Мы с ним сидели за одной партой и были неразлучны. Учительница называла нас «Не разлей вода».
Однажды Славка принёс в школу спичечный коробок, на котором был изображён мальчик на мячике и застывшая перед ним большущая машина. В этом мальчике я сразу узнал себя. Мне все хлопали в ладоши, и это было чудесно!
А во втором классе появилась Светка. Весёлая и очень красивая, хотя и задавала. Нам со Славкой она очень понравилась.
У Светки был котёнок Тишка. Она его очень любила и гуляла с ним.
Однажды Тишка чуть не утонул в огромной луже, которая неожиданно появилась у нас на дворе и становилась всё больше и больше. Её наполняла прорвавшаяся из-под асфальта наружу струя воды. Потом я узнал, что под асфальтом лопнула какая-то труба…
В эту лужу и угодил Тишка. Барахтался в ней бедный, лапками по воде стучал и скулил, скулил, скулил… жалобно так… и всё зря. Выбраться из лужи у него не получалось.
Тут я вспомнил про своё волшебство и стал искать нужные заклятия, но они не находились.
А Славка бросился в лужу, схватил Тишку за шиворот… короче, вызволил…
И Светка позвала его к себе домой пить чай и обещала постирать рубашку.
А совсем недавно на соседней улице был пожар. Горела собачья будка. Почему она загорелась, не знаю, но полыхала сильно. В будке кто-то скулил.
Я тут же сосредоточился и стал вспоминать волшебные слова, а Славка подбежал к будке, сунул руку в лаз и вытащил щенка. При этом кожа на руке у Славки стала чёрной от сажи и немного обгорела. И Светка потащила его к себе домой делать перевязку и пить чай.
Дорогой Дедушка Мороз! Не хочу больше быть волшебником! Забери у меня волшебство и отдай его Славке…
Мне очень нравится Светка. Я мечтаю с ней встретить Новый год. И чтобы она угостила меня чаем и разными вкусностями. А я бы под ёлку положил для неё от тебя подарок.
И чтобы ёлка была такой же красивой и нарядной, как Светка…
Ученик третьего класса Гриша Григорьев. Волшебник…

НАРОД СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ
Основано на реальных событиях

Эта история произошла в одном из подмосковных супермаркетов. Но, как говорили классики, могла произойти в любом районе нашей необъятной Родины…
Это был грустный день. Все средства массовой информации одно за другим передавали: не стало заслуженного деятеля культуры. COVID… COVID… COVID…
В огромном вестибюле, каждый сантиметр которого кричал: «Смотри, какой я чистый, опрятный и безопасный», два добрых молодца в настоящих респираторах ненавязчиво предлагали посетителям надеть маски. Чуть поодаль симпатичная девушка с ослепительной улыбкой мерила температуру…
У нас с женой температура оказалось нормальной, маскировка соответствовала, и стеклянные двери перед нами услужливо открылись…
Полчаса мы бродили по коридорам, изучая вывески. Я из любопытства, жена – из необходимости. Ей срочно нужно было то, о чём она ещё и сама не знала. Мы вошли в один из отделов. Я сел на диванчик, на котором лежали журналы с красивыми картинками, и стал их перелистывать.
Наконец нужная жене безделица нашлась, и мы направились к кассе.
Миниатюрная девушка в фирменной синей блузке, в роскошной маске с попугайчиком и в перчатках телесного цвета тонкими пальчиками пробежалась по клавиатуре кассового аппарата и назвала сумму.
Жена открыла сумочку, извлекла из неё кошелёк, из кошелька банковскую карточку… короче, всё как обычно.
Радуясь, что моя экзекуция закончилась, я взял с прилавка бутылочку с мутной жидкостью, плеснул несколько капель себе на ладони и стал обрабатывать руки.
Кассирша изумлённо посмотрела на меня. Глаза её брызнули зелёно-голубыми искрами, изящная фигурка превратилась в восковую, и я услышал:
– Неужели вы верите в COVID?!

Мат! Конец истории… Народ слезам не верит!
ПРОЩАНИЕ С ДЕТСТВОМ

Отголосив, с трудом,
Двери открылись в сенцы…
Я покидал свой дом
И расставался с детством…

Помнится, скрипнул пол,
Чайник пыхтел на печке.
Бросив ключи на стол,
Я загадал: «До встречи!».

Ветер свистел кнутом,
В пояс велел согнуться…
Я покидал свой дом,
Чтоб уже не вернуться…

ЗМЕЕЛОВ НИКИТА. ПОСЛЕДНИЙ ПОДВИГ

Не шумите, скоморохи!
С государем шутки плохи.
А царевной пренебречь –
Всё равно что лечь под меч
Или прыгнуть с колокольни…
Кто не верит – тот разбойник!

Я рассказчик, а не враль…
Жил да был на свете царь.
Восседал на троне красном,
Уверял, что жизнь прекрасна
И что чёрт ему не брат…
И скучал семь дней подряд –
Цифра выбрана условно,
Потому дышите ровно!

***
А теперь заглянем в дом,
Что на горке, за прудом,
Без крыльца и без навеса…
Там под кучей занавесок
Спит Никита Змеелов –
Семь побед его улов!

Он по царскому приказу
Шесть мерзавцев грохнул сразу,
А последнего в тюрьму
Приволок назло всему…
Вытер лоб, перекрестился
И в обратный путь пустился…

***
Солнце греет кожу щёк…
Жив! Здоров! А что ещё
Надо бравому солдату?!
Сердце бьётся под бушлатом,
И мечтается легко…
– Пусть Маруся далеко –
Вот приеду и женюсь!
Лишь немного отосплюсь, –
Говорил коню Никита,
Конь кивал и бил копытом.

***
Ох, наивная душа!
Жизнь не только хороша,
Но её порой стреляют,
Продают и покупают.
И задаром отдают…
А кого теперь не бьют?!

***
Зло с бедой под ручку ходят.
Змей Трёхглавый на свободе.
Как смола его дела:
Полыхают два села
И двенадцать поселений…
И четырнадцать имений…

***
Я рассказчик, а не враль…
И пришёл к Никите царь.
Стал служивого будить
И три короба сулить:
– Обещаю чтить законы,
Отдаю царевну в жёны
И три четверти земель.
Только Змея одолей!

– Все три морды мною биты! –
Отвечал царю Никита, –
Будут биты и сейчас!
Только ты отдай приказ.
Потому как без приказа
Ничего нельзя ни разу…

А царевна мне не в честь! –
У меня Маруся есть.
Я ей верность не нарушу!
Сын у нас растёт – Андрюша…
Вот со свадебкой никак:
То приятели, то враг…

Подожди – не в службу, в дружбу –
Пять минут, до ветру нужно.
У меня и в январе
Все удобства во дворе! –
Нам ли этого не ведать…

Право, чтобы за беседой
Провести полдня с царём –
Надо быть богатырём!..

***
– Говоришь, сбежал змеёныш?
А в который раз – не помнишь?
Не гони мне порожняк! –
И Никита сжал кулак:
– Зашибу…Теперь затраты:
Я, конечно, небогатый,
В этом часть твоей вины,
Но важнее для страны
Сеть бесплатных туалетов.
Сотвори её до лета.
Лучше, если до весны!

Не убудет из казны!
Дело дорого не стоит –
Туалет не замок строить:
Двадцать досок, потолок
Да бесхитростный замок…
Набери ребят толковых,
Вдохнови рублём и словом…

***
Я рассказчик, а не враль…
– По рукам, – ответил царь.
И работа закипела!
Ну, ещё б – царёво дело!
Возразить поди посмей…
Берегись, проклятый Змей!

***
И Трёхглавый, трижды битый
Непосредственно Никитой,
Быстро понял что к чему –
Лапы поднял – и в тюрьму…

***
Не шумите, скоморохи!
С государем шутки плохи.
А царевной пренебречь –
Всё равно, что в землю лечь!
Кто не верит – тот разбойник! –
Всех на плаху недовольных…
И Никита был казнён
И посмертно награждён…
***
В то же время тёмной ночкой
Змей покинул одиночку.
Но без шума в этот раз:
Попросили ждать приказ,
Потому как без приказа
Ничего нельзя ни разу…

***
Я рассказчик, а не враль…
И пришёл к Марусе царь…

На крыльце Андрей Никитич
Брови хмурит, но не хнычет,
Отрабатывает речь:
– Мама, где отцовский меч?!
***
Помню, бабушка учила:
– Береги, внучок, чернила –
Сочиняй в уме стишок!
Но сначала на горшок.
И не хнычь!.. За все деянья
Воздаётся Мирозданьем!

***
Сказка ложь, но в ней мораль!
Я рассказчик, а не враль…

ОКСАНЕ НЕФЁДОВОЙ

С Днём рожденья, Оксана! –
С Днём благостным! –
Уберите грустинки из глаз…
Звёзды в небе с любовью и радостно
Сочиняют поэмы для Вас!

И апрель по-хозяйски – вразвалочку
По владеньям прошёлся своим
И взмахнул дирижёрскою палочкой,
И склонились деревья пред ним. –

Засверкали листвой раньше времени…
Завальсировал дождь озорной…
Потому что у Вас День рождения
И божественно пахнет весной!

МОНОРИМЫ*

1. ТОСТ

Запомни, Васенька, урок:
Нельзя жене давать зарок,
У всякой верности есть срок:
И если век её истёк -
Беги, пока не занемог...

Перешагни чужой порог
И недругу состряпай рог.
Прошу прощения за слог,
Рога, конечно, видит Бог…
Короче, похоть не порок! –
Ты не в постель чужую лёг,
А демографии помог…

За то и выпьем, Василёк!

2. КТО ЕСТЬ КТО?

Француз- ¬мальчишка , не старик,
Вчера узнал из модных книг:
Мир многогранен, многолик,
И кто есть – баба, кто – мужик!? –
Нельзя понять за краткий миг…

И страшный вопль… И горький крик…
Напялив бабушкин парик,
Пацан внутрь зеркала проник:
– Да что со мной? –
Спросил язык…
И зеркало сказало: – «Бзик!».

• Монори́м, также — монорифма — однорифменный — стихотворение или часть его, использующее одну рифму

ТОВАРИЩУ БУХАРИНУ…

Мир велик, многолик, многогранен. –
Помнит сотни лохматых голов.
Вы бессмертны, товарищ Бухарин! –
Основатель прекраснейших слов. .

Обойдёмся без громких оваций.
Море синее вброд перейдём…
Забухать, а потом набухаться,
Может каждый…
Но лучше – втроём!

ДВЕ НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ИСТОРИИ

Управляя чужой повозкой, пьяный возница загнал её в пропасть. В результате погиб сам и погубил лошадь.
Оставшись одна, повозка сказала:
– Наконец-то я свободна! ...
Вздохнула и развалилась.

***
Изъяв из навозной кучи червяка Фильку, слегка подвыпивший, нигде не работающий Сенька нацепил его на крючок и бросил в воду.
Заметив танцующего Фильку, карась Кузька немедленно проглотил его, но сам был съеден щукой.
В свою очередь, щуку, внутри которой мирно дремал наш герой-червяк, выловили рыбаки и доставили её вместе со спящим Филькой в императорский дворец… Там они попали: сначала на кухню, потом на стол императора…
Через два дня червяк Филька вернулся в родную навозную кучу и стал рассказывать необыкновенные истории, которые обычно начинал словами: «Когда мы с Его Величеством сидели за одним столом …»

ВАНИНЫ ЖЕНЩИНЫ

Первой женщиной у него была мама. В её животике было хорошо и спокойно.
Настроение было прекрасное. Ваня улыбался и дрыгал ножкой.
Маме это не нравилось, и он родился…
Потом он познакомился с бабушкой…
Бабушка носила его на руках, а он вредничал и громко плакал.
А бабушка любила его…И так было всегда…
Потом бабушки не стало. Мама сказала, что бабушка улетела на небо…
Через несколько лет на небо улетела и мама.
А ещё у Вани были жена и дочка.
С женой он иногда ссорился, но справлялся, а вот с дочкой? –
Дочка была вся в папу…
А потом пришла чужая. – Добрая, ласковая, спокойная.
Уложила его в постельку, погладила по голове и улеглась рядом.
Ване это не понравилась, и он задрыгал ножкой.
Чужая обиделась и сказала: «Я ухожу и больше к тебе никогда не приду!»
Ваня махнул рукой: « Ну, и ладно. Но скажи, как зовут тебя?»
– Старость! – ответила чужая и хлопнула дверью…

P.S.
Старость сдержала своё слово.
Ваня получил звание Героя России задолго до её прихода... посмертно ...

БУМЕРАНГ

Маруся Марковна проснулась,
Глаза открыла… потянулась…
И тут будильник дал звонок.
Она толкает мужа в бок:
– Твой храп разбередил Европу! –
– Да я, – скрипит зубами Стёпа, –
На свадьбе был трезвее всех!
– Мерзавец, бабник, пустобрех!

В кафе «Надежда» всем всё по фиг! –
"Корона льва" и "Дама в профиль". –
Грустят картины на стене
По невозвратной старине…

Степан гнобит официанта:
– Ругаться с модным музыкантом!? –
Он кто тебе? – Внебрачный сын! –
А у меня пустой графин…

Официант приносит водку,
Стакан и тощую селёдку…
– Я отлучусь на полчаса –
Любовь зовёт под паруса…
Спешу... Характер у таксиста! –
Не быть ему премьер-министром!..
А Баба, знаешь, у меня! –
С ума схожу четыре дня…

Маруся Марковна обулась,
Надела шляпку, улыбнулась…
На шею шарфик цвета беж. –
Её мужчина юн и свеж…
А как галантен!.. Как заводит…
И на проспект она выходит…

И он летит к ней на такси…
Святые люди на Руси!

Крокус Сити Холл.
Гвоздичка. Девять дней…

Гвоздичка на столике в спальне…
Перчатки, коробка конфет…
Хозяйка ушла на свиданье –
А ей и семнадцати нет.

А он – на полгода моложе,
Но клялся: «Двадцатый пошёл!..»
Мужчине быть младше негоже.
Приехали… Стоп… Крокус Холл...

Гвоздичка на чёрном граните ¬
Одна в океане цветов…
– Ищу…не встречали… простите! –
Девчонку… шестнадцать годков?..

Зазеркалье. Второй эпизод

Двуглавый сон явился мне:
Вхожу сквозь зеркало в стене
В шатёр без окон и дверей,
Без ярких ламп и батарей...
Там тишина, покой, уют…
Там наши головы живут. –

Не те, что носят на плечах
По недосмотру палача. –
А те, что бренные тела
Зовут на добрые дела
И не желают дел иных…
Им невозможно дать под дых…

Там нет дороги на погост
И не страшит Великий Пост.
Не манит слава и успех… –
И главный там не выше всех! –
Но светел, честен и умён! –
И тут меня покинул сон…

Скрипит несмазанная дверь,
Жара от хмурых батарей…
Журнальный столик у окна…
В мозгу извилина одна…
Ни ветерка, ни сквозняка…
Печальна поздняя строка.

ИСТОРИЯ БУРОГО МЕДВЕДЯ,
РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ

Так случилось: я, бурый медведь –
Из потомков старинного рода, –
Оказался на шабаше ведьм,
На закланье лесного народа…

Дым клубился до самых небес…
Запах гари, смолы и картечи…
Бил в литавры звериный оркестр,
Веселилась поганая нечисть:

В пляс пускалась, играла с огнём,
Отравляла дубравы и степи…
Забываюсь искусственным сном
И не вижу закованных в цепи…

Не взреветь! И не встать в полный рост…
Не расправить могучие плечи.
Не услышать ответ на вопрос:
– Кто страшнее: слепцы, или нечисть?

Жизнь и смерть в мире гнуса и ведьм
Не зависят от воли народа…
Я – Медведь, и отец мой Медведь.
Мы – наследники древнего рода!
Треть всей правды – всегда только треть!..
Без свободы нет искренней речи…
Я – не бог и могу умереть!
Но не раньше, чем чёрная нечисть…

ПРОРОКИ ТОЛПОЙ НЕ ХОДЯТ…

Я верю и знаю точно! –
Беды чужой нет в природе…
И звёзды восходят ночью,
И в марте весна приходит...

И ветры верны свободе. –
И нет страшных слов в конверте!..
Пророки толпой не ходят,
Ни до и ни после смерти!..

Всё в жизни во имя Жизни! –
Свист пули, раскат орудий…
Я верю: в моей Отчизне
Пророков ещё пребудет!..

Начало творческого пути. Вторая половина шестидесятых годов
ХХ века. ( в сокращении)


¬¬¬¬¬¬¬По следу моих первых строк…
Начало творческого пути. Вторая половина шестидесятых годов
ХХ века. ( в сокращении)

Эпизод 1. Судьи

Не подлецам во славу,
Не для триумфа лжи
Людям даётся право
И умереть, и жить!

Тысячи сотен судеб
Не поместить в гранит…
Вечность дала нам в судьи:
Совесть, любовь и стыд…

Боязно, но не в тягость! –
Мне до седых волос
С ними в печаль и в радость
Странствовать довелось…

Не подлещам во славу,
Не для триумфа лжи
Людям даётся право
И умереть, и жить!

Эпизод 2. Раненый в сердце

Раненый в сердце пощады не просит –
В раненом сердце любовь свою носит.
Сжальтесь над ним и не ждите: «Спасибо!».
Врач не сумеет заштопать обиду…

Врач не сумеет заштопать обиду…
Парень он крепкий, но только для виду!
В сердце мальчишки застыла печать,
Сердце мальчишки не может молчать…

Ревность-подлюка со всей своей силой
В сердце мальчишки жало вонзила.
В сердце мальчишки жало вонзила.
И обманула…и погубила…

Лето закончилось… Барствует осень…
Раненый в сердце пощады не просит!
Раненый в сердце пощады не просит –
В раненом сердце любовь свою носит…

Эпизод 3. Подарок.

Они сидели на берегу моря. Тёплый южный ветер приветливо трепал им волосы…
Небольшие волны накатывались на берег, разбрасывая разноцветные камушки…
Дети любовались морем и мечтали…
Им не было и двенадцати, и жили они давным-давно, ещё в Первый век Мирового Согласия, когда люди ещё жили на одной только Земле и обогревались только одним солнцем.
Но эти двое подарили Миру счастливую улыбку и вечную жизнь.
Сегодня, когда давно забыты страшные и непонятные нашему сознанию слова: смерть, горе, печаль, трудно себе представить, что они были когда-то и имели страшную силу.
Но это было! Так учат летописи, и нет причин им не верить.
Эту историю мне поведал мой дедушка, а дедушке рассказал его отец, его отцу – отец его отца…
Давно это было.
– О чём задумалась, Лена? – Спросил голубоглазый мальчик в коротеньких штанишках с покрасневшей от загара спиной.
– Да так, грустно что-то, ответила девочка, – лето быстро закончилось…
Они дружно молчали. Долго ли – коротко ли – не знаю…
Но вот солнце прижалось к земле и обернулось вечерней зарёй... Да такой красивой, что взгляд невозможно было отвести…
– Ты ничего не чувствуешь, Лена? – спросил мальчик. – Не видишь?
Нет, – ответила девочка. – Что с тобой, Павлик?
– Сам не пойму! Просто слышу мелодию, будто пианино играет, и запах сирени чувствую… Но это же невозможно. Сирень в конце августа не цветёт. Может, на солнышке перегрелся?..
– Нет, нет! – вскрикнула Лена, – я тоже слышу музыку и запах сирени чувствую…

И тут наступила тишина…
И прямо из моря на берег вышла неописуемой красоты девушка. В руках у неё было два изумительных цветка цвета морской волны.
Она протянуло их детям:
– Вот, возьмите. Это цветы жизни. Раздавайте их людям. Они вечны. Отдадите один цветок – тут же появится другой. И пусть одни люди радуют ими других людей. И так будет бесконечно. И всё будет хорошо! И все будут счастливы…
И дети побежали приносить Миру радость…
Когда это было?
Или: когда это будет?

Эпизод 4. ДОРОГА К СЧАСТЬЮ . ОДНАЖДЫ В СССР

Генка Воронцов спускался к реке по узкой тропинке, и в памяти его проносились картины детства.
– Вот камень, – вспоминал он, – на котором, бывало, оставлял одежду и с разбегу прыгал в прозрачную воду, а вот пещерка, в которой он, прячась от взрослых, доставал из потайного места огрызок сигары, прикуривал, делал две-три затяжки, гасил и возвращал на прежнее место. Курить он не любил, но это было его тайной, и он ею дорожил…
Когда всё это было…
Сейчас ему двадцать четыре, за плечами армия: срочная и сверхсрочная…
Сегодня он шофёр первого класса, всеми уважаемый человек, Геннадий Степанович Воронцов, бригадир автоколонны 1418.
Несмотря на август, было невыносимо жарко. Генка сбросил с себя рубашку и тут чьи-то сильные руки оторвали его от земли…
Генка сразу узнал эти руки: большие, мускулистые…
– Мишка, ты?!
Руки бережно опустили его на землю.
– А я всё-таки нашёл тебя, душа пропащая!
Друзья обнялись.
– Шесть лет не был в родных краях, – вздыхает Генка.
– А теперь, стало быть, в командировке?
– Да на уборочную со своей бригадой…
– Ну, что, идём?
–Идём, – соглашается Генка.
И они пошли. Но не к Мишке, как предполагал Генка, а совсем в другую сторону…
– Куда ты меня ведёшь, «Иван Сусанин»? – спросил Генка.
– Всему своё время. Сейчас узнаешь. Впрочем, пришли уже...
Калитка была открыта… От неё до самого крыльца вилась тропинка. На крыльце несколько человек громко смеялись…
– Посторонись, – раздвинул их Мишка, – нам прямо!
– Проходь, – хором ответили парни, – А это кто с тобой, Мишель? Ужель Ворона?
Ты откуда нарисовался, Генок?
У Генки кружилась голова… В груди щемило... Слова не хотели вырываться наружу, и он всем отвечал молчанием…
– Покурим, Генок!
– Не курю….
– Молоток! Тогда вперёд…
Народ расступился, и Мишка с Генкой очутились в празднике.
Виновницей праздника была младшая хозяйка дома. Звали её Татьяной, и ей исполнилось 18.
Родители Тани уехали в город, якобы по срочным делам… Но все понимали, что они просто решили не смущать молодёжь. Однако, к вечеру обещали вернуться…
«Неужели это Танюха-Веснуха?! – подумал про себя Геннадий. Как она выросла. Как похорошела…
Последний раз он видел её….
– На твоих проводах в армию, шесть лет назад, – точно прочитав его мысли, сказала Татьяна. – Ну, что стоишь как истукан? Давай поздравляй меня. – Таня подмигнула ему и рассмеялась…
Генка от неожиданности покраснел и стал хлопать себя по карманам в надежде найти в них что-нибудь, похожее на подарок.
Рука его наткнулась на перочинный нож. Он достал его и протянул Тане.
– Вот… выйдешь за меня замуж – будет чем картошку чистить…
Слова вырвались сами собой. Генка не их ожидал и покраснел ещё больше…
Татьяна засмеялась.
– Замуж? За тебя?
Глаза их встретились….
Потом пришло Время Тостов. Праздничный стол ломился и изнемогал от нетерпения…

***

Быстро и незаметно пролетело время. Урожай собран на славу... Пора возвращаться домой…
Геннадий увозил домой молодую жену – Татьяну Воронцову.
Они болтали, строили планы и улыбались друг другу. Вместе с ними улыбалось счастье – большое, но очень хрупкое…
Их машина была первой в колоне. Большая часть пути была преодолена…
И вдруг грузовик Воронцова обгоняет зелёный «Газик» Витьки Лебедева, оставляя за собой столб пыли…. А впереди крутой поворот… К тому же, всю ночь шёл дождь….
– Куда? Куда? Разобьёшься! – Генка кричал, кричал громко, кричал насколько хватало голоса, отлично понимая, что Лебедев его не слышит…
Машина останавливается... Воронцов кричит жене: – Прыгай! – выталкивает из кабины и давит на педаль акселератора…
Он успевает до поворота догнать лихача, обойти его и развернуть свою машину…
Потом удар… беспамятство…

***
Что такое белый цвет?! Его в чистом виде в природе не существует… Это всего-навсего множество других цветов, непрерывно находящихся в движении…
Генка открывает глаза.
– Где я? Что со мной? Рядом девушка в белом халате. Кто она? – Таня?! Нет, не Таня… Тогда кто?.. И почему у неё такие грустные глаза и почему так сильно болит левая нога…
– Пить, – просит он и ощупывает ногу: бедро… коленка… а дальше? – Дальше ничего нет… Но почему тогда болит? Мысли путались, пугали сознание, которое, хотя медленно, с большой неохотой, но возвращалось к нему и пробуждало память.
Генка вспомнил всё! Вспомнил, и ему стало страшно…
«Зачем я ей? Зачем!?
Она молода… красива… а я…»
– Пить! Хочу пить! Дайте воды!
Сестра приносит воду и помогает ему утолить жажду…
– Очнулся, ну, вот и молодец, там девушка тебя ждёт…Две недели от тебя не отходила, пока ты в беспамятстве был…. Мы ей кушетку в коридоре поставили… уснула только что… разбудить…
– Нет! – Выдавливает из себя Геннадий, – не надо… пусть уходит… скажите ей, что не люблю я её… и никогда не любил… Пусть проваливает… Точка. Я хочу спать…

***

Таня пришла через неделю. Где она была? Что делала? – Геннадий не знал. Он убеждал себя, что поступил правильно, что так и только так поступают настоящие мужчины…
– Привет! – Сказала Таня, – я присяду.
Генка кивает…
– Я долго думала, что скажу нашему ребёнку, когда он вырастет и спросит: «Где наш папа?»
И вот что придумала: – Наш папка, скажу, – трус и слабак и недостоин нас… Прощай!
– Что? – только и смог выдавить из себя Геннадий. – Ребёнок! Какой ребёнок?!

***

Прошло 20 лет.

Воронцовы провожали сына в армию.
– Служи достойно, сынок! – Сказал Геннадий.
– Пиши чаще! – Сказала Татьяна
– Я люблю вас! – Сказал Степан, – и не подведу…

МОИ СЕМИДЕСЯТЫЕ.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОЛОДОСТЬ

ПРЕЛЮДИЯ

Говорят, я в плену у Есенина, –
Взят без боя одною строкой…
Мне явили её в День рождения
В толстой книжке, не помню какой…

С той поры: и в погоду осеннюю,
И в мороз, и цветущей весной –
Эта строчка из стихотворения
В кошки-мышки играет со мной…

*СЕРГЕЮ ВИНОГРАДОВУ.
МОЙ ДОЛГ – ПОЭЗИИ СЛУЖИТЬ!

Хвала судьбе! Я пародист!
И, честно, дело не в престиже
Сажусь за стол…
Я – чистый лист!..
Всё гениальное из книжек!

Мой долг – поэзии служить! –
Я – детектив!
Я – изыскатель!
Вникаю в суть стихов чужих,
Как в золотой песок старатель…

*Четвёртого сентября 2024 года ушёл из жизни старейший Тихвинский литератор, журналист Сергей Виноградов…
Не всё знают, но он был автором многочисленных пародий: они у него получались смешными, но всегда светлыми…
В то время мы часто выступали в школах, общежитиях и других аудиториях…
Естественно, без дружеских шаржей не обходилось…

ДОРОЖНАЯ ИСТОРИЯ

Господа!
Вся земля опоясана
Серпантином шоссейных дорог…
Снова в рейс нам, и месяц над трассою
Самый главный диспетчер зажёг.

Километры с колёсами шепчутся,
А о чём? Угадай! Разберись!
На руле стрелки часиков вертятся,
Отмеряя секунды и Жизнь.

Жизнь! –
Она: и печали и почести!
И аварии – чёрт бы побрал!
И дневник непроверенный дочери,
И туман ненасытный с утра.

И усталость!..
И зрение портится…
Знать, не зря, чтоб не спать за рулём,
Дорогую, безмерно, бессонницу
Мы с собою в дорогу берём….

Две заправки до города Тихвина…
Ну, мотор! Поднажми, старина!
Он ревёт - и сигналом, как выстрелом,
Разрывается тишина.

ПОЗДНЕЙ ОСЕНЬЮ

Питерский дядька-дождик –
Разве его осудишь? –
Тупо вбивает гвозди
В стены безлюдных улиц.

Сумрачно во столице!
Царствует мрак осенний.
В луже, озябшей птицей
Плещется лист последний….

Ветер мукою сыпет,
Птицы не видят веток…
Тяжко вздыхает Питер
Над убиенным летом.

ЗИМНЕЕ

Разве виновна зима,
В том, что унылы дома?
В том, что у сотен сердец
Нет обручальных колец.

Разве виновна она,
В том, что метель допоздна
Ходит с метлой у ворот,
Свищет и спать не даёт?

В том, что не топлена печь?
Рядышком не с кем прилечь…
В том, что постель холодна, –
Разве виновна она?

Люди ругают зиму.
Холодно жить одному…
ВИШНЁВЫЙ ОМУТ

Вишнёвый сад – вишнёвый омут!
И нам по 18 лет…
Ты уходила в ночь к другому,
А я с другой встречал рассвет...

Осталось взять любовь в кавычки.
Купить билет в чужой маршрут.
И наблюдать из электрички,
Как вишни рядышком растут…

СОЛДАТКА

Бродит вечер по земле,
Лампы зажигает…
На неубранном столе
Водка прокисает…

День накинул капюшон,
Остывает ужин…
Не приносит почтальон
Весточку от мужа…

Муж воюет на войне –
Всё предельно просто!
Шепчет карта на стене
Про Даманский остров…

Бродит вечер по земле,
Лампы зажигает…
На неубранном столе
Водка прокисает…

***
Милая, хорошая!
Что глаза печалятся?
В тереме у месяца
Осень зачинается…
Отвечает милая:
– Ноченька отравлена:
И вино не выпито,
и постель заправлена…

УТРО

Вышло утро из тумана,
Ночь ушла за горизонт…
Полусонная путана
Прячет личико под зонт…

Левый глаз слегка подкривлен,–
На войне как на войне!
У клиента без извилин
Тяжелее портмоне.

Прячет личико девица…
Дома дети и свекровь.
Муж два года в психбольнице…
Ну, какая тут любовь?!

Лечь попозже – встать пораньше…
Деток в садик отвести…
И всё дальше, дальше, дальше…
Боже, миленький, прости!

Осеннее... Лирическое...
Ветеран войны вспоминает

До осени сорок минут…
При свете ночных фонарей.
Её с нетерпением ждут,
Надеясь расстаться скорей

А помнишь, лет сорок назад,
Нет-нет! – много больше уже:
На бал приглашал листопад
И строил нам рай в шалаше…

Потом был расстрелянный год –
Помянем его. Погрустим…
И вспомним, как рвались на фронт.
И, может, друг друга простим…

До осени сорок минут…
Хандра, душу мне не трави! –
Сентябрь с нетерпением ждут
Как память о первой любви…

Берёзка и липа

Берёзка переехала в столицу. –
Ей дали место в сквере возле липы…
Потом студенты, прежде, чем напиться,
Сваяли с ними два прекрасных клипа.

И всё бы хорошо, но вот загвоздка –
Всего одна, но как она кричала!..
– Меня все любят! – Хвасталась берёзка.
– А мной гордятся! – Липа отвечала…

Не получилось дружбы – так уж вышло! –
Берёзке чужды были объясненья:
Что «липовый» и слово «никудышный»
Имеют разные происхожденья…

– Не убивай! Не злобствуй! Не злодействуй!–
Законы Божьи хороши, но строги! –
Не укради и не прелюбодействуй!..
У двух красавиц нет одной дороги…

Воспоминание о первой любви

– Ты предал детство! Ты – предатель! –
Нельзя влюбляться в десять лет! –
Шептал мне на ухо приятель,
Садясь на мой велосипед.

Отдать за рубль на месяц велик –
Большая надобность нужна!
Но друг в любовь мою не верил,
А за окном была весна.

И солнце пряталось за парту!
И гром гремел пустым ведром…
А я спешил к кинотеатру
На встречу с Мэрилин Монро.

Мармышкин

Предисловие.

Утро не задалось сразу…
Мармышкин проснулся в канаве. Страшно хотелось курить. В поисках окурка он стал ползать по мокрой траве и неожиданно наткнулся на странный предмет с кнопками, на обратной стороне которого было написано «Машина времени», а ниже, под надписью, в правильном квадратике, поблёскивали цифры от нуля до десяти, и буквы, сложенные в предложение: «Набери желаемый год вручную». В верхнем правом углу была ещё одна кнопка – красная: «отмена всех предыдущих действий». А в левом – большая треугольная «Пуск».
Мармышкин повертел прибор в руках, пробежался глазами по цифрам, потёр лоб, вспоминая, какой сейчас год, прибавил к нему первую запавшую в остатки мозга цифру «три» и, нажав на левую верхнюю кнопку, закрыл глаза.…
Когда он их открыл, то снова обнаружил себя в той же канаве, но в ней почему-то лежал снег…
Мармышкин нахмурился и нажал на кнопку возврата… Курить хотелось страшно… Он стёр со лба пот и надавил на клавишу «8». И снова очутился в канаве, но без снега и без всякой растительности. Мармышкин сплюнул и нажал на кнопку «отмена всех действий». И тут же услышал голос:
– Ну, чего, бедолага? Не понравилось? А тебя в детстве не учили, что чужие вещи брать нехорошо?
Мармышкин открыл глаза и, увидев перед собой совсем ещё молодого мужчину, сказал:
– Не помню, курить хочу…
– Не курю, - ответил мужчина. - Но могу дать деньгами, сам купишь. А игрушку отдай. Через неделю получишь другую… Давай знакомиться. Я – Женька, отчества не надо, не люблю… Ты – Лёва Мармышкин… я знаю… Ну, пока, не скучай… и ушёл…
Через неделю, в аккурат в полдень, когда солнце только успело заползти на самую вершину неба, Женька появился снова. И не один. С собакой…
В руках у него был новый прибор, размером не больше прежнего, но всего лишь с одной кнопкой
– Привет! – поздоровался он и добавил: « Сделай, пожалуйста, вот что: не торопясь вздохни и вспомни годы своей юности. Мы – ровесники, так что они у нас одни и те же. Как только вспомнишь – дай мне знать…»
– А ты, Боб, – Женька повернулся к собаке, – отнеси это письмо Кольке. Пусть прочтёт и даст прочесть Валентине и Лёхе… Всё понял?
Пёс кивнул. Женька закрепил на собачьем ошейнике треугольный конверт.
– Ну, беги, с богом! … может, ещё и увидимся… хотя вряд ли…
Пёс вильнул хвостом - и только его и видели…
– Ну, что, Лёва, поехали?!
Мармышкин ничего не понял, однако, кивнул…
Женька нажал на единственную кнопку прибора…

Глава 1. Николай

Ранним утром, пятнадцатого августа из парадного подъезда гостиницы «Армагеддон», на проспекте Атлантов, вышел представительный мужчина лет тридцати пяти. Его двухметровый рост, широченные плечи и кулаки величиной с боксёрские перчатки впечатляли, но чувства страха не вызывали. Зависти, удивления, этого – сколько угодно…
Соответствующей была и одежда, дорогая, но несколько старомодная: тёмно-серый костюм, купленный по случаю в Доме моды, светло-голубая рубашка и небрежно завязанный галстук. Впрочем, галстук, цена которого эквивалента двухмесячной зарплате среднестатистического работяги, имеет право завязываться, как ему вздумается. Завершали гардероб некогда чёрные, а теперь серые от пыли ботинки на высокой подошве.
Что до внешности, унаследованной от родителей, то пышная шевелюра, высокий лоб, породистый подбородок и уши, немного бледные, с большими мочками, выдавали в нём человека незаурядного, но легкомысленного. Звали мужчину Николай Игнатьевич Казимиров-Арчинский, и направлялся он в редакцию популярного еженедельника «Оракул», где в приёмной главного редактора его ожидал древний, но всё ещё крепкий стул, принадлежавший в начале двадцатого века царской династии. (Во всяком случае, так утверждали сотрудники). И, соответственно, сам редактор.

***
Преодолев половину пути, Николай Игнатьевич неожиданно почувствовал резкую боль под левой лопаткой.
– Ещё чего не хватало! — подумал он и остановился. И тотчас в голову к нему влезла нелепая мысль: – никогда не изменять жене. Мысль была настолько неожиданная, что Николай рассмеялся. Изменять ему ровным счётом было некому. Он был закоренелым холостяком и любил повторять: выберешь одну единственную – остальные обидятся. А их больше…
— Старею, наверное, — с невообразимой грустью подумал Николай, и одухотворённое лицо его, с классическим римским профилем покрылось неподдельной печалью.
А утро в тот день, надо отметить, было исключительно приветливым и ласковым. Заря только что вырвалась из объятий разрумянившегося, похорошевшего неба, оставив на его лице, ну, не плутовка ли! — следы помады, изумительно-безумного цвета. Роса на траве – не майской конечно, но всё же, всё же… - порезвилась, порезвилась и… растаяла, растворилась, облачком сизым обернулась, да не важно, не важно это. А важно то, что, вскрикнув от боли, Николай Игнатьевич остановился и зачем-то достал из кармана перочинный ножик.
– Нет, точно старею, к бабке не ходи – старею, — разозлился он, и не в чём неповинный нож хрустнул, застонал и полетел к ощетинившемуся кусту шиповника, а в руках у Николая Игнатьевича появилась пачка сигарет. Тут он вспомнил о принятом решении бросить курить и окончательно расстроился.
– Колян, сигареткой не угостишь? – Голос был до боли знакомый, можно сказать, родной. Николай улыбнулся. Встретить старого друга – вот что ему необходимо. Безусловно, помочь Жека не сможет – не Господь-Бог, но выслушает, несомненно. Да чего уж теперь – вот он, старый, добрый товарищ.
Николай Игнатьевич собрался произнести пространную речь, но передумал. И хорошо сделал. Потому как приветствовать было ровным счётом некого, если, конечно, не считать, худущего бездомного пса, непонятной породы и окраса. Пёс, разумеется, не был знаком Николаю Игнатьевичу, но выглядел вполне миролюбиво, как и полагается всякому, жаждущему угоститься дорогой сигареткой.
– Фу ты, чёрт! — выругался про себя Николай Игнатьевич и на всякий случай перекрестился: при чём тут сигареты, нервы шалят – вот что главное. Завтра же, завтра же в поликлинику.
Пока Николай Игнатьевич вытирал платочком вспотевший лоб, пёс терпеливо ждал, бесцеремонно разглядывая расширенные до неприличия обычно голубые, а сейчас посеревшие до цвета легированной стали человеческие глаза, затем уселся посреди тротуара и нахально повторил:
– Угости сигареткой, Колян!
Николай Игнатьевич чуть не перекрестился вторично, но ему сделалось неловко, и он трижды сплюнул через левое плечо. Однако сигареткой не пожмотничал, угостил и зажигалку достал. Чем всё закончится – вот что любопытно. Если не лечебницей, то.… Но продумать дальше мысль он не успел, потому как пёс протянул лапу и представился:
— Боб Кобелович, — и пояснил: — зовут меня так, а насчёт сигареты, не бери в голову – пошутил я, не курю, но всё равно – благодарствую.
— Почему Кобелович? – только и смог выдавить из себя Николай.
— Не знаю, Жеке так захотелось, хотя, если копнуть глубже, то, наверное, в честь моего папашки. Ходок, слышал я, был знатный…
— А где он сам? – Николай Игнатьевич сумел взять себя в руки, отчего речь его потекла плавно, можно сказать – спокойно.
– Кто? Папашка мой!
– Да нет, Жека.
— В конторе одной. – Меня презентует, — без капли смущения стал врать пёс, елозя по асфальту лапой и превращая в пыль халявную сигарету.
— ???
— На арену цирка вытащить хочет. Господину одному, большому и важному, а главное, и самое противное — рыжему, умение моё вести диалоги понравилось. – Тут пёс оскалился и зарычал.
– Ты чего? — изумился сбитый с толку Николай Игнатьевич, и ненасытная дрожь, противная и, бы-р-р – холодная, пронзила его от макушки до пяток.
— Терпеть ненавижу рыжих! — лязгнул зубами пёс и добавил:
— Одни неопрятности от них.… Знавал я одну, не знаю, как, по-вашему, а по-нашему, по собачьи, так – просто суку!. Из-за неё я своего первого хозяина потерял и бездомным стал. Четыре года с той поры минуло, но хорошо помню, что в Москве раньше жил. Ух и житуха была, - до сих пор лапы облизываю. Хозяина своего очень любил, да и было за что: меня одна сволочь утопить хотела, а Виталий Петрович, дай ему Бог здоровья! – к себе взял, приютил и воспитанием занялся. Честно признаюсь, поначалу мне это воспитание было во где, – пёс провёл лапой по горлу, — но подчинился. А потом – привык помаленьку... Так мы и жили. И вдруг хозяину в ваш город понадобилось. Купил он билет, на меня справку от ветеринара сделал, и поехали мы. Славное, доложу, было, путешествие: хозяин газетку читает, пивко попивает, а я ему мордой в коленки уткнусь и блаженствую, о будущем мечтаю. А тут эта рыжая…
Помню, приехали – утро ещё было. Ну, прямо – как сейчас. Виталий Петрович по своим делам отправился, а мне приказал дожидаться его. И дождался бы непременно, если бы не эта... И откуда только взялась?!! Но красивая шельма, ах – красивая! Поплёлся я за ней, ошалел словно. И закружилось всё, и завертелось, да так, что пришёл в себя только на третий день. Но было поздно! Хозяин мой потерялся, и больше я его никогда не видел. Вот такие дела – врагу не пожелаю. Сплю – где придётся, питаюсь отходами, одна отрада – Жека!.. Как мы познакомились? – тут целая история, тебе не интересная. Скажу только, что Жека друг мне, а не хозяин. Приведёт, бывало, к себе домой, накормит и начнёт о жизни рассказывать, заслушаешься. Много я чего узнал. И о тебе, и о Лёхе, и о дружбе вашей. Жалко, что мама у него собак боится.… Да что я говорю – ты и сам знаешь. Уж как только я ни замасливал её: и скулил, и хвостом вилял – ничего не помогло.
— Что точно, то точно, — прервал пса Николай Игнатьевич, — собак она действительно боится. – И, не выдержав, задал всё это время мучавшие его вопросы. И не просто задал, а выпалил очередью:
— А когда ты заговорил? В Москве, как я понял, ты был нем яко рыба. И почему Жекиным голосом?
Пёс, по всей видимости, ждал этого вопроса, потому как ответил быстро и без запинки.
— Говорить, как научился, спрашиваешь? — так я, это не со всеми подряд могу говорить, только с некоторыми. С Жекой, рыжим этим, да вот и с тобой, оказалось… Потом подумал немного и добавил: «Может, ещё с кем – не знаю! Но ты об этом Жеке не говори. Он - то думает: я со всеми разговариваю…
Тут из-за крыши двенадцатиэтажного здания выглянуло любопытное солнце. Его горячее дыхание заставило Николая Игнатьевича зажмуриться. А когда он открыл глаза – пса рядом не было. Исчез, растворился, сгинул.
— Вот так и сходят с ума, — подумал Николай Игнатьевич, — Сначала говорящие собаки, потом летающие медведи, потом… Нет, решено – завтра же к врачу. Интересно, что по этому поводу имеет сказать всезнающий господин Кожемяка, – не поверит, как пить дать – не поверит! С такой сумятицей в голове и дошёл он до редакции. Привычно отсчитав двадцать две ступеньки, поднялся на второй этаж, неторопливо открыл двери приёмной главного редактора и оказался в крепких объятиях её хозяина…

Записки Алексея Кожемяки

26.07.88г.

Ничего не понимаю. Зачем мы здесь? Какие курсы? Мы – Женька Жуковицкий, Колька и я, вот уже вторую неделю находимся в Питере. Живём в задрипанной общаге в каком-то трудно выговариваемом переулке, пьём пиво, запиваем водочкой и ничего не делаем. Женька с Коляном спят – чисто младенцы. А я сижу и занимаюсь чистописанием.
А как хорошо всё начиналось! Красные дипломы, распределение, завод «Подзорная труба», директор с солидной фамилией – Андрианов Андриан Андрианович, серьёзный, но симпатичный. И очень даже хорошее предложение – поработать в государственной приёмке, которая вот-вот появится на заводе. Честь, между прочим, огромная. Оклады дали сумасшедшие и отправили на курсы повышения квалификации.
5.09.88г.
Первый рабочий день. Вчера поселились в общаге: комната – восемь квадратных метров, кухонька, средневековая раковина, плюс некоторые удобства – не шикарно, конечно, но жить можно.
На заводе нас торжественно представили непосредственному начальству, полному моему тёзке – Алексею Петровичу Облому.
Внешность начальства вполне соответствовала фамилии – такой обломит так обломит – мало не покажется. Кулаки, нежные, но – внушительные. Однако встретил нас очень даже хорошо. Самолично вытащил себя из кожаного кресла, руки пожал каждому, по имени отчеству назвал – надо же. И сразу перешёл к делу (мы, признаться, грешным делом, на кофеёк рассчитывали, но Облом дал облом – такой вот каламбур нарисовался).
– На вас, ребята, вся страна смотрит и ждёт от вас честности, порядочности и принципиальности. – Такую вот речугу задвинул и чертежи на стол – шмяк, небрежно, но профессионально — начальник.
– Вот вам очень важное задание!.. Но предупреждаю: — если вы, по глупости или недомыслию, что – одно и то же, брак, если таковой будет иметь место, не заметите и сертификаты качества подпишете – вас ожидают крупные неприятности, вплоть до тюремного заключения. Потому как детали эти предназначены в Китайскую Народную Республику, по специальному заказу. А это означает, что сумма рекламации не просто большая, а сумасшедшая, усекли, ребятки!.. Ну, тогда – за дело!
7.09.88г.
Сегодня нас пригласили к директору. Именно пригласили, а не вызвали. Андриан Андрианович — сама любезность. Коньячком французским угостил, икоркой осетровой, сигареты дорогущие предложил, будто мы не простые технологи, хотя и госприёмщики, а как минимум – иностранные дипломаты. Мы, разумеется, отказываться не стали, но подвоха ждали, и не безосновательно.
Трапеза длилась часа два — не меньше. Директор угощал, подмасливал, анекдоты рассказывал – и надо отдать должное — собеседником был классным.
Но всё хорошее когда-нибудь да заканчивается…
Андриан Андрианович открыл сейф, достал микроскоп, фирменную коробку из толстого картона и кожаную папку.
— Вот, говорит, — вы ребята грамотные, сами разберётесь. В папке – документы: чертежи, договоры и тому подобное. Мерьте, изучайте, сличайте – и, если найдёте любое несоответствие, – я от вас отстану. Мало того — премию выпишу, и нешуточную. Потом, если захотите, можете проверить всю партию, а это, ни мало ни много – несколько сотен тысяч микроскопов. Сами понимаете, заказ, серьёзнее если и бывает, то крайне редко, а в наше время — так никогда.
Сказал и развалился в роскошном кресле. Курит и журнальчик пролистывает, на нас – ноль внимания, будто и нет нас в кабинете.
Женька не выдержал и спросил:
— Простите, Андриан Андрианович, но разве детали, с которыми мы работали не от этих микроскопов?
Директор небрежно махнул рукой, дескать, не отвлекайте по пустякам, однако смилостивился, ответил:
– Вы, честные мои и неподкупные, проверяли бирки, самые обыкновенные, которые обязаны сопровождать каждый микроскоп. А то, что они медные и внешне напоминают копеечные монеты, образца 1961 г., я думаю, вы и сами догадались и, безусловно, сообразили, что у каждой две стороны. На одной – китайский иероглиф – знак уважения, на другой – эмблема завода в виде подзорной трубы, смысл которой, думаю, понятен. Кстати, вы только не обижайтесь, микроскопы проверялись людьми – не чета вам… Теперь перейдём к отверстиям на бирках. Честно признаюсь, на кой хрен они нужны – не знаю! И никто не знает! Может, конструктор посмеяться изволил, шутка гения, а что – в истории таких примеров хватает.… Отсюда вывод: браковать микроскопы за плавающие размеры диаметров отверстий на бирках, которые неизвестно кем придуманы и неизвестно чему не соответствуют, – глупо, мало того – преступно!
Нам, признаюсь, стало неловко. Логика в словах директора была и очень даже убедительная, но что мы могли поделать, если наше непосредственное начальство, в лице Алексея Петровича Облома, если мы на отверстия эти внимания не обратим, глаза закроем как на несущественное, и микроскопам дадим красный свет в Китайскую республику, тюрьмой грозить изволило.
9.09.88 г.
День – хуже не бывает. Настроения никакого, точнее – хреновое настроение. Вчера нас чуть не убили прямо у проходной какие-то сумасшедшие. Их, конечно, понять можно – четвёртый месяц зарплату не получают, а китайский заказ, который мы «зарубили» был для них, как маяк для мореплавателей… Хорошо, Колька вспомнил, что кое-что умеет делать руками и ногами, в смысле рукопашной, положил пятерых культурненько возле забора, да так стрельнул глазами, что остальные разбежались.
А сегодня стало известно, что директора завода, добрейшего и честнейшего Андриана Андриановича, с должности снимают и переводят куда-то, в Тьму-Таракань. Это ж сколько водки надо выпить, чтоб от чувства вины избавиться, думаю, такого количества в природе не существует, шучу, конечно.
Да, чуть не забыл – мы вошли в комиссию по списанию микроскопов. Вот такие дела…
15.01.92 г.
Ну, Облом. Ну, Алексей Петрович! – приватизировал завод, на какие шиши, интересно?
***
С сумятицей в голове дошёл Николай Игнатьевич до здания редакции. Привычно отсчитав двадцать две ступеньки, поднялся на второй этаж, неторопливо открыл двери приёмной главного редактора и оказался в крепких объятиях её хозяина.
– Колян, ты не представляешь, как я рад тебе! И секретарше:
–Леночка, меня ни для кого нет, и свари кофейку, пожалуйста.
В кабинете Николая Игнатьевича ожидал небольшой, но приятный сюрприз: запотевшая бутылка коньяка и хрустальная салатница, на которой красовались очень даже аппетитные бутерброды.
Ну, давай, Колян, ничего, что я тебя так тебя называю?
Николай Игнатьевич пожал плечами:
— Это ты у нас, уважаемый главный редактор, он же господин Кожемяка он же Алексей Петрович, а я так – мимо проходил…
– Да ладно тебе, — сделал обиженное лицо Алексей Петрович. — Погулять, мимо проходил он, видите ли, а кто в пятом классе тренера по боксу уделал?!
Они засмеялись, история и правда была презабавная.
Они: Женька, Лёха и он, Николай, пошли записываться в секцию бокса. Тренер – Василий Иванович Щипцов (за глаза – Чапаев) смерил их оценивающим взглядом, заставил раздеться, потом погнал на турник и только после этого стал спрашивать фамилии. Вот тут-то и произошёл конфуз. Когда Колька назвал себя, а делал он это всегда – с высоко поднятой головой, чётко и с выражением: — Николай Игнатьевич Казимиров-Арчинский, — тренер расхохотался и сквозь смех выдавил:
Тебе, мусьё Арчинский, с такой фамилией не боксом заниматься, а платочки вышивать и сопельки ими маленьким девочкам вытирать.
Кольке до сих пор невдомёк, как это тогда у него неожиданно и, главное, ловко получилось. Правая рука превратила ладошку в кулак, и, когда Василий Иванович подошёл ближе, всё ещё захлёбываясь от смеха, кулак взлетел и угодил точно в мясистый подбородок. И восемьдесят пять килограммов живого веса упали к ногам побледневшего от собственной дерзости Кольки. Группа затаила дыхание. Что будет? Что будет?..
Но ничего ужасного не произошло. Василий Иванович поднялся, отряхнул со штанов пыль и, потирая рукой подбородок, сказал:
– Ладно, убедил – фамилия у тебя и в самом деле – потрясающая. Поздравляю, ты – принят, становись в строй и вместе со всеми бегом, пятнадцать кругов – марш!
— А меня и Женьку не приняли, — с грустинкой в голосе вспомнил Алексей Петрович, наполняя живительной влагой хрустальные рюмки.
— И вы меня за это хотели поколотить, – уточнил Николай Игнатьевич.
– Хотели, — признался Алексей Петрович.
— Что же тогда не поколотили?
— Нашёл дураков: голыми руками на танк бросаться.
— А помнишь, как мы в женскую баню кайф ловить ходили?
— Ну, как же, в седьмом классе.
— Точно.
— А Женьку бабы в моечное отделение затащили – вот умора была.
— Кому умора, а Женьке, по-моему, тогда не до смеха было.
— Какой там смех, когда у него пуговицы на брюках отлетели, все до единой, не выдержали, так сказать, женской изящности вблизи и в достатке.
— Точно. А помнишь, как одна, изящная такая – килограммов на сто пятьдесят, его грудями по морде, по морде… Женька чуть не задохнулся от избытка чувств.
— А ты откуда знаешь?
— Он сам рассказывал, забыл?..
— Да, да — сейчас вспомнил – улыбнулся Алексей Петрович, блаженно потягиваясь.
-Ты чего лыбишься?
— Да вот подумал – пятым размером, да по морде – хорошо!!!
Давай выпьем за это.
— Давай, только что? – Николай постучал пальцем по пустой бутылке.
— Неужели – пустая?! А я и не заметил.
— Я тоже. Но, как говорится, – печально, но факт. Что будем делать?
— Да ничего. Сейчас схожу до холодильника – всего- то.
И тут вошла секретарша….
— Леночка, — удивился Кожемяка, — я же просил нам не мешать…
— Простите, Алексей Петрович!
— Ладно, чего уж там, — махнул рукой Алексей Петрович, что случилось?
— Записка … вот… пёс принёс…
– Кто?
– Пёс такой лохматый… в зубах притащил…
Алексей прочёл записку и сказал:
— Колян, прости, я отлучусь на полчаса, потом договорим. С Женькой какие-то непонятки… Я мигом обернусь…а ты… на вот, почитай, чтобы не скучно было…
Алексей Петрович достал из ящика стола стопку исписанной бумаги.
— Что это, — удивился Николай Игнатьевич.
— Так, записки, нечто вроде мемуаров, но тебе, я думаю, будет интересно.
Кожемяка ушёл. Николай Игнатьевич обхватил голову руками и задумался:
— Да что это со мной творится, откуда это волнение?.. Так он сидел минут пятнадцать, затем встал, подошёл к холодильнику и достал бутылку «Абсолюта».
— Красиво жить не запретишь – усмехнулся он и разозлился на себя ещё больше.
— Да что это я? — совсем раскис, как кисейная барышня. К чёрту бутылку! На место её, мерзавку, чтобы не отвлекала. — И, взяв со стола рукопись, развалился в редакторском кресле.

Записки Алексея Кожемяки.

5.03.92г.

Сегодня ровно неделя, как мы пополнили армию безработных, хорошо ещё, с общаги не выгнали. На полгода вперёд за проживание оплачено было, но предупредили… Сидим, в полном смысле – на ящиках с зарплатой, на тех самых злополучных бирках, с которых начиналась наша деятельность на заводе. Три года, бедные, на складе провалялись, нас дожидаясь. Да Женька ещё в виде премиальных – нами же до сих пор не подписанные, но с большой круглой печатью, бланки сертификатов выпросил. Облом спросил:
— Куда они тебе?
— Стены обклеивать буду, вместо обоев, — нашёлся Женька. — Бумага больно хорошая…
— Бери, коли так…
Вообще-то грех на него обижаться. Мужик он, неплохой, здоровый, как говорится, в меру упитанный, ему бы подучиться... Нет, обижаться на него никак нельзя. Зарплату вот выдал, пусть не деньгами, да где он их возьмёт, деньги, кто ему даст? Чтобы их иметь, нужно уметь долго и много работать. Много и долго – Облом научился, а вот – уметь, увы, увы… но завод приватизировал… не дурак, значит…
— Лёха, сколько стоит сто килограммов меди? – спросил Колька. Вопрос, что ни говори, был самый животрепещущий. Меня он интересовал не меньше, потому как есть, в смысле – жрать, хотелось по-чёрному, а ящики с бирками, хотя де-юре и являлись зарплатой, де-факто на них купить было нельзя ровным счётом ничего. Хорошо Женьке. –Висит сутками вместе с компьютером в своём Интернете, и то — первый компьютерщик в городе, хакером себя называет, ну, и словечко! – зачем ему еда! Так, баловство одно, гимнастика для зубов. А я мяса хочу, или рыбы, лучше форель, чем мы хуже царей – несправедливо.
— Ты чего, оглох?! – Лёха ударил меня по спине.
— Не знаю, — ответил я и уточнил: — в смысле меди — не знаю.
— А кто знает?..
— Я!!! – Это Женька наконец-то оторвался от своего компьютера.
— Ого, явление Христа народу, — зааплодировал Колька, – мы спасены, гип-гип-ура!!!
— Не паясничай, я говорю серьёзно, — возмутился Женька.
— Ну, и?..
— Сто килограмм меди стоит четыре бутылки водки минус работа — дотащить ящики до приёмного пункта. Мне, признаться, делать этого страшно не хочется.
— И, конечно, у тебя есть другое предложение?
— Безусловно.
И тут вошла Она…
И окна растворились настежь, и солнце заполонило комнату, и влетел Амур, и сердце моё затрепетало, заискрилось, и голова закружилась, и весь мир превратился в праздник…
А Она?! – Славная, красивая, несказанная, застыла посреди комнаты и смотрела, смотрела, смотрела, но, увы, не на меня, не на меня – на Кольку. На Николая Игнатьевича Казимирова - Арчинского. И музыка оборвалась, и сердце кольнула обида…
— Господа, знакомьтесь, – это Валя. Она будет нам помогать, нет, уже помогает. – Женькин голос вернул меня на землю. Я хотел представиться, но Колька опередил меня:
— Мадмуазель, прошу любить и жаловать – мой лучший друг – Алексей, — и ткнул в меня пальцем, скотина!..
— А я! — Николай, как всегда в своём амплуа: быстро вошёл в роль, — ваш покорный слуга, для Вас – Коля, бесконечно рад. – И так далее, и тому подобное.
Я не слышал его. Чувствовал, что погибаю, но изменить ничего не мог. И если бы не Женька, нет, не хочу даже думать об этом…
— Прошу внимания, господа! – Женька сразу перешёл к делу — Ну, что, Валюша?
Валя подошла к столу, изящным движением открыла… нет не сумочку (сумочку она чуть раньше бросила на стол), а небольшой рюкзачок и перевернула его. На стол посыпались деньги, и все пятитысячные…
— Молодец! – сказал Женька. Мы ничего не понимали и чувствовали себя идиотами.
— Помните, друзья мои, вы спрашивали, сколько стоит сто килограммов меди? Я ответил – четыре бутылки водки.
— И минус работа, — напомнил Николай.
— Да. Да, конечно, но это – сто килограммов, а один грамм весит, то есть, я хочу сказать, равняется пяти с половиной кило денег. Не правда ли, Валюша?! Закон диалектики суров, но справедлив, не слышу аплодисментов, господа!

22.05.92 г.

Боже мой! Я подозревал, что на свете есть дураки, но никогда не думал, что их столько... За два неполных месяца Валя заработала нам, но это коммерческая тайна, потому в подробности вдаваться не буду… И сама – думаю, в накладе не осталась. Правильно говорят: «Не суди о человеке по его красивой внешности».
Бог ли, природа наградили Валю ангельским личиком и деловой хваткой. В двадцать лет стать председателем кооператива «Бессмертная энергетика» – не слабо, ей-богу! Короче, Женькину идею она поймала слёту. А Женька – голова!!! Надо же додуматься, ссылаясь на изречения древнегреческих мудрецов, (а ведь их надо было найти изречения эти) продавать медные бирки как амулеты и стимуляторы тонкой энергии и сопровождать всю эту галиматью сертификатами качества.
Вот так и произошло то, что в нормальное время по всем законам диалектики никогда не могло и не должно было произойти.… Всё, как в волшебной сказке — гадкие утята превратились в белоснежных лебедей.

***

— Да что это я? — раскис как кисейная барышня. — Разозлился на себя Николай Игнатьевич — К чёрту бутылку! На место её, мерзавку, чтобы не отвлекала. — И взяв со стола рукопись, развалился в редакторском кресле.
— Николай Игнатьевич, Николай Игнатьевич! Женщина к Вам рвётся, — звонкий Леночкин голос оторвал его от чтения.
В кабинет ворвалась Валя. Волосы её были взъерошены, зрачки расширены, губы дрожали…
– Прочти, Коля!
Валя бросила на стол письмо и, упав в кресло, разревелась…
– А где Лёха?
– Не знаю… отдал мне это письмо и …
Но ты читай, читай…

Женькино письмо.

Друзья мои! Во-первых, приветствую вас всех: тебя, Колян, тебя, Лёха и тебя милая моя Валечка!
Я так и не осмелился сказать, что люблю тебя и люблю давно, с первой минуты нашего знакомства. А то, что не говорил – прости. Я видел: тебе нравится Колька, а ему –только он сам. Лёха любит тебя. Ты делаешь вид, что не замечаешь этого… И все несчастны…
Так бесконечно продолжаться не могло…
И вот однажды я придумал Машину времени. Это оказывается так просто. Впрочем, как и всё гениальное…
Короче, я возвращаюсь в прошлое. Хочу встретить там, тебя, моя милая Валя. Моя единственная! Моя любимая! И, чем чёрт не шутит, может в той, другой жизни, ты полюбишь меня…. По этой причине ни Лёху, ни Коляна с собой не беру…
Простите меня, друзья!
Время от времени буду писать.
Письма вам будет приносить моё славное существо, моё изобретение, представитель Искусственного интеллекта – Боб. Он не совсем пёс. А если быть более точным – совсем не пёс. И всё, что он давеча наговорил тебе, Николай – чисто моя фантазия…

Не поминайте лихом! Женька…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…