СЬЮЗИ

СЬЮЗИ
(повесть)

Глава 1
- Все, приехали, святой отец! Боюсь, что дальше вам придется идти пешком, – сказал извозчик и, обернувшись, посмотрел на меня с сочувствием. – Теперь дорога начнет резко подниматься в гору, и лошадь не сможет идти.
- Не беспокойтесь, - ответил я, слезая с повозки, - дальше я дойду и сам.
- И потом… - словно не услышав меня, продолжал свою мысль извозчик, помогая мне снимать с повозки мои вещи, - эта поляна – последнее место, где мы с Люси сможем развернуться.
- Не волнуйтесь за меня! - ответил я. - Я вот только посижу здесь, на этом камне, осмотрюсь, и потом, не торопясь, пойду дальше…
- Это совсем недалеко, - говорил извозчик, разворачивая лошадь. - Вон там, за тем бугром вы увидите две тропинки. Лучше вам будет пойти по той, что ведет направо. По ней вы быстрее доберетесь до деревни.
- Я знаю… - тихо ответил я, садясь на камень. - Много раз мне приходилось ходить по этой тропинке.
- Правда? – спросил извозчик, почему-то, недовольным тоном.
- Правда… - глубоко вздохнув, ответил я. – Это было много лет назад, но я, как сейчас, помню каждый кустик, каждую травинку, каждый камешек вдоль этой тропинки! И этот чудесный весенний запах, растворенный в прозрачном воздухе – все это, как тогда, много лет назад, когда я впервые приехал в эти места.
Немного постояв, извозчик, смягчился, наконец, и, почесав затылок, присел рядом.
- Да, сейчас я припоминаю вас… - сказал он после некоторого молчания. – В те годы я занимался доставкой продуктов в это селение. Тогда Люси могла подниматься намного выше, и мы подъезжали к самой церкви. Я помню, что видел вас там. Вы были моложе, но я вас, все равно, узнаю.
- Наверное, многое изменилось в деревне за эти долгие годы?
- Я и сам там не был вот уже года два. Но, думаю, что изменилось. Все необходимое туда теперь доставляют маленьким частным самолетом. Мы с Люси больше не у дел. Хотя, куда уже ей…. Стара совсем стала. И без того еле ковыляет. А свои деньги я уже заработал. И так проживем, правда, Люси? – сказал извозчик, и, достав из кармана табак и бумагу, спросил меня, - не станете возражать, если я закурю?
- Курите… - ответил я и посмотрел на запад, где солнце завершало свой дневной круг.
- Завтра будет ветер… - кряхтя, заметил извозчик.
- Видимо, да, - ответил я и подумал о том, что много лет назад я часто приходил на это самое место, садился на этот самый камень и, глядя на заходящее солнце, рассуждал о том, что готовит нам день грядущий.
Да, это было прекрасное время, замечательные дни…
Я вспомнил тот день, когда я в первый раз приехал в эти места.
Извозчик был прав – тогда я был намного моложе. Сколько лет прошло? Более двадцати… Я только закончил семинарию и был направлен в местный церковный приход в маленькую горную деревушку под названием Люзиген на юге Швейцарии.
Не знаю, может быть, извозчик был и прав, утверждая, что его лошадь Люси поднималась до деревни. Но в тот самый день другой извозчик, везший меня сюда, остановился на этом же самом месте, у этого же самого камня, с которого и началось моё знакомство с этим удивительным, по истине, райским уголком и прекрасными людьми, жившими в этих местах в те далекие годы.
Да, это было давно…
И сейчас я приехал сюда для того, чтобы вспомнить те дни и вновь испытать те чувства, что сопровождали меня на протяжении нескольких месяцев моей службы в этой деревне.
А начиналось все обычным образом…
Глава 2

- Это сегодня, в первый день вашей миссии вы испытываете некоторое волнение, даже страх! - сказал отец Мануэль, хлопая меня по плечу. – Мне и самому всё это знакомо. Уж поверьте мне, мой юный приемник, мои колени дрожали не меньше вашего, когда много лет назад предобрейший, ныне покойный, отец Юлиан передавал мне свои дела! Но, будьте уверенны, время сделает свое дело, и уже через несколько дней вы будете чувствовать себя так, будто бы вы родились в этих краях и прожили здесь всю свою жизнь!
Я понимающе кивнул головой. Отец Мануэль подошел к окну и, показывая мне рукой на дали, открывавшиеся за окном, добавил:
- В этой деревне живут замечательные люди!
Я встал и подошел к нему.
- Вот, хотя бы, Сьюзи… - неожиданно сказал он.
- Сьюзи?
- Видите девочку вон там, на холме?
Присмотревшись, я увидел едва различимую фигуру девочки.
- Но, что она там делает, так высоко, и совершенно одна? – спросил я.
- Рисует.
- Рисует?
- Думаю, вам лучше пойти туда и познакомиться с ней. И считайте, что вам чрезвычайно повезло! Знакомство с этой удивительной девочкой станет хорошим началом вашей миссии.
*******
Выйдя на улицу, я ощутил приятное дуновение легкого ветерка. Солнце уже взошло, но ещё не так сильно грело, и его веселые блики играли в окнах домов, стеклянных банках, развешанных на плетнях, капельках подсыхавшей росы на траве и листьях деревьев и кустарников. Со всех сторон доносилось восторженное пение деревенских петухов, своими радостными криками соперничавших со звонкой утренней песней жаворонка, летавшего высоко в небе. В воздухе стоял стойкий сладкий запах цветущих садов.
Пастухи уже выгнали стада на луга – с ближайших холмов и оврагов доносилось дружное мычание коров и блеяние овец. Несколько огромных, довольных собой гусей, важно направлялись к маленькой речушке, приветствуя людей и других животных громким радостным гоготаньем.
Женщины и мужчины хлопотали по хозяйству. Хозяйка маленького магазинчика приступила к работе и успела обслужить первых ранних покупателей. По аккуратно выложенным камнями дорожкам бегали босиком маленькие деревенские сорванцы, смеясь и обливая холодной водой друг друга.
Жизнь в деревне началась.
Стараясь избежать столкновения с носившимися вокруг меня малышами и уворачиваясь от веселых брызг холодной воды, я направлялся к холму, на котором находилась моя цель - девочка Сьюзи. Поднявшись на вершину холма, я остановился в нескольких метрах от нее и стал за ней наблюдать.
Это была девочка лет тринадцати-четырнадцати, маленького роста, хрупкого телосложения, очень просто, но аккуратно одетая. Перед ней стоял мольберт. Она рисовала, и её лицо имело выражение глубокой сосредоточенности и не свойственной её возрасту серьезности.
Не желая отвлекать её от дела, я осторожно присел на камень.
- Судя по всему, вы наш новый пастырь, - неожиданно обратилась она ко мне.
- Верно… - ответил я.
- Я почти вас не знаю, но уже могу отметить в вас достоинство, свойственное далеко не каждому. Хотя, учитывая вашу профессию, это вполне естественно…
- Какое достоинство? – удивленно спросил я, вставая с камня.
- Терпение… Вы просидели на этом камне с четверть часа, и за все это время не проронили ни слова, - ответила она и повернулась ко мне.
- Ты очень наблюдательна.
- Наблюдательна, но недостаточно вежлива…
- Недостаточно вежлива? – удивленно переспросил я.
- Я ведь не сразу вас поприветствовала! Но, должна заметить, что на то у меня была веская причина! Мне никак не удавалось изобразить один из холмов, и потому мне пришлось изрядно потрудиться, прежде чем я смогла это сделать. Сьюзан Тейлор! - добавила она, протягивая мне руку. – Хотя, все зовут меня просто Сьюзи!
- Отец Кристофер, - ответил я. – Думаю, именно так меня и будут все звать…
-Хотите посмотреть? – хитро улыбнувшись, спросила она.
-Ты угадываешь мои мысли… - ответил я и осторожно подошел к мольберту.
Одного взгляда на картину Сьюзи хватило, чтобы понять, что у нее был истинный талант к живописи, и я не поскупился на похвалы, чем сильно смутил ее.
- Но где ты научилась так рисовать? - спросил я и поймал себя на той мысли, что сделал преждевременный вывод, посчитав эти места глухими и далекими от цивилизации.
- В Лондоне, - ответила она.
Я удивленно поднял брови.
- Да, в Лондоне. В художественном колледже. Я рисую с трех лет. А с пяти регулярно посещаю уроки в колледже.
- А здесь ты проводишь каникулы?
- Совершенно верно! Здесь отличный воздух и замечательная природа…
- Ты приехала сюда с родителями?
- Только с мамой. Папа приедет позже, когда разберется с делами. Может быть, вы зайдете к нам, отец Кристофер? Отец Мануэль часто у нас бывает.
- Зайду, и с огромным удовольствием!
- В таком случае, давайте, не будем терять времени и пойдем прямо сейчас! - заключила Сьюзи. – Я как раз уже закончила картину. А остальные вы сможете посмотреть в моей мастерской, - добавила она, потянувшись к деревянным костылям, стоявшим с обратной стороны мольберта.
- Я всего лишь неудачно упала… – пояснила Сьюзан, отвечая на мой взгляд. – И умудрилась сломать ногу. Кость срослась, гипс сняли, но я ещё сильно хромаю, и пока не решаюсь расстаться с костылями.
- Давай, я помогу тебе с принадлежностями!
- Ни в коем случае! Я справлюсь сама. - С этими словами она сложила свои вещи в емкий рюкзак, и, ловко надев его на плечи, взяла в руки костыли. - Все, я готова, отец Кристофер! – заявила она. – А теперь, приготовьтесь! Сейчас вы увидите нечто более удивительное, чем написанный мной пейзаж. Красоту, которую сложно передать на холсте. Но когда-нибудь я обязательно это сделаю!
Обогнув высокий холм, она вывела меня на дорожку, ведшую в деревню с другой стороны. Дорожка была довольно широкой. С одной стороны она упиралась в высокий холм, а с другой была ограждена высоким решетчатым забором, за которым открывался замечательный вид на деревню, лежавшую внизу, словно на ладони.
- Красиво, не правда ли? – спросила она, с восхищением глядя вниз.
- Правда…
Засмотревшись на блестящие крыши домов, я, признаться, не заметил, как один из пробегавших мимо ребят, лет восьми, выхватил у Сьюзи костыль. Все произошло так неожиданно и быстро, что я не сразу сообразил, что произошло. А мальчишка, отбежав вперед, стал трясти костылем в воздухе и, дразня Сьюзи, кричать ей:
- Вот, попробуй, теперь, догони меня! Или ты вообще не можешь сдвинуться с места?
Разгневанный его жестоким поступком, я рванулся вперед к мальчишке и начал его отчитывать.
Смутившись моего присутствия, он бросил костыль на дорожку и с довольным видом побежал дальше в сопровождении своих веселых спутников.
Я поднял костыль, и подал его Сьюзан. К моему великому изумлению, ее лицо не выражало ни досады, ни обиды, ни каких-либо иных форм проявления недовольства. Поблагодарив меня, она взяла костыль, и мы продолжили путь.
- Ты так спокойна, - удивленно отметил я. – Неужели, ты ни капли не разозлилась на этого мальчугана?
- Бог велел прощать, отец Кристофер, - ответила она. – И потом, разве этот ребенок понимает, что делает? Необходимо дождаться, пока он вырастет и сам поймет, что к чему.
- А если он никогда этого не поймет?
- А если он никогда этого не поймет, то один лишь Бог ему судья.
- Не могу не согласиться с тобой, Сьюзи, Бог учит нас прощать, - не скрывая восхищения её спокойствием и мудростью, ответил я. – Но, тем не менее, я считаю, что необходимо разъяснить этому хулигану вопрос добра и зла. Тебе повезло, что сегодня его поступок не повлек за собой последствий для твоего здоровья. Но что будет завтра? А если он не просто выхватит этот костыль у тебя из рук, а ударит им тебя по ноге или, и того хуже – по голове?
- А вы помните про щеку, по которой вас ударили, отец Кристофер?
- И ты готова подставить вторую… - разведя руками, заключил я.
- Ответ вы знаете и сами.
Я удивлялся тому, как легко она рассуждала о вещах, понятных далеко не каждому взрослому человеку. Но, боясь поколебать её принципы, я предпочел не продолжать разговор о хулигане.
- Вот мы и пришли… - сказала Сьюзи, остановившись перед высоким, аккуратно выстроенным коттеджем.
Дверь открылась, и на пороге появилась пожилая женщина с угрюмым выражением лица.
- Мама дома? – обратилась к ней Сьюзи.
- Нет, она отправилась в город, в аптеку, купить вам новую мазь для ноги, – поторопилась ответить женщина.
- Какая жалость… - сказала Сьюзи, оборачиваясь ко мне, - если мама уехала в город, значит, это надолго. Вероятно, вам не доведется встретиться с ней сегодня.
- Ничего страшного, я зайду завтра.
- Да, видимо, придется перенести ваше знакомство на завтра, - заключила Сьюзи расстроенным тоном. – Эмма, вы уже знакомы с нашим новым пастырем, отцом Кристофером? – обратилась она к женщине.
- Пока нет, - ответил я за нее и приветливо ей улыбнулся.
- Я собираюсь показать отцу Кристоферу свои картины, – добавила Сьюзан.
- Я уверенна, вам очень понравится, - сказала Эмма, не меняя угрюмого выражения лица. – Сьюзан – талантливая девочка!
- Я уже успел убедиться в этом, - улыбнувшись, ответил я, следуя за Сьюзи.
Поднявшись по лестнице, она открыла единственную дверь, оказавшуюся наверху, и жестом пригласила меня внутрь большой, ярко освещенной солнцем, мастерской.
Время приближалось к полудню, и лучики яркого солнца весело бегали по белой ткани, закрывавшей картины, которые были расставлены вдоль стен на подставках.
- Должно быть, здесь сильно пахнет красками, - сказала Сьюзи, открывая окна настежь. – Я этого не чувствую – видимо, привыкла. Но Эмма, всякий раз, когда заходит сюда, открывает окно. Прошу вас, садитесь, - добавила она, показав рукой на глубокое плетеное кресло, стоявшее рядом с маленьким столиком, - сейчас мы будем пить чай.
- Чай?
- Уже полдень. Почему бы нам не выпить по чашечке чая? – спросила Сьюзи, аккуратно отодвигая полотенце, под которым на подносе стояло все, необходимое для чаепития. – Не удивляйтесь, это не волшебство, а давняя привычка! Эмма знает, что по возвращении с утренних пейзажей я всегда пью чай. Она видит меня издали, и, когда я вхожу сюда, все уже готово.
- И притом – два прибора! - отметил я, подсаживаясь к столу.
- Она видела, что я иду не одна. И потом, ей известно, что я люблю принимать гостей. – Вы пейте чай! А я пока открою картины…
Но как бы я смог заставить себя усидеть на месте, если ее картины были такими яркими! Уже через пару секунд я стоял рядом с ней с чашкой чая в руках.
Уже по нескольким первым картинам я понял, что природу Сьюзан любила больше всего. Какими трогательными были изображенные ею поляны и холмы! Что-то подсказывало мне, что это была ее Родина, ибо в каждом мазке, в каждом, даже самом крошечном, элементе ее картин чувствовалась такая огромная любовь, с которой человек может относиться только к своей родной стороне! Конечно, виды Швейцарии, изображенные на картинах рядом, были так же ярки и веселы и очень талантливо переданы, но эти картины были особенно трогательными.
И вдруг среди этих пейзажей «возник» огромный портрет отца Мануэля.
- Отец Мануэль позировал тебе? – удивился я.
- Не правда ли, у него величественный вид? – склонив голову набок, спросила Сьюзи.
- Это точно! - восторженно ответил я. - Но и старания художника налицо!
- Просто, я очень его люблю...
- Что ж, это можно понять. Отец Мануэль – замечательный человек!
- Но, вы знаете… - сказала Сьюзан, остановившись перед последней неоткрытой картиной, - у меня появилась идея…
- Неужели ты хочешь написать и мой портрет? – спросил я, глядя на лукавое выражение её лица.
- Вы угадываете мои мысли, отец Кристофер! – беря в руки кисти, спросила Сьюзан. – Итак, когда мы начнем? – в полной боевой готовности добавила она - Может быть, сейчас?
- Боюсь, я и без того отнял у тебя слишком много времени, дорогая Сьюзи. И потом, отец Мануэль, наверняка, уже ищет меня.
- Тогда завтра? Заодно познакомитесь с моей мамой…
- Хорошо. Завтра! Но когда именно? Утром или вечером?
- Утром я уйду в горы писать пейзаж, пока солнце не слишком печет, а после обеда – как раз самое время работать в мастерской.
- Вот и договорились! – заключил я, и уже было направился к дверям, как вдруг вспомнил о картине, что стояла в углу мастерской, которую Сьюзан не успела открыть. - У нас осталось одно незавершенное дело, дорогая Сьюзи, с которым нужно разобраться не медля.
- Какое дело? – удивленно спросила она.
- Вон та картина, что ты не успела мне показать. Ты остановилась перед ней в тот самый момент, когда мы неожиданно перешли к теме портретов!
- Она ещё не закончена, и вряд ли покажется вам интересной…
- Почему? Разве, она хуже остальных? Это пейзаж?
- Нет, не пейзаж…
- Ах, ясно! - весело заметил я. - Кажется, я догадываюсь, почему ты не хочешь показать мне эту картину!
- Почему? – улыбнувшись, спросила она.
- Наверное, это портрет одного из твоих друзей, или одноклассников, к которому ты относишься особенным образом?
- Особенным образом?
- Ну да! И не хочешь, чтобы кто-то увидел его портрет.
- Нет, вы ошибаетесь, это вовсе не портрет, - ответила она и сняла ткань с картины.
Увидев ее, я застыл от изумления. Она привела меня в восторг и одновременно ошеломила, поставила в тупик.
Картина представляла собой результат серьезных философских и религиозных рассуждений Сьюзан. Она передавала ее понимание такого сложного вопроса, как переход человека от жизни к смерти. Изображение картины было сложным и состояло из трех частей. Внизу были изображены люди, в немой мольбе тянувшие руки в небо, с печальными лицами созерцающие уход от них какой-то девушки, или девочки, почему-то не имевшей лица, направлявшейся к небесам, в которых её уже встречали ангелы, смотревшие на неё добрыми глазами, и гостеприимным жестом приглашали её к себе.
Сюжет был неожиданным, но так точно переданным, что от одного взгляда на картину в горле становился ком. «Какое мировоззрение надо иметь, чтобы изобразить подобное, - подумал я тогда, - или какой талант…»
- Ты думаешь о таких серьезных вещах, Сьюзи? – спросил я.
- Какой же добрый христианин, да и просто человек верующий, хотя бы раз не задумывался о таких вещах?
Сьюзи замолчала, и я уже пожалел о том, что был так глупо настойчив, и обидел, в конце концов, эту девочку.
- Я знала, что сюжет этой картины вас расстроит, отец Кристофер, - сказала Сьюзи, опустив голову. – Поэтому и не хотела показывать ее вам…
- Нет-нет, я не расстроен, лишь потрясен! – поторопился убедить ее я. – Но почему у девушки нет лица?
Сьюзи подошла к картине и, глядя на нее, ответила:
- Я ещё не разобралась, какие эмоции она должна испытывать в этот момент.
Признаться, я не сразу сообразил, что ей ответить, ибо я был поставлен в тупик вопросом, который всегда считал для себя одним из самых простых.
- А как вы считаете? – спросила она после некоторого молчания. – Какие чувства должна испытывать эта девушка?
- Я думаю, что она должна испытывать радость перед входом в царство господне, - ответил я, внимательно глядя на картину, словно пытаясь найти в ней самой ответ на этот вопрос. - Судя по всему, душа её чиста, и перед ней лежит светлая дорога.
- Да, царство господне уготовано не всем, - глубоко вздохнув, ответила Сьюзи. – Значит – радость? Стало быть, вы верите в загробный мир...
- Конечно же, я верю!
- Священник и не может говорить иначе…
- Знаешь, Сьюзи… - ответил я, немного подумав, - с ранних лет я верил в то, что души праведных попадают в рай. Возможно, именно поэтому я, росший в семье добрых католиков, не пропускал ни одной службы, и мог часами находиться в церкви. Я любил беседовать с нашим пастырем. Мы обсуждали самые разные темы, ибо я искренне верил в то, что только служитель церкви может знать правду обо всем, что происходит с нами в нашей земной жизни и после нее. Но сегодня, увидев твою картину, я, признаться, почувствовал себя несколько растерянным.
- Когда я смотрю на эту картину… - сказала Сьюзан в задумчивости, - я понимаю, что в мире есть огромное количество вопросов, на которые у меня просто нет ответа. Например, эта девушка. Разве нельзя предположить, что она испытывает страдания, но не оттого, что уходит куда-то, а оттого, что она уходит от кого-то? Уходит навсегда? И разве нельзя допустить, что, если душа продолжает жить и после смерти, то девочка эта должна испытывать скорбь от прощания с теми, кто всю жизнь был ей дорог.
- Она должна помнить, что встретит всех их вновь. Если эти люди так дороги ей, и она любит их так сильно, то можно предположить, что их души – столь же чисты и тоже попадут в рай. А это означает, что долгожданный день встречи рано или поздно все же наступит.
- Да, но до этого дня пройдет много времени…
- Надо помнить о том, что, покинув этот мир, её душа встретится с теми, кто ушел раньше её, с душами людей, которые были ей также дороги, и которые сами уже ушли, и вероятно, ожидают встречи с ней…
- Да, вы, наверное, правы…
- Но что побудило тебя к написанию картины на такую необычную тему? – спросил я.
- Мне трудно объяснить, что именно... – улыбнулась она. – Сюжет возник сам по себе. Думаю, это один из тех случаев, когда я становлюсь перед чистым холстом и изображаю что-то произвольно. Линия за линией, образ за образом…
- Интересно…
- Это не первая картина, написанная таким вот образом. До нее было множество иллюстраций к всевозможным историческим событиям и литературным произведениям.
- Я могу на них взглянуть?
- Почти все они были отправлены в Лондон, в наш колледж на выставку.
- Твои картины уже выставляют на выставке?
- Это всего лишь ежегодная выставка студентов колледжа.
- А кто-нибудь обращался к тебе с просьбой продать картины?
Услышав этот вопрос, Сьюзи широко улыбнулась, и я на секунду обрадовался, что столь незатейливый вопрос поднял ей настроение.
- Да, - ответила она, смеясь. - Профессор Уайт неоднократно просил меня продать ему несколько картин.
- Профессор Уайт?
- Это наш сосед, американец. Он часто приезжает сюда отдыхать.
- Высокий подтянутый мужчина лет шестидесяти?
- Именно.
- И как? Ты продала ему что-нибудь?
- Я хотела подарить ему одну из тех, что ему понравились, но он отказался принять её в дар.
- А взять за неё деньги ты отказалась?
- Конечно. Деньги мне не нужны. В том смысле, что мой отец достаточно богат, чтобы обеспечить семье достойную жизнь. Моё искусство интересует меня исключительно, как искусство, а не как способ добывания средств на существование.
*******
Возвращаясь к себе, я долго думал о Сьюзи. Отец Мануэль был прав – она оказалась прекрасным человеком, чрезвычайно глубоким и чистым, но было в ней что-то не совсем обычное. Что-то, чего я ещё не понимал до конца, что-то, что находилось глубоко в её душе и беспокоило её. Я решил, что обязательно должен выяснить это...

Глава 3

Как я и предполагал, на следующее утро у меня было много хлопот. Лишь к двум часам дня я вспомнил о своем обещании зайти к Сьюзи.
Я поднялся в горы, как и накануне, но ее не было видно.
Я уже было подумал, что она ушла, не дождавшись меня, как услышал чей-то взволнованный голос. Поднявшись на холм, я увидел Сьюзи, стоявшую перед мольбертом с невозмутимым выражением лица, и какую-то женщину, которая подбежала к ней и стала разговаривать с ней взволнованным, чуть ли не плачущим, голосом:
- Сьюзи, Сьюзи, девочка… - говорила она ей, - почему ты все ещё здесь? Ты давно уже должна быть дома! Солнце уже высоко! Ты не обедала и не принимала лекарств!
- Не беспокойся, мама, - спокойным тоном отвечала ей Сьюзи. – Сейчас подойдет отец Кристофер, и мы вместе отправимся ко мне в мастерскую.
Только тогда я осознал всю критичность ситуации! Я почувствовал себя виновным в том, что произошло. Мне было так стыдно за случившееся, что я был готов провалиться сквозь землю! Но не обнаружить своего присутствия в тот момент я не мог. Поэтому, набравшись мужества и подготовившись к возможному проявлению гнева в мою сторону, я предстал перед Сьюзи и её мамой.
- А вот и отец Кристофер! – радостно воскликнула Сьюзи, увидев меня.
Стараясь не смотреть на её маму, я извинился, как мог, за то, что по моей вине Сьюзи так долго находилась под палящим солнцем.
Она смутилась, увидев меня, и, как мне показалось, хотела сказать Сьюзи что-то ещё, но, передумав, протянула мне руку:
- Элен Тейлор, мама Сьюзи, - сказала она. – Простите мне мою несдержанность. Просто Сьюзан не должна так долго находиться на солнце, особенно когда оно так сильно печет! Доктор велел мне строго следить за ее режимом, но вы ведь сами понимаете, что дети не любят, когда их в чем-то ограничивают и контролируют…
- Сьюзи показалась мне самостоятельной девочкой, - ответил я. – Но сегодня она, видимо, потеряла бдительность!
-Сегодня не так жарко, как вчера! - хмыкнула Сьюзан, бросив на меня недовольный взгляд.
-И все же надо послушаться маму и пойти домой, - ответил я, стараясь показать ей всем своим видом, что ничего другого ей не остается, и лично я ничего не могу с этим поделать. – Давай, я помогу тебе собраться!
Поняв мое мысленное послание, Сьюзан улыбнулась и начала собирать свои рисовальные принадлежности.
- Сьюзи рассказала мне о вас, - сказала Элен Тейлор, радуясь тому, что у нее появился союзник, способный повлиять на ее дочь. - Надеюсь, вам у нас понравится.
- Мне здесь уже нравится, - ответил я.
- Отец Кристофер согласился позировать мне, - с гордостью сказала Сьюзи.
- Я очень этому рада, - ответила Элен Тейлор.
- И мы собираемся начать уже сегодня, - добавила Сьюзи, посмотрев на меня.
Я улыбнулся ей в ответ.
Едва мы вошли в дом, навстречу нам выбежала Эмма, взволнованно размахивая руками.
- Сьюзи, как же так! – закричала она. – Как можно быть такой беспечной!
- Постараюсь больше не расстраивать вас, - виновато улыбнувшись, ответила Сьюзан. – Пожалуйста, не волнуйтесь!
- Прошу всех к столу! – сказала Элен Тейлор. – Надеюсь, обед ещё не остыл…
Сьюзан, вероятно, поняла, как сильно напугала и свою маму, и Эмму, и поэтому во время обеда старалась сделать все для того, чтобы сгладить вину. Приняв лекарства, она восторженно нахваливала приготовленные Эммой блюда и расспрашивала маму о делах, которыми та занималась с утра, после чего наш разговор перешел в более спокойное русло.
После обеда нас ожидала первая сессия написания моего портрета.
- Не забудь выпить микстуру, дорогая Сьюзи, - ласково напомнила ей мама.
Сьюзи выполнила данное ей предписание относительно микстуры, после чего мы углубились в интереснейшую беседу об искусстве первобытных людей, предпочитавших рисовать на камнях и скалах. Сьюзи была большим поклонником наскальной живописи, и показала мне результаты своего маленького творческого эксперимента – куски гранита с имитацией древних надписей, своеобразной попыткой «освоения» техники первобытной живописи. Мы договорились, что в свободное время я приобщусь к ее эксперименту, и сам попытаюсь «воссоздать» древние надписи. Мы от души посмеялись над тем, что для этого нам, вероятно, потребуется придумать некий «древний» язык, чтобы наше творчество выглядело убедительно. И затем мы перешли к тому, ради чего я пришел в этот день к Сьюзи – к написанию моего портрета.
-Думаю, что я напишу два ваших портрета, - неожиданно сказала она. – Сначала в этом кресле, а уж потом в полный рост.
-Хорошо, - покорно ответил я.
Вначале Сьюзи долго усаживала меня на высокое обитое бархатом кресло, в котором я, как потом выяснилось, смотрелся не менее величественно, чем отец Мануэль.
Так я просидел почти три часа.
За это время Элен Тейлор несколько раз заходила к нам и справлялась у дочери о самых разных вещах: выпила ли она микстуру, как она себя чувствует, нет ли сквозняка. Во взгляде Сьюзи я увидел некоторое нетерпение к столь явному беспокойству со стороны её матери, но, всякий раз, как она заходила, Сьюзи вежливо отвечала ей, что с ней все в полном порядке.
*******
В один из следующих дней я не выдержал и решил выяснить причины столь явного беспокойства ее матери.
- Скажи мне, Сьюзи… - осторожно начал я, - озабоченность твоей мамы относительно твоего здоровья связано не только с ногой?
- Почему вы так думаете?
- Если ты принимаешь лекарства, значит, проходишь курс лечения. И, судя по огромному количеству принимаемых лекарств, очень серьезный курс лечения. Ты больна чем-то серьезным, Сьюзи?
- Мне бы не хотелось говорить об этом, отец Кристофер, - сказала Сьюзан, обтирая кисти о ткань. - Не думаю, что это интересная тема…
- Почему? – спросил я, и поймал себя на том, что вновь давлю на неё.
- Это лейкемия, - ответила она и, взяв следующую кисть, принялась обтирать её.
- Лейкемия? – ошарашено воскликнул я. – Ты в этом уверенна?
- Я слышала разговор моей матери с врачом в Лондоне, который и посоветовал нам сменить климат и приехать сюда.
Стараясь не смотреть на неё, я подошел к окну, чувствуя, что эмоции начинают брать верх над моим разумом. Впервые в жизни я почувствовал себя таким беспомощным и бесполезным.
- А врач уверен?
- Да.
- Именно поэтому тебе нельзя долго находиться на солнце?
- Да.
- И ничего нельзя сделать?
- Вы имеете в виду – вылечить меня?
- Да…
- Врач и так делает многое. Мне регулярно переливают кровь, вот уже почти год я живу здесь, мне прописан самый современный метод лечения, но все это бесполезно. Это лишь вопрос времени.
- Не говори так, Сьюзи! Надо надеяться!
- Я не живу иллюзиями, отец Кристофер, и смело принимаю все, что уготовано мне судьбой.
Слушая ее, я понимал, что превращаюсь не просто в беспомощного, но и в абсолютно никчемного человека, который не в состоянии даже подобрать нужные слова для того, чтобы хоть как-то поддержать эту смелую и очень умную девочку. Сьюзи была права, мне не стоило начинать этот разговор. Но, допуская вероятность даже самой чудовищной болезни, я никак не мог предположить, что в случае с этим, совсем ещё маленьким ребенком, все может оказаться настолько плохо.
Сьюзан оказалась лояльна к смятению человека, поведшего себя так глупо. Я понимал, что моя бестактность была заранее прощена этой благородной девочкой, прекрасно понимавшей, что даже я, священнослужитель, которому надлежит всегда быть благоразумным и предупредительным, по причине своей молодости и неопытности мог оказаться в этой сложной ситуации. Я чувствовал себя безмозглым мальчишкой перед этой мудрой не по годам девочкой. И, даже понимая, что любая реакция и действия с моей стороны, последовавшие за столь страшным известием, будут великодушно поняты ею, я так хотел выйти из этой ситуации не столько достойно для себя, сколько справедливо по отношению к ней, но не мог подобрать нужных слов. Мне захотелось извиниться перед ней, но я боялся, что это только обострит трагичность ситуации.
И вдруг я вспомнил об одном маленьком деле, с которым шел к ней с утра.
- Я должен кое-что тебе показать, Сьюзи! – сказал я, порадовавшись тому, что вспомнил об этом в такой подходящий момент.
- Что именно?
- Это сюрприз...
- Для этого нам понадобится куда-то пойти? – спросила Сьюзан и потянулась за шляпой.
- Да, но не сейчас. А вечером.
- Почему вечером?
- Потому что ты обещала маме соблюдать режим.
- И что же от меня требуется?
- Немного поспать.
- Поспать?
- Конечно! Часа три-четыре!
- Три-четыре? Так много? Я не смогу себя заставить…
- Постарайся! Думай о том, что потом, вечером, ты будешь чувствовать себя отдохнувшей и готовой к увлекательному походу.
- Давайте, сделаем так, – лукаво улыбнувшись, ответила Сьюзан. – Я постараюсь, но ничего не буду обещать. Если у меня ничего не получится, значит, я отдохну здесь, в мастерской. Мне необходимо разобраться с одной моей работой.
- Здесь немного жарко, Сьюзи, – мягко возразил я.
- Обещаю, что вернусь сюда только после того, как жара спадет, - улыбнулась Сьюзан.
- Это почти то, что я хотел услышать, - ответил я и направился к дверям.
Глава 4

До самого вечера мои мысли были исключительно о Сьюзи.
Ещё выходя из ее мастерской, и столкнувшись в дверях с Эммой, я хотел подробно расспросить ее о Сьюзан. Но что-то меня остановило. Может быть, нежелание ещё больше расстроить и без того несчастную женщину. А может быть, и сомнение в том, что Эмме, как и матери Сьюзан, было известно о том, что она знает о своей болезни. По этой же причине я не стал говорить об этом и с самой мамой Сьюзи.
Упомянув вскользь эту тему в разговоре с отцом Мануэлем, я узнал, что врач Сьюзан, действительно, применяет к ней самые прогрессивные методы лечения, которые она только может выдержать, ибо у нее очень слабое сердце. Это дополнительный отягощающий фактор подействовал на меня особенно удручающе. Мне так хотелось помочь Сьюзан, и мне подумалось, что единственным правильным для меня решением в сложившейся ситуации будет проявление моральной поддержки по отношению к ней. Я решил больше никогда не напоминать ей о болезни, и вести себя с ней так, будто она ничего мне о ней не рассказывала.
Ровно в восемь часов вечера я зашел за Сьюзи. Она закончила работу в мастерской и приготовилась к походу – на стуле лежала шляпа и изящная деревянная трость.
- Я решила, что смогу обходиться этой тростью, - пояснила она.
Выйдя из дома, Сьюзи по привычке направилась в сторону холмов.
- Нам в другую сторону, - сказал я, предлагая ей руку.
- Мне кажется, я знаю, куда мы идем, - улыбнулась она.
- Возможно! Скажем так, если бы ты попросила меня дать определение этому месту, я бы сказал, что это «самое прекрасное место для наблюдения заката»!
- Значит, я угадала…
Если дорога от коттеджа Сьюзи к холму, на котором я впервые ее увидел, пролегала в самой деревушке, то тропинка, по которой мы шли теперь, была за ее пределами. Вечерние крики петухов и смех ребятишек остались далеко за спиной к тому моменту, когда мы, завернув за широкий, поросший мелким кустарником холм, вступили, наконец, в прекрасную долину, лежавшую между двумя рядами высоких холмов.
Это было поистине чудесное место, утопающее в густой зелени! И холмы, словно стены, нависшие над долиной, и сама долина, были покрыты травой, словно мягким зеленым одеялом. В глубине долины среди всей этой зелени бежала извилистая речка, кое-где у самых берегов слегка затянутая тиной и мхом. В тех местах, где расстояние между берегами было совсем небольшим, вся поверхность воды была покрыта водорослями и мхом. Но кое-где речка расширялась, и чистая прозрачная вода золотыми бликами сверкала в лучах заходящего солнца. В нижней части долины, у самого горизонта, речка была такой широкой, что создавалось впечатление, будто бы она плавно переходила в небольшое озеро, в которое теперь огромным огненно-красным шаром медленно опускалось солнце.
В первые минуты заката, когда солнце было ещё довольно ярким, его золотые лучи разбегались по ровной глади воды, озаряя ее разноцветными бликами. Но вот оно коснулось горизонта, и по воде разлилось розовато-алое сияние. Постепенно по мере его погружения в воду, оно становилось огненно-рыжим, а небосвод темнел. По небу поползли легкие облака, и солнечные лучи, словно огненные стрелы, отчаянно пробиваясь сквозь них, отражались в уже почти почерневшей воде, прощаясь с нами до утра…
Вскоре потемнело все – и небо, и вода, и долина.
За все это время ни я, ни Сьюзи не проронили ни слова.
Я осторожно посмотрел на нее.
Она молчала. Ее лицо было спокойным, одухотворенным, и печальным.
- Как жаль, что время нельзя остановить… - тихо сказала она.
- Когда-нибудь ты поймешь, что в этом нет смысла, - ответил я, вздохнув. – Жизнь дана для того, чтобы мы могли научиться наслаждаться каждым ее моментом, понимая, что ни один из них нельзя ни задержать, ни вернуть назад…
- Я не об этом, отец Кристофер, - улыбнувшись, сказала Сьюзи, и бросила на меня хитрый взгляд. – Видели бы вы свое лицо на фоне заката! Если бы время можно было остановить, заставив это чудесное мгновение застыть хотя бы на полчаса, мне бы этого хватило, чтобы запечатлеть его на холсте.
- Дорогая Сьюзи! – ответил я, порадовавшись тому, что ее рассуждения оказались не такими трагичными, как мне подумалось вначале. – Я готов приходить сюда каждый день и держать свою голову так, как я это делал несколько минут назад, до тех пор, пока всех этих моментов не наберется на эти самые полчаса!
- Вы забываете о том, что было написано на вашем лице, отец Кристофер! Едва ли вы сможете заставить себя испытать те же чувства, которые сделали ваше лицо таким одухотворенным и мечтательным. А чего стоит один ваш страх посмотреть в мою сторону, чтобы не встревожить моих мыслей! Нет, отец Кристофер! Это мгновение невозможно ни вернуть, ни задержать, ни воссоздать по чьему-либо желанию…
Я глубоко вздохнул.
- Но может быть, это и к лучшему, - грустно заключила она. – В нашей жизни должны быть и такие моменты, которые нельзя запечатлеть ни на холсте, ни на пленке фотоаппарата. Те моменты, которые навсегда остаются в нашей памяти, в нашем сердце, грея нас изнутри…
Она посмотрела на меня каким-то особенным, пронзительным взглядом. А я, как это часто бывало в последнее время, не знал, что ей ответить.
- Видимо, нам пора… - сказала она, вставая.
- Да, становится прохладно, - ответил я, помогая ей подняться.
- Нам надо чаще приходить сюда. Здесь какой-то другой воздух, вам не кажется?
- Да, пожалуй, другой…
- Более чистый, умиротворяющий…
- Я бы сказал, побуждающий к творческим порывам…
- Творческим? – удивленно спросила Сьюзан.
- Тебе, ведь, пришло в голову написать мой портрет на фоне заката! А у меня, видимо, просыпается поэтический талант, - с легкой иронией сказал я. – Ещё немного, и я начну писать стихи!
- Смеетесь?
- Просто, шучу… - улыбнулся я. – Чего-чего, а стихов я не писал никогда…
- Не вы один…
- Неужели, ты не пишешь стихов?! – спросил я, поддразнивая ее.
- Похоже, я только рисую! – рассмеялась Сьюзан.
Обрадованный тем, что вновь сумел поднять ей настроение, я напомнил ей о том, что в деревне и ее окрестностях осталось ещё очень много мест, в которых мы не бывали.
- Я как раз подумала об одном таком…
- Неужели?
- Это чудесное место! И это не пустые слова, отец Кристофер! Оказавшись там, вы сами в этом убедитесь…
- Когда думаешь сводить меня туда?
- Надо будет выбрать свободный день. Путь, конечно, неблизкий, но место стоит того! Уверяю вас, вам не захочется возвращаться назад в деревню!
- Я уже мечтаю туда попасть!
- Значит, мы должны отправиться в это место в самое ближайшее время!
- Завтра?
- Или завтра, или в какой-нибудь другой день…
- Похоже, ты очень устала, дорогая Сьюзи.
- Совсем немного…
- И, тем не менее, нам нужно поторопиться. Давай, я тебе помогу!
Выбравшись из окружения холмов и густых зарослей, мы вернулись на тропинку, ведущую в деревню.
Вдруг Сьюзи остановилась и стала усиленно к чему-то прислушиваться.
- Что случилось? – спросил я.
- Вы это слышали? – обеспокоенным голосом спросила она, напрягая слух ещё больше.
- Нет… - ответил я и сам прислушался.
- Кто-то кричит... или плачет…
- Где?
- В деревне! Поторопимся!
Я мог лишь представить себе, каких невероятных усилий стоило Сьюзан это расстояние в несколько сотен метров, которое она чуть ли не бежала, превозмогая боль, и едва успевая переставлять перед собой трость.
Вскоре я и сам услышал крики, которые по мере нашего приближения к деревне, становились отчетливее и громче. Кричала женщина. Точнее, плакала навзрыд. Я никак не мог разобрать, что она кричала. Вокруг нее собралась толпа людей с лампами в руках, образуя странное шествие.
Только приблизившись, мы смогли понять, что происходит. Женщина бежала за самодельными носилками, на которых деревенские мальчишки несли ее маленького сына, лежавшего без сознания. К слову, это был тот самый мальчик, который несколько дней назад так жестоко пошутил над Сьюзи, выхватив у нее костыль.
- Что случилось? – спросил я.
- Он упал в овраг, - ответил один из ребят. – И, кажется, сломал шею…
- Как это, сломал шею? Вы уже вызвали доктора?
- Конечно! Он сейчас придет.
Причитавшая все это время мать, вдруг стихла, схватив ребенка за руку.
- Его сердце не бьется! – закричала она. – Его сердце не бьется! Он умер! Где этот проклятый доктор? Кого вы за ним послали? Питер, беги скорее к нему и приведи его сюда! Мой мальчик умирает!
- Отойдите все! – закричал только что подбежавший, наспех одетый доктор. – Разойдитесь и дайте больше света! Кто вам сказал, что его сердце не бьется! Перестаньте причитать!
- Ну, что? Что? – нетерпеливо кричала мать.
- Здесь я ничего не вижу! Давайте перенесем ребенка ко мне в дом! И поскорее!
Толпа, бегущая за носилками, становилась все больше и больше. К тому моменту, когда мы приблизились к дому доктора, она уже насчитывала более полсотни человек.
- Ну, что вы здесь все столпились? – кричал доктор, размахивая руками. – Разойдитесь все, и дайте нам пройти!
Спустя несколько минут мы были в кабинете доктора. Мальчика положили на огромный стол.
- Положение не самое обнадеживающее… - заключил доктор после внимательного осмотра. – Ребенка необходимо срочно госпитализировать в городскую больницу. Здесь мы ничего не сможем сделать.
- Такая опасная травма? – спросил я.
- Похоже, задет шейный позвонок, плюс обширная рана у основания черепа. Если не провести срочную операцию, то к утру ребенок может умереть…
- Что мы можем сделать?
- В первую очередь, найти вертолет. На повозке мы его не довезем. Плюс, конечно же, деньги на операцию...
Я принялся ходить взад-вперед по кабинету, в отчаянии заламывая руки. Мать ребенка тихо сидела в углу кабинета, боясь поднять на нас глаза.
- У нас очень мало времени… - осторожно напомнил доктор. – Действовать нужно без промедлений. Я попытаюсь связаться с больницей. Кому-то нужно взять на себя поиск вертолета и сбор денег…
- Пойдемте со мной, отец Кристофер, - обратилась ко мне Сьюзан, подходя к дверям. – Не будем терять времени!
Я проследовал за Сьюзи, которая прямым ходом направилась к себе домой.
- Что случилось? – окликнула ее мать, когда мы поднимались по лестнице в ее мастерскую.
- Потом, мама, не сейчас! – торопливо ответила Сьюзан. – Позже я все тебе объясню! Сейчас нам нужно торопиться…
Войдя в мастерскую, Сьюзи принялась спешно открывать свои картины, одну за другой.
- Держите! – сказала она, подавая мне некоторые из них. – Кажется, это именно то, что надо! Ах, да, я забыла про эту! Она понравилась ему больше всего!
Выбрав три самые большие картины, Сьюзи направилась к дверям.
- Куда теперь? – спросил я.
- К профессору Уайту!
Я начал понимать, в чем дело, и не стал задавать лишних вопросов.
К счастью, Уайт ещё не спал. Увидев нас на пороге своего дома, он страшно удивился.
- Сьюзи! – воскликнул он. – Что это у тебя? Неужели, картины? Неужели ты все же решилась?
- Вы не передумали их покупать? – спросила Сьюзи.
- Конечно же, нет! Прошу вас, проходите! Добрый вечер, отец Кристофер!
С неописуемым восторгом он принялся рассматривать принесенные картины.
- Какая же ты молодец, Сьюзи! – радовался он. – Но, почему именно сейчас? И почему в такой поздний час?
- Мне срочно понадобились деньги! Вы сможете дать их мне прямо сейчас?
- Хорошо, назови нужную сумму, и ты ее немедленно получишь!
- Я не знаю, сколько нужно… - смутилась Сьюзи. – Сколько вы сами можете предложить?
Вместо ответа Уайт взял листок бумаги, написал на нем сумму и подал Сьюзи.
- Этой суммы достаточно?
- Думаю, да… - сказала Сьюзи. – Как вы думаете, отец Кристофер, этих денег, наверное, должно хватить на все? – обратилась она ко мне, протягивая мне листок.
Я почувствовал себя «не в своей тарелке», но, понимая, что Сьюзан делает все для того, чтобы спасти жизнь несчастного ребенка, мельком взглянул на предложенную Уайтом сумму.
- Думаю, сумма достаточная, - откашлявшись, ответил я.
- Как тебе будет удобно, Сьюзи, - продолжал Уайт, направляясь к шкафу, – если я выпишу чек, или выдам деньги наличными?
- Думаю, лучше наличными, - ответила Сьюзан. – Я должна передать их как можно скорее.
- Деньги нужны не тебе? – удивленно спросил Уайт, вынимая из сейфа толстую пачку денег.
- Нет, не мне. Деньги нужны на срочную операцию одному деревенскому мальчику! С ним произошло несчастье…
- Сьюзи, Сьюзи… - тихо сказал Уайт, опускаясь на стул. – Может быть, я ещё чем-то могу вам помочь? Может быть, нужно что-то ещё?
- Да, пожалуй… - ответила Сьюзи, аккуратно заворачивая деньги в бумагу. – Нам нужен ваш вертолет, и ваш пилот…
Через полчаса мальчик был помещен в вертолет. Сьюзи отдала пакет с деньгами его матери и добавила, что, если этих денег окажется недостаточно, она свяжется с отцом и он распорядится о предоставлении недостающей суммы.
- Надеюсь, что теперь все будет хорошо, - сказал доктор, пожимая нам руки.
Глава 5
После этой напряженной ночи Сьюзан почувствовала себя плохо. У нее поднялась высокая температура, и ее матери пришлось в срочном порядке организовать ее отъезд в Лондон на внеочередной осмотр, для чего пришлось снова обращаться к Уайту за его вертолетом.
Сьюзан уехала, и все, казалось, пошло по-другому. И дело было даже не в том, что мне так не хватало общения с ней, ее доброты, мудрости, благородства и тонкого интеллекта. Изменилось все и в самой деревне. На улицах стало тише. Не хватало не только веселого смеха детворы, но и многообразия звуков природы, которая, как мне тогда показалось, помрачнела, таким своеобразным образом отреагировав на произошедшие события.
Я с головой окунулся в свою повседневную деятельность. Дел накопилось много, а отец Мануэль, хоть и готовился к отъезду, все же находил время обсудить со мной и текущие дела, и планы на ближайшее время. Он великодушно поддержал мою идею открыть при церкви воскресную школу, признавшись, что и сам активно прорабатывал этот вопрос в последние несколько месяцев, понимая, что для этого уже возникла острая необходимость. Деревня разрасталась, жителей в ней становилось больше, подросла первая детвора. Он передал мне собранные им самим материалы и помогал в подборке новых.
Вероятно, как и у любого молодого человека, только начинающего свою деятельность, у меня были грандиозные планы! Большинством из них я поделился с отцом Мануэлем, а о некоторых же предпочел умолчать, не желая ошеломлять его чрезмерной самоуверенностью по поводу возможности их реализации. Я выписал огромное количество книг по истории, географии, литературе, массу учебных принадлежностей. Но главной моей задачей должно было стать нравственной воспитание. Никак не выходивший у меня из головы случай с костылем Сьюзи служил одной из причин для этого. Кто, если не я, служитель церкви, должен разъяснить подрастающей детворе такие важные вопросы, как любовь, уважение к ближнему, стремление помочь, поддержать в трудную минуту. И одним из ярких примеров следования этим благородным принципам представлялся мне поступок Сьюзи, сделавшей все от нее зависящее для спасения простого деревенского мальчишки.
Уже через неделю после своего неудачного падения, Мартин (как звали этого везучего мальчугана) вернулся домой. А ещё через неделю приехала и Сьюзан. Внеочередной курс лечения прошел успешно. Сьюзи выглядела значительно лучше, чем тогда, когда я впервые ее увидел, и была полна творческих планов. Она уже почти не хромала, но пока не решалась расстаться с тростью.
- Когда-нибудь вы станете вспоминать меня, как «девочку с тростью», отец Кристофер, – пошутила она однажды.
- А как ты будешь меня вспоминать? – спросил тогда я.
- Не знаю… - тихо ответила она, задумавшись. – Ваш образ так многогранен, что я едва ли смогу подобрать для вас единственный определяющий вас эпитет.
- А ты взгляни на это проще, – предложил я. – Пусть это будет, скажем, «священник, сопровождавший девочку с тростью…».
- Ах, вот как! – рассмеялась она. – А в этом что-то есть, особенно если рассуждать философски…

*****
В первые несколько дней после своего возвращения Сьюзи писала мой портрет, почти не выходя из мастерской. Лично для меня задача эта оказалась намного сложнее, чем я ожидал, ибо высидеть в неподвижной позе в течение нескольких часов оказалось для меня не так просто. Но, написав мой первый портрет, Сьюзи заключила, что это никуда не годится. Потому как ее главная цель, заключавшаяся, по ее словам, в том, чтобы отразить все моей величие, не была достигнута. Именно поэтому Сьюзи решила написать другой мой портрет.
- Но вначале нам необходим небольшой перерыв, - сказала она однажды утром, когда я в очередной раз пришел к ней в мастерскую.
- Ты плохо себя чувствуешь? – спросил я, окинув взглядом мастерскую, картины и маленький чайный столик с аккуратно расставленными на нем лекарствами.
- Нет, - ответила Сьюзи, глядя на меня удивленными глазами, но затем, поняв мою мысль, поспешила меня успокоить. – Говоря о перерыве, я имела ввиду другое, отец Кристофер…
- Что именно?
- Обещанный мной поход в то самое «чудесное место»…
- Ах, вот оно что! Значит, мы отправимся в путь уже сейчас? - заключил я, глядя на то, как Сьюзи привычным жестом берет со стула деревянную трость. – Ты уверенна в том, что достаточно окрепла для того, чтобы пойти туда?
- Конечно... Прогулка окажется скорее приятной, чем утомительной. Если, конечно, это не помешает вашим планам…
- А почему это должно помешать моим планам? Что касается времени, то я шел к тебе в мастерскую, в готовности просидеть в этом кресле или простоять на каком-нибудь алом фоне несколько часов! Ну, а в остальном, я буду счастлив, оказаться, наконец, в этом чудесном месте!
- Вот и замечательно! – ответила Сьюзи. – В таком случае, не будем терять времени.
Стояла прекрасная погода. Небо было покрыто перистыми облаками. Дул легкий теплый ветерок. По широкой зеленой долине, по которой мы медленно шли, разносился чудесный запах цветущих трав. А над яркими цветами летали разноцветные бабочки.
- Видите то одинокое дерево там, вдали? – обратилась ко мне Сьюзи, показывая рукой вдаль.
Присмотревшись, я увидел это дерево.
- Это и есть наша цель? – спросил я.
- Именно!
- Но оно очень далеко отсюда! – воскликнул я. – Как же ты собираешься добраться до него!
- Когда-то я бывала там очень часто, - ответила Сьюзи. – Почти каждый день…
- Одна?
- В этом есть определенный смысл…
- Какой?
- Сейчас вы сами все поймете…
Казавшееся издали маленьким, вблизи дерево оказалось огромным. Его ствол у самого основания был не менее четырех метров в обхвате. Дерево было высоким и ветвистым.
- До проблемы с ногой я забиралась на это дерево, - сказала Сьюзи. – Почти до самой макушки…
- До самой макушки? – спросил я, задрав голову наверх и всматриваясь туда, где должна была быть макушка. – Но это очень высоко, дорогая Сьюзи! Как это у тебя не закружилась голова?
- Закружилась… – горько усмехнувшись, сказала Сьюзи. – Голова закружилась, и я рухнула на землю, почти сверху…
- Именно тогда ты и сломала ногу, верно?
- Верно! Но ведь это самое безобидное, что могло произойти со мной при таком падении, не так ли?
- Именно так! Все могло бы закончиться намного хуже…
- Одним словом, мне сильно повезло!
- Но, я уверен, что никому неизвестно о том, что ты упала именно с этого дерева! Наверняка, ты придумала какую-нибудь историю о «неосторожном» падении где-нибудь на каменной дорожке.
- А что мне оставалось делать? Тем более что на каменной дорожке это случается довольно часто…
- Теперь я понимаю, почему прогулки в одиночку имеют смысл. Это позволяет скрывать маленькие тайны…
- И это тоже…
- Значит, что-то ещё?
- Конечно. Взгляните сюда.
- Что это? Как будто маленькое дупло?
- Так и есть. Это одна из моих маленьких тайн. Но вы будете в нее посвящены.
- Почему?
- Потому что в один прекрасный день тайн накапливается так много, что им становится тесно внутри одного человека! И вот тогда возникает необходимость поделиться ими с кем-нибудь ещё. Скажите, отец Кристофер, вы любите чужие тайны?
- Скорее нет, чем да. На то они и тайны, чтобы никто о них не знал. Не понимаю лишь одного, какие тайны могут быть у ребенка?
- Разумеется, детские! – улыбнувшись, сказала Сьюзан. – Я так устала от того, что все вокруг считают меня слишком взрослой, что безумно рада тому, что и у меня есть моя маленькая детская тайна.
- Но почему ты решила открыть эту тайну именно мне?
- Не знаю… - ответила Сьюзи в задумчивости. – Возможно, потому что вы единственный человек, который считает меня ребенком, и ведет себя со мной, как с ребенком…
- Вот, как…
- Этому дереву я доверяю свои тайные желания, - продолжала Сьюзан, поглаживая ветви дерева. – И дерево это непростое! Оно способно исполнить любое мое желание! Что бы я ни просила у него, все было исполнено…
- Интересно…
- Вы, вероятно, не верите мне, отец Кристофер.
- Почему же, не верю? Думаю, ты знаешь, о чем можно просить, а о чем нет…
- Верно…
- В этом есть определенный смысл, как ты любишь говорить. И мудрость. За это все и считают тебя взрослой, дорогая Сьюзи. Не думаю я, что ты просишь у этого дерева куклу или игрушечный самолет.
- Конечно же, нет, - улыбнулась Сьюзи.
- И как же все это происходит? Как ты обращаешься к дереву со своими желаниями?
- Я записываю их на листке бумаги, запечатываю в конверт и кладу в дупло…
- Так просто?
- Да…
- Должно быть, в дупле сейчас много конвертов!
- Нет. Как только желание исполняется, я вынимаю конверт. И потом, я не загадываю нового желания до тех пор, пока не исполнится предыдущее.
- Значит, сейчас в дупле нет ни одного конверта?
- Один есть, но желание исполнилось, и я могу его вынуть.
- И загадать новое?
- Да, и загадать новое…
- Тебе помочь? – спросил я при виде того, как Сьюзи поднимается на носочках, пытаясь дотянуться до дупла.
- Спасибо, я справлюсь сама, - вежливо ответила Сьюзан, вынимая из кармана аккуратный маленький голубой конверт.
Ухватившись за небольшой, но довольно крепкий сук, Сьюзи ловким движением приподнялась и встала одной ногой на другой сук, находившийся почти в полуметре над землей. Это позволило ей с легкостью приподняться до самого дупла и ловким движением свободной руки вынуть из него другой голубой конверт. Приготовленный конверт с новым желанием был так же ловко помещен в дупло, после чего Сьюзи осторожно спустилась вниз и, отряхнувшись, подошла ко мне.
- Сейчас вы увидите нечто удивительное, - сказала она. – Смотрите внимательно.
Налетел сильный ветер и закачал крону дерева. Огромная мохнатая ветка, находившаяся как раз над нами, затряслась и осыпала нас пахучей зеленой листвой.
- Будто бы кто-то потряс эту ветку, не правда ли? – улыбнувшись, сказала Сьюзан, глядя на меня своими огромными, сияющими от радости, глазами.
- Вот уж не знаю, как и реагировать на это, дорогая Сьюзи! – воскликнул я. – Уверен, ты скажешь, что это происходит всякий раз, как ты доверяешь дереву очередное тайное желание!
- Вот именно! Теперь вы понимаете, почему я считаю это место удивительным и необычным?
- Конечно! Значит, можно считать, что желание принято?
- Принято, - улыбнулась Сьюзан.
- Но что теперь?
- Теперь мы немного посидим здесь, помечтаем. Если хотите, можно полежать на траве, полюбоваться небом и плывущими по нему облаками.
Я присел на камень и задумался. Сьюзи принялась беззаботно гулять в высокой траве и собирать цветы. Вот она легла на траву и, глядя в небо, запела тихую мелодичную песню.
- Когда лежишь на траве и смотришь в небо, оно кажется таким высоким, бездонным и бескрайним, – сказала она, посмотрев на меня. – Не хотите убедиться в этом сами?
Я последовал ее примеру и лег на спину, широко раскинув руки.
Восторг, который я испытал, глядя в небо, был непередаваемым! Никогда прежде не приходилось мне переживать таких сильных, ярких эмоций. Небо, действительно, казалось бесконечным, а вид медленно плывущих по нему облаков завораживал, создавая ощущения того, что я сам плыву, растворяясь в этом бесконечном небе. Вместе с тем я испытал чувство абсолютного покоя и гармонии, душа наполнялась приятным теплом, а глаза стали закрываться сами собой. Ах, каким сладостным показалось мне это неотвратимое погружение в спокойный легкий сон! Как я хотел поддаться этому погружению, но мое сознание все время твердило мне, что я не могу позволить себе уснуть сейчас, оставив Сьюзан без заботы и внимания. Почувствовав, что окончательно попадаю в плен сна, я резко подскочил и сел, опершись на локоть.
Сьюзан уже сидела, плетя венок из цветов.
- Скажи мне Сьюзи, - обратился я к ней. – Раз уж ты вынула конверт, и желание твое исполнилось, может быть, ты откроешь мне тайну и скажешь, что именно ты попросила у дерева?
- Я попросила у него, чтобы этот мальчик поправился, - тихо ответила Сьюзан.
- И желание твое исполнилось… - заключил я, глядя на нее. – Но, погоди! – воскликнул я. – Мальчик упал накануне твоего собственного отъезда! Как же ты умудрилась положить конверт в дупло? Когда ты успела это сделать? Или ты попросила кого-нибудь сделать это за тебя?
- Нет, я сама пришла сюда. Рано утром, за несколько часов до отъезда…
- Но ты была больна! Зачем ты пошла сюда одна? Тебе могло стать хуже!
- Не беспокойтесь, я хорошо себя чувствовала. Хуже мне стало позже…
- А как ты себя чувствуешь сейчас? Может быть, нам пора возвращаться?
- Так скоро? Почему?
- Хотя бы, для соблюдения режима. Тебе ведь необходимо принять лекарства и подкрепиться!
- Об этом я как раз не забыла, - сказала Сьюзан вставая. – Я кое-что взяла с собой!
- Что же?
Вместо ответа Сьюзан подошла к дереву и подняла с земли небольшой рюкзак.
- Вот это! – ответила она, радостно тряся рюкзак в воздухе. – Думаю, вы даже не заметили, как я водрузила этот необходимый для похода предмет себе на спину!
- Действительно, не заметил… - растерянно ответил я.
- Мы устроим славное чаепитие!
Сьюзи расстелила на траве белую скатерть, аккуратно разложив на ней печенье, конфеты, бутерброды. Последним из рюкзака был вынут небольшой походный термос.
- Теперь у нас есть настоящий горячий чай с молоком. Уверенна, он ничем не хуже того, что нам подает Эмма. Прошу вас, отец Кристофер, подходите ближе!
- А лекарства?
- Я и об этом не забыла, – ответила Сьюзан, вынимая из кармана флакон с пилюлями.
- Меня мучает один вопрос, Сьюзи… - сказала я, все ещё находясь под впечатлением от самопроизвольного сброса листвы с дерева. - Сейчас июнь, и на дереве есть листва! Так будет продолжаться все лето и первые два месяца осени. Но, как же зима? Как зимой дерево будет сообщать тебе о том, что желание принято?
- Интересный вопрос! Странно, что я никогда не задумывалась об этом! Я начала приходить сюда месяца два назад, когда на дереве уже были листья, а о зиме я даже и не подумала…
- Возможно, потом будут другие знаки…
- Возможно…
Глава 6

По возвращении с прогулки мы обнаружили, что в доме Сьюзи ее ждали гости – в гостиной сидел Мартин и его мать.
Мальчик был в корсете, отчего был сильно ограничен в движении. Услышав звук открывающейся двери, он смог лишь поднять на нас свои огромные испуганные глаза.
На коленях у него лежала огромная игрушечная деревянная яхта. Она была только-только завершена, и лак на ней едва успел высохнуть.
Яхта была великолепной! Ни одна деталь не была упущена – и паруса, и штурвал, и даже капитан были на своих местах! Но, оказалось, что капитан был не один - за штурвалом стоял кто-то ещё. Присмотревшись, я обнаружил, что капитаном был я, а рядом со мной с биноклем в руках стояла Сьюзи.
- Это тебе… - тихо сказал Мартин, глядя на Сьюзан.
- Он сам ее сделал, - пояснила мать. – Три дня из своей комнаты не выходил. Все твердил, что хочет сделать что-нибудь приятное для девочки, которую сам когда-то обидел. А как обидел, я так и не смогла допроситься. Что именно он сделал?
- Не знаю… - ответила Сьюзан, глядя на меня исподлобья. – Какая красивая яхта! Посмотрите, отец Кристофер! «Священник, сопровождавший девочку с тростью…» - тихо сказала она нараспев.
Несмотря на все ее попытки смягчить меня, я в тот момент ещё только заставлял себя поверить в то, что этот мальчуган когда-нибудь изменится в лучшую сторону. Даже понимая, что, будучи священником, я не должен был так себя вести, я все никак не мог побороть свой внутренний гнев.
- Может быть, ты хочешь посмотреть мои картины? – спросила Сьюзан у мальчика.
Конечно! - широко улыбнувшись, ответил Мартин.
- Ну, тогда пойдем! – решительно сказала Сьюзи, беря его за руку.
- Пойдемте с нами, – обратился я к матери Мартина. – Думаю, вам очень понравится.
В те минуты, когда Мартин восторженно рассматривал картины Сьюзан, а она терпеливо объясняла ему что-то, я впервые подумал, что она сама могла бы оказывать положительное влияние на ребят, таких как Мартин, не прилагая к этому никаких особых усилий. Само по себе общение с этой девочкой стало бы для них благотворным.
- Хочешь научиться рисовать также хорошо, как Сьюзан? – спросил я Мартина.
- А ты меня научишь? – обратился он к Сьюзи.
- Сьюзан, наверное, очень занята, - поторопилась возразить Мартину мать.
- Ну, что вы! – возразила Сьюзи. – Странно, что я сама никогда об этом не думала! А ты и вправду хочешь научиться рисовать?
- Конечно!
- Тогда я буду тебя учить! Взамен ты покажешь мне, как строишь яхты! Договорились?
- Договорились! – радостно ответил Мартин.
- Тогда приходи завтра утром.
- А можно… Питер тоже придет? – осторожно спросил Мартин.
- Питер это его друг! – пояснила мать Мартина. – Они с рождения вместе.
- Он помогал мне делать яхту! – с гордостью добавил Мартин.
- Конечно, приходите вместе! – ответила Сьюзан. – Если кто-нибудь ещё захочет придти с тобой, пусть приходит!

*********
На следующее утро Сьюзан принимала у себя в мастерской пятерых юных любителей живописи. Все были аккуратно одеты и причесаны, и у каждого под мышкой был альбом для рисования, а в маленьких ладошках едва умещались карандаши и кисти.
- Мы не знали, что с собой взять, и принесли то, что смогли, – пояснил друг Мартина, Питер, который, вероятно, был старшим из них.
- Очень хорошо! – приняв учительскую позу, ответила Сьюзи. – Если потребуется что-то ещё, вы получите это здесь, в моей мастерской! А теперь давайте знакомиться! Меня зовут Сьюзи! А как тебя зовут? – спросила она, наклоняясь к одному из ребят, мальчику с ярко рыжими волосами, невероятно смущенному и прятавшемуся за спиной у Питера.
- Это Оливер! – ответил за него Питер. – Это Филипп, а вот это – наш малыш Тим!
- Малыш?
- Он у нас самый слабый, - пояснил Питер. – Нам все время приходится его защищать. К тому же, он младше всех. Ему всего четыре года.
- Цетые с паавиной! – обиженно буркнул малыш Тим и уткнулся лицом в спину Оливера.
- Ну, конечно! – воскликнула Сьюзи. – Четыре с половиной! Да, ты уже совсем большой мальчик!
- Да… - глубоко вздохнув, ответил малыш Тим.
- Ну что ж, Сьюзи, - сказал я. – Могла ли ты ещё вчера мечтать о том, что у тебя будет шесть таких замечательных учеников!
- Шесть? – смутилась Сьюзи, освобождая ещё одну подставку. – Должен подойти кто-то ещё?
- Нет, все в полном сборе! - ответил я, улыбаясь. – Шестой ученик это я!
- Вот это новость! – воскликнула Сьюзан. – Только готовы ли вы к тому, чтобы стать моим учеником?
- А почему бы и нет? – удивленно спросил я.
- Вам ведь придется выполнять все мои инструкции!
«Вам придется выполнять все мои инструкции…», - повторил я про себя, глядя на светящееся от счастья лицо Сьюзи, которая отвечала на различные вопросы малышей, смешивала на палитре краски и объясняла нам роль света и выбора цветовой гаммы, и думал о том, что из нее получился бы прекрасный педагог.
Не менее счастливыми были и сами ребятишки. Они старательно повторяли за Сьюзи все, что она им показывала. Несмотря на то, что это был лишь первый урок, каждый из нас добился больших успехов. Мы почти идеально нарисовали вазу, и почти правильно подобрали цвета, не забыв про тени. Сьюзи была довольна. Она терпеливо помогала каждому из нас даже в самых мелочах.
Гордилась своей дочерью и мама Сьюзи. Откровенно говоря, вначале я боялся, что она не позволит дочери заниматься столь активной деятельностью. Возможно, подозрения мои и не были беспочвенными, но она относилась к тому сорту людей, которые умели скрывать свои чувства и мысли. В первое время она лишь чаще наведывалась к нам в мастерскую, когда мы занимались в доме, и прибегала на холмы, когда мы писали пейзажи, но о начатом нами со Сьюзи предприятии не говорила ни слова. А спустя несколько недель, видя, какую радость доставляет дочери работа с малышами, она, похоже, и вовсе успокоилась. Мне показалось даже, что и лицо ее стало светлее и спокойнее. Сама же Сьюзи светилась от счастья и, как мне казалось, намного лучше себя чувствовала. Я и не заметил, как она перестала ходить с тростью.
******
Множество врачей по всему миру создали не одну теорию о том, что положительные эмоции творят чудеса, исцеляя порой даже безнадежных больных. Признаюсь, в те дни я был готов на все сто процентов согласиться с ними! Сьюзан невозможно было узнать. Более жизнерадостной девочки, полной грандиозных творческих планов, мне не приходилось видеть. Даже приехавший из Лондона отец Сьюзи в страхе сглазить это, тайком признался мне, что был невероятно обрадован произошедшими переменами.

Глава 7

Но беда, как известно, приходит неожиданно, когда мы совершенно о ней забываем и теряем бдительность.
В начале сентября Сьюзан внезапно стало плохо. Во время прогулки она потеряла сознание. Я принес ее домой, и, заметившая нас ещё издали, Эмма бросилась нам навстречу. На нее было жалко смотреть. И в ее лице и в фигуре и в опущенных, слегка трясущихся от сдерживаемого плача, плечах читалась обреченность. На маму Сьюзи я даже боялся взглянуть. Мне все время казалось, что она смотрит на меня своими огромными печальными глазами, полными упрека.
На следующий день приехал лечащий врач Сьюзан. Анализ крови показал серьезные ухудшения. Даже он никак не мог объяснить, почему внешне здоровой и жизнерадостной девочке, на протяжении трех месяцев не имевшей никаких серьезных проявлений болезни, внезапно стало очень плохо. «Не забывайте, это очень коварная болезнь», - твердил он. Видимо, положение, и в самом деле, было не самым обнадеживающим, ибо он побоялся перевозить Сьюзан в Лондон. Все необходимое было доставлено к нам в деревню.
Я ежедневно навещал Сьюзан. Первые несколько дней она почти не выходила из своей комнаты, и я по нескольку часов подряд проводил у ее постели, беседуя с ней на различные темы. Спустя две недели она почувствовала себя лучше, и доктор позволил ей проводить какое-то время в мастерской, где для большего удобства был установлен огромный диван, на котором Сьюзан при необходимости могла отдохнуть.
Она задалась целью дописать мой второй портрет. Но что-то пошло не так, и Сьюзан забраковывала одну свою работу за другой. Каждое утро мы начинали с чистого холста. «Все это, совершенно, никуда не годится…» - повторяла она.
Подводила даже погода. Несколько дней, не переставая, шел дождь. Сьюзи сильно хандрила. Далеко не все любят дождь, но я и представить себе не мог, что можно так не любить дождь, как его не любила Сьюзан. Она стала беспокойной, раздраженной. Я приходил к ней ежедневно, но с каждым новым днем мне все меньше и меньше удавалось находить с ней общий язык, а вскоре наши беседы и вовсе стали невозможными. Сьюзи замыкалась в себе, и я не мог вытянуть из нее и слова. Именно это мне было труднее всего вынести – ее каменное молчание, и отсутствующий печальный взгляд.
К концу октября положение стало критическим. Сьюзи опять перестала выходить из комнаты. Порой мне казалось, что это было продиктовано не столько ее плохим самочувствием, сколько ее нежеланием куда-либо выходить. Как я ни пытался найти предлог для того, чтобы вытянуть Сьюзи на прогулку или хотя бы в ее мастерскую, все было бесполезно. Она совершенно ушла в себя.

*********
Однажды утром я пришел к ней в комнату и застал ее не в постели, а за столом за рассматриванием семейного фотоальбома. Посередине комнаты стояла та самая картина, которую так не хотела показывать мне Сьюзи в день нашего знакомства. В сложившихся обстоятельствах мне было ещё больнее и страшнее смотреть на нее. Ещё больший ужас я испытал, увидев, что картина была закончена.
- Я, наконец, разобралась в этом… - тихо сказала Сьюзан, следя за моим взглядом.
- В чем? – спросил я.
- Однажды вас смутило, что у девушки нет лица. Теперь оно есть…
Так трудно передать словами, какое тягостное чувство испытал я в этот момент. Словно ледяная игла впилась мне в сердце.
- Я вижу… - глубоко вздохнув, ответил я.
- Я разобралась, какие чувства должна испытывать эта девушка, отец Кристофер…
- Какие? - спросил я, отворачиваясь от нее.
- Радость перед входом в царство господне… Судя по всему, душа её чиста и перед ней лежит светлая дорога…
- Да, царство господне уготовано не всем… А ты веришь в загробный мир, Сьюзи?
- Конечно, я верю… А вы…?
Я молчал.
- А разве нельзя предположить, что она испытывает страдания, - выдавил я из себя, - но не оттого, что уходит куда-то, а оттого, что она уходит от кого-то? Уходит навсегда?
- Она должна помнить, что встретит всех их вновь…
- Да, но до этого дня пройдет много времени… - сдерживая рыдания, сказал я.
- Надо помнить о том, что, покинув этот мир, её душа встретится с теми, кто ушел раньше её, с душами людей, которые были ей также дороги, и которые сами уже ушли, и вероятно, ожидают встречи с ней…
- Я не хочу говорить об этом! – крикнул я, обхватив голову. – Прошу тебя, Сьюзи, не говори об этом!
- Это произойдет скоро, отец Кристофер, очень скоро…
- Что?
- Встреча с теми, кто ушел, и ждет там… - ответила она, указывая пальцем наверх. – Я говорила с ними сегодня ночью…
Я боялся даже посмотреть на нее.
- Мама с Эммой считают, что мне приснился страшный сон, - тихо продолжала Сьюзи, - но это был не сон, отец Кристофер. Я не спала…. Это такое странное ощущение! Жаль, что я не могу передать его словами. В этом есть какой-то смысл… - горько улыбнулась она. – Да, какой-то смысл есть и в том, что мы не всегда можем передать словами то, что мы чувствуем. Но, знаете, это такое светлое чувство, дающее душе полный покой. Оказывается, мы так мало знаем…
Я с удивлением посмотрел на нее.
- Мы можем учиться всю свою жизнь, но даже на миллиметр не приблизимся к истинной правде жизни, - продолжала она. – Ничто, поверьте мне, ничто, никакое учение, никакие книги не дадут нам того знания, которое мы можем получить, лишь без страха заглянув в себя и познав себя! Как мало мы знаем о самих себе…
- Почему ты говоришь об этом?
- Потому что в каждом из нас сокрыт огромный источник жизни и веры, который, захоти мы того, поможет нам справиться со всеми трудностями и испытаниями, которые посылает нам Господь. И вы справитесь, отец Кристофер, поверьте мне…
- Даже с таким чудовищным испытанием, как это? Видеть, как замечательная маленькая талантливая, полная творческих планов, девочка, угасает у меня на глазах? Неужели, ты, действительно, считаешь, Сьюзи, что во мне есть такой огромный источник силы перенести все это?
- Ваша вера поможет вам!
- Она уже не так крепка, как прежде…
- Неужели такая крепкая вера могла разбиться о первое же серьезное испытание на пути вашей миссии?
- Похоже, что так…
- Да, какое вы имеете право так говорить? Вы – тот, который должен поддерживать людей в самую тяжелую минуту, проявляете такую слабость духа, что это заставляет окружающих вас людей винить себя в этой вашей слабости!
- Да, видимо, я слабее, чем сам о себе думал…
- Это всего лишь глупая отговорка! – воскликнула она, бросив на меня сердитый взгляд.
- Прости меня Сьюзи! – задрожав от полного бессилия, прошептал я, опускаясь перед ней на колени. – Умоляю тебя, Сьюзан! Если можешь, прости мне мою слабость!
- Как мало вы себя знаете… - глубоко вздохнув, ответила Сьюзи.
Будучи не в состоянии более выносить ее взгляда, полного укора, я встал и отошел к окну.
Глядя в мутное от дождя стекло, я думал о том, что моя собственная душа, словно потерявшая точку опоры и покинувшая меня, слабовольного человека, бредет под этим серым холодным осенним дождем, неизвестно куда. Неизвестно куда, лишь бы подальше от своего никчемного хозяина…
- Я хотела бы отправиться на прогулку… - неожиданно сказала Сьюзи.
- На прогулку? – спросил я и обернулся к ней.
- К тому дереву…
- Конечно… А тебе это по силам?
- Но вы, ведь, поможете мне…
- Конечно, помогу. Когда именно ты хочешь пойти?
- Сегодня, можно даже сейчас…
- Хорошо, я попрошу Эмму, чтобы она помогла тебе собраться…
- Я попросила ее. Она уже все приготовила…
Вооружившись зонтами, мы медленным шагом направились к «волшебному дереву».
Трава на лугу, по которому мы теперь шли, уже пожелтела, а небосвод, прежде казавшийся мне бездонным и бесконечным, теперь тяжелым серым покрывалом низко навис над землей.
Путь к дереву в этот раз показался мне слишком долгим. Мне было искренне жаль Сьюзан, ибо я прекрасно понимал, с каким трудом ей давался каждый ее шаг.
Добравшись до места, Сьюзан глубоко вздохнула и осмотрела дерево снизу доверху, остановив взгляд на самой его макушке. Дерево было почти голым и совершенно мокрым от дождя.
- Я должна сама это сделать! – поторопилась возразить Сьюзан, едва я попытался помочь ей взобраться на дерево.
Мужественно преодолевая физическую боль и слабость, Сьюзан в последний раз в жизни приподнялась к дуплу. Тяжело дыша, она вынула из кармана голубой конверт и, приподнявшись ещё немного выше, сунула его в дупло.
Словно почувствовав, что вот-вот может произойти что-то страшное, я подошел ближе и подоспел в тот самый момент, когда руки Сьюзан, отчаянно попытавшейся ухватиться за сук, разжались, и она медленно опустилась вниз. Успев ее обхватить, я поднял ее на руки и встал под ветку, на которой ещё оставалась желтая листва. Ветка затряслась и, сбросив на нас последние листья, застыла, став голой и серой, как остальные ветки.
«Вот и все…» – почему-то подумал я в тот момент и, окинув «волшебное дерево Сьюзан» прощальным взглядом, направился в деревню, так и неся Сьюзан на руках.
Глава 8

Сьюзан больше не приходила в сознание. Пролежав в бессознательном состоянии ещё неделю, она умерла.
Проститься с ней пришла вся деревенская ребятня. А ее бывшие ученики принесли в ее комнату свои рисунки и поделки из дерева.
После похорон Сьюзан, я твердо решил для себя, что не смогу более оставаться в этой деревне. Я написал отцу Мануэлю и попросил его рассмотреть возможность моего перевода в другое место. Он нисколько не удивился моей просьбе, прекрасно понимая в тот момент, что за моим желанием перевода стоит огромный страх перед продолжением миссии.
Накануне моего отъезда, меня навестил отец Сьюзан.
На него было тяжело смотреть, он страшно осунулся и похудел. Он был безнадежно подавлен и, несмотря на все свои мужественные попытки не показать этого внешне, так и не смог скрыть своего глубокого отчаяния.
Трясущимися руками он передал мне толстую тетрадь, которая оказалась дневником Сьюзан. Обнаружив его в комнате дочери после ее смерти, и, прочтя его, бедная мать Сьюзан лишилась рассудка. Оказалось, что Сьюзан начала вести дневник с того самого дня, как только узнала о своей страшной болезни.
Откровенно говоря, я и сам долгое время не решался его открыть. И лишь по прошествии нескольких лет я нашел в себе силы это сделать.
Прочтя записи Сьюзан, большинство из которых были адресованы лично мне, я сильно пожалел о том, что не открывал дневник раньше. Ибо доброта, с которой Сьюзан обращалась ко мне, словно бальзам подействовала на мою измученную бесконечными страданиями и самоистязаниями душу. Как много ответов на мучившие меня вопросы получил я из этих записей. И как светло и легко стало у меня на душе после их прочтения.
Во многих предложениях она так и обращалась ко мне как к «священнику, сопровождавшему девочку с тростью». Она описывала наши с ней прогулки и беседы с таким юмором, что зачитываясь этими описаниями до утра, я так и засыпал за столом с улыбкой на губах, соленых от слез. Так я и читал дневник Сьюзан вперемешку со слезами и смехом, словно самое большое откровение в своей жизни.
Проведя в светлых воспоминаниях не одну бессонную ночь, я пришел к выводу, что такие люди, как Сьюзан Тейлор - это благо, дарованное нам свыше. И длительность их пребывания на земле среди нас, простых смертных – это всего лишь время, отведенное нам для того, чтобы мы смогли до конца разобраться как в окружающем мире, так и в самих себе.
Среди записей Сьюзан я нашел стихотворение, написанное ею, вероятно, после того самого вечера, когда мы любовались закатом и признавались друг другу в отсутствии поэтического дара. Возможно, отмеченный мной в тот вечер творческий порыв, все же, заставил Сьюзи взяться за перо, в результате чего и родилось это стихотворение. А может быть, мои настойчивые рассуждения о зиме у дерева «исполнения желаний» навеяли на нее такую непреодолимую грусть, что она решила таким вот образом ответить мне на заданный мной вопрос, вложив в свой ответ столь глубокий философский смысл. Настроение, переданное в стихотворении этой необыкновенной девочкой, далеким эхом отозвалось в моем измученном сердце, разжигая в нем противоречивые эмоции, замешанные и на глубокой печали, и на рождении новой светлой надежды…
Заучив это стихотворение наизусть и, окрестив его своеобразным гимном своей бессмертной дружбы с прекрасной девочкой Сьюзан Тейлор, имевшей богатый внутренний мир, я впоследствии не раз читал его и взрослым, и детям во время своих проповедей.

Присыпая порошей дома,
Провожая ноябрь за воротца,
Поджидает седая зима…
Но, напрасно! Она не дождется…

В одиночестве ей коротать
Ночи длинные, вновь умиляясь
тем, что в страхе утраты познать,
все уходит, лишь с ней не прощаясь…

Так уходит и юность весны,
И восторженность зрелого лета…
И осенние грустные сны
Растворяясь в безвременье где-то…

Все уходит, о прошлом скорбя…
Все уносится вихрем в былое,
Не посмотрит уже на тебя
То лицо, что до боли родное…

И уже не мелькнет за окном
Силуэт той, что холст расправляя,
Рисовала на нем милый дом
И сады поднебесного рая…

И его, что, в мечтаньях своих
видел ту, озаренную счастьем,
с тростью девочку, взяв за двоих
на себя одного все ненастья…

А зима, как непрошеный гость,
В тайне эту мечту схоронила…
И как псу изможденному кость,
В ноги швырнуть ее поспешила…

Но недолго зиме ликовать!
Сердце знает, печаль прогоняя,
Вновь наступит весна, и опять
С новой силою все засияет…

Глава 9

И теперь, сидя на большом камне у дороги, задумавшись о тех далеких днях, я вновь стал читать вслух стихотворение Сьюзан.
Извозчик, посмотревший на меня в глубоком изумлении, раскашлялся, в конце концов, и, пожелав мне счастливого пути, вернулся к повозке.
Посидев ещё немного, я отправился в деревню.
Безошибочно ориентируясь в сохранившемся с тех давних пор расположении улиц и домов, я неторопливо прошелся по самым приятным сердцу местам, погружаясь в чудесные размышления о прошлом.
С огромной радостью встречал я на своем пути людей, помнивших меня ещё со времен моей службы в деревне. Они восторженно приветствовали меня, останавливали для доброй беседы, расспрашивали меня о моих делах, рассказывали о жизни деревни. Именно от них я и узнал о том, что несчастная мать Сьюзан, так и не оправившаяся после смерти дочери, периодически приезжает в эти места вместе с мужем и преданной Эммой, которая и водит хозяйку на прогулки.
Обойдя бывший дом Сьюзан со всех сторон, я так и не решился подойти к нему ближе. Мне подумалось, что он совершенно изменился и выглядел теперь заброшенным и мрачным домом, в котором никто и никогда уже не будет счастлив. Он представлялся мне одиноким унылым островком, окруженным огромным, полным разнообразных эмоций, миром, жизнь в котором продолжалась, несмотря ни на что.
Ближе к ночи я направился в долину «наблюдения заката». Уже почти стемнело, и единственное, что я успел застать, спустившись в долину, был небольшой краешек солнца, видневшегося над ровной гладью воды ещё несколько минут. А когда все вокруг погрузилось во мрак, и над землей поплыла прохлада, я устроился на траве и, положив руку под голову, уснул.
Проснувшись, я увидел долину в ином свете. Теперь она была ярко освещена солнцем, и над ней весело кружили разноцветные бабочки. Несмотря на сравнительно ранний час, солнце уже пригревало и, перебравшись под тень, я решил немного подкрепиться.

*******
Позавтракав, я поднялся на холмы, где впервые встретился со Сьюзан.
Поравнявшись с огромным валуном, из-за которого я впервые ее увидел, я остановился и застыл от удивления и легкого шока. Там, вдали, почти на том же самом месте, где когда-то находилась Сьюзан, теперь перед мольбертом стояла другая девочка. Чувства, которые я испытал в этот момент, невозможно передать словами. Сердце мое забилось сильнее, и, ускорив шаг, я направился к этой девочке.
Ах, как она была похожа на Сьюзан! Такая же маленькая, такая же серьезная и сосредоточенная на своей работе! Не дойдя до нее всего лишь несколько метров, я остановился и стал с умилением наблюдать за ней.
- Здравствуйте, отец Кристофер! – неожиданно услышал я совсем с другой стороны, и какой-то молодой человек с восторженным выражением лица подбежал ко мне и протянул для приветствия руку.
Его восторг меня несколько смутил. Как он мог помнить меня спустя почти двадцать лет, если ему самому было сейчас немногим больше двадцати? Сколько же лет ему было тогда? Два, три, максимум четыре года…. И тут радостная догадка яркой искрой промелькнула в моем сознании.
- Тим? Малыш Тим? – воскликнул я.
- Верно! – широко улыбаясь, ответил он. – Как видите, уроки рисования не прошли для меня даром! Я учусь в художественном колледже! А сейчас приехал сюда, чтобы поучить рисованию мою младшую сестру.
- Так это, значит, твоя сестра?
- Да, моя сестренка, Хелен…
- И сколько же ей лет?
- Восемь…
- Совсем ещё ребенок!
- Да, но она уже делает большие успехи!
- А кто-нибудь ещё из ребят, что учились у Сьюзан, продолжил рисовать? – спросил я, садясь на камень.
- Нет… - глубоко вздохнув, ответил Тим. – Только я один. Зато Мартин стал кораблестроителем! Наверняка, вы помните яхту, что он построил для Сьюзан.
- Конечно, помню! А, что Филипп, Оливер? И ваш командир Питер?
- Филипп работает пилотом. Это он доставляет продукты в нашу деревню. Питеру перешел магазин его отца, он им сейчас и занимается. А Оливер вместе с родителями уехал в город. Говорят, он выучился на учителя. Но я не видел его с тех пор, как он уехал из деревни. А было это лет пятнадцать назад…
- Учитель – хорошая профессия… - отозвался я, вспоминая о том, с каким вниманием и заботой Сьюзан учила каждого из нас рисовать. Как помогала правильно держать карандаши, кисти, смешивать краски…
- А вы здесь надолго? – спросил меня Тим.
- Нет, только на два дня.
- И, как, по-вашему, сильно изменилась наша деревня за эти годы?
- Думаю, и да, и нет… - улыбнулся я. – Она стала больше, современнее…. Но все доброе и светлое, что было в ней двадцать лет назад, сохранилось… По-крайней мере, я не чувствую себя здесь чужаком…
********
Попрощавшись с Тимом и его сестрой, я отправился в конечный пункт своего назначения – к дереву «исполнения желаний» Сьюзан.
Едва ступив на широкий луг, по которому мы не раз шли вместе со Сьюзан к этому дереву, я увидел его издали, возвышающимся над долиной, словно памятник. Мне показалось, что оно стало ещё больше, ветвистее, мощнее. Такие деревья растут по нескольку сотен лет. А это, несущее в себе такое огромное значение, дерево должно простоять и того больше.
Добравшись до него и устроившись под ним, я погрузился в воспоминания о былом. Все, что происходило со мной в те далекие несколько месяцев, промелькнуло передо мной в эти минуты.
Я подумал о том дне, когда мы в последний раз пришли к этому дереву вместе со Сьюзан. С сжимающимся от боли сердцем я вспомнил, с каким упорством она взбиралась на это дерево, чтобы положить в дупло конверт, доверяя дереву свою последнюю тайну, свое последнее желание.
Должно быть, конверт так и остался в этом дупле, ведь никто, кроме самой Сьюзан и меня, не знал об особенном предназначении этого дерева. А сейчас я остался одним единственным на всем белом свете человеком, посвященным в эту тайну.
«Имею ли я право посмотреть, о чем просила Сьюзан в последний раз?» - вдруг подумал я про себя и, испугавшись собственных мыслей, оглянулся, словно стыдясь того, что кто-то мог их услышать. Но никого не было вокруг. Никто не мог услышать моих внутренних рассуждений. Лишь это дерево, зашумев от внезапно налетевшего порыва ветра, слегка закачалось и, тряхнув огромной веткой, густо осыпало меня свежей листвой.
Подскочив от неожиданности, я отбежал в сторону и посмотрел на самый верх дерева, словно пытаясь рассмотреть что-то в его макушке. Раскрыв рот от удивления и прокрутив в голове только что произошедшие события, я невольно покачал головой и вернулся под дерево.
- Имею! – победоносно шепнул я себе. – Похоже, я имею на это право!
Подняв глаза наверх, я мысленно обратился к Сьюзан, прося у нее прощения за собственную дерзость. Подтвердив свою решимость и тем, что Сьюзан когда-то собственнолично посвятила меня в эту тайну, я подошел вплотную к дереву и, подтянувшись к дуплу, сунул туда руку. Вынув из дупла конверт, я опустился вниз и вновь сел под деревом.
Несмотря на то, что конверт пролежал в дупле более двадцати лет, он почти не пострадал от времени и дождей. Торопливо вскрыв конверт, я дрожащими руками вынул из него свернутый лист бумаги, на котором было записано желание Сьюзан. Развернув лист, я прочел на нем единственное предложение: «Господи, помоги отцу Кристоферу укрепить его веру!»
- Ну, конечно! – застонал я, обхватывая голову руками. – Конечно! О чем ещё она могла просить в тот день!
Словно заглянувшая в самую глубь моей души, и разглядевшая в ней эту маленькую, едва заметную, червоточину, она смогла избавить меня от нее, молясь и прося за меня Бога.
О, моя добрая спасительница! Маленькая девочка, ещё совсем ребенок, чья невидимая, но сильная рука провела меня через самые трудные жизненные испытания, сделав меня сильнее и увереннее в себе.
Вспоминая долгие годы своей миссии, я подумал теперь, что именно ей я должен быть благодарен за спокойствие и уверенность в собственных поступках и словах.
- Твое желание исполнилось, дорогая Сьюзан… - улыбнулся я и решил, что теперь уже нет необходимости возвращать конверт в дупло.

г. Алматы, 2009 г.