Прислано друзьями. Дочитайте до конца…

«Давите эту собаку Россию, давите ее ко благу всего просвещенного и всего свободного человечества: ибо она насылает на человечество мор, голод, болезни и всего больше клопов…».


Я специально вынес в заголовок эту провокационную фразу, которая отражает мнение предателей России и ее народов. И сформулирована она не в 2022 г., после начала СВО, а 110 лет назад. Хотя корни подобных воззрений уходят в далекое прошлое. Для меня отсчет начинается с момента побега когда-то близкого друга и сподвижника Ивана Грозного – князя Андрея Курбского. Он предал не только свою дружбу с царем или идеалы молодости – он предал Родину.
Но в тексте, который прислали друзья, речь идет об эмигрантах начала ХХ века.
Дочитайте статью великого русского философа Розанова – и вы поймете истоки ненависти к России и ее народам малочисленной группы «пугачевых, галкиных, макаревичей и прочей шушеры».
Но это и истоки ненависти к России современного западного мира, которого уже нет возможности безнаказанного грабежа нашей страны. А «шушера» - это лишь сточные каналы злобы и ненависти коллективного Запада.

Олег Яненагорский. 4 ноября 2024 г. – День народного единства.


«В 1913 г. в журнале «Богословский вестник» появилась статья русского философа В.В. Розанова «Не нужно давать амнистию эмигрантам», которая сразу вызвала бешеную злобу либерал-демократов. И было за что. Розанов был одним из немногих русских, кто не боялся и не стеснялся говорить и писать правду.

А правда актуальна всегда. И актуальность статьи Розанова особенно очевидна сейчас, спустя 110 лет после ее первой публикации.

Мы публикуем выдержки из нее и прикрепляем к посту полный текст.

Не нужно давать амнистию эмигрантам

«Что же нам делать с этими детьми, проклявшими родную землю, — и проклинавшими ее все время, пока они жили в России, проклинавшими устно, проклинавшими печатно, звавшими ее не «отечеством», а «клоповником», «черным позором» человечества, «тюрьмою» народов, ее населяющих и ей подвластных?!! Что вообще делать матери с сыном, вонзающим в грудь ей нож?... Об этой матери в этой «загранице» они рассказывают, что она всего только блудница и всего только воровка, которую давно надо удавить на грязной веревке, и звали сплетать эту петлю на родину кого попало, — шваба, чухонца, армянина, еврея, поляка, литовца, латыша. «Давите эту собаку Россию, давите ее ко благу всего просвещенного и всего свободного человечества: ибо она насылает на человечество мор, голод, болезни и всего больше клопов»…

…Был ли из этих «эмигрантов» хоть один человек, который обмолвился бы добрым словом о родине, добрым вздохом о России? Напечатайте, если есть доброе слово. Нет ни одного! Ни одного слова доброго за много лет!! Что же вы мучите Россию, что же вы тянете жилы у старухи 900-летней старости, 900-летнего труда, 900-летнего терпения, которая собирала дом свой 900 лет, и вот напоследок «деточки», обратясь к северу, югу, востоку и западу, восклицают: «Тащите все по бревнам, по доске, тащите кому что надо, — бери один крышу, другой стены, третий забирай печь, убивайте скот ее, коровенку ее, лошадь ее, жгите гумно и хлеба, ломайте соху, и борону, и грабли, и заступ, и серп, и прялку!»

…Они захотели, эти «деточки», — «могилки на родной стороне». Нет у них «родной стороны». Родная сторона их — «заграница»…

…Величия столько, что не оберешься, и кто же «за границей», читающий «эмигрантскую литературу» и слушающий «эмигрантские разговоры», не знает той истины, что есть две России: клоповник к востоку от Вержболова и «рай в изгнании» — к западу от Вержболова. Это — «райские люди», все наши эмигранты, невинные, непорочные, без грехопадения в себе и только немного нуждающиеся в деньгах. Вот некоторое «мамашино наследство» им интересно, а нисколько не «могилка на родине». Переехав сюда, они сейчас же найдут применение талантам и врожденному усердию нашептывать, внушать, распространять. Они будут нашептывать нашим детям, еще гимназистам и гимназисткам, что мать их — воровка и потаскушка, что теперь, когда они по малолетству не в силах ей всадить нож, то по крайней мере должны понатыкать булавок в ее постель, в ее стулья и диваны; набить гвоздочков везде на полу… и пусть мамаша ходит и кровянится, ляжет и кровянится, сядет и кровянится. Эти гвоздочки они будут рассыпать по газеткам. Евреи сейчас им дадут «литературный заработок»… будут платить полным рублем за всякую клевету на родину и за всякую злобу против родины. «Делишки» поправятся у эмигрантов…

…Извините за подробности, которые нам видны в России и, может быть, не видны в Вене, в Париже и в Женеве. Вернуться в Россию ищут не евангельские «блудные сыны»; и больше, нежели Христос указал сделать отцу в отношении возвращающегося «домой» сына, — вы не можете и никто не может требовать от России. Раскаявшегося — да, отец примет и Россия примет. Но нераскаявшегося, по-прежнему злобного, по-прежнему с криком и шепотом «жги, уноси, растаскивай, ломай», кто же примет и какой отец обязан принять в свой дом?!

Христос — не указал…

Не нужно звать «погрома» в Белосток, не надо «погрома» звать и в Россию: ибо «революция» есть «погром России», а эмигранты — «погромщики» всего русского, русского воспитания, русской семьи, русских детей, русских сел и городов, как все Господь устроил и Господь благословил.

…Да, Господь благословил Россию, несмотря на все ваши проклятия и все ваши «гвоздочки»… Вы ее проклинаете, — а она все богатеет, вы ее презираете, — а она все могуществует. И много всякого «добра» уродил Господь России: кроме «поразительного» Крапоткина есть у нас Менделеев, Бутлеров, Меншуткин, Зимин; кроме «философа» Плеханова есть «истинно русский философ» Страхов, да был еще «благочестивый» Сковорода. Кроме «праведницы» Веры Фигнер у нас была истинная героиня подвига милосердия — княжна Дондукова-Корсакова. Кроме «большевиков» и «меньшевиков» социал-демократии были Никита Панин, Сперанский, Милютин, Блудов. Россия вообще не оставлена своими детьми, вы напрасно думаете, и эмигранты тоже напрасно это думают. Около той безграничной ненависти, какую к ней питают заграничные refugies (термин Герцена), параллельно ей горит восторг к ней, восторг и уважение, восторг и преданность все забыть и простить матери, простить ее ошибки, простить ее увлечения, простить ее слепоту — просто за то одно, что она нас родила — других ее сынов, — тех, заплеванных эмигрантами (начиная именно с Герцена) и проклятых эмигрантами сынов, из коих — если ограничиться литературой — последними были Н. Я. Данилевский, Н. Н. Страхов, Ап. Григорьев, С. А. Рачинский, средними — Тютчев, Аксаковы и Самарины, а старыми — Хомяков, Киреевские и князь Одоевский. А если не ограничиваться литературою — то были все смиренные строители домов и хижин в России, все заводившие коровенок и лошаденок в России, все умиравшие на полях Манчжурии и в Турции за освобождение славян. Вообще, было довольно. И не «великим шлиссельбуржцам» говорить, что они «терпели и страдали», не героям вроде Савенкова-Ропшина кричать, что они были «в подвиге и крови»…

…Господа, имейте стыд:

Да рота солдат, идущая на штурм, — вот вам целый Шлиссельбург с его «многотерпением». Да в каждом батальоне «героизма и самопожертвования» больше, чем во всей революции, со всеми ее героями и вшами…

…Что расхвастались?
Сидите смирно!

Нет, наша мать — не «воровка», вы напрасно блудили и блудите языком; и эта мать — не франтиха-блудница, как вы тоже расславляли в «эмиграции». Она все сосчитала, все подвиги записала; мать эта — была героиней, бывали минуты — становилась она и святою, мученицею; теперь и пока и вовсе не вечно — она чиновница и экономка. Но и это — порядочное занятие и лучше, чем шляться за границей и болтать попусту.

Вообще, наша мать — почтенная.

И почитающие ее сыны не хотят, чтобы она прощала и возвращала тех негодных сынов, которые ей изменили и предали врагам дом свой.
И если они вернутся: раскроются раны и заточатся вновь кровью всех настоящих мучеников русских, погибших при Цусиме, в Манчжурии, в Турции, в Польше, на Кавказе.

Вот наши герои.
Нам не нужно других.

Выбор нужно сделать такой: чтобы Россия отвернулась от своих тысячелетних хранителей и оберегателей, проливших за нее кровь и точивших мозг свой в труде для нее, и, уж воистину перерядясь в мачеху, в нарядную кокотку, — вдруг поклонилась Плеханову, Крапоткину и «женатому» Морозову с «Грозой и бурей» в кармане, сказав:
«Pardon, mon fils! J’etais grande pecheresse contre toi. Allons a cancan…» [«Извини, сын мой! я согрешила перед тобой. На канкан!» (фр.)]

Не будет.

Не будет гадостей.
И эмигранты не вернутся.
«Дом» их сожжен ими самими. Сожжен ими в сердце своем. Нет у них «родной земли». Нет им ни жизни, ни могилы в проклятой, «отреченной» земле.
Отреклись — пусть отречение будет полным. Ни киселя, ни помады, ни крапленых карт».

Розанов В.В.

Впервые опубликовано: «Богословский вестник». 1913. № 3. С. 644—650.
Фото из общедоступного и бесплатного интернет-источника