Гадания на собачий год, или дела квартирные

Часть I. Жилищно-коммунальная война

Сергей Славин после окончания Уральского «политеха» в начале 70-х годов пришёл работать по распределению в железнодорожный НИИ, где уже через два года ему доверили самостоятельную работу. К ней относился ответственно, был отмечен дипломом Министерства за лучшую разработку среди молодых учёных железнодорожного транспорта и имел намерение делать карьеру здесь. Поэтому, когда встал вопрос о поступлении в аспирантуру, он выбрал заочную форму обучения, хотя уже сдал на «отлично» кандидатские экзамены по философии и иностранному языку. Однако женитьбу на Людмиле, студентке мединститута, за которой ухаживал около года, откладывать не стал, получив согласие от своей сестры на проживание в доставшейся ей после развода с мужем десятиметровой комнате в коммунальной квартире с удобствами, которую она не могла удачно пристроить.
Вскоре родилась дочь Настя, росшая здоровым ребёнком, пока её не устроили при помощи связей бабушки в девятимесячном возрасте в детские ясли. Там ей сразу же была сделана без ведома родителей противокоревая прививка, после которой дочка стала чахнуть на глазах, остановившись в своём развитии. Лечащий врач - детский невропатолог, недолго думая, поставила диагноз «наследственно-дегенеративное заболевание» под названием «болезнь Тея-Сакса», который потом подтвердили в Центральной детской психо-неврологической больнице железной дороги в г. Харькове, несмотря на отсутствие всех квалифицирующих признаков, в частности, «вишнёвой косточки» на глазном дне. Тогда по медицинским инструкциям запрещалось «компрометировать» прививочную компанию, хотя подобных случаев было много, но статистика заболеваний от осложнений была засекречена.
Как бы там не было, Людмила к этому времени снова забеременела, но от аборта отказалась и, когда Насте исполнилось полтора года, родился сын Илья, вполне здоровый мальчик, однако родители не соглашались делать ему какие-либо прививки и добились официального «медотвода».
Сергей уже два года, как стоял в очереди на получение квартиры в строящемся девятиэтажном доме и по всем основаниям мог рассчитывать на получение двухкомнатной квартиры, тем более с учётом представленного по запросу с работы необходимого медицинского заключения на дочь. В уходе за больным ребёнком помогала бабушка, мать Сергея, Людмила успешно закончила институт и устроилась врачом-невропатологом в заводскую медсанчасть, а Илюшу в семимесячном возрасте определили в детские ясли. Поэтому Сергей мог выезжать в командировки и полностью отдаваться работе, правда, учёбу в аспирантуре пришлось оставить.
Между тем девяноста квартирный дом достаточно быстро строился в районе железнодорожного вокзала и в пяти минутах ходьбы от института. Там на доске объявлений висел список очерёдности на получение жилья, по которому шансы Сергея, несмотря на пятилетний стаж работы были вполне реальны, а с учётом медзаключения он мог рассчитывать и на внеочередное предоставление отдельной квартиры.
Однако, когда дом был сдан, то оказалось, что две третьих квартир необходимо было отдать городу и району, и в счёт отселения проведенного при сносе стоявшего на этом месте ветхого жилья. Не обошлось без блатных, а в момент распределения Сергей был отправлен в двухнедельную командировку и, когда вернулся, ему предложили двадцати двух метровую комнату на девятом этаже в двухкомнатной квартире, поскольку больше уже ничего не осталось. При обращении к руководству с жалобой получил ответ, что его оставили в очереди и «при первой же возможности непременно улучшат его жилищные условия».
В это время сестра нашла вариант обмена жилья и надо было освобождать её комнату. Сергей понял, что положение безвыходное и лучше согласиться, чтобы хоть что-то получить. Он уже знал по истории с диагнозом дочери, что в «стране советов» жаловаться можно сколько угодно. К тому же оказалось, что его начальник получил для своей незамужней дочери однокомнатную квартиру и поэтому не собирался ходатайствовать за младшего научного сотрудника.
Соседями по квартире была молодая семья с семилетним сыном Андреем. Отец Юрий работал техником в этом же институте, а его жена Нина лаборантом. Они занимали такую же по площади комнату, ванная с туалетом были раздельными, а в семиметровой кухне обе семьи компактно разместили столы и холодильники с навесными шкафами. Большинство квартир в подъезде тоже были заселены малосемейными, жившими до этого в институтском общежитии. Поэтому у соседей постоянно были друзья, с которыми они проводили досуг, а поводы были постоянно – дни рождения и праздники, и просто так. Со временем это стало действовать на нервы Людмиле, Сергей поначалу жаловался на них на работе, потом обращался в милицию, если веселье продолжалось после одиннадцати часов вечера, а соседи на него в профком за неуживчивость. Поэтому, при очередном обращении Сергея в профком об улучшении жилищных условий его семьи, всё сводилось к его конфликтным отношениям с соседями по принципу «сам такой», да и видно работник не важный, раз за него не хлопочет непосредственный начальник. После этого с соседями началась настоящая жилищно-коммунальная война. Те не хотели считаться с необходимостью подмывания растущей дочери в ванной и соблюдением тишины в позднее время, а в милицию не набегаешься и бесполезно, потому что к приходу участкового всё было в полном порядке – тогда ведь мобильных телефонов не было.
У Людмилы график работы в медсанчасти был сдвинут на вечернее время, поэтому они уже приспособились обходиться без помощи бабушки, которая приходила во время служебных командировок сына. Днём Людмила обычно стирала Настины пелёнки, но ей стала мешать соседка, пользуясь спецификой женской работы в институте, знакомой многим по фильму «Служебный роман». Однажды, когда соседка заняла ванную комнату, убежав с работы, Людмила закрыла её на шпингалет и вызвала начальника, но тот не принял никаких дисциплинарных мер наказания, тогда как над Сергеем стали подсмеиваться, поскольку он не считал достойным вмешиваться в женские разборки и оправдываться за наветы.
Так долго продолжаться не могло, жена собралась было уволиться, чтобы сидеть с больным ребёнком, но ей предложили получение от завода в течение года гарантийной однокомнатной квартиры, о чём она сообщила соседям и те пообещали съехать, если их устроит предложенный вариант. Поэтому до получения квартиры Людмила с Сергеем решили ничего пока в своей жизни кардинально не менять.

***

Часть II. Большие надежды.

Тем временем Сергей, обидевшись на своего начальника за безразличное отношение к нему, подал документы на конкурс на замещение вакантной должности научного сотрудника в недавно реорганизованный НИИ материалов, не ставя его об этом в известность. Впрочем, он сомневался в правильности такого выбора, потому что новая работа была в удалённом районе и потребовалось бы тратить в день около двух часов на транспорт. Перспектива получения там жилья представлялась не ясной после его беседы с заместителем директора того института. Однако подвигло на такой шаг невольное участие в склоке, затеянной Ефимом Ароновичем Шапиро и приятелем Олегом Уманцом, работавшими в другой лаборатории, но с которыми Сергей тесно сотрудничал. Они разработали очень эффективную технологию упрочнения вагонных деталей, к которой его привлекли, и он уже писал диссертацию по этой тематике.
Но Ефим Аронович, еврей по национальности с большими амбициями, рассчитывал занять должность заведующего лабораторией и получить признание как большого учёного на железнодорожном транспорте. При этом он на пару с Олегом вступил в полемику с московскими авторитетами и восстановил их против себя. Как часто бывает, он не рассчитал последствия и, когда ему устроили в Москве обструкцию при обсуждении собственной работы, стал писать письма в разные инстанции: газету «Гудок», заместителю министра и далее по восходящей линии, вплоть до Председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Я.Д. Пельше. При этом нужно сказать, что шёл 1977 год, начиналась новая волна эмиграции евреев и Ефиму Ароновичу не хотелось, чтобы его жалобы были восприняты за склоку, организованную интриганом–евреем. Поэтому одно из писем в Министерство путей сообщения он, кроме Олега, украинца по национальности, попросил подписать Сергея, а тот, будучи в обиженных чувствах уже на советскую власть, согласился. Когда начались ответные меры против Ефима Ароновича, Сергей и решился устроиться по объявленному конкурсу в другой научно-исследовательский институт, и написал заявление на увольнение.
Несмотря на то, что заявление подписал заведующий лабораторией, Сергея вызвал к себе директор института Михал Михалыч, как его все звали, и напрямую сказал, что Шапиро использует его, как «русского лоха», а если Сергей недоволен своим начальником, то предложил перейти в другую лабораторию вместо Ефима Ароновича, которому он уже подписал заявление об увольнении, а на очереди был и Олег Уманец. Пусть это кто-то сочтёт «штрейкбрехерством», но у Сергея были научные амбиции и, учитывая реальность своего положения, он согласился, тем более, что Михал Михалыч увеличил ему на десять рублей оклад, а при тех ценах столько стоила средняя квартплата. Отступать было некуда, ведь после того, как Ефима Ароновича «разгромили» в Москве при обсуждении на Учёном совете этой работы, на Сергея была возложена большая ответственность, но в случае успеха открывалась и интересная перспектива – «игра стоила свеч».
Никогда ещё Сергей так не работал увлечённо и самоотверженно. Несмотря на то, что у него была группа из семи человек с двумя научными сотрудниками, техниками и лаборантами, он принимал непосредственное участие во всех исследованиях и испытаниях, поскольку не мог рисковать научной репутацией и никому полностью не доверял, а вернее, поступал по правилу «доверяй, но проверяй». Так, например, для того, чтобы определить внутренние напряжения в упрочняемых по принятой методике стальных деталях, он перепиливал их сам ручной ножовкой, дежурил у испытательных машин, обрабатывал результаты и, конечно же, писал статьи. Какую же радость он испытал от первой публикации в академическом журнале, в которой его фамилия стояла перед другими авторами! А таких публикаций было несколько в разных изданиях. Уже через год он доложил свою работу на том же Учёном совете, где потерпел «фиаско» Ефим Аронович, и её одобрили в Министерстве; более того, там интересовались судьбой изобретения, авторство которого обещал некоторым руководителям Ефим Аронович до увольнения, не подозревая, что он их просто «кинул». Пришлось срочно писать новое изобретение и напрячь свой ум, поскольку Шапиро с Уманцом к тому времени уже получили окончательный отказ в выдаче авторского свидетельства.
Ожидалось широкое внедрение результатов работы, так как прошла её апробация в Дарницком вагоноремонтном депо и было получено положительное заключение. Желающих «примазаться» к изобретению было более дюжины, а Шапиро уже эмигрировал в Израиль. Что тут поделаешь? Зато на работе он получил повышение и его уже звали по отчеству.
С соседями отношения более–менее уладились, они постоянно интересовались у Людмилы сроком получения квартиры и для профкома института это не было тайной. Поэтому при освобождении в институте вторичного жилья о Сергее «забывали», о чём он даже не подозревал, увлёкшись работой. Менее чем через год, как гарантировалось заводом, жене выдали ордер на однокомнатную квартиру улучшенной планировки с лоджией, дополнительно к имеющейся жилплощади, в новом кирпичном доме вблизи строящейся станции метро. Соседи сразу согласились на обмен, поскольку в том районе жили родители Юрия. Но с получением квартиры вышло осложнение – её при заселении дома предоставили старушке, у которой был сын-инвалид, живший с семьёй в полублагоустроенной квартире. При этом инвалидность он получил, работая на том же заводе, и уже собирался съехаться с матерью, как старушка неожиданно скончалась и по действующему закону сын не мог на неё претендовать. Зная об этом, Сергей пошёл смотреть квартиру с заводским юристом и своим соседом, но сын старушки забаррикадировал дверь, через которую сообщил, что уже отправил жалобу в Москву, поэтому юрист ретировался, посоветовав Сергею ждать ответа на отправленную жалобу.
Сергей был рад уже тем, что Илья рос здоровым и сообразительным ребёнком, правда несколько закомплексованным, стеснялся приводить из-за больной сестры к себе ребятишек, в садике убегал при виде врача в белом халате, как его учили родители, ибо не верили, несмотря на данные им обещания, что сынишку не будут прививать; он также боялся выходить на открытый балкон, поскольку отец его напугал, поднимая в младенчестве за ограждение балкона, а однажды, когда не было прохожих, сбросил с высоты девятого этажа арбуз у ребёнка на глазах, а потом спустился с ним на тротуар, наглядно показав сыну, что может случиться с ним, если он не будет слушаться родителей. Зато водил Илью с пяти лет на фигурное катание и на занятие английским языком, и уделял достаточно времени воспитанию сына.
С болезнью Насти родители уже смирились, при постоянном уходе она была спокойной, днём сидела «в подушках», себя не обслуживала и не говорила. Она уже пережила срок в пять лет, отведенный ей врачами по поставленному диагнозу, но родители решили больше никуда не жаловаться и не тратить на это время и нервы. Тем более, что на работе у Сергея работала техник Надя, которая в 1979 году потеряла тридцатилетнего мужа, скоропостижно умершего от эпидемии сибирской язвы, вызванной случайным выбросом в атмосферу облака спор из военно-биологической лаборатории военного городка № 19, расположенного в Чкаловском районе г. Свердловска. Все её обращения за оказанием помощи, хотя бы для установки на могиле памятника, отклонялись, поскольку этот факт не был официально признан властями. Да и до сих пор, перенесшие ту эпидемию граждане, безрезультатно пытаются добиться, чтобы их признали пострадавшими.
Чтобы там не было, а жить-то надо, тем более, что перспектива виделась Сергею не в таких мрачных тонах.

***

Часть III. Ох, уж, эта тёща!

Родители Людмилы, Александр Васильевич и Надежда Николаевна, бывшие фронтовики, жили вблизи железнодорожного вокзала и недалеко от института, где работал Сергей. Поэтому, когда он познакомился с их дочерью, то часто заходил к ним после работы и один раз они отмечали вместе первомайский праздник после традиционной демонстрации. Александр Васильевич любил выпить и Сергей «из-за уважения» к нему не мог отказаться от угощения. Правда, не рассчитав свои возможности, он «перебрал» и у Надежды Николаевны, работавшей главным бухгалтером в детской дорожной больнице, сложилось нелестное впечатление о будущем зяте, но возражать против замужества дочери, которой «стукнуло» двадцать четыре года, не стала.
Однако прохладное отношение к зятю после свадьбы сохранилось. Когда Сергей получил комнату в доме по соседству от тёщи, она редко заходила к ним, а помогала ухаживать за Настей пожилая мать Сергея Клавдия Фёдоровна, ездившая с другого конца города. Тем не менее, он сохранял с тёщей ровные отношения, а Людмила, зная привередливый нрав матери, не просила её подменять свекровь, хотя бы в выходные дни, чтобы съездить куда-нибудь отдохнуть. Та, встречаясь с дочерью, нередко высказывала своё недовольство зятем за его неспособность улучшить жилищные условия семьи. Работая в дорожной больнице, она по «бухгалтерскому каналу» получала информацию с места работы зятя и как-то узнала, что в институте в обход его была предоставлена комната разведённой сотруднице, стоявшей сзади Сергея в очереди, а потом тёще сообщили, что в их жилом фонде высвободилась ещё и однокомнатная квартира.
Строгая по характеру, как-никак фронтовичка, она написала жалобу в райисполком и заселение этой квартиры на время приостановили. Однако, когда пришёл ответ, то в нём сообщалось, что комната зятю была предоставлена с учётом того, что он перед её получением прописался в тёщину малометражную квартиру, где проживал ещё сын с женой, хотя до этого по документам числился в родительской квартире, имея формально на тот момент необходимую норму. Следовательно, намеренно ухудшил свои жилищные условия и должен быть благодарен, что ему ещё предоставили большую комнату. Понятно, что это была отписка, подготовленная в институте, а там директором стал Виктор Иванович Баулин, в прошлом ответственный работник обкома партии, а его заместителем по административно-хозяйственной части Барков Геннадий Викторович, готовившийся к тому времени к переходу на партийную работу в райком КПСС. Естественно, что они защищали «честь мундира» и считали неприемлемым для себя, чтобы уступить. К тому же в институте знали от соседей про «гарантийную» однокомнатную квартиру, хотя кроме слухов документальных подтверждений этому не имели. На сделанный жилищной комиссией запрос по месту работы жены ответа не получили, поскольку там справедливо полагали, что право выбора остаётся за работниками, а для решения конфликтных вопросов существует жилищное законодательство. Сергей же считал, что вправе рассчитывать на улучшение жилищных условий по своему месту работы, даже согласно очереди, в которой он стоял первым.
Однако, Геннадий Викторович провёл с ним беседу, чтобы он угомонил тёщу, если не хочет на работе неприятностей. Сергей не поддался угрозам и на эту тему разговаривать с Надеждой Николаевной не стал. Та, в свою очередь, получив из райисполкома отписку на свою жалобу «оскорбилась» и, как настоящая фронтовичка, «пошла в атаку». Следующая жалоба была в городскую администрацию, куда её пригласили лично. Она пришла на приём, надев фронтовые награды, с медицинским заключением на внучку, которое смогла, благодаря имеющимся связям, получить в поликлинике, тогда как в своё время его Сергею на руки не дали, а направили по официальному запросу в профком института. Вскоре, после приёма ей письменно ответили на жалобу, полностью повторяя отписку райисполкома. И тогда Надежда Николаевна послала письмо председателю Комитета советских женщин Валентине Терешкой, от которой в институт поступила просьба принять меры по улучшению жилищных условий их сотрудника.
Реакция была быстрой и напоминала «проверку на вшивость». Сергея вызвал к себе Барков, где у него сидели председатели профкома и жилищной комиссии института. Они показали тёщино письмо Терешковой и сказали, что идут ему навстречу, предложив двухкомнатную «хрущёвку» на первом этаже в доме расположенном рядом с проходящей, почти под окнами, железной дорогой. На этот момент ситуация с получением женой квартиры ещё не прояснилась, поскольку занявший её инвалид написал в Москву очередную жалобу, уже на имя Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева. Сергей поначалу думал, что «двушку» предоставляют ему дополнительно к занимаемой комнате, на что у него было право с учётом медицинского заключения, к тому же он имел разнополых детей. Но ему сослались на институтские нормы и предложили дать письменный ответ немедленно. Это происходило накануне выходных и Сергей отложил принятие решения до понедельника. Интуиция подсказывала, что здесь скрывается какая-то интрига, ведь, если по справедливости, то ему должны были бы дать «на расширение» ещё не заселённую однокомнатную квартиру, а тут откуда-то вдруг появилась «двушка», да ещё в чужом жилом фонде.
Рассудив всё, как следует, в выходные, он принял решение согласиться, поскольку отказаться ещё будет какое-то время. Об этом он сообщил утром Баркову, чего тот, похоже, не ожидал, ведь информация о предоставлении «гарантийной» квартиры казалась достоверной, так как была получена от соседки Сергея Нины, работавшей в одной лаборатории с председателем жилищной комиссии. На месте Сергея ему казалось неразумным соглашаться на «хрущёвку» без дальнейших шансов улучшения жилья. Правда эта «хрущёвка» была «мыльным пузырём», необходимым для ответа на жалобу тёщи. Поэтому Геннадию Викторовичу пришлось сказать, что «мероприятие» сорвалось по независящим обстоятельствам, хотя ничего за выходные произойти не могло. Но таков уже был стиль работы «номенклатуры» в период, так называемого, «застоя».
А Надежда Николаевна, узнав от дочери подробности, написала очередную жалобу на имя первого секретаря Свердловского обкома КПСС Б.Н. Ельцина, за подписью которого пришло письмо о принятии мер, с припиской, что оно находится под его личным контролем. Поэтому через какое-то время Сергею предложили другую «хрущёвку» на Сортировке, от которой он отказался из-за её удалённости от места работы. Тем более, что накануне был на приёме у районного прокурора по иску о принудительном выселении инвалида, которое представлялось ему по сути бесчеловечным, но у семьи Сергея жилищные условия казались ещё хуже. Прокурор заверил его, что из Москвы уже пришёл формальный ответ и в течение месяца, отпущенного на повторное рассмотрение той жалобы, будет принято решение в соответствии с жилищным законодательством, т.е. о выселении.
В начале октября Сергей вернулся из очередной командировки с пневмонией и слёг на три недели в инфекционное отделение областной больницы с подозрением на заболевание холерой, случаи которой в то время участились. Предварительный диагноз не подтвердился, и его лечили от «воспаления лёгких», однако дезинфекцию квартиры успела сделать приехавшая санитарная бригада. С выпиской на работу он не спешил и после стационара ещё две недели проходил амбулаторное лечение. Но стоило ему появиться, как его сразу вызвали к директору института, который повторно предложил ту же самую «двушку» на Сортировке, а при несогласии написать письменный отказ.
Виктор Иванович Баулин до «почётной ссылки», как номенклатурного работника на руководство наукой, делал партийную карьеру, но видно что-то не сложилось, поэтому «набив шишки» на подковёрной борьбе, к жалобе тёщи своего сотрудника Б.Н. Ельцину отнёсся со всей серьёзностью, тем более, что она была фронтовичка, да ещё с замашками сутяги. Назначенный контрольный срок для ответа в обком партии на жалобу из-за болезни подчинённого был пропущен, а переносить этот «геморрой» на следующий год не хотелось. К тому же, зная о «гарантийной» квартире, он настроился на эффектный финал, чтобы поквитаться за моральное унижение, содержащееся в жалобе, где он обвинялся лично в «бездушии». Однако Сергей, оскорбленный унизительным и несправедливым отношением к нему со стороны руководства, и понимая, что карьерного роста в дальнейшем скорее всего не предвидится, решил написать отказ, мотивируя его болезнью дочери и удалённостью от работы. А это Виктора Ивановича не могло устроить.
Накануне наступающего 1982 г. Людмила, наконец, получила ордер на высвобожденную квартиру, в котором было записано, что она предоставляется дополнительно к имеющейся жилплощади. Сергей попросил жену ничего пока не сообщать соседям, а поискать другой обмен, поскольку снова задумался об увольнении, а куда, ещё не определился, да и хотелось «доиграть партию» до конца.
Получив ключи, Сергей пришёл в новую квартиру с Илюшей, взяв с собой табуретку в качестве мебели и радиоприёмник. Он не мог до сих пор поверить, что всё закончилось благополучно. Мало ли что? Включил радио, где транслировался концерт, посвящённый сорокалетию героической битвы под Москвой. Когда прозвучал "Марш защитников Москвы" со словами:
"Мы не дрогнем в бою за столицу свою,
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной, обороной стальной
Разгромим, уничтожим врага!",
Сергей тут же переиначил вторую и третью строки и запел: "Мы не дрогнем в бою за квартиру свою, нам Илюша она дорога!". Сын стал ему подпевать.

***

Часть IV. Гадания на собачий год

Ещё в начале декабря сотрудник лаборатории Роберт, стоящий на учёте в психбольнице после лечения шизофрении, бывший членом институтской жилищной комиссии, сообщил Сергею о только что прошедшем её заседании, на котором рассматривалось распределение высвободившегося жилья – той самой однокомнатной квартиры и девятиметровой комнаты в этом же доме. В комнате проживал одинокий мужчина, который умер незадолго до Нового года, звавшийся по странному совпадению так же, как и директор, Виктором Ивановичем. Однокомнатную квартиру выделили оказавшемуся почему-то первым в списке очерёдности инженеру, работавшему в одной лаборатории с председателем жилищной комиссии, а комнату Сергею. На реплику одного из членов комиссии, что это меньше необходимой для его семьи площади, председатель сообщил об ожидаемом получении женой Сергея однокомнатной квартиры, а комната предоставляется в дополнение к уже имеющейся комнате и однокомнатной квартире для дальнейшего обмена. Поскольку эта информация была оглашена, Сергей не считал необходимым извещать кого-либо о полученной женой квартире. А потом он по собственному опыту знал, что решения как принимаются, так и легко могут быть отменены.
В канун Нового 1982 года сотрудники лаборатории готовились за праздничным столом подвести итоги работы и как подобает отметить приход праздника. И пока женщины готовили закуску, Сергей в ожидании торжества зашёл в читальный зал, чтобы посмотреть в энциклопедии свой гороскоп по восточному календарю, тем более, что родился почти тридцать шесть лет назад в год Собаки и был Овном по знаку Зодиака. Он поразился, насколько точно соответствует сам приведенным описаниям таких людей. Ведь положительными чертами характера у мужчин, рождённых в год Собаки, являются внимательность, участливость, скромность, преданность, осторожность и интеллектуальность, а в последнем Сергей даже не сомневался. О преданности тоже говорить нечего, ведь он никогда не помышлял оставить жену с больным ребёнком, как на его месте поступают болшинство мужиков, а Людмила была у него единственной женщиной и досталась ему девушкой.
Впрочем, и отрицательные черты тоже не сильно отличались от описания, согласно которому Собака может быть злой, излишне убеждённой в своей правоте, иногда склочной. Да и подходящие для Собаки профессии тоже вполне могли ему соответствовать, среди которых: церковная и преподавательская деятельность, врачевание, юриспруденция и научно-исследовательская работа. Что касается церковной деятельности, то у него были с рождения все задатки, поскольку по отцовской линии происходил из многолетней династии сельских священников, которая прервалась в Гражданскую войну на дедах, среди которых двоюродные Александр и Константин были убиты большевиками, а родной дед умер от тифа в 1921 году. Сергей с детства пел в хоре, но из-за своей стеснительности боялся выйти на сцену. Сейчас он имел громкий бас и чёткую дикцию.
По гороскопу люди, «рождённые в году Собаки, честны и справедливы, на них можно положиться в любой ситуации. Они очень ответственны в деловых вопросах, и им можно доверять даже весьма опасную или щекотливую информацию. Для них важно иметь понятный смысл требований и четкое описание работ, представлять образ заключительной цели».
В свою очередь, по знаку Зодиака «Овен-мужчина целиком и полностью захвачен планами, идеями, задумками. Нередко они очень похожи на неосуществимые. Однако, будучи идеалистом и романтиком, Овен находится в состоянии боевой готовности к их осуществлению и его остановить крайне сложно: он стремительно и смело идёт к своей цели, не внимая чужим советам, отметая все попытки им управлять. Неуемная жажда реализовать задуманное, неприятие рекомендаций и предостережений, требовательность и вспыльчивость, могут сделать обладателя подобных качеств невыносимым, но его безудержная, свежая энергия просто не может не вызывать восхищения. Кроме того, Овен в основном доброжелателен, неравнодушен к людям. Нарочитая самоуверенность часто служит защитной формой поведения, которая, как ширма, скрывает от посторонних глаз неуверенность в себе и сомнения. Дела у Овнов часто идут не всегда блестяще. Однако, в общем и целом мужчина-Овен удачлив.
Становясь старше, Овен перестаёт быть слишком прямолинейным и доверчивым человеком, строит более скромные планы. Однако весь вопрос в том, когда же для него наступит этот возраст. Выглядя молодо не по годам, Овны-мужчины идут к зрелости долго и очень неохотно, им не совсем хочется гасить в собственной душе страсть и пыл. Овен честен, порядочен, коварство ему совершенно не свойственно — напротив, он весьма простодушен, любит, когда его хвалят и добивается общественного признания.
Что касается семейной жизни с Овном-мужчиной, то в первое время его супруге приходится довольно тяжело. Этот человек отличается вспыльчивостью, нетерпимостью к критике. Он упорно отстаивает собственную независимость, стремится занять позицию лидера и полностью подчинить вторую половину своей воле. Жене надо запастись немалым терпением, чтобы пережить этот натиск, не уязвить обостренное самолюбие супруга, противостоять соблазну обуздать эту своевольную натуру или просто «поставить на место».
Дочитав до этого места, Сергей задумался – всё у него вроде бы так, но перешагнув «возраст Христа» он не добился своих честолюбивых целей: не защитился, не устроил, как следует семейную жизнь, а теперь задумался об увольнении. Что, начинать снова? Нет, решил он, уступать нельзя, надо бороться до конца и соответствовать своему знаку Зодиака.
Спустившись в цокольный этаж в зал с испытательными машинами, где в углу стояла натуральная двухметровая ёлка, на четырёх сдвинутых столах были расставлены салаты, фрукты и консервы, спиртное для мужчин и женщин, а в сушильном шкафу грелось жаркое в горшочках из купленного по талонам мяса, Сергей ощутил приближение Нового года и ему уже не хотелось думать о недавних переживаниях.
Заводилой была Катерина, ровесница Сергея, работавшая у него в группе научным сотрудником, окончившая физмат и защитившаяся после аспирантуры, но не амбициозная молодая женщина. Для начала каждому наугад выдали по двенадцать перфокарт от ещё первых ЭВМ, размерами со шкаф, по числу месяцев в году, на которые произвольным образом были наклеены нарезки с фразами из газет, с тем чтобы потом по окончании каждого месяца сверять исполнение предсказания. Хотя, при желании можно найти объяснение любому пророчеству, как, например, у Нострадамуса и Ванги. Забегая вперёд скажу, что Сергей нашёл подтверждение всем предсказаниям, а одно, которое было трудноосуществимо во время продуктового дефицита в Свердловске, называвшееся «карп в сметане», организовал сам в день своего рождения, заказав в кондитерской бисквитный торт с написанными кремом такими словами.
Как положено произносили тосты, звучали пожелания и музыка. Но Сергей уже спешил — дома его ждала семья. Там тоже всё было готово к встрече Нового года.

***

Часть V. Первоапрельская шутка

Начало нового 1982 года было омрачено слухами о готовящемся сокращении штатов. Сергей реально ощущал на себе эту угрозу. Перед Новым годом его кандидатуру отклонили от поощрения, несмотря на успешно сданную в Министерстве работу, потом заведующий лабораторией стал делать замечания за задержки с обеда, а Сергей за 40 минут не успевал покормить Настю и наскоро перекусить. Поэтому он брал с собой бутерброды, которые съедал во время проведения экспериментов. Потом его унизили, поставив впереди него среди авторов научной статьи в только что изданных трудах института молодую сотрудницу Нину, за которую он фактически сделал всю работу, и вот теперь отменили запланированную командировку в г. Киев, где на Дарницком вагоноремонтном заводе намечалось опытно-промышленное внедрение доработанной после увольнения Шапиро и Уманца технологии упрочнения вагонных деталей. Как потом Сергей понял, директор института Баулин методично выполнял свой план мести.
После рождества его снова вызвали в кабинет Баркова, где сидели те же лица – председатели профкома и жилищной комиссии, которые, чуть ли не торжественно, вручили ему с рукопожатиями ордер на девятиметровую комнату. Там было написано, что она предоставляется дополнительно к имеющейся жилплощади, без указания конкретно какой. Уже заканчивался рабочий день и Сергей помчался в домоуправление за ключами от квартиры и комнаты. Однако управляющая заметила, что у ордера был отрезан корешок и Сергей тут же вернулся к Баркову, благо, что дом находился через дорогу. Геннадий Викторович не ожидал такой оперативности и признался, что корешок ордера у него и он, якобы, сам намеревался отнести его куда надо. Поэтому Сергей успел в домоуправлении, где тогда находился и паспортный стол, переписаться из своей комнаты во вновь предоставленную, поскольку они находились в институтском жилом фонде. Видимо, Барков не посвятил их в подробности задуманной интриги.
А она заключалась в том, чтобы сосед, проживающий в большой комнате со старой матерью, воспрепятствовал заселению освободившейся комнаты, поскольку ему уже была обещана однокомнатная квартира, занимаемая в том же доме председателем профкома. Это замышлялось из расчёта, что за время, пока Сергей добивается заселения, окончательно выясняется ситуация с однокомнатной квартирой жены, он обвиняется в сокрытии факта её получения, ордер на комнату аннулируется, председатель профкома получает двухкомнатную квартиру, а сосед заселяется в его квартиру. И, если дело дойдёт до судебных разбирательств, то Сергей замучается доказывать, что администрация и профком института, предоставляя ему дополнительную комнату, знали о существовании однокомнатной квартиры жены. Общий же метраж жилплощади удовлетворял действующим нормам и мог быть при обмене ещё увеличен, в зависимости от района и благоустроенности квартиры.
Но быстрота и решительность действий Сергея спутали коварный план, задуманный против него. Прописавшись в комнате, он после работы попал в квартиру, где была только старушка, мать соседа, который в это время отсутствовал, познакомился с ней и узнал, что её сын недавно освободился, отбывая срок «на химии». Затем откланялся и закрыл комнату ключом. Когда на следующий день он пришёл после работы, то увидел, что наружный замок уже поменян. Поэтому следующим утром, купив две бутылки портвейна, Сергей взял с собой в качестве свидетеля своего лаборанта Александра, а кроме него подвыпившего институтского плотника на случай, если придётся взламывать дверь. На стук соседка через дверь сказала, что она заперта, а сын отсутствует. Однако, плотник не понадобился – Сергей с разбегу вышиб дверь плечом, поскольку новый замок едва держался на двух шурупах. Зайдя в квартиру, он увидел, что дверь в его комнату была распахнута, а в другой комнате сидела, кроме соседки, ещё одна старушка. Составив тут же заявление о вскрытии его комнаты, которое подписали Александр с плотником, Сергей сбегал в рядом расположенное отделение милиции. Вернувшись, увидел соседа, который начал было возмущаться, но когда узнал о поданном заявлении в милицию, затих поскольку освободился месяц назад по УДО. Оставив в комнате Александра, Сергей сбегал домой и принёс торшер, обозначив таким образом «заселение». Когда он появился на работе, то его вызвал Барков с обвинениями во взломе квартиры, а Сергей, пообещал всё доложить тёще для следующей жалобы Б.Н. Ельцину.
После работы, снова придя в комнату, он увидел соседа собравшегося пойти на приём в райисполком, взяв большой портфель с несколькими бутылками водки. Однако, через час уже вернулся расстроенный, поскольку, зайдя в приёмную и не увидев секретарши, открыл дверь в кабинет, где застал их в интимном виде и уже «нажравшимися». Пришлось ему ретироваться.
На время Сергея оставили на работе в покое. Исполнился первый прогноз по «гаданию» на январь, согласно которому наступало «время скорби». 25января скончался Член Политбюро, Секретарь ЦК КПСС Михаил Андреевич Суслов, главный идеолог в «период застоя». Сергей это воспринял с удовлетворением и даже выпил за это, произнеся про себя «собаке собачья смерть». Правда кажется спорным, что смерть человека в восемьдесят лет на высоком посту, фактически второго человека в государстве, можно назвать «собачьей». Но Сергею она казалось знаковой, что подтвердилось позже, когда это время назвали ППП (пятилетка пышных похорон).
Вскоре Сергей съездил в двухнедельную командировку на Дарницкий вагоноремонтный завод, где почти был готов к сдаче участок упрочнения деталей по его технологии. Когда вернулся, стал искать варианты обмена жилья. Соседи пытались узнать информацию об однокомнатной квартире, но безуспешно. Потом Людмила и Сергей несколько раз замечали за дверью комнаты соседского сына Андрея, очевидно подслушивавшего их разговоры. Поскольку обмен затягивался, Людмила не выдержала и сказала, что с этим надо кончать, сама сделала предложение соседям, которые сразу согласились. Но на следующий же день Барков вызвал Сергея, потребовав отдать ключи от комнаты. Увидев перед своим носом кулак согнутой в локте правой руки и характерным жестом левой, означавшим: «Пошёл на…!», Геннадий Викторович начал угрожать последствиями. Но Сергей в гневе уже не слушал его, выйдя из кабинета. Однако, после того как с заявлением об обмене к нему пошла соседка Нина, он на удивление подписал его. Оказывается за неё просил председатель жилищной комиссии, с которым соседка работала в одной лаборатории. Для обустройства своей квартиры после отселения соседей Сергей взял очередной отпуск. У сына появилась отдельная комната и настоящий детский уголок. К нему уже стали приходить ребятишки. Жизнь начала налаживаться.
Тем временем слухи о предстоящем сокращении штата института стали подтверждаться, ориентировочные сроки которого были назначены на конец сентября. У Сергея до конца года были две успешно выполняемые министерские работы и формальных оснований для его увольнения по этой статье не было, а других поводов он не давал. Барков готовился к переходу на партийную работу в райком КПСС и Сергей думал, что ему уже не до него, но ошибся – для окончательного решения вопроса нужно было принять меры по жалобе тёщи, находящейся до сих пор на контроле в обкоме КПСС.
В День смеха первого апреля Сергея, который ещё был профоргом лаборатории, пригласили на заседание профкома на котором, как ему сказала секретарша, будет рассматриваться вопрос об улучшении жилищных условий его семьи. В самой дате уже скрывался некий подвох, однако Сергей не мог представить задуманного издевательства над ним. Ему припомнили конфликты с соседями, сутяжничество тёщи, которая «не могла писать жалобы без информации, получаемой от него», сокрытие и обман с получением женой гарантийной квартиры, скандальное получение комнаты, недостойное «звания ударника коммунистического труда», присвоенного ему в годовщину столетия со дня рождения В.И. Ленина за успешную работу. Решение о лишении его этого звания было принято единогласно. Барков, сидевший сбоку от председателя профкома, при обсуждении молчал, а в заключение сообщил о намерении администрации обратиться в суд с иском о признании выданного ордера на комнату не действительным.
После окончания заседания в присутствии Баркова и председателя профкома провели профсоюзное собрание лаборатории по переизбранию профорга. Сотрудники, которые перед Новым годом желали Сергею счастья и успехов, сидели опустив глаза, опасаясь последствий при сокращении. Один Александр выступил с осуждением Сергея, Но он был первой кандидатурой на увольнение. Чтобы избавить коллег от «угрызений совести» Сергей взял самоотвод, который был принят единогласно.

***

Часть VI. «Развод по-русски»

Сергей не привык «бросать слова на ветер» и выполнил своё предупреждение, данное Г.В. Коробкову насчёт повторной жалобы тёщи Б.Н. Ельцину. Но на этот раз он сам написал текст письма с компрометирующими администрацию института фактами, главными из которых были преследование зятя за её жалобы в партийные и государственные органы и провокация с ложным предоставлением комнаты для улучшения жилищных условий. Надежда Николаевна переписала его со своими правками и немедля отправила в обком КПСС.
Барков, как оказалось, уже 1 апреля был переведён на работу в райком партии и присутствовал на заседании профкома, чтобы лично проследить за «шельмованием» Сергея, но формально к этому отношения не имел. Ответ в обком на предыдущую жалобу был подготовлен им и отправлен с протоколом заседания профкома, в котором сообщалось об единогласном лишении её зятя звания «ударника коммунистического труда» с рекомендацией в адрес администрации обратиться с иском в суд. Поэтому при получении новой жалобы из обкома КПСС позвонили директору института Баулину с упрёком, что он не разрешил конфликтную ситуацию. Намереваясь обратиться в суд, он не хотел быть к этому причастным и предусмотрительно ушёл «на больничный», что периодически делал с момента «почётной ссылки» на должность директора института, в таком случае сотрудники острили, что он опять «лёг на сохранение». Исполнять свои обязанности на время болезни он поручил своему заместителю Кутыеву.
В эти же числа Сергею пришёл вызов из Главка о необходимости участия в назначенных на конец апреля приёмочных испытаниях оборудования на Дарницком вагоноремонтном заводе. Вместе с ним в командировку выехал Лев Иванович – заведующий лабораторией, и два дефектоскописта, все кандидаты наук. Приехав на завод обнаружили, что система автоматического управления прессовым оборудованием за время прошедшее с момента февральской командировки оказалась неработоспособной. Поэтому все, кроме Сергея, уехали через неделю в Свердловск, а он остался «до победного конца», поскольку другого выхода у него не было. Позвонив жене о решении продлить командировку, узнал, что она подаёт на развод. Этот вариант они с Людмилой перед отъездом обсуждали на случай, если институт попытается отсудить комнату, правда тогда Сергей думал, что она шутила, а сейчас по тону разговора казалось, что Людмила говорила раздражённо, недовольная его длительным отсутствием, а дочь таскать в ванную и подмывать стало уже тяжело.
Между тем, пуско-наладочные работы задерживались из-за отсутствия некоторых деталей, снятых по неизвестной причине за время безнадзорного простоя, пока Сергея терзали на работе. Время командировки заканчивалось, но на посланную телеграмму о её продлении подтверждение всё не приходило. По телефону заведующий лабораторией сказал, что на продление срока командировки не даёт согласие исполняющий обязанности директора Кутыев. Сергей, тем не менее, решил остаться в Киеве до майских праздников, и только 29 апреля на завод пришла необходимая телеграмма. К приезду представителя Главка все работы были выполнены и успешно проведены приёмочные испытания. Была упрочнена опытная партия боковых рам тележек в количестве сорока штук, которые отправили на экспериментальное кольцо ВНИИЖТ для пробеговых испытаний.
Приехав домой, Сергей обнаружил в почтовом ящике две повестки в суд – одну по иску института о признании ордера на комнату недействительным, а другую на развод с женой, рассматривать которые должен был председатель районного суда Шубин с недельным промежутком между ними. Сергей был озадачен тем, что рассмотрению, казалось бы, рядовых дел оказывают такое внимание. И почему начинают с дела о разводе, когда иск женой был подан на две недели позже?
Отношения с Людмилой у них уже уладились и они обсудили, как надо себя вести на суде, какие могут возникнуть вопросы и что на них отвечать. Ведь неизвестно ещё, как будет реагировать судья на настойчивость жены, имеющей больного ребёнка, развестись с мужем, который возражает против развода? Впрочем, это их дело, что они подумают.
В суд они отправились порознь, Людмила даже немного задержалась. Судья с народными заседателями спрашивали её о мотивах развода, она высказывала претензии к мужу и нежелание с Сергеем дальше жить вместе. Он, в свою очередь, не дал согласие, и рассмотрение дела отложили на три месяца. Супруги вышли из здания суда тоже порознь и на некотором удалении. Сергей, шедший впереди, когда поворачивал за угол здания суда, увидел боковым зрением, как на крыльцо выбежала вся судейская бригада. Шубин в своей практике многое повидал и не верил в случайность совпадения сроков подачи исков. К тому же дополнительную информацию ему дал юристконсульт института, намекнувший на политический оттенок дела, бросающего тень на репутацию номенклатурных работников. Поэтому он отложил рассмотрение второго дела, тем более, что скоро предстояли перевыборы народных судей, а он должен был избираться в другом районе города.
Сергей, выйдя на работу, чувствовал, что сотрудники сторонятся его, как «белой вороны». Вот что с людьми делает страх за собственное благополучие, особенно когда есть реальная опасность. Он старался не замечать этого. Однако с Александром работать отказался, поскольку тот был типичным «сачком», а терпеть его после предательства Сергей не желал.
Он серьёзно поговорил с Робертом, рассчитывая, что тот подтвердит в суде информацию с заседания жилищной комиссии, где её председатель заявил о предоставлении девятиметровой комнаты дополнительно к имеющейся жилплощади с учётом однокомнатной квартиры жены. Но Роберт, с которым Сергей был в дружеских отношениях, несмотря на видимые «заскоки», прямо сказал, что трусит, поэтому рассчитывать на него не стоит, да и что с «психа» возьмёшь? Другие члены комиссии за прошедшие после того заседания полгода, якобы, забыли такие подробности.
В профкоме ему даже не позволили ознакомиться с протоколом первоапрельского заседания, а он от волнения не запомнил, кто о чём говорил. Поэтому рассчитывать мог только на тёщу Надежду Николаевну, с которой у него установились добрые отношения.

***

Часть VII. Судебный марафон

Стараясь не обращать внимания на косые взгляды сослуживцев, Сергей поступал по принципу – «делай, что должно, и будь, что будет», ступая, как по минному полю и ожидая от каждого подвоха, поскольку приближалась пора сокращения кадров и недоброжелателей хватало.
Пришла очередная повестка в районный суд, где рассмотрение иска института перешло к молодой женщине – судье. Это было первое дело Ольги Николаевны Ляпичевой, оно ей казалось простым, так как по представленным бумагам ответчик утаил от жилищной комиссии при получении дополнительной жилплощади, имеющуюся однокомнатную квартиру, в чём усматривался корыстный умысел. При досудебном собеседовании с ответчиком она не нашла подтверждений его заявлению, что администрация и профком знали о «гарантийной квартире», а он не мог предъявить свидетельских показаний. Но, когда судья дала ему для ознакомления представленный с иском протокол заседания жилищной комиссии, ответчик нашёл в нём «нестыковки», а протокол заседания профкома был подписан лаборанткой Валей из смежной лаборатории, которая не присутствовала на заседании профкома, о чём Сергей знал точно, так как до женитьбы был неравнодушен к ней. Она несколько лет назад развелась с мужем и по слухам имела романтические связи с председателем жилищной комиссии. В протоколе, подписанном ей, среди выступавших отсутствовала фамилия Баркова, уже перешедшего на партийную работу. Сергей заявил о его фальсификации, а у судьи возник резонный вопрос: «Почему институт при наличии, кроме девятиметровой комнаты, ещё однокомнатной квартиры, предоставил семье из четырёх человек с больным ребёнком малометражную площадь», и попросила обосновать это. Поскольку в материалах дела медицинское заключение отсутствовало, судья запросила его для приобщения. Попытки юриста направить рассмотрение по формальному пути, оказались напрасными и, не сумев дать убедительные ответы на вопросы судьи, тот попросил двухнедельную отсрочку.
За это время Сергей дважды приходил на приём и Ольга Николаевна по человечески его понимала. Но «закон есть закон», поэтому она назначила дату судебного заседания на 14 июля. Сергей на всю жизнь запомнил этот день, пришедшийся на взятие Бастилии парижскими коммунарами в ходе Великой французской революции. Однажды он смотрел на висевшую на стене репродукцию картины Де Лакруа "Свобода на баррикадах" и в нём загорелось желание идти к поставленной цели до конца.
Накануне суда его вызвали в Главк и он стал оформлять было командировку, но Баулин её отменил, приняв это за уловку. На судебную тяжбу Сергей пришёл с Надеждой Николаевной, казавшейся в тот день похожей на изображенную на картине Де Лакруа женщину с трёхцветным флагом, звавшую коммунаров вперёд. Но от института почему-то пришёл один юрист, сославшись на занятость причастных лиц. Он «плыл» при ответах на конкретные вопросы Сергея и тёщи, которая была настроена воинственно, её возмущало пакостливое и трусливое поведение администрации института. Но юрист на это никак не реагировал.
Судья отложила заседание ещё на неделю. Сергей решил за день до назначенной даты прийти к ней на прием, чтобы уточнить некоторые обстоятельства, касающиеся дела, но Ольга Николаевна неожиданно для него сказала, что рассматривать его будет другой судья, поскольку её вызывают на срочное совещание в областной суд. Сообщение потрясло его, ведь после неоднократных встреч с судьёй, которая к нему отнеслась с вниманием, он уже рассчитывал на благоприятный исход дела. А у нового судьи не будет времени, а возможно ещё и желания во всём, как следует разобраться. Увидев его состояние, судья куда-то позвонила и к радости Сергея сообщила, что ей разрешили не присутствовать на совещании.
На судебное заседание Сергей пришёл заблаговременно. В назначенное время увидел подошедших к залу суда юриста и председателя профкома с председателем жилищной комиссии института, однако зашёл только юрист. Он долго не появлялся, но когда вышел, махнул рукой спутникам и они покинули здание суда. Когда Сергей вошёл в небольшой зал, где кроме судьи были ещё два народных заседателя, она ему сказала что рассмотрение откладывается, поскольку именно в этот день Барков убыл в отпуск, хотя проработал на новом месте всего четыре месяца. На вопрос, причём здесь Барков, если он уже не работает в институте, судья сказала, что таково желание истца. Сергей возразил, что юрист приходил вместе с представителями института, имевшими непосредственное отношение к делу, зачем тогда ему их надо было брать с собой? Ольга Николаевна в ответ только пожала плечами.
А Сергей всё прекрасно понял. Скорее всего, юрист, видя дотошность судьи, используя новое положение Баркова, организовал на день суда вызов Ляпичевой на совещание в вышестоящую инстанцию, но когда пришёл с командой на заседание, быстро сориентировался и заявил ходатайство о его переносе до выхода Баркова из отпуска. Сергей не поленился на следующий день прийти в райком партии и узнал, что тот находится на работе и никуда не уезжал. Об этом он при следующем посещении сообщил Ольге Николаевне, но она всё поняла сама. Потом суд откладывался ещё два раза, уже из-за следующих один за другим отпусков председателей профкома и жилищной комиссии.
За это время он съездил по работе в Министерство, где у него интересовались судьбой поданного изобретения включённые оттуда авторы. Один из них, только что получивший служебное повышение, полез в присутствии Сергея в стол предшественника и вытащил оттуда металлическую пластину с номером 14, какие обычно прибивают на дачных домах, и предложил почему-то ему. Сергей машинально связал это с прошедшим только что четырнадцатым числом и у него появилось к нему магическое отношение. Потом он на подсознательном уровне приурочивал к нему важные мероприятия, у проходящего мимо транспорта суммировал цифры на номере и испытывал прилив сил, когда получалось желанное число. Табличку с номером привёз домой и хранил как талисман.
Когда судебное заседание перенесли в третий раз из-за очередного отпуска свидетеля со стороны истца, Сергей не выдержал и попросил судью принять какое-то решение. Ольга Николаевна поинтересовалась: «А, как Вы думаете работать в институте после этого?». Не получив ответа, она позвонила директору Баулину и предложила отозвать иск, поскольку не может его удовлетворить. Тот, похоже, сначала возражал, но Сергей этого не слышал, а потом согласился принять его, для разговора.
Директор встретил подчинённого сухо и изобразил формальное примирение, поручив своему заместителю отозвать иск. Потом при каждом случае ущемлял его, однако при сокращении штата работников был уволен Александр, а авторитет Сергея вырос, пускай и в глазах семьи. Он только жалел, что так и не сказал Ольге Николаевне слов благодарности, а когда собрался это сделать, её следы затерялись в разветвлённой судебной системе.

***

Часть VIII. «Су – Ки»

Радостное для Сергея событие совпало с трауром по скончавшемуся 10 ноября Генеральному секретарю ЦК КПСС Леониду Ильичу Брежневу. Его это ничуть не расстроило, поскольку испытав на себе «прелести» существующей системы, он лишился юношеских иллюзий о коммунистическом обществе и презирал, как класс, номенклатуру. А, когда через полторы недели после завершения траура был освобождён А. П. Кириленко от обязанностей члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС «по состоянию здоровья и в связи с его просьбой», он понял, что наверху началась грызня, которую лаконично прокомментировал словом «Су – Ки», составленным по первым двум буквам фамилий членов Политбюро Суслова и Кириленко, что было символично в связи с приближением окончания «собачьего года». Правда теперь особой радости от этого он не испытывал, видя, как лезет вверх на освободившиеся вакансии комсомольская молодёжь – нагло, цинично, работая локтями, типичным представителем которых был Барков. Он предчувствовал, что эти «сучары» пойдут далеко, ступая по головам, при первой же возможности.
Впрочем, у него появились более осязаемые заботы – Илья пошёл в первый класс и Сергея стали вызывать в школу, но не за неуспеваемость сына, а за строптивый характер, ведь было в кого. Людмила родила его первого апреля перед днём рождения мужа в качестве долгожданного подарка, а Сергей уже верил в свой «гороскоп» и в то, что сын должен был унаследовать какие-то черты Овна. По этому поводу у него с женой даже возникали разногласия – Людмила при жалобах учителей или родителей одноклассников начинала выговаривать Илье нравоучения, а отец к нему относился с пониманием и приучал отстаивать свои права, хотя про развод родители уже забыли и вспоминали его, как забавный эпизод.
На работе всё шло своим чередом. Беспокоил только отказ, полученный от ВНИИГПЭ в признании поданной заявки на «Способ упрочнения деталей» изобретением, что могло осложнить отношение к работе в Главке и на Дарницком вагоноремонтном заводе. Поэтому он договорился с экспертом о собеседовании и убедил при состоявшейся вскоре встрече дать положительное решение.
«Собачий год», казалось бы, заканчивался успешно, но когда было торжественное собрание, в числе поощрённых Сергей не значился, зато отметили его молодую сотрудницу Нину и ещё двух коллег, не проявивших себя ничем особенным в прошедшем году. Но он к этому относился уже спокойно, руководствуясь мудрым изречением А.С. Пушкина: «Хвалу и клевету приемли равнодушно, и не оспаривай глупца».
В связи с приближением Нового года никаких празднований в лаборатории не готовилось, да и коллектива уже не было, ибо каждый успел себя проявить, в том числе по отношению к Сергею, с негативной стороны. Взяв накануне отгул, он уделил его к подготовке семейного торжества, на которое были приглашены тесть с тёщей. С Надеждой Николаевной он сел рядом, как с боевой подругой и, провожая Старый год, они с удовлетворением вспоминали судебные перипетии и удачное завершение тяжбы. Вспомнил Сергей также добрым словом судью Ольгу Николаевну Ляпичеву и даже Бориса Николаевича Ельцина, который, наверняка не зная о нём, но вольно, или невольно, помог ему.
Для Сергея Б.Н. Ельцин даже стал «кумиром», поэтому, когда после завершения «пятилетки пышных похорон» началась очередная ППП (перестройка, перестрелка, перекличка, как острили в народе), затеянная новым Генеральным секретарём ЦК КПСС М.С. Горбачёвым, названным «Мишкой меченым», а потом из-за спонтанного выступления Бориса Николаевича в 1987 г. на октябрьском пленуме ЦК КПСС, вакханалия по его шельмованию, он не верил наветам и байкам про про него, вроде «падения пьяным с моста». В начавшейся вскоре избирательной компании по выборам в Верховный Совет СССР, Сергей активно поддерживал Б.Н. Ельцина, расклеивая собственноручно написанные листовки и участвуя в митингах. Ему даже в страшном сне не поверилось бы, что сотворит его «кумир» со страной менее, чем через десять лет, и как круто изменит жизнь не только собственную, но и всего народа.

***

Часть IХ. Эпилог. Десять лет спустя.

Получив моральное удовлетворение от победы в судебной тяжбе, Сергей долго не мог найти приемлемый вариант обмена комнаты. Имеющаяся после отселения соседей полнометражная двухкомнатная квартира казалась уже «раем» и в результате ряда промежуточных обменов ему удалось выменять в своём доме для родителей жены двухкомнатную квартиру с магическим номером «14», отдав за неё к их «полуторке» злополучную комнату с дальним прицелом оставить потом за собой, где сам и прописался. Теперь уже Надежда Николаевна, вышедшая на пенсию, помогала по уходу за Настей, Людмила устроилась на интересную работу во врачебно-физкультурный диспансер психотерапевтом.
Удачно всё складывалось у него и на работе. Начавшаяся перестройка дала права трудовым коллективам выбирать своих руководителей и Сергей торжествовал, когда Баулин даже не стал пытаться удержать руководящее кресло, а тихо ушёл на пенсию. Правда, обидчик Барков дорос до секретаря обкома партии, оставшись не отомщённым. Зато одно из изобретений Сергея было продано за границу по лицензии, а ему выплатили шесть тысяч долларов перечислением на счёт во Внешэкономбанке. Этих денег хватало, чтобы окончательно решить жилищную проблему к моменту, когда Илья вырастет и обзаведётся собственной семьёй.
Став уже заведующим лабораторий, он не угомонился и, часто приезжая в служебные командировки в Москву, приходил на Пушкинскую площадь, где по вечерам собирались представители разных общественных движений. Это было насыщенное событиями время. Ставший Президентом СССР М.С. Горбачёв открыл «ящик пандоры», дав простор политическим дискуссиям об устройстве страны, хлынувшим на неподготовленные умы. На её волне оказался растоптанный было Б.Н. Ельцин. Хотя народные массы, в том числе и Сергей, поддерживали его, но чувствовалось влияние «закулисы», умело руководившей процессом, закончившимся, так называемым, ГКЧП и его провалом.
19 августа 1991 г. Сергей, выйдя рано утром на балкон своей квартиры, увидел внизу растянувшуюся колонну военных грузовиков с солдатами внутренних войск. Включив радиовещание, он услышал об отстранении от власти М.С. Горбачёва по состоянию здоровья, но, не веря государственным СМИ, стал слушать «Радио Свободы», следя за событиями в столице. Если бы он тогда был в Москве, то непременно оказался среди защитников Белого Дома возле Б.Н. Ельцина.
А, после избрания недавнего «кумира» Президентом России, началось прозрение и разочарование в нём. При «гайдаровской шокотерапии» мгновенно оказались обесцененными рублёвые вклады Сергея и «заморожен» валютный счёт во Внешэкономбанке. Сергей потерял намного больше, чем была рыночная стоимость полученной, благодаря жалобе тёщи, комнаты. Не хватало денег даже на жизнь и стоило больших усилий, чтобы вновь встать на ноги. Но уже весной 1993 года он, будучи в Москве, шёл в колонне «Трудовой России» скандировавшей: «Банду Ельцина под суд!». Сергей на всю жизнь запомнил, как в годовщину рождения вождя пролетариата В.И. Ленина шагал с протестующими по Красной площади к Мавзолею через оцепление омоновцев, ждавшим с дубинками команду «фас!», а на улице ХХV Октября стояли пожарные машины с расчехленными брандспойтами и грузовики с солдатами. Он себя ощущал пролетарием, готовым взять в руки булыжник.
А в это время Барков уже стал заместителем главы администрации Свердловской области и был награждён орденом "За заслуги перед Отечеством".