Вкусная ручка

Недалеко от дома, в котором я жил в детстве, стояло несколько бараков. С пацанами, жившими в бараках, мы периодически дрались. Мы, это те, кто жил в четырех рядом стоящих двухэтажных кирпичных домах на десять квартир каждый. Противник звал нас «Кирпичи», а мы их «Бараки». Обычно для драки происходила мобилизация всех имеющихся в наличии сил. На нейтральной территории, чаще всего в лесополосе, собиралось человек по десять-пятнадцать с каждой стороны, и происходила грандиозная драка. Стенка на стенку. После драки, как правило, наступало длительное перемирие, во время которого бывшие враги могли спокойно гулять по чужой территории. До следующего обострения отношений.

Среди живущих в бараках детей были двое отличавшихся своим поведением от основной массы сверстников. Первым был небольшого роста, худенький, серьезный паренек со странной и непонятной кличкой «Хозя». Хозя был знаменит тем, что во время периодически происходивших баталий ему всегда доставалось первому. И, почему-то, всегда много. Но он никогда не унывал, никому не жаловался и не ревел. Размазывая по физиономии грязной ладошкой пущенную ему кровь, Хозя громко кричал «Наша взяла!». Даже когда поверженный противник убегал от нас, мы слышали на бегу Хозино «Наша взяла! Все равно наша взяла!». У нас во дворе его любили. Во время перемирий, когда он забредал на нашу детскую площадку, Хозю охотно принимали в коллективные игры.

Вторым был Селиван. Вова Селиванов. Это был тихий, пухленький мальчик с приторной улыбкой. Контактный и общительный. Во время драк ему никогда не попадало. Перед началом битвы, он всегда стоял в самых задних рядах противника и вперед не стремился. Селивана не любили. Ни мы, «Кирпичи», ни «Бараки». Он всем детям пакостил, как только мог. Просто так. Ни за что. С елейной улыбкой на пухлых губах. Если Вова брал у кого-нибудь новую игрушку, чтобы «посмотреть», она в его руках почему-то сразу ломалась. Будто случайно, он мог толкнуть приятеля в лужу. Очень умело стравливал между собой своих же товарищей, а когда они начинали драться, отходил в сторонку и, улыбаясь, следил за развитием событий. Когда его соседу по бараку Витальке подарили на день рождения большой, красивый барабан, Вова подошел к нему и вкрадчиво спросил:
- А ты знаешь, что у него внутри?
И стал что-то нашептывать доверчивому пареньку на ухо.
Чуть позже поганец, радостно щерясь, смотрел, как Виталька плачет, стоя над им же самим порезанным перочинным ножиком барабаном. В барабане не было маленького живого человечка, о котором ему сказал Вова. Там вообще ничего не было.
Как-то Селивана случайно укусила пчела. В ладонь. Он подходил ко всем подряд и показывал свой кулак.
- Смотри, какой у меня кулак красивый, - говорил он. – Надо поймать пчелу, посадить на руку, она ужалит и у тебя тоже будет такой же красивый кулак! Теперь все так делают! Очень дельный совет!
Правда, в тот раз ни одного дурака он не нашел.

Я тогда учился в первом классе. Наступили зимние каникулы и, проснувшись по привычке рано, я вышел на улицу гулять. Погода была тихая, но морозная. Температура была явно ниже двадцати градусов. Вышел я из дома рановато. Никого из приятелей пока не было. Одиноко побродив по нашему двору, я подошел к окну Юрки Ерохина и крикнул:
- Юрка! Выходи гулять!
В окне сразу же показалась взъерошенная Юркина голова, которой он кивнул, давая мне понять, что сейчас выйдет.
Пока я ждал Юрку, в наш двор случайно забрел Селиван. Видимо, он тоже вышел слишком рано, и в их дворе также никого не было. Он подошел ко мне и, с елейной улыбкой на круглом лице, сказал:
- А ты знаешь, что дверные ручки от мороза становятся сладкими? Так же как и рябина! До мороза она горькая, а после мороза сладкая!
Дверные ручки в домах тогда были исключительно стальными.
Селиван старался зря. Год назад я, по глупости и наивности организма, уже пробовал на вкус дверную ручку. И самый кончик моего языка остался на ней. Только Селиван об этом ничего не знал. Я сделал вид, что заинтересовался его словами, но никаких действий не предпринял.
Тогда Вова подошел к ближайшей двери и, встав так, чтобы мне не был виден его язык, сделал вид, что лизнул ручку. По выражению его физиономии можно было сделать однозначный вывод, что Вова только что в достатке испил божественного нектара. И на него сошла великая вкусовая благодать.
Он ждал, что я сразу последую его примету, но я пока не торопился. Тогда Селиван опять демонстративно высунул на всю длину язык и, встав ко мне спиной, потянулся им к ручке. Тут, сделав вид, что поскользнулся, я, будто случайно, толкнул его локтем в спину. Большой, мясистый язык Вовы сразу же примерз к ручке. Основательно. И не кончиком, как у меня год назад, а довольно внушительной по размеру поверхностью.
- Вот теперь вижу, что она действительно вкусная! – со смехом сказал я. – Ты только всю не сгрызи! Оставь маленький кусочек! На пробу..
Ответить он не мог. Язык у него был занят. Вкусной ручкой. Сильно выпучив глаза, Селиван мычал и показывал пальцем на дверную ручку. Или на свой язык. Понять мне было трудно, а объяснить примерзший был не в состоянии. В это время вышел на улицу Юрка. Вышел, и сразу же увидел замершего в неестественной позе Вову. Ерохин подбежал к окнам дома поближе и стал громко кричать:
- Пацаны! Пацаны! Выходите быстрее! Селиван к ручке примерз!
Нехороший мальчик до этого успел напакостить почти всем живущим в нашем доме ребятам. Поэтому толпа собралась быстро и ликовала, как могла. Все радостно комментировали столь интересное и знаменательное событие. Между присутствующими стали возникать споры, чем должно закончиться происшествие. Половина участвовавших в споре считала, что часть языка непременно останется на ручке и его владелец станет на всю оставшуюся жизнь шепелявым. Другая часть придерживалась мнения, что сердобольный дядя Ваня, к ручке двери которого примерз язык Селивана, отковыряет ручку фомкой и отпустит Вову с торчащей изо рта железкой на все четыре стороны для покаяния в совершенных пакостях. Пока шли споры, из дома вышел наш авторитет Володя Мамонт и, подойдя к толпе, поинтересовался, в чем дело.
- Сказал мне, что ручка вкусная от мороза, да сам и примерз! – ввел я его в курс дела, показывая пальцем на примерзшего.
- Ну, раз вкусная, то значит сейчас ему хорошо! – философски заметил Володя.
Мамонт подошел вплотную к Селивану и прямо ему в ухо, громко, как глухому, сказал:
– Ты растопырь руки пошире и маши ими как птица крыльями! Как только взлетишь, язык сразу отлипнет! Обязательно! Теперь все так делают! Очень дельный совет!

Никто не выражал желания хоть как-то помочь Селивану. Ни одна душа. И стоять бы так ему до того момента, когда бы дверь, выходя, открыли. В этом случае часть языка должна была обязательно остаться на ручке. Причем, дверь открывалась наружу, поэтому, прежде чем язык оторвет от ручки, страдалец должен был не слабо получить дверью по морде. Ведь убрать ее он не мог! Только, на его счастье, крик Юрки слышали не только ребята, но и взрослые. Мать моего друга, тетя Нина, увидев и оценив обстановку, вышла из дома с большой алюминиевой кружкой и стала лить на ручку теплую воду. Когда язык пакостника отлип, Вова рухнул на снег. Глаза его так и остались в выпученном состоянии, а сильно распухший от длительного прикосновения к вкусной ручке язык, плохо помещался во рту.
- За что боролся, на то и напоролся! – подвел итог Мамонт и мы, уже не обращая на Селивана внимания, пошли гулять.