"Люция"

Тихо было на безлюдных улицах в эту ночь, и только ветер уныло завывал, носясь по городу. Он стучался в окна, но его никто не слышал: люди радостно отмечали приход очередного Нового года, и ветер от злости протягивал свою худую, с длинными ногтями, руку и бессильно, яростно царапал девственно-прозрачное стекло. Но потом, когда все оно покрывалось едва заметной паутинкой трещин, ветер каждый раз одумывался и на мгновение касался потрескавшимися губами исцарапанной поверхности – и на окне расцветали снежные бутоны роз, окруженные витиеватыми узорами. И ветер несся дальше, завывая все жутче, словно бы поя себе под нос одному ему понятную песнь.
Но внезапно к его вою присоединился тихий стон из глубины нежилого дома. Он был черным и весь покрытый копотью, темным пятном выделяясь среди всей снежной, искристой белизны. Стон повторился, и ветер, небрежно открыв костлявой рукой полусгоревшее окно, проник внутрь, следуя на голос. Оказавшись ближе, ветер различил тонкие, детские нотки. Плакала девочка.
И правда, в одной из комнат, в углу, за обуглившимся обрубком, который некогда был сервантом, сидела рыжая, конопатая девчушка, кутавшаяся в лоскутный, цветастый плед. Яркое, плачущее пятнышко посреди холода и боли.
Ветер едва заметно коснулся рыжих волос: ему почему-то казалось, что, тронув это яркое пламя, ему самому станет хоть чуточку, самую малую чуточку теплей.
Девочка вздрогнула и подняла свои огромные глаза, полные буйной зелени, на вошедшего.
-Вы кто?- она внезапно улыбнулась, словно и не плакала минуту назад.
-Ветер,- прошелестел он ей в ответ, и каждая буковка слетала с его разбитых губ ледяной иголочкой.- Что ты здесь делаешь?
-Плачу,- серьезно ответила она.
-Зачем?
-Мне жалко.
-Чего?
-Почему ты все время спрашиваешь меня? И кто ты вообще такой? Хочется мне плакать, может, у меня настроение плохое, или еще что-нибудь.
-Сегодня нельзя плакать. Сегодня – праздник…
-Тогда почему, вот скажи, почему ты носишься тут вокруг?- девочка обвинительно ткнула пальцем в ветер, и его губы слегка дрогнули, собираясь…нет, это невозможно – чтобы он улыбнулся!- И только не отрицай! Я слышала, как ты там завываешь. Тебе что, делать больше нечего?
-А что я еще могу? У меня нет дома. Я ветер, свободный и бездомный. И никто меня не пускает.
-Ты стучался?
-Много раз.
-А я…- внезапно произнесла девочка, смутившись.- Плачу я потому, что жалко этих людей. Ведь здесь кто-то жил. А тут бац!- и огонь всех съел. Ну что за несправедливость, а? Прямо под Новый год.
-А хочешь, я их верну?- прошелестел ветер.- На одну ночь.
-И они отпразднуют.
-Отпразднуют.
-А давай!- девочка подскочила, и с ее узких плечиков слетел плед. Она была в одном платьице, ярком, как и она сама.- Возвращай, Люция!
Прошло мгновение, другое, и вот сначала неясно, силуэтами, а потом все более уверено стали проявляться фигуры. Дом наполнился красками, так, словно и не было никогда пожара, словно все живы-здоровы. И вот уже по комнатам торопливо носились люди.
Шум, гам. Суета.
Прерывает ее на краткие двенадцать ударов – часы, раздаются громкие, на всю улицу, поздравления, и бокалы звонко ударяются друг о дружку. А из соседних домов пораженно кто-то высунулся, не веря своим глазам: дом-то ожил!
Но все проходит. Прошла и эта ночь, и тихо истаяли все краски, вернулась закопченная комната, обугленный сервант и девочка. Хотя нет, это стояла девушка, двадцатилетняя, рыжая, конопатая девушка, произнесшая:
-Спасибо, Люция. Теперь им не грустно.
-Как ты меня назвала?
-Люция. Ты же она, правда? Ну-ка, посмотри на свои руки.
Изящные, матово-бледные. Женские. Вместо кровоточащих ран – пухлые губки, искрящиеся блеском, словно снег.
-Теперь я могу больше не приходить. Они счастливы.
-Кто ты? И где ты живешь?
Но девушка уже и след простыл, а удивленная Люция вместо завываний затянула тихую, мелодичную песенку, слова которой давно позабылись и ей. Наступил Новый год.