Антонина Сергеевна БЕЛОХВОСТОВА. Воспоминания

Антонина Сергеевна БЕЛОХВОСТОВА.

МОЁ ВСТУПЛЕНИЕ. А.С.Белохвостова сейчас на пенсии, живёт недалеко от станции Становой Колодезь, в деревне Красная Заря, которой нет на карте. Учителю географии – 85 лет! Я помню, что в школе она всегда была в весёлом, приподнятом настроении, никогда не повышала на нас, учеников, голос, часто рассказывала на уроках какие-то житейские истории. При этом мы были для неё не школьниками, а равновозрастными собеседниками, которым она могла доверить и какие-то тайны. И в 85 наш кумир остаётся всё такой же молодой и красивой: да, можно по-хорошему позавидовать её жизнелюбию, мудрости, такту, умению не осложнять жизнь! Поэтому в 85 я желаю Вам, Антонина Сергеевна, здоровья, оставаться такой же жизнерадостной, долгих лет и мира!
Об одном уточнении: в своём очерке «Обретение Рубежа», изданном в начале 2009г, я ошибочно «присвоил» Антонине Сергеевне фамилию Бухвостова. В «грех» меня ввела артистка Белохвостикова: я почему-то решил, что фамилия моей учительницы отличается более существеннее… . Стареем!
Запись на диктофон нашей беседы с А.С.Белохвостовой я осуществил 14 июня 2008 года. Через год на бумагу рассказ учителя перевёл мой сын, Александр Васильевич, внося при этом какие-то редакторские правки. Итак:

РАССКАЗ А.С.БЕЛОХВОСТОВОЙ О СЕБЕ, О ВРЕМЕНИ.

В.И.Агошков, далее – В.И.: – Антонина Сергеевна, Вы обещали мне, что будете сегодня очень долго рассказывать. Так давайте же начнём с самого начала: где и когда Вы родились, как складывалась жизнь?
Антонина Сергеевна, далее – А.С.: – Родилась я в деревне Оловянниково.
В.И.: – Поясните, пожалуйста, что Вы знаете о своей родной деревне?
А.С.: – Сейчас это с.Калинино, а о деревне я вопросы задавала ещё тётке своей, когда приезжала к ней в Севастополь. Говорю ей: «Тётя Лиза, а почему Волниково и Оловянниково»? Тётка моя, Грибакина Елизавета Андреевна, по мужу – Адамская, была учительницей, начала преподавательскую деятель-ность в 1902 году. Она была из простой крестьянской семьи, рано осталась сиротой. У её деда была родственница в монастыре, и эту семилетнюю девочку Лизу бабки забрали в монастырь. Там она обучалась светским наукам, окончила Орловскую гимназию, была очень способной. В её аттестате было написано «девица Грибакина Елизавета, дочь Андреева, успешно при примерном поведении окончила Орловскую гимназию», а в графе «социальное происхождение» было написано «мужицкого сословия».
Несмотря на «мужицкое сословие», её устроили на работу в церковно-приходскую школу учительницей при монастыре. Потом это учебное заведение стало известно как 35 школа. Елизавета Андреевна была как-то связана с политическими партиями, распространяла литературу, вела пропаганду. Некий учитель Егоров занимался аналогичной деятельностью в Змиёвке, и они были связаны. В 1905 году двух мужчин у нас – это Ноздрин Иван Ильич и Голиков Иван Петрович – и тётушку нашу забрали и отправили в Архангельск. В Архангельске она пробыла два года. И всё, что она знала, рассказывала мне в 1940 году, что, якобы, был такой помещик Оловянников. Ну и, вроде бы, мужики кольём и дубьём выпроводили этого помещика, а деревня стала Вольниково – в данном случае, производное от слов «вольница», «вольные». Вот так, дескать, стали крестьяне там вольными.
Интересно, что всё население в этой деревне было однодворческим. В последнее время я выяснила, кто же там жил: 12 домов были Грибакины, кроме того – Первых, Старых, Третьяковы, Верижниковы, Ноздрины и Канатниковы – всего более 120 домов. Деревня была очень большая. В 30-х годах прошлого столетия образовался там первый колхоз «Доброволец», а потом здесь же возникли колхозы «Передовик», «Молотов». Затем колхозы объединили, и появился колхоз имени Молотова. На его территории была двухкомплектная школа с большим количеством учеников. Но центральным в этой округе было село Луплено, хотя по численности населения оно и уступало нашей деревне. Дело в том, что в Луплено заложили церковь, в 1911г. (1904!).
У нас есть такая семейная легенда: прапрадед наш – Зола, хотя все мы были Грибакины изначально. Грибакин сын Лукьян – от него пошёл род Лукьяновых; от сына Куприяна – Купрюхины; от сына Ивана – ему дали кличку Иванча, – Иванчины. А наш прапрадед – Грибакин: как-то он вынес пепел на дорогу, а кума Меланья ему говорит, мол, что ты как «попел» распылился, а он ей отвечает, что это не «попел», а зола. А у нас на деревне эти клички моментально подхватывали, так и стал прапрадед «Зола», а потом от него пошёл род Золиных. И сейчас ещё там эта фамилия живёт.
Внуков у прапрадеда было очень много: вот, соберёт он их всех и ведёт в кабак, чтобы им всем пряников купить, жамок всяких. Юморист был: привяжет за ниточку монетку, тянет её, приговаривая, что, мол, не хочешь в магазин идти, внукам моим покупать угощение, а сам тащит её за ниточку… . Внукам – забава, любили они его очень. Ещё помню, что прапрадед был атеистом рьяным. Он хорошо знал Библию, и вечно спорил с попом – отцом Владимиром. И вот однажды случилось нечто необъяснимое, чуть ли не путешествие во времени. «Окаянный», как тогда говорили, прапрадеда увёл, через ров перебросил. У прапрадеда был двухэтажный дом, возле него – мост.
Стали как-то мост ремонтировать – накат менять. И урядник говорит прапрадеду: – «Павел Петрович, ты покарауль, пожалуйста, а то накат ещё не закреплён, кто поедет вдруг, может провалиться». Ну, а прапрадед – да ладно, мол. И вот он лежит, не спит, у себя на балконе, как вдруг подъезжает на тройке становой пристав. Прапрадед ему с балкона:
– Ваше благородие, нельзя тут ехать!
– А где проехать? А-а-а, это ты, Павел Петрович? Укажи, где проехать.
– А вот, Ваше благородие, через проулок, а там мостик есть.
– А ты проводи! – Прапрадед в одних валенках, в подштаниках, в шубе, шапке – в типичной одежде старика того времени, который что-либо караулил ночами. Сел, говорит, на облучок к нему: – «Ваше благородие, там мосточек-то узкий, надо бы одну лошадку-то отстегнуть!». А пристав как кнутом щёлкнет – и перескочил. Дед только и успел сказать «свят-свят-свят!», как оказался на круче с каменным верхом. Оглянулся – ни лошадей, ни пристава. В доме деда жили ещё его четыре невестки, каждое утро он будил их коров доить. А тут невестки проснулись, а коров уже гонят. – «А где же тятечка? – переглянулись они. – Ну, быстрее коров доить, выпускать стадо…». Смотрят, идёт он по проулку: весь мокрый, в росе – ни жив, ни мёртв. Пришёл домой и старшему сыну – моему прадеду, говорит, чтобы тот привёз ему немедленно отца Владимира, так как нужно с ним поговорить. Прапрадед лёг на коник – деревянный диван, всех выпроводил и исповедовался батюшке. И о чём они говорили – неизвестно. Ясно, что прапрадед поменял своё отношение к Вере, в грехах своих перед батюшкой каялся. Вот такая история приключилась... .
Возвращаясь к разговору о деревне, скажу, что д.Волниково постепенно разрасталась. Например, у нашего прадеда было пятеро сыновей, соответ-ственно, пять невесток, дети – как им под одной крышей жить? Начали делиться. На сходе община выделяла места под застройки. Наши получили четыре надела: на старом корне остаются, а дядя Василий получил надел в конце Волниково, Зола – около Церкви, Иванча – на той стороне деревни.
А тут делятся Канатниковы, Первых-Первовы. Им даётся надел, который назвали «Нагорный». Там сначала появились 3 дома, потом – 7, и вот когда я работала в Лупленской школе, уже было 12 домов. Сейчас, кстати, осталось 3.
Мой отец, Сергей Андреевич Грибакин, окончил с отличием церковно-приходскую школу. Его хотели направить в Сорочьи Кусты агрономом. Мама моя из рода Первых – Дарья Павловна. Рукодельница была из рукодельниц. Вот, например, посмотрите, на её ковёр ручной работы. В семье родилось четверо детей, я была старшей – 1924 года рождения. Вторым родился брат Пётр – 1926 г.р.; Виталий – с 1928 года; сестра – с 1931 года. Все мы получили в советское время высшее образование. Я окончила Орловский госпединститут. Брат сначала окончил Железнодорожный техникум, затем его послали на работу на Урал, а с Урала – в Новосибирский институт военных инженеров транспорта. Второй брат учился в Воронежском зооветеринарном институте. Сестра – в институте в Курске, по библиотечному делу.
Я окончила Орловскую среднюю школу №10 в 1941 году, выпускной мой совпал с началом войны. Помню, мы вышли на Красный мост, встречали солнце. Утром, в 11 часов мы с одноклассниками собирались в Андриабуж отмечать выпускной, но объявили войну. И 26 июня мы уже провожали ребят наших на фронт. А нас райком комсомола распределил по заводам, меня – на завод имени Медведева. Сразу предупредили: брак допустишь, будем судить по законам военного времени. И там я проработала до 3 октября.
Пришли в этот день на завод, а нам приказ – на упаковку. Оборудование упаковывали, грузили на тягачи, тягачи, в свою очередь, отвозили на вокзал – и всё это на платформах так и осталось. В 14.00 нам сказали: «Быстро собраться, зайти в завком получить эвакуационное свидетельство – и на вокзал!». В 15.00 мы подбежали к Красному мосту, а по нему уже немецкие танки, которые вверх стреляли, наверное, для устрашения. Помню, видела взрыв на том месте, где сейчас редакция «Орловской правды», загорелся пивзавод, где теперь Трансагенство. И мы еле выбрались на ул. Володарского, где рынок и общежитие учётно-кредитного техникума. Сюда мы прибежали – и всё… . Немцы заняли Орёл. Начались холода, мы пытались выбраться из города по два-три человека в сторону села Лаврово. Помню, шли на Покров – 14 октября – снегу навалило много, мороз. И что запомнилось: на подходе к Лаврово мы наткнулись на окопы наших… лежат красноармейцы, винтовки…
Жуткая картина. И кто их потом похоронил, куда их дели – не знаю до сих пор, в той стороне я больше ни разу не была. В итоге, я оказалась в родной деревне Волниково, и здесь пережила 22 месяца оккупации. В Германию меня не угнали только лишь потому, что, как по поговорке: не было бы счастья – да несчастье помогло. Заболела туляремией – это страшный мышиный тиф: железы все пораспухли, волосы повыпали. Очень долго шла на поправку. В конце мая 1943г, уже перед освобождением, немцы снова приехали в деревню, чтобы набрать людей для отправки в Германию. Набрали нас, молодёжи, – 20 человек, а надо было немцам – 15. Ну и как выбрать? Сход решил жребий тянуть: написали на бумажках – «В Германию», а некоторые бумажки оставили чистыми. Кинули эти бумажки в шапку, собралось начальство, стали тянуть. А у нас урядником был Студенников Фёдор Семёнович. Он когда меня увидел, то решил, значит, за меня свататься. Так вот, этот Фёдор держал в руках ту самую шапку.
– «Следующий!» – я руку запустила в шапку, а он мне в ладонь, чувствую, талончик суёт. Я не пойму, в чём дело, бумажку эту взяла, в сторону отхожу, разворачиваю – пустая! Сама не верю – к маме на колени упала. Тут женщины вокруг: – «Ой, Тоня, ты счастливая!». А буквально этим же вечером он с каким-то начальником приехал ко мне свататься. А мама моя, хотя и неграмотной была, но женщиной в то же время очень тактичной, вежливой, культурной, говорит ему: – «Фёдор Семёнович, слышишь, как громыхает, война идёт. Когда успокоится всё, тогда и приходи. Тем более что на дворе – июнь месяц – самая голодовка, давай до осени подождём!».
Надо отдать ему должное: он не приставал – ничего, очень корректно себя вёл. Я ему благодарна, что не угнали меня в Германию. Кстати, некоторые наши девчата, которых угнали, сбежали в Белоруссии, и по болотам возвращались обратно в деревню. С ними и я могла бы быть.
Тут – освобождение! 30 июля 1943г наши пришли: дождь, туман, грязь – жуткая. Ночью проехал последний немецкий обоз по мосту. А мы-то около моста жили. В подвале кадки с песком насыпали – фашисты же бросали в подвалы гранаты. А ложились мы сами, накрываясь подушками, перинами так, чтобы в случае чего перо в подушках, перинах нас спасло. Кто-то нам подсказал, что так можно защищаться от осколков. А ребят-то, моих братишек, не удержишь – одному было 13, другому – 14 лет, выскочили из подвала, кричат: – «Наши, наши!». Мы тоже вышли им навстречу: смотрим – звёздочки, шлемы, погоны. Они нам – где немцы? Ну, ребятня – тут как тут: рассказали, где немцы, в Берёзовом лесу за церковью были власовцы, на самой церкви – прикованный цепями пулемётчик немецкий. А по нашему мосту, где ещё прапрадед с лешим повстречался, прошла «Катюша» – зачехлённая, тихо-тихо прошла. От Берёзового леса, где власовцы были, только пенёчки остались. До моста 50м не доехали немецкие «Тигр» и «Фердинанд». Артиллерийским огнём уничтожили и пулемётчика на церкви. 5 августа 1943г освободили город Орёл.
Я сохранила все свои документы: паспорт, комсомольский билет. Поехала я и ещё две девушки в райком комсомола. Там нас встретили, конечно, очень неприветливо: «немецкие шавки», а если девочка более-менее симпатичная, то смотрели так, что… Сказали, мол, идите сначала в НКВД, там подробно опишете, как проводили время в оккупации, что делали и т.д. А когда мы вышли из райкома, то встретили нашего бывшего директора Лупленской школы Курдюмова Павла Герасимовича, в которой мы учились до 7 класса.
– «Девочки, Тоня, Шура, Юля, вы куда направились?» – спросил он нас. Мы ему: так, мол, и так. Постойте, говорит, посидите, меня здесь подождите. И он пошёл в РОНО, а нас в приёмной оставил. Смотрим, дверь открывается:
–«Заходите! Давайте ваши документы. Пойдёте работать к Курдюмову, он будет отвечать за вас. Но будут ещё проверять, достойны ли вы. Пишите заявление». И так мы оказались учителями Лупленской школы. Начали сначала собирать по деревне, что у кого сохранилось: учебники, парты, стулья, карты. Учебный год начали с 1 октября. Помню, во что же были только ни одеты наши ученики: кто в немецкой шинели, кто – в нашей, кто – в каком-нибудь ватнике. Собирали в округе топливо: в школе установили «буржуйки», которые стояли прямо посреди класса. Топливо – торф – возили из Казиновки и Нагорного. Урок пройдёт – 35 минут, и ребятишки по очереди возле этой «буржуйки» отогревались. Вот таким мне запомнился первый учебный год.
В.И.: – Антонина Сергеевна, а как Вы с мужем своим познакомились?
А.С.: – Петра Максимовича сразу после демобилизации в декабре 1946 года направили к нам в школу учителем немецкого языка. Он переводчиком был в своей воинской части, язык знал хорошо. В феврале 1947 года мы расписались, стали жить в доме у моих родителей. В 1948 году у нас родился сын Юрий, а в августе 1952 года я защищала диплом «вместе» со вторым сыном Игорем, который родился в сентябре. После окончания института я пришла на работу в школу в Становой Колодезь. Мне сначала было робко как-то, опыта, чувствовала, было ещё маловато. Да тут одна Полякова Ольга Герасимовна чего стоила – ас своего дела, другие учителя… . Рядом с такими профессионалами боялась опростоволоситься, как говорится.
Да много можно учителей заслуженных вспомнить. Например, Прасковья Никаноровна Фёдорова – учитель математики. Была очень грамотным, знающим специалистом; умела руководить коллективом, но в то же время отличалась, как бы это сказать, строптивостью. Была очень властной женщиной, не признающей компромиссов: уж если что решила, то обратного хода никогда не давала, даже если при этом потом сама признавала, что решила что-то ошибочно. Коллектив у нас по-разному менялся: и проходимцы были, и настоящие патриоты, энтузиасты, великие в своём деле люди.
Леонид Алексеевич Ребров! Слепой человек с «коричневыми» надрукав-никами, а как он школу поднял в эстетическом отношении: первые премии брал и в районе, и в области по вокальным, хоровым, историческим, самодеятельным конкурсам. Ребята его очень любили. Работать в этой школе было трудно: и ремонты делали, и пристройки две возвели – всё ведь руками учителей, учеников… .
В.И.: – Антонина Сергеевна, не помните, как отца моего, Ивана Петровича Агошкова, арестовали?
А.С. – Вот этого я не помню.
В.И. – Ну, а Вы знали, что его арестовали?
А.С. – Да, конечно!
В.И. – А что тогда говорили о причинах ареста?
А.С. – Да по тем временам достаточно было кого-нибудь послать к чёрту, чтобы оказаться под арестом. Писали доносы друг на друга. В Казиновке был такой случай: жил сапожник Иван Афанасьевич – хромой, инвалид детства, но кто-то дал ему кличку «Сталин». Идут бабы из города, а одна женщина сапогом натёрла себе ногу. А сапог этот как раз Иван Афанасьевич ремонтировал. И вот женщина идёт и приговаривает: «Вот, чёрт бы его взял, этого «Сталина» – всю ногу из-за него растёрла, идти не могу!». На второй день «чёрный ворон» приехал за ней. Кто-то донёс, шли ведь все с поезда и все, вроде как – свои… .
Это благо, что она была беременной, да ещё дома у неё полуторагодовалый ребёнок. Плюс – председатель поехал и рассказал, что, дескать, вышло недоразумение – это у нас тут вот этого инвалида кто-то прозвал «Сталин». Ну, и эту женщину несколько суток продержали и отпустили потом. Так стали докапываться, кто Ивана Афанасьевича прозвал «Сталиным»!
В.И.: – Отца моего два месяца под арестом держали как кулака: я нашёл документы – с 17 января 1939 по 19 марта 1939 года.
А.С.: – Это в 39-м, а если бы в 1937, то, скорее всего, расстреляли бы… .
В.И.: – А в Нагорном кто из старожил остался?
А.С.: – Остались Верижников Александр Ефимович, Первых, в Заре осталась Юры Первых сестра Рая. Ну, а у меня семья – просто педсовет: Пётр Максимович – стаж работы в школе 40 лет, у меня – 50 лет, а дочь Елена, которая родилась в июле 1958 года, сейчас в Мценске завкафедрой. Муж её был деканом факультета, сейчас на пенсии, но ещё работает там же преподавателем. Володя, внук, в нашей школе работает уже 15 лет… .
Я ведь ещё 30 лет была пропагандистом, и вот у меня был один очень интересный слушатель. В последние годы, конечно, более всего было моих бывших учеников разных выпусков, коммунисты в основном. Выделялся Яков Трифонович Тиняков, который был уже к тому времени довольно пожилым мужчиной, за 60. Дочь его, Наталья Яковлевна, работала учительницей в Лупленской школе. Он был таким, знаете, тонким политиком, себе на уме, с хитрецой. Вот выходим с ним из школы, а он так издалека:
– «Школа… – Храм Божий, а Храм-то этот основал Тиняков Максим Александрович…» . И молчит. А ещё во время оккупации, когда у меня было осложнение на ноги после тифа, у нас в доме в Волниково приютилась семья Стебакова Василия Петровича, по-уличному – Волчковы, Волоковы. Помню, читаю я лёжа, а он подходит: – «Что читаешь?».
– «Робин Гуд». Он отнимал деньги у богатых и раздавал бедным».
– «Эх, Сергеевна, и у нас такие были. Жил в наших краях помещик Максим Александрович Тиняков, и было у него два сына. Один сын – умница, хозяин, а другой – шалопай. Отец его направил в Петербург учиться, а он там с партией какой-то связался. Отец с братом дома работают, рук не покладая, а этот как приедет – то овцу кому отдаст, то тёлку, то сено и т. д. Намаялся с ним Максим Александрович». …И вот мне Яков Трифонович говорит:
– «Да, был у нас здесь умный хозяин – Максим Александрович: владел лошадьми, занимался подрядами при строительстве здешней железной дороги. Сдавал в аренду лошадей вместе с работниками: возили щебень, лес, шпалы. Однажды его конюх, который выгонял лошадей «в ночное», нашёл какой-то саквояж и привёз его хозяину. Максим Александрович сказал, что пока, мол, иди, работай, а вечером откроем и посмотрим, что там. Вечером – открыли, а в саквояже бумаги какие-то.
Максим Александрович, видимо, разобрался, что там были за бумаги – человеком, повторюсь, он был умным очень. А конюх был, так сказать, с чудинкой. В общем, говорит этому конюху, что, дескать, дружочек, нас за эти бумаги с тобой могут под суд отдать, давай их с тобой сожжём, а на земельке поклянёмся, что ничего не знаем. На этом дело и кончилось».
А через несколько дней на столбе повесился чиновник, потерявший саквояж, в котором, как выяснилось, были бумаги и деньги по подрядам. Вот он из-за потери саквояжа, видимо, по пьянке, и повесился, так как рассчитываться с людьми ему было нечем. Дело завелось, опросили людей, но так ничего и не выяснили. Через какое-то время Максим Александрович покупает часть поместья с землёй в Домнино и Ракзино, ещё через некоторое время приобретает у помещика Татаринова землю в Хотетово. Потом купил триста десятин леса в Брянске. И вот этот Василий Петрович был у него то ли старостой, то ли управляющим – не помню точно – в Пирожково.
В.И.: – Ну, а власти, что ж, не заинтересовались, откуда у Максима Александровича вдруг появилось столько денег?
А.С.: – Да нет. Как у нас: работает человек, подряды берёт, лошадей держит – есть, мол, деньги. Домик Василия Петровича сохранился до сих пор – маленький такой – в Становом Колодце. Вот я ему говорю: – «Василий Петрович, а чего ты себе дом-то нормальный не построил?». А он отвечает, что если бы построил, то наверняка бы в 37-м году взяли бы. А ему тогда было уже за 70. Где-то он 1860г рожд., строительство в наших краях железной доро-ги помнил хорошо. Как-то зимой 1941г сидит он у нас в доме и говорит мне:
– «Тонечка, денежки того повешенного пошли у Максима Александро-вича в дело: развернулся он так, что присвоили ему звание купца высшей гильдии. Дворянина ему так и не дали, потому что мужицкого сословия был, но деньги он, в том числе, тратил и на благотворительность: жертвовал и на строительство железной дороги, и основал церковь, из которой потом школу сделали. Старший его сын, Дмитрий Максимович, умницей был, хозяином, а младший – Сашка – по ветру всё пускал… . И в итоге, отправил Максим Александрович его в Петербург, учиться. А он там с партийными какими-то связался. Дмитрий Максимович в это время женится на племяннице помещика Татаринова, которая была по происхождению своему из болгар. Максим Александрович стал уже хворать часто, помаленьку отходил от дел и передавал всё в руки старшего сына. Видимо, чувствовал Максим Алексан-дрович, что грех на нём висит: начал он поднимать вопрос о строительстве в Становом Колодце церкви, так как наш приход был в Хотетово. И на храм он пожертвовал очень крупную сумму, как сказал мне Яков Трифонович, который, как выяснилось, был внучатым племянником М.А.Тинякова. Когда этот купец умер, то похоронили его в склепе возле храма с почестями, при большом стечении народа, духовных, светских лиц. Когда началась революция, то Дмитрий Максимович уехал жить в Болгарию, а Сашка приезжал сюда раз, что-то раздавал, а потом снова укатил в Петербург.
И вот я как-то спрашиваю у Якова Трифоновича: – «Поддерживаете ли вы какую-либо связь с родственниками в Болгарии?». Он как-то замялся, но дал понять, что весточки уже от внуков Дмитрия Максимовича всё же бывают. //Вспомним, что училище с.Хотетово помещалось в доме помещицы Татари-новой – сестры господина Руцына – и ею поддерживалось. Д.М. Тиняков женился на племяннице помещика Татаринова, болгарке. Если Рутцен прототип тургеневского Рудина, то племянница-болгарка вполне могла стать героем романа «Накануне»! В России эти люди стали «лишними».-В.А.//.
В.И.: – Что-то интересное Вы хотели рассказать о Становом Колодезе… .
А.С.: – Читала я в вашей книге о том, откуда пошло название Становой Колодезь. Мне Василий Петрович Стебаков рассказал по этому поводу такую историю. Через село проходил тракт, по которому гнали колодников, то есть, закованных в колодки осуждённых. И здесь стояло два барака: женский – поменьше, и мужской – побольше. Кроме того, также здесь была специальная изба – «караулка», которая предназначалась для конвоя. Так вот, Становой Колодезь – это стан колодников, место, где останавливались колодники, которых гнали в Орловский централ, а затем – в Бутырскую крепость.
Помню, когда я лежала с осложнением на ноги после болезни у себя в доме во время оккупации, то эвакуированный к нам Василий Петрович много мне историй рассказал интересных. Так, возле Казиновского пруда есть источник, который испокон веков назывался источником Казанской Божьей Матери. Когда в 1948 году стал реализовываться план преобразования природы, то решили, в том числе, «преобразовать» и Казиновский пруд. Причём, отметили, что уровень воды в пруду поднимется, и источник будет затоплен. Местные бабушки, наиболее религиозные, с иконами вышли к рабочим, протестуя против такого «преобразования», которое приведёт к затоплению святого источника. – «Нельзя этого делать! – обращались бабушки к понаехавшему начальству, милиции, – беду на себя накличите».
Но кто-то из начальников пригрозил им: – «А ну, уберитесь отсюда, забыли, что ли, 37-й год? Завтра «чёрный ворон» приедет за вами».
Бабушки ушли, но сказали, что всё равно пруда этого не будет: Господь или Божья Мать этого не допустят. Так, в итоге, и случилось: верить, не верить – ваше дело, но это было. В общем, запрудили пруд, вода поднялась, источник затопила. Но буквально через небольшой промежуток времени – несколько месяцев – пруд этот сорвало, причём, две женщины при этом погибли. Оказалось, что геологи халатно отнеслись к своей работе, плотину построили на известняковых ямах: размыло её быстро и – прорвало.
В.И.: – Антонина Сергеевна, а где сейчас Ваши дети?
А.С.: – Юрий на пенсии, а Игорь – коммерческий директор завода им. Медведева. Сын Игоря работает тренером по дзюдо в спортивном обществе «Трудовые резервы», а дочь учится на третьем курсе медицинского института. Моя дочь Елена сейчас в Мценске работает заведующей кафедрой.
*