Август 1991-го. ПУТЧ (отрывок из повести не повернется время вспять...")

Из повести "Не повернется время вспять..."
Время! Я переворачиваю страницы твоей огромной тяжелой книги. Они шелестят по-разному. Одна шепчет что-то, другая криком кричит. Каждая окрашена по-своему. У каждого времени свой цвет, как цвет флага, под которым живет страна, народ, твои герои, Время.
Всем родителям мечтается о том, чтобы их детям жилось лучше. Но почему-то так получается последние два века, что в нашей стране ни одному поколению не удается миновать потрясений. Деды ровесников Валерия Басырова пережили Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Отцы и матери — Великую Отечественную войну. Наше поколение, как и наши родители, родились и жили под красным флагом в огромной мощной стране под названием СССР. Кто думал, что нам доведется увидеть ее развал? Мы бывали недовольны тем, что творилось в нашем государстве, мы шептались об этом на кухнях, потом громче говорили со страниц некоторых газет и журналов, кричали с трибун.
Когда на митингах Народ
свою выплескивает душу,
ему не затыкайте рот —
он говорит и хочет слушать.

Ему не затыкайте рот,
его послушайте вначале.
В Народе говорит Народ,
чтоб в кабинетах замолчали.
(В.Басыров)

Лето 1991 года. Мы с мужем в августе едем в Германию к друзьям. Документы на поездку оформляли около восьми месяцев. С огромным трудом, «по блату» взяты билеты из Ростова до Москвы и дальше, до Берлина. Да, время было такое, что не так просто выехать за границу… Но мы, наконец, едем! Двадцать первого августа выезд из Ростова в Москву. Там двадцать второго августа часов пять гуляем по городу и на Берлин! Утром девятнадцатого мой муж бежит на Дон искупаться. Навстречу — сосед.
— Слыхал, Мишку скинули! — возбужденно кричит он.
— Прораба, что ли? — интересуется муж. Нам газовики как раз тянули газ в это время.
— Ага, прораба! Прораба перестройки! Революция в стране!
Господи, и нам досталось! В Форосе арестован первый президент СССР Михаил Сергеевич Горбачев. Власть в руках ГКЧП. Неужели сорвалась наша поездка?! Кто-то нам сочувствует. Мы решаем все-таки ехать. Кто-то нам завидует — если уедут, останутся в Германии. Дураками нужно быть, чтобы вернуться в этот бедлам!
Билеты у нас на поезд Сочи — Москва. Входим в купе. Там четверо парней громко обсуждают события. Знакомимся. Москвичи. Трое из другого купе, пришли в гости к нашему попутчику. Загорелые, возбужденные. Ушли в ресторан, чтоб нам не мешать располагаться. Рассовываем вещи. Муж успел проверить, работает ли радио в вагоне. Работает!
В купе входит пожилой человек с несколько необычной даже для нас, южан, внешностью. Черные миндалевидные глаза, тонкий, немного крючковатый нос, седые усы. Вроде, не кавказец, которых у нас хватает. Поздоровавшись, он занял одну из нижних полок.
— Вы до Москвы едете? — уточняет мой муж.
— Да! — Мужчина немного помолчал. — Что только там ожидает, не знаю! И вы до Москвы?
— Мы дальше, в Германию! — вклиниваюсь я.
— Да и я дальше, во Францию. А вы на работу в Германию? — интересуется мужчина.
— Нет, в гости к друзьям. — Поясняем мы.
— А я в гости к брату.
— Так вы француз? — удивляюсь я. Впервые вижу живого француза близко.
— Нет, я иранец, — улыбнулся мужчина.
— Как вы думаете, границы не закроют из-за переворота? Мы уже третий день волнуемся по этому поводу. — Задал наболевший вопрос мой муж.
— Не должны. Мы с братом бежали из Ирана после исламской революции, проскочили. Переворот это всегда плохо!
Распахнулась дверь, и в купе ввалились парни, вернувшиеся из ресторана с бутылками пива.
— Присоединяйтесь к нашей компании! Обмоем победу ГКЧП! — возбужденно приглашают они нас.
— А что, уже объявили о победе? — простодушно удивляюсь я.
— Нет еще, но все к тому идет! Вы думаете, для чего в Москву ввели войска? — авторитетно пояснил один из парней в красивом спортивном костюме «Адидас». Было видно, что он заводила в компании. — Мой папа давно говорил, что пора прикрутить хвосты этим демократам! Горбачев их всех распустил со своей перестройкой! Вот и доперестраивался! Теперь все, аллес!
— Да, теперь этим Собчакам и Станкевичам не поздоровится!
— И Боре ребята из ГКЧП найдут подходящую камеру в Бутырке!
— Его надо сразу в лагеря, в Сибирь!
Я слушала этих мальчишек и думала, что ожидает теперь страну?
— А вы, мальчики, студенты или уже молодые специалисты? — спрашиваю их. — Не боитесь за свою дальнейшую судьбу?
— Мы заканчиваем Институт стали и сплавов. Чего нам бояться? Вон у Кирилла, — ответил один, указывая на парня в «Адидасе», — отец в министерстве по нашему профилю работает, на короткой ноге с самим министром. Наши родители тоже нормально устроены. Мы не пропадем!
Надоела болтовня этих папенькиных сынков! На душе скребут кошки. Забираюсь на верхнюю полку, пытаюсь уснуть.
Наконец, ближе к полуночи, «юные ГКЧПисты» выдохлись и разбрелись по своим купе. Их друг, наш попутчик, уснул крепким, беззаботным юношеским сном. Мой муж и пожилой сосед вышли в коридор вагона, чтобы не мешать мне, думая, что я уснула. Они слушают радио, передающее новости из Белого Дома, где заседает Верховный Совет РСФСР. Каждые пятнадцать минут сообщаются последние известия. Напряжение в Москве нарастает. Народ строит баррикады, обещая, что бронетехника не пройдет! По городу идут танки! Пролилась первая кровь!
— Началось! Что я и говорил! — иранец расстроено махнул рукой и лег спать.
Мне не спится. Муж продолжает слушать сообщения из Москвы. Какой тут сон! Он сам бы с радостью был рядом с теми, кто защищает молодую демократию в Советском Союзе. Мужиков в коридоре много. Все слушают, как и он, радио. Каждый по-своему переживает. Кто-то после выпуска новостей бегает в тамбур курить. Кто-то мрачно потягивает из бутылки пиво. И все ждут вестей, как когда-то советские люди ожидали сводок Совинформбюро. Последнее сообщение — несколько танков перешли на сторону защитников Белого Дома! Десантники братаются с народом! И, наконец, к двум часам ночи звучит долгожданное — армия на стороне народа! Арестовано большинство членов ГКЧП! Путч в Москве подавлен!
Утром, студенты снова собрались в купе у своего друга. Вид у них был несколько смущенный. Они достали колбасу, сыр, хлеб и пиво.
— Доброе утро, мальчики! Не оправдались ваши прогнозы! — не удержалась я.
— Доброе утро! Да недоумки, против кого поперли? Ельцин прав! Молодец! Сумел сплотить вокруг себя большинство!
— Мой отец всегда говорил, что у Ельцина великолепный организаторский талант! Народ с ним!
Пиво вновь вернуло парням хорошее и воинственное расположение духа.
— Присоединяйтесь к нам! — радушно приглашали они нас к столу. — За свободную Россию!
— За демократию!
— За Ельцина и его сподвижников!
Мы вышли из купе. За окном вагона мелькало Подмосковье. Утро обещало быть солнечным и радостным для тех, кто победил и остался жив.

Москва! Как всегда суматошно и суетливо на вокзале. Как будто не было этих страшных, напряженных трех дней! Народ уезжает, приезжает, встречает и провожает. До отхода поезда на Берлин целых пять часов.
— Что будем делать? — на всякий случай интересуется мой муж.
Я знаю, его бы воля, он бы уже был возле Белого Дома, в гуще народа и событий. И потому я стараюсь придумать что-то, чтобы не пустить его в толпу, не попасть в какую-нибудь заварушку. Толпа — страшная штука! А нам нужно доехать до Германии, нас там ждут. Я придумываю какую-то надобность в магазине, хотя все, что нужно, у меня есть. Вообще-то я очень люблю Красную площадь, люблю гулять по Кремлю. Но Бог его знает, что там сейчас творится? А в магазинах четыре часа пролетят мгновенно!
— Пошли на Красную площадь? Или на Лубянку? — предлагает муж. — Да не бойся! На Красной площади все спокойно! События-то в основном разворачивались у Белого Дома. Если увидим толпу, повернем обратно или отойдем в сторону, я тебе обещаю!
И, правда, на Красной площади было все спокойно. Народ прохаживался парами, как в былые времена. Только экскурсионных групп не было видно. А возле гостиницы «Москва» бурлил митинг. Народ над головами проносил трехцветный российский флаг. Издалека увидели знакомые лица на трибуне — Ельцин, Хасбулатов, Руцкой, Силаев, Гдлян, Бурбулис. Народ скандировал: «Ельцин! Россия!»
— Ну, вот видишь! Ничего страшного! Пошли на Лубянку!
Лубянка! Звучит зловеще!
— Нет, — на всякий случай упрямлюсь я. — Я по-твоему уже поступила. Теперь выполни мою просьбу! Мне нужно в магазины. Ты забыл?
— Ладно! Пошли до площади Дзержинского, там попадем к магазинам.
Что это он такой покладистый? Может, просто устал за ночь от переживаний? Потому довольствовался одной Красной площадью? В любом случае, хорошо, что уйдем от гущи событий.
Только выйдя на площадь Дзержинского, я вдруг сообразила, какую оплошность совершила. Вот это попалась! Как же я не подумала, забыла, что площадь Дзержинского — это и есть Лубянка?
— Что это они делают? — недоуменно интересуюсь я, не успев сделать выговор за обман.
Вокруг памятника Дзержинскому собралась толпа. Какие-то люди, вроде юнцов из нашего купе, только одеты попроще, лезли по Железному Феликсу вверх, пытаясь взобраться ему на голову. В руках у них видна веревка. Подошли поближе. Рядом оказалась какая-то женщина.
— Что здесь происходит? — спрашиваю у нее.
— Феликса сбрасывают! Вы что, не видите? — возбужденно отвечает та.
— Зачем?! — изумляюсь.
— Да вы что, девушка? С Луны свалились? Это же символ старого режима! Надо от всего этого избавляться!
Господи! Варварами были, варварами и останемся… Парни подбираются все ближе к голове скульптуры. Мой муж достает фотоаппарат. Один из парней уже ухватил Дзержинского за чуб. Почему-то показалось, что это меня схватили за волосы. На шею Феликсу набросили петлю из веревки. Невольно вспомнилась картина казни Зои Космодемьянской. А Железный Феликс стоял все такой же прямой, непоколебимый, в шинели с развевающимися полами. Все-таки не удалось нам избежать толпы! Она гудит.
— Молодцы, ребята! Валите его! Нечего ждать милости от начальства! — кричит соседка по толпе.
— А при чем здесь начальство? — Не поняла я.
— Они пообещали технику, да вот уже несколько часов ожидаем! — со знанием дела объяснил кто-то.
— Молодцы, парни! Вали его! Тяните веревку! — кричит экзальтированная дама.
Во мне вдруг вскипела злость. Феликс Дзержинский был для меня рыцарем революции. Я считала его одним из самых порядочных людей того времени. Да, так меня учили! Может быть, я ошибаюсь! Но сводить счеты с мертвым? Интересно, кто-нибудь из этой толпы смог бы подойти к живому Дзержинскому и бросить в лицо свои обвинения тому, кто сумел бы ответить, постоять за себя? Да и памятник рушить, все равно, что сжигать книгу! Ведь это — история! История плохой или хорошей, правильной или ошибочной жизни целого поколения людей!
Все мое раздражение, вся неприязнь к происходящему досталась вопившей соседке.
— Женщина! — слегка отодвинувшись от нее, чтобы лучше видеть, презрительно и возмущенно говорю я. — Вот вы — умный человек?! Что вы кричите? Вы не понимаете, что если им удастся завалить этот памятник, то он будет падать на людей? Да, нас с вами он не достанет! Но не сомневайтесь, толпа хлынет назад с такой скоростью, что вас затопчут, вы и глазом не моргнете! Вы соображаете, что под нами метро? А если от силы удара оно обвалится? Придурки!
Женщина, оглянувшись на меня, сначала не то хотела возразить, не то отмахнуться. Но потом в ее глазах мелькнуло какое-то подобие мысли. Она снова повернулась к памятнику и стала орать:
— Подождите, парни! — будто те, наверху, могли ее услышать.
Настроение мое было испорчено. Еще и муж куда-то подевался! Я беспокоюсь уже не на шутку. Мимо на самой малой скорости едет черный легковой автомобиль. Из его открытого окна в мегафон говорит человек, в котором узнаю Сергея Станкевича.
— Товарищи! Отойдите, пожалуйста, от памятника! Не надо его сбрасывать самостоятельно! Мы вам пообещали сделать это, и мы свое обещание выполним! Не нужно никакой самодеятельности! — голос Станкевича усталый и слегка охрипший. — Под нами метро! Нельзя допустить его обрушения! Нам не нужна трагедия! Сохраняйте трезвый рассудок!
Машина проехала. Откуда-то появился муж.
— Где ты ходишь? Пошли отсюда! — дергаю его за руку.
— Сейчас, сейчас! Еще немного! — он старается запечатлеть все на фотопленку.
Немного поодаль не спеша идет человек с очень знакомым мне лицом.
Он устало объясняет что-то двум мужчинам, буквально наседавшим на него. Невольно слышу их разговор.
— А вы позвоните, Александр Михайлович! Они вас послушают! — говорит один тому, чье лицо мне так знакомо.
«Господи! Да это же Алесь Адамович! Как же я сразу не узнала его?!» —ахнула я в душе.
— Друзья мои! Я не распоряжаюсь подъемными кранами! Я не могу им приказать! У них есть свое начальство! — терпеливо повторяет Адамович, с интересом оглядывая происходящее.
— Ну, Александр Михайлович! Ну, что вам стоит! Вы только позвоните, и они не смогут вам отказать! — продолжают канючить те двое, а знаменитый писатель и депутат только устало улыбается им в ответ.
— Александр Михайлович! — вынырнувший откуда-то мой муж обратился к Адамовичу. — Разрешите, пожалуйста, я сфотографирую вас со своей женой на память об этих днях!
— Боже! Как тебе не стыдно! — я заливаюсь краской.
Адамович улыбается мне, слегка обнимает за плечи и шепчет тихонько:
— Вы знаете, мне гораздо приятнее с вами сфотографироваться, чем объяснить им, — он кивнул на приотставших, наконец, мужчин, — что я не в состоянии выполнить их просьбу. — Вы москвичи?
— Нет! Мы из Ростова-на-Дону. — Мне по-прежнему неловко.
— Ого! Издалека! Неужели специально приехали?
— Ну что вы! — Я чувствую себя виноватой, что не оправдала предположений писателя. — Мы случайно, проездом. В Германию в гости едем. Через час поезд.
— Значит, вам повезло, что вы стали невольными свидетелями таких событий.
— Да уж! — неопределенно качаю головой я. — Только мне не нравится это. Странные люди! Сначала памятники царям уничтожали, теперь будут памятники нашего времени сбрасывать. Почему бы их не оставить для истории? Ведь само слово «Памятник» идет от корня «память»! Пусть помнится с ними и хорошее, и плохое. А то получается какое-то варварство в цивилизованном мире. И снова будет стыдно перед потомками.
— Ну, что поделаешь? Народные массы требуют! — теперь уже Адамович неопределенно развел руками. Но мне показалось, что он разделяет мое мнение. — Ну, счастливо вам, ребята! Всего хорошего!
Адамович еще раз обнял меня, пожал руку моему мужу.
— Спасибо, Александр Михайлович! И вам успехов!
Нужно было пожелать ему здоровья! В январе 1994 года он неожиданно умер.
Адамович пошел дальше, а мы заспешили на вокзал. Так непривычно, что на центральных улицах Москвы перекрыто автомобильное движение. Люди идут спокойно прямо по широкому проспекту. Вот навстречу нам идет трое мужчин. Один из них — с видеокамерой. А другого, который в центре, я откуда-то знаю. У меня прекрасная память на лица! Но у меня нет знакомых в Москве! А он на нас смотрит, улыбаясь.
— Здравствуйте! — невольно приветствую его.
— Здравствуйте! — отвечает он, продолжая улыбаться.
— Откуда я его знаю? Кто это? — спрашиваю мужа.
И неожиданно сама вспоминаю — да это же Алан Чумак, знаменитый экстрасенс, который заряжает кремы, воду, фотографии! Его сеансы я не раз видела по телевизору. А раньше он был журналистом! Ну и денек! Когда бы я еще встретилась вот так близко с Алесем Адамовичем и с Чумаком?
Снова вокзал, теперь уже Белорусский. Снова перрон. Снова легкий толчок и перестук колес на стыках. Поезд набирает скорость. А за окном к взбудораженной столице Союза Советских Социалистических Республик подступает ночь. Выезжая из Москвы, мы увидели разноцветные сполохи салюта победившей демократии. Такого красивого салюта я не видела никогда в своей жизни!

***
Валерий Басыров переживал путч, находясь в Хмельницком. Первой мыслью было, что уж кого-кого, а их газету ГКЧПисты прикроют первой. Поразился тому, что практически все газетчики города стали на сторону путчистов. Басыров, к тому моменту избранный председателем областного отделения Союза журналистов Украины, обратился к коллегам с призывом защитить демократию. Но поддержки не получил. Более того, в один из этих «горячих» дней ему позвонили и велели явиться в Хмельницкий КГБ. На всякий случай, оговорив все рабочие моменты с ответственным редактором газеты и верным единомышленником Алексеем Тимощуком, Валерий Магафурович отправился по вызову. Каково же было его удивление, когда дежурный не нашел его в списках вызываемых. Он понял, что оказался жертвой розыгрыша. Непонятного и глупого, как ему тогда показалось. Лишь спустя совсем немного времени стало ясно, что «шутка» эта была не такой уж невинной. Не успела демократия одержать победу, как самые ярые сторонники ГКЧП вдруг оказались еще более ярыми демократами, громче всех кричащими «ура» ее победе. Вот тогда кое-кто однажды бросил обвинение Валерию Басырову: «А вы-то сами во время путча бегали в КГБ! Зачем? Сдаваться или доносить?» И Басыров понял, откуда был тот телефонный звонок… Но слишком уж писклявым оказался голосок у провокатора, чтобы заглушить мощь басыровского гласа!