АФГАН

АФГАН





Сопки как сопки, к ним привыкли здесь, в Афганистане, как к лесам на их исторической Родине. Виталий выглядывал из-за укрытия каждый раз, когда раздавался крик младенца, будто тот находился впереди, за следующей сопкой. Но до неё сотня метров от их засады, не меньше. Однако ощущение, что этот ребёнок где-то неподалёку, не покидало их.
Стащив в очередной раз своего друга в окопчик, Олег без всяких любезностей предостерёг друга:
– Пулю захотел? Ты как Ванька-встанька! Лежи, не высовывайся!..
Я его, Виталька, одним местом чую. По моим расчётам, этот чёрт должен быть вон на той сопочке. Откуда нас сковырнуть проще пареной репы. Если мы с тобой, конечно же, свои носы будем высовывать!
Виталий, сняв каску, молча кивнул в знак согласия с другом.
– Не знаю, как ты, а я бы устроил логово именно там…
Рассуждения Олега прервал шлепок, каким бывает звук от шлепка по попе ребёнка. Виталий уткнулся лицом в песок. В затылке – аккуратное отверстие, почти без крови.
Выстрел был сделан со стороны кишлака, жители которого были мирно настроены к шурави, как они называли русских, и были на их стороне…
Боевая машина пехоты преодолела сопку, будто взлетела птицей. Как на блюде, на котором подают бешбармак в странах Азии, лежал этот самый кишлак. Кишлак, откуда пришла смерть. И у Олега не стало друга. Друга, с которым Олег дружил с первого класса. Они и военкома-то с Виталькой убедили, что служить им надо только вместе, а порознь – ну, никак! Тот улыбнулся. Но обещание своё сдержал.
После учебки в Отаре их отправили в Афган, где уже третий год их страна оказывала восточным соседям интернациональную помощь. Целый год, который им по разнарядке полагалось «оттрубить» там, уже на месте показался друзьям слишком затяжным. Даже не год за два надо было считать, а за все пять!
И уже в начале апреля друзья должны были вернуться в Союз. Всего-то несколько дней не дожил Виталий до этого долгожданного радостного дня.
«Как я всё это буду объяснять его матери, невесте – ума не приложу! – горевал Олег, растирая бушлатом набегавшие слёзы.
– Вы за всё мне заплатите, шакалы!» – и в гневе он разряжал магазин за магазином.
Пули, раскаляя ствол «калаша», стрелой уходили не в сторону сопки, откуда предусматривали выстрел, а в тыл, откуда они его не ждали. Крик и выстрелы слились воедино. Сейчас этот воин был страшен…
В прорезь он ненавидел этот кишлак и всех, кто в нём обитает. Олег вёл боевую машину, как свой «жигуль», уверенно, несмотря на то, что дорога была каменистая. Для себя он уже всё решил. Только месть оправдает его!
Приближался первый глинобитный дом, который назвать домом-то можно было с большой натяжкой. Он разлетелся от первого же выстрела, как глиняный горшок при падении со стола. Внутри кишлака всё пришло в движение: зашевелилось, задвигалось, раздались плач, крики, вой.
Олег отсутствующим взглядом смотрел на происходящее. Он привык к смерти, как привыкают к табаку, к спиртному. К травке, которую они здесь курили уже так же, как местные жители. Его не мог уже разжалобить плач женщины и даже ребёнка. Он «наелся» всего досыта и воспринимал насильственную смерть, как одну из философских категорий. Как данность, без которой пребывание в этой стране, среди этих дикарей, было бы чем-то неестественным.
Свинец заливал людей, мечущихся среди домов, и тех, кто пытался скрыться в них. Он также с лёгкостью прошивал глиняные стены, всё равно, что швея, делающая шов при помощи зингеровской машинки. Ствол пулемёта раскалился…
А другая окраина кишлака попросту задохнулась от взрывов.
То, что ещё уцелело, он в ярости таранил БМП, надсадно кашляя от пыли и песка…
«Теперь пусть будет, что будет!» – закурив сигарету, Олег открыл люк башни, совершенно не боясь того, что кто-нибудь из местных зашвырнёт к нему «подарок».
Ему было уже всё равно...