В РАЗНЫХ ИЗМЕРЕНИЯХ.. Из книги " В РАЗНЫХ ИЗМЕРЕНИЯХ"

В РАЗНЫХ ИЗМЕРЕНИЯХ


«Давай-ка, батя, выпьем водки! Вот и свиделись, а в ответ только ветер…извини, что поздно… что ж, здравствуй, сынок!..» – ломает душу шансонье.
– Сегодня я плачу, батя. Ты прости за слёзы и за то, что побеспокоил тебя. Я просто скучаю по тебе. А поговорить с тобой всё не решался. Сам понимаешь, почему. Мы ведь с тобой в разных измерениях. А тут накатило, и… ты побудь со мной, отец, поговори… – Кирилл кулаками утёр глаза, глубоко затянулся и, выдохнув дым, продолжил. – Я вчера был в церкви и, как всегда, поставил поминальную свечу, сказав при этом, чтобы вы с мамой спали спокойно. Но сегодня, прости, беспокою тебя. Новость у меня есть одна, ты о ней ещё не знаешь – это мой внук Варлаам, твой правнук. Ему уже четыре с половиной годика. Чудо моё родное! Ты очень любил мою старшую доченьку, папа, так вот, это её сын.
Я часто сейчас обращаюсь к памяти. И спасибо тебе за всё! Главное, вы с мамой дали мне жизнь… Знаю: тебе с мамой там хорошо. Она без тебя и не жила все эти пять лет – существовала. Всё к тебе спешила. Ей с тобой всегда было уютно. Как она? Ладно, не говори, раз нельзя. Догадываюсь, что всё – о кей! Ты не обращай внимания, просто выскочило, сейчас многие так говорят, папа. Хотя наше «хорошо» гораздо благозвучнее ещё и потому, что роднее… Мы ведь в социализме уже не живём, хотя ты об этом знал... Сейчас бы ты, папа, вряд ли поднял на ноги нас, одиннадцать своих детей… Сегодня у государства нет души, а значит, нет силы, мощи…
Ветерок трепал Кириллу волосы, будто отец гладил его по голове, как в детстве.
– Сила – в тебе! Только недавно стал понимать это. Многое воспринимаешь иначе, когда тебе – за пятьдесят. Да, папочка, мне уже столько. Знаешь, каким я запомнил тебя? Молчаливым и спокойным. Внешне. Твои волосы долгие годы был седыми, как снег. Рано ты поседел. А всё потому, что в себе таил многое, держал внутри и ни с кем не делился. Оберегал нас, да? Так ведь? Боялся опечалить, расстроить нас...
Удивляюсь: сколько же невысказанной боли скапливалось в тебе! О тебе многие говорили, что, мол, Петрович – странный. Но, вместе с тем, они все любили тебя, а мои друзья очень уважали… Ты даже насекомых любил по-особенному и запрещал нам, пацанам, убивать майских жуков. Помнишь это? А что говорить о людях!
Ещё, папа, из нашего детства до сих пор доносится запах подарков за закрытой дверью одной из комнат. Пахло шоколадными конфетами и мандаринами, пахло как-то по-особенному, такого запаха сейчас нет. Вы нас, помню, ни под каким предлогом не пускали в эту комнату, запирая её на ключ, потому что Новый год ещё не наступил.
Помню, как ты давал мне пятак каждый день на пончик – своеобразный школьный обед. Хотя сами не всегда были сыты… И рыбу, пойманную тобою в Каме, которую ты без устали ловил, чтобы прокормить «ораву», как говорила мама, помнишь?
Выпив стакан минеральной воды, Кирилл, размазывая слёзы по щекам, всхлипывая, продолжал, как будто ему могли помешать выговориться:
– Помнишь, как ты запретил мне идти учиться с Виталькой на «киповца», а отправил на завод, где работала мама, только потому, что я не захотел учиться в военном училище и сбежал из него. Тогда я не посмел тебя ослушаться, потому что ты был прав, преподав мне хороший урок. Только тогда я этого не понимал. Осмысление этого поступка пришло гораздо позже…
Часто вспоминаю, как ты, папа, гриппозный, с высокой температурой, собираешься на свою тяжёлую работу. С трудом, не без помощи мамы, надеваешь огромную, оранжевого цвета шубу, а впереди у тебя два километра пути, причём, пешком до места твоей работы. А на градуснике минус сорок. И тебе, больному, надо отработать без малого двенадцать часов… Помню, как мама пытается не пустить тебя, но ты уходишь, потому, что не можешь, просто не умеешь кого бы то ни было подвести. И так было всегда…
…И как наказывал нас, ставя в угол. Ещё мы очень боялись твоего ремня, который ты всегда пытался вытянуть из брюк, но у тебя это ни разу почему-то не получилось. Я так хочу, чтобы ты наказывал меня каждый день, только был бы живым…
Молчание длилось недолго. Кирилл обдумывал, как ему сказать про это.
– После того, как ты умер, твой сын и мой брат долго не прожил на нашем свете. За всё в этой жизни надо платить. Может, это жестоко, но справедливо. Так ты учил нас. Ты, папа, знаешь об этом, вы уже два года как вместе. Я ведь не знал, что это он расстроил тебя. Хотя сёстры говорили мне, что тебе стало плохо после горячей ванны, и что причина инсульта кроется именно в этом. От меня скрывали правду до тех пор, пока не умер Паша, ваш последний и самый любимый ребёнок. Я понимаю, он был очень талантливым спортсменом, но вы его избаловали, папа, избаловали на все сто! Прости, я больше не буду об этом. Он ведь твой ребёнок, и тебе неприятно слышать то, что я говорю о нём. Но знай, я очень любил своего брата и не раз пытался приобщить его к своему делу. Не получилось у меня, и за это меня прости…
Кирилл так и не затопил печку на веранде, побоявшись, что свет помешает общению. И был прав, телесно ощущая присутствие отца.
– Спасибо, что тогда, в реанимации, ты дождался меня. Я говорил с тобой, держа твою ладонь в своей, и был уверен, что ты меня слышишь и всё понимаешь. И что ждал именно меня. Я это знаю. Ведь я твой старший сын. Юлий приехал чуть позже меня, и он не застал тебя в живых…
Разжав кулаки, Кирилл только сейчас почувствовал, как от напряжения занемели пальцы, которые он сжимал всё это время. Однако на веранде как будто стало прохладнее. Или это ему показалось.
– Через час после нашего разговора ты отказался дышать. Я дал согласие врачам, что буду поддерживать тебя, сколько это будет нужно, только бы не отключали аппарат… Любые лекарства… Почему ты так поступил, папа? Не хотел быть в тягость?
Но и на этот раз Валька не получил ответа, зная характер отца.
– Мне плохо без тебя. Хорошо, папа, я больше не буду об этом. Знаю, что хочешь услышать. Так вот, у меня всё хорошо. О главном я тебе уже сказал. Да, скоро приеду к вам на могилки. Прости, что давно не был. Всё дела. Знаю, что неправ. Я плачу. И опять я неправ. Не должен тебя беспокоить…
Тут Кирилл расслышал отчётливо:
– Сынок, у тебя всё будет хорошо…
Он повернул голову на голос, но в темноте – никого. Только ветер неожиданно стих.
В наступившей тишине шёпот прозвучал, казалось, слишком громко:
– Я это знаю, отец. Ещё мне так хочется побыть ребёнком, папа. Твоим ребёнком…