Дорога в рай

Когда слезы ровно делят на три части лицо,

И не осталось надежды на себя самого…

Дельфин, «Надежда»


Трудно ли быть богом? Трудно. Я бы даже сказала невыносимо. Больно.


Вечером в пятницу, несмотря на одиночество, я была на седьмом небе от того, что завтра суббота и можно спать хоть весь день. Все собаки и кошки, живущие в подотчётном мне приюте, находятся в надёжных руках наших сотрудниц, накормлены и пролечены – а я наконец-то отдохну от нескончаемой суеты и целый день буду слушать музыку.

Но на следующее утро меня разбудил звонок:

- Эээ… Здравствуйте, приют для животных?

- Угу – ответил мой сонный разум.

- Там…там в лесу собака, в конвульсиях…бьется… Как ей можно быстро помочь?

Здравствуй, рабочий день.

- Спасибо, что позвонили. У вас есть возможность отвезти её в ближайшую ветклинику?

- Не-а.

- Ясно. Сейчас найду машину и перезвоню.


Поиски машины в экстренной ситуации – это двадцать звонков впустую всем «зоозащитникам», друзьям и, в итоге, вызов такси.


- Привет, Галь, свозить можешь, срочно надо?

- Ой, Сонь, привет! Ты как? Как дела в приюте? Куда пропала?

- Галь! Срочно надо! Все потом.

- Блин, Сонь, я б с радостью, но мне дочь из бассейна забирать скоро, и еще я ей обещала в пиццерию съездить…


- Привет, Марин, колесами сейчас можешь помочь? Горит!

- Привет! А у меня машина не заводится…


- Привет! Слушай машину надо прям сейчас…

- Привет! А я в кино собираюсь, прости…


- Такси? Да, здравствуйте, мне машину на улицу…


Виват, зоозащита.


Подобрав парня, который будет служить нам компасом, и заехав за моей соратницей Аленой, у которой тоже сегодня выходной, мы поехали в лес.

Я была не в настроении общаться с кем-либо. Температура, испорченный выходной и страх увидеть умирающее животное слились во мне в прилив грусти и молчания. Однако любопытство к логике молодого человека взяло верх:

- А чё сразу собаку-то не взял?

- Да страшновато как-то, – смущаясь, ответил он.

От места, где лежал пес, до ближайшей дороги было километра полтора. Глубоко в лесу, в сугробе, бился пес в конвульсиях, и лишь по случайному стечению обстоятельств, по воле случая или судьбы, я уж не знаю, жизнь четырёхлапого бродяги оказалась теперь в наших руках. Мимо ездили лыжники… но лишь одному парню оказалась не все равно. Не все равно, чтоб тут же не вычеркнуть из памяти никому не нужную, умирающую собаку. Не все равно, чтобы позвонить и попросить помощи. Не все равно, чтобы поехать с нами.

Алена взяла пса на руки. На снегу осталась ямка по форме его тела. На руках она дотащила его до машины и положила к себе на колени. Ошалевший от увиденного таксист повез нас в ближайшую ветклинику. Всю дорогу собака была в припадках, его голову и шею клонило на бок, лапы постоянно дергались. Обняв пса, Алена убирала с его шерсти прилипшие комочки льда.

Ветеринар долго смотрела на него в приемной. Когда мы положили его на стол, пес, дергаясь, начал мочиться. Концентрированная моча сбегала со стола и растекалась по полу…

- Это безнадежно, – вымолвила, наконец, женщина-ветврач. – Принимайте решение.

Я вопросительно смотрела на нее.

- Да у него почки уже отказали! Видите: он мочится непроизвольно – от перенаполнения мочевого пузыря. Видите: лапы не реагируют, – все с большим напором продолжала она, тыкая иголкой собаке в лапу. – Сбили, скорее всего, перебили нерв в позвоночнике. Это уже не вылечить, да никто и не возьмется. Думайте. Я вас оставлю.

Я держала его голову, чувствовала его дыхание и смотрела в глаза, выражавшие ужас, но все еще живые…живые. В нем было что-то от волка, что-то от лайки. «Если мы вылечим его, ему легко будет найти новый дом» – я изо всех сил старалась думать о хорошем. Ведь если случилось так, что его нашли, что он оказался у нас, ведь нельзя же просто так взять и усыпить… если есть хоть малейший шанс. Усыпление. Я боялась этого слова. То, в чем с такой легкостью обвиняют нас неадекватные тётки и непрофессиональные тележурналисты, было для меня страшнее всего. Страшнее всех вместе взятых проблем приюта…начальства…нехватки денег…страшнее всего. Решить прервать чью-то жизнь, закрыть смотрящие на тебя с надеждой глаза и думать о том возможном, маленьком, единственном шансе на выздоровление….

- Ален, я не верю им, звони в Новосибирск. Я пошла рассчитываться.

На другом конце трубки ответили, что нужно делать рентген, который покажет, где именно травма. Иначе, если это не травма, то это симптоматика… бешенства.

Приплыли.

И о чем теперь молиться? Чтобы у собаки нашли перелом? Чтобы слюна не попала в наши мельчайшие ранки на коже?

Или молиться, чтоб меня уволили с должности директора приюта для бездомных животных, потому что я не готова к такой работе, к таким рискам, к таким решениям. Потому что я не могу бросить приют и уйти сама.

«Посмотри на кого ты стала похожа» – неожиданно откуда-то из подсознания всплыли слова бывшего моего парня – «Помнишь, какая ты пришла впервые к нам? Ты сияла…в желтом платьице…Ты помнишь ту, в которую я влюбился?»

Не помню.

Мы повезли пса на ближайший рентген, который, фактически, был в другом городе.

Я смотрела в окно такси на мелькающую сибирскую предвесеннюю серость. Дорога в никуда. Собака, больная бешенством – или покалеченная собака, которую надо усыпить именно нам. Что лучше?

Рентгенолог встретил нас как родных:

- Госпади, да где ж вы их собираете на ночь глядя?

- Места знать надо! – отшутилась Алена.

Она несла на руках пахнущую мочей, умирающую собаку и засыпала на ходу. У Алёны и дома покоя нет – там целая собачья богадельня, так что выходные дни для неё понятие весьма условное. Щенки подобранного с улицы бобтейла опять не дали ей выспаться. Дети пищали в поисках мамаши, пока мамаша, выгуленная перед этим три раза, гадила в ближайшей комнате. А Дрома, послеоперационная подобранная собака с умными глазами, опять самовольно сняла повязку. А Кроша, та, которую повесили в авоське на забор приюта, старенькая, слепая, ласковая – опять тявкала… Алёнин мини-приют. Точнее, пристанище для тех, кого нельзя помещать в приют – там хоть как не будет такого ухода. Сколько раз порывалась Алёна увезти всех на официальные харчи, столько же раз на пороге ее останавливала жалость.

Будто чувствуя, что скоро ему вынесут приговор, пес начал отчаянно сопротивляться на столе для рентгена.

Двадцать минут ожидания и вот он – момент истины. Рентгенолог профессионально вежлив:

- Ну, что, девушки, плохо дело…

«У него истинно арийская внешность» – мимоходом подумала я.

- … у собаки сломан атлант. Если по-простому, то у него сломано то, что соединяет голову с телом.

- Операбельно?

- Шансы на выздоровление равны нулю. Да и вряд ли за это кто-то возьмется. Вот, смотрите снимки сами. И это будет очень дорого – семь тысяч на…

И он начал озвучивать калькуляцию затрат на эту безнадежную собаку.

- Да причем тут деньги! Насобираем! – не выдержала я.

Алена опять звонила в Новосибирск. Лучшему хирургу.

- Анатолий Олегович сказал, что если и делать операцию, то это будет всего лишь эксперимент, не более того. После операции пёс будет полностью парализован. Как овощ.

И в машине, по дороге домой, настало молчание.

«Это не бешенство. Мы не умрем.» – думала я. На этом мысли заканчивались. Я отгоняла от себя продолжение. И единственное, что ярко мигало в голове – я н е з н а ю, ч т о д е л а т ь д а л ь ш е.

- И этот пес тоже едет ко мне,– вздохнула Алена.

Всегда, когда я не знала, как поступить, когда у меня были вопросы по части морали и принципов, добра и зла, правильно что или неправильно – я звонила С.Г. Единственному человеку, которого я искренне считаю чистым и светлым в огромном чане с дерьмом, собранном под названием «зоозащита». Но в этот раз я чувствовала её ответ. Я понимала разумом, как надо сделать, как я должна сделать, чтобы не мучить ни пса, ни Алену, ни себя. Но сердце отказывалось что-либо слышать и надеялось непонятно на что. Надежда. Это слово с особым цинизмом преследовало нас. У нас ведь и приют так же называется – «Надежда». Надежда на лучшую собачью жизнь, вот только когда? Сейчас, на этой промерзшей земле – или потом, в ином волшебном мире?

Мое шестое чувство меня не подвело, и С.Г. встала на сторону моего разума. Надо усыплять. Я прижимала к уху телефон, а в это время сердце отчаянно выдавливало из меня слезы, рисуя образы обречённого несчастного создания, внимательно смотрящего на меня.

Мы гадали, что могло с ним приключиться. Кто и как в лесу, в полутора километрах от дороги, мог сбить пса? Почему нет внешних повреждений? Крови?

- Его могли битой ударить? – спросила Алена ещё в ветклинике.

- Теоретически – да. Похожий метод при забое скота используют, – ответил ариец-рентгенолог.

- А ещё его могли пытаться повесить. Да не довешали. Я про висельников читала в Интернете, как у них шея ломается, – мрачно рассуждала Алена в такси, а по радио звучал опустошённый голос Дельфина: «Не осталось ни сил, ни ощущения боли. Тоской изъедена душа, как личинками моли…»


Ночью пёс умер. Сам, не дождавшись искусственного вечного усыпления. Говорят, что собаки попадают в рай. И, быть может, бродяга встретится в этом собачьем раю с десятками жертв таких же, известных мне, но нигде не зарегистрированных убийств. А мы остаёмся здесь. У нас много дел, которые нужно делать несмотря ни на что – так говорят.


Трудно ли быть богом? Наверняка я знаю только одно – я не хочу им быть.