Незабудка

УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ!
Прежде, чем открыть первую страницу этого
произведения, я хочу познакомить тебя с его "крестным отцом".
Это человек с большой буквы. Ветеран педагогического труда (55 лет стажа) и трудового фронта Великой Отечественной войны, член Национального союза Журналистов Украины, победитель общегородского проекта "Человек года - 2008".Автор девяти поэтических сборников.
Дипломант Международного радиофорума "Диалог поколений" (Москва, 2005 г.), дипломант конкурса "Смарагдова
Ліра" Государственной пограничной службы Украины. Это мой друг - Александр Коремблит.
Благодаря его большому поэтическому таланту, благородству, являющимися неиссякаемым источником человеческой доброты, на которую, как он пишет в своем
стихотворении, посвященном сыну:
Я не боюсь нисколько разориться -
Ведь доброты родник неиссякаем.
В моем произведении незабудки цветут так нежно, а их лепестки - правильной формы и всегда тянутся к солнцу.
Среди многих сотен его учеников, а ведь каждому из них он дарил частичку своего тепла, таланта и доброты, которыми наградил его Бог - посчастливилось быть и мне.
И я, автор повести "Незабудка", искренне благодарен Александру Коремблиту за его профессионально-литературный источник, из которого я, как из родника, черпал
подсказки и наставления.
Александр Хильевич, творческих Вам достижений, здоровья и долголетия.
Иван Янчевский


Незабудка

Друзей, дороги – сами выбирали,
Но по местам все расставляло время.
И жизнь продолжит путь свой по спирали,
А нам нести ошибок старых бремя.
Евгения Меньшакова.



Начало утра предвещало погожий день: небо было чистым, безоблачным. Солнце незаметно, однако быстро, поднималось все выше и выше и начинало припекать.
Я сидел в тени, под навесом. Временами легкокрылый ветерок обдавал меня своим свежим дыханием. На душе было легко, беззаботно. Изредка я поглядывал на часы: хотелось побыстрее оказаться в пути.
По репродуктору чей-то гортанный голос объявил посадку на автобус, следующий сообщением Умань-Киев. Не торопясь, я подошел к месту посадки. Пропустив впереди себя вечно торопящихся и немного нервных и возбужденных пассажиров, я вошел в автобус. Рядом с моим местом, со стороны окна, сидела девушка лет семнадцати-восемнадцати. Я опустился на свое место, удобно уселся и, неожиданно для себя самого, обратился к девушке: «А как зовут мою попутчицу, такое нежное и красивое солнышко?» «Ксюша», – ответила она. Щечки ее слегка порозовели. Очаровательная улыбка озарила ее личико. Она взглянула на меня цвета морской волны глазами и кокетливо сказала: «А солнышком меня называет только мама, а сегодня впервые этим словом ко мне обратился чужой человек. Очень приятно. Спасибо за комплимент».
«Пожалуйста, – ответил я – но так как мы сидим рядышком, близко друг к другу и нет никакой возможности кому-либо втиснуться между нами, значит, мы уже не чужие. Вы согласны со мной? Кстати, меня зовут Артем».
Она улыбнулась и ответила: «Конечно. Вы мой самый близкий попутчик».
Ее искренность подкупала и обезоруживала. Ее облик, манера вести беседу напоминали мне что-то далекое, из давно минувшей юности. Теплая, нежная волна внезапно обволокла мое сердце. Что или кого напомнила мне эта хрупкая симпатичная девушка, сидящая рядом со мной?..
«Икарус» почти бесшумно катил по гладкой междугородной трассе, покачиваясь, словно на волнах, незаметно и постепенно убаюкивая пассажиров. Ксюша, стеснительно зевнув в ладошку, облокотившись ручкой на узкое автобусное оконце, положив на него светлую головку, закрыла глазки подкрашенными голубыми ресничками и уснула.
При левом повороте автобуса пассажиров легонько качнуло и спящие невольно склонились в противоположную сторону. Мое плечо стало удобной подушечкой для Ксюшиной головки, которая, как часовой маятник, ритмично покачивалась то вправо, то влево.
Я выбрал удобный момент, когда девушка наклонилась к окну, положил свою руку ей на плечо и она тут же, после следующей качки автобуса, оказалась у меня на груди. Я старался придерживать ее легонько, чтобы девушку не раскачивало из стороны в сторону.
Ксюша сладко спала. Капельки пота на ее лице напоминали утреннюю росу на лепестках цветов. Я подумал, не промокнуть ли их влажной салфеткой, но, не смея разбудить ее, оставил свою затею. Интересно, что ей снится сейчас? – подумал я. Так хотелось заглянуть в ее сон!..
Рука моя затерпла. Я попытался размять ее немного, но получилось так, что моя большая ладонь оказалась в ее миниатюрной ладошке. Девушка почувствовала прикосновение, сняла мою руку, некоторое время подержала ее, затем, окончательно проснувшись, почему-то уставилась в мою ладонь и стала долго и внимательно рассматривать ее. Внимание Ксюши привлек большой шрам на моей ладони, давно залеченный, оставшийся у меня как память о далекой юности. Мне показалось, что она хочет спросить меня о происхождении шрама, но, видимо, заметив мою рубашку, смятую в том месте, где недавно лежала ее головка, она извинилась, затем, улыбаясь, произнесла: «А мне снилось, что меня обнял мой папа и я слушаю биение его сердца. Я бы так хотела увидеть его наяву!..»
Я поинтересовался у Ксюши, где же он или, не дай Бог, с ним что-то случилось.
На лице девушки мелькнула грустная тень, глаза потемнели. Она помолчала несколько секунд, затем произнесла: «Мой папа погиб на учениях. Он был десантником. Однажды, во время прыжков, его парашют не раскрылся… Я тогда была совсем маленькой. Мне потом, когда я подросла и стала понимать, мама рассказала. И еще мама рассказывала…»
Ксюша не договорила. Мы даже не заметили, что автобус уже доставил нас на место и пассажиры выходят из него.
«Кому в аэропорт? Есть еще одно место», – прокричал коренастый таксист, крутя на указательном пальце правой руки ключи от своей машины, словно пропеллер.
«Мне», – отозвалась Ксюша. Она подала мне обе руки, я протянул ей навстречу открытые ладони своих рук. Она нежно коснулась их, глаза ее погрустнели. «Спасибо вам. Вы мой самый близкий попутчик и, наверное, хороший человек», – произнесла она на одном дыхании.
«С чего ты взяла?» – спросил я. «А мне мама рассказывала, что в ее молодости был парень, у которого также на левой руке был шрам. Наверное, люди со шрамом на левой ладони все добрые…» Она легонько сжала мои холодеющие руки и побежала к сигналившему такси. Я, едва не вдогонку, поторопился за ней. Дверцы такси захлопнулись. Водитель начал сдавать назад для разворота. Ксюша опустила стекло и помахала мне рукой. Я успел спросить: «Как зовут твою маму?» «Надеждой, – почти прокричала в ответ Ксюша и добавила: еще ей нравится, когда ее зовут Незабудкой…»
Такси рвануло с места, взревев мотором, как реактивный самолет, и мгновенно скрылось из виду. Я стоял посреди площади, словно окаменевший. Подъезжали такси, автобусы. Водители ругались, осыпая меня далеко не литературными выражениями. Но я не в силах был сдвинуться с места, никого и ничего не слышал и не видел вокруг.
Я видел себя, восемнадцатилетнего, в Херсоне. Седой Днепр плавно катил свои воды. Щедрое солнце ласкало тихий летний день…

***
После долгого сигнала таксиста, который одной рукой сигналил, а пальцем другой руки выразительно крутил у виска, бросая в мою сторону злой взгляд, я подошел к его машине, резко потянул на себя правую переднюю дверцу, плюхнулся на сиденье и командным голосом, не признающим возражений, произнес:
? В аэропорт! Как можно быстрее! Оплачиваю вдвойне…
Повторять не было надобности: машина резко развернулась и понеслась, как птица. Таксист выжимал из своей железной лошадки все, что мог. Он внимательно смотрел на дорогу, крепко сжимая баранку обеими руками, а я, держа в руке незастегнутый ремень безопасности, рассказывал ему о своей встрече с Ксюшей. Мне показалось, что он слушает меня с интересом. Не знаю, так это было или нет, но мне необходимо было выговориться.
Вот и аэропорт. Резко затормозив, водитель остановил машину. Мы оба бросились в огромное бетонное здание. Таксист еле успевал за мной. Мы обошли все залы ожидания, все кассы, но Ксюши нигде не было.
Мы подошли к месту выхода пассажиров для посадки в самолеты. Я заметил подъехавший к самолету микроавтобус, из которого начали выходить пассажиры и подниматься по трапу в стальной лайнер. Среди них я заметил Ксюшу и показал ее таксисту. Мы бросились на летное поле, но нас задержала охрана. Но худа без добра не бывает. Таксист увидел знакомого работника аэропорта, объяснил вкратце мои проблемы.
«Поздновато», – ответил новый знакомый, но обещал помочь.
Я написал на листочке бумаги свой адрес и телефон и протянул ему со слабой надеждой на положительное решение моей проблемы. Он обещал связаться немедленно с диспетчером, а тот – с пилотами, затем через бортпроводницу, разыскать в салоне самолета Ксюшу и передать текст моей записки.
Самолет, поблескивая крыльями, медленно развернулся и вырулил на взлетную полосу. Затем, взревев мощными моторами, плавно взмыл в небо. Мы с таксистом провожали его до тех пор, пока он не скрылся за горизонтом…
В буфете аэропорта, ожидая ушедшего к диспетчеру моего нового знакомого, мы с таксистом пили кофе, и я рассказывал ему, внимательно меня слушавшему, историю своей жизни, которая имела место быть двадцать лет назад в славном южном городе Херсоне, где оставил я частицу своего самого дорогого прошлого – частицу ранней молодости.

***
Мне еще не исполнилось восемнадцать лет, но я имел уже три года трудового стажа. Я работал на консервном заводе, на конвейере, рядом с сорокалетними мужчинами – крепкими, сильными, внешне грубоватыми, а на самом деле добрыми, чуткими, отзывчивыми, не грубостью или насмешками, а искренне, по-отцовски помогавшими молодым. Работа на конвейере очень трудная и сложная. Нельзя было зевать, нельзя было расслабляться – так можно было подвести трудившихся рядом. Я старался не отставать от старших, без обид воспринимал их замечания, четко выполнял свои обязанности. Особенно трудно было в первое время, сильно уставал, но молодость брала свое: проходила усталость и силы быстро восстанавливались…
Как-то в конце трудовой недели, предвкушая следующий выходной день, обдумывая, как лучше провести его, я зашел в парикмахерскую подстричься. После колдовства парикмахера моя буйная непокорная шевелюра превратилась в красивую, с кудряшками, прическу. После того, как мои волосы надушили одеколоном «Красная Москва», я, сияющий, как новая копейка, бодрый, в отличном настроении, направился в сторону вокзала. Впереди был мост, раскинувшийся над железнодорожными путями. По небу с обеих сторон нескончаемым потоком шли люди. Подходя к мосту, я увидел шедшую впереди меня красивую стройную девушку с короткой модной прической, в лаковых туфельках на тонких каблучках. Я еще не успел как следует рассмотреть ее, но почувствовал что-то радостно-хмельное, словно какое-то завихрение произошло в моей голове. Какая-то невидимая сила толкнула меня в сторону, к торцовой стене вокзала, где стояли бабушки-торговки, предлагая свой нехитрый товар. Но я подбежал к цветочнице, быстро купил красивую пышную розу и бросился догонять незнакомку. Едва лишь она ступила на верхнюю ступеньку моста, я, словно с неба свалился, возник перед ней, преградив ей путь. Она не успела еще понять происходящего, как я торжественным голосом произнес: «Я поздравляю вас, девушка. Вы – победительница лестнично-мостового марафона. Посмотрите, сколько людей вы обогнали. Оглянитесь на секунду». Девушка смутилась, оглянулась на мгновение, быстро разгадала розыгрыш, мило улыбнулась мне и спросила: «Это ваше изобретение так знакомиться с девушками?» Роза уже была в ее прелестной ручке, но она добавила: «И сколько уже девушек получили от вас розы и стали победительницами?» «Вы первая, клянусь», – пылко ответил я, и, не давая ей возможности перебить меня, застрочил быстро, как из пулемета: «Я был бы самым счастливым человеком на этом мосту, если бы узнал сейчас имя очаровательной победительницы этого марафона». Она рассмеялась: «Будьте самым счастливым не только на этом мосту, но и во всем мире: мое имя – Вита». «О, Вика! – с пафосом произнес я. – Виктория – означает победа». «Не Вика, а Вита», – поправила она меня, поняв, что я ослышался. «О, Вита – не менее красивое имя. Наверное, происходит от слова витать. Вы витаете в облаках?» – не подозревая в себе актерских способностей, наигранно спросил я. На этот раз Вита уже хохотала. «Витаю, витаю, – смеясь, ответила она. – Вот сейчас взлечу в небеса, помашу вам рукой – и больше вы меня не увидите. Улечу, как поется в песне, «далеко за хмари… шукать собі долі»…
Вита оказалась довольно бойкой, раскованной, не страдающей комплексами. Так мое шуточное знакомство на железнодорожном мосту стало началом новой вехи в моей только начинающейся взрослой жизни.
Мы с Витой шли в сторону городского парка, со стороны которого доносился грохот музыки с расположенной там танцплощадки. Вита предложила прогуляться по аллеям парка. Мы оба вели себя раскованно, непринужденно, но в рамках дозволенного. Было такое ощущение, что мы уже давно знакомы.
Вита рассказывала о себе, о своих интересах и занятиях, о своем хобби, как принято говорить сегодня. С особым энтузиазмом она рассказывала об участии в соревнованиях, о том, как она на своей байдарке обогнала знаменитых гоночников и стала победительницей регаты.
Я внимательно слушал Виту и с восхищением поглядывал на ее красивое загорелое лицо, обаятельную улыбку. Внезапно все мое тело словно током пронзило, я ощутил прилив крови к голове и мне подумалось, что лицо мое покраснело. Причиной этому явилось то обстоятельство, что я почувствовал мягкое прикосновение руки девушки к моей руке. Вита смотрела на меня в упор своими красивыми глазами и, почти незаметно, сжимая мою руку, бойко и кокетливо произнесла: «А ты мне нравишься. Давай будем дружить». Трудно передать чувство, охватившее меня. Захотелось подхватить на руки это неземное нежное существо, закружиться с ним под зазвучавшую во мне мелодию. Такая девушка! Такая умница и красавица! Впервые в моей молодой жизни сама предложила мне дружбу. «Давай», – ответил я решительно. Вита подала мне вторую руку, мы стояли друг против друга, глаза в глаза. Я принял все происходящее, как нашу обоюдную клятву всегда быть вместе…
Коренная жительница Херсона, Вита хорошо знала свой город и поэтому стала моим поводырем. Я готов был идти вслед за ней не только по городу, но хоть на край света: я сделался ее пленником.
Парк с его шумной танцплощадкой остался далеко позади. Мы остановились возле памятника адмиралу Ушакову. Часы пробили полночь. Лестница, чем-то напоминающая одесскую Потемкинскую, вела к Днепру. Вита неожиданно предложила: «Давай покатаемся на лодке. Рядом лодочная станция, там моторная лодка моих родителей, а моя – весельная». Кто же откажется от такой идеи? «Давай», – ответил я. Признаюсь: на моторной лодке я никогда не катался, да и весел в руках не держал. Договорились взять весельную лодку: нет шума, можно спокойно общаться.
На лодочной станции Виту знали все, обращались с ней ласково и снисходительно, называя ее почему-то не по имени, а Незабудкой. Вита уселась на корме лодки, а я, как бывалый моряк, взялся за весла. Охранник снял цепь с крючка лодки и легким толчком отправил нас в плавание. Спросил вдогонку: «Незабудка, ты надолго?» «Навсегда!» – твердо, четко, по слогам шутливо ответила девушка.
Лодка какое-то расстояние проплыла по инерции, затем я залихватски взмахнул веслами и… мгновенно опозорился. Силы удержать в руках весла у меня было, безусловно, предостаточно, однако кроме силы должно быть и умение. Его то мне и недоставало. Я обрызгал водой свою очаровательную спутницу с головы до ног. Вита не просто смеялась – хохотала, на ее мокром лице невозможно было отличить капельки воды от капелек слез, рожденных хохотом. Лодка зашаталась из стороны в сторону, хотя на реке был полный штиль. Вита легко и мягко, как кошка, прыгнула с кормы в мою сторону, быстро восстановила равновесие раскачавшейся лодки, затем уселась мне на руки, которые мгновенно выпустили весла. Она обняла меня нежно, прильнула своими мягкими губами к моим губам. Ее поцелуй был долгим, сладким, хмельным. Впервые в жизни меня, неискушенного, стеснительного парня целовала девушка. О, этот первый поцелуй! Промчались десятилетия, но стоит мне закрыть глаза и вспомнить тот день, как я начинаю сразу зримо ощущать те счастливые минуты, пережитые мной тогда…
Когда я опомнился, Вита уже сидела на веслах и предложила переплыть на противоположный берег Днепра. Она объяснила причину: там дача ее родителей, которые в настоящее время отдыхают на море. Там есть еда, там можно хорошо отдохнуть.
Мы причалили к берегу и оставили лодку на неохраняемом причале.
Затем мы направились в сторону дачи. По дороге, по просьбе Виты, я рассказал ей о себе, хотя, рассказывать, собственно, и не о чем было. Позади была восьмилетняя школа, одиннадцать месяцев в Одесском ПТУ, работа на консервном заводе… Моя профессия казалась мне непрестижной. Я понимал, что Вита интеллектуально выше меня на голову, поэтому, боясь оплошать, я принялся сочинять на ходу о том, что я студент второго курса сельхозинститута, говорил о проблемах студентов… Словом, фантазировал, как барон Мюнхгаузен. Кстати, я обманул ее еще раньше, при знакомстве, без задней мысли, когда представился ей и назвал себя Димой, хотя настоящее имя мое Артем.

***
«Димка, – игриво произнесла Вита, – неужели у тебя в голове одна только учеба и нет никакого хобби? Ну, допустим, – спорт: легкая атлетика, шахматы. Мало ли разных видов спорта?» Не признаваясь ей, что это было в Одессе, когда я учился в ПТУ, я, философствуя, поведал подруге следующее: «В туманной юности я занимался боксом и пулевой стрельбой из малокалиберной винтовки. На соревнованиях по пулевой стрельбе среди команд предприятий пищевой промышленности я стал победителем. А вот с боксом я расстался навсегда, как говорят, – завязал. И вот по какой причине. После того, как мне присвоили третий юношеский разряд, я стал участвовать в более крупных соревнованиях. В том бою, после которого я оставил бокс, моим соперником был худощавый, моего роста парнишка. Первый раунд закончился вничью. Во втором раунде мы оба отдали все силы, чтобы перехватить инициативу, но в конце этого злополучного раунда соперник достал меня так, что я едва не распластался на ринге. Спас меня гонг. Голова стала тяжелой, а ноги ватными. Я с большим усилием, но без чьей-либо помощи, дошел до своего угла на ринге. Плюхнувшись на стул, я подумал, что уже не смогу подняться. Но тренер натер мне виски, дал понюхать нашатырного спирта и сказал: «Твой соперник полностью выложился и сейчас пойдет на добивание, забыв о защите. Воспользуйся этим: достань его своим коронным ударом справа. На тренировке этот прием у тебя отлично отработан. Ты не должен уступать, потому что ты сильнее его. Учти: у них и у нас по две победы. Общая победа будет за той командой, которая выиграет этот поединок».
Напутствие тренера заставило меня собраться, мобилизовать все оставшиеся силы. Прозвучал гонг. Мой соперник вышел на него с поднятыми вверх руками победителя. Прозвучала команда: «Бокс». В первое же мгновение мне удалось выполнить подсказку тренера: я провел боковой удар, да так удачно, что соперник на мгновение опустил руки. Я мгновенно, изо всей силы, нанес ему удар в подбородок. Такой прием в боксе называется апперкот. Парень падал незащищенным лицом на ринг, как подкошенный колос.
Я, тяжело дыша, стоял в углу ринга, пока судья отсчитывал секунды до поражения соперника и моей победы нокаутом. Я смотрел на лежавшего парня и с ужасом представил себя на его месте в каком-либо из последующих боев. Мне сняли с рук боксерские перчатки и я протянул их сияющему от счастья тренеру, сказав: «Больше я в секцию бокса не приду». Так я навсегда расстался с этим видом спорта».
«Димка, но меня ты защитишь?», – восхищенно спросила Вита.
«Я буду защищать тебя, пока буду стоять на ногах», – ответил я.
«Спасибо, дорогой, а я не дам тебе возможности падать», – шутливо ответила Вита.

***
Мы медленно шагали в полной темноте вдоль берега к даче. Я держал Виту за руку. Песчаная тропинка привела нас сначала к плавням, а затем снова повернула к реке. Между Днепром и плавнями, на небольшой возвышенности, начинались дачные участки. Некоторые дома своими деревянными ступеньками вплотную подходили к воде.
Не доходя до единственного фонаря, ярко освещавшего хорошо накатанную песчаную дорогу при въезде в дачный поселок, Вита показала на аллейку, по обе стороны которой росли цветы. Чтобы не наступить на цветы в темноте, мы шли, тесно прижавшись друг к другу.
Вита открыла двери своего домика и жестом королевы показала на вход: «Прошу вас, сэр», – артистично произнесла она и уже по-простецки добавила: «Заходи, не бойся». Мы вошли. Вита закрыла двери на внутреннюю защелку, набросила цепочку. Включила свет. Плафоны люстры были похожи на лепестки цветов. В комнате было светло и уютно. На правах бывалой хозяйки Вита предложила на выбор чай или кофе. «И пиво», – пошутил я. Осматривая комнату, я остановил свой взгляд на книжной полке. Это заметила Вита. Она вытащила из стопки книг толстую общую тетрадь и протянула ее мне: «Это мой дневник, прочитаешь его и узнаешь обо мне больше, нежели предполагаешь», – улыбнувшись, сказала она и легонько хлопнула меня по плечу. На внутренней стороне обложки дневника я прочитал: «Я достанусь тому, кто отгадает загадку: кто ходит утром на четырех ногах, в полдень на двух, а вечером – на трех?» Вита еще не успела скрыться в дверях кухни, мой вопрос догнал ее вовремя: «Вита, кто-нибудь разгадал уже твою загадку?» Она посмотрела на меня с упреком, но без обиды, и ответила: «Представь себе – никто еще не разгадал. Так что думай…»
Вита не успела скрыться в дверном проеме, как в дверь громко постучали. Я бросил взгляд на девушку, затем на часы: было два часа ночи. Я спросил ее: «Родители приехали?». «Нет», – ответила она вмиг изменившимся голосом. В дверь забарабанили громче прежнего: «Открой по-хорошему, не то выломаем – тебе же хуже будет», – раздался громкий недовольный мужской голос. Дверь была слабенькая, я легонько оттолкнул от нее Виту и провернул ключ в дверях, надеясь еще на цепочку. Но не успел я выдернуть ключ, как снаружи сильно дернули дверь на себя, цепочка вмиг разлетелась вдребезги и в комнату вошли трое парней. Один, приближаясь ко мне, нагло прошипел: «Что, студентик, заблудился?» Я посмотрел Вите в глаза, подумав про себя: «Неужто подлая подстава?» Но девушка так искренне и тревожно смотрела на меня, что я сразу понял: она ни в чем не виновата.
«Ребята, – сказал я, – эту девушку я сегодня увидел впервые и проводил ее сюда – вот и все. Если виноват в чем-то, накажите меня, но ее не трогайте». Бритоголовый прошипел сквозь зубы: «Но она же сама затащила тебя к себе. А мы здесь для чего? Чтобы слушать треп студента, заплывшего на наш баштан?»
Вита стояла за моей спиной. Я чувствовал ее дыхание. Вита несколько раз произнесла имя Дима, пока до меня дошло, что она обращается ко мне. «Дима, давай я провожу тебя обратно в город», – произнесла она взволнованным голосом. «Ребята, извините, мы уйдем», – ответил я непрошенным гостям и взял Виту за дрожащую руку.
Бритоголовый, стоя в дверях, хриплым голосом ответил: «Только после меня».
В это время двое его дружков, изрядно выпившие, по-хозяйски осматривали комнаты дачного домика, ища, чем бы поживиться. В стареньком серванте они нашли бутылку вина и принялись шарить, чем бы ее откупорить. Вдруг бритоголовый попытался грубо притянуть к себе Виту, но я оказался между ними и у него ничего не вышло. Тогда он прокричал: «Хрящ, убери студента, или я из него профессора мигом сделаю». Хрящ, долговязый и худющий, похожий на скелет, обтянутый прозрачной кожей, продолжал откупоривать бутылку с вином. Тогда бритоголовый с наглой улыбкой произнес: «Жека, твой кайф первый. Раздевай крошку». Жека положил на стол возле бутылки найденный им штопор, подошел сзади к Вите: «Ты слышала: Камыш подарил мне первый кайф. Так что сливки первым снимать буду я», – и нервно захохотал. Хрящ, почуяв, чем пахнет, подошел к Вите спереди. Рядом стояли я и бритоголовый Камыш. Камыш захлопнул дверь на защелку, но ключ остался в замке. Затем он медленно прошагал к столу, открыл штопором бутылку с вином, сделал большой глоток из горлышка и, откинувшись на спинку стула, вальяжно произнес: «Кино начинается». Жека, схватив Виту за плечи, резко развернул ее к себе лицом и ловким движением руки расстегнул змейку на платье сверху донизу, тело девушки обнажилось. Наглец тут же получил от девушки звонкую пощечину. Вита повернулась ко мне лицом, но Хрящ оттолкнул меня и уставился на полураздетую девушку. Белый бюстгальтер и белые трусики на красивой и стройной фигурке подействовали на подонка, как красный цвет на разъяренного быка. Жека с силой притянул к себе девушку и начал целовать ее обнаженные плечи и шею.
Пока я отталкивал от Виты Жеку, Хрящ стал на колени, развел в стороны руки Виты, которыми она прикрывала трусики, и содрал их с ее тела, опустив их до колен. Вита вскрикнула. Во мне мгновенно проснулся инстинкт боксера. Все произошло в одно мгновение: сильнейшим ударом в челюсть я послал Жеку в нокаут: он осел на задницу, затем распластался на полу. Хрящ не успел этого заметить: он с полураскрытым ртом и выпученными глазами жадно рассматривал голое тело девушки, стоя на коленях. Я сложил две ладони вместе и, как кувалду, с силой опустил их на затылок подонка. Хрящ распластался у ног Виты и начал судорожно дергаться. Все произошло так быстро, что бритоголовый Камыш не успел опомниться, сидя за столом в углу комнаты и потягивая из бутылки вино. «Бежим!» – крикнул я Вите, схватив ее за руку и потянув за собой. Она едва не споткнулась о распластавшееся на полу тело Хряща, подбежала к двери, повернула ключ в замке и успела выбежать на улицу. Я пробежал вслед за ней несколько шагов, но меня догнала летящая табуретка, брошенная Камышом. Падая, я ударился головой об наполовину открытую дверь. Камыш поставил свою ногу на мою голову и брезгливо прошипел своим дружкам: «Пьяное быдло, ползите сюда, будем мочить студента».
Подошел пришедший в себя Жека и, наступив мне ногами на пальцы рук, жестко произнес: «Проживешь дольше, если позовешь крошку». Я крикнул в темноту ночи: «Вита, убегай и не вздумай возвращаться!»
Дверь домика была открыта, и в темном ее проеме, как видение, появилась Вита. Платье ее было расстегнуто. Она подошла к Жеке: «Возьми меня, но сначала отпустите Диму», – дрожащим голосом произнесла она. Но Камыш нагло ухмыльнулся: «Здесь кашу варю я. Жека свое упустил и ты будешь моей, а кореша мои пусть поправляют свое здоровье и «благодарят» студента за то, что он не может двигаться». Вита подошла к Камышу и забрала его ногу с моей головы. Жека отошел сам и помог подняться все еще лежавшему на полу Хрящу. Оба сели за стол, сделали по несколько глотков вина из горлышка. Я поднялся. Болел затылок. Слегка подташнивало.
Камыш, нагло ухмыляясь, подошел к Вите, обхватил ее руками, как клешнями, и с силой прижал к своей груди. Девушка вскрикнула: «Больно!» Он на какое-то мгновение выпустил ее из своих объятий. Вита, не раздумывая, тут же нанесла удар ногой подонку по его мужскому достоинству. Камыш со стоном согнулся, держась левой рукой за заболевшее место, а правой выхватил из кармана нож с выбрасывающимся лезвием. Нажал пальцем кнопку на ноже и с него, словно по приказу, выскочило наружу сверкающее лезвие. Вита руками закрыла свое лицо. Камыш замахнулся рукой с ножом в сторону тела девушки. Я стоял справа от Виты и не смог перехватить руку Камыша, но ладонью левой руки преградил путь лезвию, оно вонзилось в мою ладонь и остановилось в основании большого пальца. Адская боль пронзила меня и заставила дернуть руку назад. Лезвие ножа обломалось и осталось в моей ладони, но рукоятка была в руке Камыша и он с силой ударил ею меня по голове. Я начал терять сознание, но услышал команду вожака: «Мочите и ее!» Не знаю, откуда взялись силы, но я начал приходить в себя. Увидев мою окровавленную руку, Камыш скомандовал своей братве: «Тащите его к воде и там кончайте, а Днепр не оставит ментам никаких следов. Будет молчать, как рыба».
Меня попытались тащить на улицу. Рука моя затерпла и я, сжав зубы, вытащил из ладони обломок лезвия. Кровь лилась с ладони на землю, оставляя красный след. Вита, испуганно стоявшая в углу, заметила это. Она быстро сняла с себя легонькое, уже расстегнутое красивое платье, одной ногой наступила на него и, безжалостно разорвав его на куски, перевязала мне руку. Отморозки, подталкивая меня, находившегося в полуобморочном состоянии, повели меня к старому деревянному причалу для катеров. Пройдя метров десять по гулко стучавшему деревянному настилу, остановились. Очевидно, для того, чтобы исполнить вынесенный мне приговор. Вита стояла рядом, держа меня за здоровую руку. На нее отморозки не обращали внимания, зная, что она никуда не денется. Они похотливо поглядывали на ее полуобнаженное красивое тело. Камыш с Жекой о чем-то шептались, стоя чуть поодаль от нас. Хрящ держал меня за больную руку. Вита несколько раз сжала мою правую руку. Я посмотрел на нее. Взглядом она выразительно указала мне на воду и в тот же миг резко толкнула меня с причала. Я потянул за собой Хряща. Пока мы падали, он отпустил мою руку. Вита нырнула рядом со мной. Она нашла меня под водой, когда я не успел еще выплыть наверх. Я чувствовал ее касающиеся меня плечи. Когда мы вынырнули, она спросила, могу ли я еще держаться. «Да, могу», – последовал мой ответ…
Камыш и Жека с опозданием прыгнули в воду, но где сейчас они и Хрящ, мы не знали. Были довольны тем, что погони не слыхать…
Я с трудом плыл. Вита была рядом. Время от времени она подплывала под меня, как дельфин, подставляла спину, чтобы мне было легче плыть. Но это только расслабляло меня. Когда она выныривала из-под меня, я еле плыл.
Сделав небольшой круг от причала, мы поплыли к берегу. На наше счастье, в том месте, куда мы плыли, в Днепр выходила деревянная кладка. Мы подплыли к ней. Вита помогла мне выбраться из воды. Мы присели на кладку. У меня слегка кружилась голова. Стоило пошевелить рукой, как она начинала сильно болеть. Держа друг друга за плечи, мы прошли по кладке к берегу и подошли к крыльцу незнакомой мне дачи.
Светало. Солнце еще не взошло, но рассвет уже заалел над рекой. Небо было безоблачным, что предвещало хорошую погоду.
Под навесом, перед дачным домиком, стоял старый деревянный диван. Закрывая его от солнца, со стороны Днепра висело видавшее виды, выгоревшее от солнца марселевое одеяло, прикрепленное к проволоке почерневшими от времени деревянными прищепками. Прежде, чем присесть на диван, я снял с себя мокрую рубашку, майку и брюки. Туфли я потерял в воде, когда нырнул в реку: на ногах они висели, как стопудовые гири, и мешали плыть. Вита помогала мне раздеться, видя, как мне трудно самому это сделать: левая рука моя была беспомощна, перевязанная мокрой окровавленной повязкой из куска ее платья. Мы не обращали внимания на то, что оба почти совершенно голые: на мне были лишь мокрые, прилегающие к телу плавки, а на Вите – мокрый беленький бюстгальтер и беленькие мокрые трусики, плотно облегающие ее ладно скроенную фигурку. Расстегнутое и порванное ее платье осталось в Днепре, когда мы плыли. Вита, оторвав более чистые кусочки от предыдущей повязки, наложила мне на руку новую повязку, положив на рану вымытые росой листочки подорожника – известное в народе лечебное средство. Мы сидели на диване, посматривая на калитку. Было раннее теплое утро. От воды поднимались ввысь пушистые, как облачка, светло-серые клубы испарений. Ветерок, очевидно, еще дремал где-то в зарослях: не ощущалось ни малейшего его дуновения. После пережитой нами страшной ночи наступили, как говорится, «тишь да гладь да Божья благодать».
Но я немного продрог, лег на диван и впал в какое-то странное состояние: казалось, что, лежа на спине, я плыву по Днепру. Сон или явь? Вита, заметив, что мне стало прохладно, хотя я старался не подавать виду, сняла висевшее над диваном одеяло и им накрыла меня, и сама, в одно мгновение, нырнула под него, оказавшись рядом со мной. Очень осторожно, чтобы не причинять мне боль, подняла мою травмированную руку и положила ее на свое плечо. Затем мягко и плавно легла мне на грудь, обняв своими нежными руками.
Я сразу очнулся, ощутив ее нежное прикосновение, будто огромный заряд электрического тока пронзил мое тело. Я почувствовал горячее дыхание девушки, учащенное биение ее сердца, упругость ее тела. «Дима, – прошептала Вита, – помнишь загадку из моего дневника?» «Помню», – почему-то тоже шепотом ответил я. «Хочешь узнать разгадку? Слушай! – сказала она, не дождавшись моего ответа. – Это человек в младенчестве, в зрелом возрасте и в старости. Повтори». Я повторил. «Так вот, – она на мгновение замешкалась и вдруг выпалила: «Ты ее разгадал, а условия помнишь?» «Да», – ответил я, вспоминая их: «Я достанусь тому, кто разгадает эту загадку». Это условие записано было в ее дневнике на внутренней стороне обложки.
Она вынырнула из-под одеяла и уже через мгновение снова была под ним. Я почувствовал на своей груди ее упругие, как мячики, груди и неиссякаемый заряд энергии в ее обнаженном теле. Наши губы слились в долгом поцелуе. Через какое-то мгновение ее острые зубки вонзились в мое плечо, как бы отвечая болью на боль, но это было счастливое мгновение и мы оба были на седьмом небе от счастья, и, как писал Мопассан, отсчитывали милю за милей, увеличивая их количество.
Солнце уже поднялось довольно высоко, его ласковое тепло мы ощущали на себе. Ах, солнышко ясное, единственный свидетель нашей необузданной пылкой любви, с любопытством разглядывавшее нас! Мы его не стеснялись – нам не было до него дела. Хотелось любить и быть любимым. Казалось, что мы знакомы целую вечность, что всегда были вместе. Любовные игры так поглотили нас, что мы оба даже забыли открыть друг другу свои настоящие имена…
Я лежал, расслабившись, нежась под ласковыми солнечными лучами. Вита порывисто, как внезапно подувший из-за угла ветерок, вскочила с дивана, нагнулась ко мне, поцеловала в щеку и прощебетала: «Димуля, я на минутку сбегаю на свою дачу – это ведь рядом. Приведу в домике все в порядок, чтобы родители не испугались, и скоро вернусь. Ты не волнуйся. Это дача дяди Максима, он хороший друг нашей семьи. Надеюсь, я вернусь до его прихода. А ты лежи и на улицу не выходи – с твоим лицом в синяках и ссадинах лучше не показываться людям на глаза. У тебя, как говорят очень большие умники, нереспектабельный вид. Расслабься, подремай.… Вспоминай мгновения нашей любви и наслаждайся воспоминаниями. А о ночном кошмаре забудь. Пока, пока!»
Она еще раз поцеловала меня и с искренностью в голосе произнесла: «Я тебя так люблю! Так люблю!.. Надеюсь, и ты меня?» Через несколько секунд ее стройная, как лань, фигура исчезла.
Разве мог я тогда подумать, что ее «Пока, пока!» было последними словами, которые я от нее услышал. Она побежала, чтобы больше никогда не вернуться…
***
С моей спасительницей, моей мгновенной, такой нежной и ласковой первой любовью, мы встретимся спустя почти двадцать лет. Она, не Вита, а Надежда, окажется матерью взрослой дочери. Она очень добрая, скромная, доброжелательная: всем желает добра, готова придти на помощь, если это необходимо. Не любит шумных тусовок, немного замкнутая в себе – ну, чисто тургеневская девушка, но только другого времени.
Мы с Надеждой, уже слегка поседевшие, умудренные житейским опытом, узнав настоящие имена друг друга, воспримем это с долей иронии и простим один одного. Но это произойдет спустя почти двадцать лет… А пока…

***
Как только Вита скрылась из виду, меня начала одолевать тоска, даже как-то жутковато стало при мысли, что придет хозяин дачи и что он подумает, увидев меня, особенно мой внешний вид. Я надел немного подсохшую рубашку и брюки, резко поднялся, решил немного подвигаться, размяться. Вдруг почувствовал легкое головокружение. Меня затошнило, ноги стали ватными, непослушными. Я сделал несколько неуверенных шагов. Ощущение было такое, словно я стою на дне раскачивающейся лодки, а не на земле. Напрягая усилия, держась за стену дачного домика, я все же дошел до калитки, но она оказалась запертой на замок. Я вспомнил: ночью мы пришли на территорию дачи с тыльной стороны, с деревянной кладки на Днепре. Возвращаться, обходить дачу с другой стороны, у меня не было сил: становилось все хуже. Из последних сил я поджался на штахеты, лег животом на калитку и перевалился на противоположную сторону, но зацепился рубашкой за верх калитки и повис, еле подавая признаки жизни. В таком вот висячем вниз головой виде меня заметили возвращавшиеся на машине с рыбалки рыбаки. Подошедшему водителю я успел прошептать: «Помогите… Вита… Извините…» И потерял сознание. Весь этот эпизод был записан в моей амбулаторной карточке при оформлении меня в приемном покое военного госпиталя. Моими спасателями, как позже выяснилось, были начальник медчасти госпиталя и его друг хирург, подполковник медицинской службы Ивасюк. Он оказался не только прекрасным врачом, верным клятве Гиппократа, но и добрым, чутким, отзывчивым человеком. Как перед духовным отцом, исповедался я перед ним и подробно рассказал о проведенной кошмарной ночи. Очень просил его найти Виту, и, действительно: поехав через неделю на рыбалку, он остановил свой УАЗик в том месте, где подобрал меня. Всех, кого встретил там, спрашивал о девушке по имени Вита, но, оказалось, такую никто не знает.
Я же со своими провалами в памяти, в связи с травмой головы, не мог рассказать ни о лодочной станции, ни о том, что сотрудники этой станции называли девушку Незабудкой. Перед уходом с палаты Ивасюк, направив на меня свой «ФЭД» и сфотографировав, сказал: «Пусть будет на всякий случай. А вдруг понадобится…»

***
Вита, перепрыгивая через низенькие виноградные кустики, как горная козочка, бежала к своей даче. Прохожие принимали ее, очевидно, за спортсменку, совершающую утреннюю пробежку. И никто не обратил внимание на то, что девушка одета не по спортивному, а на ней белый бюстгальтер и белые трусики, на которых местами видны были красные пятнышки.
Вита с сердечным трепетом подошла к своей даче. Двери домика были открыты. В комнатах все было на месте и напоминало последнюю страшную ночь. Вита быстро переоделась в яркий цветастый дачный халатик, подняла с пола окровавленный кусок материи, которым перевязала ночью раненную руку Димы, положила эту тряпочку в целлофановый пакетик с изображением мужественного ковбоя в сомбреро, сидящего в седле на красивом коне. Туда же она машинально сунула все только что снятое с себя. Заметив на столе бутылку с недопитым вином, брезгливо взяла ее за горлышко и бросила в мусорный ящик за углом дома.
Какое-то внутреннее чувство подсказывало Вите, что надо торопиться к Диме, но вдруг она обратила внимание на засохшие капли крови на полу. Она снова на мгновение вспомнила Диму, и неведомое чувство тревоги охватило девушку: как он там? Очевидно, заснул. Девушка начала бережно соскабливать кухонным ножом капли крови на полу. Их было много. И пока она проделывала эту работу, вновь до мелочей возникла в памяти та страшная картина: занесенный бандитский нож, нацеленный на нее. Дима голой рукой хватает лезвие, сжимает его в своей руке. Здесь, на этом месте, могла случиться беда. Дима ее пресек, рискуя собой, но спасая свою Незабудку… Надо торопиться… Быстрее к нему! Все уже было убрано, прибрано. Вита схватила пакет с мужественным ковбоем в сомбреро и опрометью бросилась вниз, к Днепру, к своему Диме.

***
Подполковник Ивасюк в белоснежном халате, который явно омолаживает его, поднялся с моей больничной койки после того, как осмотрел меня, ощупав мою голову чуткими мягкими пальцами, произнес: «Ну что, братец Артемушка, ничего опасного нет, однако двадцать один день поваляться у нас прийдется. Сделаем через время повторные рентгеновские снимки. А пока крепись, дружок. Подниматься, а тем более ходить, тебе нельзя. Если не будет на тебя жалоб со стороны медперсонала, мы тебя быстро восстановим, ну, а в противном случае – переведем в городскую больницу». Он приветливо поднял руку и быстро вышел из палаты. В коридоре он встретился с начмедом. «Ну, как парнишка? Отправим в городскую?» – спросил начмед. «Алексей Петрович, разреши поставить на ноги парнишку у нас. Он ведь не местный – учится здесь, а родом с севера Украины. Кто его лучше нас «отремонтирует»?
«Лады, – улыбнувшись, ответил начмед, – ремонтируй». Врачи разошлись по своим делам.

***
Вита летела к даче дяди Максима, как на крыльях. Перелезла через закрытую калитку, повернула за угол дома, предвкушая, как она сейчас, крадучись по-кошачьи, подойдет к нему, пощекочет спящего соломинкой или травинкой… Подошла к дивану – пуст. Где же Димка? Спрятался? В кошки-мышки поиграть захотелось? Ну и хитрец! «Дима, выходи быстрее… Слышишь?» Ответа не последовало и Дима не появился. Сердце девушки тревожно заныло в предчувствии чего-то неприятного. Она быстро оббежала дачный участок, осмотрела все углы и закоулки, толкнула запертую дверь домика. Безнадежно… И ее прорвало. Слезы градом хлынули из ее глаз. Она звала Диму, но он не отзывался. Страшная мысль кольнула ее сознание: «Неужели они (изуверы!) нашли его и он, Димулечка, любимый, родной - уже на дне Днепра?» Она не заметила, как очутилась на берегу реки, у самой воды. Постояла, рыдая, повернулась и вновь пошла к даче дяди Максима. Подошла к дивану. На глаза ей попались окровавленные полоски ткани, оторванные от ее платья, оставшиеся после повторной перевязки Димкиной руки. Она положила их в пакет с бойким ковбоем на коне, перелезла через закрытую калитку таким же образом, как совсем недавно Димка, и оказалась на дороге. Она не знала, что делать, куда идти, где искать друга. Ноги сами понесли ее в сторону причала, где должна была находиться ее лодка. Подойдя к месту, где начинались плавни, она увидела бабушку, которую все называли молочницей (она всегда продавала молоко дачникам). Вита вежливо поздоровалась с ней и спросила, не видела ли она парня в джинсах, синего цвета рубашке, левая рука перевязана. «Нет, доченька, ты первая, кого сегодня вижу здесь. Я уже давно стою, поверь», – ответила молочница. Вита уже собралась уходить, но бабушка вдруг вспомнила, что недавно проезжал «бобик» на большой скорости, обсыпав ее песком. Продолжила: «Хорошо, что успела юбкой бидон с молоком накрыть. Они остановились вон там, видишь, где забор штахетный и железная калитка? Что-то бегали, то к калитке, то к машине, что-то носили, я и приседала, чтобы рассмотреть, но так и не увидела. А машина зеленая, с черными пятнами, как лягушка большая. А мужики те вроде как в какой-то форме… А, может быть, милиционеры. Я не разглядела, плохо вижу…» – закончила бабушка свой рассказ. Вита поняла, что это Диму занесли в машину, но кто и куда его повез, не могла понять. Как и то, как он оказался на дороге.
Вита оттолкнула свою лодку от причала, прыгнула в нее и налегла на весла. Взяла курс на лодочную станцию. Днепр она переплыла быстро, едва не попав под моторную лодку. Оставив свою лодку у причала, она бросилась в лодочную станцию и принялась обзванивать все райотделы милиции Херсона, все больницы, станции скорой помощи и даже… морги. Но никто и нигде не сталкивался с парнем, которого описала Вита. Девушка была в отчаянии. Она вышла из конторки, прошла молча мимо охранника, подошла к причалу, села в свою лодку и оттолкнулась от берега. Бросив пакет на нос лодки, она выплыла на середину реки. Куда плыть?.. Зачем?.. Течение несло ее неизвестно куда. Неожиданно порыв ветра сорвал пакет и он упал в воду, внезапно возникшие от быстро промчавшейся мимо моторной лодки волны погрузили пакет на дно реки, похоронив навсегда последнюю память о Диме: там, в пакете с мужественным ковбоем, лежала повязка с застывшими каплями Димкиной крови, частички их хмельного счастья. Последняя нить, связывавшая с ним, оборвалась…
Мимо проплывали моторные лодки с влюбленными молодыми парами, слышались бодрые разговоры, смех, визг. Слезы застилали лицо Виты, она плакала молча, не обращая внимания на то, куда несет ее лодка. Вита как будто проснулась, на сердце появилась какая-то тревога, ей стало страшно оставаться одной в лодке. На середине реки Вита взяла себя в руки, чтобы не разрыдаться, и вслух сказала: «Дима, я возвращаюсь на берег. Я тебя найду, все равно найду».
Сумерки сгущались. Луна с любопытством смотрела на засыпающую землю, а на водной глади Днепра дрожало серебристыми переливами ее отражение, сопровождавшее одинокую лодку.

***
Первые дни пребывания в госпитале казались мне вечностью. Палата моя была двухместная. Моим соседом был пожилой неразговорчивый отставник.
Через неделю, во время врачебного обхода, я обратился с просьбой к Ивасюку, который был не только заведующим хирургическим отделением, но и моим лечащим врачом, разрешить мне подниматься и выходить в общий коридор, чтобы размяться, пообщаться с «ходячими» больными, но получил решительный отказ. Я не знал, что рентгеновский снимок показал внутричерепную гематому и, если она не рассосется, не исключена хирургическая операция. Рука моя зажила благодаря тому, что медсестры тщательно обрабатывали рану какой-то жидкостью, прикладывали тампоны и закрепляли их лейкопластырем.
Каждый раз, когда дверь в палату открывалась, я инстинктивно вздрагивал, надеясь увидеть Виту. Но это была не она. Однажды санитарка, протирая в палате пол, посмотрела на меня сочувственно и спросила, о чем я задумался, глядя отрешенно в потолок. «Вам не понять», – ответил я. «Я догадываюсь: ты не здешний, потому что тебя никто не навещает. А еще, возможно, с девушкой поссорился, иначе пришла бы», – душевно улыбнулась санитарка.
«Вы не могли бы мне помочь?» – спросил я ее. «Если в моих силах, то почему бы не помочь? Рассказывай, я внимательно слушаю».
Она поставила в угол ведро и швабру, присела на табуретку. Я рассказал ей свою историю встречи с Витой, без подробностей – о той кошмарной ночи, которую мы пережили. Затем попросил сходить на лодочную станцию на Днепре, вблизи памятника адмиралу Ушакову, попросить любого из охранников передать девушке по имени Вита, где я нахожусь. Добавил, что там стоит ее весельная лодка с названием какого-то цветка, название которого не могу вспомнить.
Санитарка обещала исполнить мою просьбу. Через двое суток она утром вошла в мою палату, вновь, как два дня назад, присела возле меня на табуретку и сокрушенно сказала:
– Знаешь, милок, или ты неточно мне обо всем рассказал, или над тобой зло пошутили. Девушки по имени Вита там нет и никогда не было. Лодок с названием цветов там аж две: одна весельная, вторая – моторная и обе носят одинаковое название – «Незабудка». А девушку, хозяйку весельной лодки, зовут Надей. Моторка принадлежит родителям ее. Охранники говорят, что эта Надя-Вита часто представляется под разными именами. Это у нее такое, видишь ли, развлечение. Вчера твоя Вита-Надя уехала на целый месяц на сборы в Литву, а затем там же будет участвовать в соревнованиях на байдарках. Кто-то из медперсонала приоткрыл дверь палаты и позвал санитарку. Она вышла, а я опять устремил отрешенный взгляд в потолок, словно надеясь найти там ответы на одолевавшие меня вопросы.

***
Девушки тщательно готовились к поездке в Литву для участия в регате: скрупулезно собирали вещи, упаковывали их в заплечные вещмешки, в баулы. Настроение у всех было отличное, бодрое. Прыгали от радости и щебетали, как птицы. Исключение составляла Надя, хотя знала, что в списке ее фамилия стоит первой. Она была задумчива, сторонилась компании. До отъезда оставалось еще два дня, но как поступить – не знала: мучили сомнения. Отказаться она не могла – ее бы никто не понял, и в первую очередь тренер, который занимался с ней уже четыре года, вместе преодолели немало трудностей, но в конце концов, добились многого: Надя стала лучшей в команде, стала победительницей республиканских соревнований. Подвести команду она не могла. Решила ехать, хотя Димка не выходил из головы. Где он? Что с ним? С такими мыслями она вечером засыпала, а утром просыпалась. Тревога не проходила, но ничего нельзя было поделать. В случае отказа обязательно надо было бы назвать причину. Этого сделать она не могла… Папа с мамой, когда она сообщила им по междугородке, что едет на соревнования, поддержали ее. Папа, по многолетней привычке, добавил: «Будь умницей!»
Времени было мало, в вагон грузились спешно. Шум стоял, как в разбуженном курятнике. Тренер переходил от одной к другой, волновался, подгонял девушек и возился с ними, как наседка с цыплятами.
Помощь пришла неожиданно, как снег на голову: в этом же вагоне ехали в Каунас воины-десантники. Увидев молодых красивых девушек, они тут же, предложив свою помощь, стали заносить в вагон девичий багаж. Когда все уселись, тренер пересчитал своих подопечных и, успокоившись, пошел в свое купе.
Солдатик, помогавший Наде заносить в вагон ее вещи, как только поезд тронулся, оказался возле Нади. Она сидела на своем месте, на боковом сиденье плацкартного вагона. Десантник, попросив разрешение, присел рядом, расстегнул верхнюю пуговицу гимнастерки. Надя заметила белоснежный подворотничок, а на груди – целая коллекция, как про себя отметила Надя, разных значков.
– Разрешите представиться, – бойко произнес парень.
– Как хотите, – был ответ.
– Сержант Сергеев. Разрешите узнать имя моей очаровательной спутницы.
Надя на мгновение подумала, какое же назвать женское имя, но вдруг вспомнила Диму, и гнетущие мысли заполнили ее сознание.
– Надя, – ответила она спокойно, без улыбки, и серьезно произнесла: – Надежда просит вашего, сержант Сергеев, разрешения на отдых. Извольте откланяться. Завидев обескураженный вид солдата, мягко, улыбаясь кончиками губ, добавила, непонятно почему и как перейдя на ты: «Сержант Сергеев, извини, но мне надо отдохнуть. Не обижайся».
Сержант снял с верхней полки матрац, расстелил его на полке. Надя поблагодарила его и их взгляды на миг скрестились. Она не увидела в его глазах никаких признаков наглости. Парень вел себя сдержанно, скромно. Это девушка сразу отметила про себя.
– Хорошего отдыха, – произнес Сергеев и удалился.

***
На двадцатый день моего пребывания в госпитале, во время утреннего обхода, ко мне подошел Ивасюк и, окинув меня теплым отцовским взглядом, сказал:
– Дружище, нам с тобой придется решить один очень серьезный вопрос. Тебе необходима операция: внутричерепная гематома за правым ухом. Пошли родителям телеграмму, чтобы дали согласие на операцию. Пусть приедут к концу недели, в пятницу.
Он мягко провел пальцем у меня за ухом. Я тоже провел по этому месту пальцем. Это уплотнение никогда у меня не болело, но я снова ощутил какую-то тяжесть.
К концу недели у Ивасюка уже была телеграмма с согласием моих родителей на операцию.
В пятницу, в девять часов утра, медсестра позвала меня в манипуляционный кабинет, сделала укол и предупредила, чтобы я никуда не вздумал идти. Минут через пятнадцать меня ввели в операционную, положили на стол, к которому привязали руки и ноги. Я успел заметить большую круглую блестящую емкость, в которой поблескивали инструменты: молотки, стамески – точь-в-точь, как столярные, щипцы и другие не известные мне штучки, как я подумал про себя. Операционная сестра, лицо которой почти полностью было закрыто марлевой повязкой так, что виднелись только ее большие карие глаза, осторожно перевернула меня на левый бок. Я не видел, кто там был еще, только слышал женские голоса. Вначале, когда что-то там колдовали за ухом, я терпел, лежал молча, но когда начали раздалбывать кость молотком и чем-то наподобие зубила или долота, терпеть стало невмоготу, я начал кричать, зубы клацали. Мне всунули в рот большой тампон, пахнущий эфиром. Молоденькая медсестра держала мою голову обеими руками. Я видел огромные, словно от ужаса, расширенные глаза медсестры. Слезы катились из ее глаз, марлевая повязка ее промокла от них и они капали сквозь марлю на ее белоснежный халатик. Боль была нестерпимой. Я выплюнул тампон и попросил дать передохнуть: терпеть больше нет сил. Мне дали передохнуть три-четыре минуты, затем все продолжилось. Я услышал женский голос: «Не выковыривай, а срубывай».
И снова адская боль, и снова медсестра, сжимающая мою голову обеими руками, и ее теплые слезинки, капающие на мое лицо…

***
Поезд мягко остановился. Проводница с трудом открыла тамбурные двери, забитые сумками девушек. Через несколько минут девушки заполонили перрон, весело общаясь, ожидая тренера, который с кем-то общался.
Строем прошли красавцы-десантники, похожие друг на друга, как близнецы. Внезапно командир остановил строй, давая пройти встречному потоку пассажиров. Воспользовавшись остановкой, Сергеев, не спросив разрешение, подбежал к Наде и негромко произнес: «Разрешите вас отыскать». Девушки расслышали его просьбу и, дружно смеясь, закричали: «Разрешаем!.. И нас тоже… Прилетайте и спускайтесь к нам с неба на парашютах…»
Строй десантников начал свое продвижение. Сергеев, не услышав ни «да», ни «нет», побежал на свое место в строю. Девушки махали руками вслед солдатам. Сергеев оглянулся: Надя тоже помахивала ручкой. Сержант сделал вывод: разрешение получено.



***

Операция, длившаяся четыре с половиной часа, наконец-то закончилась. Мне развязали руки и ноги, медсестра, придерживая меня за спину, помогла подняться. Мне помогли сесть, затем подняться, и два белоснежных ангелочка – две медсестрички повели меня в палату. Боль еще не прошла, я решил идти самостоятельно, но, едва освободившись от моих сопровождающих и сделав самостоятельно три-четыре шага, начал падать. Медсестры вовремя подхватили меня под руки и отвели в палату. Вскоре в мою палату вошел Ивасюк в сопровождении профессора Конопелько и молоденькой аспирантки, которая под руководством профессора оперировала меня. Они о чем-то вполголоса пообщались и гуськом вышли из палаты.
Я словно провалился в пропасть и моментально уснул. Проснулся утром, когда медсестра начала обрабатывать мое прооперированное ухо.
Постепенно я начал выходить в общий коридор и обедал уже не в палате, а в столовой хирургического отделения. В фойе между хирургическим и терапевтическим отделениями был установлен телевизор. Здесь больные обоих отделений смотрели телепередачи.

***
Надя, всецело отдавая себя тренировкам, которые проводились ежедневно, четко выполняла все требования тренера. Контрольные показатели девушки радовали ее наставника, они были выше, нежели у остальных спортсменок. Прошло больше месяца с тех пор, как команда прибыла в Литву. Надя, особенно перед сном, засыпая, вспоминала Диму, но в какой-то степени боль о прошедшем немного притупилась.
Регата закончилась для херсонских девушек успешно. Они были первыми во многих видах и в целом команда заняла первое место.
И вот сюрприз: когда девушки еще стояли на пьедестале с ленточками на груди, на которых красовались медали, на дорожке показался взвод десантников. Красавцы в парадной форме, при всех наградах, с букетами цветов подошли к пьедесталу и вручили цветы девушкам-победительницам. Кто посмелее, целовал девушек. Сергеев не упустил свой шанс: он пожал Наде руку, вручил цветы и поцеловал в щечку. Но на этом сюрприз десантников не закончился. Они, став на колено, приложили левую руку к сердцу и каждый произнес: «Прошу вашей руки и сердца. Мы выполнили ваше желание и готовы идти в ЗАГС». Безусловно, это была шутка. Зрители аплодировали, кричали. Тренеры и командиры десантников, сидя рядом, смеялись и шутили.
Расходились, как старые давние друзья. Сергеев держал Надю под руку. Улучив момент, он шепнул: «Наденька, а если серьезно, я готов в ЗАГС хоть сейчас». «Я согласна, – улыбаясь, ответила Надя, – только когда станешь генералом».
Они подошли к тому месту, где десантники уже строились в колонну, а тренер женской команды байдарочниц, пребывая на седьмом небе, обнимал девушек по-отцовски и говорил им теплые и нежные слова.
Увидев Надю, тренер пошел ей навстречу, но девушка внезапно почувствовала слабость в ногах, остановилась, оперлась на дерево. «Что с тобой? Тебе нездоровится?», – с тревогой в голосе спросил он Надю и крикнул, чтобы подошел фельдшер команды. Но Надя сказала, что чувствует себя нормально. Тренер обнял девушку и предложил ей все-таки отправиться за медицинской помощью. Однако Надя решила просто отдохнуть в гостиничном номере. Ее немного подташнивало. Да и усталость все-таки чувствовалась, ведь все силы были отданы соревнованиям. А всю команду тренер отпустил погулять по городу до двадцати часов.
Надя решила зайти в гостиницу, полежать и отдохнуть, но ее подташнивало. Спросив горничную, есть ли недалеко больница, та ответила, что ехать троллейбусом одну остановку, но можно и пешком. Надя решила обратиться в больницу. Она боялась отравления, вспоминая, что после заплыва сорвала с дерева несколько яблок и съела с аппетитом, несмотря на то, что они были неспелые и кислые. Но всего через полчаса, после обследования, Надя узнала, что она беременна. И только сейчас она вспомнила то утро. Оно было счастливым для двоих. Сегодня она одна. Что делать? С кем посоветоваться, кто подскажет, кто поможет?
Идя рядом с десантниками под руку, девочки пообещали ребятам встретиться, те, в свою очередь, получили увольнение. Сергеев договориться не успел, но, получив увольнение, пришел вместе с ребятами. Спросив про Надю, девочки ответили, что она приболела и осталась в гостинице. Узнав от них адрес, он купил цветы, но, прежде, чем выйти из цветочного магазина, попросил молоденькую цветочницу вырезать две большие звезды из золотистой бумаги, предназначенной для обертки букетов, и две длинные красные полоски из такой же бумаги. По дороге в гостиницу он догнал ничего и никого не видящую Надю, возвращавшуюся из больницы. Он проводил ее до номера и сказал, что сейчас вернется. Найдя горничную, он попросил ее помочь ему приклеить к сержантским погонам звезды, а полоски прикрепить к штанам, чтобы получилось что-то похожее на лампасы. Горничной понравился солдатский розыгрыш, она, смеясь, с удовольствием помогла сержанту в одно мгновение стать генералом.
Постучал в номер. Надя открыла дверь и всплеснула руками: «Боже мой, генерал!» Саша стал по стойке смирно и выпалил: «Генерал Сергеев просит вашей руки и сердца! Как приложение к этому предложению прошу вас поздравить сержанта срочной службы Александра Сергеева с Днем рождения. Мне сегодня исполнилось двадцать лет. Очень прошу вас поцеловать меня в щечку, а лучше – в обе. Это будет для меня лучшим подарком».
Надя стояла, как под гипнозом, не смея шевельнуться. Какой-то сумасшедший день сегодня, думала она. Утром соревнования, победа, награждение. Затем полуобморок, больница, обследование и – беременность…
Надя медленно подошла к Саше, словно размышляя о чем-то, обняла его и нежно поцеловала в обе щеки. Она не успела еще опомниться, как вмиг оказалась у него на руках, и он закружил ее по комнате. Чем сильней он ее кружил, тем крепче она держалась за него и все больше и больше прижималась. Откуда силы у нее взялись? Она смеялась, визжала. Когда, наконец, он опустил ее бережно, как будто она была хрустальная, Надя устремила свой нежный взгляд на его счастливое лицо и произнесла: «Саша, генерал Сергеев может стать моим мужем, но при условии, что он будет разжалован до сержанта»… Оба рассмеялись.
Когда Саша подходил к КП, дежурный недвусмысленно ткнул пальцем в часы. Но все же сержант не опоздал.

***
К большому удивлению тренера и подруг по команде Надя обратилась ко всем им с ошеломляющей новостью: «Василий Иванович, милый, большое спасибо вам за все, что вы сделали для меня. Я этого никогда не забуду. Девочки, дорогие мои подружки, любимые, и вам спасибо за дружбу, за поддержку. И вас я никогда не забуду…»
Девочки загадочно переглянулись, но Надя не дала им опомниться и выпалила, улыбаясь: «Я остаюсь в Каунасе. Выхожу замуж за Сашу Сергеева. Завтра идем в ЗАГС, подадим заявление. Я приглашаю вас всех..»
Подруги окружили Надю тесным кольцом, зааплодировали, запрыгали: «Поздравляем!.. Поздравляем!..»
Надя, у которой на глазах предательски выступили слезинки, промолвила умоляюще: «Девочки, пожалуйста, останьтесь, поддержите меня. Мы ведь так породнились… Кто мне будет кричать «Горько!»?.. Девочки поспешили утешить Надю: «Конечно, останемся. Мы не можем оставить тебя одну. Ох, и гульнем!..»

***
На следующий день, а это был вторник, Надя с Сашей подали заявление в ЗАГС, но были огорчены тем, что расписать их смогут только через три дня, да и то в том случае, если невеста предоставит справку, что она беременна. Надя, хитро улыбнувшись, тихонько сказала Саше: «Если хочешь, я справку сделаю», и он тут же словно отрапортовал сотруднице ЗАГСа: «Выполняя ваши требования, мы через три дня не только справку предоставим вам, но если надо, и новорожденную дочку»…
В субботу, ровно в десять часов утра, к ЗАГСу подкатила командирская «Волга» и полковой «УАЗ», надраенный до блеска. Из «Волги» вышла нарядная красавица-невеста, в фате, в лаковых туфельках, на которых переливались солнечные лучики. А из «УАЗ»а вышел стройный красавец-сержант, в парадной форме, только без берета. Молодоженов провожали свидетели: красивые молодые девушки и парни в военной форме. Процедура оформления бракосочетания была недолгой и показалась Наде немного скучноватой, хотя была торжественно обставлена. Но когда распахнулись двери в банкетный зал, Надя на миг обомлела: по обе стороны красной ковровой дорожки стояли бравые десантники в почетном карауле, а в конце ее стоял командир – полковник десантных войск. Духовой оркестр заиграл популярный марш Мендельсона. У Нади подкосились ноги, на глазах непроизвольно выступили слезы. Это были слезы счастья. Когда они успели все это подготовить и отрепетировать? Об этом Надя не только подумала, но и произнесла вслух.
«Мы, десантники, все делаем неожиданно, как снег на голову, падаем с неба», – ответил Саша. Они подошли за благословением к бате, как называли командира части все воины – и рядовые, и офицеры. Он произнес торжественно теплые, нежные, добрые слова напутствия молодым и преподнес невесте букет красивых пышных роз. И, как гром, грянуло многократное : «Горько! Горько!» Оркестр заиграл туш. Губы молодых сомкнулись. Зал сотрясала «считалка»: раз!.. два!.. три!.. десять!.. пятнадцать!.. Интересно, когда они оторвутся друг от друга? Шум, гам, аплодисменты.
Когда молодые показались на крыльце ЗАГСа, прямо перед ними показался шустрый фоторепортер газеты «Советский спорт». Он щелкал своим аппаратом беспрерывно, выбирая разные позиции, то стоя, то припадая на одно колено, он щелкал и щелкал, как тогда, во время регаты, позже – во время награждения победителей. Он узнал Надю и просто был счастлив, предвкушая, какой богатый материал он даст в свою родную газету, какой напишет комментарий к своему фоторепортажу.

***
Вечером, после ужина, как всегда, выздоравливающие поудобнее усаживались возле телевизора, чтобы послушать последние известия, посмотреть кинофильм. Я присел на диван рядом с девушкой, которую увидел в первый раз. Вид у нее был усталый, лицо бледное, но глаза добрые, немного грустные, из-за болезни. Губки пухленькие, как полуоткрывшийся цветочный бутончик. Я не знал, как заговорить с ней, но неожиданно меня прорвало: «Вновь поступившей желаю, как ветеран - выздоравливающий, быстрее поправиться, выздороветь и быстрее пополнить ряды строителей коммунизма»… Шутка, кажется, возымела действие: девушка, еле заметно, улыбнулась уголками губ, внимательно посмотрела на меня. А я продолжал атаку: «Меня зовут Артем. Свободно передвигаюсь без костылей. Аппетит зверский: ем все подряд, даже жареные гвозди, и после этого не кашляю. Если врачи пришьют крылья, взлечу в небесную голубую даль». Я сделал артистический жест. Набравшись наглости, нагнулся к девушке и спросил голосом, не ведающим возражений: «Как же все-таки зовут мою очаровательную соседку, недавно поступившую?» «Ошибаетесь», – твердо, но без раздражения ответила девушка. «Во-первых, я уже здесь четырнадцать дней, а, во-вторых, зовут меня Светлана».
Так я познакомился с удивительной девушкой, которая в будущем сыграет важную положительную роль в моей жизни…
Мы подолгу проводили время в фойе хирургического отделения. Сидели рядом на мягком диване и Светлана безумолку рассказывала о себе. Я узнал, что в больницу она попала в результате сильного отравления. Светлана много и охотно рассказывала о себе, о своей жизни, о своих родителях: папа был военный, он служил в ракетных войсках, в звании полковника, а мама – в медсанбате этой же части – в звании капитана медицинской службы. «А у меня знаменитая фамилия. Знаешь какая? Кирова, поэтому одноклассники называли меня Кирой», – улыбнувшись, сказала девушка.
Она показала мне десятки фотографий, на которых была запечатлена, в основном, с друзьями. Из ее рассказа я узнал и о том, что она пишет стихи и сама же сочиняет к ним музыку, исполняя песни под гитару. Светлана оказалась такой разговорчивой, что я успевал только поздороваться с ней при встрече и попрощаться перед расставанием. Остальное время говорила она…
Вскоре Светлану выписали. Перед уходом из больницы она оставила мне две библиотечные книги, посоветовала прочитать их и затем вернуть ей. Для этого в одну из книг вложила листочек из школьной тетрадки с аккуратно написанным на нем своим домашним адресом. Я проводил ее до дверей и мы расстались, как старые давние друзья.
Выписавшись из больницы, я разыскал ее дом и принес книги. На мой звонок на крыльцо вышла Светлана, улыбающаяся, яркая. Она обняла меня и поцеловала, что для меня было приятной неожиданностью. За ее спиной стояли родители. Меня пригласили в дом. Беседовали мы, как старые друзья. Светлана была старше меня всего на один год, но в плане интеллектуального развития она стояла на много ступеней выше меня, хотя никогда и ни чем не старалась это показать…
Вскоре я уехал в другой город. Светлана писала мне хорошие теплые письма, но я, по своей лености, не отвечал. Сколько же было у нее терпения!
Спустя год я приехал навестить Светлану. Она показалась мне повзрослевшей и удивительно красивой. Я застал ее куда-то торопящейся. На мой вопрос, куда она так спешит, Светлана, словно старшая сестра, обняла меня и, по слогам, торжественно ответила: «На сви-да-ни-е. понял?» Сказала, что идет в клуб моряков, к своему другу Васе, который закончил мореходку. Сегодня у них праздник. «Он твой земляк, Артем, – сказала девушка, – я ему о тебе рассказывала. Идем со мной, ему будет интересно с тобой познакомиться», – настаивала она. Но я, поблагодарив за предложение, сослался на то, что у меня скоро поезд. И еще я сказал Светлане, что пробую писать стихи. Девушка одобрила мое начинание и предложила пересылать ей стихи, а она попробует положить их на музыку. Я записал в блокнот телефон Светланы, мы тепло попрощались и разошлись: она – в клуб моряков, к своему Васе, я – на вокзал, чтобы уехать к себе. Но это будет спустя год. А пока я оставался в госпитале еще несколько дней, и все чаще и чаще вспоминал Надю.
Однажды, перелистывая подшивку газеты «Советский спорт», я увидел фотографию жениха и невесты. В невесте в красивом подвенечном платье я сразу же узнал Надю, свою любимую Виту. Я был потрясен. Возможно ли такое коварство? Всего лишь один месяц прошел… ну чуть больше. Нет, не может быть… Это, видать, очень похожая на нее девушка, а Наденька, моя Виточка, она не могла так, не могла так поступить. Она меня ищет, ищет!..
Все мои сомнения рухнули, как карточный домик, когда я прочитал комментарий к фотографии. Это была она… Это была Надя… Фотография в «Советском спорте», подобно острому кинжалу, нанесла мне удар. Это был предательский удар в спину.
День выписки из госпиталя не стал для меня праздником. Настроение было подавленное, угнетенное. Не знаю, отразились ли на моем лице мои переживания, но внешне я старался быть спокойным, даже радостным. Я вежливо благодарил моих спасителей, трогательно прощался с ними, в первую очередь с начмедом полковником Алексеем Петровичем Сухаревым и подполковником медицинской службы, хирургом Ивасюком. Мы обменялись рукопожатием, а медсестрам я преподнес большой букет цветов. Обняв меня по-отечески, Ивасюк спросил, куда я теперь буду держать путь. Улыбнувшись, я ответил: «На большую землю». На предложение Ивасюка подбросить меня на машине я благодарно отказался, сказав, что хочу пройтись пешком – залежался, мол, надо бы размяться немного. Мы еще раз пожали друг другу руки и, собрав в себе всю силу воли, чтобы не выдали мое волнение предательские слезы, я резко повернулся и вышел из территории госпиталя.

***
В город я попал к концу дня. Из головы не выходила Надя. Даже ее улыбка на газетной фотографии казалась мне предательской. Огромный красный шар заходящего солнца медленно погружался за линию горизонта и предзакатное небо над ним пылало яркими красками: желтыми, красными, розовыми. Город зажег фонари, проезжающие машины включили фары. Наступила ночная жизнь…
Я шел по набережной Днепра. С одной стороны тихий спокойный Днепр катил свои нескончаемые волны, подгоняемые легким дыханием ветерка на встречу с морским раздольем, а по другую сторону набережной высились многоэтажные дома, яркие окна которых молчаливо и безразлично смотрели на задумчивый Днепр. Там, за этими светлыми окнами, была своя жизнь. Разная. Неизвестная никому из прохожих. А что ждет меня?..
Я приближался к бару-ресторану «Фрегат». Из его открытых окон неслась веселая бравурная музыка. В моих карманах, можно сказать, не было ни гроша, но любопытство взяло верх: кто и как там веселится? И я вошел вовнутрь. На небольшой сцене играл на гитаре одетый в цветастую ковбойку парень, чуть хрипловатым голосом подражая Высоцкому. Исполняемую им песню я слышал впервые. Я уселся за столик по соседству с компанией молодых парней. Слушая песню, я делал вид, что читаю лежащее на столе меню. В ожидании официантки я невольно подслушал разговор сидящих за соседним столиком парней. Один из них на «зэковском» жаргоне рассказывал приятелю о том, как и за что он отсидел срок. Так я узнал из услышанного о том, что, провожая свою подругу на поезд, он попросил проводника предоставить девушке нижнее место в купе. Тот отказался. Завязалась драка, во время которой этот парень нанес проводнику ножевое ранение. Проводника увезла карета скорой помощи, а его, естественно, милицейская машина. В итоге – суд, срок. Но еще до суда, находясь в следственном изоляторе, он получил с воли, от своих дружков, информацию о том, что в тот злополучный день, когда произошел этот страшный инцидент, девушка не уехала. Очевидно, милиция оставила ее как свидетельницу происшествия. Но в тот же день, сообщили дружки-кореша, она была на природе с другим и, безусловно, за вином, шашлыками и еще что там у них было, поставила на нем крест. Рассказчик был взволнован, он, вспоминая девушку, ни разу не назвал ее по имени, а все время произносил: стерва, скрипя зубами.
Ко мне подошла молоденькая официантка в белоснежном фартучке и таком же чепчике, похожем на корону, и спросила, что я желаю заказать. «Извините, – ответил я, – сегодня я первый раз здесь, на «большой земле», поэтому в карманах не густо. Если можно – крепкий чай с лимоном и маленькую шоколадку». За соседним столиком услышали мой заказ и, как только официантка отошла от меня, ко мне подошел, как затем выяснилось, недавно освободившийся из заключения, весь в расстроенных чувствах, угрожавший отомстить своей подруге парень. Протягивая мне свою руку для знакомства, он поздравил меня с возвращением, приняв, очевидно, за такого же, как он. Я подал ему свою руку. Парень удивился моим длинным пальцам, повертел мою руку так, вроде это была какая-то диковинка, хихикнул и, повернувшись к своим дружкам, весело воскликнул: «Братцы, это же композитор!» И, снова повернувшись ко мне, командным голосом произнес: «Греби к нам!» Я попытался отказаться, но братва, взяв бокалы с вином и закуску, дружно перебрались за мой столик. «Открывай душу: где, как, за что и сколько», – начали они допрашивать меня с пристрастием.
Узнав о том, что я только сегодня выписался из больницы, они настояли на том, чтобы я выпил бокал вина за укрепление моего здоровья. В честь пополнения своей компании они сразу же дали мне, выражаясь на их жаргоне, кликуху – «композитор». Кто-то из братвы сунул руководителю музыкального ансамбля в нагрудный карман зеленую купюру и заказал «Мурку». Подвыпившая братва дружно подпевала: «Мурка, ты мой Муреночек… Мурка, Маруся Климова, прости любимого…» И только виновник торжества, обиженный на всю жизнь своей «подругой», вставлял в припев свое, выстраданное: «Стерва! Стерва!» И не просто пел – кричал громче всех. И на меня нахлынули воспоминания: Надя, наша дружба, наша жуткая ночь, наша любовь, разлука, ее измена, ее предательство. Можно ли это забыть? Можно ли ее простить? Горькая обида за измену захлестнула мою душу, а рассказ парня придал мне еще больше горечи, и сами собой от накопившейся обиды слова, возможно, не совсем литературного происхождения, начали слагаться в поэтические строки на вырванный из тетради истории болезни последний чистый листок. Вот что из этого получалось:

Нас знакомил вокзал.
В зале ветер гулял шаловливый.
Я встретил глаза
И взгляд твой – шальной и игривый.
Я тебя согревал,
Я хотел тебя видеть счастливой.
Сквозь хрустальный бокал
Ты мне улыбалась красиво.
За вопросом вопрос…
Я, как вор, в твою душу проник.
За знакомство был тост,
Но вмешался в судьбу проводник.

Найден выход был прост:
Стороною тебя обойти
И всегда поднимать третий тост,
Чтоб не встретилась мне на пути.
Ты меня предала,
Истерзала мне душу и нервы.
Ты, казалось, мне другом была, –
Поступила так подло, как стерва.

Но вот стихла музыка и все, кто пел «Мурку» и кто не пел, зааплодировали. Вновь наполнили бокалы вином, и ко мне, заканчивавшему писать, подошел праздновавший свое возвращение «браток», которого предала любимая девушка. «Грач», – так он представился при знакомстве. Он, поставив на стол наполненный им же мой бокал, ловким движением, прямо у меня из-под рук, взял исписанный мной листок. «Ты че тут мараешь, писатель? Ну-ка, ну-ка… Ага…» Повернувшись к своему авторитету, Грач подал ему листок с моим стихотворением. «Князь, – обратился он к своему шефу, – взгляни-ка, проверь Композитора на вшивость». Князь, как я узнал потом, был королем поселка «Северный». Здесь у него, как говорится, все было схвачено. Князь бросил в мою сторону такой взгляд, что оторопь меня взяла. Когда он читал, то держал листок в вытянутой руке. На указательном пальце его правой руки красовался внушительный перстень с яркими бриллиантами. За столом все затихли. Во всем зале воцарилась гробовая тишина. Очевидно, даже посторонние посетители знали, кто находится в зале. Даже звуки от передвигаемых официанткой на счетах костяшек казались громкими, как барабанная дробь. Прочитав исписанный мною с обеих сторон листок, Князь через весь стол протянул мне свою руку с поблескивающим перстнем. Наши руки сомкнулись посреди стола. «Ты настоящий композитор, поздравляю!» – промолвил он с еле заметной улыбкой. Напряжение мгновенно спало. Братва зааплодировала. Музыканты заиграли что-то веселое и бодрое, но Князь поднял вверх указательный палец и музыка оборвалась так же внезапно, как возникла несколько мгновений назад.
Князь указал пальцем на парня с гитарой и вальяжно произнес: «Бери свой рояль (он имел ввиду гитару) и стань здесь», то есть рядом с ним. Гитарист, он же руководитель ансамбля, покорно подошел. Князь протянул ему листок с моими стихами и продолжил: «Положи это творение композитора на струны, да так, чтобы Грач воспрянул духом и от вашего с композитором творения заплясал всем чертям назло. Усек?» Гитарист молча кивнул головой в знак согласия.
Просмотрев текст, гитарист подошел ко мне и предложил подкорректировать некоторые строчки, затем вернулся к своим музыкантам. Через некоторое время зазвучала мелодия, вначале еще нестройно, без микрофона, но уже вырисовывалось что-то бойкое, задорное, веселое. Гитарист подозвал к себе официантку, стал напевать ей, очевидно, мелодию, а она вторила ему, улыбаясь. Музыкант в знак того, что доволен исполнением официантки, поднимал вверх большой палец и радостно улыбался. После недолгой репетиции он подошел к микрофону и объявил: «Песня. «Сожженное сердце», предлагается для оценки высокоуважаемому жюри». Гитарист подал знак, музыканты заиграли, и бодрая мелодия заполонила зал. Люди внимательно вслушивались в содержание песни. Когда звучали слова припева «Стерва, ты такая стерва…» официантка эффектно постанывала: «Ах!.. Ах!..» Зал зашевелился, взбодрился. Появились первые танцующие пары. Ресторанная публика хорошо приняла песню. Когда прозвучали последние аккорды, застывший, как под гипнозом, Грач хотел подойти к музыкантам, чтобы поблагодарить их, его остановил Князь. Важно, с достоинством подошел сначала ко мне, пожал мне руку и, достав из нагрудного кармана пачку стодолларовых купюр, подал одну мне, а вторую – гитаристу, руководителю музыкального ансамбля. Мы оба застыли, как солдаты перед генералом, который только что вручил им боевые ордена. Зал зааплодировал.
Так я стал уважаемым человеком среди «братков», и ко мне надолго прилипла кличка «композитор». Поселок Северный и бар-ресторан «Фрегат» стали для меня частым причалом.
Мне казалось, что своей песней я полностью воздал Наде по заслугам за ее измену, хотя внутренний голос мне говорил: «Что-то не так». Но как правильно, я не знал. И не кому было мне подсказать.


***
Нам подали уже в который раз еще по горячему кофе. К нам подошел работник аэропорта, вернул записку и извинился за то, что не смог помочь, объяснив, что, согласно инструкции, он, диспетчер, не имеет права заниматься подобными делами. Да, это не входило в компетенцию диспетчера, поэтому мы на него не обиделись, но, расстроенные, покинули территорию аэропорта. Таксист спросил: «Куда ты теперь?» «В город, поближе к гостинице», – ответил я. Мне надо было завтра с утра ехать в министерство для решения вопроса о снабжении армии нашей продукцией. Таксист добавил, что ему по дороге, он, мол, едет уже в парк и подвез меня к гостинице «Десна». От денег за проезд он категорически отказался, заговорил взволнованно и искренне: «Ты, браток, так взволновал меня своей историей, что я готов и в дальнейшем помогать тебе. Буду счастлив считать себя твоим другом. Оставь мне свой телефон. Как говорится, земля круглая. Авось еще встретимся».
Я достал из кармана свою перед самым отъездом купленную мобилку и продиктовал ему номер. Он записал – мобилки у него не было. «Не заработал еще», – улыбнулся он. Затем добавил: «Слушай, а как тебя зовут? Мы уже столько времени вместе… Если бы выпили столько коньяка, сколько кофе, то уже давно бы целовались».
«Артем», – ответил я и протянул ему руку. «А я Георгий, – ответил он, – друзья-водилы Жорой зовут – короче вроде». Так мы с ним подружились и уже никогда не теряли связи.

***
Ксюша, сидя в салоне самолета и глядя в иллюминатор, любовалась стоявшими в ряд серебристыми лайнерами, похожими на огромных сказочных птиц. Девушка решила позвонить маме. Поинтересоваться, как здоровье, самочувствие и сообщить, что через два с половиной часа мама увидит свое солнышко и услышит рассказ о прекрасном городе Умани и еще кое о чем очень интересном. Но, обшарив все карманы и заглянув в сумочку, она не обнаружила свой телефон и расстроилась: ведь это был подарок мамы к дочкиному восемнадцатилетию. Как ни напрягала Ксюша мысли, а так и не смогла вспомнить, где могла потерять мобилку.

***
К концу рабочего дня в диспетчерской автопарка, как всегда, было людно и шумно: кто-то оформлял путевой лист, кто-то принимал заказ, кто-то куда-то звонил, иные просто разговаривали друг с другом, травили анекдоты.
Георгий подъехал на своей видавшей виды «старой лошадке», как он ее ласково называл, к новенькой «Волге» своего товарища. Поинтересовался, как работает аппарат. Товарищ ответил, что за те три дня, что он ездит на этой машине, пока ничего определенного сказать не может, пока что – высший класс. «Вот когда пробежит столько, сколько твоя или моя бывшая, взамен которой дали эту, тогда все и прояснится», – закончил он.
В этот момент с заднего сидения новенькой «Волги» послышалось: «Солнышко, тебе звонит мама». Через несколько секунд это же сообщение повторилось. Георгий рассмеялся: «У тебя что, барабашка живет в машине? Вот техника – даже на ужин приглашает…» Таксист открыл заднюю дверцу своей машины, залез в салон и начал шарить руками. И вновь раздалось: «Солнышко, тебе звонит мама».
Таксист поднял с резинового коврика мобилку вишневого цвета с перламутровыми переливами. «Смотри, Жора, какую красивую игрушку подарили мне пассажиры… Вот это да… Вещь», – восторженно произнес он и с сияющим видом показал товарищу мобилку. И в это время, уже в который раз, зазвучал тот же вызов: «Солнышко, тебе звонит мама».
Оба таксиста не знали, как пользоваться мобильным телефоном – они, мобилки, только входили тогда в моду и еще мало у кого были. Начали подряд нажимать на все кнопки, пока не выключили аппарат. Несколько минут спустя вызов повторился. Оба таксиста неспеша рассмотрели клавиатуру телефона и нажали на зеленую кнопку. Откуда-то издалека вновь послышался взволнованный женский голос: «Ксюшенька, где же ты, солнышко мое? Что с тобой? Отзовись…» Таксист растерянно смотрел то на Жору, то на мобилку. Услышав имя Ксюша, Жора взял из рук товарища мобилку и, приложив к уху, сказал: «Здравствуйте, незнакомая женщина. Я таксист, зовут Георгием. Ваша Ксюша потеряла мобилку в такси, на котором она ехала в аэропорт. Приходите с могарычем и получите сразу свой телефон». Жора сообщил номер автопарка и адрес. Женщина попросила подробнее рассказать о том, что произошло. Когда Жора вкратце рассказал женщине о событиях этого дня, она, слышно было в трубку, глубоко вздохнула и сказала, что звонит своей дочери из Литвы. Ее последнее сообщение едва не повергло Жору в шок: не может быть! Боже, сколько сегодня совпадений! Земля действительно круглая. Неужели это та самая Ксюша, которую они с Артемом догоняли?
Он успокоил взволнованную женщину, объяснил, что ее дочь улетела самолетом в Каунас, а мобилку потеряла в такси.
Немного успокоившись, Жора продолжил: «Пожалуйста, не волнуйтесь. Все будет хорошо. Я помогу вам уладить все ваши отношения. Я не ясновидящий, но могу сказать, что вас зовут Надеждой, еще ласково близкие люди называют вас Незабудкой. Я ведь не ошибся?» Женщина взволнованно спросила: «Откуда вы меня знаете? Чудеса, да и только…»
Жора, уже бодро и с улыбкой, сказал в трубку: «У вас, Надя, денег на мобилке не хватит, чтобы я все, что знаю, вам рассказал. Мы обязательно встретимся с вами, вернем Ксюшину мобилку, нас будет много, и мы выпьем не одну бутылку шампанского. Ждите звонок. Я вас заинтригую – это будет звонок, который вы, возможно, ждали много лет. А может быть, и не ждали. Поживем – увидим. Будьте здоровы! До встречи»…



***
Ксюша подходила к дому, рассуждая о том, с чего начать разговор с мамой: с восхищенного рассказа об изумительной красоте Софиевского парка в Умани или с грустного признания, что потеряла мобилку – самый дорогой подарок от мамы, которым она гордилась и не могла налюбоваться.
Но не успела она, войдя в квартиру, расцеловаться с мамой, как та ее опередила: «Я все знаю, солнышко мое, не переживай. Твоя мобилка нашлась. Она в надежных руках, у порядочных людей. Я в этом не сомневаюсь. Ее тебе вернут. Вот только когда это произойдет, не известно. А теперь давай присядем и делись своими впечатлениями, я с удовольствием послушаю».
Первое, о чем Ксюша решила рассказать, что больше всего волновало ее, так это о встрече со случайным попутчиком, его шраме на руке и его заинтересованности, как зовут ее маму. Именно этот вопрос больше всего волновал Ксюшу и всю дорогу не выходил из головы. И дочь рассказала маме обо всем до мелочей, ничего не пропустив.
Перейдя к рассказу о Софиевском парке, Ксюша заметила, что мама, слушая ее, думает о чем-то другом, словно витает в каком-то заоблачном мире. Ксюша осторожно коснулась руки мамы и тихо произнесла: «Мама, что с тобой?.. Ты меня слушаешь?» Надя вздрогнула, словно очнулась от сна, и тоже тихо, но как-то отрешенно, ответила: «Да, да, доченька, я тебя слушаю. Продолжай…»
«Что с тобой?» – еще раз спросила Ксюша маму. Надя посмотрела на дочь и ответила: «Помнишь, я тебе как-то рассказывала, что в моей молодости был парень, его звали Димой? Так вот, однажды он, защищая меня от хулиганов, был сильно избит ими. Их было, помнится, трое, а он один. И когда главарь этой банды замахнулся на меня ножом, Дима, обессилевший, собрал свою волю, последние силы, перехватил голой рукой готовый вот-вот вонзиться в мое тело нож. Естественно, рука его вся была порезана, кровь лилась безостановочно. Я оторвала от своего платья кусок ткани и перевязала рану. Мы тогда чудом спаслись – это долгая история. Но он спас мне жизнь – я никогда этого не забуду. И вот теперь, когда ты говоришь, что его очень интересовало мое имя, и что у него шрам на руке – мне становится не по себе. Ведь я его потеряла… Неужели это он?.. Хотя, мало ли мужчин со шрамами на руке… Кстати, на какой руке у него шрам?»
Ксюша вспомнила, что попутчик сидел справа от нее, а левой рукой поддерживал ее головку, когда она спала. И именно на левой руке она заметила глубокий шрам.
«На левой», – уверенно ответила она. Надя опять задумалась, ушла вся в себя… «Мама, – не унималась Ксюша, – чего ты замолчала? Рассказывай, ну, что было дальше, назови еще приметы, кроме шрама. На кого был похож твой Дима?»
«На тебя», – слегка улыбнувшись уголками губ, то ли шутя, то ли всерьез ответила Надя. Потом, глядя почему-то в окно, чтобы скрыть свое волнение, Надя спросила: «А как его зовут? Он представился тебе?» «Да, мама. У него красивое и редкое в наше время имя – Артем. И он еще сказал, что мы с ним самые близкие попутчики. Мамуля, ты не отвиливай, говори, как ты могла его потерять и не найти? Так не бывает, мама». «Бывает, – сухо ответила Надя, – вот если бы его звали Димой, тогда…» Надя задумалась, замолчала. «Что тогда?» – полушепотом спросила Ксюша. «Тогда у тебя отчество было бы Дмитриевна, а так ты…» И Надя обняла дочь, смотревшую на маму с нескрываемым любопытством, с нетерпеливым желанием побыстрее узнать заинтриговавший ее мамин рассказ.
«Мамуля, – прижавшись теснее к Наде, произнесла умоляющим голосом Ксюша, – расскажи мне, пожалуйста, все, о чем ты не могла рассказать мне раньше. Я ведь уже взрослая…»
Обе удобно уселись на диване. Ксюша, свернувшись калачиком, поджав ноги, положила голову на колени маме. Надя погладила волосы дочурки и сказала: «Хорошо, я все расскажу тебе, ничего не утаю, но прошу тебя очень: на всю жизнь сохрани в тайне услышанное. Тем более, что попутчик твой только внешне похож на Диму, да и зовут его Артемом». Надя подробно рассказывала дочери о своем прошлом, не скрывая тонкостей. Глаза ее были влажными, голос – взволнованным. Закончив свой рассказ, Надя поцеловала обнявшую ее дочь и, вздохнув, сказала: «Ну вот, теперь ты все знаешь. За тобой право: осудить меня или понять и простить». Ксюша еще теснее прижалась к матери, взяла обе ее ладони в свои, тихонько, нежно и ласково произнесла: «Я люблю тебя, мама, больше всех на свете, а твоего Диму и моего.., – на несколько секунд смешавшись, Ксюша продолжила, – твоего Димульку, как ты называла его на даче, я буду его искать до тех пор, пока не найду…»


***
Мне удалось без всяких проблем устроиться в одноместном номере гостиницы «Десна». Часы показывали девять часов вечера. Я включил телевизор, чтобы посмотреть последние новости, но в это самое время позвонила мобилка и чей-то незнакомый, но кого-то напоминавший мне голос, спросил: «Артем, это ты?» «А кто меня спрашивает?» «Да ты что, дружище, своих не узнаешь? Это же я, Жора. Узнал? То-то. Так вот, старина: соглашайся на ящик коньяка, пока я не накинул больше», – шутил, интригуя меня, Жора. «Многовато, – парировал я, – но если дело стоящее, я согласен. Говори быстрее».
И Жора подробно поведал мне историю о том, как в салоне такси его товарища оказалась Ксюшина мобилка и спрашивал, как теперь передать девушке ее телефонный аппарат, хотя, как сказал Жора, он уже успел переговорить с мамой Ксюши, передал в подробностях его разговор с Надей и обещание в ближайшее время вернуть мобилку. «Как быть теперь?» – спросил меня Жора. Я ответил без раздумий: «Дружище, мобилка должна быть у меня как можно быстрее, за любую цену. А могарыч будем пить вместе, когда все прояснится…»
Уже на следующий день, в шесть утра, я держал в левой руке Ксюшину мобилку, а правой от всей души, крепко, по-мужски жал руку Жоре, обещая во что бы то ни стало встретиться с ним и рассказать обо всем, что будет дальше. Ну, а что касается пирушки, то за этим дело не станет. Мы обнялись и дружески распрощались, почувствовав, что стали друг другу еще ближе.

***
В девять утра я был в министерстве обороны, где с трудом пробивал в разных инстанциях продукцию нашего предприятия. И только к концу дня в отделе снабжения мне сказали, что нашей продукцией заинтересованы, но по предложенной нами цене существуют разногласия. Договорная цена за одну банку консервов должна быть на восемьдесят копеек дешевле, чем мы предлагали.
Посоветовавшись по телефону со своими экономистами, посчитав все расходы, в том числе транспортные, получилось, что прибыль составит предприятию одну сотую процента, на что я, как представитель своей организации, согласиться не мог.
Набравшись смелости, я повторно зашел в отдел снабжения. Мы договорились о том, что первую небольшую партию в количестве десяти тысяч банок консервов по цене на десять копеек выше доставят армейским транспортом, как говорят – самовывозом, то есть я уступал не восемьдесят, а семьдесят копеек.
Веским аргументом в нашу пользу оказалось то обстоятельство, что на дегустации наша продукция была признана лучшей и качественней, чем предлагаемая другими предприятиями по цене ниже нашей, но с добавками. Моя настырность и убежденность взяли верх. Осталось ждать, чтобы предложенный мною проект договора был утвержден высшим руководством.
После целого дня «хождения по мукам» я, усталый, но довольный, вернулся в гостиницу.
Оставшись наедине сам с собой, я начал размышлять, как мне поступать дальше. Ксюшина мобилка весь день находилась в гостинице. Я проверил пропущунные вызовы. Их оказалось четыре. Звонили с одного и того же номера, в первой половине дня. Вначале я хотел набрать номер, по которому звонили, но подумал: а вдруг ответит Надя… Что я ей скажу? Кто я ей?
В душе заныло: вспомнилась давняя обида. И вместо того, чтобы позвонить, я непроизвольно взял ручку, а под рукой лежал чистый листок бумаги. Откуда взялось вдохновение? Что на меня нашло?.. Ах, да: просто нахлынули воспоминания. И я начал писать стихотворение:

Я знаю: меня ты не ждешь,
Лебедей на пруду не считаешь.
Мимо тропинкой пройдешь,
Увидишь меня – не узнаешь.

Немного поразмыслив, я добавил:

Отшумит на деревьях листва,
В небе клин пролетит журавлиный.
О любви соберу все слова,
Растоплю ими снежные льдины.

Минувшее мелькало предо мной, как бегущие кинокадры. Вот мы с Витой, как оказалось, Надей, идем к ней на дачу, ничего плохого не подозревая. Вспомнил, как отломил березовую веточку и шутя стал хлестать ею Виту, приговаривая: «Это тебе за то, что поздно гуляешь», а она со смехом перебежала на другую сторону дороги, спряталась за ивовым кустом и я еле отыскал ее в темноте.
Я продолжал писать:

Ветки белых берез
Ласкали плакучие ивы.
Мы расстались без слез,
Я хочу тебя встретить счастливой.

Снятся ветки берез –
Снегопад наших грез,
Только ивы
Слезятся тоскливо.

Хотелось закончить стихотворение хорошими добрыми мыслями, и я их выразил так:
Я знаю: меня ты не ждешь,
А клин журавлей улетает.
Я надеюсь на ливневый дождь –
Он тебя мне на миг возвращает.

Снежная вьюга и ливневый дождь
На мгновенье тебя возвращают.

Перечитав написанное стихотворение, я, как всегда, по уже сложившейся годами в наших со Светланой отношениях привычке, тут же позвонил ей. Тем более, что в гостиничном номере был телефон и возможность звонить по «междугородке». Светлана уже много лет жила в Калининграде. Вскоре после нашего знакомства она вышла замуж за моего земляка Василия. Он ходил в плавание, учился заочно. Сейчас оба они уважаемые в пароходстве люди: Василий – заместитель начальника пароходства, Светлана возглавляет экономический отдел. Их дочь Вероника, ровесница Ксюши, учится в консерватории, унаследовав материнские гены, пишет музыку, часто выступает на праздничных концертах, исполняя песни на свои стихи или в роли ведущей программу.
Обменявшись новостями, я рассказал Светлане о цели своего приезда в столицу. Подчеркнул, что заключенная сделка – это капля в море. Надо приложить немало усилий, чтобы найти новые рынки сбыта.
Светлана перебила меня: «Работа работой, а как муза – посещает тебя?» Я ответил ей только что написанным стихотворением. Светлана немного помолчала, потом спросила: «Как ты выбрал эту тему? Почему ветки берез ласкают иву, а она плачет?» я подробно, но без лишних нюансов, рассказал ей о былом и настоящем. Затем спросил, как бы она поступила на моем месте: искала бы встречи или нет? Светлана ответила: «Я постаралась бы обязательно вернуть мобилку Ксюше прямо в руки, а там и решение появится само собой… Кстати, на субботу у нас намечается большой праздник – юбилей нашего пароходства. Приезжай. Будут гости из Черноморского пароходства. У нас с Васей много друзей, которые могут помочь тебе во многом решить твою проблему с реализацией консервов. Мы их все загрузим в трюмы парохода, а на палубе устроим пир по случаю выгодной сделки. Да, еще, Артемчик: передай мне, пожалуйста, завтра по факсу твои стихи о березах. Они мне очень понравились. И обязательно приезжай – не пожалеешь. Очень хочется тебя увидеть. Ты, наверное, стал смелее, решительнее. В больнице ты был такой тихоня, скромненький. Словом, приезжай. Только не забудь позвонить – мы с Васей встретим тебя»…
Не успела она закончить свое настойчивое приглашение, как зазвонила Ксюшина мобилка. Я услышал знакомый голос: «Солнышко, тебе звонит мама». Я поспешил попрощаться со Светланой, пообещав обязательно приехать. Положив трубку телефона на место, я включил мобилку.
Приветливо пожелав доброго вечера, говорила Ксюша: «Извините, Георгий, не знаю вашего отчества. У вас моя мобилка. Вознаграждением за ее возвращение будет большая шоколадка». Ксюша еще что-то щебетала, а я вспомнил, как таксист Жора часто в разговоре употреблял выражение: «должен вам сказать». Копируя Жору, я ответил: «Должен вам сказать, Ксюша, – здравствуйте. Я помню, как вы садились в такси и долго, должен вам сказать, не могли распрощаться с вашим знакомым. И еще должен вам сказать: вы так вертелись, что даже не услышали, как выпала мобилка. Да, чуть не забыл: должен вам сказать, что отчество мое Васильевич».
Ксюша хохотнула, призналась, что да – был такой «грех», а затем, подначивая меня, продолжила: «Должна вам сказать, Георгий Васильевич, что ваш голос очень похож на голос того моего попутчика, из-за которого я потеряла мобилку. Пожалуйста, подумайте, как ее вернуть. Она мне дорога тем, что это мамин подарок на мое восемнадцатилетие».
Я поинтересовался, когда ее день рождения. Она ответила, что первого мая. Я, вставив «должен вам сказать», ответил, что к ее дню рождения мобилка будет у нее. И в это время из мобилки раздался не Ксюшин, а другой женский голос, который вежливо произнес: «Георгий Васильевич, пожалуйста, не шутите. Вы же обещали, что все будет хорошо. Не обижайте мое солнышко»…
Я чуть было не выдал себя. Хотелось крикнуть: «Надюшка, здравствуй! Это я, Димка, а на самом деле – Артем».
Но внезапно какой-то ком в горле перекрыл мне дыхание, но я все же сумел совладать с собой и сказал: «Если мама просит, а я обещал, придумаем что-то». И неожиданно спросил: «А сколько времени езды от вас до Калининграда?» И услышал в ответ: «Два часа».
Я пообещал в скором времени, точнее, в следующую субботу быть в Калининграде. И шутя сказал: «Должен вам сказать, Надя, передайте вашей дочери, пусть готовит очень большую шоколадку, самую большую в мире». После Надиной благодарности послышался Ксюшин голос: «Георгий Васильевич, а вы, случайно, больше не встречали моего попутчика, из-за которого, как вы утверждаете, я потеряла свою мобилку?» «Должен вам сказать, что нет, не встречал». «А если вдруг встретите или будете подвозить, то, пожалуйста, соедините его по телефону со мной или с мамой», – умоляюще попросила Ксюша.
«Должен вам сказать: земля круглая, и всякое может случиться. Если встречу, обязательно соединю», – пообещал я.
Мы решили созвониться, где и в какое время встретимся, возможно, в субботу. Пожелав Ксюше и ее маме доброй ночи, я напомнил им, что они могли «выговорить» все деньги на мобилке, и предложил вежливо дать отдохнуть телефонам.
Чувствовалось, что Ксюша хотела еще что-то сказать или спросить, но мобилка резко замолкла. Нетрудно было догадаться, что деньги кончились…

***
Убедившись в том, что деньги в маминой мобилке закончились, кстати, она ее временно присвоила себе и не расставалась с ней ни днем, ни ночью, Ксюша посмотрела на стоявшую рядом маму и спросила: «Ну что, мамуля, едем в Калининград, если пригласят?» Надя молчала. Она вспоминала обо всем, о чем слышала в разговоре с таксистом. Вспоминала и анализировала. После повторного вопроса дочери, поедет ли она с ней, мать ответила: «Послушай, солнышко, ты мне так растревожила душу своими попутчиками и таксистами, своими приключениями, что у меня аж голова кружится. Сама поедешь за своей мобилкой…» И, разнежившись, прижав к своей груди голову дочери, гладя ее волосы, сказала: «Ты у меня уже совсем взрослая, и я не боюсь отпускать тебя одну. Судя по телефонному разговору, твой Георгий Васильевич – порядочный человек. Мне кажется – ему можно доверять. Словом, поживем – увидим. Он, конечно, еще позвонит».

***
На следующий день, после разговора Ксюши с матерью, около восьми часов утра, у меня зазвонил телефон. «Ксюша», – подумал я, но ошибся. Это звонила Светлана. «Ну что – договорился относительно поездки?» – спросила, потом добавила: «У меня на работе факс включен, перешли мне в первой половине дня свои «березы», без них здесь плачут сосны», как бы подшучивая над моим стихотворением, весело закончила она. И добавила: «Да, Артемчик, захвати, если у тебя сохранилась, фотографию, которую ты мне показывал, когда я выписывалась из госпиталя, помнишь? Но та фотография была кому-то подписана, и ты, естественно, не мог ее мне дать. Обещал сделать фотокопию и подарить мне, но… время все стирает. Это, помнится, твой хирург тебя сфотографировал на другой день после того, как тебя подобрали. Может, хотел разместить на стенде «Их разыскивает милиция», – шутя издевалась надо мной Светлана, – ты там такой разукрашенный, что я запомнила и иногда напоминаю своему Васе: «Разукрашу тебя так, как разукрасили твоего земляка, когда он зашел не в свой огород, если ты последуешь его примеру. Покажем Васе твою фотографию и вместе посмеемся».
Через час я передал по гостиничному факсу текст стихотворения, а после того, как Света подтвердила получение факса, мы с ней еще долго уточняли время и место нашей предстоящей встречи. Светлана предложила приехать на день раньше, но я категорически отказался, зная ее занятость на работе, да еще подготовка к юбилею пароходства: не хотел быть обузой. Договорились встретиться в шесть часов вечера у парадного входа в клуб моряков, где будет проходить концерт. Я сказал Свете, что, возможно, Ксюша приедет за мобилкой. После концерта, конечно же, будет дружеское застолье и там мы попытаемся решить все интересующие нас вопросы.
А что касается фотографии, так я ее вложил в историю болезни, когда выписался из госпиталя, все это положил в дипломат и достал только двадцать лет спустя, когда проходил медкомиссию перед отъездом в Киев.
Спустя два дня, в пятницу, в девять часов сорок пять минут утра, скорый поезд № 54 сообщением Киев – Санкт-Петербург, медленно, почти незаметно для пассажиров, набирая скорость, отошел от перрона, увозя каждого по назначению согласно купленному билету. Ровно через сутки я должен был прибыть в Калининград.
Я сразу как-то не обратил внимание на тот факт, что в уютном купе я покамест один. Выложил на столик купленные в киоске свежие газеты, бегло просмотрел, пытаясь найти материал, с которого начну свой обзор печати, но что-то заставило меня отложить это занятие и я задумался о предстоящей встрече с Ксюшей.
Расскажу ей, как мы с Георгием встретились в Киеве и решили, что я передам ей мобилку, поскольку по приглашению друзей еду в Калининград к ним и на праздник Балтийского пароходства, тем более, что у Георгия возникли проблемы с поездкой.
Откинувшись на спинку сиденья, под мерное постукивание колес и покачивание вагона, я, как-то неожиданно для самого себя, начал подсчитывать, сколько времени прошло после нашей последней встречи с Надей. Я вспомнил тот незабываемый теплый летний день – субботу первого августа. Я начал считать месяцы, загибая пальцы на руках, начиная с августа и, дойдя до мая, я вспомнил, что Ксюшин день рождения – первое мая. В августе и в первой половине сентября я лежал в госпитале, тогда и увидел ту фотографию, злопамятную, помещенную в газете. Значит, свадьба Нади с десантником состоялась где-то в первой половине сентября. Я отсчитал со дня свадьбы девять месяцев и выходило, что день рождения Ксюши должен быть, как минимум, в конце мая, а то и на дней десять позже.
Нет, так не бывает, думал я про себя, пересчитав еще раз все сначала. И я решил, что десантник появился сразу же по приезде в Литву.
И я ответил сам себе на неразрешимый, казалось, вопрос: почему она меня не искала? Ах, вот оно что! Первой мыслью было – выйти на первой же станции и Бог с ней, с мобилкой. Найду способ, как передать ее. До чего же коварны эти женщины! Наверное, правильно я поступил, что до сих пор не завел семью. Сначала институт, затем академия, родители, которым надо было помогать, уделять должное внимание. Зная, что Надя замужем, все равно я не мог определиться с этим вопросом. На подначки друзей типа «можешь опоздать» бодро отвечал: «успею».
Поезд замедлил ход. Я начал складывать в дипломат так и не прочитанные газеты и журнал. Обратил на лежавшую в дипломате фотографию тех давних лет, которую приготовил для Светланы. Увидел себя, «разукрашенного», и вспомнил, как тепло и задушевно относилась ко мне тогда, в госпитале, Светлана. Подумал: сколько лет прошло, а ведь она по-прежнему так тепло относится ко мне, пытается помочь решить мои проблемы. Интересно, какая она сейчас?
Нахлынувшие на меня некоторое время назад эмоции быстро остыли. Да и Ксюша, это милое очаровательное создание – она-то в чем виновата? «Налюбовавшись» своей фотофизиономией, я взглянул на обратную сторону фотографии. Прочитал надпись: «Пусть память хранит те минутки, когда я гостил у Незабудки. Виточке от Артема (Димы)».
Имя Вита было зачеркнуто, а над ним, другого цвета чернилами, было написано имя – Надя. Я вспомнил, как в палату ко мне вошла санитарка, которую я просил разыскать Виту, и сказала, что девушки с таким именем на лодочной станции нет, а есть девушка Надя, которую еще зовут Незабудкой, потому что на ее лодке нарисована незабудка и большими белыми буквами на черном борту надпись: «Незабудка». После этой информации я и исправил надпись на фотографии.

***
Поезд уже стоял на какой-то большой станции. В купе вошли трое молодых шумливых парней. Сразу стало как-то по-домашнему уютно, тепло, весело, непринужденно.
Расположившись в купе, ребята поставили на столик шахматную доску, расставили фигуры и начали играть. Предложили и мне принять участие в этом турнире на выбывание. Я, конечно, согласился, ибо шахматы – не просто мое хобби, а страсть. За игрой я сразу же забыл о недавних переживаниях. Быстро наступили сумерки, мы даже не заметили их, только тогда глянули в окно, когда проводница вежливо предложила чай.
Поезд летел мимо станций, полустанков, полей, рощ, лесов… За окном мелькали яркие огни. Азарт игры держал нас всех в напряжении.

***
Надя зашла в комнату Ксюши, чтобы напомнить дочери о том, что пора собираться в дорогу, что необходимо купить подарок Георгию Васильевичу – какой-нибудь интересный сувенир. Но Ксюша так сладко спала, что Надя пожалела ее будить, взглянула на часы и подумала: ладно, еще немного времени есть.
Закрывая за собой дверь, Надя нечаянно ударилась об нее носком тапочка. Этого щелчка хватило, чтобы дочка проснулась. Потягиваясь, она нежно смотрела на маму. Легонько зевнув, сказала: «Мамулечка, знаешь, мне такой сон интересный снился… Наверное, вещий. Будто я стою посреди большой широкой реки, мои руки, как два больших крыла. Я их расставила и пытаюсь дотянуться до левого и до правого берегов, чтобы соединить их, но мне не хватает чуть-чуть длины. А ты стоишь на одном из берегов, я прошу тебя, чтобы ты подала мне правую руку и этого будет достаточно, чтобы я соединила два берега. Мама, ну почему ты не подала мне руку..?»
«Доченька, так это всего лишь сон, а наяву я ведь ни в чем тебе не отказываю. На тебе, солнышко, обе мои руки», – сказала Надя, протягивая Ксюше руки. Дочь ухватилась за мамины руки и, не выпуская их из своих, приподнялась в постели и голосом капризного ребенка заговорила: «Мамулька, ну поехали вместе. Ты же говоришь, что ни в чем мне не отказываешь. Я ведь еще ма-а-аленькая. Вот когда вырасту, тоже никогда ни в чем отказывать тебе не буду. Ну, что, договорились?»
Отказать дочери, которую она безумно любила, Надя не могла. Это было выше ее сил. И, отложив все домашние дела, Надя поехала вместе с Ксюшей в Калининград. Они ехали рейсовым автобусом, купив предварительно для Георгия Васильевича подарок в знак благодарности за возвращенную мобилку: большой сувенир – белокрылую яхту – точную копию известного в свое время во всем мире парусника «Товарищ» – неоднократного победителя многих международных парусных регат.

***
Но вот и моя поездка закончилась. Позади границы, таможни, проверка документов. Отцепление вагона и прочие «премудрости», которые всплыли и стали реальностью после распада СССР. Согласно расписанию, я должен был быть в Калининграде через два часа. Позвонил Светлане, чтобы не беспокоилась, ибо я к указанному времени, как договорились, буду у дверей клуба моряков и, пошутив, добавил, что даже успею купить ей цветы. Светлана отшутилась, мол, цветы надо было дарить двадцать лет назад, хотя и сейчас получать такое чудо природы, как цветы, тоже очень приятно.
Еще Светлана добавила, что концерт обещает быть интересным. Между прочим, пригласили Александра Малинина, он еще вчера приехал и сейчас отдыхает в гостинице. А вести программу юбилейного концерта будет ее дочь Вероника.
Ровно в половине шестого вечера я уже стоял у парадного входа в клуб моряков, держа в руках огромный букет красивых бархатных роз темнокрасного цвета. К зданию подходили нарядно одетые люди всех возрастов. Глядя на их лица, можно было определить: у всех прекрасное праздничное настроение.

***
Я встречал сосредоточенным взглядом каждую женщину, которая шла в направлении к парадному входу в клуб моряков, перекладывая розы из одной руки в другую. Неожиданно кто-то подошел ко мне сзади, и две мягкие ладошки нежно легли на мои щеки. Я хотел оглянуться, чтобы увидеть, кто там, сзади меня, но ладошки, как тиски, сжали мою голову и чей-то голос полушепотом спросил: «Кто я?»
Я решил, что только Светлана может так встретить меня, готов был уже произнести ее имя, но молниеносная мысль пронзила мою голову: «А вдруг это Надя позволила себе такую шутку. Хотя, вряд ли… Ксюша?.. Кто же это?..»
Размышлять долго времени не было и, боясь незаслуженно кого-то обидеть, я бодрым голосом произнес: «Это та загадочная женщина, которую ждут эти розы». Ладони разомкнулись, отпустили мою голову, и передо мной возникла, как в кино, улыбающаяся Светлана.
Светлана взяла из рук моих букет роз. Я, ошеломленный такой встречей, стоял, застыв, сжимая в правой руке дипломат… С удовольствием взглянув на цветы, Светлана обняла меня свободной рукой за шею и нежно поцеловала в щеку. На нее стали обращать внимание входящие в клуб моряков люди. Мы посерьезнели, но, придя в себя, я заговорил: «Светка, ну ты и проказница! Здравствуй!»
Света рассмеялась, поблагодарила за цветы. Взглянула на меня каким-то обвораживающим взглядом и, как мне показалось, тихо вздохнув, спросила: «А такие розы не цвели в тот день, когда я выписывалась из госпиталя? Не переживай – я рада, что они расцвели сегодня». «Цвели», – ответил я, – только на их красоту я не обратил тогда внимание».
Мы оба хорошо понимали, о чем говорим.
Светлана предложила зайти в клуб, но я попросил ее задержаться на несколько минут в надежде на то, что вот-вот подойдет Ксюша. Светлана сказала, что Ксюша может опоздать, поэтому она поступила так: курсантам, стоявшим при входе в клуб, она дала пригласительный билет с номером ряда и места на имя Ксюши и попросила дать его девушке, которая назовет себя указанным в билете именем. А мне предложила позвонить Ксюше по мобилке и сказать ей об этом, сообщив, что встретимся после концерта. Курсанты хорошо знали Светлану и то, что она жена заместителя начальника пароходства. Обещали сделать все так, как она просила.
Мы со Светланой зашли в зрительный зал…

***
Я тут же набрал номер, по которому всегда разговаривал с Ксюшей. Девушка ответила, что находится уже на подъезде к клубу моряков, а опаздывает из-за задержки автобуса при пересечении границы. Я по-быстрому, чтобы не задерживать время, объяснил Ксюше, как и у кого она получит пригласительный. Добавил, между прочим, что концерт обещает быть интересным, а гвоздем программы будет выступление известного певца Александра Малинина. Сказав, что встретимся у входа в клуб, я выключил мобилку и подошел к поджидавшей меня Светлане.
Наши места были в шестом ряду. Он почему-то был полупустой, а с первого по пятый ряд вообще все места были пустые. Зато все места в остальных рядах были заполнены, как новый коробок спичек. Обращаясь к Свете, я пошутил: «А почему впереди все ряды пустые? Там что – стулья поломаны?» Света улыбнулась: «Наоборот – они целые, крепкие и с «подогревом». Вася оставил эти места для особо важных гостей. Там он рассадит все начальство: и приезжее, и местное, так что не переживай, Артем. Все идет по плану». Только она перестала говорить, как в зал, словно по ее команде, начали заходить и рассаживаться в первых рядах представительные, в форме всех рангов мужчины и нарядные, одетые по последней моде женщины, все они держали в руках букеты цветов. Но нас со Светой мало интересовали женские наряды. Мысленно вернувшись в свою молодость, вспоминая ее, перебивая друг друга одним вопросом : «А помнишь?..»

***
«Ксюша, а ты даже не извинилась перед Георгием Васильевичем за опоздание. Он тебя, наверное, ждал и, не дождавшись, зашел в зал», – упрекала Надя дочь. «Мама, он не обиделся. В его голосе я не чувствовала обиды и упрека, – ответила Ксюша, – он предложил обязательно посмотреть концерт, потому что будет петь Александр Малинин», – как бы оправдываясь, говорила Ксюша, выходя из автобуса. И вдруг возбужденно вскрикнула: «Ой, мамуля, идея! Давай купим цветы, я буду вручать их Малинину, когда он кончит петь, а ты заснимешь меня с ним на мобилку. Представляешь, какая память будет?.. А если у меня еще получится его поцеловать, то все его поклонницы с ума сойдут от зависти», – фантазировала Ксюша и, несмотря на то, что уже было начало седьмого вечера, тащила маму за руку в цветочный магазин. Спустя несколько минут Ксюша держала в руках три пышные махровые розы белого цвета и быстрым шагом, легко, казалось, не касаясь каблуками туфель асфальта, приближалась к центральному входу клуба моряков. Надя, едва успевая за дочерью, держа в руке увесистый прозрачный пакет с подарком Георгию Васильевичу, о котором Ксюша, вероятно, уже забыла, догнала дочь перед самым входом в клуб. Немного запыхавшись, сказала: «Ну ты и ветер! За тобой не угонишься». Но Ксюша уже стояла возле курсантов и что-то им объясняла, показывая на маму. Затем подошла к Наде в расстроенных чувствах и произнесла, вздохнув: «Мамуля, а пригласительный только на меня выписан. Курсанты говорят, что все пригласительные расписаны по местам в зале, а свободных нет. Как быть?.. Вот что, мам, ты иди в зал, а я буду здесь, познакомлюсь с будущими морскими волками. Пока ты выйдешь после концерта, я, глядишь, и замуж выйду», – пыталась шутить Ксюша. «Нет! – решительно ответила Надя, –ты, солнышко, иди в зал, а я отдохну здесь, в сквере. Посижу на скамейке, подышу свежим воздухом. Иди быстрее, пока еще впускают в зал. А подарок будет у меня. Будь серьезной и внимательной, на сцене не перестарайся. Иди же».

***
Как только Ксюша скрылась за большими дверями, которые украшали внушительные якоря, как тут же к самому крыльцу начали подъезжать роскошные иномарки. Курсанты застыли, казалось, что они попали под высокое напряжение, перестали дышать. Из машин выходили, судя по одежде, и по тому, как их встречали, важные персоны.
Надя, немного растерянная, стояла недалеко от входа, держа в руках упакованный в прозрачную пленку подарок Георгию Васильевичу. Она решила пропустить всех, а затем перейти через дорогу в скверик напротив и там присесть на скамейку. Она обратила внимание на то, что всех этих важных «птиц» – с кем здороваясь, с кем обнимаясь – встречал и обхаживал красивый, стройный и подтянутый, тоже одетый в парадную форму руководящего состава морфлота мужчина. Он успевал проводить в зал прибывающих гостей и тут же вовремя подходил к подъезжавшим машинам, встречал новых гостей, шутил и вместе с ними снова возвращался в зал. Выполнив свою почетную миссию, он показал водителям, где парковаться и направился в сторону зала.
Увидев стоявшую неподалеку от входа Надю, он остановился и вежливо спросил: «А у вас, простите, проблема с яхтой? Не знаете, где ее причалить? Почему не заходите?» Надя ответила, что у нее нет пригласительного. Своей манерой обращаться к незнакомому человеку он сразу расположил к себе Надю. Он взял из ее рук красиво упакованную в прозрачную пленку яхту и шутливо – торжественно произнес: «Причал вашей яхты будет в третьем или четвертом ряду. Сейчас посмотрим, но то, что рядом со мной – это однозначно. Прошу вас, проходите, пожалуйста». Он красивым жестом предложил Наде пройти вперед.

***
От ярко освещенной сцены часть света падала на первые ряды зрительного зала. Василий, держа в одной руке макет яхты, другой взял под руку, как старую знакомую, Надю, подвел ее к третьему ряду, где скраю было одно свободное место, и предложил сесть. Осторожно подал ей запакованную яхту и поторопился в ту сторону, откуда доносилось: «Василий Иванович, мы здесь тебе и Светлане места забронировали». Едва Василий успел занять свое место, как в лучах прожекторов на сцене с эффектными подсветками и стелющейся дымке появились ведущие. На пригласительном, который, как считала Ксюша, передал Георгий Васильевич, было указано двадцать первое место в седьмом ряду. Оно было крайним от центрального перехода зала.
Ксюша мысленно себе представила, что ей будет удобно, никого не потревожив, подняться и идти на сцену вручать лежащие у нее на коленях цветы. Напротив Ксюши сидели немного шумливые, нет-нет да и наклонявшиеся головами друг к другу мужчина и женщина. Они о чем-то шептались эмоционально, нежно, доверительно, откровенно. Мужчина время от времени пытался поправить спадавшую на глаза прядь волос блондинки с красивой прической. Ксюша несколько раз пыталась увидеть их лица, когда луч прожектора эффектно блуждал по залу, но в это время они смотрели на сцену. А эти двое были, конечно, Светлана и Артем. Светлана донимала Артема тем, что он не уделял ей внимания тогда, когда они вместе лечились в госпитале, не видел, как она артистично сбрасывала свою косу себе на глаза, хотела, чтобы он, Артем, своими руками поправлял ей косу, тем самым дотронувшись руками до ее лица.
Светлана, сидя на концерте, спустя почти двадцать лет, повторила свой давний и, как оказалось, не позабытый ею трюк с косой… Артем пытался поправить ее упавшую прядь волос, но Светлана отвела голову в сторону, пошутила: «Поздно, этим занимается Вася».

***
Наде со своего третьего ряда не только хорошо слышны были мелодии исполнявшихся песен, но и видны наряды артистов. Ксюша, осматривая зал, не заметила, когда Надя заходила, тем более, что рядом с ней шел моряк, что-то нес, а в руках у Нади ничего не было. Зал дружно аплодировал всем без исключения исполнителям песен, юмористических рассказов, танцев…
Молодые красивые ведущие: кареглазый, высокий, статный Руслан, смуглый, кудрявый, и Вероника – чуть пониже ростом Руслана, стройная, нежная блондинка с прической «каре», не давали залу остыть. Они, как профессиональные артисты, хорошо дополняли друг друга. Тем более, что оба были студентами-первокурсниками консерватории.
Ксюша хотела было сделать замечание романтической парочке, потому что мужчина, открыв свой дипломат, шурша газетами или бумагами, рылся в нем, пока не достал фотографию, и снова между ними была какая-то возня. Они вели себя, как ученики-непоседы на школьном уроке. Женщина держала фотографию, внимательно ее рассматривая, а мужчина, наклонившись, указывая на что-то пальцем, о чем-то рассказывал ей шепотом. С одной стороны интересно было наблюдать за ними, с другой – мешали Ксюше смотреть концерт. Но в это время, как только смолкли дружные аплодисменты в адрес закончившего свое выступление факира, ведущие концерт Вероника и Руслан объявили: «Дорогие друзья, вашему вниманию предлагается премьера песни «Ветки белых берез». Имена авторов музыки и слов пока держим в секрете. Это будет наш сюрприз вам».
Зазвучала мелодия и Руслан начал петь:

Я знаю: меня ты не ждешь,
Лебедей на пруду не считаешь.
Мимо тропинкой пройдешь,
Увидишь меня – не узнаешь.

Отшумит на деревьях листва,
В небе клин пролетит журавлиный.
О любви соберу все слова,
Растоплю ими снежные льдины.

Мужчина-непоседа, услышав эти слова, вначале внимательно слушал песню, затем медленно направил свой взгляд на свою соседку. Она посмотрела на него внимательно, положила руку с фотографией ему на плечо и полушепотом заговорила: «Артем, это наша с тобой песня. Мне понравились твои стихи и я написала на них музыку». Ее шепот слышала Ксюша. Припев песни Руслан и Вероника пели вдвоем. Песня стучалась в сердца сидящих в зале слушателей и зрителей, все слушали ее с большим вниманием.
Но вот Вероника начала петь второй куплет:

Тебя не устану я ждать,
Надежду на встречу лелеять,
Счастливые дни вспоминать
И в счастье наивно поверить...

Такие теплые, искренние слова, сопровождаемые нежной мелодией, проникали, казалось, в самые сокровенные уголки человеческих сердец, будили воспоминания о чувствах первой любви. Чистые, как роса, слезинки блестели на глазах у многих. И, наверное, не один слушатель воспринял, как клятву себе самому, слова песни:

Тебя не устану я ждать,
Надежду на встречу лелеять…

Песня, казалось, безжалостно расчленяла четырехкамерные человеческие сердца на тысячи пылинок и тут же нежно-нежно соединяла их в одно большое сердце, в котором одна из камер должна выполнять функцию любви, вторая – ненависти, третья – прощать, а четвертая – лелеять надежду на встречу и ждать.
Когда прозвучали последние аккорды песни, в зале на какое-то мгновение повисла глубокая тишина, затем грянул такой шквал аплодисментов, который стены этого зала, вероятно, никогда не сотрясали. Они схожи были со стремительным потоком воды, прорвавшим заслон плотины. Вероника и Руслан, счастливые, довольные тем, как зрители восприняли их выступление, кланялись залу, принимали букеты цветов, относили их за кулисы, вновь выходили на бис, принимая новые букеты. Зал неистовствовал. Василий чувствовал себя на седьмом небе, восторгался женой и дочерью: «Ну и Светка! Ну и Вероника! Молодцы! А мне даже не заикнулись. Вот заговорщики!..»
Слушая песню, Надя предалась воспоминаниям далекой юности. Мысленно унеслась на дачу, вспомнила, как глубокой ночью одна оказалась в лодке на Днепре, как вся умытая слезами вышла на берег… Слова песни гармонировали с ее настроением.
Светлана, держа правую руку с фотографией на плече Артема, а левой, чуть-чуть приподняв ее, помахивала ею, словно маятник, смотревшей на нее со сцены Веронике. Артем аплодировал вместе с залом и, покачивая головой, устремлял свой взгляд то на Светлану, то на сцену.
Наклонившись к Артему, Светлана сказала: «Я сразу догадалась, для кого ты вырастил свои березы с ивами. Услышала бы твоя Незабудка Вита, точнее – Надюшка, – наверное, почувствовала бы себя счастливой». Ксюша четко расслышала каждое слово, сказанное Светланой. Все было похоже на сон. Ее немного качнули, ее голова едва не легла на впереди сидящего мужчину. Своим носиком она почти касалась руки женщины, лежавшей на плече мужчины и двумя пальцами державшей фотографию с надписью, которую легко было прочитать:

Пусть память хранит те минутки,
Когда я однажды гостил у Незабудки.
Виточке от Артема (Димы).


Но имя Вита было зачеркнуто, а над ним другого цвета чернилами было написано: Наде.
Ксюша машинально, как-то неосознанно, легонько дотронулась рукой к фотографии, чтобы увидеть, кто на ней изображен. Но в этот момент Вероника и Руслан, стоявшие на сцене с букетами цветов, дождавшись, когда смолкли последние аплодисменты, объявили о его продолжении.
Руслан объявил: «Мы с Вероникой приглашаем на сцену…» Вероника продолжила: «Чтобы поделиться цветами…» И вдвоем: «И представить вам…» После секундной паузы Вероника одна продолжила: «И представить вам многим в этом зале знакомую, но мы хотим, чтобы ее знали все, и лично я в этом больше всех заинтересована…» – она улыбнулась, а Руслан продолжил: «автора музыки к песне «Ветки белых берез» – это Светлана Тарасовна Белова…» Раздались громкие аплодисменты, и когда они начали затихать, Руслан продолжил: «И никому из вас незнакомого гостя нашего праздника, автора слов этой замечательной песни. Это – Артем Твердохлеб!» Зал снова дружно зааплодировал.
Светлана и Артем поднялись почти одновременно, и в тот момент, когда Светлана снимала руку с плеча Артема, из руки ее выпала фотография, а она не сразу это заметила. Но, очевидно, что-то вспомнив, оглянулась назад и увидела сидящую на заднем ряду девушку, поднявшую фотографию, но, прежде, чем вернуть, внимательно ее рассматривавшую. Взглянув пристальней на девушку, Светлана вздрогнула. Ее пронзила мысль: «Боже мой, до чего же они друг на друга похожи – эта девочка и Артем!..»
Артем, выйдя из ряда на центральную дорожку, ведущую к сцене, остановился, поджидая Светлану, обратил внимание, что она кого-то внимательно разглядывает. И вдруг он заметил Ксюшу. Стараясь перекрыть гул аплодисментов, он, улыбнувшись и помахав рукой, громко сказал: «Ксюша, я сейчас вернусь!»
Светлана, услышав этот возглас, не стала дожидаться, пока ей вернут фотографию, словно прилипшую к рукам девушки.
Стоило Светлане и Артему подняться на сцену, как шквал аплодисментов усилился и, словно девятый вал, накатился на сцену. Вероника и Руслан преподнесли им цветы, а они смущенно улыбались и кланялись зрителям.
Василий, не ожидавший такого триумфа жены и дочери, выпросил у кого-то из рядом сидящих друзей красивую пышную розу, молодецки взбежал на сцену, элегантно вручил цветок Светлане и, обняв жену и дочь, расцеловал их, а Артему крепко пожал руку. Конечно, в этом триумфе никто не обратил внимания на сидевшую в третьем ряду женщину-блондинку, голова которой была наклонена к большому просвечивающемуся целлофановому пакету, который она держала на коленях. Ее светлые волнистые волосы аккуратно растекались по плечам. Это была Надя, старавшаяся всячески преодолеть свое волнение. Она узнала его: это был он, ее Димка, оказавшийся, на самом деле, Артемом. Да, судьба… Кто бы мог подумать, что после той страшной ночи, после того счастливого утра они встретятся почти двадцать лет спустя… Как теперь поступить?.. Что делать?.. Надя еще ниже наклонила голову. Слезы, стекая с ее лица, медленно капали на бездушный целлофановый пакет.
Ксюша, услышав слова Артема «Я сейчас вернусь», вмиг пришла в себя. Ей показалось, что пучок солнечных лучей вспыхнул, осветил и согрел ее одновременно. Она аккуратно приложила фотографию к букету роз, поднялась, вышла на центральную дорожку, ведущую к сцене, и, пропустив направляющихся с цветами в сторону сцены двух мужчин и женщину, подождав, пока они подарят цветы, поднялась на сцену и, немного растерявшись, вручила букет Светлане, не отдавая ей фотографию, затем сделала шаг в сторону Артема, подошла к нему близко-близко, обняла одной рукой, а другой пожала его правую руку, коснулась щекой его плеча и взволнованно прошептала: «Я нашла тебя, папа…»

***
Все, кто находился на сцене, кроме ведущих Вероники и Руслана, с букетами цветов в руках спускались в зал. Пропустив впереди себя Светлану, придерживая ее за руку, Василий вместе с ней спускался по ступенькам в зал. Поравнявшись с Артемом, Василий сказал ему, чтобы он не вздумал никуда уходить после концерта. Не выпуская из своей руки руку супруги, Василий повел ее к своему ряду, где для Светланы было забронировано место. Ксюша легко, как пушинка, спускалась по ступенькам со сцены, кокетливо пожимая плечиками и держа за руку Артема, который, в отличие от порхающей, как мотылек, Ксюши, чувствовал себя, как на ватных ногах. Ему казалось: еще один шаг – и он рухнет на пол, настолько неожиданными были для него слова Ксюши, произнесенные каких-нибудь три-четыре минуты назад. Ксюшина рука в его руке была источником спасительной и положительной энергии.
Они сделали несколько шагов от сцены в сторону ряда, в котором сидел до приглашения на сцену Артем.
Навстречу им с третьего ряда поднялась женщина, бережно поправила стелющиеся по плечам красивые золотистые волосы, поправила целлофановый пакет с подарком для Георгия Васильевича. Ксюша протянула руку, чтобы взять пакет из рук мамы, но Артем опередил ее: он бережно взял из ее рук пакет, хотел что-то сказать, но не успел.
«Дима, здравствуй. Нет, нет – я не ошиблась. Это для них, – Надя взглядом показала на сидящих в зале зрителей, – для всех, кроме меня, ты Артем, а для меня ты навсегда останешься Димой. Тем самым Димкой, которого искренне полюбила, который спас мне жизнь, которого я потеряла, – так получилось, Дима. Прости. Я ведь и подумать не могла, что в таком состоянии, в каком ты находился, ты сможешь выбраться из дачи и исчезнуть. Боже, сколько я тогда пережила горьких часов и дней!.. Я осмотрела всю территорию дачи, обшарила все уголки и закоулки… Самые страшные мысли возникали в моей голове: а вдруг они вернулись, эти отморозки, и ты уже где-то на дне реки лежишь!.. Я обзвонила все больницы Херсона, все отделения милиции… Я даже…» Надя хотела, наверное, сказать, что звонила в морг, но невидимый ком перекрыл ей дыхание. Сумев вовремя взять себя в руки, чтобы не разрыдаться, она виновато улыбнувшись, ласково взглянула на Артема, продолжила: «Знаешь, я ведь всего на десять-пятнадцать минут побежала, чтоб хоть немного привести дачу в порядок: не дай Бог, родители нагрянули бы, что они могли бы подумать, представляешь? Вот и задержалась… но не на минуты, и даже не на часы, – на десятилетия… Дима, прости»,– уже совсем тихо, грустно вздохнув, промолвила Надя.
Стоявшая рядом Ксюша первая пришла в себя в этой неординарной обстановке и напомнила Наде и Артему, что им пора занять свои места в зале. «Пойдем?» – не то спросил, не то предложил Артем Наде не своим, как ему показалось, голосом. Это было мгновение, но для Артема оно длилось как вечность, пока он не почувствовал, что Надя сделала первые шаги, направляясь к шестому ряду. Он легонько взял Надю за руку и повел ее к тому месту, где совсем недавно сидел рядом со Светланой.
Сидевшая сзади них в седьмом ряду Ксюша еле сдерживала себя от желания задать вопрос, где же находится Георгий Васильевич и когда он, как обещал, вернет ей мобилку, но она не посмела прерывать задушевное общение двух дорогих ей людей, в обращении которых друг к другу звучали имена: Димка и Вита.

***
Кульминацией концерта стало эффектное приглашение на сцену ведущими Вероникой и Русланом певца Александра Малинина. Зазвучала завораживающая мелодия песни «Берега». Малинин еще не запел, когда Надя, повернув голову в сторону Артема, обратила внимание на пакет, который Артем бережно поддерживал руками. «Дима, а где же», – начала было Надя, но вовремя спохватившись, улыбнулась и так же шепотом спросила: «Артем, а где же Георгий Васильевич? Что с мобилкой. Это ведь мы с Ксюшей ему приготовили подарок в благодарность за мобилку», – кивнув на пакет, продолжала Надя.
Достав из внутреннего кармана пиджака мобилку, Артем, чуть повысив голос, сказал, чтобы его слышала наклонившаяся вперед с заднего ряда Ксюша, смотревшая на него восхищенным взглядом, как на мага. «Ксюша, вот твоя игрушка, без которой ты жить не можешь», – и протянул девушке мобилку. «Ой, спасибо, спасибо», – радостно прошептала Ксюша. Артем продолжил: «А яхта, если вы обе не возражаете, навсегда останется у нас. И назовем мы ее, – он сделал паузу и мечтательно произнес – «Незабудкой». Лады?»
Малинин пел популярную песню «Берега», в которой были такие слова:
Берега, берега, берег этот и тот,
Между ними река моей жизни.
Между ними река моей жизни течет,
От рожденья течет и до тризны.
Там, на том берегу, что течет по судьбе,
Свое сердце тебе я оставил.
Свое сердце навек я оставил тебе,
Там, куда не найти переправы.

Надя и Артем, немного наклонившись друг к другу, чтобы хорошо было видно из-за впереди сидящих зрителей, внимательно слушали неповторимое исполнение. Они забыли на какое-то время о Ксюше. Каждый из них был где-то далеко, а, может быть, их воспоминания витали где-то рядом, но в тех далеких, навсегда ушедших годах.
После слов «там, куда не найти переправы» Ксюша наклонилась к впереди сидящим Артему и Наде. Своими пухленькими щечками она дотронулась вначале к пушистым Надиным волосам, раскинувшимся по ее плечам, а затем своей щечкой к ее почему-то влажной щеке.
Артем, увидев неожиданно так близко появившееся нежное личико Ксюши, вначале растерялся. Ксюша тихо, но так, чтобы ее слышали Артем и Надя, прошептала: «Я буду той переправой, которая соединит оба берега». И еще ближе прижалась к щеке мамы. И в это же мгновение она неожиданно почувствовала нежное прикосновение к соей щеке губ Артема.
Это был первый поцелуй родного отца, который ей суждено было ощутить спустя восемнадцать лет.
А Надя, не замечая рядом происходящего, в воспоминаниях была на том берегу Днепра, где, как ей казалось, и сейчас растут березы, а рядом ива. И звучат слова Артема:

Ветки белых берез ласкали плакучие ивы.
Мы расстались без слез, я хочу тебя встретить счастливой…

А она отвечает:

Тебя не устану я ждать, надежду на встречу лелеять,
Счастливые дни вспоминать, чтоб в счастье наивно поверить...




Эпилог

С того времени все моряки, от рядового до капитана, на кораблях, что бороздят воды Балтийского и Северного морей, пролива Ламанш, Атлантического океана и Черного моря, встретив на своем пути белопарусную яхту, похожую на огромную белокрылую сказочную птицу, которая очаровывает всех своей необычной красотой, особенно в лучах восходящего солнца и на фоне вечернего заката, всматриваются в ее романтическое название: «Незабудка» и нарисованный рядом букет незабудок – красивый, яркий и свежий, словно только что сорванный с весеннего луга. Почему-то его не выжигают палящие солнечные лучи и не смывают соленые морские волны, сильные ливни и холодные северные дожди, гонимые штормовыми шквалистыми ветрами.
Закаленная в океанских и морских передрягах, сегодня яхта колышется на водах Днепра, как живое напоминание героям повести и тебе, уважаемый читатель, о такой далекой, нежной и незабываемой юности.
Своим голубым перламутром воды Днепра, бережно лаская борта яхты, подпитывают живительной влагой цветок, который никогда не вянет и, как в зеркале, отражается в тихой глади реки.