Прихожане и рыжая шлюха

Рыжая шлюха быстрым и смелым шагом пришла на площадь перед самой церковью и встала спиной к ней. Она оглядела всех по кругу своими голубыми глазами сквозь локон волос, упавших на лоб. На лице её играла ухмылка. Она была босой, и ступни её были грязные от брусчатки.
Тучи нависли, но ни одна капля ещё не упала на землю. Парило. Тучи закрыли солнце, и стало почти темно. Ещё тёплый августовский ветер трепал листья тополей.
Грохнул первый удар самого большого колокола в шесть тонн. Он был таким неожиданным, что все вокруг вздрогнули и посмотрели на звонницу. И ещё не было ясно кто сидит там высоко на седалище и дергает за веревки, привязанные к языкам множества колоколов: бог ли это, звонарь или чёрт.
С этим первым ударом рыжая шлюха, будто в приступе ломки, так неестественно изогнулась, вывернув тонкие руки и тонкие ноги, и сильно наклонила голову в бок. Замерла. И так стояла, пока гул колокола не стихнет. Как танцовщица в театре играла свою роль, наплевав на то, насколько нелепо это выглядит.
Трудно сказать, что было первое: гром, крики, колокола или шлюха. Но всему этому предшествовал в густой тишине звук стремительно не падавших, но летевших к земле тяжёлых и холодных капель дождя. И звук этот был предвещающим. И как только все капли разом тяжело плюхнулись на площадь перед церковью, намочив пыль, отскочив и разбрызгавшись, началось всё. Грохнул такой глубокий и раскатистый гром, что казалось, облака столкнулись прямо над головой. Взвыли и запричитали старухи, крестясь непрерывно. Заплакали дети и бросились к мамам, а те завопили. Грязно выругались и пьяно взревели мужики. И черти на колокольне залетали, как обезьяны, дёргая веревки и толкая колокола большие и малые. Запрыгивали на перила звонницы и хохотали, тыкая пальцами в людей. Они схватили и силой столкнули вниз звонаря в серой рясе, который грузно разбился насмерть. И черти сами падали вниз и разбивались насмерть. И было их не счесть. И колокола заиграли свой дикий перезвон, чередуя высокие и низкие тона. А рыжая шлюха заплясала свой странный танец. Она то взлетала, как птица, то билась об землю, как рыба об лёд, сдирая колени. Она валялась на площади, будто в припадке падучей болезни, царапая брусчатку. Она изящно крутилась и выгибалась, то замедляясь, то ускоряясь в такт звону колоколов. Волос её летал во все стороны, брызгая водой и путаясь. И танец её был такой развратный и возбуждающий. И танец её был такой пошлый. А вокруг запахло свежестью озона.
А когда её красное платье промокло насквозь, она то ли сняла его, то ли разорвала. И плясала дальше голая, обнажив своё тощее тело и маленькую грудь. Она не стеснялась, но хохотала, как ведьма. А все кругом причитали, охали и ахали, но было слышно только дождь, гром и колокола.
Стало совсем темно, но частые вспышки молний освещали всё кругом. И дождь, и колокола держали быстрый темп.
Будто ветром распахнулись двухстворчатые двери в церковь, ставшую мрачной. Оттуда выбежал пьяный и обезумевший поп, в заблеванной рясе и бороде. Он был разгневан и возмущен. Поп, спотыкаясь, сбегал с высокого крыльца на площадь, на ходу спуская штаны. Поп схватил рыжую шлюху за волосы и стал мотать её туда и сюда. Стал лапать её руками, пахнущими рыбой, валить её на мокрую землю. Слюна стекала по спутанной бороде. Он пытался насиловать её, но был толстым и ничего у него не получалось, ряса мигом намокла и липла к телу. А рыжая шлюха продолжала смеяться и танцевать.
Колокола уже играли слишком долго, казалось, вечно. То большие, то малые. Словно удары то в корпус, то в морду. От этого перезвона кружилась голова, и можно было впасть в подобие транса. Хотелось закрыть глаза. И ветер клонил тополя к земле.
Выложенный мозаикой над входом в церковь святой равнодушно и со скукой смотрел, как поп силой пытается взять шлюху. Причитания людей становились всё тише, и когда все, наконец, заткнулись, несколько мужиков вышли из толпы. Неуверенно, как зомби, они шли, расстегивая ширинки, на помощь попу. А черти с колокольни обезьяньими криками подначивали их. И они шли быстрее. А когда подошли к шлюхе, то каждый хотел притронуться к ней, к любой части её тела своим маленьким и морщинистым членом, который давно уже не работал. И черти кричали всё веселее. А рыжая шлюха с гордостью и чувством собственного достоинства принимала всех.
Следом за первыми потянулись остальные. И женщины в приличном возрасте ложились на грязную и мокрую брусчатку, задирали юбки и раздвигали ноги. Прибегали из приходского училища, стоявшего рядом, срывали с себя платки, стягивали с себя грязные желтые плавки, показывали и предлагали всем свой дряблый зад. Их тут же брали. Мужики брали баб. Мужики брали мужиков. Бабы брали баб. Никто не пытался выбрать себе что-то получше, брали первое, что попадалось под руку. И все закатывали глаза и по-рыбьи хватали воздух ртом. Бабы громко смеялись своими забрызганными грязью ртами, когда волосатые руки тискали их большие обвисшие груди. Мужики пыхтели. Рыжая шлюха давно утонула и потерялась в этой общей куче, не было видно её.
Черти продолжали звонить в колокола, прыгать и хохотать. Они уже скользили по всем куполам, забирались на самый высокий крест, который упирался в небесную твердь, и черти втягивали голову, чтобы не удариться об неё. И с любопытством зверьков смотрели сверху на эту оргию под проливным дождем. А там внизу пахло сыростью, потом и перегаром. Внизу всё смешалось, и непонятно было это люди ворочаются в грязи и в воде или это копошатся дождевые черви.
Никто не сможет сказать точно, но это закончилось глубокой ночью. Перезвон завершился тремя ударами всех колоколов сразу, и гул стоял по всему городу ещё долго. Черти медленно и нехотя стали расходиться, когда смотреть больше было не на что. Дождь сначала замедлился до мелкого и нудного, а под утро и вовсе стих.
С первыми лучами солнца стали просыпаться люди. Не все понимали, где они и что с ними. Старались скорее одеться, хотя своя одежда как назло не находилась, и не смотреть на других, но виновато улыбаться и опускать глаза. Старались поскорее уйти. Женщины прикрывали грудь руками или тряпками, натягивали плавки. Мужики выбирали штаны и чесали затылки. Поп, довольно улыбаясь, задрал рясу и пытался застегнуть ширинку под своим жирным пузом, укладывая маленький член. Небольшие ручейки ночного дождя уносили с подсыхающей площади небольшие пятна крови и спермы. Начинался новый день.
Люди повесили ту рыжую шлюху. На холщовой веревке, на самом высоком кресте этой церкви. Сразу утром. И висела рыжая шлюха посиневшая и голая, показывая всем свои места.
Это была последняя шлюха на земле. Остались только ублюдки, выродки и выблядки.

12.08.2013