Человек в поиске жизни часть 3

Часть 3
Вызываю подкрепление!
Сначала ко мне за столик судьбоносного заведения под названием «Центральный», того самого, где получил приглашение работать в главке… Да, хороший мужик был, сейчас таких не выпускают — мастерская ликвидирована. Так вот, сижу себе, никого не трогаю, вкушаю трапезу в память о лучшем чиновнике в моей жизни — вдруг, ломая правила хорошего тона, за мой «персональный стол на одного» («Lonely Table Just For» - Engelbert Humperdinck) подсаживается потный толстяк в дорогом костюме. Прерывисто дышит, переставляет приборы, разглаживает скатерть. От него веет страхом, сейчас начнет шантажировать, предлагать взятку или тупо стращать.
— Я здесь потому, что вас видели в обществе уважаемого Владимира, — начал толстяк. — У нас к вам появились вопросы.
— Простите, вас в детстве разве не учили правилам этикета? — проворчал я, надавив кнопку вызова Петра на крошечном аппарате экстренной связи, который с некоторых пор покоится во внутреннем кармане пиджака. — Воспитанные товарищи сначала представляются, потом спрашивают разрешение отнять время, извиняются, и только после получения милостивого «давай дальше», приступают к изложению, как сейчас говорят, «темы».
— Да ты знаешь, кто я и что могу с тобой сделать? — взорвался собеседник, выхватив из кармана спрей от астмы, прыснув струей в огромный распахнутый рот.
Вспомнил отрывок из учебника по физиономистике, в котором говорилось, что большой рот свидетельствует о развратном устройстве психики, а также выдает ненасытное обжорство и сопутствующую лживость, чтобы всё это непотребство скрывать.
— Кто вы, мне известно из репортажей криминальной хроники, а сделать мне ничего не можете, хотя бы, исходя из моего знакомства с вашим спонсором.
— Да, конечно, — разом сдувшись, согласился он. — Но я здесь с белым флагом переговорщика, за мной следом придет такой человек!.. — Толстяк пригнулся к столешнице и прошептал со свистом: — Он сделает предложение…
— …От которого невозможно отказаться? — усмехнулся я. — Смотрел кино про итальянских мафиози, стало быть, вы у них учитесь философии бандитизма? — сказал я громко. Толстяк суетливо оглянулся.
— Ну ладно, ладно, — прошипел он, угрожающе. — Я хотел как лучше… Лопнуло мое терпение. Ждите крупных неприятностей. — Завершив шипение, толстяк выскочил из-за стола.
— Ты слышал? — спросил я в телефонную трубочку.
— Мы уже здесь, — ответил Петр. — К тебе идет злющий дядька. Как только изложит суть проблемы, мы его возьмем.
— Вставай, пойдешь со мной! — рявкнул подошедший «злющий дядька».
— Ага, только шнурки поглажу и кофе с пирожным доем, — ответил я. — Мы, кажется, перешли на «ты», так вот, дядя невоспитанный номер два, погоняло «Седой», садись и говори. Что от меня надо?
— А ты дерзкий! — констатировал на самом деле седовласый криминальный авторитет грузинского происхождения. — Что ты сказал Владимиру, что он сразу прекратил финансирование общака? Знаешь, что за это бывает? Куда он свалил?
Я под простенькую, но такую сильную молитву, в полном спокойствии допивал кофе, аккуратно отрезая кусочки трюфельного торта. Бандит, то угрожал, то сердился, не обращая внимания на метрдотеля, вытянувшегося в струнку. Давай, наговаривай, каждой фразой добавляй по три года к своему сроку. И вдруг седовласый откинулся в кресле и произнес нечто угодливое:
— Алексей, а может ты денег хочешь?
— Сколько можете предложить? — с каменной физиономией спросил я.
— Сто миллионов! — выпалил бандит, утопая в волнах самодовольства и в полумягком кресле.
— Маловато будет, — закапризничал я, изо всех сил пытаясь не рассмеяться ему в лицо. — Мне ваш благодетель миллиарды предлагал, да еще эксклюзивную недвижимость. Дяденька, не жмись, назови другую цифирку.
— Да я тебя!.. — Он сжал кулаки, заиграл желваками на породистом загорелом лице жителя проспекта Руставели. Но сызнову нашел силы расслабиться и громко прошептал:
— Будет тебе миллиард. Если мы десять получим. Так может скажешь, что ты ему сказал, что он бросил нас.
— То же, что и тебе сейчас скажу, — выдержал драматическую паузу и сказал: — Пошел вон!
В этом месте нашего спектакля у моего визави как-то неестественно выползли глаза из орбит, он встал и поднял руки. Понятно, собеседник наговорил на высшую меру, потому и появился на сцене Петя в сопровождении людей в черных костюмах с короткими автоматами в руках. По белой рубашке Седого заметались красные точки лазерных прицелов. Петя первым подошел слева-сбоку к задержанному и на всякий случай нанес ему короткий удар в солнечное сплетение. Седой согнулся, изобразив букву «Г», бойцы заключили его в стальные объятия и вывели наружу.
— Эти двое — произнес Петр, кивнув в сторону окна, — последние из твоего списка. Они скрывались в горах, а приехали сюда за…
— …Деньгами, — продолжил я фразу. — Но в нашем благословенном граде их ожидал великий облом — ни денег, ни спонсора, ни свободы. Слушай, Петь, а сколько по нынешним временам дают за взятку в миллиард?
— Тебе как, по закону или по факту? — криво улыбнулся он.
— Реально по жизни, как сейчас говорят.
— Одну!
— Не понял. Что одну?
— Пулю в затылок. Мы ему сейчас устроим побег, тут он и словит маслинку в роскошную прическу за полторы тысячи долларов. Разумеется, заснимем побег особо опасного преступника на видео, так что всё законно. Ну почти…
— Ты серьёзно? — простонал я.
— Так, понятно! — Петр повернулся к метрдотелю и мягко приказал: — Милейший, налейте моему другу сто граммов моего коньяку. У него был трудный день.
— Знаешь, Петя, вот сейчас, именно сейчас, остро захотелось сбежать куда-нито подальше! Вместе с Игорем. Понимаешь, это всё не моё! Не для меня.
— Так, Самвел Аронович, — обратился он к метру, замершему в ожидании уточнения заказа. — Не сто коньяку, а двести! И проследи, чтобы клиент допил до дна. Ему пришлось пережить несколько больше неприятностей, чем я предполагал.
Метрдотель, отодвинув плечом парочку официантов, бросившихся на подмогу шефу, нырнул за штору и самолично торжественно вынес на серебряном подносе хрустальный бокал с медовой жидкостью. Мне ничего не оставалось, как выпить это. К слову сказать, напиток оказался мягким и приятным на вкус. Метр исполнил полупоклон, я кивком поблагодарил и откинулся на спинку кресла для наблюдения за действием успокоительного средства.
— Ну вот, улыбнулся, — констатировал Петя. Затем снова нырнул взглядом в таинственный внутренний мир и продолжил: — Алексей, я понимаю, ты не за чины и награды…
— А вот это ни к чему! — Ударил я пальцем по столу.
— Но это не моя инициатива, — сказал он, не поднимая глаз. — Дослушай, пожалуйста. Тебе назначена государственная награда. Хочешь — не хочешь, а получить придется.
— Если меньше миллиарда, даже с дивана не встану, — съязвил я.
— Шутишь!.. Скорей всего, орден получишь. Правда, носить его не придется. — Петя наконец поднял глаза и добавил: — А от меня лично — бесплатное питание в этом ресторане в течение года. Тебе кажется здесь нравится… Да и Самвел наш человек, надежный. Кстати, этот коньяк, — он указал на бокал с последним глотком напитка, — изготовил еще дед нашего Самвела. — А я иногда стану сюда подсаживаться. Не против?
— А можно, бонус? Да ты не бойся так, — сказал я, заметив, как напрягся друг. — Ты не мог бы для прежнего состава комитета комсомола, и для нас с тобой, организовать вечер встречи у тебя дома. Как раньше. Такую тихую ностальгическую обжираловку по рецептам из «Книги о вкусной и здоровой пище».
— Нет проблем! — Петя снова опустил глаза. — Кроме двух: Паша скончалась, а наши девочки-комсомолки… Они уже не те, что были. Боюсь, тебя ждет разочарование.
— Это ничего, — успокоил его. — Я сумею морально подготовиться к некоторым изменениям внешности старых комсомольских кадров.
— Ну, если так, то давай! Думаю, за неделю-другую сумею собрать боевых товарищей, ведь многие разъехались кто-куда. Но, если честно! Знаешь, я и сам загорелся этой идеей. Все-таки, мы не плохо пожили в юные годы. А давай!..

Петру хватило четырех дней, чтобы собрать комсомольцев за свой удивительный стол. Правда, пришлось разыскать, дать правительственные телеграммы, чтобы их отпустили с работы; забронировать билеты, номера в гостинице, заказать доставку блюд из ресторана с шустрой официанткой. Но вечер встречи все-таки состоялся! Конечно, нынешние комсомолки выглядели далеко не так свежо, как раньше. Некоторые выглядели просто нищенски, что заставило Петра позаботиться о приличных нарядах. Кого-то разнесло от калорийной пищи, кто-то усох, поредели волосы, проявились морщины. Но!.. Это были по-прежнему «наши девчонки»! Конечно, чтобы сгладить неудобства в общении, пришлось принять несколько большую дозу спиртного, чем предполагалось. Но!..
Вот мы уже уплетаем прежние советские деликатесы, пьем марочный портвейн и коньяк, танцуем под сумасшедшие рифы «Кисс», «Юрайа хипп», «Лед Зеппелин», наших «Ария», «Воскресение», «Любэ». Словно кошки на свежеразлитую сметану, подтянулись соседи мужского пола и, как в старые времена, не обращая внимания на отвисшие животы, принялись ухаживать за нашими девчонками. Петя на кухне, как в прежние времена, благодарил меня за шикарную идею, ругал себя за то, что забыл пригласить Игоря. Вызвал его по телефону…
— Петя, ты извини, что задаю этот вопрос, — прогундел я на кухне.
— Задавай! Тебе, Алеша, теперь все можно! — воскликнул спецагент, мгновенно отрезвев. — Тебя что-то волнует?
— Да, — произнес я, смущенно потупившись. — У меня из головы не выходят твои слова «последние из моего списка». Но ведь последним должен быть спонсор всего этого криминала, организатор.
— Противник? Владеющий миром? Так, кажется, вы его называете? — Петр задумался на мгновение, потом кивнул большой головой и полушепотом сказал: — Как мне объяснил старец Серафим, противник исполняет роль анти-предтечи антихриста. Тем самым подписал себе приговор. Как убили истинного Предтечу? Правильно, усекновением главы. Вот и этот анти-предтеча останется без головы. Только никому!.. — Он шутливо оглянулся. Шум сотрясал стены и окна, услышать нас никто не мог. — Есть у нас человек, который специализируется на этом виде казни. Да ты его увидишь. Они сами всё покажут по телевизору. Ну, вроде как, всё сделано согласно Писанию. Как увидишь высокого мужика с ножом в руке с желтой повязкой на голове, там еще на лбу будет надпись: «Мк 6-28» — будешь знать, это он. Сам понимаешь, об этом молчок. Я сказал тебе для твоего спокойствия. А пока — гуляй, мы заслужили!
Три дня и две ночи — на большее не хватило здоровья — мы «гудели», разъезжались по домам и гостиницам, снова собирались за столом, ели, пили, танцевали, плакали…
И так хорошо нам было вместе! В последний день «комсомольской конференции» вынесли совместное решение собраться так же, в том же составе ежегодно, проголосовали единогласно, но… «собраться обща» больше ни разу не удалось.

Однако, праздник встречи с ветеранами комсомола подошел к концу. Мы с Петей и с Игорем провожали народ на вокзалы, местных развезли на такси по домам, обнялись на прощанье и вернулись к обычной жизни.
Вошел в пустую брошенную квартиру, она отомстила предавшему хозяину затхлой атмосферой, требующей немедленного проветривания, толстым слоем пыли, испортившимися продуктами в холодильнике. Сделал блиц-уборку, окропил комнаты святой водой. Не включая свет, погрузился в кресло, подвинутое к распахнутому балкону, глянул на звезды и задумался.
От чего и куда собрался бежать? В голове, как на телетайпе в главке, затрещали оттиски букв, выстроившихся в слова, лента выползала из чрева стрекочущего аппарата, пока не вытянулась передо мной в виде таблицы, которую принялся читать.
От чего бегу?
От власти денег и безумия, от липких объятий так называемой любви, от необходимости пьянства и обжорства, от вездесущего воровства, от всепроникающей лжи, от убивающей душу суеты, от страха и подлости, шантажа и жадности — короче, от всего мирского, учитывая, что князь мира сего — сами понимаете кто.
Куда направляюсь?
Главная цель, конечно, Царствие небесное, учитывая, что «небесное» означает отсутствие нечистых духов. Ведь это именно они и портят нам жизнь, настроение, творят болезни и собственно смерть. Так что мне, пожалуйста, дайте взойти в Не-беса! Мне уже известно, что там — красота совершенства и совершенство красоты, там любовь настоящая, а не наигранная, не поддельная, не искусственная. Там цветы и деревья абсолютно прекрасны, да что там — люди все молоды, здоровы и настолько красивы, что просто дух захватывает. Сейчас мне это в полной мере не очень понятно, но там милость, истина, свет, любовь — как солнечный свет на земле — всюду и во всех. И самое главное — меня и нас зовут войти в сообщество святых Господь, Пресвятая Богородица, любимые святые, огнезрачные ангелы и наши дорогие покойники. Вижу, предчувствую, ожидаю их радостные объятья, лучистые улыбки, слышу добрые слова, вроде, наконец-то и вы с нами, войдите в наше сообщество и живите здесь по-настоящему.
Перед глазами, полными кристально чистой слезой, возникли и медленно проплыли таинственные обнадеживающие слова апостола Павла: «Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор 2:9)
…Проснулся среди ночи, с радостью обнаружил пульсирующую в сердце молитву, вышел на балкон, полюбовался звездами и вернулся в комнату, чтобы лечь в постель и перенестись в те самые вожделенные небесные просторы, куда зовет меня настоящая жизнь.

Начало пути
Помнится, в юности читал книгу Алана Силлитоу «Начало пути». Я и сам в те годы находился на низком старте, может поэтому так зацепила судьба главного героя Майкла. Больше всего запомнились заповеди криминального босса Клода Моггерхэнгера, которого возил Майкл. Сводились они к тому, чтобы брать, всё что можешь урвать, только осторожно, чтобы не попасть в тюрьму, где он эти заповеди изобретал. Майкл брался за любое дело — очень кушать хотелось. Его дух авантюризма тогда впечатлил, и я сказал себе: делай что можешь и не бойся жизни в любых проявлениях.
Сейчас опять случился в моей судьбинушке поворот, и вот я на том же старте, в том самом начале пути. А все потому, что жить как раньше я и сам не смогу, да и не позволят мне. С такими мыслями входил я в келью старца.
— Значит, тебе удалось прогнать того поганца вон, — с улыбкой констатировал отец Серафим.
— Не я, батюшка, он сам решил уехать, — произнес я. — Всё ему здесь не так. Но обещал не оставить своим попечением, а продолжать гадить и впредь. А может даже сильней, чем раньше.
— Да пусть себе гадит, — сказал старец. — Как говорится, работа у него такая. А у нас своя работа.
— И что же дальше? — спросил я устало.
В голове толкались помыслы, тяжелые, унылые, мрачные. Будто темная волна мутной воды накрыла меня. Старец почувствовал мою душевную смуту и тихо сказал:
— Давай, помогу тебе. — Склонил голову и прошептал: — Сейчас помолчи.
Отец Серафим перебирал узелки монашеских четок. Сначала шевелил губами, потом и вовсе затих. В моем сердце установилась тишина, только словно издали стали доноситься слова Иисусовой молитвы — между мной и старцем установилась невидимая тонкая молитвенная связь. Я замер, прислушиваясь к собственному сердцу — оно пульсировало словами молитвы. На душе вместо только что волновавшей меня страсти встала дивная тишина. Я получил великое наслаждение от чудесного покоя, проживая может быть впервые слова: «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф.11;28).
— Что сейчас у тебя в душе? — тихо спросил старец.
— Абсолютная тишина и покой, — прошептал я, боясь прогнать нахлынувшую благодать.
— Отныне, как накроет мрачная волна, остановись и призывай имя Иисуса Сладчайшего.
— Вряд ли у меня так получится…
— А ты попрактикуйся, глядишь, еще лучше выйдет.
— Не всегда ведь мой старец будет рядом, как сейчас, — посетовал я.
— Всегда. Даже когда помру. — Отец Серафим положил теплую руку на мою макушку. Встал, сделал поклон иконе Спасителя и так же бодро вернулся на стул. — А вот послушай, как Господь всё уладил. Побывал у нас один давний благодетель, отвалил крупную сумму. Вспомнили мы, что за делами совсем забыли о хлебе насущном. Решили ехать на рынок. Позвали меня в помощь молодежи. Там, на рынке встретился нам монах. Он приехал продавать своё рукоделие, ну и прикупить ладана и свечей. Купили мы у него целый сноп зелени, а его укроп, петрушка и кинза оказались такими свежими сочными, хоть и пролежали на воздухе пять дней, не считая дороги, — сразу видно, наш человек. Пригласил его у нас погостить. Он сейчас в соседней келье отдыхает. Ты поешь на кухне и к нему загляни. Что он тебе скажет, постарайся исполнить. Считай его слова — благословением Божиим.
На кухне тот самый молодой монах, который подходил к телефону, шлепнул в миску кукурузной ярко-желтой каши, на тарелку выложил пучок зелени, сунул мне под нос и строго приказал прочитать молитву. Видимо, запомнил мои угрозы по телефону, обиделся. Прочитал «Отче наш», взял ложку правой рукой, веточку кинзы левой — и замер. Ко мне подсел Игорь и потребовал себе тарелку с кашей. На этот раз молодой монах был расторопней и вежливей.
— А ты как здесь оказался? — удивился я. — Разве тебя бандиты не застрелили?
— Стреляли, а как же! Только, помнишь, пословицу: «Смелого пуля боится»? Я, конечно, не смелый, но молитвами старца, остался жив. Да ты сам же меня и довез на «Ниве». Неужто не помнишь?
— Нет, я будто в бреду был. — Потряс я головой, отгоняя морок. — Провал в памяти. А как же я машину-то вёл?
— Да так и вел, — улыбнулся Игорь, уплетая рыжую кашу. — Соблюдая правила уличного движения. Ты разве еще не понял — ты вступил в новую жизнь со своими законами. Радуйся и благодари.
— Меня старец благословил к приезжему монаху зайти. Как думаешь, чего от него ожидать? Он какой-то необычный, из отшельников, что ли.
— А я с тобой пойду. В уголке посижу. Меня старец тоже благословил.
«Молитвами святых отец…» — пропели мы дуэтом, услышали «Аминь» и вошли. На кровати лежал вовсе не старый, но и не молодой монах в потертом подряснике, залатанном на рукавах. Он бодро вскочил и указал на стулья. Сам остался стоять, поклонился иконам, как прежде старец, и повернулся к нам. Глаза его, казалось лучились и сверкали, как у молодого, под седоватыми усами расплывалась улыбка.
— Позвольте представиться, — сказал он. — Иоанн, монах, как верно предположил Алексей, «из отшельников» Нового Афона. В прошлом ученый, но сейчас неуч голимый, простите… Ну что, собираетесь в путь-дорожку? Хорошее дело. Я сам как-то прилепился к крестному ходу из Дивеево во Владивосток и обратно — тут со мной и произошли перемены. Благословили меня нести хоругвь с пуд весом. Думал, и трех шагов с ней не пройду — видите, какой дохляк? — а пронес три миллиона шагов. Вот когда я понял, что жить по-старому не хочу и не буду. Сами знаете, как безбожная наука душу до дна выхолащивает. А сейчас, что ни день, то чудеса, как из рога изобилия. Славно!
— Старец сказал, что вы, отец Иоанн, умеете становиться невидимым, — сказал Игорь. — Границы проходите без документов. На рынке после девяти вечера всех выгоняли, а вы со своим товаром ночевали беспрепятственно. Может, научите?
— Да нет здесь ничего сверхъестественного. Для верующего. Уж кому-кому, а тебе-то это известно. Ты сам три года путешествовал под покровом Божиим. Никто тебя пальцем не тронул. Да и все беды и невзгоды от тебя ангел уводил.
— А вам и это известно, — почему-то без удивления произнес Игорь.
— Нас, таких путешественников, не так уж много, — улыбнулся Иоанн. — Мы друг друга знаем, узнаём своих. Ты ведь, Игорь, тоже границы пересекал без документов. Не помнишь, разве?
— Нет, — он повернулся ко мне. — Видимо, я тогда, как наш Алексей недавно, без памяти был. На автопилоте, так сказать… И все-таки, отец Иоанн, расскажите нам, как у вас это получается. Вы же, в отличие от нас, замороченных, всё время в памяти, рассудок не теряете.
— Да как-то просто, — сказал Иоанн, подбирая слова. — Глаза в землю, читаешь Иисусову молитву непрестанно и того — идешь себе, словно и нет никаких границ. А для пограничников и полиции тебя и нет вовсе. Они тебя не видят. Всё, ты под покровом Божиим.
— Можно и мне вопрос задать? — сказал я, улучив момент.
— Конечно, давай, — кивнул Иоанн. — А то подумал, что ты онемел от наплыва чувств-с-вс.
— Я ведь почему именно к вам обращаюсь, — произнес я задумчиво. — Дело в том, что мне тоже, мягко говоря, надоели ученые задания, которыми меня нагружают…
— Особенно, когда приходится противнику рода человеческого противоречить? И его изгонять из пределов Святой Руси.
— Ага, — произнес я, удивившись в который раз.
— Честно сказать, я сам весьма изумился твоим успехам. Наверное, есть в тебе какая-то сила… чистоты, что ли… Может, наивности, в хорошем смысле слова. Ведь расскажи тебе, что придется пережить, может и сбежал бы из вашего Ученого дома.
— Точно, — согласился я, уронив голову.
— Одно скажу «без наверное», а наверняка — без промысла Божиего, без покрова Божиего, без благословения… Он бы тебя уже схарчевал, противник твой.
— Спасибо, конечно, — проворчал я. — Вы меня приободрили…
— Да ты радуйся, Алеша, — улыбнулся монах. — Ты удостоился быть причастником такой благодати, что многим и не снилась.
— Так что вы мне посоветуете, отец Иоанн? — вернул я разговор в нужное мне русло. — Куда мне теперь?
— В путь шествовать, вестимо! — сказал монах. — Вот и наш Игорь тебе на первых порах поможет. А ты — ему.
— А может, в монастырь какой-нибудь податься? — спросил я.
— Знаешь, Алексей, я в свое время обошел десятка три монастырей и нигде мне не было покою. То монахи вместо молитвы на комбайнах катаются, то ереси с расколами учиняют, насельники всюду в двумя телефонными трубками носятся, и всюду «деньги давай!». Да ты сам вспомни слова святителя Игнатия Брянчанинова, в самый, казалось бы, расцвет православия, он с болью в сердце признавал, что монашество оскудело, монахи не о молитве думают, а как бы хлеба вволю покушать. А сейчас такие времена, что не Богу народ молится, а доллару. А ведь в монахи люди из мира наживы приходят, вот они во святые обители дух мирской и привносят. Думаешь, почему я в отшельники подался? Всё потому — за благодатью Божией. Вот и сейчас, продал рукоделие, купил свечи с ладаном, помолюсь с вашим старцем — и домой, в пещерку свою. Пешочком, как и положено монаху. С котомкой на горбу и палочкой вместо классического посоха, который еще заслужить надо.
— Чего же нам от путешествия ожидать? — спросили мы хором.
— Господь укажет, — ответил монах. — Может быть, найдете благодатное место по душе. А может, так и будете до конца жизни ходить. Вы главное не спешите, молитесь, как умеете и терпите. А там, как Бог весть.
И мы, благословясь, вышли путь. Вот так, запросто — собрались, попросили у Путеводительницы и Николая Чудотворца заступления — и пошли.

Мститель
Выбирались мы из леса, куда подальше от приезжих забрался отец Серафим, как таежные первопроходцы. Направились мы на север, впрочем, из-за моей избалованности комфортом, пришлось все же, сделав порядочный крюк, чуть позже развернуть маршрут на юг. Как там у Пушкина А.С.: «Но вреден север для меня».
Прежде, чем мне позорно сдаться, а Игорю снизойти к моей инфантильности, нам удалось навестить знакомые места. Я здесь охотился со старинным другом моего отца, опытным охотником. Стоило нам пересечь границу заповедника, как на глаза попались знакомые лежбища кабанов с обильным пометом, по краю леса метрах в пятидесяти пробегали лоси, буквально под ногами носились зайцы, за ними — лисы, над головами в густой листве прятались тетерева, по небу пролетали вальдшнепы. Места, конечно, обильные для охоты.
Наконец, из черно-зеленого обреза леса появилась белоснежная церковь с оцинкованным куполом и золотым крестом. Я даже вспомнил, как встречал здесь Пасху, участвовал в крестном ходе, причащался. Даже имена священников вспомнил — протоиерей Николай и диакон Виталий, причем последний запомнился молодой энергией, общительностью и отменным аппетитом за трапезой. Вошли в храм, удивительно уютный и чистый, с цветами и новыми иконами в роскошных окладах. Из алтаря к нам вышел отец Николай, узнал меня и пригласил в трапезную. Прислуживала нам интеллигентная тихая женщина, кажется, Ирина. Она скромно, не поднимая глаз, накрыла на стол и удалилась. Отец Николай пробасил «Отче наш», подождал, пока мы расправились с безумно вкусным ароматным борщом, а за кашей с рыбой прокашлялся и печально осведомился:
— Вам, наверняка известно, какая беда у нас произошла? Виталия арестовали и увезли в тюрьму.
— Да вы что! — удивился я, чуть не подавившись рыбой. — А что он натворил?
— Убийцей оказался, — сокрушенно прошептал священник.
— Вспомнил! — сказал Игорь, вилкой с ножом избавляя рыбу от костей. — Об этом даже в центральной прессе писали. Диакон у вас восемь лет скрывался, а убил он четверых.
— Ну да, как же этим комсомольцам паки и паки да не уколоть нас.
— Зато, батюшка, прихожан прибавилось, — раздался женский голос из-за двери. — Вон и благодетели ремонт сделали да икон из Софрино привезли. Так что не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.
— Ирина Михайловна, — пробасил священник, — вы чего это обед молчания нарушили! Нехорошо!
— Простите Христа ради, — едва слышно раздалось из кухни.
— Да, как ни странно, жалеют нас, — опустив глаза, проворчал отец Николай. — Только все равно на душе тяжесть осталась — как же я убийцу в алтарь впустил! Да он мне наврал с три короба, мол на Афоне спасался, знаменитым старцам прислуживал. А я и уши развесил, обрадовался, что такой у меня замечательный отец диакон появился.
— Да ведь и я помню, как он участливо разговаривал, советы правильные давал, — сказал я, — как служил с подъемом, с радостью! Как умело и даже весело кадилом размахивал! Очень харизматичный был! Неужто, играл! А ведь как умело и профессионально!
— Отец Виталий, конечно, был всеобщим любимцем. Сами посудите: красавец, высокий, веселый, энергичный, послушный, аккуратный — ну все при нем. Только, почему сердце мое тупо молчало! — Он гулко ударил себя в грудь. — Где очи мои ослепшие были! Ведь четверых человек порешил!..
— Думаю, с вами, отец Николай, разделили скорбь и ответственность все епархиальные, — сказал Игорь. — Без них же назначения не делаются.
— Да им-то что, — с горечью прорычал священник, — вакансию закрыли, служит батюшка справно — и слава Богу. Места-то у нас дикие, безлюдные, одни звери да охотники. Так что вся ответственность на мне! — Он поднял глаза, обвел нас взглядом. — А я ведь ездил к нему в тюрьму. Спросил его, как же тебе удалось обмануть всех!
— А он что? — Подался вперед Игорь, забыв о рыбе.
— Сказал, что на Афоне исповедал свой грех. На него, как положено, епитимию наложили. А потом улыбнулся как прежде и выпалил: а что мне огорчаться, мне же Господь простил грехи! Так что чист я перед вами! — Покачал он седой головой. — А что в тюрьму попал, значит, так мне и надо. Да я и на зоне не пропаду — тем же диаконом служить буду. Вы же знаете, я умею. Да и места здесь мало чем от мордовских лесов отличаются. Мне же лучше, когда на свободу с чистой совестью выйду. Ни страха, ни упрека.
Батюшка встал, распрямился, будто груз с плеч долой, достал из комода тетрадь и положил перед нами:
— Вот, ребята, словно вас ожидала. Я лишь по диагонали пробежался, а вам будет полезно почитать. Берите, мне она не нужна.
Читали мы с Игорем тетрадь убийцы вместе, голова к голове. Одно дело, дамский детективчик, из пальца с маникюром высосанный, перед сном полистывать — и совсем другое откровения реального убийцы. Да еще богословски, хоть по большей части и домашним образованием, подкованный. По сути, перед нами открылась душа талантливой, умной, даже тонко чувствующей, трагической личности. Из Игоря, когда ему в руки попадает нечто подобное, слова не вытянешь — он сходу начинает прилаживать сюжет к своей свежей книге. В такие моменты он напоминает мне охотника дядю Мишу, который наткнулся на след кабана в густой крапиве, перезарядил дробовик и вышел на «тропу войны» с жестоким клыкастым зверем, ну а я следом, на полусогнутых…
В детстве Виталий стал свидетелем убийства. Сосед по коммуналке, безрукий инвалид, во время совместного злоупотребления самогона, обиделся на гостя, пришедшего навестить, и с размаху всадил огромный кухонный нож в глаз собутыльника. Как на зло, именно в самый трагический миг, Виталик заскочил на кухню попить воды из чайника. Сосед после удара ножом успокоился, присел на табуретку и продолжил распивать самогон, закусывая соленым бочковым огурцом, удивленно разглядывая поверженного гостя. Мальчик остолбенел, забыл о жажде и чайнике, во все глаза рассматривая поле боя. Сосед заметил мальчишку, тихо произнес: «не бойся, всё уже кончилось» и вдруг привалился к стене, погрузившись в богатырский сон. На кухне повисла дымная тягучая тишина. Виталик прислушался к себе и, с удивлением, не обнаружив ни малейшего страха в душе, на цыпочках приблизился вплотную к мертвому гостю, привалившемуся к стене, примерно, как сосед, зеркально, только с ножом в левом глазу. По бледному лицу в глубоких морщинах стекала на синюю майку кровь. В отличие от храпящего соседа, гость вел себя очень тихо, он удивленно молчал.
Виталик вспомнил, о чем они говорили за минуту до удара ножом. В это время он на цыпочках со страхом крался по длинному коридору. Вот, что удалось ему подслушать:
— Думаешь, я не знаю, как ты руку свою потерял, — прошипел гость.
— Откуда тебе знать, ты же со всеми эвакуировался, а мне пришлось остаться. У меня баба на сносях была, и бабка старая лежми лежала. Тут меня немцы в плен и взяли.
— Да под немцем-то многие остались, — продолжил обличение гость. — Но не всем они руки рубили, а только ворам. У них такой порядок был. Так что вор ты! Понял!
На этом спор завершился, и гость после своего «понял» получил удар ножом в глаз.
Этот разговор двух собутыльников врезался в память Виталию на всю жизнь, как и сцена убийства. Что-то в те пять минут в душе мальчика перевернулось. На практике ему представилась возможность убедиться в том, что кроме обычных драк и горластых ссор, есть оказывается и такой способ решения проблем. С тех пор он стал наблюдать за хулиганами, обижавшими его, и представлял себе, как он будет их убивать: малого Юрку — ножом в глаз, Илюшку — молотком по макушке, самого здоровенного задиру Витьку — сзади ударом арматуры по затылку.
Виталик стал готовиться к мести — кто знает, когда появится возможность. Нож украл с кухонного стола старенькой соседки бабы Мани. В суете, грянувшей после убийства, через кухню прошла целая толпа милиционеров, следователей, зевак. Разве кто подумает на маленького мальчика, разве кто заподозрит в краже столь грозного холодного оружия вежливого тихоню. Молоток и обрезок арматуры стащил со стройки — там вообще трезвых отродясь не водилось, бери что хочешь, никто и внимания не обратит. Орудия убийства он спрятал в разных местах. И стал ожидать подходящего случая. Тогда он не дождался. После происшествия с соседом все драчуны и хулиганы поутихли, затаились, во дворе и в доме часто появлялся участковый, чего-то всё вынюхивали следователи и криминальные авторитеты. А к осени дом расселили, предоставив бесплатное жильё в разных районах.
Но желание отомстить обидчикам осталось. Идея убийства, как способ решения проблем, засела в голове занозой. Его больше не интересовали книги и кинофильмы про любовь, только про военных, киллеров и криминальных авторитетов. Повзрослев, Виталий приобрел на Малаховской барахолке пистолет с тремя обоймами патронов и два ножа — армейский с пилой и воровской выкидной.
Отныне обычная мирная трудовая жизнь его уже не интересовала, как, впрочем, и воровская — всё это казалось скучным и пресным. Он обнаружил в себе силы и желание стать «одиноким мстителем», тайным агентом, подпольным криминальным авторитетом. Его привлекал мир «высоких страстей», он хотел вызывать в простых людях парализующий страх. В голове выстраивались красивые цепочки уничтожения людей, ненависть к тупым мещанам, которым ничего в этой жизни не надо, кроме стакана водки, колбасы и футбола по телеку. Виталий боялся самому скатиться до их уровня. Внешне жил как все, но великая идея устремляла его вперед и вверх, дарила надежду какой-нибудь роковой переворот и простой ясный путь к великой цели.
И вот случилось встретить на рынке главного задиру двора — Витьку. Виталик не забыл ему и не простил ни одной затрещины, ни подзатыльников, ни тем более позорных пинков пониже спины. Он проследил за ним до самого подъезда, обозначив «цель номер один». Выслеживал цель несколько дней, пока не узнал о нем всё — адрес проживания, семейное положение, место работы, привычки, потребности. Поняв, что Витька превратился в обычного тупого работягу-алкаша, оценив его жизнь «в рупь с полтиной», приговорил к устранению. В день получки встретил у подъезда и нанес в шею один сильный удар. Это был один из тех ударов ножом, который валит с ног с гарантией, серию которых он тысячи раз репетировал на манекенах, деревьях и животных. Итак, цель номер один уничтожена.
Потом была цель номер два — бывший учитель по математике, унижавший Виталика в школе и номер три — старшина, всласть поиздевавшийся над салагой в армии. Покончив с тремя врагами, он приуныл, почувствовал себя бойцом на скотобойне, где крепкий мужик лупит по голове кувалдой одного за другим безропотных бычков, что для него скучная будничная работа за деньги и кусок парной вырезки. Может быть поэтому, когда к нему подошел крутоплечий мужчина и, небрежно бросив «следуйте за мной», привез в загородный огромный дом, он такому повороту судьбы не удивился, он его подсознательно ожидал. Расположившись у камина в мягких креслах, они повели неторопливую беседу.
— Как мне к вам обращаться? — до тошноты спокойно спросил Виталий.
— Называй как все — Князь, — монотонно ответил тот.
— Что нужно от меня? — задал он вопрос, машинально выбирая на теле визави место, более удобное для смертельного удара.
— Забота у меня такая, — сказал Князь, — знать всё, что происходит в моем районе. И мне известно, что ты, Виталик, положил троих. Понимаешь, только я один могу решать, кому жить, а кого валить.
— Ну и решайте, ваше сиятельство, я вам не мешаю. А у меня свои предпочтения, вас ни коим образом не касаются.
— А вот и нет, касаются. Не нравится мне, когда кто-нибудь беспредельничает на моей территории.
— Нравится вам, не нравится — мне-то какое дело. Думаете, взмахнете ручкой, влетят ваши бультерьеры и положат меня к вашим ногам. Прежде чем вы только успеете шевельнуть пальцем, ваша красивая голова будет лететь в камин, в самый огонь.
— Не сомневаюсь, — кивнул хозяин. — Только в доме никого нет. Мы одни.
— Опрометчиво, — сказал Виталий. — Если вам про меня всё известно, то наверняка знаете, как я поступаю с теми, кто мне угрожает, издевался надо мной или просто не правится.
— Известно, конечно, — сказал Князь. — А еще то, что после первого убийства вы уже приговорены в расход. Вопрос: какой смысл? Зачем такому красивому молодому парню умирать с дыркой во лбу на грязной тухлой помойке? Вы мне нравитесь отвагой, силой, отчаянием. Вот почему вы здесь. Хочу поговорить с вами о смысле вашей жизни, которая лично мне дороже, чем вам. Предлагаю заварить хорошего чаю и поговорить. Если разговор не получится, обещаю отпустить с миром, и даже приказ на уничтожение отменю. Ну что, как говорит моя внучка, пошуршим?
Разговор у нас получился, записал Виталий в тетрадке. Можно сказать, впервые я задумался о смысле жизни. С тех пор я стал читать Библию, жития святых, религиозных философов. За всё про всё, за такой щедрый княжеский подарок, от меня потребовалось выстрелить в лоб одному подонку. То был насильник и убийца, но очень большой чиновник со сворой адвокатов, охраны, прислуги. Свою пулю он получил во время очередного изнасилования одной доверчивой наивной девчушки. Завершив карьеру киллера, я был отпущен Князем на Афон, где стал иеродиаконом и просто счастливым человеком.
— Знаете, отец Николай, о чем я подумал? — произнес Игорь. — Вспомнился благоразумный разбойник, распятый со Спасителем. Стоило ему исповедать Иисуса Христа Богом и попросить помянуть его в Царстве Божием, как услышал: «Сего дня будешь со Мною в раю!» Конечно, судьба вашего диакона трагична, но и поучительна. Во всяком случае, есть о чем поразмышлять, о чем написать в моей будущей книге. Так что примите огромную благодарность, за доверие, искренность и тетрадку.
— Ребятки, вы уже в дорогу собираетесь? — Из комода батюшка достал еще одну бумагу. — Возьмите на всякий случай эту карту. Там помечены дома, с адресами и телефонами, где можно остановиться. Это наши прихожане. Сошлитесь на меня. Как видите, география обширная — от севера до юга. А все из-за статей в газетах — нам сочувствуют, помогают, а кто и на охоту приезжает, и все в храм заглядывают, да не с пустыми руками. У этих мужчин можете останавливаться смело. Они надежные, в беде испытанные. С Богом!

Практикум концентрации
Давным-давно, когда я был юн и симпатичен, а жизнь мирных советских граждан партия с правительством ограждала от империалистической агрессии и сопутствующей информации, давящей на психику… Да, были времена!.. Зато внутри той ограды нам давали возможность развиваться, читать, мечтать. Вдоволь начитавшись фантастики, в мозгу головы сама собой стала кристаллизоваться мечта-идея о преодолении границ времени и пространства.
До времени, таинственный кристалл таился в глубине разума, особенно не раздражая нежные ткани мозга, подобно тому, как песчинка внутри раковины обрастает потихоньку перламутром, пока ловец жемчуга не отрежет раковину от донного камня, поднимет из мутной воды, вскроет — и удивится красоте жемчужины. Мою «ментальную жемчужину» открыл и явил мне самому Игорь, тем самым лишив покоя, возбудив острый интерес к проблеме.
— Даже Вовочка-противник упрекнул меня в том, что я невнимательно отнесся к твоему практическому опыту по преодолению границ времени и пространства.
Игорь едва заметно скривился на моё уничижительное «Вовочка», но снисходительно промолчал, видимо отложив разговор на эту тему на потом.
— Вспомни, когда он тебя упрекнул? В какой момент?
— Он пытался провести со мной то же соблазнение, что и в случае со Спасителем. Показывал мне остров, предлагая в подарок, потом в Париж начала прошлого века сгоняли, ну и в качестве отдыха — в канадский заповедник на рыбалку с охотой…
— Понятно, — сказал Игорь. — Вон оно как! А мне ты об этом ничего не рассказывал.
— Да не о чем говорить, — махнул я рукой. — От подарков-то я отказался.
— Зато понятно, почему он в тебя вцепился! И еще — почему покоя он тебе не даст. Мне тоже…
Я почувствовал себя виноватым, теперь-то мы в паре. Значит, и получать по репе нам вместе. С другой стороны, мой попутчик человек опытный, три года ходил под покровом Божиим. Игорь помолчал, а мне же сказал:
— Однако, мы отвлеклись. Вернемся к теме. Мои так называемые приёмы тебе известны. Более того, ты ими пользуешься, только невнимательно. На Пасху «Христос Воскресе!» вопил?
— А как же!
— А разве Христос воскрес на нашу Пасху, образца прошлого года, или текущего?
— Нет, Христос воскрес две тысячи дет тому назад.
— Но мы воспринимаем Его Воскресение именно так, словно оно случилось сейчас, и даже продолжается каждый день. Вот тебе и пример преодоление границ времени на две тысячи лет и пространства на три тысячи километров. А что нам позволяет это делать каждый год?
— Любовь к Спасителю.
— Вот именно! Эта самая любовь и творит чудеса преодоления, чудеса соединения с тем событием. А сколько с тех пор произошло чудес Божиих? Тысячи тысяч! Вот и пользуйся на практике этим сакральным свойством любви. Читал у Юрия Воробьевского про чудобоязнь?
— Да, что-то такое было в его афонских роликах.
— Эта духовная болезнь и останавливает нас на пути познания воли Божией. А эта самая воля Божия в том числе и состоит, чтобы не утаивать, а во весь голос извещать о чудесах. …Учитывая, что чудо — это место встречи воли Божией с верой человека. Да ты вспомни, как во время воцерковления чудеса сыпались на нас, неофитов, как из рога изобилия.
— Насчет тебя я не сомневаюсь, а у меня всё было… не так явно.
— Да были они и у тебя, были! Просто суета размазала по древу то, что мне по совету старца дано было аккуратно записывать, анализировать и под молитву по вдохновению описать.
— Да, это точно, — согласился я со стыдом. — Так что, стоило и мне вести записи?
— Теперь-то, наверное, поздно. Время неофитства ушло. Но ты можешь воспользоваться моими записями. Или вот еще что — раз мы с тобой подались в странники, вполне можно ожидать новой волны чудес и сопутствующих открытий. Да и не забудь, что тебя в дорогу позвал поиск проявлений жизни — а это очень важная и сильная тема! Только, пожалуйста, будь на этот раз более внимательным.

Стоило в голове появиться этой, в общем-то сумасшедшей идее, как пришла помощь. Я так увлекся разговором с Игорем, как почувствовал изменение в окружающей среде. Сначала кожей почувствовал веяние прохладного ветра, потом в течение ста шагов холод пробрался внутрь, появился противный озноб. Я глянул на попутчика — он не проявлял беспокойства. Что же это? Холод проник только в мое тело, а он продолжает существовать в прежнем тепловом режиме? Как бы там ни было, мне срочно захотелось в тепло. Словно услышав мое пожелание, хоть я не сказал ни слова, Игорь произнес:
— Мы и так двигаемся на юг. Так что скоро потеплеет. Ну, может не так скоро, как хотелось бы, но все идет к тому. А ты пока займись практическими занятиями.

Первое, чему я хотел научиться у Игоря — отстранение от влияния окружающего пространства на мое настроение, здоровье и успехи в познании. Что для этого необходимо? Правильно — концентрация внимания. Для начала я выбрал себе лучшее время моей жизни — весна, юность, влюбленность.
Майские праздники в тот год выдались особенно теплыми, полными солнца и яркого света. Мне захотелось туда, в тепло, в юность, в легкость! Очень захотелось! И я погрузился воспоминаниями в те блаженные времена.
…В конце апреля от меня девушка ушла к другому, еще более несчастному и одинокому. Меня тянуло в толпу людей, они веселились, громко смеялись, с ними и мне становилось не так одиноко. Быть может, на волне душевного подъёма и случилась та встреча. Она так просто, так естественно присела рядом на скамейку, с которой я по привычке наблюдал за спектаклем, который разыгрывал неведомый, но тем не менее гениальный режиссер. Девушка выглядела вовсе не празднично, необычно буднично, только мне это сразу понравилось. Наверное, надоели яркие краски одежд и праздничных плакатов, хотелось чего-то спокойного, примиряющего. Темно-серая юбка и белая блузка оказались тем, что пришлось по душе. Я поспешил ей об этом сообщить, она улыбнулась и молча кивнула. Ну и меня понесло.
За полчаса я рассказал всё что помнил о своей жизни, о своих эстетических предпочтениях, о любимых фильмах и спектаклях, о кулинарных мечтах и прочтенных книгах, о настроении на текущий момент и прошлых неудачах на любовном фронте… Завершил свой поток сознания самой неожиданной фразой:
— Спаси меня!
— Хорошо, — просто ответила девушка, и это было первое, что я от нее услышал.
— Что, правда спасешь? — удивился я.
— Да, если просишь.
— Прошу! А-а-а-а, как тебя зовут?
— Варя.
— Ну конечно, с таким именем только и спасать такого разгильдяя как я.
Покинув наблюдательный пост, мы пошли гулять. Шумная толпа нас бережно обтекала, ни разу не толкнув, не задев плечом, не оглушив пьяным воплем. Будто на огромном паруснике по бурным волнам мы плыли вверх по улице, причем, за штурвалом стояла Варя, а я у нее был за старпома и пассажира одновременно. Из глубин памяти всплыла песенка, которую не преминул озвучить:
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза.
Ты увидишь, как в далеком море
Бригантина подымает паруса.
Варя подхватила песенку, блеснула романтическим глазом, и мы оказались за только что освободившимся столиком кафе, выставленным наружу, да так интересно, что прохожие нас едва не задевали, но не задели ни разу. Когда шустрая официантка принесла мороженое в серебристых вазочках, мы набросились на лакомство, и тут я познакомился с одним странным свойством моей попутчицы. Я задал ей серию вопросов, девушка не ответила ни на один, но подняла на меня глаза и молча посмотрела сквозь меня, будто я растаял для нее, стал прозрачным. Чуть позже, я определил этот взгляд как «взор в далекую непостижимую для смертных вечность». Сама же Варя от комментариев дипломатично воздержалась.
В субботу вечером, после аврала — мы готовили справку «наверх» — Варя дозвонилась ко мне и сообщила, как о чем-то решенном, заранее запланированном:
— Просил же спасти тебя?
— Да, вроде, — подтвердил я, хоть если честно, забыл.
— Тогда жду в центре платформы на метро. Будь там в восемь утра. — Потом сказала задумчиво: — Возьми листок и запиши: «Исповедаю Господу Богу свои грехи: гордыня, сребролюбие, гнев, зависть, блуд, чревоугодие и уныние». Записал? Конечно, это только для начала, но и не так уж мало — грехи-то смертные. Вот увидишь, как священник отпустит тебе эти грехи, словно крылья вырастут.
Не успел положить трубку, в кабинет вошел куратор:
— Решил вот по-своему отблагодарить тебя за то, что прикрыл спину. А то я после вчерашнего чуть живой. А что, по-моему, тебе вполне можно поручать справки на самый-пресамый верх сочинять. — Он извлек из кармана безразмерного твидового пиджака пузатую емкость с наклейками в золоте. — Вздрогнем!
Малодушно согласился, выпил со стариком — и конечно явился пред строгие очи Вари несколько помятым, с выхлопом, как у дизеля. Даже мятная жвачка не помогла… Девушка чуть заметно скривилась, но взяла под руку и решительно повела наверх.
В очереди на исповедь Варя встала передо мной, шепнув, чтобы я повторял за ней самые простые действия: как подойти, как прочесть с листа перечень грехов, потом выслушать священника, приложиться к Кресту и Евангелию и отойти. Помниться, очень стеснялся запаха перегара изо рта, казалось, все только и делают, что обнюхивают меня, и вот-вот выставят за дверь. Но вот за мной следом занял очередь мужчина с таким же перегаром, только еще более резким, и это успокоило — не один я здесь такой. А вот и дьякон, размахивая кадилом, обошел храм, наполнив атмосферу приятным дымом, в котором узнал отдушину канифоли, ванили и лимона — и вдруг, втянув ноздрями воздух, понял, что от перегара моего и соседа по очереди, почти ничего не осталось. А уж когда следом за Варей подошел к старенькому священнику с помятым листком с грехами, понял что и батюшка пытается дышать в сторону, и его дыхание вряд ли можно назвать свежим. Он взял мой листок, пробежал глазами в толстых очках по списку… В ту секунду я невольно подумал, сколько же раз этот старичок вычитывал и выслушивал примерно одно и то же от тысяч разных людей! Священник спросил:
— Варя сказала, ты в первый раз?
— Да, простите!.. — отозвался я.
— Слушай молитву и вникай в суть.
Батюшка накрыл мою буйную головушку лентой с крестами, зачитал молитву, из которой следует, что он «недостойный иерей» именем Божиим прощает и отпускает мне грехи. Прошептав молитву, он наклонился ко мне под епитрахиль и сказал: «А вот сейчас твои грехи сгорели все до одного. В следующий раз приготовься получше, Варя тебе поможет. Попостись три дня, придешь ко мне, исповедаешься, и я тебе допущу к причастию! А сейчас целуй Крест, Евангелие и ступай смотреть, как люди Божии счастье обретают…»
…Варя, опустив глаза, погрузившись в себя, скрестив руки на груди, медленно и торжественно отходила от сверкающей золотом чаши со Святыми дарами. Перед ней шлепали малыши с таким же торжеством на лицах. Следом — мужчина, который стоял за мной на исповедь. Они шли по коридору к столу с кусочками просфор и рюмочками с «теплотой», разбавленным вином. Всё это время не мог налюбоваться лицом Вари — вроде обычные черты человеческого лица, по-девичьи мягкие, нежные — сияли как на иконе. Девушка несла в себе такую значительность, словно сейчас обрела несметное сокровище. …И в тот миг вспомнил слова священника, что услышал под епитрахилью: «…как люди Божии счастье обретают». Так вот оно счастье! В отдельно взятой девушке Варе, в сердцах этих малышей, старух, обычных людей, которые там, на улице проходят мимо тебя тысячами — да, они обрели счастье. Они от золотой чаши приняли и понесли внутри себя часть Святых даров, часть Тела и Крови Сына Божиего. Умру, но во что бы то ни стало сделаю всё, как сказал священник, — и тоже обрету счастье! Я тоже хочу стать счастливым!..
Когда мы с Варей вышли из храма, я огляделся — и не узнал, ни себя изнутри, ни девушку Варю, освещенную внутренним и внешним солнечным светом, ни улицы, залитой золотом, ни синего неба. Пытался всё это выразить словами, что-то говорил, помогая себе жестами рук, — а в ответ услышал Варино: «То ли еще будет, когда причастишься!»
В праздник Преображения минуту назад сонные трое учеников Иисуса Христа — Петр, Иаков, Иоанн — увидели славу Сына Божиего, явленную чувственным образом — ощутили такую радость, что как безумные предлагали устроить здесь на горе три кущи и, забыв бренный мир, поселиться здесь, с Господом, Моисеем и Илией.
В те минуты предчувствия — увы, для меня лишь предчувствия — счастья, я как те трое учеников Спасителя проживал мгновения великой безумной радости, и как апостолы, не желал окончания. А оно неотвратимо наступало. Чтобы как-то продлить волну света, я предложил Варе слетать на самолете на море, где уже купаются и загорают — всего на три дня. И она неожиданно согласилась.
Не без помощи связей моего куратора, премии за выполненную вместо него работу, на море мы позволили себе невозможное! Сняли два соседних номера в лучшей гостинице на берегу моря, ели самое вкусное в ресторанах и шашлычных, загорали на полупустых пляжах, купались в прозрачной незамутненной воде. Ездили в горы, где лежал снег, танцевали у поющих фонтанов, летали на скоростном катере вдоль побережья. По насыщенности приключениями те три дня можно было сравнить с месяцем по путевке. Ну всё было именно так, как мечталось — жаркое блистательное солнце, высокое синее небо, жемчужные волны у берега, стаи рыбешек на прозрачной глубине. Это нам за первые шаги в сторону Божиего царствия, смеялась Варя утром и шептал я, засыпая черной звездной ночью.

Внезапно меня вернули из тех счастливых дней в монотонную реальность. Игорь хлопнул меня по плечу:
— И куда же ты улетел?
Я оглянулся, обозрел унылую серость, пронизанную холодным ветром, раздолбанную дорогу под ногами. Накатил противный озноб.
— Помнишь, как Иван Бортник в фильме «Мама не горюй!» возмущался: «Такой сон мне прервали! Вам за всю жизнь такого не увидеть!»
— Понятно, — кивнул Игорь, криво усмехаясь, — из серости и холода — на юг, в пампасы, где зреют ананасы! И чего же ты оттуда фруктов, шашлыка и домашнего вина не прихватил?
— Так ты же и помешал! — проворчал я.
— Ладно, если у тебя так хорошо получается, можешь еще погреться на южном солнце. А я, пожалуй, смотаюсь в Гагры — там у меня знакомый старый грек приживает. Ты не против?
— Да, чего там, смотайся, — позволил я. — Всё лучше, чем по холодрыге с синим носом хлюпать.
— Тогда, от винта, — скомандовал ментальный летчик. — Взлетаем!


Не подобает веровати снам
— Приве-е-т! — улыбалась голливудской улыбкой Вета. — Может, пройдемся, погуляем?
— Ты как здесь очутилась? Как нашла нас? — бубнил я спросонья, отчаянно терзая пальцами слипшиеся веки.
— Не только вы со старцем и с Игорьком чему-то научились. Даже такие простушки-пустышки способны улавливать тонкие вибрации пространства. Ну а где вы, там вибрации принимают максимальные значения. Иными словами, где больше всего трясет, там и вы с Игорем. Понятно?
— Прости, я тебя не узнаю, — проворчал я. — Ты словно говоришь со слов другого человека. Да ты ли это!
— Ага, наконец-то и я удостоился чести называться человеком! — сказала Вета мужским голосом.
И вдруг вместо милой девушки на ее месте проявился — да! — противник, или Владеющий миром, или попросту Володя.
— Нет, если пожелаешь, могу на время Ветой стать, мне не трудно. Можешь даже ее того, слегка потискать — ты же мечтал об этом. Что, нет? Врешь, поди. Ладно, ладно, что сразу на дыбы встал. Не хочешь как хочешь. Как там у вас в детсаду говорили, вырастешь захочешь, гы-гы-гы. Прогуляемся? — предложил мой навязчивый оппонент.
— Ох, отстал бы ты… Мне рано утром вставать, — пожаловался безжалостному. Случайно, по привычке, потому как чаще всего приходилось общаться с нормальными людьми, а не с…этим перевёртышем.
— Какой ты, право, мелочный, — укорил он меня. — Ну, хочешь, ты не только завтра утром, но и всю жизнь до финального свистка будешь чувствовать себя бодрым, молодым и безумно красивым.
— Не хочу, — заупрямился я, натягивая мятые брюки с ботинками. — Ладно, давай пройдемся по-быстрому, да я вернусь в люлю. А завтра буду невыспавшимся, с гудящей головой. Пойдем!
— Другое дело! — Улыбался он опять же голливудской улыбкой, но не такой очаровательной как у Веты. Благоухал он опять же не серой, а обычным «Аква ди Джио» от мсье Армани, Джорджи. — Послушай, Алексей, чтобы ты понял, что со мной интересней, чем… с кем-то еще, давай, я тебе рай покажу. А? Вы туда шлепаете сколько уж тыщ километров, а всё от вас до рая, как пешком до Луны.
Он изобразил на лице, освещаемом луной, просительную мину. Я ему, конечно, не верил, но, если честно, увидеть рай хочется. Ну чтобы разглядеть там всё детально, а потом рассказывать. И еще, чтобы стимул был в пути нашем торном.
— И вообще, Алеш, ну с чего ты прицепился к этому обычному пареньку Игорю, — заглядывая мне в глаза, как декоративная собачка, пропел сладкоголосый. — Давай лучше со мной — это же в тыщу раз интересней! Мои возможности ты знаешь. Я могу тебя на Марс отправить, кстати, без корабля и скафандра. А что! Посадим там рощу яблонь, как в той песне: «И на Марсе будут яблони цвести». Сфотографируем, на видео снимем, задокументируем, чтобы все честь по чести. Завидовать тебе будут! Нобелевку вручат, о тебе все писать будут. Опять же родину прославишь.
— Чего это вдруг ты расщедрился? — удивился я.
— Скучно мне, Алешенька! — чуть не расплакался он. — Народец какой-то всё без ума и фантазии, без полета мысли; государства — что тебе лошадки в цирке, куда прикажешь, туда и скачут. Не, а ты видел этих правителей! Бабуины и клоуны! Ничего не умеют, ничего не знают, ни воли, ни харизмы, ни упругости нрава. — Он схватил меня за рукав, тряхнул, чтобы разбудить окончательно. — Давай, мы с тобой зажжём по-пацански! Я вижу в тебе этот бушующий огонь внутри! Мы такой фейерверк устроим, такой карнавал напоследок, чтобы потом в бункерах и окопах, психдомах и в очередях за хлебом — народ вспоминал золотые деньки! — Он пристально вгляделся в мою заспанную физиономию, увидел отрицательное качание головы, кислую мину недоверия и осекся: — Что, опять не так? Ну что ты такой не сговорчивый? Сегодня… Давай, хотя бы рай покажу. Надеюсь, ты не против?
— Да и будет ли это рай, или как обычно — морок нагонишь.
— Сейчас увидишь, — сказал он мягко. — Если не понравится, скажи: «Хочу обратно!» — и вернешься сюда же. Ну, что? Вперед!
То, что мне открылось, действительно напоминало, то ли видения во сне, а может, читал в житиях святых, например, из воспоминаний Андрея Константинопольского, или скажем у Ефрема Сирина в книге «Рай». Не скрою, вокруг меня до самого горизонта и дальше распахнулись красоты, не выразимые словами. Тут и деревья, увешанные цветами, зелеными плодами и наливными. Тут и цветы, каких на земле даже в самых богатых ботанических садах не бывает. Птицы — всех расцветок, голосов и размеров, от колибри до орлов. Яркие радуги выгибаются под синий небосвод. Львы, волки, олени, хорьки, жучки с паучками — были дружелюбными, ласкались к моим рукам. Ангелы летали на огненных крыльях между людьми, созывая на праздник. А вот и мученики пируют за длинным столом. Несколько рук протянулось ко мне, но я стыдливо уклонился — рано мне к вам, дорогие. Еще не все дела завершил. У летящего мимо ангела с золотых кудрях, сияющего ликом и руками, спросил, а где же мой Господь, где Иисус Христос? Помнится, читал, что в раю Он виден отовсюду, а Его Крест сияет вместо земного солнца. Ангел махнул рукой — туда иди, в самый большой храм, за лесом.
В тот самый миг в сердце возникла легкая тревога. Это меня смутило — помнится, из святых отцов, что тревога — верный признак того, что «сие Богу неугодно». Господь дарует нам мир, благодать… И я вскричал: «Обратно хочу!» — в ту же секунду вернулся на ночную тропинку перед избой, под звезды и шепот листвы. Оглянулся — штатного противника рядом не было. Опять, подлец, играет свои мрачные игры! А я опять «обманываться рад». Недотёпа!
Читая шепотом Покаянный пятидесятый псалом Давида, вернулся в дом, лег на кровать и под завершающие слова: «…тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожегаeмая; тогда возложат на алтарь твой телцы» — заснул как дитя.

В приход сей завела нас нелегкая, и вовсе не для отдыха, а для участия в очередном бою, нашей духовной брани. Старый священник в паре с молодым иеромонахом поддались искушению слева и вляпались в раскол, верней, готовились к тому. Уж столько раз приходилось выслушивать лживые аргументы инэнэнщиков: в цифрах кода зашифрованы три шестерки, как примешь ИНН, так и всё, пропал… И всё в таком роде. Случалось, половина монасей из монастырей в лес уходило, многие там и помирали от страха. Потом выжившие раскольники, не сумев научиться питаться манной небесной, как псы побитые голодными и ободранными возвращались в покинутые обители, сутками, не вставая с колен, умоляли простить и дать возможность вернуться в свои келии. Уж сколько раз писали в православных газетах, показывали по телевидению интервью со знаменитыми старцами! Те простым языком, весьма доходчиво объясняли народу, что ИНН – обычный код, которых у предпринимателя с полтора десятка… Наш старец Серафим тоже выдержал бой со своими раскольниками. Даже нам в дорогу вручил кассету с проповедями знаменитых старцев.
И вот мы с Игорем сидим за обеденным столом и в который раз выслушиваем так называемые аргументы против принятия ИНН. Игорь, с клонив голову, выслушал священников, достал кассету отца Серафима и просил поставить на видеомагнитофон. Молодой иеромонах подсуетился. Принес аппарат, вставил кассету, включил воспроизведение. В первом сюжете выступал старец Иоанн Крестьянкин. Мы наблюдали за реакцией «просвещаемых» — они менялись от возмущения, через сомнение к тупому отрицанию очевидного. Просмотрев всю кассету под нашу молитву — местные священники почему-то про молитву сразу забыли — их сотрясали волны страстей и острого желания вывести несогласных на чистую воду, стать носителями истины в последней инстанции. Как сказал бы Гоголь, скушно жить с вами, господа.
После выключения магнитофона встал Игорь и сказал:
— Помните из Писания притчу о богаче и Лазаре? Там богач, попавший после смерти в ад, умолял ангела прислать Лазаря, чтобы он омочил перст водой и капнул хотя бы одну каплю на раскаленный язык богача. Получив отказ, богач попросил предупредить братьев о посмертной участи своих пирующих сотрапезников. На что ангел ответил: «У них есть Моисей и пророки. Если их не послушают, то даже если мертвые явятся, не поверят». — Игорь указал на кассету. — Вам, отцы, только что самые благодатные старцы, провидцы и пророки засвидетельствовали свое благословение. Если вы и после этих слов не вразумитесь, то, простите, нам здесь, среди раскольников, делать нечего. Пойдем, Алексей!
Мы собрали вещи и вышли из калитки. Не прошли и десяти шагов, как догнал нас молодой иеромонах.
— Братья! Простите ради Христа! Батюшка сказал, если вас не верну, то и сам уходи. Это я виноват — привез аудиозапись из Ростова, заставил всех прослушать. Умоляю, вернитесь! Мы хотим раскаяться и вместе с вами помолиться о просвещении нас, неразумных.
Вернулись. Помолились. Священство уехало в епархию на исповедь. Прихватили копию нашей кассеты. А мы отдыхали целых два дня, питаясь безумно вкусным постным борщом, приготовленным старой келейницей. Постирали вещи, купили в сельпо консервы в дорогу, сухари с помидорами. Обошли поселок, навестили кладбище, помолились о упокоении «здесь и всюду лежащих православных».
…Уже который раз, на кладбище произошло со мной это… Ну, дома понятно — там лежат родичи, друзья, знакомые, но здесь-то, с какой стати, ведь никого не знаю. А произошло со мной нечто волнительное: на меня отовсюду молча глядели умоляющие глаза покойников. О чем они просили? Конечно, молитвы о упокоении. В такие минуты вспоминались слова из писаний преподобного Силуана Афонского. Смысл был такой: если Господь внушает помолиться о упокоении кого-то, значит Он желает простить и дать ему место в раю — именно по твоей молитвенной просьбе. Вот почему эти умоляющие взоры из вечности разжигали во мне горячую молитву. Вот почему они, один за другим, проходили перед моим мысленным взором, напоминая свои имена.
Дома понятно, а кого здесь поминать, чьи имена называть, если я их не знал? В тот миг на дубовом кресте блеснула бронзовая табличка с надписью: «дочь Варвара, отец полковник Юрий и младенцы Маша, Глеб и Ваня. Трагически погибли от взрыва террористов». Я подошел к сторожу, который по своему давнишнему обычаю «поминал» население вверенного ему погоста. Сунул ему денег, взял под локоток и повел к дубовому кресту.
— А-а-а, помню, помню, — пропел старик. — Это вот что случилось. Варенька с детками-сиротками ездила на экскурсию в Ростов. Там встретила отца-полковника. А за ним с самой границы диверсанты увязались. Видно, сильно он их рассердил чем-то. Понятно чем — он укропов сотнями в землю укладывал. Суровый военный… был. Подсел к Варе с малышней в автобус и сюда приехали. — Дед всхлипнул. — У нас на горе мед знатный собирают, вот они за тем медком, да за свечками восковыми и приехали. Оставили автобус у дороги, дальше своим ходом пошли. А как вернулись, так и… Взрыв был такой силы, что и в гроб нечего было положить. Приехали следователи, разобрались что к чему, да и уехали в город диверсантов тех ловить. А нам что делать? Вот батюшка и решил тут их положить. Отпел, конечно, в домовину землицы с места взрыва посыпали, да вот крест дубовый я им вырезал.
Передо мной встала Варя, какой она запомнилась по совместному посещению храма. Из-за спины вышли полковник и выпрыгнули веселые малыши. Несмотря на мою окаменелость, молитва о упокоении сама полилась из сердца. Варя поклонилась мне, поблагодарила и исчезла. Из памяти всплыли слова преподобного Серафима Саровского: «До последнего вздоха благодари и благословляй руку, которая привела тебя в церковь». Обещаю, батюшка Серафим, поминать и благодарить Варвару, родителя ее воина Юрия и веселую малышню, прыгающую по райским полям. Обещаю. И теперь стало ясно, почему именно в это место направил меня ангел. Благодарю тебя, вестник, невидимый, но такой мудрый.
Рядом с кладбищем стояла часовня, в которой по слову келейницы устроен святой источник. Я медленно пошел по асфальтовой дороге, мысленно перечисляя имена своих покойников. Игорь достал походную фляжку и свернул к часовне.

Как-то подозрительно быстро попутчик вернулся и сходу устроил мне допрос:
— Может зря ты отказался от тропического острова, Парижа и заповедника? Больших денег, наконец? — спросил Игорь, изобразив на лице саркастическую улыбку.
— Искушаешь? — спросил я удивленно. На душе стало тревожно.
— Размышляю вслух, — пояснил Игорь. — Я ведь о чем! Представь себе военные действия с применением ядерного оружия. Две трети нашей некогда прекрасной планеты с не вполне прекрасным населением — уничтожены. Кстати, ты же сам в аналитической записке для Михалыча цитировал пророчества святых отцов. Помнишь?
— Конечно, помню, — кивнул я, по-прежнему чувствуя смущение от разговора. — Только одно «но»!.. Во-первых, в пророчествах не обнаружено ни слова о ядерном оружии. Имеется в виду, что воздействие на врагов Божиих предполагается подобным библейским — потоп, погружение в воду целых континентов или, как в случае Содома, — огненный дождь. В конце концов, у всемогущего Бога инструментарий неограниченный. И еще, страх перед применением ядерного оружия весьма преувеличен. С середины двадцатого века по настоящее время на земле произведено более двух тысяч ядерных взрывов. Причем, во всех средах: под землей и водой, на поверхности и в стратосфере — но никакой обещанной ядерной зимы не наблюдается. Природа Божиего мира умеет восстанавливаться от агрессивных действий человека.
— Помнишь, сколько раз человечество находилось на грани ядерной войны! — напомнил Игорь. — Тут и потери ядерных боеголовок, и Карибский кризис, и угрозы Хрущева взорвать стотонную царь-бомбу, и мечты академика Сахарова о проливе между Канадой и Мексикой, для воплощения которых в настоящее время имеются все возможности — только дай команду. А сколько засекреченных сведений, о которых нам еще не известно!
— Да, конечно. Но эти «казус белли» так и не реализовались. Не указывает ли это лишний раз на то, что судьба человечества находится не у военных, политиков и ученых, а в руках Божиих?
— …Или врага человеческого, — проскрипел Игорь.
— А помнишь ли слова преподобного Серафима Саровского о том, что даже самый маленький нечистый душонок способен одним коготком уничтожить жизнь на земле. Да, враг человеческий очень хочет убить человечество, и возможности потенциальные у него для этого есть, только разве Господь Бог позволит этому случиться,
— Да что ты меня за колхоз агитируешь! — огрызнулся Игорь. — Это ясно любому разумному человеку! Я сейчас не про это. Если бы ты согласился принять в подарок остров. Париж и заповедник, мы бы использовали бы во благо. По крайней мере, было бы, где в случае чего скрыться.
— «А разве там, куда мы идем, Бога не будет?» — сказал я, едва сдерживая «праведный гнев». — Если ты забыл, это слова преподобного Виссариона. Он, как мы с тобой, странствовал из монастыря в монастырь.
— А ты помнишь из Катехизиса, что излишняя надежда на Бога — это непрощаемый грех из числа хулы на Духа? — вскричал Игорь, доведенный спором до кипения.
Я внимательно посмотрел на друга. Таким агрессивным я его еще не видел. По спине пробежала волна колких холодных мурашек. В таких случаях, старец учил прекратить дебаты и прибегнуть к молитве, о которой я, к стыду своему в суете забыл.
Перекрестился и прочел вслух «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…» — тут и произошла трансформация Игоря в противника, называемого Владеющий миром, причем в самом неприглядном злобном обличье. На месте Игоря оказалась черная морда рогатой нежити, испепеляющая меня злобой. Впрочем, продолжалось это не более двух секунд — и противник растаял, оставив после себя запах серы, сразу же унесенный порывом свежего воздуха.
А вот и настоящий Игорь! Он догнал меня и протянул фляжку со святой водой. Я отпил глоток и умыл лицо.
— Опять нападение из области тьмы? — участливо поинтересовался друг.
— Ага, — кивнул я. — На этот раз противник примерил твою внешность.
— Вот гад! И когда ты заметил подмену?
— Когда тревога напала. Слушай, Игорь, давай договоримся не обижаться, когда любой из нас потребует вслух произнести молитву «Да воскреснет Бог…» Она так успешно работает! Его как ветром сдуло.
— Понимаю, — кивнул Игорь. — Конечно! Согласен!

На третий день вернулись священники, рассказали о том, сколько шуму наделала наша кассета среди епархиальных чиновников и приезжих попов.
Пока мы выслушивали историю, рассказанную дважды, сначала стариком, потом молодым, к нам на цыпочках подошла келейница и положила перед Игорем листок бумаги. Прочел написанное и я: «Звонил по телефону от старца Серафима молодой монах, велел передать, чтобы шли к старцу Никите, он вас ждет». Спросили, где проживает старец Никита. На море, сказали, в поселке. Хорошо, заодно искупаемся.
Перед мысленным взором, на моем персональном внутреннем экране проявилась наглая физиономия Владеющего миром. Расплывшись в саркастической улыбке, он усмехнулся: «К Никите, говоришь, хе-хе… Прежде чем доберетесь до него, вас столько веселых приключений ожидает — обхохочитесь! Хе-хе!..»
Последние слова местных священников мы дослушивали в дверях — нам пора в путь.

Еще одна попытка
— Вот задаешь ты вопрос: с какой стати я к тебе пристал? Во-первых, это не аптека, чтобы соразмерять компоненты и взвешивать их до миллиграмма. Здесь вступают в силу законы другого, высшего порядка. А, во-вторых, в-третьих, и так далее — ты — или сам, что вряд ли, или с помощью наставников — додумался до весьма таинственной стратегии. И даже достиг каких-то практических успехов на этом пути.
— Что ты всё туман нагоняешь? — возмутился я. — Не можешь ли попроще изъясняться?
— И тут ты преуспел, — согласился он. — Я имею ввиду столь ненавистную простоту. Этого ты у святых отцов набрался. Понимаю. Только интеллектом, но не духом — сие нам недоступно.
— Сожалеешь?
— Конечно! Хочется ведь, чтобы «как у людей», а то чувствуешь иной раз себя инвалидом на всю голову. Ты наверняка читал в главе третьей Бытия загадочные слова: «И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту». — Он раздраженно почесал затылок. Видимо, цитирование Библии доставляло ему неприятные ощущения. — Ты не представляешь себе, сколько времени и сил потратил я на расшифровку этого пророчества.
— И не лень было? — удивился я.
— Вот! — Потомок того самого змия, который услышал пророчество от Бога, тряхнул головой и поднял палец к потолку. — Видишь, смертный, для тебя это никакая не тайна и даже не загадка! Ты прочел эти грозные слова, обмуслякал палец, перевернул страницу и почесал дальше по тексту. Паршивец! А у меня от всего этого мозоль на мозгу размером с дыню.
— Покажешь? — усмехнулся я.
— Давай, давай, поиздевайся над стариком, никакого уважения к сединам.
— В твоем случае именно так — никакого. Прости.
— Эх, молодежь! Вернемся к нашим варанам. Кстати, в курсе, что эти милые ящерицы являются потомками тех драконов, с которыми воевали ваши святые, например Георгий. Впрочем, какая мне-то разница! — Он мысленно сгруппировался, потер для верности лоб и продолжил: — Видишь, тебе не нужно плутать в этих богословских дебрях. Обходишься, так сказать. У тебя ведь как — чем проще, тем лучше.
— Ну да, как говорится, прямая — самый короткий путь между точками. Так зачем вилять? Только время терять. В духовной жизни самый простой и эффективный путь — чудо Божие.
— Видишь, как у тебя всё просто! Позавидовать можно. Думаешь я забыл, с каким восторгом твой старикан в интеллектуальном центре Америки цитировал пророчество о том, что в последние времена США исчезнут! Ваши оружейники столько денег, времени, сил потратили на ракеты, десяток которых за десять минут разнесут Америку вдрызг. Ты-то в своем докладе о ракетах даже не упомянул. А это что значит? Правильно — Сам Бог своим прямым вмешательством уничтожит врагов России. Как это было с Содомом, например, допотопным миром и с другими неправильными ребятами, от которых мне и самому тошно. Я верно трактую?
— Пока да, — кивнул я согласно. — А почему Бог до сих пор терпит это гнездо разврата, не думал?
— Скажешь, «время гнева Божиего не пришло»?
— Скажу, но не только. На подходе время великого смирения. Это когда по причине войн, скорби, голода и прочих инструментов лучшая часть человечества получит способность повернуться лицом к Богу. Тем самым спасти душу от невыносимых страданий в аду. То есть, иными словами, Бог отбирает у хозяев преисподней миллионы потенциальных жертв. А что касается Америки и Запада вообще, так они себя уже сами наказали так, что мало не покажется. Жить в безумии, в постоянном страхе, зная наперед, что скоро всему конец, а дальше — мрак, бушующий огонь, черви, вонь — увольте! Да ты и сам свалил из того подземного анти-рая, зря что ли. Поди, на земле, где у тебя деньги, острова, парижи, заповедники, рестораны, приятные ароматы — получше, чем там, — указал я пальцем на пол. А ведь скоро и для тебя всё хорошее закончится.
— Ой, только не надо негатива! — Дернулся противник. Но, пораженный простой логикой, обмяк. Куда пораженный? Правильно — «в главу»! — Алеш, помоги, а? Ты же не жестокий парень, нормальный! Ну хотя бы отодвинь гнев Божий лет на сто-двести! Я знаю, ты сможешь. Он тебя послушает.
— И не проси, Владеющий миром, не смогу. Да ты и сам всё знаешь. Не то что столетия, секунды у Бога сочтены.
— Вот и делай добро таким как ты! — обиделся противник, оттопырив губу. — Я ему то, я ему сё, а он — уйди с глаз моих.
— Вот видишь, ты и сам всё понимаешь! — сказал вслух, про себя же произнес молитву «Да воскреснет Бог…»
— Понимаю, — вздохнул вмиг постаревший противник. Дернулся напоследок и прорычал: — Но ты помнишь из четвертой главы от Луки: «И, окончив всё искушение, диавол отошел от Него до времени»! Слышишь — до времени! Я с тобой еще не закончил!
— Кто бы сомневался! — сказал я, наблюдая растворение противника в сумраке.


Лунная ночь
Стояла светлая лунная ночь. Тишину, нарушали только скрежет сверчков и внезапно вспоровший ночь жалобный вой раненой волчицы. Она сидела в центре поляны, освещенная голубоватым лунным сиянием, вытянувшись телом вперед и вверх, издавая длинный предсмертный стон. Волчица вчера потеряла выводок, крошечных смешных малышей. Жизнь потеряла смысл — она медленно мучительно умирала. Всё, затихла. Нет потомства — не стало и волчицы.
С некоторых пор я перестал чему-либо удивляться. Явь врастала в фантазии, бдение — в сны, видения случались не менее явные, чем живые люди. Как-то спросил старца, а не повредит ли эта чехарда мой рассудок. Отец Серафим привычно помолился, долго — мучительно долго — молчал. Моя Иисусова молитва строчила что твой пулемет. В голове пульсировало, легкие качали воздух подобно кузнечным мехам, сердце стучало часто, но ритмично и ровно. Наконец, старец поднял взгляд на меня, едва заметно улыбнулся и сказал слова, эхом отдававшиеся во мне немалое время, особенно в минуты максимального напряжения. Он прошептал: «Всё у тебя будет хорошо. Именно так, как нужно Господу. Ничего не бойся, ты в руках Божьих. Дерзай, чадо!» От слов старого мудреца повеяло райским ароматным ветерком. Как это часто бывает со мной, я сходу ничего не понял, отложил на более спокойные времена. Потом заметил, что эхо этих вроде бы простых слов, утверждает в моей душе крепкую надежду и — да! — мирный светлый покой.
И эта лунная ночь с умирающей волчицей не удивила меня, но предупредила. В мою комнатку вошел одетый по-походному Игорь. Я вспомнил, как он предложил часть пути пройти именно ночью, и именно такой светлой, лунной. По-военному быстро оделся «пока догорает спичка», как учили отцы-командиры, то есть за 20 секунд. Бросил взгляд на рюкзак, Игорь отрицательно мотнул причесанной головой — и налегке отправились в путь.
В этих южных краях с некоторых пор стало неспокойно. Нас предупреждали, что целые районы «держат» семейные банды. Они не стесняются брать соседей в заложники, пользуясь услугами коррумпированных силовиков, чувствуя свою безнаказанность. Нам часто приходилось напарываться на угрожающий взгляды из-за заборов, из автомобилей, даже от загорелых молодых торговок на рынке. В такие минуты Иисусова молитва создавала нам прикрытие, трансформируя человеческую злобу в нечто таинственное, непонятное, а потому лучше таких не трогать. Да еще к станичному священнику заезжал офицер спецназа, который после тщательной проверки наших документов озабоченно сообщил, что в районе задержаны две ДРГ — диверсионно-разведывательные группы. Их допрашивают. А сколько их тут шурует, пока что не пойманных, — никто не знает. Так что лучше, или возвращайтесь домой или сидите в доме церковного притча и не высовывайтесь. Ага! Игорь размашисто кивнул и, проводив силовика за калитку, предложил «ночную спецоперацию».
И вот мы выдвигаемся в поход. Как всегда, не имея четкой цели, как всегда, по благословению и по наитию, просто потому что надо. Странное дело — как почти всегда в таких спонтанных экспедициях, — на меня накатило предчувствие веселых перемен, в лицо пахнул свежий ветер странствий, сердце забилось чаще — нас ожидали приключения.
На черном южном небе появилась стая светлых облаков, подсвеченных лунным сиянием. Облака, казавшиеся прозрачными, однако закрывали от нас луну, тогда мы шли в темноте, нередко напарываясь на препятствия. То нога попадает в яму, угрожая переломом, то в колено вонзит колючки татарник с осотом, то наступишь на хвост задремавшей, лохматой собаке размером с теленка, а псина старается клыками по твоей щиколотке выразить недовольство.
Именно в такую минуту наступившего мрака цепкие руки схватили нас, умело связали, бросили на жесткое дно автомобиля. От мужчин, ставших нашими попутчиками, сильно пахло перегаром и кислятиной. А еще, пожалуй, пороховым дымом. Игорь пытался заговорить с ними, желая выяснить к кому попали в плен, но не успел произнести и трех слов, как получил вялый удар прикладом по голове. Нас трясло, как мешки с картошкой в кузове старенького колхозного самосвала. Казалось, деревянный настил грузовика принципиально не желает терпеть пассажиров, поэтому безжалостно лупит наши спины, колени, головы твердым деревом с металлическими болтами. Мы подлетели на кочке, грохнулись на пол, я застонал от боли, за что получил прикладом по макушке и отключился.
Когда нас с Игорем под конвоем автоматчиков выгрузили из автомобиля, наступало сырое сумеречное утро. Между собой мужчины разговаривали по-русски, с южнорусским акцентом. Общение с нами ограничивалось тычками в спину. Глянув на Игоря, понял, что и ему не понятно, что за люди взяли нас в плен. На его грязном лице появилась отчаянная ухмылка, из разряда «будь что будет». Внутри себя нащупал всё тоже спокойное любопытство.
Наконец, затолкали нас в просторную землянку, видимо, штабную. Седой мужчина в потертой камуфляжной форме с мордой тигра на плечевой нашивке, выступил из густого облака папиросного дыма и хрипло воскликнул:
— Во! У нас тут свежее пополнение! — Он по очереди хлопнул тяжелой ладонью по нашим плечам.
— Вообще-то, хотелось бы узнать, наконец, — сказал Игорь, не стирая с лица в серых потеках ироничную улыбку. — К кому мы попали? Мы же обычные мирные люди.
— Все мы когда-то были обычными мирными, — произнес седой командир. — А сейчас, мужики, родина зовет. Нечего по домам с жинками борщ жрать, пришло время воевать.
— Простите, товарищ военный, — произнес я, с трудом овладев трясущейся челюстью. — Мне вот до сих пор неясно, кто вы? С кем воюете? Вы за украинцев или за русских?
— Ну ты даешь, парень! — откликнулся из облака дыма, некто явно помоложе. — Неужто своих не признал?
— Да вы тут все без опознавательных знаков, — пояснил я. — Шевроны с тиграми, как у работников зоопарка…
— Может врезать ему по репе! — предложил тот, кто помоложе тому, кто старше. — Ишь, чо лепит — зоопарка!
— Спасибо, нас по дороге уже били по репам, — напомнил Игорь. — Такое дружелюбие умиляет, прям как у мамы на даче.
— Ну вы это, — просипел седой, — простите наших ребят. Я их… отругаю… потом. — Вскинул голову, выдохнул мне в лицо струю дыма. — Я ведь чего так обрадовался! Людей не хватает, понимаете. А тут вы, такие свеженькие, полные сил. Вам и карты в руки. — Он взял со стола карту и подозвал нас. — Видите, в километре от нас зеленка. Густая, ничего сквозь листву не видно. А за ней — укры засели. Нужно их оттуда выкурить.
— Значит, все-таки с украми воюем, — констатировал я. — Уже хорошо.
— Вы, все такие мирные, не стрелянные, хорошие хлопчики, идете в обход по огородам. Где пешком, где ползком. А как увидите расположение укропов, так и сообщите мне по телефону, сколько их там, есть ли артиллерия, броня, танки. Все мне расскажете. А уж мы, как долбанем — в лоскуты. Вот. Хлебните чайку покрепче — и в бой.
— Есть! — гаркнули мы хором, за что получили по подзатыльнику.
— Вы что, тихо! — страшным шепотом прошипел молодой. — Враг совсем рядом. У нас тут режим тишины.
— А что, по-моему, отличное задание! — отхлебывая из кружки чай, подытожил Игорь. — Просто и ясно.
— Согласен, — подтвердил я. — Давненько не пил такой вкусный чай и с таким удовольствием. Хоть напоследок…
— Эй, прекрати усугублять! Ничего с нами не будет.
— А я с детства мечтал, — сказал я с пафосом, — совершить подвиг и погибнуть героем.
— А что, может, и удастся воплотить мечту, — произнес Игорь раздумчиво. — Я бы тоже не против. В конце концов, для мужчины это лучший финал.
Долго ли коротко ли, пришло время подвига. И мы огородами, гумнами, по задворкам, шли пешком, нагибаясь, используя зеленые насаждения в качестве укрытия — выдвинулись на боевую позицию. Ползком преодолели последние метры, замерли с биноклем в кустах густого малинника. Но как же тут сладко пахло! Мне удалось даже сорвать парочку огромных ягод малины, бордового цвета, плотных, сочных, душистых. Такая земля! Такие урожаи собирать можно, а они — воюют… Как это несправедливо… Ну ничего, победим, разгромим — «Такая жизнь начнется! — Какая, Василий Иваныч? — А такая, Петька, что помирать не захочется!».
Игорь включил телефон, наблюдал за поведением укров и дотошно, со всеми подробностями, докладывал расположение противника. А противостояла нашим «тиграм» весьма серьезная группировка: полторы сотни стволов, два миномета, пушка и даже в укрытии за домами два танка. Игорь пополз дальше — ему показалось, что в метрах двадцати, за жилыми домами мелькнули пушки еще трех бронетранспортеров. Мы подползли совсем близко к жилому дому, за которым обнаружили целую сотню автоматчиков, три новеньких «броника» — и двоих детей, копающихся в куче свежего песка. Доложили командиру. Тот выругался и скомандовал молодому заместителю эвакуировать детей из зоны обстрела. Молодой отозвался не менее длинным и витиеватым ругательством, крикнул кому-то: «За мной!»
Через минуту молодой с двумя бойцами подползли к нам. Игорь показал, где играют дети. Двое бойцов, в которых я узнал сатрапов, взявших нас в плен, молча кивнули нам, а один даже шепотом извинился за допущенную грубость. Отчаянная тройка решительно выдвинулись в сторону детей. Но как ни пытались укрыться в зеленке, их увидели укры и открыли огонь. Один из наших бойцов установил снайперскую винтовку и положил укров. Под прикрытием СВД, пока укры сообразили, откуда ведется огонь, двоим нашим удалось сгрести детей, зажать им рты, кого за руку, кого за ногу — вытащить из зоны обстрела в сторону наших позиций. Снайпер на ходу отстреливал одного за другим высунувшихся укров, молодой со вторым бойцом бегом-бегом уносили детей.
Дислокация противника изменилась. Минометы выставили на передний край, из укрытий выползли БТР с танками и рванули с двух флангов к лесополосе. Об этом сообщили командиру. Он поблагодарил за работу, попросил сообщить о следующих перемещениях. Мы продолжили наблюдения, лежа в духмяных кустах малины.
…Тут всё и началось! Откуда ни возьмись, из наших укрытий вылетели сначала хвосты огня, с ревом, поднимая тучи песка, вырвались из зеленки два наших танка и приступили к огневой работе. С обеих сторон трещали автоматы, пулеметы, в воздухе пронеслась вертушка, расстреливая пиропатроны в обе стороны. В густом дыму, в вихрях песка мы с Игорем перестали что-либо видеть. Командир по телефону умолял Игоря проползти ближе к противнику, чтобы доложить, откуда в настоящее время бьет артиллерия укропов. Проползли еще метров двадцать, обнаружили два горящих украинских танка и два, пришедших на подмогу, видимо из глубокого тыла.
Мы сообщили о перестановке — и связь прервалась. Игорь что есть мочи тряс телефон, потом сунул его в карман и жестом предложил отступить к нашим. Мы с трудом, под градом пуль, в клубах дыма и песка, вернулись на прежнюю позицию, в замечательный малинник. Тут нас ожидала неприятная новость — метрах в пяти, за углом дома ожил и открыл огонь не замеченный ранее украинский танк. Мы попали в перекрестный огонь с двух сторон сразу — наши «тигры» отбивались артиллерией от ихнего танка, а ихний стрелял как из пушки, так и из пулемета. Снова в небе появилась вертушка. Из-под крыла вылетела ракета и ударила рядом с танком неприятеля. Танк рванул с места, выскочил из-за угла дома и прогрохотал траками в метре от нас. Раздался щелчок выстрела еще одной ракеты и — вертолет боковым виражом покинул поле боя.
Все, что произошло дальше, растянулось по времени на много часов. По ощущениям.
Противотанковая ракета на этот раз попала точно в башню танка. Кумулятивный снаряд насквозь прожег танковую броню, сдетонировал остаток боекомплекта, раздался взрыв, башню оторвало от корпуса и отбросило на крышу жилого дома. Корпус танка разорвало на части. Летящие во все стороны осколки горели и плавились. Я впервые в жизни видел, как горит металл, как плавится подобно свече бронированная конструкция корпуса танка. Зачарованный зрелищем, я не заметил, как один из горящих осколков срезал мою правую ногу до колена. Из раны фонтанировала кровь. Боли я не чувствовал — чудовищная доза адреналина подействовала, как анальгетик.
А также в пылу боя, огня и грохота я не заметил, как к моей правой руке подкатилась голова Игоря. Машинально взял голову друга в ладонь и …залюбовался. Все-таки красивый ты парень! Как-то раньше не обращал внимания… Все еще открытые глаза сияли небесной синевой, высокий чистый лоб без морщин, спокойная улыбка на губах — и ни одной капли крови. Только из горла вытекает последняя струйка.
Сначала медленно закрылись глаза друга, потом вернулись на обычное место губы, на лице проступила «маска смерти» — всё, Игорь отошел от суеты мира сего, отныне он принадлежит вечности. Прощай, друг!
Из пелены дыма и гари выступил и приблизился ко мне офицер укров в черной форме СС. Нашивки с жовто-блакитным укронацистским флагом. Начищенные до блеска сапоги, новенькая отглаженная форма, над серебристыми погонами — очаровательная белозубая улыбка Владеющего миром. Куда же без него-то! По-прежнему улыбаясь, наступил на моё беззащитное горло, достал парабеллум, выстрелил в колено, потом в голову. Взмахнул не прощание рукой, шаловливо подмигнул и скрылся в дыму.
Затем вернулась острая горячая боль в обрубке моей ноги, обожгла с головы до пят. Потом меня накрыла теплая волна бесчувствия и понесла вдаль, туда, где уже нет адского шума войны — но тихий мирный покой.

Вы слышали пение ангелов?
Иногда приходили на ум слова Игоря о необходимости набить шишки, пройти искушения, чтобы нырнуть в смысл его книг на полную глубину. Эти слова были сказаны после обеда в «Арагви» в скверике у фонтана. Он к тому времени получил изрядный опыт в духовной жизни, а я был абсолютным неучем.
Однако с тех пор мы прошли сквозь огонь смертельных испытаний — убивали нас и самых дорогих друзей, соблазняли властью и богатством, поручали задания государственной и мировой важности, нас низвергали в ад, поднимали в небеса. Самое страшное — это живые реальные ощущения во время прохождения испытаний. В те минуты с меня будто сдирали кожу, оберегающую меня от внешних воздействий, ту грубую смертную плоть — «кожаные ризы» — данные Богом Адаму с Евой по изгнания из рая. Да, то была адская боль, пронзавшая тело, душу и дух. Конечно, мне бы не выжить в моем естественном состоянии, как минимум, я бы впал в кому, повредился бы рассудком, умер от болевого шока — и этого не случилось только потому, что меня ограждала молитва старца.
Кажется, пора и мне познакомиться с книгами Игоря, о чем я ему и сказал.
— Странно, что так долго не спрашивал о книгах.
— Наверное потому, что самое главное прочел в твоей «методичке» про духовное сердце человека.
— Нет слов, в той брошюрке был концентрат, цитированный из писаний святых отцов, — сказал Игорь, склонив голову, но подняв лицо ко мне, произнес: — Но книги мои — они тоже не мои!
— А чьи же?
— То есть, я хотел сказать, что писали их вот эти руки, — покрутил он ладонями передо мной, — и вот это сердце, — приложил он руку к груди. — Только считать себя автором я бы не стал. Помнишь икону «Иоанн Богослов в молчании»? Там на плече апостола, пишущего первые слова из Евангелия, сидит ангел — он-то и диктует Иоанну те сокровенные слова: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Отсюда вопрос — кто автор этих слов? Правильно — Господь Бог. Ангел Божий, диктующий апостолу и сам Иоанн Богослов — исполнители воли Божией, руки Его, глаза и разум.
— Кажется, ты сейчас пытаешься уйти от ответственности и переложить ее на ангела-вдохновителя? — не без иронии произнес я.
— Ну, это, конечно, того… — покрутил он рукой, — слишком. Да, ответственность лежит на мне! Но вдохновение — от ангела. Помнишь грозные слова из Иеремии: «Проклят всяк, творящий дело Божие с небрежением»? Страшные слова! Но есть и такие слова из притчи о талантах: «а негодного раба выбросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов» — это про тех, кому дан талант, а он зарыл его в землю. Так что, куда не кинь — всюду клин… Конечно, если бы я писал «в стол», в дневник — одна ответственность, но мне дано благословение писать, издавать и распространять полученные знания — это уже так ответственно, что иной раз страх пробирает — а не наделал ли я ошибок, а не вкралась ли какая мрачная гнусь в текст книги.
— Теперь я уже не отстану, давай мне свои книги! — воскликнул я.
— Погоди, это еще не всё. — Остановил меня Игорь. — Ведь для чего все мои труды, страхи, пытливость? А вот, для чего — меня благословили писать о нашей реальной жизни в Церкви, чтобы показать, чем отличается теория от практики. Верней, как реализуется на практике учение Матери Церкви, как пронзают нашу жизнь те огромные духовные богатства, которые стали нам доступны по воцерковлении. Бывали у меня беседы с разными людьми на эту тему. Например, один утверждал, что Писания — это нечто символичное, это как образец для подражания, как идеал, данный нам для стремления. Тот человек посеял во мне сомнения, и только исповедальная беседа с моим старцем развеяла страх. Как он мне сказал: «Прочти предначинательную молитву, испроси благословения Духа Святого, превратись в дитя неразумное, садись и пиши, что Бог даст. Потом покажешь, прочту, исправлю ошибки и дам благословение на издание». Поначалу-то примерно так и было. А потом написал три книги, старец их проверил, отцензурировал — и я был спокоен, ведь чувствовал себя под крылом. Но вот прежний старец преставился, нынешние духовные наставники мне говорят: теперь давай сам. Хватит, мол, прикрываться мнением священства, получи благословение, помолись — и вперед! Знаешь, как порой страх пронзает! Не хочется ведь услышать те грозные слова проклятия. — Игорь глянул на меня строго. — Так что у меня будет к тебе просьба: не только делиться со мной информацией, но и стать моим временным цензором. Хотя бы для спокойствия души.
— Я не против. — Кивнул я согласно. — Только как же мне твои книги почитать?
— Вот, смотри, — Игорь ткнул пальцем в карту. — Скоро будет городок. Там есть библиотека. Я им присылал свои книги. А еще на всякий случай ношу с собой флешку, там весь мой архив. Если тебя устроит электронная версия, читай на здоровье. Мой дорожный ноутбук тебе в помощь. Он компактный, легкий, надежный.
Пока мы шли бок-о-бок дорогой странствий, я читал книги Игоря с ноутбука. Он заботливо поддерживал меня за плечо, не позволяя свалиться в кювет.
— Возникло чувство, что ты непрестанно полемизируешь с оппонентом. Кто он — конкретный человек? — спросил я, спотыкаясь о камешки на щебеночной дороге.
— Иногда конкретный, а чаще это собирательный образ или даже я сам в период сомнений.
— А теперь объясни нам — мне и тебе — что же все-таки заставляет преодолеть страх ответственности и двигаться вперед? — задал я вопрос, который созрел во мне, во время предыдущих объяснений Игоря.
— Ну про ангела на плече ты помнишь? — задумчиво сказал он, подыскивая нужное слово. — А! Вот же! — будто сделав открытие, воскликнул он. — Любовь!
— Не слишком ли общо? Что только не вкладывают в это божественное слово! Ты бы того, развил бы идею.
— После этого открытия сейчас всё пойдет на лад, — пообещал Игорь. — Слушайте, гражданин следователь! Про Петю ты тоже помнишь?
— Конечно, он же мой друг.
— Так вот, прежде чем стать воцерковленным христианином, меня, как и многих из нашего окружения, мотало по разным там конспирологиям, мистификациям, фальсификациям… Ну ты понял. Как-то был я рядом с домом, где проживал наш Петя. И что характерно, в тот миг томила меня мысль… А тебе из анналов мудрости известно, что мысль убивать нельзя, ибо она бессмертна, — пошутил он, кажется, снова начав тянуть время. — Зашел к Петру. Прошу заметить — дома оказался он один. Если бы там застал родителей, вряд ли получилась беседа. Так вот, стал излагать идеи, повергшие меня в томление. Ты знаешь, насколько Петр человек серьезный и обстоятельный. Он восстал из кресла и пошел чесать по книжным полкам и шкафам. Набрал пару десятков книг и аккуратно выложил на стол. Сказал, здесь имеется всё, что мне нужно, чтобы найти, откопать, взыскать истину. Знаешь ли, в тот миг я почувствовал такую любовь к нему, будто он был отец родной или брат старший. Схватил стопку книг и как на крыльях полетел домой — скорей, скорей, выпить чаю покрепче и окунуться с головой в сокровища.
— Странно, он мне никогда книги стопками не выкладывал, ведь и я с ним часами беседовал на сакральные темы, — чуть не обиделся я на нашего скромного мажора.
— Сейчас, Алеш, поймешь почему, — успокоил меня Игорь. — Короче, набросился я на те книги, как голодный тигр на свежепойманную антилопу. Читал их дома, на работе, в ванной и, простите, в туалете. До одури, до белых мух перед очами.
— А что это были за книги? — додумался поинтересоваться.
— Владимир Лосский, Василий Розанов, Николай Бердяев, Григорий Климов, Валерий Емельянов, Евгений Замятин, ранние Воробьевский с Дугиным и даже Николай Рерих с Даниилом Андреевым. Представляешь, какая подборочка! С ума сойти! Читал?
— Половину — да, — не без стыда ответил я. — Тезисно...
— Хорошо, что только половину, радуйся! — шлепнул он меня по плечу. — Когда я, в той или иной степени серьезно, проштудировал сии опусы, в голове началась буря, в душе возникла черная тоска — состояние было вроде тяжкого похмелья. — Игорь повернулся ко мне и внезапно спросил: — Я тебе про Вольфа рассказывал?
— Да, вы с ним ездили на раскопки фундаментов разрушенных церквей.
— Точно! Это был очень серьезный человек! Во всех отношениях — и в работе, и в семье и, как выяснилось, в церковных делах. Увидел он меня в том состоянии душевно-умственной смуты, и говорит: поехали в Оптину! Прямо сейчас! Оказывается, Вольф там успел поработать и даже пообщаться с монахами. Сели в старенькую «буханку» и без остановок долетели до древней обители. Пока ехали, пока стояли в очередь на исповедь, я исписал вопросами два листа чертежной бумаги формата А3 — с этими записками прямо к батюшке и подошел. Он глянул на мои вопросы, на перечень прочитанных книг, улыбнулся так, по-доброму, по-мудрому и сказал: читал я кое-что из этих книг, там, в миру, а как сюда пришел, так мой духовник благословил читать каждый день Евангелие, Апостол и таких святых отцов, как Авва Дорофей, Исаак Сирин, Силуан Афонский. И знаешь, Игорь, уже через месяц я и вспомнить на смог, о чем были те мирские книги. Зато от поста, молитвы, ежедневного исповедования помыслов, причастия Святых тайн, послушания на огороде — в один самый счастливый день в моей жизни понял я самую главную истину — я люблю моего Иисуса Христа, Он для меня всё! И ничего для меня более важного и дорого нет! Иисус Сладчайший — так я стал величать моего Бога — это беспредельный океан любви, Он есть сама истина, само милосердие, Он — в конце концов — путь во Царствие небесное. Там — наше сокровище, там моё будущее, там — сама вечная жизнь. — Игорь остановился, вгляделся в мое лицо и тихо спросил: — Прости, я тебя не утомил?
— Что ты, брат! — бубнил я, часто моргая, заворачивая глазную влагу внутрь. — Ты не останавливайся, давай еще и еще!
— Так ты понял, почему тебе повезло, почему ты просто обязан радоваться! Да я тогда чуть не свихнулся! Кстати, именно в Оптиной пустыне я услышал слова старца Амвросия: «Где просто, там и ангелов со ста, а где сложно — там ни одного» — потом всю обратную дорогу их повторял.
— Кстати, теперь до меня дошло, — сознался я, — что ты имел ввиду под словом Любовь. Это и есть причина твоего бесстрашия, а еще основная энергия созидания… в нас.
— Верно! — подтвердил Игорь. Показал на выплывший из-за поворота белый храм с синей луковицей и сказал: — А вот и то место, куда мы держим путь. Куда привел нас ангел-хранитель-вдохновитель-путеводитель. Батюшка тут, игумен Рафаил — просто святой.
Как это случалось не раз, у открытых ворот стоял священник. Именно такой, каких мы любим больше всего — пожилой, кроткий, застенчивый, улыбчивый, в сильно потертом подряснике, с большими загорелыми крестьянскими руками. Этими большими теплыми руками, отец Рафаил благословил, взял голову, помял, будто выдавив из нее все суетное — и светлый покой снизошел на нас.
Не успели мы принять душ и поесть, как батюшка объявил, что уж коль Господь прислал нас к празднику Успения, то надо бы съездить в районный центр. Во-первых, на базаре купить мясного для разговения, во-вторых, заехать к монахине за ладаном и напомнить о праздничном хоре, который она обучила и отныне присылает девочек на службы. Ну и неплохо бы позвать на помощь женщину для уборки и стол накрыть. Во дворе запыхтел мотор автомобиля, мы сели на широкие диваны старой Волги и тронулись в путь. Водитель по имени Зиновий нам достался молодой, неопытный, о чем он сразу предупредил, попросив не отвлекать его в дороге.
В городке сразу заехали на рынок, купили филе для котлет и сахарную кость для борща. Монахиню Павлу чудесным образом застали в доме, где она кормила птицу и прочую живность. Она велела передать отцу Рафаилу коробку с ливанским ладаном и пообещала собрать по домам и привезти девочек для клиросного пения. Старушка Пелагея от помощи к празднику поначалу отказывалась, но Зиновий без лишних дебатов схватил ее за руку и запихнул в машину. Из дома выскочил старик Семен с мальчиком и заняли места в автомобиле. Так что нам с Игорем пришлось ехать на переднем сиденье рядом с водителем, в тесноте да не в обиде. Всю дорогу старик мучил нас оперными ариями, которые, сменяя одна другую, неслись из переносного магнитофона у него на коленях. Зиновий первый, Пелагея второй, а потом и мы с Игорем просили унять громкость его музыки, но тот, бросая высокомерные взоры, кричал:
— Да что вы понимаете в настоящей музыке! Это же великие голоса: Пласидо Доминго, Андреа Бочелли, Монсеррат Кабалье, Чечилия Бартоли! Да вы хоть знаете, кто они? — Старик дергал внука за руку. — А ты, Павлик, не слушай этих профанов, пока я жив, я тебя научу петь также красиво!
— Дед, да ты несчастного ребенка до смерти замучишь, пока чему-то научишь! — возмущалась Пелагея, выхватив магнитофон из старческих рук. — И что это ты за нами увязался, мы-то в церковь к отцу Рафаилу едем.
— Да знаю эту церкву, мы там Павлика крестили. Да и меня тоже, кажется… Там, говорят, будут на клиросе петь, вот мы заодно и послушаем. А может я чему-то их научу, а то знаю я ваше пение — это хуже, чем скрип колес старой телеги. Эх, деревня! Одно слово — профаны!
— Скажите, пожалуйста, Семен Яковлевич, — вставил Игорь словечко, подозрительно вежливо. — Вы когда-нибудь слышали пение ангелов?
— Я еще живой пока, не в раю, — усмехнулся старик, — где же ангелов услышу? Вот помру, тогда конечно!
— Ты что же, дед, — язвительно заметила Пелагея, — в рай собрался? Да ты же в церкви лет семь как не был.
— Я и без вашей церкви спасусь, тоже мне святые нашлись.
— Короче, дед Семен, — продолжила свою проповедь Пелагея, — не услышать тебе ангельского пения. Так что и не мечтай зря.
— Это мы еще посмотрим, — сказал Игорь. — Кто знает, может ради Павлика и тех девочек на клиросе мы все сподобимся ангелов услышать. — Толкнул меня в бок и прошептал на ухо: — Слышал я их клиросное пение — это фантастика! На всю жизнь запомнишь!
Выгрузив нас в церковном дворе, Зиновий, вышел из-за руля и выдохнул с облегчением. Вся рубашка на нем хоть отжимай — мокрая насквозь. Отец Игумен вежливо поприветствовал деда Семена с внуком, благословил остановиться в доме притча. Пелагею отправил на кухню готовить праздничный обед. Нас попросил заняться уборкой храма и чисткой подсвечников. Сам в первую очередь воскурил ладан и обошел с кадилом иконостас со всеми иконами.
К службе подъехали на автобусе четверо девочек с монахиней Павлой, следом за ними, с воплями радости выпорхнули трое парней от десяти до семнадцати лет.
— Это ко мне, — пояснил Игорь. — Будущие писатели из литературной студии при воскресной школе.
Однако, к праздничной службе подтянулся народ. Мы с Игорем распахнули окна, двери оставили открытыми. Появился диакон, алтарник — и грянула праздничная литургия. Мы стояли у иконы Пресвятой Богородицы Благодатное небо. Каждый возглас священства отзывался в душе вспышкой света, молился как умел, а Пресвятая Мать наша улыбалась мне, нам, всем детям Своим непутевым — и на душе закипала светлая радость материнского прощения, божественного благословения.
На проповеди отец Рафаил процитировал слова святого Дионисия Ареопагита, сподобившегося видеть в Иерусалиме лицом к лицу Пресвятую Деву Марию.
— Он так описывает это свидание: «когда я введён был пред лице Богообразной, светлейшей Девы; меня облистал извне и внутри столь великий и безмерный свет Божественный и разлилось окрест меня такое дивное благоухание различных ароматов, что ни немощное тело моё, ни самый дух – не в силах были вынести столь великих и обильных знамений и начатков вечного блаженства и славы. Изнемогло сердце моё, изнемог дух во мне от Её славы и Божественной благодати! Человеческий ум не может представить себе никакой славы и чести выше того блаженства, какое вкусил тогда я недостойный, но удостоенный по милосердию и блаженный выше всякого понятия». — Последние слова батюшка проговаривал с паузами, борясь со слезами умиления.
По завершении литургии, в храме остались только человек десять. И тут началось то самое «фантастическое», что обещал Игорь. Четверо обычных девочек пели акафист Пресвятой Богородице. Сзади раздался сначала громкий шепот Павлика: «А я знаю девчонок, вон ту за косичку дергал, а вон той по арифметике в школе помогал!»
Я смотрел глазами Павлика на девочек в обычных платьицах, вглядывался в лица и ничего особенного не замечал. Их даже красивыми назвать было нельзя. Но как они пели! Меня словно подхватила сияющая музыкальная волна и подняла над полом. Чистые высокие голоса соединялись мистическим образом с образными символами высочайшего смысла — и плыли, возносились в самые Небеса:
Радуйся, святителем украшение и священником доброто;
радуйся, правителем удобрение и державо.
Радуйся, богомудрых иноков возведение к горнему Царствию;
радуйся, отверзающая райския двери христианскому роду,
присно Тя блажащему.
Радуйся, Обрадованая, во успении Твоем нас не оставляющая.
Старик непонимающе крутил седой головой, он даже взмок от напряжения. Шептал Игорю в ухо:
— Да сколько же их там на самом деле? Неужели только четверо! Или, может, в алтаре еще десятка два поют, а мы не видим? Или это запись идёт? Да что вы мне голову морочите, я же слышу сто голосов, не меньше!
— Неужели не понятно, — прошептал Игорь спокойно, — вместе с этими девочками ангелы поют.
Я оглянулся, дед Семен стоял, открыв рот, выпучив глаза. До окончания акафиста так и простоял, как громом пораженный. А девы пели, старательно выводя высокими голосами высокие божественные смыслы. Да что там сельские девочки, по всей Земле сейчас тысячи дев, монахов — и да, ангелов Божиих! — поют хвалу Пречистой Богородице, по всей земле, поднебесье и на Небесах звучит тысяче гласный хор огненных звуков блаженной чистоты.
Когда голоса девочек и ангелов затихли, я еще раз оглянулся на деда Семена. Тот вцепился в руку монахини Павлы и горячо шептал: «Ну хочешь, на колени перед тобой стану? Возьми моего Павлика в свой хор. У меня все равно не получиться его так научить! Возьми, а!..»

Видимо, на волне Праздничной благодати, не желая снижать накал высоты, Игорь выступил перед слушателями литстудии воскресной школы.
— Если Бог, Творец всего и вся, если Бог дарует таланты людям верующим, детям Своим, — то как же мы обязаны творить — писать, рисовать, строить!
— Но разве Бог не дает таланты неверующим? — спросил юноша лет 16-ти. На его красивом лице любимца девчонок на миг отразилось насмешливо-высокомерное выражение, которое часто наблюдал у лже-предтечи Владимира. — Вы, например, читали вот это: Этногенез, попаданцы, магия, вампиризм, постапокалипсис, боевая фантастика, ЛитРПГ, квест, вселение души ГэГэ в другое тело, межзвёздные полеты?..
— Читал, как ни странно, — проскрипел Игорь. — Только меня псевдо-таланты псевдо-научных писателей не сумел зомбировать, как тебя, высокомерный мальчик Дима. Вовсе наоборот — вызвали резкое отвращение. Внутренний духовный камертон на счет раз обнаружил фальшь, и поэтому… — тут Игорь улыбнулся и выпалил: — Как сказал Чапаев в одноименном супер-блокбастере: «Всё, что вы тут наговорили, — это наплевать и растереть. А теперь слушай, что я говорить буду!»
После того, как курсанты литературной студии вместе с набежавшими откуда ни возьмись гостями (не пропускать же ток-шоу столичной знаменитости!) просмеялись — кто весело, кто смущенно — в наступившей тишине прозвучало громогласное слово Игоря, и был он похож на пророка, ну почти… (мне взошли на ум слова из Писания: «ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи» (Мф 7:29)).
— Бог детям Своим даёт в руки инструменты, способные творить нечто совершенное, прекрасное! К тому же, божий человек способен подключаться к источнику безграничной энергии, растворенной в словах, событиях, символах, предметах, составляющих материю памяти всего человечества. Да если на то пошло, мы сами того не осознавая, создаем необходимую энергию творчества в своих ежедневных делах. Вспомним слова преподобного Варсонофия Оптинского по поводу творчества Лермонтова. Святой говорил в беседе с творческой интеллигенцией, что дитя в утробе матери восхищается ангелом и тот водит душу его, чистую, невинную, восприимчивую ко всему доброму душу — водит по раю. Зачем? Да для того, чтобы человек повзрослев, всю жизнь стремился вернуться в рай. Не только гений Лермонтова, но и талант любого человека способен мысленно возвращаться в блаженные райские красоты и отражать их в живописи, поэзии, прозе, строениях, земных садах, цветах. Бог создал нас не для того, чтобы по завершении земного пути, мы в обнимку с низменными страстями — злобой, уродством, ложью — низверглись в ревущее адское пламя. Нет!
Бог создал нас чистыми детьми. Он всю жизнь ведет нас за руку, учит добру, красоте, любви — чтобы мы, подкрепленные свободой выбора в пользу света, умудренные опытом борьбы со злом, с помощью всемогущего и все ведающего Бога, успешно выдержали главный в жизни экзамен — посмертный суд Божий, и на крыльях ангелов вернулись туда, где летали в детстве — в Царство небесное. Помните, что сказал апостол Павел о своем посещении Царства Божия: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1Кор. 2:9)» Там наш дом, там совершенство, любовь, красота, дивные звуки, ароматы. Там всё — любовь и свет, и вечное стремление к совершенному Богу. Не зря же сказано: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. (Мф.5:48) Вот каков наш идеал — сам Господь Бог!
После триумфального выступления, Игорь подошел ко мне, скромно примостившемуся на галерке:
— Как думаешь, не слишком я того… пафосно?
— Для проповеди в храме, да еще в праздник — самое то, — успокоил я друга. — Но берегись, получишь, соответственно высоте момента. Впрочем, тебе не привыкать.

Старец. Прощание
Игорь увлекся развитием свежеполученной свыше идеи. Мы только что вышли из уютного поселочка, утопающего в зелени и южной неге. Не хотелось мне на ночь глядя идти куда глаза не глядят. Но Игоря уже понесло, а развивать очередную идею он был способен только мне лично, чтобы никого рядом.
— Понимаешь, Алешка, экая красивая идейка! Царство небесное, куда мы с тобой направляемся, можно уподобить маяку. Свет маяка то вспыхивает, то угасает. Мы идем навстречу зовущему свету, то быстрым шагом, то еле переставляя ноги — но идем! И что характерно-то — те препятствия, которые возникают на нашем пути, они тоже не просто так, а промыслительны.
В животе попутчика забурчало, он кулаком прошелся по зоне кишечника, проворчав:
— Кстати, это одно из них. Жрать хочется!
— Думаю, это по причине страсти, которую ты принял, не успев вовремя отвергнуть.
— Да, тебе хорошо! — вздохнул он. — У тебя время такое — неофитство, часть вторая. Кажется, ты забыл про сон, еду, усталость — всё тебе в масть, всё по кайфу. А я вот такой, обычный страстный. И это…жрать по-прежнему хочу.
Мы остановились, оглянулись. Вокруг, куда ни глянь, стоит лес, можно сказать чащоба.
— «Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины. Каков он был, о, как произнесу, Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний ужас в памяти несу!» — с пафосом произнес Игорь, видимо ожидая восторга публики. Не дождавшись бурных аплодисментов, он проворчал: — Не узнал? Начало из первой части «Ад», «Божественная комедия» Данте Алигьери. Ладно, ты пока разведай дорогу, а я попробую найти что-нибудь поесть. — И, ломая ногами сучья, ушел на север, к созвездию Большой медведицы. Других ориентиров, иных источников света, все равно видно не было.

Итак, мы заблудились, сухо констатировал я, оставшись один. Осветив внутренним прожектором душевное состояние, убедился в полнейшем спокойствии. Значит, так надо, значит так задумано свыше, сделал вывод и остановился.
Передо мной внезапно выросла согбенная фигура нищего. Я полазал по карманам, нащупал горстку серебряной мелочи, отделил половину и протянул нищему. Тот благодарно кивнул, медленно откинул капюшон, оказавшимся при ближайшем рассмотрении монашеским куколем, выпрямился — и я узнал старца Серафима. Но что это? В нынешнем облике его не было печати земных забот, словно ереси и расколы, отступления от канонов и закрытие храмов ушли в прошлое, не оставив на душевном облике ни шрамов обид, ни горечи поражений — но только сияние лица и мягкая всепонимающая, всепрощающая улыбка на сухих губах аскета.
— Отче, вас не узнать, — прошептал я ошеломленно.
— И все-таки узнал, — произнес он красивым чуть приглушенным голосом.
— Как вы здесь?
— Я обещал не оставлять вас, в путь шествующих. Смотрю, заблудился малость — вот и пришел на выручку.
— Отче, пока вы не растаяли как виденье, скажите ради Христа, куда идти?
— Как и раньше — в Царство Небесное. У нас другой дороги нет.
Старец указал перстом мне за спину. Я оглянулся. Там от горизонта почти до нашего местопребывания висела черная туча, как во время пыльной бури, внутри блистали изогнутые молнии. От клубящейся черноты исходила угроза, слышался устрашающий рокот.
— Ну, батюшка, сие устрашение мы наблюдаем давно, еще со встречи с противником, возомнившим себя владельцем мира. Вид агрессивной мести, конечно, меняется, но суть прежняя — пошли вон с моей территории.
— Смотрю, не зря ходите по земле по пути в Небеса, — кивнул старец. — Набрались опыта, стяжали мир душевный. Даже страхования лукового ни по чем. Это хорошо. Мнится, скоро ваше путешествие закончится.
— Как скоро? К чему нам готовиться?
— Скоро, по меркам вечности, конечно, — осадил он меня. — О временах и сроках пытать не следует. — Он поднял на меня сияющие глаза. — Скажи, брат, ты понял для себя, что означает «не от мира сего»? Удается ли при случае стряхнуть прах сиюминутного с души?
— Хвастать не буду, но иногда удается. От прошлого беру только полезное, по ходу дела приходит понимание, что все в нашей жизни, да и моей тоже — происходит по воле Божией. Это в свою очередь привносит мир, покой и надежду. Но, батюшка дорогой, мне также ясно и то, что без вашего молитвенного покрова, без духовного содействия вон та чернота, — я показал за спину, — меня бы давно разорвала в клочья. Благодарю за это!
— Как говаривал мой духовник, работа у нас такая. Пользуйся, если помогает в пути. — Он снова осиял меня своим взглядом. — Помнишь, нашу беседу про трамплин?
— Конечно, разве такое забудешь!
— Вы сейчас с Игорем подходите к самому трамплину. А там, если помнишь, две части: одна вниз для набора скорости, другая вверх — в самые Небеса. Чем для вас будет «вниз» — то ли последний бой, то ли какое-нибудь предсмертное мучение, то ли особое страхование — это вы узнаете сами. Зато полет «вверх» принесет такую радость, что всё предыдущее земное забудется.
Я долгим взглядом оглядел старца, в голове мелькнула мысль. Я ее дерзнул озвучить:
— Отче, а не совершили ли вы этот самый полет «вверх»? Вы сейчас какой-то неземной, я бы даже сказал весь небесный.
— Верно, — сдержанно улыбнулся отец Серафим. — А здесь оказался, чтобы попрощаться. Но будьте благонадежны, я вас не оставлю. И с небес буду за вами присматривать. Так что не балуйте!
Старец повернулся ко мне левым боком. Размашисто осенил крестом пространство по ходу нашего движения, махнул рукой. Там сразу просветлело, будто по бездорожью выстроились фонари, освещая путь.
— Вам туда. Ступайте с Богом.
Старец «растаял», на его месте обнаружил Игоря.
— Ну что, узнал куда идти? — спросил он меня, дергая за рукав. — Удалось встретить кого из местных?
— Удалось, — кивнул я. — Сам отец Серафим указал путь.
— Да ладно!
— Только он не просто так явился. Он уже там, — показал я на небо. — Попрощаться пришел. Тебе привет передавал.
— А я где был?
— Здесь и был. На этом самом месте.
— Зато я грибы собрал. — Тряхнул он набитым пакетом. — Картошки накопал. Есть чем подкрепиться. — Он почесал затылок. — Хотя конечно, жаль, что со старцем не увиделся напоследок. Все-таки жрать — это пошло.
— Он обещал приглядывать за нами. Так что он и сейчас рядом, и во все дни живота нашего.

Ближе к полудню на Игоря напало ностальгическая потребность «вкусить от благ цивилизации», или попросту говоря, поесть в приличном заведении. Я уже привык, что нашими потребностями руководит некто невидимый, но тем не менее ощутимый сопутствующий ангел. Поэтому согласился, учитывая, что и сам проголодался. Выбрали кафе поприличней, без бандитских машин на стоянке.
Парень за стойкой весело сообщил, что по телевизору, интернету, и даже по радио, третий день смакуют казнь американцев, пойманных бандитами в Ираке или еще где-то там. Им отделяли аккуратно причесанные головы от холеных тел. Спокойный палач с ножом в руках стоял за спиной несчастного, ожидая завершения несчастным обличения властей, бросивших на произвол террористов его, аккуратного налогоплательщика. Наконец, палач в черной одежде по-деловому откинул голову, обнажив горло американца, несколькими возвратно-поступательными движениями ножа отрезал голову, устроил ее на груди казненного, тщательно вытерев лезвие от крови неверного. Эта сцена повторялась несколько раз, удивляя жестокой повседневностью, пока зрители не перестали реагировать, содрогаться, лишь брезгливо отвернувшись, вежливо прикрывая рот, искривленный зевотой.
Несколько вкусив от благ цивилизации, в настоящий исторический момент мы с Игорем пили кофе в пустом баре, поглядывая на плазменный экран телевизора, подвешенного к потолку, чтобы все посетители заведения непременно получили удовольствие от просмотра. Во время демонстрации матча по футболу или баскетболу, в этом баре не протолкнуться, а на казнь — на четвертый день никто и внимания не обращал. Кроме Игоря. Оказывается, он впервые увидел это по телевизору, поэтому ёрзал на табурете и нервно толкал меня в бок. Я ворчал, расплескивая кофе по блюдцу. Вдруг Игорь схватил меня за плечо, кивнув на экран:
— Смотри, кажется это твой противник!
— С какой стати, мой! — возмутился я. — Век бы его не видеть.
Но на плазму глянул. Там двухметровый бандит в черном балахоне готовился отделить голову нагло улыбающегося мужчины. Да, то был Владеющий миром. Казалось, он смотрел на меня, пытаясь укорить в жестокости. Вот видишь, говорила мне его наглая физиономия, до чего доводит упрямство. Очень стыдно признаться, но в ту минуту я мысленно обратился к палачу: чего ждешь, завершай операцию! Владимир, как всегда, подмигнул мне — и уже через секунду его улыбчивую физиономию с открытыми глазами палач устроил на груди поверженной жертвы. И только сейчас обратил я внимание на желтую повязку на голове палача и надпись «Мк 6-28» на лбу, вспомнив слова Пети про спецоперацию. Но, молчания печать отныне на устах моих. На экране появился диктор, весело сообщающий об очередной жертве организации, запрещенной на территории нашей страны.
— Объясни, что это было! — потребовал Игорь.
— Помнишь, святые отцы называли врага человеческого Божьей обезьяной?
— Ну!..
— Это лукавое сообщество пытается свои гнусные делишки изобразить в виде евангельских событий, только со знаком минус. Например, в Божьем царстве на небесах семь небес, а у них — семь мучилищ в аду. У Христа был Иоанн Предтеча — а у них этот Владеющий миром выполнял роль предтечи антихриста. Иоанна Предтечу обезглавили — вот и Володечке отчекрыжили наглую морду.
— А что за надпись на лбу?
— Это из Марка: «Палач пошел и в тюрьме обезглавил Иоанна и принес голову на блюде, подал девице, а девица передала матери». (Мк 6:28)
— Значит, спектакль завершен, занавес опущен, и он теперь от нас отстанет?
— Это вряд ли, — усомнился я, отставив пустую кофейную чашку. — Те же святые отцы говорили, что сейчас ад опустел, а все служители преисподней выскочили на землю и тут гадят. Конечно, тела Вольдемара лишили, но воздействовать духовно он способности не потерял. Так что рано праздновать победу.
— Ну вот, а я-то думал шампанское откупорить в честь такого знакового события.
— Давай рассуждать логически, — предложил я. — Иоанн Предтеча предуготовил служение Спасителю. Так? Значит, если ихнего предтечу обезглавили, значит антихрист уже на подходе и скоро будет явлен народу. Так что впереди оччень лихие времена. Поэтому встреча со старцем Никитой будет весьма кстати.


На подступах к Форпосту

— Почему Форпост? — спросил у Игоря. — Что за название такое военное?
— В каком-то смысле этот приморский поселок является передовой крепостью.
— Приходилось тут бывать?
— Конечно, — кивнул попутчик, искоса глянув мне в лицо. — Только прошу, дальше без вопросов. Я и сам не знаю, что можно рассказывать, а что нет. Сам все увидишь. Недолго ждать.
На дороге построили дозорное сооружение из нескольких бетонных блоков с будкой дорожной полиции на возвышении. Из-за блоков выходит коренастый мужчина в военной форме. Впрочем, в этих краях большинство мужчин предпочитают стиль «милитари».
— Игорь? Алексей? — осведомился он, пряча в карман листок с нашими фотопортретами. Протянул руку, представился: — Петро. Приказано доставить к Макарову. — Он показал рукой на внедорожник в тени кустарника.
— Ты с ним знаком? — спросил у Игоря. Ответом был суровый отрывистый кивок головой.
В автомобиле УАЗ Патриот я приметил внутреннюю обшивку из пуленепробиваемого кевлара. Заметив мое любопытство, Петро сказал:
— Да, постреливают в этих краях регулярно. Макарыч велел передать, что вас приглашают принять участие в операции под кодовым названием: «Пригласительный билет». У нас в Форпосте полный порядок, а у соседей случился инцидент. Какой-то отчаянный парнишка заперся на дебаркадере, по громкой связи угрожает взорвать себя, заложников и запасы взрывчатки.
— Это нам подарок от Макарыча, — саркастично проскрипел Игорь. — Чтобы жизнь мёдом не казалась. Узнаю приморского авторитета.
С шоссе наш автомобиль свернул на щебеночную дорогу, запетлял между домами, строениями, тополями, в пыли и грохоте щебня по днищу. Плотность вооруженных мужчин в бронежилетах «на одного линейного дистанции» увеличилась. Не доехав метров тридцати до уреза моря, остановились. К нам подошел высокий старик с седым бобриком на голове, распахнув гостеприимные объятия.
— Как видите, друзья, к вашему посещению приготовлен небольшой скромный сюрприз. — По очереди обнял нас, похлопав по спинам жилистой загорелой рукой. — Игорь, Алексей, добро пожаловать! Предлагаю испить по чашке чаю, закусить парой бутербродов — и в бой. Времени совсем мало, террорист наш непутевый, сильно истерит, реально может устроить взрыв.
Мы свернули в дом, обустроенный в качестве штаба. Черноглазая девушка в белоснежном фартуке словно по воздуху подлетела к нашему столу, выставила с подноса под наши носы чашки, чайник, тарелки с бутерами. Так и не подняв на нас любопытных очей, улетела за ширму. Как ей удалось не проявить девичьего интереса? Вот что значит скромность.
— Наша Кармен. Кстати, свободна, аккуратна, хозяйка на зависть, а уж красавица-то! — улыбнулся Макаров. — Нет желания завести семью? Не надоело странствующих монахов изображать?
— Макаров, лучше рассказал бы о террористе, заботливый ты наш, — прервал Игорь старика. — Что удалось узнать?
— Что там узнавать, — уже без улыбки произнес старик. — Испуганный до смерти пацан. Помолимся, поговорите с ним с полчасика, успокоите — и пусть садится в моторную лодку и плывет, куда глаза глядят.
— Разве не будет штурма, ареста, передачи террориста в руки правосудия? — спросил я удивленно.
— Зачем? — протянул Макаров. — Обойдемся без экстрима. А то набегут спецкоры, спецназ, милиция!.. Как говорил Райкин: «Мяхше надо, мяхше», если, конечно, его еще кто-то помнит. — Обвел общество спокойным взором. — Вас же сюда старец Никита приглашал? Он ожидает у себя, в ближней келье. Петро к нему доставит.
— Почему ни слова о том госте, которого я застал у вас в прошлый приезд? — спросил Игорь. — Разве это не самая важная тема?
— Вот старец с вами поговорит, — улыбнулся Макаров, — у него всё и узнаете.
— Я так понимаю, вооруженные мужчины в оцеплении, — предположил я, — на случай штурма?
— Это ветераны спецназа, — пояснил седовласый. — Я для них тут построил нечто вроде дома престарелых. Лечим старые раны, поствоенный синдром, у кого-то алкоголизм, но в основном, покоим старость. Только по привычке гвардию нет-нет, да тянет на подвиги, вот и сюда сбежались поучаствовать. Что, подкрепились? Тогда — молитва?
Мы повернулись к красному углу с иконами и лампадой, к нам из-за ширмы присоединилась черноглазая Кармен. Поблагодарив за ястие и питие, за успешное завершение путешествия, не забыли попросить помощи и защиты в ратных делах. Старик окропил нас святой водой, помазал елеем, освященным на мощах Святителя Николая, привезенным из итальянского города Бари. Махнул рукой — в бой!
— Можно и мне с ними? — прошептала черноглазая скромница.
— Еще чего! — возмутился Макаров. — Тебе еще за нами убирать и ветеранов кормить. — Он глянул на часы. — Думаю, за полчаса мы управимся. Готовься!
— Простите, — прошелестела кроткая красавица.
У меня в голове появилась картинка: мы с этой девицей с венцами на головах в церкви, осиянные ярким солнечным светом, неумело надеваем золотые кольца на пальцы друг другу, за нами — торжественные серьезные Игорь с незнакомой женщиной…
Тряхнул головой, отогнал видение. Надо же, мне сейчас вступать в смертельный бой, с неизвестным исходом, может даже трагическим, может даже с преставлением в Царство небесное, а я мечтаю о земном, слишком земном.
— Старец сказал, что тебе, Алексей, пришлось вступить в конфронтацию с нечистым духом высшего градуса. — Макаров с печалью покачал седой головой. — Так же упомянул, что он еще не сын погибели, а лишь его предтеча, как у нас, только наоборот. Настоящего Предтечу Иоанна Крестителя царь Ирод убил отсечением головы. Значит и ты воздействуешь на Противника ментальным воздействием в голову. Я правильно понял?
— Если честно, я в этом мало что понимаю, — признался я. — Что приходит в голову по молитвам старца Серафима, тем и луплю… простите — воздействую.
— Я так и понял, — улыбнулся седой. — Если тебе, Алеша, суждено бить нечистого по башке, тогда и в нашем случае, поступай также. Наверняка наш инцидент — его подарок. А как лучше всего договориться с расстроенным парнем? Правильно — с помощью совместного употребления расслабляющих напитков. Как руководитель операции, дозволяю чуть-чуть позволить себе, но держитесь… вертикально. Остальные детали — на импровизации.
Нас облачили в тяжелые бронежилеты, поверх — просторные яркие рубашки без рукавов. В руках оказался пакет с едой, водкой и пачкой денег. Громкоговоритель над нашими головами прорычал: «К вам направляются переговорщики. Просьба впустить внутрь!» Со стороны облезлого дебаркадера раздались выстрелы и длинная тирада, составленная из одних ругательств. Мы с другом по мостику выдвинулись от берега на палубу, подошли к приоткрытой двери, справа от сквозного центрального прохода. Из дверного проема выглянул растрепанный парень с загорелым лицом: «Чо надо!»
— Мы без оружия, — сказал Игорь. — Можно войти?
— Водку принесли?
— Да, вот тут целый пакет с едой и бутылкой водки, — сказал я, просунув пакет в проем. — Там еще пачка денег, кстати.
— Тогда заходите, — согласился террорист, вцепившись в пакет.
Мы вошли внутрь, огляделись. Пустое помещение с толстым слоем пыли. Заложников не видно. Взрывчатки тоже… Понятно, парень блефует. Руки трясутся. По лицу пот градом. Мы присели на стулья, расслабленно вытянули ноги.
— Как тебя зовут, горемычный? — тихо спросил Игорь.
— Мишка, — выпалил террорист, вцепившись зубами в круг копченой колбасы.
— А нам по сто грамм плеснешь? — предложил я.
— Не-а, — мотнул он головой. — Самому мало. Хочите, газировкой поделюсь.
— Ну хотя бы по полста грамм, а? — канючил я. — Очень выпить хочется. Да ты не жмись, мы в случае чего еще сгоняем.
— Тогда ладно, — смилостивился Мишка, трясущимися руками пытаясь распечатать бутылку.
— Что ты как маленький, — не вытерпел я. — Дай, помогу, а то разольешь драгоценную влагу. А ты пока стаканы приготовь. Там на дне пакета, белые пластмассовые.
Я принял из неверных рук емкость с прозрачной жидкостью, глянув на фирменную наклейку.
— Ого! — поразился я. — Это очень хороший напиток. Получим удовольствие.
Отвинтил синюю крышку, разлил по стаканчикам водку — нам на донышко, Мишке полный стакан до краев. И что характерно — трясение рук сразу прекратилось.
— Ну что, вздрогнем! — выпалил Игорь, выплеснув содержимое стаканчика в широко раскрытый рот.
Мишка с видимым наслаждением выцедил свою дозу, протяжно выдохнул, откусил колбасу, проглотил не жуя, протянул свой стакан за добавкой.
— Мишань, — мягко произнес я, наливая добавку. — Мы ведь с миром пришли. Нам велено тебя отпустить. С той стороны дебаркадера, — кивнул я на окно, — причалена моторная лодка со скоростным двигателем, горючего под завязку. Садись, заводи мотор и плыви, куда хочешь.
— Ага, а твои вояки мне в спину пальнут! — криво усмехнулся горе-террорист.
— Если бы хотели, давно бы пальнули, — объяснил я. — Ты же прыгаешь у самого окна — стреляй, не хочу. Да ты пойми, Мишка, никому тут не нужно ни убивать тебя, ни арестовывать. Это же сколько мороки! А так, выпил-закусил на посошок, садишься в катер — и дуй, куда хочешь. Всем хорошо, все довольны. Ну сам подумай, кому в курортный сезон неприятности нужны. Люди покою желают, они же сюда отдыхать приехали.
— Слушай, Мишань, — произнес Игорь задумчиво. — Ты голоса не слышал? Ну, вроде команды?
— Ага, было дело, — кивнул террорист. — Он сказал, что надо сделать подарок от Вовки. Это вам, что ли?
— Нам, кому же еще, — подтвердил я, мысленно ругая Противника, всё ему неймётся. — Ладно, подарок сделал, теперь свободен.
— Да? — задумчиво протянул он. — А куда мне теперь?
— Так с деньгами такими — куда хочешь. Ты не забыл про свою пачку денег?
— Забыл, — признался Мишка смущенно. — Дык это… мне теперь море по колено! И чо я тут сижу!
— Так мы же с тобой культурно отдыхаем, — напомнил Игорь. — Не знаю как тебе, а мне очень даже хорошо.
— Ладно, уговорили, — сказал Мишка. — Тогда я пошел.
Мы проводили непутевого террориста до катера, помогли завести мотор, он махнул рукой на прощание и, по синусоиде, оставив за кормой пенистый хвост, скрылся за покатой горой.
На всякий случай, обошли дебаркадер. Обещанных заложников и взрывчатых веществ так и не обнаружили. Подобрали охотничье ружье без патронов и по мостику вернулись на берег в объятия Макарова.
— Вы поняли, как мудро мы поступили! — сказал Петро. — Насколько всё просчитано! Зацените!
— Спасибо вам, — произнес Макаров и снова полез обниматься. Ну понятно, ближе к старости у всех случаются приступы сентиментальности.
Хотя почему только к старости — вот и Кармен порывисто бросилась ко мне, только рычание Макарова остановило.
— А я за вас переживала, — сообщила черноглазая. — Пойдемте, я вас покормлю.
— Гм-гм!.. — раздалось рычание седого.
— Не понял, — прогудел я. — А если это любовь?
— Вот этого я и боюсь, — сознался Макаров. — Ты пойми, Алексей, вы для девочки что-то экзотическое, приехавшее из другого мира, а она неопытная совсем. Вы поиграете, а ей всю жизнь можете сломать.
— Ты что же, нас за маньяков принимаешь?
— Ну да, у тебя после стресса уровень тестостерона, поди не меньше, чем у маньяка.
— Ну спасибо на добром слове! — возмутился я, но от девушки отошел к Игорю. Он мне уже сигналил фужером из кустов жасмина.
— На вот, прими на грудь, — протянул он фужер, наполненный Петром. — А то я вижу, ты уже и по девочкам намылился.
— И этот туда же! — проворчал я. — Все словно подорвались поучаствовать в моей личной жизни.
— Какая у нас личная жизнь, Леша! Шутишь… Ты к словам Макарыча прислушайся, он мужик мудрый. Нам с тобой завтра с утра к старцу Никите топать. И еще не известно, как после этой встречи наша жизнь обернется. Так что слегка накатим — и в люлю.
…И все-таки черноглазая, преодолев девичий стыд, позабыв строгие слова Макарова, пролезла в открытое окно моей комнаты. Проснувшись будто от удара бича, я отпрянул от девушки и взвыл:
— Куда ты? Что тебе от меня нужно? Нельзя нам с тобой! Уйди, пожалуйста…
— Я же тебе нравлюсь, — прошептала девушка. — Я же вижу…
— Нравилась, — сухо констатировал я. — Пока сама в окно не влезла. Таких энергичных девиц, знаешь ли, в Москве предостаточно. Мне кротость твоя, тихая смиренность была по душе, а не вот эта… инициатива.
— Ладно, прости, — прошептала она, присев на подоконник, готовая к прыжку наружу.
— Стоять! — скомандовал я, оглушенный внезапной идеей. — Скажи-ка, а не сдаёте ли вы комнаты отдыхающим?
— Сдаём, конечно.
— А нет ли у вас такого важного господина по имени Владимир?
— Да, — кивнула девушка. — Был! Целых три комнаты над гаражом снимал, обещал озолотить, если больше никого не примем. Заплатил вперед за месяц и куда-то уехал, сказал по делам.
— А скажи, пожалуйста, — продолжил я мягкий допрос, — не он ли надоумил тебя залезть ко мне в окно?
— В окно — это я сама придумала. А господин тот намекнул, что ты сюда за женой приехал. Вот я и…
— За женой, говоришь, — удивился я. — Это в его репертуаре что-то новое. Ты, милая барышня, ему не верь. Он постоянно врет. А сюда прибыл не в море купаться, а мне очередную пакость сотворить.
— Ты его знаешь? — открыла рот девушка. — А кто он?
— Противник…
— Кто-о-о? — подалась она ко мне.
— А! это мы так его прозвали, — пояснил я. — А вообще-то он демон.
— Свят, свят, свят, — перекрестилась она трижды. — Что же теперь делать? Он же может нас с мамой того… — округлила она и без того крупные очи, — погубить!..
— Нет, вы ему не нужны, — попытался успокоить девушку. — Это он нас с Игорем преследует. Только мы под молитвенным покровом старца, вот он и гадит помалу. То сон страшный навеет, то словами пугает. Короче — мстит от бессилья.
— А нам-то что делать? Страшно ведь такого гостя принимать.
— Поступай как мы с Игорем: Иисусову молитву по четкам читай, а через десяток бусинок — «Да воскреснет Бог...». Знаешь, поди?..
— Конечно, — кивнула она размашисто.
— Мутный дядька после вашей молитвы сразу вещички соберет и сбежит — очень ему это не нравится. Обжигает!.. После отъезда его окропите дом святой водой и забудьте. Да и не вернется он, уехал с концами. Хотя… в случае с такими существами ничего точно сказать нельзя. Они могут вселяться в любое тело. Так что, остается молитва, за нее и держись. Всё, Кармен, ступай домой.
Я не стал рассказывать о казни противника, подсмотренной по телевизору. Тем более, что подлец продолжал издевательски улыбаться даже после отделения головы от тела. В случае с этими существами, на самом деле, ничего точно сказать нельзя. В монастырях приходилось видеть несчастных, телом которых овладела черная сущность. В каком обличье он может появиться в следующий раз неизвестно. Но уж то, что он продолжит пакости — сомнений нет. Да… Такие дела…
На прощанье прильнула ко мне, обдала жаром девичьего тела, прошептала: «Ничего, ничего, я за своё счастье еще поборюсь!» — да и выпрыгнула из окна в ночь. Ну вот как после такого эксцесса спать!.. Кажется, пришла очередь и мне почитать жгучие молитвы.