Алька. Ч.1. Гл.1-6

Алька.

Роман – трилогия.



«Будьте совершенны в любви, как совершенен ваш Отец!»



От автора.

Настоящая любовь мужчины – это нечто большее, чем мы, обычно, себе представляем. Она включает в себя любовь внутреннюю, - любовь по крови (к родителям, родственникам), любовь внешнюю – к природе, к людям, к женщине, любовь духовную – к Богу.

Любовь к женщине дается мужчине как награда за обретение любви к природе и людям. Она является кульминационным моментом развития мужчины, как существа духовного.

И вправду, зачем «тиражировать» того, кто не воспринимает себя, как часть природы, как часть общества? Нет такого закона, по которому НЕЧТО должно воспроизводить то, что ему враждебно, губительно для него.

Без первых двух ипостасей внешней любви и любовь к женщине не может быть полноценной. Да, есть инстинкты. Они формируют позывы и только. Любовь, как явление, как самое важное и продолжительное событие в жизни мужчины, должна иметь крепкую основу, подпорку.

У женщин бывают периоды, когда она, в силу своей природы, становится капризной, невыносимой. Если мужчина обладает первой ипостасью любви, он любит и понимает природу женщины, не осуждает ее, а помогает любимой пережить этот кризис. Женщина – основная часть процесса воспроизводства вида и связана с природой и изменениями в ней самым тесным, мистическим, образом.

Любовь, как чувство, не может все время гореть ярко. Она неизбежно ослабевает. Когда это происходит, а вам не хватает тепла и света, то удержать мужчину от бессовестного поступка может элементарное уважение к женщине, как к человеку. Любовь к людям не позволит ему оскорбить, унизить партнершу и даст новый стимул к развитию отношений, новое топливо для костра.

Любовь к людям, к обществу, делает мужчину ответственным перед этим обществом. Такая любовь позволяет сформировать прочную семью и создать условия для правильного развития и его детей, и его самого.

Через преодоление кризисов любовь к женщине проходит огранку, как алмаз, и становится бриллиантом, радующим глаз всех, кто его видит. Такая любовь вселяет в сердца окружающих надежду, желание иметь такое же по силе чувство. Такая любовь преображает мир, делает его чище и светлее.

Я поведаю о том, кто захотел и смог получить настоящую любовь. Горести, потери, страдания, унижения, сделали его достойным такой любви, потому что он отстоял право быть самим собой. Отстоял Великое Божественное начало, данное нам от рождения – любить любовь.


Книга первая. Добрый дух Онку.

Часть Первая.

Глава 1.

- «Сашка, глянь – чего ОНО там орет, опять?!» – Попросил Алексей Панфилович своего последыша.

- «Чего – чего! Очередная катастрофа! Не ясно, что ли…» - Пробурчал восьмиклассник и вышел из летней кухни, где мужчины собрались покурить, оторвавшись от застолья.

Алькин истошный крик доносился со стороны птичника. Сашка направился туда.

- «Чего орешь, как скаженный?!» – Прокричал мальчик, увидев племянника, стоявшего в курятнике в позе борца сумо.

Алька, услышав голос дядьки, затих. С Сашкой шутки плохи – можно и подзатыльник получить.

- «А чего он дерется?!» – Малыш пнул ногой в обидчика обглоданный курами початок кукурузы. – «Этот вот!»

- «А чего, ты, тут делаешь?» - Дядя подошел к Альке и посмотрел на него сверху вниз взглядом, не предвещавшим последнему ничего хорошего. – «Тебе что сказали?»

- «Сказали, чтобы я во дворе игрался!» - Алька смутился и стал ковырять землю носком ботинка.

- «А это, по твоему, двор?» - Сашка схватил малыша за руку и потащил на летнюю кухню.

Петух, напавший на Альку, проголосил победное «ура!» и гордо посмотрел на своих дам – видали, какой я! Куры заквохтали, выказывая свое восхищение храброму Петьке. Одна молоденькая курица, не пожелавшая отдать дань восхищения, была им «наказана» внеочередным оплодотворением. В курятнике снова воцарился порядок.

- «Я только перо хотел у него взять… Я в индейцев играл… У него же много перьев… А он… жадина! Еще и драться со мной!» - Оправдывался Алька, едва успевая за Сашкой.

- «На, заполучи!» - Сын подтолкнул Альку к Алексею Панфиловичу. – «В курятнике чудил. С петухом подрался!»

- «Я не дрался!» - Завопил Алька, зная особое отношение присутствующих на кухне мужчин к нему дорогому. – «Он первый начал!»

Дед взял малыша на руки и вытер слезы с его щек. Внук, от старшей дочери Таисии, переезжал во Владивосток со своими родителями и теперь дед не скоро увидит Альку, единственного и неповторимого.

- «Опять в индейцев играл?» - Поинтересовался Панфилович. Алька кивнул. – «А в городе петухов нет. Во что играть будешь?»

- «В городе я развиваться буду. Меня же для этого туда увозят…» - Алька погрустнел.

Конечно, ему хотелось поехать в город, где живет его лучший друг. Но он так любил своих дедушек и другую родню, что мысль о том, что он не сможет видеть их также часто, как и прежде, расстраивала его.

Мальчик не понимал, почему для развития нужно обязательно переезжать в город. Разве нельзя развиваться с дедами? А потом, чему он там будет развиваться? Мама сказала, что отдаст его в музыкальную и художественную школы, будет водить в театры и на концерты. Наверное, это интересно, но Алька знал наверняка, что будет казаком, как дедушка Яша или охотником, как дедушка Леша или прадедушка Семен. А казакам и охотникам все эти концерты и театры не к чему. У них своя наука: шашкой рубить, конем управлять да стрелять метко. Кто его там этому учить будет? Артисты и музыканты?

Алькин папа был инженером-строителем. Если бы папа не жаловался на своих начальников, Алька, возможно, захотел бы быть и строителем. Только папу все время ругали и он все время ругался, - ну что это за профессия! Папа потому и пил часто, что ему нужно было «нервы в порядок приводить». Папа так сказал.

- «Да. Тебе надо развиваться». – Подтвердил дедушка Яша. – «Время сейчас такое, что без образования – никуда!»

- «Ой!» - Фыркнул другой Алькин дядя Гена. – «Главное, чтобы руки не из ж… росли». – Он затушил папиросу в пепельнице, открыл дверцу топки и бросил окурок в печь.

- «Не скажи!» - Не согласился Яков Семенович. – «Сейчас такая техника, что без образования с ней не справишься! Давеча читал, что машину изобрели, которая за лесоруба работает, слышь?! Сама к дереву подъезжает, охватывает его, спиливает, от сучьев и веток освобождает, верхушку и комель обрезает и готовенькое бревно на лесовоз грузит, а?! Как вам?! Чтоб такой техникой управлять – это какую же голову нужно иметь, а?!»

- «Алька, пойдем, покажу что-то». – Гена, всегда имевший собственное мнение на любой счет, отнял малыша у деда и поставил на пол.

Он взял с кухонного стола в одну руку кость, а в другую – соленый огурец.

- «Демон, на косточку!» – Позвал дядя собаку, выйдя во двор. Пес, рыжий с черными пятнами потомок лайки и сеттера, завизжал и запрыгал от возбуждения.

- «На, лови!» – Крикнул молодой человек, а, вместо косточки, бросил Демону огурец.

- «Ам!» – Кобель схватил летящий овощ. – «Агррррр!» - Зарычал он, когда обнаружил обман, и с невиданной яростью стал грызть угол будки, аж, щепки полетели!

- «Теперь, понял, почему его Демоном назвали?» – Спросил Альку родственник. От смеха у дяди текли слезы по загорелым под узбекским солнцем щекам. Гена недавно из армии вернулся, после срочной службы.

- «Во, дает!» – Удивился мальчик. Он похихикал за компанию, но в душе ему было жалко собаку. Демон, хоть мальчишку и не уважал, но понимал, что Алька – любимая игрушка его хозяина. Он не рычал на малыша и не пытался его укусить, как всех остальных. Алька вздохнул и убежал обратно к деду.

На кухне было сильно накурено. Алька взобрался на подоконник и открыл форточку, после чего снова оказался на руках у деда Леши.

- «Ты, письма писать мне будешь?» - Спросил Алексей Панфилович, щекоча внука своей щетиной.

- «Ты чего?» - Алька ущипнул деда за нос. – «Я же еще писать не умею!»

- «Научишься. Раз читать уже умеешь, то и писать скоро научишься, да?»

Вот из-за этого Алькиного умения читать все и началось. Мамам, почему-то, кажется, что их чада – самые умные и самые талантливые дети на свете. Алька же был обыкновенным мальчиком – любознательным, как большинство детей, шустрым, добрым, покладистым. Он любил слушать музыку, обладал хорошей памятью вообще и музыкальной в частности. Но сказать, что он был выдающимся ребенком, я лично не могу.

Если что и отличало малыша от остальных детей, так это полное отсутствие субординации. Для него, что Хрущев, что алкаш Петрович, сосед по старому дому, который вечно «отдыхал» в их палисаднике, - все были равны. Он с детства строил свое отношение к людям на уважении и любви, а не на чинопочитании или старшинстве.

Алька очень переживал за то, что ему, когда он вырастет, нужно будет подчиняться Хрущеву. Мальчик этого «лысого кукурузника» (дед Леша так сказал) терпеть не мог. За что? А за то, что он несимпатичный. Вот, Гагарин – симпатичный. Такому можно подчиняться. Он как-то из-за этого переживания и голодовку объявил, чтобы не вырастать. Мама пообещала, что, когда Алька вырастет, будет уже другой начальник. Симпатичный. Обманула таки. Когда Алька вырос, самым большим начальником был Брежнев.

Правда, с недавних пор, к женщинам у него стало особое отношение. Алька поделил женщин на несколько категорий: мама, женщины первого, второго сорта, все остальные и бабки-ежки. Эти категории появились после того, как Сашка увидел Гену с девушкой, о чем сообщил отцу, Алексею Панфиловичу.

- «Ну и как она тебе?» - Поинтересовался отец потенциального жениха, не желающего браться за ум и жениться.

- «А!» – Махнул рукой Сашка. – «Третий сорт – не брак…»

Вот тогда, Алька и понял, что женщины, как и продукты, делятся на сорта, а поскольку никто ему не захотел объяснить, как женщин сортировать, то он и придумал свою классификацию. Сашка сказал: «На вкус и цвет товарищей нет! Как хочешь, так и сортируй». Алька так и поступил.

Он специально женщин рассортировал, чтобы правильно к ним относиться. Если женщина первого сорта, то с ней можно дружить. Если второго сорта, то дружить с ней не нужно, но можно ее не бояться. А, вот, если женщина сорта «все остальные», то к такой лучше и не подходить – мало ли чего ей в голову стукнет?! Бабки-ежкиного же сорта женщин надо бояться, как атомной бомбы.

Мужчин сортировать он не стал. Чего их сортировать? Мужчина либо плохой, либо хороший. Разумеется с точки зрения Альки.

Так вот. Быстрое развитие малыша стимулировало мамино желание вернуться в город, из которого муж ее увез, когда они поженились. Маму деревенская жизнь тяготила. Не потому, что она выросла в городе, а как раз потому, что выросла в деревне. У нее было трудное детство.

- «Вот, видишь!» - Воскликнула мама, когда Алька самостоятельно прочитал папе сказку. – «У тебя сын – талант! А ты его хочешь сгноить в этом захолустье?!»

Папа никого, а тем более сына, сгноить не хотел и Бочаровы стали готовиться к переезду.

- «Ну, где они?!» - Недовольно воскликнул дед Яша. – «Можно подумать, что у них вещей целый вагон!»

- «Спорят…» - Равнодушно объяснил Алька.

Михаил Иванович должен был доставить Алькиных родителей с вещами из Лесозаводска в Кировку, где их собралась провожать семья. Лесозаводская родня проводила Бочаровых накануне. Дед Яша приехал один, оставив жену, бабу Маню, на хозяйстве.

Наконец, подъехала белая «Победа» и торжественное мероприятие, посвященное отъезду Бочаровых во Владивосток, продолжилось.

Все много говорили, желали, просили, советовали, а Алька слушал и запоминал, чтобы потом родителям подсказать, если те забудут сказанное ныне. Слуховая память у него была потрясающая! Если он, хоть раз, что услышал – фиксировал в голове намертво. Не вытравишь! Причем фиксировал и то что надо, и, как сейчас говорят, всякий спам.

Глава 2.

Бочаровы поселились у маминой тети в небольшой двухкомнатной квартире. Квартира располагалась на первом этаже старого двухэтажного дома в районе Первой речки.

Алька удивлялся, почему речку назвали цифрой – Первая. Мама сказала, что топографы спешили и поэтому, тем речкам, у которых еще не было местных названий, присваивали номера. Так, от Владивостока до Хабаровска, пронумеровали около десятка речек. А еще, есть Первая Седьмая речка и Вторая Седьмая речка. Алька смеялся от души, потому что уже умел считать и понимал, что вторая седьмая – это, просто, восьмая!

Бочаровым выделили место на кухне за занавеской. У окна стояла родительская кровать, а у внутренней перегородки, отделявшей кухню от прихожей, - Алькина кроватка, которую ему подарила тетя Тамара Терехова, мама Алькиного друга.

Кроватка была «японской» и сделана из тоненьких брусочков. Олежка Терехов, толстячок, все время ее ломал. Он - как прыгнет на кроватку, та - как провалится! Олежкин папа ремонтировал ее, ремонтировал, а потом ушел в рейс. Тетя Тамара мучиться не стала. Она отдала кроватку Альке, а Олежке в комнату купили настоящую взрослую кровать, изготовленную из железа – такую не сломает! Дядя Миша быстро починил мебель. А Алька не был упитанным и кроватка не ломалась, хотя он тоже прыгал на ней.

Между кроватью и кроваткой поставили платяной шкаф, взятый у соседки тети Тони Бобровой. Это был такой старый и такой тяжелый шкаф, что дядя и папа еле-еле переместили его из квартиры напротив. Папа упорно не хотел его тащить. Он предложил маме купить «нормальный советский шкаф», но у нормальных шкафов не было зеркальных дверок. Маме же нужно было куда-то смотреться на себя! А одного трюмо в прихожей было недостаточно. Три женщины не могли одновременно им пользоваться по утрам. Не потому, что у них лица не помещались в зеркале, а потому что «приведение себя в порядок» - это таинство, которое совершается в одиночестве. Это, как душ принимать, например.

Мама пообещала папе устроить «каникулы», если тот не притащит тонин шкаф и тот сдался. На время транспортировки мебели Альку с Толиком удалили из квартиры, чтобы не слушали плохие слова.

Квартира и ее обитатели были Альке давно знакомы. Они часто встречались в Кировке, куда Бойко каждый год всей семьей приезжали в отпуск к родне.

Хозяева остались в своих комнатах, большая из которых, была одновременно и гостиной и детской комнатой. В ней, также, стояла ножная швейная машинка, строчившая по вечерам без остановки, обшивая всех жильцов квартиры.

Обстановка в квартире была простой, без излишеств. Уют жилью придавало всякие рукоделие: кружевные занавески и лоскутные половики, шторы, обшитые тесьмой, а также наволочки, покрывала, скатерти, с вышивкой и кружевами. Конечно, был и комод с фарфоровыми статуэтками, сервант для посуды и столовый сервис из китайского фарфора в нем.

В этой семье главной была тетя Надя. С ней «проживали» муж дядя Миша, дочь Майя и сын Анатолий. Тетя не была властной женщиной. Так получалось, что все вертелось вокруг хозяйки. Другие члены семьи особой инициативы в домашних делах не проявляли и тете приходилось все делать самой, либо доделывать или переделывать домашнюю работу за домочадцами. Она, одновременно, была везде: и у плиты, и у швейной машинки, и у ванны со стиркой, и с веником или половой тряпкой в руках - на кухне, в общей комнате, в своей спальне. «Я у вас, как шестирукий Будда»! – Обижалась тетя на домочадцев.

Фарфоровая статуэтка Будды, подаренная кем-то из друзей, стояла когда-то на кухне, на подоконнике, вместе с цветами. Дядя Миша, когда обижался на жену, тушил о голову Будды окурки. Несчастная статуэтка выглядела, как обугленная. Алькина мама, по приезду, отмыла ее, отругала дядю и поставила Будду на комод, к слоникам. Слоников было штук десять: большой, меньше, еще меньше, меньше меньшего и так далее, до фигурки величиной с наперсток.

Надежда Семеновна заполняла собой все квартирное пространство. Алька ее немножко благоговейно побаивался.

Тетя Надя - это родная сестра Алькиной бабушки Веры. Она приехала в город на учебу, еще перед войной с японцами, да тут и осталась. Прижилась. В городе жили и другие родственники из Саленко, но родня, приезжающая во Владивосток из сел по своим делам, предпочитала останавливаться в доме у гостеприимной и жизнерадостной Надежды Семеновны.

До своей свадьбы и Алькина мама жила у тети, когда сбежала из колхоза. Она стащила у своего отца, бывшего председателем колхоза, печать и сделала себе «липовую» справку. В те времена, сельским жителям паспорта не выдавали. Чтобы куда-нибудь выехать, нужно было получить разрешение на выезд от председателя колхоза или сельскохозяйственной артели.

Алька и Надежду Семеновну хотел также называть бабушкой, как Веру Семеновну, но хозяйка даже обиделась.

- «Какая же я бабушка?! Я, еще, совсем молодая!» - Возмутилась она. – «Зови меня тетей».

Если «тетя» Надя, значит и «дядя» Миша. Не может же быть такого, что жена – «тетя», а муж – «дедушка». Тогда и тетя Майя стала просто Майей. Дядя Толик – просто Толиком. Им было все равно.

Михаил Иванович работал персональным водителем военного комиссара города Владивостока или военкома, по-простому. Ростом дядя Миша был чуть выше Алькиного отца, плотного телосложения, широкоплеч. У него был замечательный округлый животик, как будто дядя проглотил воздушный шарик. На животе, чуть выше пупка, была татуировка: «Незабуду мать радную». Это он наколол, когда был «дурнем». Дядя так сказал.

Он очень любил свой живот. «Это - трудовая мозоль», - говорил Михаил Иванович, с любовью поглаживая выпуклость. Часть живота между брючным ремнем и краем майки всегда была обнажена, - длины майки не хватало на покрытие этой выпуклости.

Дядя Миша учился в школе всего четыре года, а потом, как старшему сыну, ему пришлось идти работать, чтобы кормить свою многодетную семью, потерявшую в один год и кормильца, и мать. Он часто коверкал слова, выражался неграмотно и очень не любил, когда его поправляли. Особенно, - собственные дети.

Назначение дяди в семье – пугало для его детей. Майя так сказала. И еще она сказала, что дядя – это орудие воспитания.

Майя училась в девятом классе. Она была красивой девушкой. Ну, не такой красивой, как мама, конечно. У Майи были длинные и густые черные волосы, которые она заплетала в две косы, а косы укладывала «бубликами». Каждый день красавица тратила уйму времени на то, чтобы «привести голову в порядок». Из-за этого часто опаздывала на первый урок. Большие цвета неба глаза очень хорошо передавали ее настроение. Они сияли, сверкали, искрились, метали молнии, их заволакивала дымка, накрывала ночь.

В ней были грациозность и кокетство, которые проступали и в ее поступках, и в словах, и в смехе, и даже в плаче.

Толя учился в четвертом классе. Это был крепенький русоголовый мальчик. Большие зелено-голубые глаза и маленький рот с пухлыми губками делали его похожим на куклу. Алькина мама, устроившаяся по приезду на фабрику детской игрушки, очень любила Тольку. Майя очень не любила. Брат с сестрой жили, как кошка с собакой. Толик перешел, по мальчишеской классификации, в разряд «пацана» и вел себя соответственно.

А дядя, обиженный на отпрысков, обожал малыша. Алька был единственным человеком в этом мире, который принимал его таким, какой он есть, со всеми его достоинствами и недостатками. Они стали закадычными друзьями.

Дядя называл Альку «корешем», а Алька его - большим другом. Не потому, что он был самым лучшим из друзей, а потому, что самым взрослым. Олежка был маленьким другом.

Странная дружба мужчины и мальчика, негативно повлиявшая на малыша и ставшая закваской для будущих неприятностей, еще более укрепилась после одного происшествия. Дело было так.

26 апреля 1964 г.

Во Владивосток из Лесозаводска молодую семью дядя Миша перевез в субботу поздно вечером. А в воскресенье, с самого утра, он и Алькин папа, уединившись в дядином автомобиле, «отметили это дело». Хорошо отметили.

Дядю Мишу с трудом уложили на кровать в спальне, раздели и укрыли пуховым одеялом. Папа Саша «утыркался» самостоятельно. Из чего Алька сделал вывод, что строители крепче водителей. По части выпить.

Утыркиваться – это значит самостоятельно лечь спать и не просить, чтобы тебе сказку почитали, одеялком получше укрыли, ручку под щечку подложили, песенку спели, попить принесли, поцеловали, пожелали «спокойной ночи». То есть, - идешь, раздеваешься, ложишься и засыпаешь сам! Это папино слово. Алька это слово не любил, потому что оно звучало тогда, когда на Альку сердились.

В доме Бойко жила очень игривая четырехцветная кошка. Звали ее смешно - Джаконя. Надежда Семеновна и дети души не чаяли в ней, а дядя Миша называл животное «кукушкой» за то, что от нее все время нарождались котята, которых она подбрасывала к нему в спальню. А дядя потом не знал, куда их деть… У всей родни уже было по одному, а то и по два джакониных котеночка.

Пока мужчины отдыхали, женщины приготовили обед. Тетя Надя пошла будить мужа. Войдя в комнату, она обнаружила на одеяле, под которым дядя пребывал в «состоянии нестояния» (Майка так сказала), большое мокрое пятно. Тетя решила, что дядя Миша описался. Надежда Семеновна сильно ругалась и стыдила мужчину, а тот смущался и только бубнил про себя: «Не может этого быть! Тут, какое-то недоразумение».

- «Ты, сам – одно большое недоразумение!» – Возмущалась жена.

Все сели за стол, а дяде Мише было стыдно и он остался в спальне.

- «Где дядя?» – Спросил Алька маму, усаживаясь на свой стул.

- «Он наказан». – Вместо мамы ответила Майя. Толик фыркнул презрительно.

Алька тоже, иногда, писался в кроватке, но мама его не наказывала. Мальчик посчитал, что с дядей поступили несправедливо. Что, человеку уже и описаться нельзя?! Он пошел пожалеть мужчину.

Михаил Иванович сидел на краю кровати в зеленых трусах и белой майке и внимательно изучал одеяло.

- «Не переживай!» – Алька подошел к нему и погладил по мохнатой руке. – «У меня тоже такое бывает».

- «Ерунда какая-то!» – Пробурчал дядя. – «Вот, смотри – трусы-то у меня сухие!»

- «Да-а!» – Алька почесал затылок. – «Может быть, они высохли?»

- «Какой «высохли»?!» – Обозлился мужчина. – «Как бы они высохли под мокрым одеялом?! Нет, тут что-то не так. У меня такое ощущение, что кто-то специально, мне назло, сверху помочился. Не ты?»

Алька покачал головой, понюхал мокрое пятно. Запах показался ему знакомым. Он выбежал из комнаты и через пару минут вернулся с лотком для кошачьих нужд.

- «По-моему, это Джаконя сделала. Понюхай здесь и там». – Малыш сунул лоток в руки дяди.

Мужчина понюхал, все понял, издал воинственный рык и устроил всем «настоящий разнос». Майка так сказала. Дяде Мише было очень обидно, что родная жена не поверила ему и, при всех, обозвала «зассанцем». Так, в тех краях, дети дразнят мальчишек, которые страдают недержанием.

Досталось и Тольке, за то, что он не насыпал в лоток свежего песка. Поэтому кошка не смогла воспользоваться своим туалетом и не придумала ничего умнее, как сходить на пуховое одеяло, которое хорошо впитывает влагу.

Так, с помощью Альки, доверие к «орудию воспитания» было восстановлено и они окончательно подружились. Дядя Миша так и сказал: «Алька, ты у меня единственный и самый лучший друг!»

А еще у дяди Миши была большая тайна. Он с Алькой поделился, а Алька никому не сказал. Вот, вам открываю секрет – дядя Миша любил сказки. Он взрослых книжек не читал. В его «Победе», в багажнике, был чемодан, битком набитый разными сказками: русскими народными, других народов, а еще про Алису, Винни-Пуха, про Волшебника Изумрудного города, про Маугли, про Нильса, про Хозяйку Медной горы, сказки Шарля Перо, братьев Гримм, Андерсона. Вот, как много! Он их читал в автомобиле, когда ожидал своего начальника и когда его никто не видел. Михаил Иванович стеснялся своего увлечения.

Глава 3.

30 апреля 1964 г.

Был четверг перед майскими праздниками. Майские праздники, это не праздники в честь тех, кого зовут Майями, а праздники в честь труда. Алька предложил отмечать праздник «майкиного труда»! Правда, когда Майя удосуживалась что-либо сделать по дому – это был праздник! Она не была лентяйкой. Майя отращивала себе длинные ногти и боялась их нечаянно поломать. Его предложение никого не воодушевило, Алька обиделся было, но потом сообразил, что обижаться накануне того дня, когда готовят столько вкусностей просто глупо – себе во вред.

В ожидании ужина, члены большой семьи занимались своими делами. Тетя Надя шила, Майя чинила Толькины «уличные» брюки, в которых он играл во дворе. Мама готовила пищу на кухне, Толя вырезал меч из бруска дерева, готовясь к предстоящим сражениям.

Пришел с работы дядя Миша. Он переоделся в «домашнюю» одежду, состоявшую из обычной майки, штанов от пижамы и растоптанных кожаных сандалий, и взял Альку на руки.

Накануне, дядя придумал игру под названием «поход на фронт».

- «Ну, что?» - Дядя щелкнул себя пальцами по кадыку и подмигнул одним глазом.

- «Ну, давай». – Ответил Алька и тоже щелкнул и подмигнул.

- «Ну, неси». – Прошептал дядя Миша.

Малец побежал на кухню за своей маленькой эмалированной кружкой. На кружке была нарисована звезда, а на ее фоне солдатская каска и автомат ППШ.

- «Ну, принес». – Заговорщицки шепнул Алька, вернувшись с кружкой.

Можно было бы и не шептаться, но дядя Миша сказал, что подготовку к любой военной операции нужно готовить в тайне, чтобы противник не помешал. Противник – это тетя Надя.

Нет, тетя не возражала против «похода на фронт». Она была противником дяди Миши в принципе, то есть, всегда была «против», чтобы дядя не сказал или не сделал. Наверное, у них с мужем была такая игра.

- «Рота, слушай мою команду! Шагом а-а-арш!» – Скомандовал Михаил Иванович.

Алька с кружкой в руках встал впереди дяди Миши и замаршировал по направлению к двери, высоко задирая худенькие ножки. За ним шаркал ногами дядя под звуки, которые он выбивал из своего живота, имитируя игру полкового барабанщика.

- «Запе-вай!» – Рявкнул командир. Началась какофония на мотив «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»». Других песен Алька еще не выучил. Слов этой песни он тоже толком не знал. Поэтому, после слов «пощады никто не желает», кореша начинали заново: «Наверх, вы, товарищи…».

Алька пел еще ничего, а вот Михаил Иванович так фальшивил, что Майя с Толиком тут же сбежали на кухню. У дяди не было слуха, но был приятный мощный баритон. Майя называла пение отца «ревом иерихонской трубы». И еще она сказала, что такой голос не для пения, а для скандалов.

«Рота», состоявшая всего из двух «бойцов», промаршировала вокруг стола, потом мимо тети Нади, строчившей на машинке. Она недовольно посмотрела на дядю, а тот, проходя, ущипнул женщину. Шутя.

- «А, сказився би, ти!» - Вздрогнула тетя Надя и огрела дядю Мишу большими кроильными ножницами.

- «Ты, чего? Озверела?» – Дядя отобрал ножницы. Ему было больно. – «Ты, на кого руку подняла? На целого мужчину!»

- «Отстань от нее, не отвлекайся». – Алька потянул его за руку. Ему тоже доставалось от родителей всякими домашними предметами: папиным ремнем, веником, тапочкой, а то и ложкой. В том, что главная тетя шлепнула домочадца, Алька не увидел ничего необычного. – «Пой, давай!»

«Рота», под радостное пение Альки и обиженное мычание дяди, пришла на кухню, где над плитой колдовала мама.

- «Мам, мам, а мы на фронт пошли». – Сообщил ей малыш.

- «Ладно, только ненадолго. Скоро папа придет, - будем ужинать». – Отозвалась мама, догадывавшаяся об истинной цели этого похода. – «И, дядя Миша, не поите его сильно, а то он лужу наделает!

«Рота» вышла во двор, на оперативный простор. На скамье у входа в подъезд дома сидела соседка – Антонина Боброва. Ее звали морячка Тоня, потому что она, всю свою сознательную жизнь, ходила в моря. Семьи у нее не было. Жениха в начале войны призвали в армию и парень пропал без вести. Морячка все еще ждала его.

Тоня была женщиной что надо и одевалась модно, но в этот вечер выглядела неряшливо. Наверное, у нее женское настроение закончилось.

Произошло первое «боестолкновение», как говорил дядя. То есть не бой, а мелкая стычка с противником, с целью прощупать его силы.

- «Наш пламенный привет Бабе-Яге!» – Так дядя Миша здоровался с немолодыми дамами. Он считал, что это смешно. Алька тоже так считал.

- «Крути педали, пока не дали, биндюжник!» – Огрызнулась Тоня, которая считала иначе.

- «Ты, что такая - не ласковая, Змей Горыныч разлюбил? Хочешь, я тебя пожалею?» – Дядя попытался обнять соседку.

- «Я тебя, щас, пожалею!» - Женщина потянулась за костылем. Она сломала ногу, поскользнувшись на мокрой булыжной мостовой, и страдала от безделья и одиночества на берегу, выздоравливая. Родных у нее не было. Тоня называла себя «детдомовской». Она в детском доме выросла.

- «Ой-ой!» – Дядя Миша шутливо отскочил от нее. – «Ну, смотри… Соскучишься – вызывай джина. Я всегда готов, как пионер, на труд и на подвиг».

Был редкий теплый апрельский вечер. Родственнички подошли к дядиной «Победе», на которой он возил военкома. Алька сел на место водителя. Дядя Миша – на место командира. Он открыл бардачок и достал две армейские фляжки. Из одной налил в Алькину кружку лимонад, в другой был самогон.

Лимонад и водку, пару чекушек, дядя Миша каждое утро покупал для военкома, тоже любившего выпить. А самогон он получал в награду от людей, в качестве платы за оказанные им, дядей Мишей, услуги. Сам же этим же самогоном расплачивался с другими, за их услуги. К вечеру остатки алкоголя и лимонада сливались во фляжки.

- «Чтобы было!» – Произнес дядя Миша короткий тост, изойдя слюной, пока добирался до желанного пойла. Они чокнулись, выпили – водитель из кружки, командир из фляжки.

- «Ух! Бррр! Ну и гадость!» – Дядю всего «искорежило» после большого глотка. Он жадно допил остатки лимонада из Алькиной посуды. – «Уф! Полегчало, кажись. Слушай мою команду! Курс – драг нах остен».

- «Есть». – Ответил Алька по-военному и начал крутить руль во все стороны. – «А сколько времени нам ехать до «драгнахостена»»?

- «Крути-крути». – Дядя поболтал фляжкой. – «Тут еще на три-четыре глотка езды».

- «Угу!» – Алька дернул какой-то рычаг. – «Давай, ври про Берлин!»

Мальчик не считал, разумеется, своего друга вруном. Просто, однажды, к дедушке Яше приехал дедушка Леша. После застолья мужчины уселись на завалинке за домом, захватив выпивку и закуску, чокнулись, выпили. Тут появилась бабушка Вера.

- «А щоб вам повилазило!» – Заругалась она.

- «Вера, мы беседуем!» – Огрызнулся Алексей Панфилович.

- «Ну, давай, ври дальше про свой Берлин! Только не доврись до беспамятства!» – Фыркнула бабушка.

Алька, ставший нечаянным свидетелем этой сцены, понял, что выражение «врать про Берлин» означает приглашение к дружеской беседе с выпивкой.

- «Берлин? Берлин – это такой город в Германии…» – Дядя Миша запнулся и замолчал.

- «Не то!» – Алька поморщился. – «Рассказывай, как рейхстаг брал!»

- «А!» – Вздохнул с облегчением дядя. – «Рейхстаг я не брал. Я в это время уже здесь был, во Владике. Мы к войне с японцами готовились. Знаешь, какой я был? Ого-го! Красавец парень! Девки за мной стадом ходили!» – Дядя Миша довольно засмеялся. Он вернул рычаг в исходное положение. – «Эту хреновину не трогай». – Попросил он юного водителя.

- «А зачем, они за тобой ходили?» – Удивился Алька. Он попытался представить себе стадо девушек и дядю Мишу впереди. Ну, допустим, найдутся такие, кому делать нечего и они попрутся за мужиком. А ему-то, мужику, какая от такого стада бездельниц польза? – «Не понимаю…»

- «Ну, это так говорят. Нравился я им сильно. Некоторые дамочки, даже, влюблялись. Ты, тайны хранить умеешь?»

- «Во!» – Алька щелкнул ногтем большого пальца о край верхнего зуба, как научил его дядя Саша Володенко, младший мамин брат.

- «Понимаешь, кореш», - дядя Миша приобнял Альку, - «была у меня женщина одна. Вот такая баба! Но… Эх, блин-деревня! Любовь зла – полюбишь и козла, вернее, козу… Или овцу?» – Мужчина задумался, видимо, пытаясь подобрать животное, с которым можно было сравнить его жену.

- «Ну, неважно… У меня выбор был: или она, или твоя тетка». – Продолжил дядя Миша, перебрав в уме всех известных ему животных и не найдя сравнения. – «Я выбрал Надежду, знаешь почему?»

- «Я бы тоже ее выбрал», - Алька пытался дотянуться до педали акселератора.

- «Не-ет! Тут резон какой был: та меня любила, а тетка твоя – выделывалась. Гордая была и неприступная, как самурайская крепость. Не дави это хреновину – все равно не взлетим! Понимаешь, кореш, на азарт она меня взяла, как щуку на живца! Во, какое дело. Как я ее побеждал! Сколько сил, потратил – не сдается, ядрен батон, и все. На смерть стоит на страже своих прелестей! Давай свою кружку». – Дядя Миша снова налил Альке лимонаду.

- «Скажи тост». – Попросил командир малыша.

- «Тост!» – Сказал Алька, как его и просили.

- «…!»

- «А! Тост?» – Алька задумался. – «Давай, выпьем за всех женщин мира…»

- «Э-э, ты, постой!» – Недовольно перебил его дядя Миша. – «За женщин – это третий тост, а мы, только, по второй пьем!»

Дядя Миша порядок любил. Чтобы все по уставу. Знамо дело! Он же - неграмотный. Ему так легче жить было, когда все по полочкам разложено. Майка так сказала.

- «Ну, ладно». – Согласился Алька. – «Тогда, - за мир во всем мире!»

- «Ну, тебя!» – Дядя Миша даже обиделся. – «Я думал, ты что-нибудь такое умное, светлое скажешь, а ты - как советское радио… Ладно, за мир, так за мир. Будь!» – Он сделал глоток и снова скорежился.

- «Чего, ты, ее пьешь, - эту гадость?» – Посочувствовал Алька.

- «А шо ее – выкинуть, что ли? Генка-механик проставился. Я ему новый коленвал достал. Водка, кореш, – это зло. Поэтому я ее и уничтожаю, усек?»

- «А лимонад вкусный… Лимонад - это добро…Что, значит, лимонад нельзя уничтожать?» – Алька с тоской посмотрел в кружку.

- «Да, пей! Это я так ляпнул». – Дядя Миша закурил. – «Хошь совет?»

- «Угу». – Алька снова вцепился в руль.

- «Не женись, кореш. Бабы – зло!» – Продолжил дядя развивать «злую» тему. – «И чем она, баба, красивее, тем зло больше. Усек?»

- «Усек. Я, тогда, на маме женюсь. Мама, ведь, - не зло?» – Алька перестал рулить.

Разговор принял неожиданный оборот. Он о женщинах так не думал. В это время малыш еще не оперировал такими категориями, как «добро» и «зло». Мал еще был.

- «На маме - нельзя! Ты, даешь!» – Дядя Миша противно засмеялся. – «Но ход мыслей - правильный. Лучше женщины, чем наши матери, - нам не найти. Это факт! Поэтому, кореш, живи с мамой, а других дамочек на пушечный выстрел к себе не подпускай – такой мой совет».

Алька не знал, как относиться к этому совету. Он задумался. Все мужчины вокруг были женаты, или намеревались жениться, значит, они не считали, что женщины - «зло». Хотя, с другой стороны, все мужчины вокруг были недовольны своими женами, равно, как и жены мужьями. Была в этом какая-то великая тайна. Алька решил отложить поиск решения этой проблемы на более позднее время. Сейчас, ему совершенно не хотелось ни жениться, ни думать об этом. Но еретическая мысль кореша засела у малыша в мозгу.

В том, что его большой друг женщин не любит, Алька не видел ничего странного. Они, ведь, его тоже не жаловали. Даже добрая морячка Тоня и та хотела огреть его костылем. От такого отношения любой мужчина может обозлиться, - правда, ведь?

- «Давай, по третьей, за баб, - и по норам!» – Дядя Миша вылил остатки лимонада из фляжки в Алькину кружку. Чокнулись, выпили. На этот раз дядю не корежило.

Домой возвращались в полном удовлетворении, с песнями и хлопками по животу, то есть «с барабанным боем». Вернувшись к месту постоянной дислокации, дядя Миша перецеловал все «зло»: жену, Майю и маму Тасю. И даже Толика, за компанию.

Затем, пришел папа и семья, в полном составе, села ужинать. Отец стал рассказывать о том, какие микрорайоны и заводы будут построены на берегах Золотого рога.

Владивосток – это, прежде всего, порт на берегу бухты Золотой рог. Что такое «золото» Алька знал. Что такое «рог» тоже. Он никак не мог понять, почему часть моря назвали «рогом», да еще «золотым». Он подумал, что у топографов с головой что-то случилось: то речки неправильно нумеруют, то рога у них не костяные, а золотые.

- «Это неправильно», - возмущался малыш, - «нельзя море называть как кость! Оно - мокрое!»

Майя решила показать ему панораму бухты, чтобы ребенок научился «правильно ассоциировать эти понятия». Она была девушкой не только красивой, но и умной и выражалась мудрено.

Глава 4.

Дом, в котором проживал Алька, располагался у подножья сопки Орлиное Гнездо. Раньше, как рассказывал Михаил Иванович, родившийся во Владивостоке, она «кучерявилась» широколиственными лесами. Теперь же деревья отсутствовали. Их вырубили горожане. Кое-где, в ложбинках, пыжились вытянуться к небу хилые деревца, но большая часть склонов обросла кустарниками, полынью и другой сорной травой.

Рассказывают, что свое название сопка получила, когда в бухту вошел транспорт «Маньчжур». Это был первый русский корабль в этих местах. Орел, свивший гнездо на сопке, облетел несколько раз русский транспорт, что предвещало удачу. На гербе России, если вы помните, тоже изображен орел, только символический – двуглавый.

До этого, в бухте побывали и англичане, которые назвали ее Порт Мэй. Знаете, что странно? Англичане, которые везде уже понатыкали свои флаги, обозначая владения Короны, здесь свой флаг не водрузили. А если бы они это сделали, то у нашей страны была бы совсем другая история…

2 мая 1964 г.

От дома до вершины Орлиного Гнезда пролегала хорошо протоптанная тропа. И вот, ранним утром, пока все еще спали, а солнце только поднялось где-то далеко в той стороне, где Япония, девушка и ребенок вышли из дома и поднялись на вершину сопки.

Алька онемел. Вся бухта пылала огнем. Это солнечные лучи отражались от гребней мелких волн и рассыпались в пространстве золотыми блесками.

- «Золото! Золото!» – Завизжал Алька, придя в себя. – «Пойдем туда - в кривую бухту! Пойдем!»

Он стал вырываться из рук. Майя опустила мальчика на землю. Алька стремглав бросился вниз под уклон.

- «Алька! Стой!» – Девушка испугалась. Склон сопки круто уходил вниз, к «старому» городу и малыш мог разбиться насмерть. Она бросилась за ним, оступилась и покатилась вниз, раздирая кожу и платье.

Мальчишка, увидев, как Майя упала, развеселился еще больше.

- «Не догонишь, не догонишь…» - Он зацепился ногой за оголенный корень и влетел в куст багульника, уцелевший после весеннего нашествия влюбленных парней, головой вперед. Тут и застрял. В таком положении его и отлупили.

Багульник (так, ошибочно, местные жители называют рододендрон) расцветает одним из первых, после подснежников. Это очень красивое зрелище. Представьте себе склоны, пылающие ярким фиолетовым огнем! Конечно, влюбленный парень, хочет сделать своей девушке подарок и ранит кусты. Багульник – растение живучее, ведь растет он и на каменистых склонах. Но, когда тебя раз за разом дербанят, то, даже, у самого жизнеспособного растения силы кончаются… Это лирическое отступление.

Они сидели на склоне горы и ревели. Майя от испуга за малыша и оттого, что испортила почти новое платье. Оттого, что у нее разбиты локти и колени и, теперь, она будет выглядеть, как «полная дура». Алька из жалости к ней.

- «Не плачь Майя, хлюп!» – Успокаивал он тетку, всхлипывая через слово. – «Я тебя любую, хлюп, буду любить. Ты - не полная, хлюп, дура! Ты - стройная … дура…»

Девушка рассмеялась и потрепала Альку по голове.

- «Смотри! Видишь, бухта изогнута? На что это похоже?» - Спросила она. Малыш задумался. Ему ничего не приходило на ум.

- «Да, посмотри, - это же напоминает рог! Ну? Видишь?» – Она подняла ребенка над своей головой. – «Правда, как рог?»

- «Не-а!» – Замотал ее головой Алька. – «Это - не рог. Это - червяк какой-то».

- «А, ну, тебя!» – Отчаялась девушка научить малыша «правильно ассоциировать». – «Бестолковый ты еще».

- «Без чего?» – Спросил Алька, но Майя не ответила, а опустила его себе на плечи, чтобы не сбежал, и потащила домой.

Дома был скандал. Дядя Миша обнаружил, что его тайные запасы алкоголя, хранившиеся в кладовке в армейских фляжках, спрятанных в карманах старого пальто, исчезли. Он перерыл весь дом, испортил настроение, даже, алькиной маме, пристал к алькиному папе, у которого не оказалось ни денег, ни выпивки и, вообще, папа спешил. Дядя подумал, что это жена покусилась на его сокровище. А, если это так, то тетя Надя экспроприированное добро уже не вернет! НИ ЗА ЧТО!

- «Женщина, дай рупь!» – Грозно потребовал он у жены, окончательно расстроившись. Если дядя называл тетю Надю женщиной, это означало, что он очень сильно сердится.

- «Начинается». – Надежда Семеновна поднялась из-за швейной машинки и пошла, зачем-то, на кухню.

Тетя вернулась вооруженной и очень опасной.

- «Значит так, мужчина! Денег у меня на пьянку нет, а будешь приставать - получишь!» – Она помахала перед носом дяди Миши большой чугунной сковородой.

- «Ах, так! Ах, ты, даже вот так?!» – Возмутился дядя Миша. – «Тогда, слушай мое мужское слово: или ты дашь мне рупь на полушку, или я, прямо тут, и подохну, чтобы тебе было стыдно перед людями».

И он демонстративно улегся на пол, застеленный сплетенными из лоскутков половиками, прямо посреди комнаты. Чтобы спотыкались об него, и понимали всю глубину его негодования.

- «Ну и подыхай». – Напутствовала его жена, на проведение «демонстрации протеста». Майка так сказала. – «Меньше народа – больше кислорода!»

Дядя Миша ничего не сказал. Он сложил руки на груди и закрыл глаза.

Конечно, тетя не верила, что можно уморить себя голодом в квартире, битком набитой пищей! Она думала, что муж капризничает. Как маленький…

Жильцы сели завтракать в полной тишине без «умирающего» дяди Миши. Альке стало жалко друга.

- «Эй, вставай!» – Он потянул его за руку. – «Хочешь, я ее в угол поставлю?» – Мальчик сердито посмотрел на тетю Надю. Алька уже не побаивался ее. Более того он подобрал животное, с которым можно было сравнить тетю – корова, конечно.

А что? Станет такая упрямая посреди дороги и с места ее не сдвинешь, пока не огреешь чем-нибудь! Что ей водки жалко? Дядя, ведь, не просто пьет, а полезное дело делает – зло уничтожает!

- «Пусть, подавится!» – Процедил сквозь зубы дядя. – «Совсем совесть потеряла: никакого уважения к любимому мужчине… А, может, я уже и нелюбимый?» – Он приподнялся на локтях и посмотрел на жену с подозрением. – «А теперь, тебе моя смерть понадобилась, да?!»

- «Дядя Миша, прекрати!» – Выступила Алькина мама на стороне близкой родственницы. Мама хорошо относилась к дяде, но она, как и все жены в мире, не любила пьянства.

Наверное, если бы Алькин папа (пьянство поддерживающий) был дома, то он «спас» бы дядю. Но отец уехал в какой-то горком на конференцию.

Алька, во время завтрака, неоднократно порывался покормить друга из ложечки, но Михаил Иванович упорно отказывался от пищи.

- «Ну, вот!» – Расстроился малыш. – «Довели цельного мужчину, теперь он не будет цельным… похудеет…»

После завтрака Алька извел всех. Ему было скучно, с ним никто не занимался. Дядя лежал себе с закрытыми глазами на полу. Тетя Надя ушла за покупками. Мама возилась с грязной посудой на кухне, Майка – со своими ногтищами.

Свои книжки Алька уже все пересмотрел. Во взрослых книжках не было «картинок». Майка сказала, что у взрослых людей развито воображение и они могут представить себе «картинку» по словесному описанию. Поэтому, взрослым рисунки в книжках не нужны. Наоборот, они мешают только. Вдруг, у читателя возникнет другой зрительный образ, нежели тот, который будет нарисован художником? Художник же, тоже читатель и человек. Алька тут же попытался представить себе другой образ Колобка, ничего нового не придумал и решил, что взрослые «глупостями занимаются». Выделываются.

Журналы с картинками Бойко выписывали, но не хранили их, а по прочтении пускали на растопку.

Алька решил, что ему нужно, самым срочным образом, увидеть золотое море. Или сейчас, или он, лучше, тоже «подохнет», чтоб им стыдно было. Майя все еще обижалась на малыша за свои разбитые, по его вине, колени и локти и сказала решительно, что «не в жизнь никуда с ним не пойдет».

Мама рассердилась: «Олег, перестань канючить!» Она так посмотрела на Альку, что он убежал из кухни. Во, дает! Что это с ней?!

- «Что такое «канючить»?» – Потребовал разъяснений малыш у Тольки, вырезавшего на ручке меча свои инициалы. Он носил оружие с собой в школу, а там его могли украсть, поэтому на личное оружие ставили клеймо.

- «Канючить?» – Толька почесал кончик носа. – «Это то, что ты сейчас делаешь!»

- «Ничего я канюченного не делаю»! – Рассердился Алька. – «Отвечай, давай, правильно!»

- «Да, угомонишься, ты, наконец!» – Возмутился Толик, схватил Альку в охапку, отнес на кухню и поставил в угол. Мама проявила редкое равнодушие к судьбе собственного чада. Представляете?!

- «Что такое «канючить»? Не хочу угомоняться! Отдайте мне золотое море!» – Хныкал мальчик, стоя в углу, лицом к стене. Тут, он заметил, что за отклеившийся край обоев залез таракан. Алька решил поймать насекомое и стал отдирать обои от стены. Зачем ему понадобилось его ловить? Они, тараканы, маме спать мешали. Бегали по ней, а она боялась. Она так кричала, что и папа начинал кричать на нее, чтобы она не кричала. Вредное животное, нужно было ликвидировать. Алька так подумал.

Обои были старые. Неожиданно, верх бумажного полотна отделился от стены, почти до середины длины, и рухнул на голову сорванца.

Алька выбежал из кухни и лег рядом со своим другом. Дядя Миша открыл один глаз.

- «Спасибо, друг!» – Он обнял Альку. По его щеке покатилась скупая мужская слеза.

Майя, увидев валяющихся без дела корешей, сжалилась над Алькой: «Ладно… Пошли смотреть золотое море!»

Девушка надела кофточку с длинным рукавом, длинную юбку, задрапировав свои ссадины, причесалась, надушилась.

- «Ну, все!» – Прокомментировал ее сборы дядя, брошенный судьбой на пол. – «Майка вышла на тропу войны. Полундра, спасайся, кто может!»

- «Папа!» – Почти крикнула дочка. – «Что, ты, меня всегда упрекаешь?! Что мне, - уже из дома нельзя выйти?! Или замухрышкой ходить?! Я же не виновата, что родилась красивой!»

- «Не родись красивой, а родись счастливой!» – Дядя Миша вздохнул. – «От человека должен исходить человечий дух! Ты, еще, уши полей духами! И пятки смажь! Просто, химическая атака какая-то! И кто на тебя клюнет? Думаешь, порядочному парню, который серьезно к девушкам настроен, такая вонючка понравится? Не баба, а флакон нафуфыренный! Тьфу!» – Он перевернулся на живот.

- «Да, ничего, нормально пахнет!» – Сказал Алька, обнюхав юбку девушки. – «Как раз, так и пахнет, чтобы к ней не лезли жениться! Зачем ей это? Правда, Майя?»

Но Майя скривила губы и собралась заплакать. В последний момент, она, по какой-то причине, передумала, схватила Альку за руку и потащила на улицу.

Мальчик и девушка сели в трамвай и поехали в сторону набережной. Людей в трамвай набилось, как селедки в банку. Сильно воняло перегаром. Женщины морщились, но приходилось терпеть, так как окна были еще в «зимнем режиме», как пояснила вагоновожатая. Другими словами, они не открывались.

Пару раз, к девушке пытались пристать незнакомые парни, но у нее для них был один ответ: «Пошел вон»! Действовало безотказно. Алька запомнил.

Глава 5.

Вот и набережная. А сколько здесь разного народа! Ух, ты! Малыш быстро забыл, зачем пришел.

Вдоль бухты, по всему ее периметру к причалам были пришвартованы корабли. Некоторые суда украсили разноцветными флагами, как новогоднюю елку. Мужчины в форме, которых было большинство, заполнили набережную, перемещаясь или кучками, или под руку с дамами, также похожими на новогоднюю елку: пестрыми, пышными и обвешенными всякой стеклянной бижутерией. Народ бедно жил. Майя, на фоне других женщин, выглядела эталоном красоты и вкуса.

- «Ты, кто?» – Алька схватил за брюки-клеш чернокожего парня. – «Ты - кочегар? Тебя в баню надо посадить. Нельзя так ходить!»

Так получилось, что, в свои четыре с половиной года, Алька ничего не знал о неграх. А откуда бы он узнал? Телевидения в тех краях еще не было. Интернет не существовал даже в умах его создателей. В журналах, которые Алька разглядывал, были только фотографии знаменитых людей Советского Союза, а в той стране знаменитые негры еще не разводились.

Сейчас, в Америке, не принято называть чернокожих «неграми». Это было оскорбительным названием выходцев с африканского континента. Потомки рабовладельцев стыдливо называют современных негров «афроамериканцами». В нашей стране слово «негр», означало, всего лишь, чернокожего человека. И их раса до сих пор называется негроидной. Еще чернокожих называли «арапами». А рабства у нас никогда не было! Мы же не совсем европейцы. И расовой ненависти тоже не было, иначе в российское государство не влилось бы столько народов.

Чернокожий моряк в форменной одежде оторвал мальчика от своих брюк и взял на руки. Алька провел ладонью по его лицу. Посмотрел на руку – нет сажи… Как это? Он, еще раз, с силой провел ладонью по лицу моряка. Посмотрел. Нет сажи!

- «У-а-а!» – Заорал испугавшийся Алька и стал вырываться из рук заморского гостя.

- «Алька, прекрати! Это, просто, - негр. Это - люди такие». – Успокаивала его Майя.

- «Sorry, mister sailor. He’d never seen a black skin folk». – Обратилась она к моряку, не понимавшему причину алькиной истерики.

Ого, сколько новых слов! Алька только открыл рот, чтобы задать вопрос, как рассмеявшийся парень засунул в него что-то сладкое и душистое.

- «Chewing gum». – Пояснил он.

- «Жевательная резинка». – Перевела Майя. Алька понял. Он уже пробовал такую резину.

Пока ребенок наслаждался клубничным вкусом «жевачки», девушка и парень о чем-то беседовали на незнакомом языке.

- «Это – индонезиец». – Объяснила Майя, когда моряк ушел по своим чернокожим делам. – «Что такое Индонезия, узнаешь, когда пойдешь в школу. Цыц! Не приставай!»

Из глубины бухты, от сопок, ветерок доносил обычные портовые запахи: запах гари, жженого металла, дизельного топлива, гниющих морских остатков, свежей краски. Над бухтой стаями носились чайки, успевая пофлиртовать, поскандалить и подраться на лету. И, еще, они успевали «пачкать» прохожих.

Отсюда, с набережной, море не выглядело золотым. Оно выглядело грязным. Алька был страшно разочарован. Он стоял у большой металлической тумбы, к которой канатом был «привязан» иностранный корабль и расстраивался: хмурил брови, сжимал губы в полоску, как папа, и постукивал носком ботинка по асфальту.

«Чего я сюда приперся?!» - Возмущался Алька про себя. – «Золотое оно, видишь ли… Не видишь! Дают всякие дурацкие названия, а ты, из-за этого, время зря теряешь… Лучше бы, я с новыми котятами поигрался…»

- «Девушка-девушка, а можно с вами познакомиться?!» – Услышал Алька за своей спиной мужской голос.

Мальчик резко развернулся и увидел тройку морских курсантов. Парни ему не понравились. У них был очень наглый и самоуверенный вид.

- «Пошли вон!» – Грозно сказал Алька и добавил, - «не чувствуете что ли, что она пахнет не для всяких там знакомств! Она пахнет для гуляния со мной!»

Майя сильно смутилась и покраснела, а курсанты засмеялись и «вон» не пошли. Они ближе подошли к Майе и стали шутливо ее обнюхивать.

- «Изумительный запах! Непередаваемый аромат! У-у! Самый лучший запах в мире! Как раз, для знакомств и пахнет!» – Шумно обсуждали они аромат, исходящий от одежды девушки.

Майя разволновалась, заплакала и отвернулась от курсантов. Алька бросился в драку. Он наносил удары налево и направо. У него вскоре заныли руки, а парни только смеялись. Алька остановился и стал оглядываться в поисках чего-нибудь тяжелого. Он обнаружил пустую бутылку из-под лимонада, схватил ее и бросил в обидчиков.

Снаряд летел в правильном направлении, но тот курсант, голова которого обязана была встретиться с бутылкой, вовремя заметил опасность и пригнулся. Бутылка встретилась со лбом другого курсанта, проходившего мимо. Звали его Валера.

Валера решил, что на него напали и, не раздумывая, бросился в бой: один на троих! Завязалась потасовка. Алька и Майя выступили на стороне Валеры. Курсанты-нахалы с девушкой и ребенком драться не имели морального права и отступили. Стали выяснять отношения по-людски, словами.

Когда будущие капитаны во всем разобрались, они рассмеялись. Только Майе и Альке было не смешно. Алька подошел к Валере, взял его за руку, потом взял за руку Майю и, молча, потащил их в сторону.

- «Эй!» – Закричал кто-то из троицы. – «Парня - забирай, а девушку – оставь!»

Алька отпустил «ведомых» и медленно, с притворной ленцой, направился к обидчикам. Подойдя к ним, он по-жигански сплюнул под ноги одному из курсантов и вызывающе посмотрел тому в глаза. Как научил его младший мамин брат Сашка Володенко. Сашка не был жиганом. Просто, у него были плохие друзья.

- «Понял!» – Ответил нахал. Парни развернулись и пошли прочь, со смехом обсуждая происшествие.

Домой мальчика везли на такси. Алька сидел на переднем сидении рядом с водителем. Наконец-то, он смог разглядеть город получше и все, увиденное за стеклом автомобиля, удивляло и восхищало его. А на заднем сидении, под назойливое Алькино «ух ты! а это че?», ворковали курсант и девушка. В конце концов, таксист не выдержал.

- «Заткнись, пацан!» – Зарычал он. – «Дышать темно от твоих вопросов!»

Таксист не был ни терпеливым, ни воспитанным. Обычный советский таксист…

Майя попросила мальчика никому не рассказывать о происшествии, а особенно «этому трепачу Тольке». Алька согласился, сообразив, что родители могут неправильно оценить произошедшее с ними приключение и наругать сына.

Малыш очень не любил, когда его наругивали. Не потому, что он раскаивался за содеянное, а потому, что мама огорчалась. Когда мама не огорчалась, а огорчался один папа, Алька пропускал его «нотации» мимо ушей. Ничего, переживет! Начальников же своих терпит!

- «Ну, пока, вундеркинд!» – Валерка протянул руку. – «Дай пять!»

Алька с удовольствием шлепнул его по широкой ладони. Теперь у него будет еще один друг. Впрочем, как звали тех курсантов? Вот досада! Придется снова идти на набережную дружиться…

- «Мама, а кто такой «вундеркинд»?» – Спросил малыш уже дома.

- «Вундеркинд – это «умный ребенок». Это немецкое слово».

«Немцы это те, с которыми дедушка Леша воевал», - подумал Алька. – «Значит, он про меня плохо сказал, этот противный Валерка. Не буду с ним дружить».

Дядя Миша уже не помирал. Приехал в гости из гостей Володя, родной брат тети Нади, и привез с собой целый литр самогона из Степановки – подарок Семена Пантелеевича. Потом, приехал папа. Им троим было весело. Про Альку все забыли. Мужчины травили байки. Женщины, с печалью в глазах, обслуживали пьянчужек. Майя кокетничала с Валеркой на лавочке возле дома. Толик подглядывал за сестрой. Брошенный малыш, переполненный впечатлениями бурного дня, рано уснул. Устал.

Глава 6.

Итак, Альку любили. Дядя Миша ходил с ним на «фронт», где они драгнахостили и обсуждали мировые проблемы, - Карибский кризис, войну во Вьетнаме и другие происки империалистов. Вернее, обсуждал дядя, а Алька только поддакивал и мотал на ус.

Тетя Надя, не отрываясь от шитья, рассказывала Альке разные истории из своей жизни и жизни родственников. Майка, когда была не занята Валеркой, учила Альку читать, считать, рисовать, лепить из пластилина. Мама и папа читали ему книжки и тоже занимались с ним. Толька учил Альку сражаться на мечах, стрелять из рогатки, из лука, кидать камни в цель, цикать через зуб, свистеть. И, несмотря на то, что начальные азы пацанской науки давались малышу с трудом, маленький дядя был терпелив к двоюродному племяннику. Но, однажды, между ними возникла ссора, по причине которой нормальное пацанское воспитание Алька получать перестал.

Что же в нем, в пацанском воспитании, такого особенного? А в том, что мальчик учится быть частью мужского сообщества. Он учится подчинять свои личные цели и задачи, целям и задачам этого сообщества. Учится подчиняться. Учиться дружить. Учиться, наконец, преодолевать страх!

6 мая 1964 г.

После майских праздников тетю Надю вызвали к директору школы. Она вернулась сильно расстроенной. Толька стал плохо учиться и нахватал много двоек.

- «Вот, явится отец, - он тебя породил, пусть, он с тобой и разбирается». – Сказала она сыну.

Толька занервничал. Он сидел на стуле за обеденным столом и нервно грыз ногти, в ожидании явления «орудия воспитания».

Оно таки пришло. «Гуляй, народ! Встречай, хозяина!» - Провозгласил он с порога, из чего всем стало ясно, что дядя Миша снова пьян. Это только спьяну можно было назвать себя «хозяином» при тете Наде.

- «Иди, «хозяин», полюбуйся на свое «хозяйство», - этого обалдуя!» – Майя ткнула пальцем в Тольку.

Тот съежился на стуле. По блеску ее глаз Алька догадался, что Майя в очень хорошем расположении духа. Еще бы! Тольке, часто доводившему сестру до слез, особенно сейчас, когда у нее появился ухажер, грозила порка.

- «Ну, чего там?» – Отец недовольно сел за стол напротив сына. – «Дневник давай!»

- «Я потерял…» - Промямлил Толя.

- «Чего?! А голову, ты, не потерял?!» – Дядя Миша насупился.

Майя бойко подскочила к столу и положила перед отцом листок бумаги, на который из классного журнала были выписаны толькины отметки, вынув сводку с учебных полей из своего портфеля.

Дядя Миша долго и внимательно изучал «документ». Он, периодически, покашливал, зло смотрел на жену, на сына, виновато - на Майю и Альку, ерзал на стуле. Сын не выдержал напряжения и стал всхлипывать.

- «Я исправлюсь». – Дрожащим голосом пообещал он.

- «Конечно, исправишься». – Дядя Миша приподнялся. – «Я же тебе помогу! Еще как помогу! Сейчас, вот, ремень вытащу и помогу…»

- «А-а-а! Не надо!» – Заорал провинившийся. – «Я, больше, не буду!»

Майя стояла, прислонившись к косяку кухонной двери, и злорадно улыбалась. Альке все это не понравилось и он подошел к Миханычу.

Алька стал называть большого друга "Миханычем". Это обгрызенное слово, которое происходит от "Михаил Иванович". Если быстро произнести имя и отчество дяди, то, как раз, и получится – Миханыч.

- «Его нужно, сначала, судить!» – Уверено произнес Алька, отбирая у дяди ремень. – «Нельзя просто так наказывать. А вдруг, у него есть ненаказывательная причина?!»

Альку всегда, после наказания, спрашивали - понял ли он, за что его наказали. Алька всегда делал неправильные выводы. Мама, наконец, постановила, что перед тем, как наказать сына, сначала, нужно провести расследование, выяснить - зачем или почему он совершил плохой поступок. И наказывать только в том случае, если мальчик знал, что так делать нельзя, но сделал. А какой смысл наказывать, если наказание не ведет к осознанию вины и последующему исправлению? Такое наказание только еще больше портит детей.

- «Да-а, есть…» - Ухватился за «соломинку» «утопающий» Толька. – «Мне мешали…»

- «Кто тебе мешал, балбес, ты, эдакий?» – Майя подскочила к столу, вырвала из рук Альки ремень и вернула его отцу. – «Драть его надо, как сидорову козу и безо всякого суда». - В сторону Альки полетела молния. Мальчик вздрогнул, но устоял!

- «Это тебя надо драть!» – Завизжал Толька. – «Она вчера со своим хахалем целовалась. Да, я сам видел. – Перешел он в атаку».

(Долгая пауза)…

Это был правильный ход. Дядя Миша, как и любой отец в те времена, был сильно озабочен нравственным обликом дочери. Он стал медленно разворачиваться в сторону Майи.

- «Болван!» – Бросила девушка брату и убежала на кухню плакать.

- «Это, что же такое делается?» – Обратился дядя Миша к жене. – «Я вкалываю в поте лица, света белого не вижу, блин-деревня, а в это время - сын баклуши бьет, а дочь - шалавится?! Ты, куда смотришь, мать?»

Алька задумался. Ему было жалко девушку, но, с другой стороны, ему не понравилось, что она целовалась с этим Валеркой. Уж он-то, если бы был девушкой, никогда не стал бы целоваться с таким противным парнем, который еще и дразнится немецкими словами.

Пока малыш раздумывал, дядя Миша принял соломоново решение: он запретил обоим выходить на улицу без его личного разрешения, пока оба не исправятся. Ну, с Толькой-то все ясно, а вот, в чем должна была исправиться Майя, Алька не понял.

- «Ты, чего хочешь от нее?» – Спросил он у дяди Миши. – «Ты, пожалуйста, конкретнее изложи свою диспозицию».

Алькин словарный запас, после общения с Майей, существенно пополнился.

- «Чего конкретнее?» - Дядя Миша заморгал часто-часто. – «Моя диспозиция такая: чтобы я ее с этим не видел, ясно?» – Крикнул он в сторону кухни, из которой доносились рыдания девушки. – «А если и видел, то только в костюме и с цветком на лацкане, а тебя рядом - в подвенечном платье и фате! Мне эти вот агугугушки безотцовские на дух тут не нужны! Що б я его не бачил!»

- «И не увидишь!» – Послышалось из кухни. Тетя Надя прекратила шить и пошла успокаивать дочь. Толька с головой погрузился в учебник.

Алька, на этот раз, не стал жалеть Майю. Он расстроился. Вечер был испорчен. Дядя Миша ходил, как заведенный, вокруг стола и сумбурно излагал свои страшные пророчества на безрадостное будущее собственных детей. Альке стало скучно. Он обулся в сандалии и вышел во двор, встречать отца.

Возле подъезда на лавочке, как обычно, сидела морячка Тоня. Опрятная. Настроение у нее снова появилось.

- «Привет, бывшая Баба-Яга»! – Поздоровался с ней Алька и сел рядом. Он правильно сказал, потому что нарядная женщина – это уже не сказочная злодейка-страшилка. Женщина опешила. Она хотела что-то сказать резкое, но передумала.

- «У нас неприятности дома». – Поделился с ней Алька. – «Толька - баклуши бьет, Майя - шалавится. Совсем от рук отбились. Даже, не знаю, что с ними делать». – Алька тяжело вздохнул.

Морячка задрожала мелкой дрожью. Ей было смешно.

Алька обиделся и больше ничего не сказал. Он грустно разглядывал мерцающие звезды, появляющиеся одна за другой в вечернем небе, пока папа его не забрал.

Алька думал о Майе. Зачем ей этот Валерка? Еще и целоваться с ним! Бррр! Гадость какая! Еще только в последний класс школы перешла, а уже шалавится… Шалавиться – это то же, что и дружить с парнем, только с поцелуями. Когда без поцелуев, то это, просто, дружить или встречаться. А зачем люди целуются? Правильно, чтобы пожениться. А если Майка поженится, то тогда у нее появятся свои дети. А зачем же тогда жениться, если без детей?! А будут свои дети - она не будет играться с Алькой! А он с ней еще не наигрался… «Надо придумать план», - решил мальчик, - «чтобы Майка не поженилась!»

Пока Алька придумывал свой план, произошло следующее.

Толя учился в первую смену. В обед приходила тетя Надя и закрывала его в квартире, чтобы он не сбежал гулять с друзьями. Но стоило матери уйти, как Толька вылезал через окно на улицу, а перед приходом родных, тем же путем, возвращался обратно.

Майя училась во вторую смену и о проделках Тольки не знала. Однажды, она пришла домой раньше обычного и обнаружила «полное отсутствие всякого присутствия» брата. Майка так сказала. Через некоторое время тот явился через окно, хотя входная дверь была не заперта.

Произошел скандал. Теперь, Тольку отлупили ремнем без суда и следствия. Тетя Надя провела на кухне совещание с алькиными родителями. Папа Альки сказал, что сам был двоечником и исправился не потому, что его секли, а потому, что его старшая сестра пообещала подарить ему складной нож. Взрослые решили, что нужно чем-то мотивировать мальчика, то есть поощрять за успехи в учебе. Однако, еще нужно было дождаться этих успехов.

Как и предсказывал алькин папа, порка не пошла ученику на пользу. Близилась последняя неделя четверти, когда в школах проводились переводные экзамены, а двойки все еще не были исправлены. Толика могли не допустить к экзаменам и оставить на второй год.

17 мая 1964 г.

В воскресенье, мальчика отправили с Алькой во двор, «надзирать» за юнцом. Малыш копался палкой в земле, стараясь направить ручеек, образовавшийся после дождя, в сторону от дома. «Надзиратель» выстругивал из доски очередной меч, взамен сломанного в уличных мальчишеских сражениях. Подъехал школьный приятель на новеньком велосипеде. Толька чуть не лопнул от зависти.

- «Эй, Сидор, дай покататься». – Попросил он товарища.

- «Не-а, мне родители не разрешили давать технику посторонним». – Объяснил одноклассник.

- «Да, какая это техника? Это всего-навсего велосипед». – Толька пожал плечами.

- «Какая-никакая, а у тебя и такой нет». – Мальчишка обиделся и уехал.

Толька расстроился, на глазах у него появились слезы.

- «У всех пацанов в нашем классе есть велосипеды, только у меня одного нет, как у сироты казанской». – Пожаловался он зачем-то Альке.

- «Не плачь». – Алька погладил его по голове. – «Тебе купят велосипед. Я слышал. Тебе надо хорошо учиться».

- «Откуда, ты, знаешь?» – Оживился мальчик. – «Сам придумал?»

Алька, как мог, передал содержимое подслушанного разговора. Толик возликовал, воодушевился и на радостях не только исправил плохие оценки, но и сдал переводные экзамены на все пятерки.

30 мая 1964 г.

В день, когда закончился учебный год, Толька с нетерпением ждал возвращения отца с работы. Но приехала военная машина и привезла в усмерть пьяного дядю Мишу. Его с трудом довели до кровати в спальне и бросили на нее, как мешок с … песком, допустим.

- «Вот, смотри». – Толька растолкал отца и сунул ему под нос ученический табель, с проставленными в нем отметками. Дядя с трудом приоткрыл глаза.

- «Ишшо?» – Спросил он, пытаясь трясущейся рукой ухватить листок.

- «Я экзамены сдал на все пятерки!» – Гордо объявил мальчик.

- «Ну и правильно». – Дядя Миша икнул. – «У вумного батьки - вумни діти». – Он снова повалился на кровать и собирался «уйти в астрал», как сказала бы Майя. Но не тут-то было! Толька снова растолкал его.

- «Вы, обещали мне велосипед!» – Крикнул он отцу, едва тот, своей дрожащей рукой, приоткрыл один глаз.

- «Какой-такой велосипед-мылосипед?» – Дядя Миша замотал головой и с трудом уселся на постели.

– «Нет у меня никакого мылосипеда! Ык!»

- «Как нет?» – Возмутился сын. – «Ты же обещал!» - Толька замахал перед лицом дяди Миши табелем, как тореадор плащом перед быком.

- «Вот, смотри! Видишь: русский – пять, математика – пять, чистописание – пять, видишь? Нет ни одной двойки!»

- «Ты, чего пристал, как вошь к партизану?!» – Огрызнулся отец. У него раскалывалась голова. – «Принеси, лучше, рассолу с кухни. Ну-ка, живо!»

- «Мама», - обратился мальчик к женщине, только что пришедшей с работы, - «этот… этот… твой муж», - он не нашел приличных слов для обозначения родного отца, - «отказывается от своего обещания!»

- «Какого обещания?» – Спросила удивленная тетя Надя. Так нагло Толик себя никогда не вел.

– «Вы, велосипед ему обещали!» – Встрял Алька. Тетя Надя привела его из детского садика. Он сразу разобрался «что почем».

- «Ничего мы не обещали, насколько я помню… Тася», - обратилась она к алькиной маме, - «мы обещали ему велосипед?»

- «Нет». – Уверено сказала мама.

- «А-А-А!» – Взревел разочарованный мальчик и побежал к дровяному сараю плакать.

Когда он успокоился, все выяснилось.

Толька зло посмотрел на Альку и произнес сквозь зубы: «Трепло! Я из-за тебя столько времени впустую потратил!»

Алька ничего не понял, а Миханыч сказал: «Молодец, кореш! Хорошо придумал, а то – он на второй год остался бы. Молодец, ври дальше». И подарил Альке трофейную японскую медаль.

Как понять этих взрослых? То говорят, что обманывать нехорошо, то говорят «ври» и медаль дают. Алька никогда не врал. Он не понимал, просто, зачем это делать. Если ему не хотелось, чтобы знали о его делах, мальчик просто не отвечал на вопросы, - хоть убей! Хвастаться ему было нечем.

То, что дядя посчитал враньем, таковым не было. Альке, наверное, следовало бы обидеться, но обижаться на друзей нельзя, - на то они и друзья, чтобы быть искренними в своих словах и поступках. Поступки и слова друзей не оценивают. Их, друзей, ценность в том, что они есть. Если у кого есть…

Алька, всего лишь, неправильно истолковал иностранное слово «мотивировать». Он думал, что мотивировать человека – это подарить ему то, что ему больше всего нужно. Выяснилось, что мотивировать – это побуждать к чему-либо. И подарки тут совсем даже не обязательны. Можно ведь побуждать и словами.

Вскоре Алькин папа получил зарплату, а Толька - велосипед. А на Альку он все равно обиделся, хотя, с тех пор, учился на «хорошо» и «отлично».



To be continued.