Патриотизм в жизни общества

Цель предлагаемой статьи – поставить вопрос о таком явлении общественной жизни, как патриотизм, тема которого в последнее время стала особенно популярна, скажем, в России, и дать общую характеристику этого явления.

Если придерживаться критерия краткости и абстрагироваться от политологических изысканий, то, в конечном итоге, мы получим несколько форм патриотизма, о которых будет сказано ниже.

Националистический патриотизм в разных странах имеет разные исходные положения, но, в общем, очевидно, представлен двумя основными формами: чисто националистический (пример – Германия 30-х – начала 40-х годов прошлого столетия; Япония) и религиозно-националистический, связанный с основными положениями в бытующей религии и их отличием от прочих религиозных течений или направлений той же религии, и наблюдаемый преимущественно на Ближнем Востоке. Впрочем, безусловно, обе эти формы так или иначе имеют общую идеологическую подоплеку: главным аспектом является подразумеваемая избранность народа-носителя конкретной идеологии, будь то «божественное происхождение» японской нации, «полубожественное» или «естественно-отборное» германской, следование божественному откровению арабской и т.д. Отголоски такого патриотизма мы видим в волнениях мусульман в современной Европе (и этот патриотизм носит некий «удаленный» характер, поскольку реализуется в стране, удаленной от исторической родины), еще недавно – в Молдавии и Украине и в настоящее время – локально в России, где, независимо от структур организующих и поддерживающих эти движения, рядовыми «бойцами» такой патриотизм воспринимается как способ борьбы за социальные права основного населения, «попираемые» инородцами. Патриотизм этого рода уходит корнями в историко-народный, к которому мы и переходим.

Примером историко-народного патриотизма может служить то единение и любовь к месту проживания, которое показал вьетнамский народ в войне с США во второй половине ХХ века. Несмотря на обилие народностей, населяющих Вьетнам, их объединяет обширный пласт культурных и нравственных традиций, сохранению которых отчасти способствует бедность страны и типичная для этих мест речная культура поселений и сельского хозяйства, неразвитость инфраструктуры, способствующие некоторой закрытости населения от влияния западной культуры. Страна воспринимается жителями как «последняя линия обороны», за которой следует только совершенно невозможные условия существования, и, следовательно, любая экспансия воспринимается как попытка вообще лишить эти народы существования.

Параллели подобного патриотизма можно наблюдать во многих ближневосточных странах, где основная масса населения живет за чертой бедности. Следует заметить, что патриотизм такого рода культивировался и в СССР, когда знаменитый «железный занавес» создавал искусственную герметичность локальной культуры при относительной бедности населения (в данном случае речь идет не только о бедности домохозяйств в финансовом смысле, но и о глобальном дефиците продуктов пищевой и легкой промышленности, характерном для этого времени, при некотором наличии финансовых возможностей отдельных обширных групп населения). Кроме того, патриотизм в СССР всячески поддерживался специально созданными учреждениями, различного рода пропагандистскими структурами (КПСС, ВЛКСМ, а также СМИ, опосредованно подчиненными бывшим КГБ и ГРУ).

Здесь, очевидно, следует перейти к патриотизму, основанному на лжи и принуждении. Патриотизм этого рода, являясь искусственным и имеющим мало общего с естественной культурой, сложившейся за века существования государства, фактически вынужден был опираться на новые мифы и легенды, предлагать новые ориентиры развития, культивировать новую структуру взаимоотношений власти и общества и отношений внутри общества. Отсюда безудержная поддержка власти, сопутствующая таким явлениям, как соцреализм в изобразительном искусстве и литературе, плакатность в СМИ, объявление героями (читай: коммунистическими святыми или легендарными ново-былинными персонажами) пионеров-героев, стахановцев, отдельных полководцев гражданской и Отечественной войны, правящих лидеров и т.д., сомнение в погрешимости или существовании которых определялось как крамольное. Наряду с низким уровнем жизни населения внушались надежды на то, что вскоре граждане будут жить значительно лучше, чем преуспевающие господа в других странах, распространялись сведения, что в этих других странах большая часть населения живет еще хуже и под невероятным гнетом буржуазных СМИ и самих представителей буржуазии. Итогом этой идеологической работы и принуждения, в частности, стали колоссальные человеческие потери СССР в Отечественной войне 40-х годов двадцатого столетия, несопоставимые с потерями прочих стран, участвовавших в войне. Отделяя благопослушных граждан от «диссидентов» при помощи тюрем и культивируемого общественного презрения, фактически объявляя религию вне закона, поощряя принуждение и физическое устранение неугодных элементов общества при одновременных и последовательных действиях, направленных на убеждение населения в справедливости и гуманности политического строя, власть в итоге добилась только раскола в умах людей, когда стали существовать две параллельные культуры: официальная и т.н. «кухонная», частью которой и были в первую очередь диссиденты, а после – и основная часть населения. Таким образом, патриотизм тоже был как бы разделен на два формата: официально закрепленный и неофициальный, относящийся не к стране и не к политическому строю, а к народу, терпящему историческое бедствие. Понятие любви к родине фактически отошло далеко на задний план, а понятия уровня жизни, гражданских свобод и свободы личности (что бы это ни значило) заняли главенствующие позиции, ожидая благоприятного момента для реализации, отчего перестройка Горбачева и последовавшие за ней перемены в жизни страны имели поначалу такой успех у граждан. Фактически самосознание и патриотизм приобрели оттенки социальности, а не идейности, как было прежде.

По этой причине в РФ и странах СНГ до сих пор патриотизм является социальным и не имеет непосредственного отношения к стране как государству и как к власти. Отголосок этого мы видим в негативном отношении большинства к армии, к органам правопорядка и судебным органам, к целому блоку СМИ, к властным и бюрократическим структурам и т.п. как к общественным институтам. Население физически отделяет действия власти от жизни народа и, прежде всего, от социальной стороны этой жизни, почему многие инициативы политических «центров» не вызывают поддержки граждан и представляются негативными. При этом те же граждане, с теми же социально-патриотическими установками, занимая место в перечисленных государственных структурах, опять же формально подчиняются власти и как бы следуют букве закона, а на деле нередко саботируют центральные инициативы, полагая, что в общесоциальном ключе эти инициативы почти ничего хорошего не сулят, и куда надежнее заботиться о собственном благополучии, чем на совесть исполнять взятые на себя обязанности. Иными словами, патриотизм, основанный на лжи и принуждении, трансформировавшись вместе с трансформацией государства, выродился в известный ранее официальный и социально-народный с признаками напрасного ожидания и надежд, которым сбыться едва ли возможно.

Теперь, естественно, необходимо перейти к социальному патриотизму, который, очевидно, основан на уважении к стране, как к структуре, которая, по большей части ориентирована на наиболее широкие слои населения. Примеры такого патриотизма мы можем увидеть в ряде европейских стран (Швейцария, Швеция, Норвегия, Франция и т.д.) и в США, где отношение к власти, правоохранительным органам и армии, в основном, является позитивным и поддерживается населением без особого участия правительства, поскольку граждане преимущественно понимают, что эти структуры охраняют и развивают именно социальный аспект проживания в стране, составляющими которого являются уровень жизни населения, налоговая и юридическая политика, включающая взаимоотношения с эмигрантами, и т.д., и волнения и недовольства в таких странах чаще всего имеют именно социальный характер, направленный на улучшение социальных гарантий и свобод или на их защиту.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что патриотизм (от греческого πατρίς — отечество), как «социальное чувство, содержанием которого является любовь к Отечеству и готовность подчинить его интересам свои частные интересы» (цитата с ресурса http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%BE%D1%82%D0%B8%D0%B7%D0%BC), наиболее гуманно и позитивно для жизни общества проявляется тогда, когда направлен именно на социальный аспект и выступает в качестве саморегулирующего инструмента внутренней жизни государства. Следовательно, и проявляется он наиболее нравственно и жизнеспособно. А значит, и государство, в основе которого лежит патриотизм такого рода, наиболее жизнеспособно.