Жил Гу в Сисяне, что под Чанчжоу в селе не близком,
Раз вечером, уж солнце село, шёл он по предместью,
И попросился на ночлег в монастыре буддийском,
Из всех монахов оставался лишь один на месте,
Сказал он: «Похоронную мы службу совершаем
Сегодня вечером в одной семье, вы проходите,
Послушники уж там, покойного мы отпеваем,
И я туда иду, а вы за храмом поглядите».
Гу согласился, запер двери храма, задул свечи,
Лёг и уснул, когда же третья стража наступила,
В дверь кто-то постучал, бубня какие-то там речи,
- «Кто там»? – спросил Гу и зажёг свечу, тьма отступила.
- «Я – это, Шэнь Дин-лань, - ты вспоминаешь ли о друге»? –
Ответил голос, они старыми друзьями были,
Но вот прошло уж десять лет, его похоронили,
Не стал Гу открывать дверь, так как в страшном был испуге.
- «Не бойся, - тот сказал, - ведь у меня есть порученье,
А не откроешь, выломаю двери, стану бесом,
Я ведь твой друг, и связаны мы оба интересом,
Я до сих пор к тебе храню ещё расположенье».
Хотел открыть Гу двери, стук паденья вдруг раздался,
Как бы на землю кто упал, со стороны той внешней,
Гу свечку взял, за дверью человек лежать остался,
Промолвив: «Я не Шэнь Дин-лань, а только что умерший,
Жена-злодейка отравила меня ночью ядом,
Назвался другом я, чтобы привлечь вас его видом,
Хочу просить вас, как отправлюсь я к Владыке ада,
Чтоб сделали известной людям вы мою обиду».
Но я же не судья, как я могу помочь вам в этом?» -
Спросил Гу. Тот ответил: «Доказательства на теле».
- «А тело где?» - «Иди сюда, я у двери раздетый,
При свете не могу я говорить об этом деле».
И в тот момент снаружи стук и голоса раздались.
Гу открывать пошёл, это вернулись в храм монахи.
- «Когда над мёртвым мы читали сутры, - сказал в страхе
Один, - труп вдруг исчез, поэтому мы испугались.
Прервав чтенье сутры, сразу мы сюда вернулись,
Таинственным там образом вся служба получилась,
А возвращаясь, мы о тело пьяного споткнулись».
Тогда Гу рассказал им всё, что в храме с ним случилось.
У входа труп монахи факелами осветили,
Увидели, на нём из всех отверстий кровь сочится,
Решили, что он дома мог лишь ядом отравиться,
Властям всё доложив, тем истину восстановили.