От Ю. Нагибина. Четвертая симфония. Размышления.

Всему на свете можно найти объяснение. Вот, например, моему неприятию творчества Юрия Нагибина.
Он был для меня в своё время халтурщиком, ибо писал нечто глубоко советское и нечестное при этом. Позже нашла его собственное высказывание об этой части творчества, он так и звал её, «халтура». И объяснял, что именно за это давали деньги, и за них можно было купить разные приятные вещи, и домашних это радовало….
Допустим. Потом пришло время его дневника. Ей-Богу, это было ужасно – не меньше, чем «халтура», ибо халтура была хотя бы гламурной. Это же было злобно, грязно, просто невозможно. Ахмадуллина – «засранка» и «чесотка», Галич – наркоман, непризнанный рекордсмен книги Гинесса по инфарктам на передозировке, Окуджава – практически бездарь, которого надо было после провала опаивать коньяком, чтоб не скатился в депрессию, Рождественский – наивный тупица… Моё сознание, даже постперестроечное, не могло с этим смириться. Я не смогла уступить ему хотя бы Беллу… Я любила ее творчество со всей страстью души в подростковый период, и очень долго после она была частью сердца. Я слышала собственное чтение ее стихов, я любила это завывание, этот неповторимый язык, этот облик маленькой милой девочки. Я не могла вымазать сердце в грязи, и выжить после этого…
С тех пор я постарела и поумнела. Я больше не пытаюсь судить великих – с какой стати? А ведь именно это и делаешь, веря или не веря в их проступки и грехи. Я оставляю это в стороне, и прошу Господа, когда придет час, пощадить и меня, как я щажу великих. Не надо трепать мое имя, не надо знать моих грехов. Читайте мои стихи и прозу, судите моих героев. Судите мое творчество. Но не меня и мою жизнь.
Вот с этой мыслью я взяла том Нагибина в руки. «Когда погас фейерверк». Вот это - оказалось очень интересным, а также живым и сердечным… Мои стихи – по рассказу.
Четвертую симфонию Чайковский посвятил Надежде фон Мекк. К ней он обращался в денежных своих затруднениях, он писал ей, когда был в депрессии, когда его не признавали слушатели. 1200 писем! Нет, конечно же, они не любили друг друга…







Веселье в оппозиции к печали,
Смех к плачу, пенье – к тишине…
Жизнь – к смерти. Что внутри
– к тому, что есть уже вовне…

***

Четвертая симфония. Чайковский.
Есть глас судьбы. Есть грёзы.
Судьба - немилостива и глуха.
Веселье есть. Горчайшие есть слёзы…

***

Фон Мекк его любила. Ещё как!
Прочтите письма – женщина открыта.
Любил ли он? Понятно, что «не так» …
Не телом. Нет, не досыта. Да, скрыто.

***

Два друга, два несчастья. Две беды.
Один, - что женщину любить не может.
Другая – восемнадцать раз уж мать,
Ей тело предложи, - разложит и обгложет…

***

Но лет тринадцать в переписке,
Что ни день. Всё сокровенное
Рассказано, разлито…
Как драгоценное вино –
вдвоём распито…

***

Душа к душе, и чувство – к чувству…
Каково! Ни разу увидаться не спешили…
Телами мимо раз за разом проходили!
За каждый вздох страданьем заплатили.

***

А что ж симфония? Она о том,
Что дух захочет – превозможет,
Всё то, что телом нам дано…
И любим душами, а не телами.
(Коль тем и тем – вдвойне вдохновлено!)

***

Но не грусти, дружок, когда тебе – не дали.
Иди туда, где есть веселья глас.
Есть там, кто захотел, – и спас.
И луч НАДЕЖДЫ – он ведь не погас…

***





PS.

В Лесковацкой Мораве
(где мне приходилось бывать),
Был обычай, теперь уже, верно, забытый…
Будет петь при выносе гроба мать,
У которой уже умирали дети…
Пусть сквозь слёзы,
Но лёгкий, приятный мотив,
И – не плакать, руки сцепить,
И не плакать!
Такая задача, - себя веселить,
В броню заковать сердечную мякоть…
Четвертая, ты – на разрыв души.
Всё внутри умирает,
Но ты – веселишься!
Грёзой и лаской странной любви
Вот уж два века –
Над миром струишься…


                                       ***