СОВСЕМ ОБОРЗЕЛИ

.


СОВСЕМ ОБОРЗЕЛИ

        На улице ко мне подошёл человек и ни с того ни с сего, ни к селу ни к городу, с бухты-барахты, совершенно немотивированно выпалил на едином дыхании:
        — А вот они, эти артисты и певцы, я вам скажу, уже совсем вообще. Развелось их сейчас, как собак нерезаных, и они уже совсем оборзели, рассобачились.
        Живут себе сейчас уже как боги — в полной роскоши — и квартиры у них есть, и дачи, и машины, и ещё другие дачи за границей — настоящие хоромы. И многие там и живут за границей, а сюда приезжают только, чтобы денег срубить, потому что там их никто не слушает. А наши люди-простачки приходят на их концерты и отстёгивают свои рубли, и этим они и кормятся. Потом рубли меняют на доллары и снова опять к себе туда на заграничную дачу.
        И вот, спрашивается, чего им ещё не хватает?
        Катаются себе, как сыр в масле.

        А всё равно им чего-то не хватает — любовь и счастье им ещё, видите ли, нужны. Только об этом и поют, и говорят, и стонут. Все песни только об этом — о любви и о счастье. Счастье, видишь ли, им подавай. А попробовали бы они за станком постоять или кувалдой помахать, или шпалы всю смену поворочать, или бетон помешать — пять замесов в смену, десять замесов в смену — так никакой любви и счастья им уже и не захотелось бы. Только о том бы и думали тогда, как бы поскорее домой добраться, пожрать и бухнуться в постель, потому что завтра снова в пять часов утра вставать и к семи на работу.
        Но в пять утра они не встанут и к семи на работу не пойдут, потому что пьют и гуляют на вечеринках до утра и просыпаются только вечером.
        Ба́ри, понимаешь ли, какие нашлись, разнежились уже до невозможности.


        Или вот ещё что.
        Бывает иногда — крутишь, крутишь то радио, чтобы что-то послушать, а там ничего хорошего нет — по всем каналам, по всем станциям только иностранная музыка с неизвестными, незнакомыми, непонятными словами. Хорошо бы ещё, если бы хотя бы мелодия какая-то была или голос, пусть даже непонятный, но красивый — так нет же — сплошные дикие крики и стуки, и стоны, и завывания, бесовство то есть. И вот тогда получается, что лучше уж слушать радио «Шансон» — там хоть мелодии не всегда красивые бывают, а часто только простое бреньканье на гитаре и хрипы, самодельная, самопальная музыка, зато нет неизвестных иностранных незнакомых слов. Там все слова — наши.

        Ведь правда же это хорошо, когда все слова наши?

        Он обратил этот вопрос ко мне.

        Я ничего не ответил, а только удивлённо смотрел на него.

        Но он не отставал и снова повторял и повторял:
        — Правда, что всегда лучше слышать наши слова, чем иностранные? Правда? Правда? Ведь правда же?
        — Да, правда, правда, — ответил я, чтобы отвязаться.

        Он успокоился, улыбнулся и, довольный, отошёл.


        Потом вернулся, вытащил из сумки бутылку водки и стаканы, поставил их на витрину и сказал: «Давай выпьем».
        Я отказался.
        — Ну, тогда и я не буду. Потому что пить одному — это уже не пьянство, а алкоголизм, что гораздо хуже. Так один врач по телевизору сказал. А я же ведь не алкоголик.
        Стоявший рядом неподалеку человек со страждущими глазами подошёл, дёрнул его за рукав и сказал: «Давай со мной. Я тоже не алкоголик, но всегда готов».
        И они отошли и удалились в кусты.


        Через полчаса оттуда раздались пьяные песни — "Ой цвела калина в поле у ручья, парня молодого полюбила я", "Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка тёмная была́" и выкрики — «Всех расстрелять!»
        Милицейский патруль, в это время проходивший по аллее, тут же повернул головы в их сторону.


        Вскоре их обоих вывели и повели, повели...

_______________________________