АНДРЕЙ РУБЛЁВ – сиянье русского инь-яня.

АНДРЕЙ РУБЛЁВ – сиянье русского инь-яня.

Если забредет кто нездешний –
Поразится живности бедной,
Нашей редкой силе сердешной,
Да дури нашей злой заповедной.

Александр Башлачёв «Некому берёзу заломати»

На этот фильм наверняка есть сотни рецензий. К счастью, я их не читал, поэтому о своём любимом фильме могу сказать своими словами.

О чём, собственно, фильм?

Он состоит из нескольких глав или разделов. И это отнюдь не биография художника.

Если сформулировать одной фразой, то это фильм о ярчайших звёз-дах на чёрном небе русского средневековья.

О чём ещё?
О добре и зле, о зависти и ненависти, о народе и власти, мнящей себя за верховный суд.
О гордыни и покаянии, о правде, правдой не являющейся, и о негероиче-ских героях.
О русских самородках и об окружающем их болоте, которое многих и поглотило.
Об озарениях, свойственных не всем подряд, а истинным талантам и ге-ниям.
И, конечно, о праве художника на свободу творчества. Свободу и от вла-сти и от догматов.

Уже в прологе (тут можно снять шляпу перед оператором, он, как всегда, у Тарковского, великолепен) мы видим безнадёжную борьбу самородка-воздухоплавателя и болота в лице княжеской власти.
«Низзя!».
Не должен человек летать ако птица. Но ведь так хочется. И, главное, можется. И летит, летит, заранее зная все возможные последствия.
Ну, а приземлись он благополучно, что - стал бы русским Монгольфье? Нет, скорее всего было бы как в «Иване Васильевиче…»: «Я его на бочку с порохом посадил, пущай полетает». Наверху (том верху, что внизу) решили –«низзя», значит «низзя».

В главе «Скоморох» все слито – смех и горе. И что-то «Солярисное» есть в сцене, где герой Ролана Быкова выходит под струи дождя И, пока часть се-ла смеётся над прибаутками скомороха, во дворе под дождем, перепившиеся брагой мужики пытаются уделать друг дружку огромными жердями. Но ко-гда по доносу Кирилла княжьи дружинники забирают скомороха, все либо отводят глаза, либо опускают их. Никто слова молвить не смеет. И только один из перепившихся, потерявший страх мужик безнадёжно пытается дос-тать жердью княжьего дружинника.
И падает мордой в грязь.

В «Феофане Греке» показана зависть, аж прущая из соратников Рублева. Как же, Феофан выбрал Андрея, а их не удостоил. Да только Данила отход-чив: «Рад я за тебя… Иди в Москву. Пиши. И мне гордость будет».
А Кирилл гордыню перебороть не может и начинает братию в корысти обвинять, да всю правду о ней говорить. Да только правдива ли его правда, если он столько лет её знал, а заговорил, когда гордыня и зависть одолели?
«Не дал бог таланта. И счастлив я, что бездарен и потому только честен я и перед Богом чист!».
И, как заключительный аккорд главы, бьёт Кирилл ни в чем не повинно-го своего пса со злости, которую на людях выместить не может.

Главу «Страсти по Андрею» сколько ни смотришь, всё что-то новое в диалогах находишь, либо забытое вспоминаешь.
«Есть, наверное, такая болезнь, что человек врёт, врёт и остановиться не может».
«Ты мне скажи по чести: тёмен народ или не тёмен?
Тёмен. Только, кто виноват в этом?
Да по дурости собственной и тёмен».
«А похвалы? Вчера хвалили, завтра ругают, а послезавтра забудут».
«Все глупости и подлости род человеческий уже совершил. И теперь только повторяет».
«Если бы Иисус снова на землю пришёл, его бы снова распяли».
«Если только одно зло помнить, то перед Богом и счастлив никогда не будешь».
«Продал Иуда Христа, а вспомни, кто купил его – народ».
«Людям просто почаще напоминать надо, что люди они. Русские. Одна кровь, одна земля».

Глава «Праздник» полна языческого, в чем-то мистического, очарования.
«Какой же грех? Сегодня такая ночь. Все друг друга любить должны».

Глава «Страшный суд» – вдвойне Страшный суд. Тут и метания Рублёва, что концепцию росписи выработать не может, и расправа князя над камнере-зами, дабы брату в Звенигороде краше храм не построили. И если итальян-ские архитекторы строили от Рима до Львова и Петербурга, то наши при жи-вых глазах и до соседнего города не добрались. Власть да зависть в совокуп-ности страшны.

Глава «Набег».
Лживые клятвы и извечные княжеские междоусобицы.
«Братцы, что же вы? Мы же русские! Я же тоже!
Я покажу тебе сволочь владимирская!».

«Русь, Русь – всё-то она, родная, терпит. Всё вытерпит. Долго ли так бу-дет, Феофан?
Не знаю, всегда, наверное».

«Ничего нет страшней, когда снег в храме идёт».

И гуляет иго по стране и смеётся, мол вы сами, без нас, друг друга по-убиваете.

В главе «Молчание», как, впрочем, и во всём фильме, не готовые фразы – ответы и наставления (как у Конфуция и Сирахова), а поиск ответов, поиск смысла жизни, поиск в творчестве.
Бесконечность поиска. И неизбежность покаяния и отчаяние непосиль-ности. Или видимой непосильности.
«Не могу я более грешить изо дня в день, а без этого нельзя в миру».

В завершающей главе «Колокол», кроме темы сына колокольного масте-ра (а по сути темы прихода удачи не ко всякому, а к тому, кто душой болеет за дело своё), звучит вновь тема покаяния и, главное, неправомерность та-ланта – талантом своим пренебрегать, хоть бы и ради целей, которые на сей момент высшими кажутся.
И говорит бесталанный Кирилл Андрею: «Страшный это грех – искру Божью отвергать. Ты что, хочешь в могилу свой талант забрать?».
И уходит Андрей расписывать Троицу, забрав вместе с собой и сына ко-локольного мастера. Один колокола лить, другой иконы расписывать.
И поныне видим и слышим мы итоги оного.

Но среди всех ролей фильма меня больше всего поразила маленькая, и одновременно великая, роль Юрия Никулина.
В первой серии слегка придурковатый служка, или ключник, смахиваю-щий на шута. И во второй, пытаемый татарами, кричащий, но не выдавший золотой казны.
Во многих фильмах герои угрожали своим врагам смертью или разру-шениями, но ни в одном не довелось мне увидеть столь страшной угрозы – угрозы созиданием. И понимают это татары. И страшно казнят казначея.
«Помяни слово – не будет ноги татарской на русской земле… А вы уйдё-те, а мы опять всё построим».
Именно так, и никак иначе.
Угроза – созиданием... и она же – бессмертием народа.

Народа, который, надеюсь, ещё многие десятилетия будет смотреть фильм замечательного режиссёра Андрея Тарковского, созданный не в самое благоприятное для творца время.
Один из самых русских фильмов. На все времена.

Андрей Гаращук 15 июня 2011 г.