"РОЖА"

- Ну пойдем же, пойдем.
Она тащит меня за руку.
- Пошли, ну ты чего?..
Я не спускаю глаз со сцены; через десять минут должен выступать мой кореш – Костик. Пропускать не хочется, в конце концов, я здесь по его приглашению. Но девица настойчива.
- Идем! Ну ты чего? Музыку сюда пришел слушать?..
- Вообще-то да… - она не слышит за металлическим гитарным ревом. И тащит меня. По правде говоря, она ничего, очень даже. Кудрявенькая, симпатичная. Как вот только ее зовут?..
- Так. Или мы идем наверх, или мы прощаемся – встает руки в боки. Маша, Оля?..
- Наверх.
- Уверен? – смотрит прямо в глаза. Света? Катя?!
Знойно улыбается, развязно целует меня в губы. Вкус перегара, курева и мятной жвачки. Шершавый влажный язык ее дает понять, что девица не из робкого десятка.
- Тогда идем. – ловлю себя на мысли, что довольно откровенно ее обнимаю.
Мы идем наверх…

Немало времени прошло с тех пор, как я в клепаной косухе не по размеру совсем мальцом пришел сюда впервые. Сейшны, рок-тусовки, концерты – всем этим я переболел в пору моей лихой бесшабашной юности. С одиннадцати лет втянувшись в эту молодежную среду, я в тринадцать впервые попробовал портвейн, а в четырнадцать лишился девственности. Здесь это было нормально; и из лихого, всех забавлявшего мальца я очень быстро превратился в своего. Пил пиво и драпал от патрулей наравне со всеми.
Естественно, что для меня Рогозинский ДК – в народе, РОЖА, - был более, чем просто местом тусовки. С каждым углом здесь, с самим воздухом этого дома у меня была связана масса воспоминаний. Часть закоулков я исследовал, ползая в пьяном угаре, где-то даже блевал. Самые темные места исследовал не один – в сопровождении девчонок… Поэтому, что значит «Пойти наверх», я знал точно – получердачное помещение на верхней площадке лестницы было самым темным и самым укромным местом. Там можно было не бояться чужих глаз. А валявшийся там спокон веков разнообразный хлам позволял находиться там одновременно трем-четырем парам без риска помешать друг другу. Поднимаясь наверх, пара ставила на первой площадке пустую бутылку из-под пива. Это означало, что одно место занято. Если на верхней ступени стояли 4 бутылки, это означало, что свободных мест нет. И когда Ксюша (или Юля?) поставила бутылку на верхнюю ступень, я знал, к чему это. Я был знаком со всей жизнью этого места и этого мира – я видел и знал все, что можно было здесь видеть и знать. Не знал я одного – что случаются порой в жизни удивительные метаморфозы…

Что-то происходит на концертной площадке. Мы настораживаемся. Нет-нет, крики и гвалт продолжаются. Но чего-то не хватает. Музыка замолкла, как это бывает в интермедии между группами, но теперь ее нет СОВСЕМ. Это заметно. Кроме того снизу не проникает слабый, желтоватый и четко видный в поднятой пыли свет. Нет света!.. В кромешной тьме мы пытаемся сообразить, что произошло, и что делать. Вера (или Валя?) слезает с меня, мы начинаем судорожно одеваться. Я свечу телефоном. Совместными усилиями находим ее белье. У меня над ухом пропитый голос хрипит «Что случилось?», сзади кто-то тоже пытается одеться. В воздухе ощущается опасная смесь нервозности с весельем. Мы слетаем вниз, на концертную площадку, освещенную сотнями зажигалок.
- Как романтично. – Она сладострастно улыбается, обнимает меня крепче. Волосы ее растрепаны просто безобразно. Судя по тому, как на ней сидит блузка, у нее расстегнут бюстгальтер. Как же тебя, черт подери, зовут?! Настя? Марина?..
- Красиво. – Я улыбаюсь в ответ.
Электричество отрубилось. Почему отрубилось, и надолго ли – никто не в курсе. Народ тем временем скучать не желает, и на сцену буквально водружают, словно статую на постамент, нетвердо стоящую на ногах фигуру с перетянутой банданой копной волос.
- БУБЕН! БУБЕН!.. – скандирует зал.
- Бубен? – смеется Лера (или Дина?) – Чего вы от него хотите? Он на ногах не стоит! – Смеется, смотрит на меня, целует. Долго глядит прямо в глаза. – Смотри. Что сейчас будет…
Бубен между тем, превозмогая алкоголь и пространственную дезориентацию, по косой параболической орбите ухитряется с разгону вписаться в узкий проем между осветительными фермами и ударной установкой, чем вызывает в толпе рев восхищения. В темноте за барабанами долго происходит какая-то возня, пока, наконец, пара блестящих палочек не начинает порхать над тарелками. Толпа издает дикий вопль. Я прихожу в оцепенение – это, без сомнения, Бубен. Он, спьяну едва стоящий на ногах, дает концерт на ударных за весь симфонический оркестр: сбивки, переходы, триоли – это настоящий виртуоз. Правду говорят – мастерство не пропьешь!
Мы слушаем стоя, она все крепче обнимает меня. Наконец, кладет голову мне на плечо. Запах ее не изменился, но почему-то теперь кажется приятным. Я непроизвольно целую ее в макушку…
Бубен играет минут десять, пока в ответ на восхищенный вопль во время затянувшейся паузы кто-то не сообщает, что Бубен отрубился. Толпа одобрительно ржет. Героя выносят из-за барабанов под бурные аплодисменты.
За ним к установке подтягиваются барабанщики попроще, воспользовавшись возможностью продемонстрировать индивидуальное мастерство. Нам больше неинтересно, мы спускаемся вниз. Выпив пива при свечах в прокуренном баре, мы вновь поднимаемся на площадку. Кристина (или Лена?) предлагает вновь пойти наверх, завершить начатое дело. Я не против. Но в это время происходить нечто совсем неожиданное.
На сцену взбирается очередное нетрезвое тело и, перекрывая гул толпы звонким тенором, начинает петь. Все прислушиваются. По-моему, это Сивый – солист знаменитой в городе панк-команды «Депрессивный Крекер», где играет мой Костик. Но что поет этот тип…
«Ой, то не вечер, то не вечер! Мне-е малым-мало-о спало-о-ось…»
Сперва все в замешательстве, затем, опомнившись, множество народа на площадке подхватывает песню.
Отключенный по каким-то причинам свет оставил рок-концерт начисто без аппаратуры, рабочими из которой остались только барабаны. А изрядно надоевшие всем за сорок минут барабанщики были отогнаны от инструмента летящими пивными бутылками. Но душа просит праздника. Черт подери, просит! И вот я вижу на сцене начисто пропитого и проколотого панка, ревущего во всю глотку русские народные песни. И вот уже целый хор голосов вторит ему. Причем, хор получается очень даже неслабый. Голоса слышатся уже снизу, из бара…
Вслед за казачьей притчей вспомнили «Ой, мороз-мороз», «Отговорила роща золотая», «Ой, при лужку...» - народные, казачьи песни и романсы. Кто бы мог подумать, что в такой обстановке я когда-нибудь услышу такое!..
Бригада на сцене становится все больше и больше, народ прибывает из бара, все собираются на площадке, вокруг становится все теснее. Кто-то обнимается, многие берутся за плечи, за руки. Словно все здесь давно знают друг друга. Словно здесь собрались и весело нажрались по этому случаю старые и добрые друзья. Нечто далекое от тяжелого металла, диких децибел и пива объединяет присутствующих здесь людей - нечто более важное, несравненно более глубокое и живое. Отзвуком прошлого, эхом неубиваемой и непропиваемой народной гордости и единства всплыли из подсознания слова наших русских песен. Песен, впитанных всем существом вместе с молоком матери. Я не знаю, откуда я помню эти песни, я никогда их не любил и не учил. Но я знаю и подпеваю. И всем нам весело и хорошо. «Ты добычи-и не добъе-о-ошься, черный во-орон, я не тво-ой!..»
В зале вспыхивает свет…

Позже я узнал от старожилов, что электричество в РОЖЕ отключалось за всю историю один единственный раз – как раз когда мне довелось быть там гостем. Этот случай еще долго смаковали все городские газеты, так что авария на подстанции послужила нашему ДК неплохой пиар - кампанией. Еще я узнал, что Сивый скололся и умер от передозировки буквально полгода спустя. Костик в это время был уже в армии. Выступления их группы я, кстати, так и не увидел – девушка увела меня к себе. Ее имени я, увы, так и не узнал…