Ничей.

Пономаренко Елена.

Ничей.

Танюшка, опаздывая на работу, мельком глянула на часы из окна троллейбуса. Часы на башне показывали без десяти девять. Опять нагоняй получу, но с окраины до города невозможно доехать вовремя.
"Мерседеса" у неё не было, машины у знакомых были припаркованы на зиму и надеяться на них было ни к чему, хотя летом её довольно часто подвозили друзья. "Но то было летом, до лета ещё далеко", – так в автобусной суете рассуждала Танюшка, пока взгляд её не упал на сидевшего перед ней мальчика.
Ребенку, по всей видимости, было пять или шесть лет. Внешность у него соответствовала маленькому старичку: плотно, почти на глаза надетая, вязаная шапочка, плечики сутуло сгорбленные, пальтецо, из которого он давно вырос. Все подчеркивало убогость его одеяния. Но больше всего бросался и западал в душу взгляд ребенка. Такая великая печаль была в его глазах, такая невысказанная боль.
Кондуктор через каждую остановку его спрашивала:
– Тебе далеко ехать, своей остановки не проедешь? – вопросы были вроде бы участливые, но мальчик сидел молча, не поднимая на неё головы.
Танюшка продвигалась к выходу, неожиданно почувствовала, что её сумочку кто-то оттягивает вниз. Танюшка по инерции посмотрела, ища глазами вора, но увидела руки того самого мальчика, он взялся за ремешок сумки и опять печально оглядел её.
Она, не зная, что делать: сопротивляться или нет, немного встревожилась. Если мальчик вор, то почему так открыто: рванул бы ремешок и убежал, а он, наоборот, крепко вцепился в сумочку. Прокручивая все это, Танюшка наклонилась и спросила:
– Ты что хочешь, малыш?
Мальчик вздрогнул, но руки с ремешка сумочки не убрал, так они и вышли вместе на остановку.
– Есть хочешь? – опять спросила Танюшка.
– Да, – тихо прошептал "маленький старичок".
– Ты чей?
– Ничей, – ответил он.
– Нет, подожди, друг, у каждой девочки и у каждого мальчика есть мама, папа. Они уже ищут тебя повсюду, – медленно, как бы объясняя, начала Танюшка.
– Возьми меня к себе!
От неожиданности Татьяна растерялась, повернула мальчика к себе, села перед ним на корточки, так что теперь её глаза и глаза малыша встретились.
– Ты это серьёзно? – запинаясь через каждое слово, проговорила Татьяна, видя, как у мальчика, показались слёзы.
– Ты только не бросай меня, пожалуйста, тётя! Я тебе все буду делать: хочешь, за вином пойду, хочешь хлеба куплю, хочешь, обувь по утрам буду чистить? А спать могу в ванной, в сарае, где скажешь, – и он стремительно обхватил колени Татьяны, уткнувшись носом в её юбку.
Танюшка не в силах была двинуться дальше. Что это? Страшная правда беспризорного мальчишки? Его боль? Чувство вызвать сострадание или детский порыв откровенности? Как среагировать, как правильно поступить?Смятение охватило Татьяну...
– Малыш, пойдём, поедим пельмешек и всё с тобой тогда обсудим! – опять наклонилась Татьяна к ребенку.
– Ты накормишь меня и бросишь? Или просто оставишь меня там, чтобы уйти, – и он ещё сильнее обхватил её ноги.
– Тебя как звать, малыш?
– Стёпа, наверное.
– А почему наверно, ты что, не знаешь?
– Так называл меня дядя Толя, я у него неделю жил в Сосновке. Мы с ним ещё на поезде домой возвращались. А в пятницу тётя, которая приходила к дяде Толе, меня выгнала, сказала, чтобы я уходил. И дядя Толя не возражал.
– Он родственник твой? – попыталась найти истину Татьяна, но малыш прервал её.
– Он хороший, только пьёт очень, покушать мне давал, я у него в сарае жил с курицами, там тепло, только вот у него петух злой, он больно клевался.
Танюшка взяла на руки малыша, открывая дверь "Пельменной". Стёпа вцепился в неё ещё сильнее и был похож на брошку, неудачно подобранную к платью. Смотрел на Татьяну глазами, нет, глазищами, полными страха, боли и печали.
– Нам две порции, – сказала Таня, протягивая деньги продавцу. Они так странно смотрелись вместе: разодетая молодая мама и заброшенный грязный ребёнок.
Танечка опустила свою ношу на стул, пошла через весь зал к раздатке. Степа стремительно схватил вновь её сумочку, прижался и ней, улыбаясь. Зная, что без сумки эта тетенька никуда не уйдет, а, значит, не оставит его здесь одного, как это делала тётя Люда, тётя Катя и многие другие, его бывшие знакомые.
Танюшка возвращалась, постукивая каблучками.
– Сумку отдай, кушать будет неудобно, – проговорила Таня малышу Стёпке.
Но тот как будто бы не слышал, что к нему обращались, вцепился в сумочку ещё сильнее.
– Нет, друг, так не годится, садись хорошо. Давай её сюда.
Малыш, поглядывая то на еду, то на неё, отдал сумку. Он видимо, давно не ел, а от пельменей исходил вкуснющий дух. Медленно протянул ей сумочку, сам взял в руку ложку, почему-то в левую.
–Тебе что так удобнее кушать?
– Ага, – ответил Стёпка, проталкивая по два пельменя внутрь.
– Давно не ел, Стёпа?
– Очень, очень давно не ел. Завтра с тётей Людой ел пряник и чай.
– Вчера может быть? – улыбнулась Татьяна, глядя на малыша.
"Интересно, кто его родители, где он живет? Куда я теперь с ним? Надо в милицию отвести или нет. Вообще не знаю, что в таких случаях делается?" – все эти вопросы-ответы не давали ей покоя.
– Я от тебя не уйду, – поймал на ходу Танюшкину мысль малыш.
– И что же я буду делать с тобой? – задала она вопрос одновременно себе и Степке.
И как бы отвечая на него, вдруг неожиданно предложила Степке:
– Поехали к моей бабушке, ты знаешь, Стёпа, какая она добрая хорошая? Согласен?
Мальчик недоверчиво посмотрел на неё.
– А ты будешь приходить ко мне?
Танюшка протянула руку, чтобы погладить ребенка по вихрам, он поймал её ладонь и прижал её к своим губам. Подержав минуточку, опустил. И они вдруг оба заплакали: первая от сострадания, второй от жалости, что эта тётя не его мама.
Таня привезла его к бабушке, рассказала ей его историю.
Анастасия Петровна согласилась оставить ребёнка у себя. А Танюшка завтра должна была заняться «выяснением личности», так это называется на сухом казенном языке закона. – Кто он, откуда, чей?
Мальчика искупали, напарили в бане и уложили спать. Он уснул сразу же, как только коснулся головой подушки. Спал очень беспокойно, постоянно вскрикивая, вздрагивая во сне, видимо, снились сны о прошлом, таком грустном и невеселом в пять с небольшим прожитых лет.
– Если детдомовский – добьюсь опекунства. Если есть родители – добьюсь лишения их родительских прав. Все равно оставлю его себе, – рассуждала Танюшка, ложась спать. Ещё и ещё раз, подоткнув сползавшее одеяло с кровати, на которую уложили Степку. Ночью Степка подошел к Танюшкиной кровати, сел на уголочек матраца.
– Ты меня не выгонишь? Не отдашь? – проговорил в темноту Татьяне Степка.
Танюшка проснулась, поцеловала его подвигаясь.
– Ложись, вместе теплее будет. Спи, мой хороший. Спи, ночью детки должны спать и ни о чём не думать...