Мачеха и смерть

Олег Яненагорский
Отрывок из неопубликованного интервью

- Мой юный друг, предлагаю изменить темы интервью, и поговорить о смерти…
Такими словами встретил меня на пороге своей квартиры старый литератор. При словах о «юном друге» я мысленно усмехнулся – мне пошел 61-й год, какая уж тут юность. Но для моего собеседника, успешно приближающегося к своему столетию, наверное, я был именно «юношей». Старик бодрый, веселый и ни чем не походил на «старую развалину». Сегодня он был одет в красную футболку и белые джинсы. А на ногах… а на ногах ничего не было. Проще сказать, он был босой.
Мы прошли в огромный кабинет и сели в мягкие кресла возле маленького резного столика. Их хрустального графина хозяин разлил по серебряным бокалам отвар шиповника.
- Я хочу рассказать о смерти неопубликованных замыслов, поделиться скорбью о того, что не написал в молодости и уже не напишу в старости. Потому, что неизвестно, сколько этой старости осталось… «Законсервированные замыслы» погибли, как просроченные консервы, да простит меня Создатель за тавтологию. Начну свой скорбный рассказ с того, что писать я начал очень поздно – в 45 лет. Хотя, как теперь стало ясно, потенциал был, и надо было начинать еще в юности. Представляешь, я бы писал не всего 50 лет, а например, 75 или 80…
После этих слов я вежливо улыбнулся патриарху отечественной литературы. Он немедленно отреагировал:
- Наверное, думаешь, что старый пень из ума выжил и глаголет о не сбывшемся… Нет, я хочу чтобы был мой «пример – другим наука». И тебе в том числе. Не оставляйте замыслы не осуществленными – пишите, а что получиться это уже будет «другая история».
Ты знаешь, что у меня хорошая генетика, на здоровье не очень жалуюсь. И вполне может быть, что мы еще выпьем с тобой красного сухого, отмечая мой век. Но, может быть и по-другому… и я уйду, не дотянув до ста лет… Поэтому я стал готовиться к неизбежному… В архив передаю свои бумаги и фотографии разных лиц, аудио и видеозаписи. Многое я видел и во многом сам участвовал… Не мне судить, что из собранного в жизни будет важным, а что – нет. Пусть потомки через десятилетия или века сами решают эти вопросы. Каждому времени могут быть интересные… или не интересными… совершенно разные аспекты жития моего и отечественной литературы. Библиотеку я разделил в неравных долях и уже передал двум университетам. Старинные ноты подарил консерватории. Живопись и графика завещаны городскому художественному музею…
Я невольно посмотрел на книжные полки, возвышавшиеся у трех стен от пола до потолка – все они были заставлены книгами, иногда в два ряда. Хозяин перехватил мой взгляд и пояснил:
- Это мне пока для работы нужно. Отдал все, что было на даче, в гараже и в других комнатах – книги, которые ни читать, ни перечитывать не буду… не успею уже. Но ты меня не отвлекай от главного.
Итак, отдал книги, документы, рукописи… Но осталось еще очень много… как бы правильно выразиться… «нематериального»… - невоплощенные замыслы, незакрепленные воспоминания, незафиксированные идеи и мечты прежних дней… Они толпятся возле меня в ночной тиши и при дневных звуках…
Горько вздыхают ненаписанные повести, сурово хмурятся романы, оставшиеся только в планах, кривят усмешки задуманные, но не рожденные рассказы, тихо плачут три комедии, которые уже никогда не увидят свет…
Старый литератор замолчал и опустил голову на грудь.
- Но ведь Вы же написали много другого, - попробовал я утешить его, - вон целая полка книг, опубликованных в бумажных вариантах, и я уж не говорю про электронные издания, аудиокниги, телеспектакли и кинофильмы. Вам ли горевать о ненаписанном?!
- Ты не понимаешь меня, - ответил старик, поднимая голову, - не чувствуешь боли нереализованных замыслов. Душа и ум породили их, но я же и стал для них «злой мачехой», я же и погубил их. Это потерпевшие от моего расточительного поведения, от потери времени на ненужные дела, встречи, на обязательства, которые не надо было брать на себя. Да ты и сам знаешь, как это бывает – понимаешь, что тебе это не нужно, но отказать не можешь. Впрочем, иногда, кажется, что именно тебе это нужно, а потом приходит горькое осознание – «всё зря», «весь пар в свисток – а силы в песок». Если бы я хоронил каждый час потерянного времени, то могилы бы тянулись за горизонт.
Я внутренне поежился, представив такое кладбище, и ужаснулся, увидев себя в роли могильщика времени.
- Но послушайте, ведь именно Вы много лет назад при нашей первой встречи цитировали кого-то из классиков марксизма-ленинизма… ну о том, что нельзя жить в обществе и быть свободным от общества.
- Говорил. А ты – молодой да ранний - ерничал и прикалывался, что нельзя, мол, жить без женского общества. Но ты опять меня отвлекаешь от главной мысли. О женщинах мы поговорим позднее, тем более что уж мне-то есть что сказать...
Вернемся к писателям – скажу больше – к художникам в самом широком смысле этого слова, бездарно растратившим свое время. Но первый пример всего равно из истории русской литературы. Жил в начале ХХ века молодой и подающий большие надежды прозаик Александр Фадеев. Да-да… тот, который позднее стал Генеральным секретарем Союза писателей СССР, был обласкан властью, потом спился и пустил себе пулю в сердце. Кто сейчас интересуются его административно-руководящей деятельностью? Никто! Кто изучает его творчество? Никто! Потому, что время и талант он растратил на руководящую возню.
Я согласно кивнул, ибо не раз слышал горькие признания писателей о бессмысленно растраченном времени. А если честно говорить, так и сам я недалеко ушел от таких растратчиков.
Между тем, хозяин, распалившись от рассуждений, примолк, потом залпом допил отвар шиповника, и продолжил.
- Есть легенда, что английский священник Эдуард Юнг, масон и зачинатель кладбищенской поэзии эпохи сентиментализма, иногда спускался в могильный склеп, чтобы при дрожащем пламени свечи, укрепленной в глазнице черепа, записать на бумаге свои переживания. Легенда жива до сих пор. А кроме того, должен заметить, что мода на черепа в кабинетах творческих людей продержалась достаточно долго – в истории живописи тому есть множество примеров. Memento mori – «Помни о смерти» - не самый плохой слоган, и его символ дисциплинировал пишущую публику...
Жизнь писателей, и моя жизнь в первую очередь, - это огромное кладбище погибших замыслов, утраченных образов, угасших порывов духа. И когда я читаю про титанов трудолюбия - Лопе де Вега, Бальзака, Жоржа Сименона, Айзека Азимова или Крашевского - мне горько до глубины души.
- Ну, первые имена, а также про их трудолюбие и плодовитость, я, конечно, знаю, а вот про Крашевского ничего не слышал.
- Да ты вообще много о чем не слышал, - отмахнулся от меня хозяин, но потом, видимо решил просветить «юнца». - Был в XIX веке такой польский прозаик, поэт, историк, критик, журналист. Прожил 75 лет, за полвека написал около 500 томов романов, повестей, рассказов, заметок и прочего. Утверждал, что роман из 6-10 тысяч срок писал за десять дней. Собирал исторические источники, вел обширнейшую переписку, что тоже требует времени. Между прочим, - старик помолчал, а потом ехидно добавил, - на бумаге пером писал, а не на компьютере отстукивал.
- А Дюма-отец? - я задал вопрос, чтобы прояснить мнение собеседника, - он же лидер литературной плодовитости…
- Тут нет однозначности – точно неизвестно, что он написал, а что наплодили его соавторы и литературные рабы. Хотя и Дюма и сам тоже отличался работоспособностью и усидчивостью отличался...
Опять ты меня отвлекаешь! Да, к слову - плодовитые авторы, очень часто еще и переделывали черновики. А это тоже ВРЕМЯ и ТРУД. Шедевры возникают не по милости Божьей, а благодаря упорству и терпению. Впрочем, сказанное о черновиках к Сименону не относится – он ничего не переписывал. В результате бывало, что у него главный герой в начале назывался одним именем, а в конце – уже другим… И никаких исправлений своих ошибок Сименон не допускал и другим не разрешал этого делать. Но это так – к слову пришлось…
О чем я хотел сказать? А, вот… писатель, кроме личного творчества и бытовых надобностей, должен еще что-то читать и иметь время для обдумывания своих и чужих мыслей!
Ты понял, почему я говорю о растраченных и убитых часах? Пусть моя горькая участь будет предостережением для других!
- Простите, при всем уважении к Вашей позиции, и со всем интересом к услышанному, должен сказать, что история литературы полна других примеров – когда великое произведение писалось по 50 или 60 лет и оставалось незаконченным. И авторы трудились, что называется «не покладая пера». Гете писал «Фауста» всю жизнь, но так и не закончил…
- Вот-вот! Ты льешь воду примеров на мою мельницу! - вскричал старик и даже вскочил с кресла. – Великий Гете! Премьер-министр карликового герцогства, занятый ненужной человечеству административной деятельностью, с которой мог бы справиться любой болван, годы растратил на суету. И поэтому не завершил свою эпопею. И таких примеров – ТЬМА!
Эдмон Ростан хотел сделать в своей библиотеке специальную полку для ненаписанных книг. Представляешь – толстые тома в прекрасных тисненых золотом переплетах, названия на титульных листах… а внутри пустые страницы… Не успел – умер в 50 лет от гриппа… точнее – от «испанки».
Труд и затраченное время, время и труд – вот залог успеха настоящего писателя. Поэт может мгновенно уловить образ и одним махом написать стихотворение. Но у прозаика искусство рождается из сопротивления собранного материала. Настоящая проза не возникает без усилий, но для них нужно время.
- А графоманы? – я успел задать вопрос, пока мэтр переводил дыхание, - ведь они и усидчивы и плодовиты, но кому нужны результаты их труда?
- Я не о графоманах говорю, эта публика существовала всегда, а сейчас и подавно расцвела на просторах интернета. Я говорю о настоящих творцах, кому дарован огонь таланта… Впрочем, этот дар идет иногда на подсветку ресторанных столиков… Без дисциплины мысли и труда нет настоящего творчества. Флобер составлял планы своих романов по несколько месяцев – и работал ежедневно по многу часов! И закончив план, смело говорил – «Мой роман готов, остается его только написать». И начиналась трудная работа надо СЛОВОМ… Настоящее литературное произведение не подвластно смерти, но за его рождение и жизнь отвечает автор…
Мне стало понятно, что старик «сел на любимого конька» и я, спасая план интервью, попытался его отвлечь.
- Может быть, от организации труда и быта выдающихся писателей и поэтов, мы попробуем перейти к влиянию женщин на их творчество? Или поговорим о славе и бессмертии. Темы очень увлекательные, - я поспешил озвучить свое намерение, пока старый литератор переводил дыхание.
- Да, конечно, и по этим вопросам я могу говорить долго и подробно…

От публикатора. На этом фрагмент интервью, имеющийся у меня, заканчивается. Но еще не потеряна надежда, что недостающие части будут найдены.


© Copyright: Олег Яненагорский, 2020
Свидетельство о публикации №220080801740