Далекое

ДАЛЕКОЕ

Это было недавно, это было давно…
Из песни
Средняя школа №108, построенная еще в сталинские времена, возвышалась среди моря одноэтажных домиков частного сектора, словно средневековый замок среди трущоб поселян. Огороженная невысоким кирпичным забором, вместе с прилегающим к ней садом и спортивными площадками, она занимала площадь почти в 3 гектара, олицетворяя собой центр просвещения, равных которому по величине в городе не было. Школьный сторож, хромой старик, долженствующий следить за порядком после окончания занятий, все же, пускал пацанов играть в футбол, а защитить сад от незаконного сбора урожая фруктов он был просто не в силах. Я любил ходить в школу, - учеба давалась мне легко, - а школьная братия, не смотря на ее «разношерстность» постепенно становилась второй семьей. Еще бы, все мы одногодки, только начинали познавать окружающий нас мир, каждый по-своему, и он казался таким ласковым, таким открытым нашим сердцам и душам, порождая нашу бескорыстную дружбу. Рабочая окраина промышленного, провинциального города жила своей жизнью, тогда мы все жили этой жизнью: маленькие частные хозяйства, где всегда полно работы. Весной нужно вскопать небольшой огород между садовыми деревьями и посадить лук, помидоры, огурцы, а потом пропалывать его; летом - помогать отцу ремонтировать дом; осенью - собирать урожай, сгребать листья и сжигать их; зимой рубить дрова и топить печь (газа еще не было). Но, посещая жилкоповские квартиры своих родственников, со всеми удобствами, и осуществляя сравнительный анализ «цивилизаций», мы оставались приверженцами цивилизации «свой дом». Еще бы! Весной благоухающий цветущий сад с пчелами, хлопотливо собирающими нектар; летом – походы в лес, начинающийся невдалеке за яром, и на реку; завораживающие краски осеннего леса никого не оставляли равнодушными (это вам не сквер в шумном городе), а для полноты картины добавьте сбор грибов; зима с лыжными прогулками, с выслеживанием зайцев, объедающих кору в заброшенном колхозном саду. Зимой, вернувшись из школы, я быстро растапливал печь, чтобы нагреть дом до возвращения родителей с работы. Хотите верьте - хотите нет, но этот процесс я возвел в торжественный обряд: затащив в дом из сарая дрова и уголь, я накалывал щепок и запихнув смятую газету и щепки в печь поджигал их. Известное дело, огнем можно любоваться долго: подкладывая дрова, я глядел, как они, разгораясь, полыхали, озаряя комнату волшебными бликами, звучно потрескивая, окутывая меня теплом и запахом дыма, запахом родного жилья. А за окном, над черной, зубчатой полосой леса, уже тлел мутный декабрьский закат, срывался легкий молодой снежок, обещая к самому счастливому празднику года достойный зимний пейзаж.
В то время над страной развивался флаг строительства коммунизма, с христианскими призывами к обществу, но люди пережившие Вторую мировую войну и сталинизм, жили своей жизнью, отличной от лозунгов партии. А значит, в обещанную идиллию всеобщего благополучия мало кто верил, но в силу верили все. Я подрос и возмужал и здесь, исходя из своего места проживания, попал в уличную группировку, у которой, естественно были конкуренты, с неистребимым желанием полного контроля над районом города Холодная Гора. Центром соприкосновения интересов был Дом офицеров харьковского гарнизона, где в подвале здания функционировала бильярдная, а в парке – открытая танцплощадка. В парикмахерской сего заведения подстригалась вся округа, но офицеров я как-то не встречал. Понятно, что активность группировок возрастала в теплые времена года, но это не означило постоянных конфликтов: признанные «авторитеты» спокойно играли в бильярд «по-крупному» и в случае выигранной партии угощали вином своих противников; танцплощадка таяла в звуках музыки и объятиях пар. Безусловно, время от времени группировки демонстрировали свое «могущество»: до полусотни пьяных пацанов орали блатные песни, дефилируя от Дома офицеров к кинотеатру «Комсомольский-2»и обратно. Благочестивым горожанам попасть на такой шабаш чревато было большими неприятностями. Много позже, занимаясь философией, я понял, что для этих людей асоциальные поступки представляли собой своеобразный, эмоциональный праздник, разрядку в ряду обыденных житейских дней, заполненных тяжелым, безрадостным трудом. Эстетическое освоение мира посредством изобразительного искусства, театра, литературы им было просто не доступно, - их этому никто не учил, - а о конечной точке своего существования они задумывались разве что в глубокой старости или в тяжелой болезни. Ну, это еще что! Стоило возникнуть финансовой «предъяве» к бойцу противоположной группировки либо не удачный дележ с ним «дамы», сопровождающийся мордобоем, как хрупкий мир разлетался на куски: до двухсот пацанов с ножами, кастетами, велосипедными цепями, словно дикие звери уродовали друг друга. Для подавления этого безумства бросалась рота местного гарнизона и солдаты, сняв ремни, металлическими пряжками калечили всех подряд. Требовалось время, чтобы война между группировками прекратилась, до предшествующего состояния отношений. Слава богу, мы с моим другом Колькой никогда не участвовали в таких бойнях.
С Колькой я дружил с первого класса и ни разу не пожалел об этом. Общительный паренек, невозмутимо решающий житейские проблемы, с неистребимым оптимизмом, также как и я, познание единосущного мира ставил «во главу угла», не забывая о радостях в школьные деньки. Он хорошо плавал, играл в баскетбол, отлично ходил на лыжах и легко ориентировался на местности, любил природу и чувствовал ее. Открыв для себя творчество Beatles, мы в складчину купили старый магнитофон, и уж тут наступил праздник для души, более того, раздобыв адрес их ливерпульского клуба и послав в Англию письмо, мы получили цветную фотографию своих кумиров. Само собой, наш рейтинг на «балке»- своеобразном клубе фарцовщиков - резко возрос, но предложения продать фото либо обменять его на виниловый диск, присланный из США, мы гордо отвергали. Как-то незаметно освоившись, завели друзей, получающих посылки с пластинками из недоступного зарубежья, собрали внушительную коллекцию дисков и магнитных записей музыкальных групп и сольных исполнителей. Зазнайство у нас напрочь отсутствовало: было четкое понимание, что наше дефилирование в американских джинсах индиго и возможность читать журнал «Даун Бит» – это уход от советской системы, другим людям не доступный…
Однажды, ранним июльским утром, то есть в школьные каникулы, мы решили порыбачить, и заодно искупаться, насладившись нам доступной природой. Взяв удочки, сачок, наживку, бутерброды и зелень, сели в трамвай и по славной улице Свердлова доехали к трамвайному кругу, где начиналась сумская автотрасса и тропинка к реке. Как здорово беззаботно шагать по берегу реки, любуясь родным пейзажем, бесконечным движением воды и легких облачков, слышать щебетание птиц и стрекотание кузнечиков, а впереди рыбалка с другом. Тихая степная речка Уды причудливыми извивами протекала по полям за окраиной города, то разливаясь затонами, украшая берега песчаными пляжами, то сужаясь, как бы прячась в густых зарослях верболоза, ивняка, терна и высоких трав. Добравшись до заветного места, в просвете между камышами, забросили удочки, и стали наслаждаться психотерапией июльского утра, пропитанного тишиной, покоем и коктейлем летних запахов реки. Поймав пятую красноперку, мы услышали шум и увидели группу парней, устраивавших бивуак в ста метрах от нас, ниже по течению потока.
- Да это Пипс, со своей свитой! – воскликнул Коля. – Какого дьявола наш «пахан» сюда приперся?
- Бухать будут на природе, сволочи, - сказал я. – По-любому нам нужно сматывать удочки в прямом и в переносном смыслах!
- Они нас не видят, - возразил Коля, - давай еще немного поудим рыбку – клев хороший. А потом обойдем их, там выше есть узкая тропа за густыми кустами.
- Ну, ладно! Только не долго.
Без толку посидев на берегу еще с полчаса, мы собрали вещички и, нырнув в густые заросли, стали обходить пьяную компанию, чтобы добраться до трамвайной остановки.
- Смотри, а с ними баба! – прошептал мне на ухо Коля. – Не успели мы и глазом моргнуть, как пышногрудая шатенка, среднего роста в короткой клетчатой юбке и невзрачной блузке, вскочив на ноги, сбросила с себя всю одежду. Она легла на подстилку, призывно раздвинув ноги и закинув руки за голову. Тотчас братва, словно стая волков, принялась ее «ласкать»: мяли груди, теребили вагину, гладили ноги, а потом задвигался мерзкий конвейер – один претендент на получение удовольствия, уступал место другому, под циничные шутки и хохот. Мы как завороженные глядели на это действо, не в силах отвести глаз. Потом ее отнесли в речку, ополоснули и снова разложили на подстилку. Отойдя на безопасное место от этого, так сказать, «завтрака на траве», Коля дал волю чувствам:
- Паскуды, испортили нам рыбалку! Оторвать бы им их хрены!
- Хоть бы телку не разорвали – хмуро заметил я, - все-таки восемь мужиков.
Свои бутерброды мы съели у меня в саду, договорившись никому не рассказывать о дикости, свидетелями которой случайно стали, а рыба перешла в собственность Коли – у него семья была больше и еще прожорливый кот.
Мы и наши сверстники закончили восьмой класс, а это был Рубикон на пути, тогда казалось, бесконечной жизни: перешедшие в девятый класс готовились поступать в высшие учебные заведения, а остальных поглощали рабочие отношения на различных производствах города. Начался новый учебный год, ознаменовавшийся невероятными событиями в нашей школе: старый учитель по физике, злоупотреблявший алкоголем, был уволен, а вместо него появились два молодых физика. Это были педагоги городского университета, решавшие свои финансовые проблемы элементарной «подработкой». Как будто бы все – нет, не все! Такого уровня преподавания мы и представить себе не могли: лекции читались «парами», то есть по два урока одновременно и не было такого вопроса, который не решался мгновенно с четким и понятным объяснением, без единого намека на превосходство над учащимся. Нужно добавить штрих о внешности наших молодых лекторов, разительно отличавшихся от образа всего учительского состава - полных, неуклюжих, неоправданно самонадеянных. Светловолосые, стройные мужчины лет сорока в безупречных костюмах, элегантных рубашках, в тон подобранными галстуками, до блеска начищенной обувью, двигались невероятно красиво, словно голливудские актеры, шарма добавляла изысканная речь. Мы – среднестатистические провинциалы – такого и представить себе не могли, но следующее событие, не давая нам опомниться, взбудоражило всю школу. Наши «джентльмены», при полном попустительстве директора, (со слов завуча – вредной старушенции), открыли кружок бальных танцев, где – о боже мой! – есть танцы с соприкосновением диафрагм. Пройдя легкий кастинг на наличие «слуха», я и моя двоюродная сестра попали в заветную танцевальную группу, в которую стремились все старшеклассники; Коля, решительно заявив: «Это не мое!», подсел на настольный теннис, где достиг замечательных результатов. По «гамбургскому счету», бальные танцы для нас были контркультурой затхлому советскому быту, из которого хотелось выбраться в светлую, радостную жизнь, находящуюся где-то совсем рядом, но почему-то нам не доступную.
Слух о чудо-педагогах, прекрасно играющих на фортепьяно и танцующих, рос и ширился по району, захватывая «соседние» школы, а мы гордо вышагивали после уроков группами, уже представляя собой касту посвященных. Еще бы! Нам были понятны выкрики наших наставников «па де де», «балянсе», а впереди уже маячил городской конкурс танцевальных коллективов, в котором без сомнения мы будем участвовать и даже возможно победим. В это время к нам в девятый класс из залютинской «восьмилетки» перешли две девушки – Лена и Алла, весьма привлекательной внешности: красивые лица и фигуры, модные прически, стильные, дорогие платья и главное приятный запах духов, будораживших воображение. В отличие от наших скромных школьниц, с жидкими косичками в непритязательных платьях, они смотрелись киноактрисами, – лучшее сравнение в то время, - и, вне всякого сомнения, были женщинами. Записавшись в танцевальную группу, девушки продемонстрировали высокий художественный уровень в исполнении бальных танцев, потеснив на этом поприще мою сестру, считавшуюся «примадонной». Естественно, на это не могли не среагировать местные ловеласы, которые стали «ухлестывать» за новенькими дивами. Мы с Колей не относились к писанным красавцам, отмеченных божественной десницей, поэтому попусту не суетились, но, странное дело – девушки ухаживаний не принимали и в контактах с молодыми людьми замечены не были. Школа полнилась слухами, превращаясь в дурацкий клуб, где светская жизнь становится самоцелью, каким-то вывихнутым коллективным разумом…
С уличными бандами было покончено - мы порвали с ними раз и навсегда - и все эти разборки, дележ территорий растаяли в прошлом, словно кошмарный сон. Наступил октябрь – «очей очарованье» - и без осеннего пальто на улицу не выйти, школьные деньки летели испуганными ласточками, а я со своей сестрой три раза в неделю после уроков посещал танцы, Николай же стал заядлым теннисистом, пропадая вечерами в спортзале. Как-то утром, в воскресенье ко мне заявился Коля. Получив чашку чая с печеньем, испеченным моей мамой, он изрек: - А я к тебе по делу! – Я был заинтригован.
- Ты помнишь Мишку Жмота, который почасово сдавал квартиру для свиданок? – попивая чай, продолжил Коля.
- Ну, помню! – нетерпеливо сказал я.
- Он живет в старом, еще царском доме, где сохранилась лестница черного хода. Так вот, запустив любовную парочку в переднюю комнату, он заходит во вторую комнату с черного хода и делает через щель фотографии. Короче, производит бесплатную порнуху, которую потом сбывает.
- Конгениально! – не выдержал я. – Он, что принимает нас в долю?
- Да ты не кипятись!- снисходительно промолвил друг. - Я купил у него одну фотку.
- На фига нам порнуха? – с удивлением спросил я. – Полное впечатление, что у тебя поехала «крыша».
- Смотри! – Коля торжествующе протянул мне фотографию.
- Сказать, что я был в состоянии аффекта – это ничего не сказать. Моим глазам предстала композиция, перед которой «Вакханалия» Тициана смотрелась, как пионерский лагерь на сборах: в самых невообразимых позах любви запечатлелись наши физики-балетмейстеры и новенькие – Алла и Лена.
- Не хрена себе учителя! – в глубоком недоумении сказал я.
- Так и школьницы не хилые! – хмыкнул Коля. – Ты посмотри - какие сисяндры у Ленки. – Реальность быстро возвращалась в мою голову: - Коля, ты понимаешь? – я перешел на шепот. – Если это будет гулять по городу и попадет в школу? Всю эту веселую кампанию тотчас выгонят!
- Ох йо…! – выдохнул Коля.
- Красоток кто-то, где-то будет «окучивать», но мы потеряем классных учителей и заодно престиж школы.
- Так, что же делать?
- А вот, что! Мишка ходил в пивную возле церкви, – надеюсь, он не изменил свою привычку, – вот там мы его проведаем и настоятельно попросим продать негативы. Ты ласково поинтересуешься – «не жмут ли ему зубы?».
- Жмот, конечно, трусло, - Коля подключился к теме, - но где мы возьмем денег?
- У меня есть серебряные монеты, и мы просто произведем обмен. А физикам подарим фотографию и негативы на память.
Наша конспирологическая операция прошла успешно и, как известно, добрые деяния не проходят бесследно, поэтому до конца школьной каденции у нас с Колей по физике было «отлично»…
Я не устаю повторять, что жизнь человеческая длинна и насыщена множеством событий от повседневных мелочей до грандиозных явлений – остается только принять и запомнить их. Сверхзадача человека определить свое место в жизни, а это крайне тяжело, это сродни управлению легкой лодочкой на могучей бурной реке и потому для большинства недоступно, более того они не чувствуют ее течения, с недоумением и ужасом налетая на безжалостные пороги. Но есть еще нечто, о чем забывать нельзя, - нет, я не имею ввиду войну, последнюю защиту диктаторов от народа, - я имею ввиду невосполнимый ресурс для человека – время. Это удивительная субстанция, маркируемая лейблом «время не ждет», легко, словно воздушная река, пронизывает пространство и даже если вы назначили время встречи либо ждете наступления Нового года, поглядывая на часы, никаких физических ощущений вы не почувствуете, кроме собственных душевных переживаний. Мудрецы попытались показать людям движение времени, создав песочные часы, прекрасно понимая, что эта иллюзия совершенно не изменит природу «четвертого измерения». Как правило, мы не отслеживаем проходящее время, омывающее события нашей жизни, зато ушедшее время нас беспокоит куда больше, ведь оно уносит ее кусочки навсегда. Если вы находились под сенью Всевышнего, то детство, отрочество, юность и даже молодость будут протекать без ощущения времени в сладких грезах о настоящем и будущем. А что же дальше? А дальше вы будете медленно уходить в зону воспоминаний, возможно, вплоть до часов отчаяния, и с этим ничего не поделать…
Всю свою жизнь я прожил в родном городе, лишь изредка покидая его в период служебных командировок и в дни отпусков. Мой друг Николай, закончив летное училище офицером, по долгу службы перемещался из одной военной базы на другую, пока, в пенсионном возрасте, не осел на дальнем востоке, теперь уже другого государства. Какое-то время, наша молодая энергия, задор и холостое существование, позволяли нам проводить отпуска вместе, но все на свете заканчивается, закончился и этот период. Золотые деньки, от детства до молодости, вы пролетели, словно ярко освещенные окна шумного экспресса, оставляющего за собой только пыльный вихрь, да стук колес, и вот уже последний вагон – мгновение и он растает в вечерней дымке навсегда. Но ведь было время, когда бескрайняя вселенная тонула в глазах той единственной любимой мной женщины, и эта же вселенная рождалась на лучезарном личике моей дочери! Проснувшись утром, я тотчас подхожу к окну с удивлением констатируя, что мир для меня еще не погас – мир пораженный пандемией, угрозой русского вторжения, но все еще мир.
Сейчас я вполне понимаю Будду - «Чем меньше нам остается времени, тем больше мы согласны терпеть» - но времени осталось немного. Один из тех февральских, мокрых дней, ледяных и темных и уже сумерки, лужи, грязные сугробы. Иду мимо громады торгового центра «Nikolsky», пылающего компьютерными рекламами, окруженного веселой толпой посетителей, - несмотря на очередную волну короновируса, - желающих жить прежней жизнью - «на полную катушку». За его вращающейся дверью сказочно-невероятная сфера услуг, бесконечная, как сама вселенная, манящая белизной полов, яркостью витрин, радостными горожанами, приобретшими заветные покупки. Город изменился так, что мой старый друг, точно, его не узнал бы, да, наверное, это и не нужно – вернуть невозвратное невозможно. Впереди светится красная буква метрополитена, пошел густой мокрый снег, напоминая о правах зимы, и я ускоряю шаг, а в душе счастливые воспоминания с оттенком грусти:
- Город больших огней, он знает на все ответ,
но не дает свернуть на улицы прошлых лет!

Харьков, февраль 2022, ЛутайГА