Владыка Серафим. Главы из романа. Распятие Иисуса Христа

...А в Иерусалиме, уже в страшной реальности, шла мрачная процессия в сторону Голгофы - шарканье сотен кожаных сандалий, звон оружия, гомон толпы, молчание Христа...
Сатана сопровождал процессию по узким улочкам Иерусалима и появлялся то впереди идущих, в черной накидке с опущенным капюшоном, то рядом с избитым, едва бредущим Иисусом, превращаясь в пожилого легионера с черными неподвижными, немигающими глазами заглядывающими в лицо своей жертвы.
Он заметил, как от усталости бессонной ночи, от побоев, не утихающей боли в избитом теле, взгляд Иисуса помутился и синяки на лице явственно проступили вокруг кровоподтеков...
Ттеряя последние силы, Мессия шел впереди толпы, в сопровождении стражников, шатаясь и замедлял ход всей процессии. Тут, не убоявшись стражи, простой прохожий - его звали Симон, сострадая помог подняться Иисусу с колен и вместе, они понесли крест, который был орудием пытки и смерти, а после - стал символом воскрешения Иисуса Христа...
А Сатана, теперь уже блестя доспехами в образе римского воина, отодвинулся в тень и словно растаял в сумраке, и появился уже в хвосте колонны, материализовавшийся в виде крестьянина - зеваки, который спрашивал окружающих, что происходит, суетился и толкаясь, протискивался вперед…

... А Иисус из Назарета шел в последний раз по улицам Иерусалима!
Он шел в окружении дюжих легионеров с длинными, ярко блестевшими, под утренним солнцем, остриями копий на коричневых полированных древках.
Вслед приговоренным, вслед за несущими крест Христом и Симоном, и ещё двух разбойников, тоже приговорённых к смерти, шла разноликая толпа. И те, кто еще так недавно кричал Пилату: "Распни его!" и грозил окостенело сжатым кулаком и белозубо-яростным оскалом, сейчас утихли и шли в толпе, переживая свое падение и начиная винить себя в ниспослании на смерть праведника!
...Только Каиафа не раскаялся, а глядя на процессию, идущую мимо его дома через щёлку в занавеске на окне, ворчал и сжимал побелевшими пальцами чашу с вином.
Он видел опущенное к земле изможденное лицо Иисуса, в потеках крови и шрамах от побоев и шевелившиеся в самоотреченной молитве запекшиеся губы!
Видел по сторонам Иисуса двух разбойников, которых тоже казнят, но пока бодрящихся и вызывающе оглядывающихся по сторонам...
Видел блестящие доспехи и копья стражников, оттесняющих толпу и вдруг начал понимать, что конечно, он, Первосвященник, заступник народа израильского перед язычниками-римлянами, был неправ.
А прав был этот высокий и худой праведник, которому вдруг взбрело в голову говорить о воскрешении из мертвых всех, кто беден, нищ и жалок.

- Ничего нового он не говорит, - шептали губы Каиафа, - это все известно давно. Даже я - Первосвященник, даже Пилат - наместник Рима в Иудее, даже Кесарь, живущий в Риме - богоподобной столице империи, - все мы жалкие червяки перед вечностью, неизбежной смертью и Творцом всего - перед великим Богом – Яхве!
- Но мы все живем здесь, на грешной земле и нам надо каждому отвечать за себя, а избранным от того же Творца, ещё и за паству, стремящуюся к эгоистическому насыщению своих желаний и похотей.
А чтобы хаос не возобладал, необходимо выжигать язвы ересей каленым железом, пытками и казнями, в назидание непостоянной толпе.
- Десятками поколений, избранные воюя, враждуя и умирая, удерживали и укрепляли порядок законами и установлениями, вопреки хаосу и козням нечестивых!

Каиафа, почувствовав боль в ногах, присел на краешек кресла, отпил глоток вина показавшегося ему невкусным. Приподнявшись с кресла, прошаркал к окну задернул штору и размышляя устало опустился на софу:
"Все мы умрем - одни раньше, другие позже!
Моя вина или моя правота станут причиной мучений или покоя перед смертью. Поэтому надо делать свое дело, защищая "стадо человеческое" от смуты и соблазнов!
А таким, как Он, - Каиафа словно наяву увидал окровавленное лицо Иисуса, его укоризненный, но не злой взгляд, - таким, как Он все равно не дожить до старости!
Уж очень этот новоявленный Пророк праведен и бескомпромиссен. Такие живут долго и приобретают славу святых, когда молчат или пустынно жительствуют. А этот стал учить чернь и ему одна дорога - к смерти!"

Сто то заболело глубоко в груди и вздыхая, он лег на покрывало, закрыл глаза и снова явилось лицо этого странного человека, послышался его удивительно тихий, спокойный голос, ясно выговаривающий каждое слово в своих речах...
Каиафе показалось, что кто-то вошел в комнату: струи воздуха коснулись его лица и он открыл глаза.
Большая, расшитая серебром и золотом, занавесь шевельнулась, словно кто-то большой и сильный неслышно передвигался за нею.
И тут Каиафа услышал голос, прозвучавший в его голове:
"Да, ты прав! Этот Назарянин должен погибнуть, потому что он угрожает основам порядка той жизни, которая веками становилась здесь и везде на земле, где живет человек разумный.
И не твоя вина, что Он не захотел договориться с Синедрионом и отречься, а грубо молчал на допросах. От таких как Он, тихих и скромных, происходят большие смуты, большие беспорядки и кровавые побоища.
Он приговорен говорить правду и делать добрые дела, но нет чистой правды без примеси лжи, как и нет лжи без примеси правды.
Нет добра, которое не приносило бы зла и нет зла, которое в конце концов не рождало бы и добро"!
Голос говорил, говорил и первосвященник, убаюканный его монотонностью, задремал…
А когда проснулся, то увидал косой луч солнца на темном ковре на стене и подумал: "Уже полдень и все уже свершилось"!










...Вслед за толпой любопытных, следовали Его женщины - Мать Мария, Мария Магдалина, которая плакала не переставая и не утирая слез с распухшего лица. Мать Богородица плакала тихо, отирая слезы платком и молилась Богу, прося Его облегчить страдания Иисуса.
А рядом был только один из учеников – юноша Иоанн – остальные спрятались в доме знакомого старика и ожидали развязки и своего ареста.
А Симон Кирениянин, уже в конце пути на Голгофу, влачил крест по дороге взвалив его на свои плечи, ибо Иисус по слабости уже не мог нести крест а только держался за него, тогда как дюжие разбойники несли свои кресты сами и бодрились, криво улыбаясь и шутя с испуганными горожанами, теснившимися по сторонам!

Утро было тихое, жаркое и где-то на востоке уже поднималось серое марево от раскалившихся гор.
Иисус шел пошатываясь, босой, с разбитым лицом и расцарапанным терновым венцом лбом.
По бокам от приговоренных шли легионеры, мерно топча землю поношенными сандалиями и разгоняя громкими, грубыми окриками толпы зевак, стоявших в проходах и улицах, выходящих на этот Крестный путь.
Для них, римлян, Иисус, так же как и разбойники шедшие за ним с крестами на плечах, были варварами, терзания которых не были достойны ни сожаления, ни сострадания.
Все эти люди с их нелепыми варварскими законами, суетой, яростью и слезами могли пробудить в них только презрение и брезгливость.
Они - воины великого Рима, привыкли воевать, проливать кровь, казнить и миловать побежденных.
Поэтому и смотрели с презрением: на Первосвященников, на книжников в их длинных одеждах, на их гортанные крики, мало похожие на разговор а больше на ругань.
Их предупреждали, что могут быть столкновения и они, воины, были готовы к этому.
Поэтому так велик был конвой, поэтому так торопились поскорее закончить казнь, чтобы, вернувшись в казармы, отдохнуть.
Ведь была пятница - самый трудный день недели накануне праздника, на который в Иерусалим собрались тысячи паломников из Иудеи и всей страны Израильской.

На Голгофе, перед местом, на котором казнили приговоренных, большой отряд легионеров выдвинулся вперед, оцепил место казни плотным кольцом и, пропустив внутрь конвой и приговоренных, вновь сомкнул свой строй. При движении, копья легионеров угрожающе блестели острыми лезвиями, доспехи глухо звенели, но когда зачитывался приговор сделалось очень тихо и только сзади, за оцеплением, слышались рыдания женщин.
Палач, в сопровождении помощников, не дослушав до конца обвинение, двинулся к приговоренным, грубо сорвал одежды с Иисуса и вместе с помощниками повалил его на крест и заломив руки, они прижали их к перекладине.
Иисус молчал, смотрел куда-то в небо и после первого удара молотка по гвоздю, вошедшему в плоть, дернулся, вытянулся всем телом и глухо застонал...
Помощники навалились на Иисуса и молоток застучал чаще.
Женщины, замолчавшие, когда читали приговор, зарыдали вновь и теперь уже запричитала Мария Богородица...
Когда Иисусу прибивали ноги, он потерял сознание и очнулся уже от страшной боли, когда палачи поднимали крест и с толчками, от которых сотрясалось все тело казнимого, опускали длинный конец креста в яму.
Установив крест прямо, помощники забросами яму камнями, засыпали и утрамбовали её сверху землей, чтобы крест стоял неподвижно, когда казнимый будет биться и дергаться от боли и ужаса.
Но Иисус был неподвижен. Закусив язык, он терпел и молился. Молился исступленно и неистово, всей душой растворяясь в бездне горькой любви к своим палачам и всему человечеству.
Но разбойников только привязали к крестам и подняли. Они стонали, плакали и сквернословили. Иисус же был неподвижен, так как любое, самое малое движение отзывалось страшной болью в руках и ногах!
Нестерпимо хотелось пить и оглядываясь помутившимся взором, Он увидел цепочку римских солдат и за ними кучку женщин, среди которых разглядел Мать Марию и стоявшего рядом Иоанна, сына Заведеева.
Палачи привычно громко разговаривали, смеялись и делили одежду Иисуса, а он, видя это, прохрипел с креста:
- Боже! Прости их. Не ведают, что творят!
Он хотел сказать это громко, так, чтобы услышали его мучители, но из уст его вырвался только хрип и стон боли. Один из палачей обернулся к нему и, засмеявшись, сказал:
- Говорят, ты спасал других, так попробуй теперь спасти себя!

...Время тянулось медленно - Иисус очнулся от забытья, неловко пошевелился, застонал от боли и прохрипел, глядя в небо:
- Боже мой! Боже мой! Почему ты меня покинул? - и потерял сознание.
Небо потемнело. С востока надвигалось темное марево и быстро наступающая тьма испугала даже римских воинов, а их сотник, услышав хриплый голос Иисуса, произнес:
- Воистину, должно быть это Сын Божий.
Те из людей, которые еще оставались вокруг вооруженного кольца стражи, испуганно бия себя в грудь кулаками, сожалея о жестокости и своей злобе к кроткому праведнику, устремились к городу, в свои дома.
Прошло еще какое-то время, и очнувшись в последний раз, Иисус прошептал:
- Отче! В руки твои предаю дух мой!
И произнеся это, скончался - был девятый час дня пятницы.
Спустя время, помощники палача взяли палицу и перебив голени разбойникам умертвили их, а подойдя к Иисусу, один из них взял копье и пронзил ему грудь. Из раны потекла кровь и вода и увидели все, что он мёртв!
...Был вечер, перед субботой. Стемнело и все разошлись.
Даже рыдающие женщины, падающие с ног от усталости, ушли в город...

Когда сумерки спустились на Голгофу, Сатана покинул место казни.
Он пробрался между беспорядочно и густо растущих полу-засохших деревьев, цепляющих сухими, словно изувеченными подагрой ветками за одежду.
- Проклятое место! - ворчал он. - Здесь даже деревья не могут расти в полную силу...
Выйдя на широкую поляну Сатана остановился, огляделся и мгновенно поменял "личину" любопытного крестьянина-деревенщину на свой натуральный образ - могучий и мрачный!
Присев на поваленное, сухое дерево, он встряхнулся, поправляя большие крылья за спиной, помедлил какое -то время, вспоминая мучения Иисуса на кресте.
"А я то думал, что это Мессия - с облегчением вздыхал он.
- Оказалось - лжепророк!" – и глаза Сатаны сверкнули в полутьме. "Умер как все люди, мучаясь и страдая"
В кустах, на другой стороне поляны, Сатана заметил какое-то неясное движение.
Это были дикие собаки, жившие неподалёку от Голгофы и питавшиеся человеческими трупами, если их оставляли не захороненными. Сатана замер и собаки пробравшись сквозь кусты, выскочили на поляну.
Впереди был крупный, злой пёс-вожак, с шрамами на морде и прокушенным в драках ухом. Вожак вдруг остановился, принюхался и от страшного, незнакомого запаха шерсть на его загривке поднялась дыбом.
И в этот момент Сатана встал во весь рост!
Пёс в ужасе завизжал, и рванулся назад, в кусты, но не успел убежать - его настиг удар молнии и он, повалился на сухую траву и умер мгновенно. Остальные собаки, с воем кинулись врассыпную, от страха поджав хвосты к брюху. Сухие кусты, после удара огненного заряда, задымились, а потом с треском вспыхнули жарким высоким пламенем.
Сатана зло захохотал, раскрыл мощные крылья и взметнувшись в небо, чёрной тенью промелькнул через небосвод, скрылся за вершиной горы...
Пролетая высоко над дорогой, он различил торговый караван, спешащий на ночлег в селение.
Сделав крутой разворот, Сатана, вдруг озлившись, ухнул страшным голосом и верблюды словно сражённые громовым ударом попадали с ног, а погонщики, лёжа на земле от ужаса прикрывали головы руками.
Сатана продолжил путь рассекая воздух сильными крыльями, ворча недовольно: "И эти жалкие создания утверждают, что они потомки Адама и Евы! О, презренные!"



2009. Лондон. Владимир Кабаков


Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal