О женщине, которая убирала нашу квартиру...

О женщине, которая убирала нашу квартиру...
Ари Шер
Зачем-то, я часто сокращаю дистанцию между собой и людьми, которые у нас работают. Конечно, я не опускаюсь до пошлого флирта и даже избегаю простого панибратства с шофёром или охранниками. С этими молодцами я веду себя, наоборот, строго. Разговариваю односложными словами, как правило, что похоже на «гав!». Самой противно эти «гав-гав!», но с этими людьми иначе нельзя - могут не понять, если буду вести себя иначе. А вот с Гулей, приходящей поварихой, почти что дружу, несмотря на разницу в интересах и мировоззрении. Дело не в том, что с человеком, который готовит еду твоему ребёнку, ссориться нельзя, хотя и в этом тоже. Просто, она душевная. С няней, Маргаритой Витальевной, я тоже предпочитаю сохранять хорошие отношения, несмотря на то, что с детства, бывшая двоечница, хулиганка и вдохновенная лентяйка в школе, боюсь и не люблю строгих учительниц. А она и есть учитель английского языка на пенсии. С ребёнком она говорит только по-английски, а меня с удовольствием учит жизни, так как не может удержаться от зуда кого-нибудь воспитывать: «Чёрные колготки, душечка, это – моветон!», «Наращивать волосы, дорогая, не стоит, их часто в моргах срезают с трупов…», «Очень длинные ногти – это символ праздности!», «На слишком высоких шпильках ходить опасно и вредно!», «Скажите мужу, чтобы не переедал. У него лишний вес, а это губительно для его сердца! Вы можете его потерять!» Вероятно, поэтому она сменила уже много мест, но у нас прижилась. Что поделаешь, ради её знаний и опыта, нам приходится терпеть зануду. Но она неплохой человек, желает нам добра, чтобы мы «стали ещё лучше», как она выражается.
И с Евгенией Владимировной я тоже, почему-то, сблизилась. Эта дама раз в неделю убирает нашу двухуровневую квартиру в загородном доме. Мы специально построили дом с пятью разными квартирами, у коих отдельные входы у каждой – мы с мужем и дитём в одной, в другой живут его родители и младший брат, инвалид, а в третьей - мой папа-вдовец со своими кошками и аквариумами, в четвёртой – сестра моего мужа со своей большой многодетной семьёй и собаками, а пятая – гостевая. А ещё у нас есть отдельный гостевой домик на случай приезда многих друзей или родственников. Таким образом, вся семья в сборе, удобнее присматривать за родителями, но не на голове друг у друга, а как добрые соседи. Ходим друг к другу в гости. Впрочем, я отвлеклась.
С этой самой Евгенией Владимировной, чем-то похожей на подруг моей покойной мамы, мы иногда пили кофе да курили, болтая «за жизнь». Точнее, курит одна домработница, а я еле терплю этот противный запах, так как долгое время увлекалась ЗОЖ, пока мне это не наскучило. Да и разговаривала, в основном, тоже, только Евгения Владимировна, так же, как иногда в поездах откровенничают с незнакомыми людьми. Это называется «синдром попутчика». Почему не поболтать с «невредной» хозяйкой, не замечающей налёт под смесителем и грязь за унитазом, забывающей заглядывать под мебель, ванну и верящей на слово в то, что там помыто. А поболтать наша домработница любила, как и сидеть в уютной столовой зоне нашей кухни на мягком угловом диване, и было видно то, что домой идти она не хочет. И я иногда пила с ней кофе по-турецки, приготовленный Гулей по всем правилам – в джезве, на горячем песке. Из жалости, я иногда дарила Евгении Владимировне всякие вещи, книги, диски, кое-что из продуктов, одежды, что не носила, или она не подходила мне по цвету или стилю, и тогда, довольная, наша домработница тут же убегала, чуть ли не вприпрыжку, как маленькая девочка, получившая новую игрушку. Она, вообще, чем-то напоминала девочку. Худенькая, подвижная, непосредственная. Для таких условий жизни, в коих оказалась, Евгения Владимировна выглядела неплохо, но седина её была непрокрашена, а на рукавах и карманах её кофты висели катышки. Нос её был длинный, как у птицы, а лицо и руки в пигментных пятнах.
Во времена СССР, таких, как она, «интеллигентов в первом поколении», врачей из районных поликлиник, учителей, инженеров или библиотекарей, снобы называли «люмпен-интеллигенция». Евгения Владимировна когда-то неудачно пробовала работать учительницей русского языка и литературы, затем долгое время трудилась библиотекарем, а после - чертёжницей в НИИ, была такая должность до массовой компьютеризации. Ей за всю жизнь пришлось поработать в нескольких местах, она даже опрометчиво попробовала заняться бизнесом, но нигде не получилось. В её жизни, можно сказать, не получилось ничего вообще, и она осталась, буквально, ни с чем, несмотря на то, что итак больших запросов не имела. Ей хотелось обычного счастья, но… не повезло. Сидя на угловом диване столовой зоны нашей кухни, окутанная клубами голубоватого дыма, она увлечённо рассказывала.
- Жизнь моя, к сожалению, не сложилась. Жила я как-то несуразно, бездарно потратив лучшие годы молодости. К сожалению, я не семи пядей во лбу, и у меня не получилось ничего из того, что есть у многих. Хоть я и закончила вуз, но самый заштатный, педагогический, и денежную работу так и не нашла, встретить достойную пару тоже не вышло. С этим мне не везло с юности. Подружки все с парочками, а мимо меня парни ходят, как мимо стен. Я была небольшого роста, почти без груди, носатой шатенкой с прямыми волосами, и оставалась не поцелованной никем довольно долго. Мне было за двадцать, а никто не спешил заключить меня в сильные объятия!.. - рассказывала Евгения Владимировна, затягиваясь дымом дешёвых отечественных сигарет, - Однажды моя мама, читая «Идеальный муж» Оскара Уайльда, со смехом процитировала: «…У интеллигентных девушек, почему-то, всегда становятся большие носы. И очень трудно потом выдать их замуж - мужчинам не нравится». Это про меня. Действительно, мой нос, «не популярен в массах». Люди с хорошим вкусом, конечно, понимают то, что крупный нос делает лицо интересным, и то, что иногда это даже признак породы, аристократизма. Но большинство считает красивыми долговязых девиц с кукольной внешностью, а у меня никогда не было ни внешних данных, ни финансовых возможностей выглядеть эффектно. Приходилось носить всё старое, давно не модное, застиранное, выцветшее, ношеное. Того же, что я одета со вкусом, не замечали и не понимали. Молодые люди не обращали на меня внимания. А если и обращали, то для того, чтобы осмеять мой, якобы, «маленький» рост, и то, что я похожа то на белку, то на таксу, хотя это абсолютно разные животные, и выглядят по-разному, и лично я никакого своего сходства с ними не вижу, особенно, с грызуном. Меня могли оценить лишь интеллигенты, которым за сорок, но все они, как правило, женаты. Да и вообще. Как только я интересовалась каким-нибудь более-менее симпатичным молодым человеком, тут же оказывалось, что он либо уже женат, либо вот-вот женится. Хоть плачь! Свободных и приятных не попадалось. Не везло мне. Ни в денежном вопросе (деньги у меня не задерживались), ни в личной жизни. В моём случае никогда не прокатывало «в одном прибыло, в другом убыло». У меня нигде не прибывало, зато везде только убывало. С детства обижала меня жизнь!..
Евгения Владимировна родилась, выросла и до зрелых лет прожила в промышленном, некрасивом и нищем пригороде, недалеко от свалки, в самой упрощенной модели блочной пятиэтажки, где спала в уголке проходной «гостиной», за шкафом. В одной комнате жили родители, в другой - бабушка, после смерти которой, родители разошлись по комнатам. Отец оборудовал себе кабинет. А мимо Женечки как ходили, так и ходили всю её юность. Дом был плохой, на балкон вскоре стало опасно выходить, он мог обрушиться, зимой в квартире было очень холодно. Сначала девочка попала в плохой детский сад, и мать перестала водить туда ребёнка, и, бывало, брала дочку к себе на работу, в библиотеку, где она тихо сидела в уголке, играя с книгами, как с кубиками. Затем Женя попала в плохую школу, где над ней издевались учителя и ребята. Училась Женя не важно, но ей удалось-таки поступить в педагогический институт, где работали малокомпетентные преподаватели и учились оголтелые девицы, сделавшие из Жени посмешище. Когда она пришла работать в школу, то прорыдала целый месяц. Она поняла то, что ненавидит эту работу, детей, которые очень злые, невоспитанные, не слушаются, галдят, а некоторые мальчишки даже матерятся и пинают учителя ногами(!). Она понимала то, что работать в школе не в состоянии. Но вот, когда её мать, заболев после гибели отца в аварии, так и не оправилась, Женя стала работать в библиотеке на её месте. На этой работе она продержалась долго. В те годы эта работа считалась не пыльной и спокойной, если библиотека находилась в тихом, малолюдном месте. Поначалу мать учила её, находясь рядом и подсказывая. Потом она уже окончательно слегла и вскоре скончалась. Так, девушка потеряла родителей, и у неё почти не было друзей.
- Первым мужчиной был… женатик! Впрочем, о том, что у него жена и двое детей, поганец мне не сказал, и я долго ничего об этом не знала. Так что, хоть в этом-то я заслуживаю хоть какого-то снисхождения. Своё семейное положение поначалу Антон (так его звали) не афишировал, обручального кольца не носил. Оказавшиеся в наличии, его жена и две дочери поначалу мне глаза не мозолили. Это потом он стал ими усиленно трясти перед моим носом, вероятно, чтобы я усвоила то, что моё место «на коврике, у параши». А второе, в чём я это снисхождение заслуживаю, так это в том, что я не разбила ни одного брака, никого из семьи не увела, и роман с женатым мужчиной у меня был всего лишь однажды. И после этого мне на всю оставшуюся жизнь впечатлений хватило!.. В 1994-м году это было… мы познакомились в начале мая. Тёплый очень был май. На карьере мы купались, жгли костры, играли в бадминтон, волейбол, выпивали и жарили шашлыки, - рассказывала Евгения Владимировна, затянувшись очередной вонючей сигаретой, и грустно подпёрла рукой щёку. Я подлила кофе в её чашку и продолжила слушать.
Молодой Евгении нравилась компания отдыхающих на карьере, людей. Многие - «люмпен-интеллигенты», как она, в основном, инженеры. Они постоянно собирались там в выходные дни и по вечерам. Зимой там оставались лишь самые стойкие и не могущие жить без спортивных игр на свежем воздухе, но если выбирались туда, то не жалели – там было хорошо и зимой. Там был каток, лыжни, и много лыжников. И, конечно же, костёр, шашлыки и даже чай из самовара!
Антон был душой компании, и, поначалу, никогда не был там с женой, а всегда либо с дочерями, либо один. Вот, Женя и решила, что он свободный. Роста он был маленького, но сложён хорошо. Жилистый, по типажу чем-то похожий на волка из мультфильма «Ну, погоди!». Бренчал на гитаре, пел хулиганские песни хриплым голосом под Высоцкого, на равных общался с молодёжью, так и сыпал остроумными шутками. Заинтересовался он Женей тогда, когда та разделась до купальника, и она тоже в него влюбилась. Невинность была потеряна в лесочке, прямо на земле. При этом, Антон, опытный манипулятор, сумел обставить дело так, чтобы не он, а именно Женя стала инициатором близости, сама отдалась, а он её об этом, вроде как, и не просил. Но это не скоро дошло до Евгении. Поначалу из-за эйфории после первой в её жизни, взаимной любви, у Женечки была иллюзия счастья. Всё лето они ходили на карьер купаться да играть в пляжный волейбол, где, время от времени, уединялись в лесу. Женя похорошела и расцвела.
О том, что Антон не свободен, Евгения, в конце концов, догадалась. Мир-то не без добрых людей! Но она гнала от себя догадки и «краем уха» услышанное, так как не хотела ничего такого знать и выдавала желаемое за действительное, веря в, зачем-то, придуманную ей, сказку о том, что, якобы, он в разводе, и жена давно бывшая. Поначалу Антон казался Женечке бесконечно милым, и она ждала, что он на ней женится. Но всё больше она узнавала о нём от общих знакомых. Она не глухая, вот и слышала разговоры. Затем подсмотрела-таки в его паспорте возраст, 45 лет, а не 33, как он сказал, и семейное положение. Был он уже лет 15-ть «непоправимо-глухо и безнадёжно» женат на толстой, некрасивой женщине, которой, как потом выяснилось, постоянно изменял. И узнала Женя точно о существовании у него семьи тогда, когда была так сильно влюблена, что увязла в этой связи и уже не могла жить без Антона, он стал для неё, как наркотик. И, вздохнув, она попробовала утешить себя мыслью о том, что их отношения станут, так называемыми, «лёгкими», ни к чему не обязывающими, но это был очередной самообман. Она и представить себе не могла того, что с её стороны эти отношения станут тяжелейшими, и она испытает муки адовы.
На упрёк в том, что она, якобы, «знала, на что шла», встречаясь с женатым мужчиной, Женя всегда реагировала крайне болезненно. Она-то, как раз, не знала о том, что эти её «лёгкие отношения» лёгкими не получатся, а, напротив, у неё возникнет тяжелейшая психологическая зависимость, от чего прольются реки слёз. Она была неопытна, и просто не могла знать о том, что она будет настолько сильно страдать. Несмотря на возраст за 25-ть, Женя была по-детски наивна, ничего ещё не понимала в жизни, и на слова: «Никогда не встречайся с женатыми мужчинами, это, во-первых, не порядочно, а во-вторых, пустая трата времени и нервов», были для неё пустым звуком. С одной стороны, ей, приличной девушке, было неприятно быть любовницей, и Женя по-человечески сочувствовала супруге Антона, родившей ему двоих детей, и осуждала Антона за ложь, предательство, за то, что, зная то, что у неё до него не было мужчин, всё-таки, сделал это с ней. С другой стороны, она рассуждала так же, как и многие молодые любовницы: «Конечно, неудобно перед его женой. Хотя, почему во всём винят женщину, пассивную сторону?! Мне бы и в голову не пришло самой искать внимания Антона, и если бы он того не хотел, то я бы никогда ничего от него не добилась. Не владею искусством обольщения. Какая из меня «коварная соблазнительница»?! Если б я это умела, то давно уж была бы замужем. А то у него, видите ли, инстинкты, а я должна держать себя в руках, то есть, быть сильнее него! Какого чёрта?! Я ж не деревянная! Да я чуть не взорвалась, когда он впервые меня коснулся! Столько ждать близости! Жена сама виновата в том, что ей изменяют! За собой не следит, итак некрасивая, да ещё и стала старая, толстая, и могла бы, по-хорошему, отпустить его туда, где у него настоящая, сильная любовь!»
Прошло несколько лет. Жене было под тридцать, Антон не разводился с женой. Впрочем, он ей этого не обещал, а она стеснялась поднять этот вопрос. Сказать ему об этом ей мешало воспитание, и она продолжала принимать его у себя по первому звонку. Даже дала ключи от своей квартиры, была всегда готова, всецело зависела от его свободного времени. Когда же у неё были женские дела, то вместо того, чтобы побыть вместе, например, сходив куда-нибудь, он прощался. Никогда он не звонил просто так, чтобы услышать голос любимой женщины, даже в самом начале отношений. Он звонил ей только для того, чтобы заняться любовью. Если это не планировалось, то он не звонил. А Женя, живя с этим, долго молчала со взглядом брошенной собаки, не решаясь говорить ему об этом, разве что, после нескольких лет отношений. И все эти годы её здорово «колбасило», так как травма от первой связи с мужчиной, обычно, оставляет самые глубокие шрамы.
Одной из пыток для Жени был «нервный тик» Антона: взгляд на часы сразу после близости, когда ей, глядящей на него собачьими глазами, хотелось ещё какое-то время побыть с ним. Но он - дёрг! рукой с часами к глазам, одновременно вёртк! чернявой, косматой башкой с волчьим переносьем к часам, зырк! и: «Сколь там времени?» Именно «сколь», что безумно Женю раздражало, и: «Мне пора бежать!», что уже, к концу их связи, заводило её с пол-оборота! И она говорила, еле сдерживая бешенство: «Твой биологический будильник сработал, иди уже, а я без тебя поскучаю, потоскую. Вот бы нам, как-нибудь вместе побыть подольше, хотя бы по телефону поболтать. Как же! Просто так ты мне не звонишь никогда…».
Другой фашисткой пыткой было совместное посещение магазина фирмы «Детский мир», где они вместе искали подарок его детям. Бедная Женя смотрела на это сумасшедшее изобилие нарядных платьиц, пальтишек, туфелек, игрушек, на плюшевую слониху со слонёнком в натуральную величину(!) и глотала слёзы. У неё в детстве ничего подобного и близко не было. Она ходила в стоптанной обуви, старых платьях, ношенных дочерьми маминых подруг, баюкала единственную куклу со спутанными волосами, и клала к себе в кроватку плюшевого медведя, у которого вместо глаза была пуговка. И она думала: «У него есть семья, любимая работа, друзья, деловые знакомства, большой круг общения, интересная жизнь… а у меня? Что есть у меня? Умерли близкие, я нищая. Работу свою не люблю, вообще не хочу работать. С личной жизнью - тоже. Подъедаю объедки с чужого стола и совершенно одна!»
И Женя в ожесточении стала мечтать о смерти семьи Антона. Супругу Антона Женя даже хотела убить собственноручно, «освежевать, приготовить из неё суп, шашлык, мясные консервы, котлеты и прочее да всё это потом сожрать(!), а кости постепенно вынести на свалку, благо, она рядом, через дорогу. Труп-то здоровый как иначе из дома-то выволочь? Спрятать на аварийном балконе – не вариант. Очень плохая идея. Протухнет, вонять будет не только на весь дом, но и на весь двор… да и лучше ото всей его семьи избавиться, а то дети меня не примут, наверняка, и с ними отношения выстраивать замучаешься! Не умею я с детьми ладить, несмотря на педагогическое образование. Лучше бы они все трое в авиакатастрофу попали, например, чтобы всех разом!.. Несчастный случай, автокатастрофа, болезнь, отравление, стихийное бедствие какое-нибудь. Да мало ли ещё, что бывает! Да не-е-ет! Те, кто надо, не помрут никогда! Вот, близкие люди – пожалуйста, сколько угодно!»
После этих откровений Евгении Владимировны, я, будучи впечатлительной, представила себя на месте той женщины, жены этого Антона, и, ужаснувшись, подумала: «Вот это кошмар! Что она говорит!!! Страшно слушать! Вот, как представишь себе, что, допустим, я живу на свете, ращу любимых деток, холю их, лелею, в них вся моя жизнь, а где-то живёт женщина, которая от всей души желает не только моей смерти, но и гибели моих детей! То есть, она в наглую спит с моим мужем, из-за чего я рискую подцепить какую-нибудь заразу, и не только СПИД, гепатиты, сифилис, прочую венерическую дрянь, но и грибок, педикулёз, вирусы герпеса или папилломы, Ковид, чесотку какую-нибудь, экзему, да мало ли, что там у неё! Но этого мало - она ещё и детям моим желает смерти! И это только за то, что мой (гипотетический) супруг - говнюк… Ну и ужас!.. Вот, как подумаешь!.. Живём-то все, как на пороховой бочке!..»
А Евгения Владимировна, не заметив того, какое впечатление произвели на меня эти её разговоры, продолжала увлечённо болтать, как ни в чём не бывало:
- Если б я знала, какой это ад - любить несвободного мужчину и мечтать о том, что он уйдёт из семьи, ко мне, «кушая завтраки» год, второй, третий…, то ни за что не связалась бы с женатым, или в самом начале с ним рассталась!
Женю поддерживала бывшая сослуживица, замутившая со своим мужем совместный бизнес. То они стригли собак, то ездили челноками, то открыли дорожное кафе «У Петровича», и каких только глупых советов Евгения от неё не наслушалась! И к шарлатанке какой-то ходила, порчу на его семью наводить да приворот делать, и ему в напитки всякие зелья, даже кровь от месячных, добавляла. Кроме того, эта приятельница посоветовала Евгении забеременеть, пообещав то, что тогда Антон непременно бросит жену и на ней женится. Послушавшись глупую девицу с её «верными способами», Женя попыталась, но забеременеть не удалось.
- Глупая идея. Вряд ли выгорело, конечно, но хоть сейчас был бы у меня ребёночек… уже взрослый… - грустно сказала Евгения Владимировна.
Поначалу супруга Антона беспокоила Женю лишь тем, что из-за неё любовник от неё убегает и навещает не часто. Но упоминать в разговоре жену он, как правило, избегал, отговариваясь тем, что у него то заболела мать, то кто-то из детей.
И вот, недремлющие «доброжелатели», всё же, проинформировали-таки супругу Антона о слишком уж долгой связи с очередной любовницей её мужа. Антон взял тайм-аут и велел Жене сидеть тихо. И Женя подумала: «А вдруг повезёт, и они, всё-таки, разведутся?» Но кроме ушата дерьма, вылившегося на её головушку, ничего не изменилось. Ей звонили какие-то люди обоих полов (подруги жены Антона, её знакомые, родственники), и, смертельно оскорбляя, угрожали ей облить её кислотой, порезать лицо, переломать ноги, отрезать уши и прочее в таком духе…
Бедняжке стало настолько страшно, что у неё начались мучительные бессонницы, и вся её подушка была в волосах! Она тогда потеряла более половины объёма волос, её русая головка потемнела до серо-коричневого цвета. Стали разрушаться зубы, из них вылетели пломбы. Кроме того, её стали изводить такие головные боли, что хоть лезь на стену. Но глупышка всё надеялась выиграть битву за весьма сомнительный приз!
На поправку здоровья ушли все её деньги. Да и запуганная Евгения боялась выходить лишний раз из дома.
А, вот, Антоша-то с тех пор уже ни разу ей и не позвонил! Прошло лето, затем осень, всё, более-менее улеглось, и вот, зимой Евгении, так и не дождавшейся звонка, мучимой неизвестностью и разлукой с любимым, наконец-таки, раскрыли глаза окончательно. Она и раньше-то слышала о том, что у Антона «миллион баб в секунду», но не хотела верить «глупым сплетням». Но вот, одна из знакомых, которая не знала о том, что Женя живёт с этим человеком, или сделала вид, что этого не знает, рассказала ей о своём с ним адюльтере. Евгения была в ужасе. Сопоставив рассказ этой девицы со всеми «сплетнями», случайно дошедшими до её ушей, Евгения, убившая несколько лучших лет, пришла-таки к неутешительному для себя, выводу.
Бабником Антон был вдохновенным. Он был, прямо-таки, повёрнут на сексе, и секс был его религией, в коей он был одержимым фанатиком. И только очень наивная и совершенно не знающая жизни, Женя могла этого не понять сразу. Эта его гипертрофированная сексуальная озабоченность и повышенное либидо были явным психическим отклонением, признаком сумасшествия на этой почве. Ему не повезло с физическими данными. Маленького роста, страшненький, рябой, с плохими зубами, Антон явно хотел всем доказать то, что он - альфа-самец. Для этого ему было просто необходимо иметь много женщин. Он менял их с одержимостью помешанного. Брал он их известными приёмами, научившись подходу. А одиноких-то женщин, особенно поколения Евгении Владимировны, в столице много! А свободных мужчин - мало… и, когда с глаз Евгении упали розовые шоры, она, наконец-то, вспомнив о том, как он удирал от неё, как заяц, после близости, итак приходя ненадолго, сообразила, в чём было дело. У него кроме неё - другие любовницы! А когда он получил на руки ключи от её квартиры, то днём, в будни, водил туда любовниц, пока Женя работала. Она тогда уволилась из библиотеки и перешла работать на завод, в отдел к инженерам, чертёжницей, заскочила, что называется, в отходящий поезд, пока эту профессию ещё не упразднили в связи с компьютеризацией. За это платили больше, и завод находился совсем рядом с её домом. Так Антон со своими девицами просачивался в её квартиру, пока она была на работе! Это какую ж надо иметь энергию! Она потом часто находила то заколку под кроватью, то какой-то чужой мусор в ведре, то волосы в ванной … Любовницы менялись постоянно, обычно, сбегая от него первыми. Супруга его об этом знала давно и всю жизнь с ним это терпела, ничего не предпринимая. А привязчивая Евгения, в упор не видящая очевидного, не двигалась с места года четыре, если не все пять. Из-за этого супружница Антона слегка всполошилась, приняв это «постоянство» за то, что муженёк увлёкся всерьёз и, того гляди, ещё и сбежит из семьи. И тогда она подняла бучу. Антон струсил так, что чуть, было, не обделался, и решил порвать с давно надоевшей любовницей. И «раскусила» Женя его лишь после того, как знакомая, которой та верила, рассказала о связи с ним в тот период, когда Женя уже с ним встречалась. И винить в этом было некого, кроме собственной дурости! К тому же, он не звонил ей уже несколько месяцев…
Закурив очередную вонючую сигарету, Евгения Владимировна вздохнула и продолжила свою грустную историю:
- С тех пор он мне так и не позвонил! И даже не подумал извиниться за то, что не защитил меня от звонивших защитников его семьи, ничем не компенсировав мне тот ужас, что я пережила от угроз этих бешеных дядек и тёток! И, конечно же, жуткая депрессия длилась больше года! А вскоре меня ещё и с работы уволили, так как уже не нуждались в услугах чертёжников. Я стала искать новую работу, но мне было так плохо, что ничего не выходило. Та самая приятельница, что учила меня тому, как увести Антона из семьи, предложила мне сдавать комнату. Жильца мне даже нашла. Поначалу мне показалось, что человек очень симпатичный. И… холостой. С женой недавно развёлся. И приятельница эта помогла нам сблизиться. И я, было, воспрянула духом. Неужели, думаю, жизнь налаживается?..
И вот, изрядно потрепанная жизнью, тридцатидвухлетняя Евгения собралась-таки замуж за своего квартиранта, решив, что это последний шанс. Но вышло всё не так, как она планировала. Как только бывший жилец превратился в сожителя, он тут же перестал платить за комнату, а вместо того, чтобы давать безработной женщине деньги на хозяйство и квартплату, съел почти все её продуктовые запасы, и при этом, начал здорово выпивать. Он попивал и ранее, стал неаккуратно платить и не всегда давал полную сумму, то и дело занимая у Жени деньги, но её это не насторожило. Она решила спасти «жениха» от алкогольной зависимости. Евгения, как и в первом случае, не желала принять очевидное и своими же руками украла у себя ещё пять лет жизни.
Она опять поискала работу, но в библиотеку её уже не приняли. Требования изменились. Берут молодых, со знанием компьютера, языка и после окончания библиотечного вуза. Чертёжников давно отменили, устроиться в школу учителем для неё было подобно смерти, впрочем, её туда никто и не звал. И вот, устроившись уборщицей, она мыла лестницы в подъездах, чтобы зарабатывать на их жизнь, планируемую свадьбу, платье, туфли и всякие шарлатанские средства для лечения сожителя от алкоголизма. Посвятила себя будущему мужу, которого, как она наивно полагала, смогла бы отучить от пагубной привычки. Думаю, не нужно уточнять того, что у неё, как она ни билась, конечно же, это не получилось. Этот человек оказался запойным алкоголиком. И с женой он развёлся именно по этой причине. Он пил всё больше, доходя до скотского состояния, частенько бил сожительницу, справлял нужду под себя, опозорил её перед всеми соседями. То, что пережила тогда Евгения, поймут лишь те, кто жил с алкоголиком. И вот, у постоянно избитой Евгении Владимировны, наконец-таки, лопнуло терпение, и, проклиная несостоявшегося мужа, на чём свет стоит, за свою загубленную жизнь, она погнала его из своей квартиры. Отбиваясь от неё, забулдыга ударил Женю по голове пепельницей, та упала, потеряв сознание. Решив, что убил женщину, алкоголик забегал по квартире, воруя отовсюду всё, что удобно было вынести из квартиры, а потом открыл газ, поставил на стол горящую свечу и с двумя огромными дорожными сумками умчался в неизвестном направлении. Слава Богу, в панике удирая, он не запер входную дверь и забыл о том, что балконная дверь приоткрыта. Евгения Владимировна постоянно проветривала, квартиру, мучаясь головными болями от запаха перегара, мочи, пота и кала в квартире. Именно тогда она и стала много курить, чтобы перебить эту вонь. И вот, от сквозняка входная дверь открылась, что спасло Евгении Владимировне жизнь, а квартиру, да и всю хлипкую пятиэтажку уберегло от пожара и разрушения. Заявление писать в полицию Женя не стала, находясь в непроходимой депрессии.
- Только ленивый не сказал мне тогда: «Сама виновата!» Конечно! Об чём базар! Кто спорит-то?.. Да!!! Сама! Но только мне-то от этого не легче! – обиженным голосом восклицала Евгения Владимировна, и, очередной раз, затянувшись вонючим дымом, продолжала, - Мыть лестницы мне надоело до оскомины, а жильцы принялись жаловаться на меня в жилищную контору. Я уволилась. Ушла, хлопнув дверью. Нет бы мне потерпеть, поработать немного, подыскивая более подходящую работу. Жила бы сейчас в своей квартире в новеньком, после реновации, доме! Но я снова прислушалась к своему злому гению, той самой знакомой, которая свела меня с этим алкашом. У неё тогда дела шли в гору. У её мужа к тому времени было придорожное кафе «У Петровича». И покатилась я под гору, по камням в бочке с мазутом и ржавыми обрезками арматуры! Ну зачем я её послушалась?! Этот мой бизнес стал главной ошибкой в моей жизни! – горько сказала она, и мне стало жалко эту женщину.
Бедная Евгения Владимировна выразилась очень образно и ёмко - «покатилась по камням, под гору в бочке с мазутом и ржавыми обрезками арматуры».
Итак, она попробовала заняться бизнесом, ничего в этом не понимая, не разбираясь в делах и бухгалтерии. Она, продав автомобиль отца, всю бытовую технику, музыкальный центр, телевизор, взяла ещё и кредит под залог квартиры. Та её знакомая уверяла, что «пойдёт прибыль – мигом отобьёшь!». И открыла она кофейню. Здание, где находилась эта кофейня, к сожалению, располагалось не на улице, а в закутке безлюдного, тихого переулка напротив церкви, и верующие, идущие в храм, заглядывать в кофейню не спешили. Кроме богомольцев, по этому переулку, в основном, ходили пенсионерки с гусями, утками, козами, свиньями и даже телятами, так как этот переулок уходил в частный сектор. Аренду помещения в центре города Евгения Владимировна бы не потянула. Постоянно меняющиеся юные бариста были с Украины, из Таджикистана, Азербайджана и Кыргызстана. Работали эти симпатичные черноглазые ребята, к сожалению, плохо, так как на такую зарплату другие не шли. Правильно обслужить клиента они не умели, по-русски говорили плохо, с дорогостоящей кофе-машиной едва справлялись, кофе варили плохо, чем отпугивали последних редких посетителей. Спешно сменив концепцию, Евгения Владимировна организовала небольшое выставочное пространство для живописи местных художников, с которых брала деньги за эти выставки, но их не хватало на покрытие арендной платы. Долг за аренду рос. Можно было продавать картины и брать проценты от сделки, но «шедевры» покупали плохо, и стоили они дёшево, так как за большую цену их не брали совсем. Мыть посуду, убирать помещение приходилось самой, мыть туалет – тоже. А многие заглядывали в кофейню именно из-за туалета и очень неаккуратно им пользовались, забираясь ногами на унитаз и гадя мимо него. Ломали сливной бачок, устраивали засоры, мусорили на пол. И Женя стала закрывать туалет, задвинув шкафом, чтоб не мучиться. Готовить сэндвичи и прочее тоже приходилось ей, на ней там было всё. Она снова изменила концепцию, назвав заведение вместо «Монмартр», «Подкрепись!». С раннего утра принялась на портативных плитках, в обход закона, готовить клиентам горячие бутерброды, яичницы с беконом, варить пшённую кашу с маслом и печь оладушки. Дома она собственноручно смастерила «костюм» в виде бумажного стаканчика для напитков, из картона, оклеенного клеёнкой на случай дождя, для привлечения клиентов. Но, как ни плясала Евгения Владимировна на углу улицы и нужного переулка в образе бумажного стаканчика с трубочкой, зазывая и раздавая листовки, как ни билась, клиенты обходили кофейню стороной. Все её старания были зря. Работа заведения шла в минус, и вскоре не на что было закупать продукты. Все продуктовые запасы из дома и взятые в долг, ушли в бизнес, но покрыть расходы не удавалось. Выручка была настолько мала, что Евгения плакала от отчаяния. На картины, висящие на стенах, и выставленные в окна, никто не смотрел, пирожные портились, молочные продукты скисали, хлеб черствел и плесневел, тухла курятина, свинина, электричество тратилось зря, и скоро закончились все деньги, совсем нечем уже было платить, постоянно сменяющимся бариста зарплату и за аренду помещения. Не помогли даже тренинги московского бизнес-инструктора Дмитрия Портнягина по прозвищу Трансформатор. Бедная Евгения Владимировна ничего не поняла. У неё уже накопилась усталость, и голова не работала, как следует. От волнения она сдала сдачу пятитысячной купюрой вместо пятисот рублей. А однажды в кофейню прибежал какой-то парень и украл кассу. Вот это было горе – так горе! Итак, в кофейню никто не шёл, и Евгения Владимировна, несмотря на все усилия, быстро прогорела. Не пошёл её бизнес. И Евгения Владимировна лишилась единственной квартиры, так как расплачиваться за кредит было нечем. Она осталась без жилья, голой и босой, короче говоря, с носом. «Со своим длинным носом и у разбитого корыта, хотя золотая-то рыбка ни разу не попадалась в мои сети...»
С тех самых пор она живёт в подмосковном посёлке, волею судеб, недалеко от нас, рядом со станцией, в, так называемом «шанхае» - деревянном двухэтажном бараке на несколько семей - общежитии, хоть и квартирного типа, но, всё же, «общага, она и есть, общага! Клоповник с алкашнёй…» - как она говорила. Занимала крошечную комнатушку, где мылась в тазике, хранила продукты и готовила себе нехитрую снедь на керосинке. У неё не было сбережений и почти не осталось здоровья. Она никогда не была замужем, детей у неё тоже нет. У неё нет никого.
Выпуская из ноздрей струи сигаретного дыма, она резюмировала:
- Почему со мной так обошлась жизнь, не знаю. Мне могут подсказать: «за глупость», «За то, что связалась с женатым человеком!». Можно и так рассуждать, но это было бы плоско. Виноватой я себя не считаю! Мне просто не повезло. Дуракам, говорят, везёт, но это не мой случай. И всем тем, кто рассказывает о «бумеранге» да «слёзках мышки», отвечу так: знакомые дамочки, бывшие в молодости любовницами женатиков и содержанками, родившие от них детей и даже сумевшие разрушить браки, сейчас прекрасно живут, имеют крепкие семьи, любящих мужей, детей и хорошее материальное положение. Тем, кто верит в сказки про золушек с хорошим концом, большой привет от меня! Никакой справедливости нет, жизнь не справедлива априори, и я скажу более: «Тот, кто создавал этот мир, не был озадачен тем, чтобы все были счастливы!» - это не мои слова, где-то я их вычитала! - так закончила свой рассказ наша приходящая домработница. Она допила кофе, выкурив почти всю пачку сигарет, и, наконец, попрощалась.
Когда она ушла, я, прежде всего, проветрила помещение, так как из-за того, что было накурено увлёкшейся воспоминаниями Евгенией Владимировной, совершенно невозможно было дышать, а, между тем, было около семи, и скоро Маргарита Витальевна должна была привести из детского сада ребёнка.
После этого я прошла в гостиную и положила земной поклон. Нет, не потому, что я перед иконами решила помолиться о спасении души рабы Божией Евгении. Просто, когда я принялась проветривать квартиру и открыла окна, то, неизвестно, откуда, через холл, подобно перекати-полю, прокатился большой клубок пыли вперемешку с какими-то бумажками, перьями и соринками. Странное явление в только что убранной квартире! Ну, и мне захотелось, всё-таки, посмотреть, хорошо ли домработница выметает пол и моет его под диваном. Того, что там увидела, я, честно говоря, не ожидала. Там было не то, что не помыто, а даже и не подметено вообще, причём, ни одного раза! Клубы пыли и какого-то мусора были и под диваном, и под кроватями, и под ванной! С боевым кличем бешеного дикаря: «Твою ж мать!!! Уволю на хрен!!!», схватив необходимый инвентарь, надев платок и спрятав маникюр под перчатками, я, отчаянно ругаясь, принялась сама ликвидировать это безобразие.