Ангелы над Тюменью

Ангелы над Тюменью


Автор: ТАНЗИЛЯ



Содержание:

Глава первая, в которой Лялька приносит кольцо.

Глава вторая, в которой кольцо приносит первые проблемы.

Глава третья, в которой все дороги ведут к Иринке.

Глава четвертая, в которой рассказывается о простейшем методе излечения аллергии.

Глава пятая, в которой яйцо учит куриц.

Глава шестая, в которой появляется нечто важное.

Глава седьмая, в которой Петр становится Ивану знакомым незнакомцем.

Глава восьмая, в которой Ляльке приходиться разбираться: бедность порок или не порок?

Глава девятая, в которой все убеждаются в реальности пословицы насчет тюрьмы и сумы.

Глава десятая, в которой все тайное никак не становится явным.

Глава двенадцатая, в которой все познается в сравнении.

Глава тринадцатая, в которой все начинается с благих намерений.

Глава четырнадцатая, в которой полеты продолжаются, и да здравствуют птицы и дворники!

Глава пятнадцатая, в которой сон оказывается и вправду «в руку».

Глава шестнадцатая, в которой можно поразмышлять, а что же это такое – любовь, если, конечно в этом есть смысл.

Глава семнадцатая, в которой помощь приходит откуда ее ждали.

Глава восемнадцатая, в которой можно посчитать пределы храбрости.

Глава девятнадцатая, в которой мальчики по осени появляются и исчезают. Как грибы.

Глава двадцатая, в которой выясняется, что много солнца не бывает.

Глава двадцать первая, в которой сон мог бы спасти.

Глава двадцать вторая, в которой всем приходиться взрослеть.

Глава двадцать третья, в которой кольцо уносят обратно.







Глава первая, в которой Лялька приносит кольцо.
На крыше они собирались по одному. Сначала прилетела продрогшая Иринка. Размазывая тюлений жир по синей пупырчатой коже и растирая занемевшие пальцы ног, оглянулась на сереющее небо. Больше никого пока видно не было. Она осторожно взяла скользкую склянку с жиром и влезла внутрь.
Почему у нее онемели пальцы? При этом все остальное теплое, даже горячее. Когда летишь, про ноги вообще забываешь. Основное усилие приходится на спинной и головной мозг.
Она потрогала голову и зачем-то нос. Темечко горячее и затылок. А вот нос, кстати, холодный. Значит все нормально. Она где-то читала, что холодный нос свидетельствует о здоровье. Надо будет в следующий раз погуще намазаться перед полетом, тогда и ноги будут в порядке. Обычно она так не мерзнет.
Если бы не свора собак. Она действительно испугалась, когда начала от секундного страха перед беснующейся стаей терять высоту. Сколько раз можно повторять самой себе: нельзя бояться! Первая же случайная мысль о возможном падении, и нескольких метров высоты под тобой как не бывало! Хорошо, что дотянула до ближайшего дома.
Прилепившись спиной к оштукатуренной стене старинного строения, она благодарила бога, за возникший так удачно дом. И строителей, предусмотревших за много лет до ее рождения такой широкий, такой удобный карниз. Как будто специально для этого случая.
По спине струилась прохладная влага, впитываясь в осыпающийся древний цемент. То ли ночная роса, то ли пот. Скорее всего, и то и другое. Вот тогда, наверное, жир и впитался в стену. Босые ноги скрюченными пальцами уцепились за выступающие кирпичи. Уверенность возвращалась с каждым спокойным вздохом, и минуты через две девочка спокойно взмыла вверх, безразлично скользнув взглядом по тявкающим внизу шавкам. Собаки бежали за ней. Она долетела до переезда. Балуясь, пролетела как можно ниже над шлагбаумом. Маленькая черная дворняга, самая визгливая из стаи, чуть не захлебнулась лаем от злости.
Тетка в оранжевом железнодорожном жилете вышла на шум из будки, но ничего не увидев, шугнула расшумевшихся собак. Иринка привыкла, что люди редко смотрят в небо и обычно не видят ее в темноте. Свора, по-видимому, состоящая на прикорме у переездных рабочих, послушно улеглась под дверью домика.
Дальше она полетела над аллеей. Верхние ветви старых тополей иногда проезжались по голому животу, вызывая легкий приятный озноб. Если набрать высоту, скорость увеличивается чуть не вдвое. Над оживленными даже ночью кварталами лучше лететь повыше. Она привычно притормаживает над светящейся меткой и, не спеша, планирует вниз, наслаждаясь температурной разницей восходящих и нисходящих потоков.
Высотный дом, который они называют Причалом, стоит почти в самом центре. Его стеклянные темные по ночам стены, заканчиваются скошенными в небо углами. На самом верху, сбоку от основной кровли, загроможденной антеннами, тарелками и прочим необходимым для работы расположенных внизу офисов оборудованием, есть площадка с пожарной лестницей. Во внутреннем углу которой, между теплой вентиляционной трубой и стенкой ребята устроили уютный закуток.
Лялька притащила из своего богатого дома целую кучу одеял, подушек и пледов: «Ведь правда так похоже на теплое гнездышко?» - восхищалась она преобразившимся уголком. И с тех пор с ее легкой руки они именуют этот уголок Гнездом.
Ногам стало теплее. Иринка насухо обтерлась мохнатым полотенцем и начала одеваться. Колючий шерстяной свитер, натянутый на голое тело, начал немедленно греть, как и бабушкины полосатые носки. Она надела трусики и почувствовала себя совсем согревшейся, когда негромкий свист заставил ее выскочить из закутка.
Широко раскинув руки, над нею падал-парил худенький подросток, изображая свистом пикирующий самолет. Тощие Женькины конечности мало напоминали плоскости летающей машины, но самозабвенность, с которой он перевоплощался, вызвала как всегда горячий восторг девочки. И она, тихонько повизгивая, прыгала по крыше и махала руками до тех пор, пока он не приземлился рядом с ней. Прямо в стойку на руки. Несколько секунд продержался вверх ногами и рухнул всем своим костлявым телом на Иринку. Пару минут они повозились, помогая друг другу встать.
- Ты замерз? – спросила она, пытаясь ухватиться за скользкие ледяные пальцы приятеля.
- Сегодня воздух какой-то сырой. Все-таки август.
Ребята уселись на расстеленное возле нагретой за день трубы одеяло.
- А у меня тоже, пальцы на ногах прямо занемели совсем. Еле оттерла.
- В шерстяных носках надо летать, - серьезно и сочувственно заметил Женька.
Иринка как всегда повелась и собралась уже приводить целую кучу аргументов, почему нельзя подняться в воздух в носках. Но, заглянув на всякий случай в слишком невозмутимое лицо мальчика, сообразила, что ее как всегда разыгрывают.
- Да ну тебя! – и звонко шлепнула его ладошкой по голой спине, - Пойдем одеваться?
- Да мне и не холодно совсем. Я как лягушка: принимаю температуру окружающей среды. Вот думаю, может быть впасть на зиму в анабиоз? Никаких расходов, спи себе, отдыхай. Никаких тебе уроков, домашних заданий…
Тема грозила быть развернутой подробно и завести далеко и надолго. Любой в их компании тут же перевел бы разговор или заткнул рот парню какой-нибудь шуточкой. Только не Иринка. Придвинувшись поближе, она даже приоткрыла рот и, казалось, растопырила уши. Женькины россказни ей никогда не надоедали.
Глухой стук заставил их обернуться. Присев на обе ноги, как пловец перед прыжком, слева от трубы: точно в центре площадки приземлился плотненький невысокий мальчик, белея в темноте белокурой головой и круглой задницей.
- Ванечка! – обрадовалась Иринка.
- Голубь, ты сегодня что-то поздно.
- В зоопарке задержался. Там привезли новых фламинго, - новоприбывший деловито зачерпнул пригоршню жира из припасенной заранее баночки и начал растираться.
- Я тоже хочу посмотреть! Можно мне тоже туда слетать? – девочка включилась в процесс, массируя спину Ване.
- Ты опять напугаешь обезьян. В прошлый раз сторож после тебя целую неделю обходил территорию с берданкой по ночам.
- Я же не нарочно, они сами начали кричать и раскачивать решетку.
- Не нарочно…. Почему, когда я пролетаю, они ничего подобного не делают?
- Может быть они все самцы? И никогда не видели голых летающих женщин? – глубокомысленно предположила помощница, изо всех сил налегая тоненькими пальчиками на кожу приятеля.
- Осторожнее! Ты мне кожу проковыряешь, женщина….- и они вдвоем с Женей расхохотались, пытаясь совместить хрупкую угловатую фигурку с солидным наименованием.
Небо над крышей стало еще чуточку светлее. Фонарики «посадочной полосы» казались совсем тусклыми. Стая галок с гаканьем беспорядочно кружилась прямо над ними.
- Тренируются. Скоро на юг, - Ванечка обстоятельно надевал притащенные шебутной подружкой вещи.
- Как бы не так! Да вы смотрите! Скорее! – загорелая Женькина физиономия выражала полный восторг.
- Там кто-то из наших? – Иринка тревожно вгляделась в галдящую суету, абсолютно не разделяя Женькиных эмоций, - Это же Лялька. Бедненькая….
- Чего это они к ней прицепились? – умный Ванечка считался знатоком птиц, - кричат, но напасть не должны.
- Стащила опять, небось, чего-нибудь! Вот сорока-воровка, - воздушный бой нисколько не испортил Женькиной радости.
- Ляля! Мы здесь! – Иринка подхватила светлые Ивановы джинсы и начала крутить над головой.
И точно: уклоняясь от кружащихся птиц, на площадку почти рухнула смуглая хорошо сложенная девочка. Ребята быстро подбежали к ней, отгоняя рассерженных преследовательниц.
Та посидела еще немножко, спрятав лицо в обнятые руками колени, пока на крыше не осталось ни одной галки.
- Ты чего, Ляль? – Иринка присела над подружкой, пытаясь заглянуть ей в глаза, - плачешь?
- Еще чего! Посмотри скорее: наличность мне не поцарапали?
Круглое румяное лицо в ямочках, сверкая черными в сумерках глазами, подставилось на «фэйс контроль». Спутанная копна кудрявых волос упала на спину.
- Не-а, вроде все в норме, - она на всякий случай повернула голову подружки к восходящему где-то за восточным горизонтом солнцу.
- Ухо посмотри, правое.
- Ой, Ляль, точно. На ухе кровь! Сейчас я помажу зеленчатым карандашом.
- Не надо зеленкой. Буду ходить как дура с зелеными ушами! Там в моем углу спрятана бутылка виски. Тащи сюда. И плед! – крикнула она вслед шмыгнувшей в загороженную часть крыши подружке.
- Какая ты запасливая, Лялечка, - искренне восхищалась Иринка, обрабатывая раненое ухо.
- Не дави так сильно!
- Я хочу, чтобы с гарантией. Эти галки могут быть заразными.
- Чего это они к тебе прицепились? – одевшийся Женька подоткнул дорогой пушистый плед под босые ноги подружки.
- Сейчас. Минуточку! – Лялька делает торжественное лицо, - торжественную музыку, пожалуйста!
Она встает во весь рост и, завернувшись по грудь в плед, величаво протягивает рассевшимся перед ней на одеяле ребятам руку. Другой рукой поправляет образовавшийся шлейф, и напевает почему-то «Свадебный марш».
На среднем пальце загорелой ручки красуется перстень с большим сверкающим прозрачным камнем. Друзья молча смотрят на диковинную для них штуку. Первой, с чисто женским любопытством,
очухивается Иринка.
- Ой! Это что? Это брильянт, да Вань? – она вскакивает и, захватив Лялькину ладошку обеими руками, пытается разглядеть кольцо.
- Подожди мельтешить, ты же никому посмотреть не даешь! – сердится на торопыгу Ваня.
Иринка мгновенно уступает ему руку подружки, по-прежнему норовя сунуть между ними свой нос.
- Ведь, правда, брильянт, да Вань? А кольцо белое – это платина?
- Кажется да-а-а, - Иван не торопясь, передает руку с перстнем другу.
- Надо бы, конечно, на экспертизу сносить, - добавляет солидно тот.
- Еще чего! – Лялька быстренько выдергивает руку и прячет ее за спину - я итак знаю, что брильянт, безо всякой экспертизы.
- Так ты его стырила у галок! – подначивает подружку Женька, - я же говорил: сорока-воровка.
- Я его завоевала в честном бою! – яростно защищается раскрасневшаяся девочка, - оно им все равно без надобности….
И она во всех подробностях живописует схватку на старой березе в центральном парке, где она случайно оказалась, прячась от влюбленной парочки вздумавшей любоваться ночным небом.
- … он ей говорит: «кто-то летит», а она ему: «да, любимый» и смотрит на галок. Я чуть со смеху мимо дерева не промахнулась. Потом вижу, в гнезде что-то искрится…

Над городом вовсю полыхают раскрашенные зарей облака. Звонит Лялькин мобильный: машина ее уже ждет. Друзья быстро собираются и спешат слезть с крыши по пожарной лестнице.
Скоро начнется новый рабочий день.


Глава вторая, в которой кольцо приносит первые проблемы.

Иринка живет ближе всех к Причалу, поэтому минут двадцать быстрого хода и она дома. На всякий пожарный заходит по дороге в булочную и покупает вчерашних пирожков с капустой. По легенде она ночевала сегодня у бабушки. Бабушка думает, что она была у Ляльки.
Родители не одобряют ее дружбу с «избалованной богатой наследницей». Иринка понимает своих: они боятся, как бы у ребенка не возникли комплексы на почве неравного благосостояния. Не то чтобы семья их была бедна. У них неплохая квартира в центре, иномарка и на отдых раз в году за границей хватает. Но по сравнению с Лялькиными загородными домами и шикарным пентхаусом в элитном охраняемом районе, все достаточно скромно.
При этом ни папа, ни мама совсем не хотят понимать двух вещей.
Во-первых, Лялька никогда не кичится ни своим папочкой нефтяным магнатом, ни личным шофером, приезжающим по первому зову, ни богатством. Вообще ничем.
Во-вторых, Иринка лишена зависти. Она считает, что у нее самые лучшие в мире мама и папа, самая лучшая сестренка, бабушка и пес. Кому можно завидовать, имея такие исходники?
Но спорить и переубеждать родителей ей не хочется: поэтому приходится врать. Во имя мира. С тех пор, как она начала летать, какая-то часть ее жизни всегда закрыта для близких. «Может быть, когда-нибудь…» - думает иногда девочка и снова откладывает эту мысль на потом.
Домофон молчит. Мать с отцом уже уехали на работу. Сестра в садике. Иринка бегом поднимается на четвертый этаж, в их доме нет лифта. Соскучившийся за ночь Гаврик прыгает почти до самого лица, не давая снимать обувь.
- Привет, привет, да я тебя тоже люблю. Обожаю. Ну все, хватит, сейчас я поем и пойдем гулять.
После ночных полетов совершенно не хочется спать, зато аппетит зверский. Что ж, пирожки могут вполне усмирить разбушевавшегося кадавра. Иринка лезет в холодильник за молоком. На дверце прикреплена магнитом записка.
«Доча! Суп в красненькой кастрюльке. Выгуляй Гаврюшу, мы не успели. Целую, мама».
Ясно не успели. Катька, наверное, опять не могла выбрать платье.
В отличие от неприхотливой старшей, младшая сестрица Комарова ужасная привереда и модница. Что с ней будет, когда она вырастет? Страшно представить.
Жуя на ходу пирог и запивая его холодным молоком, девочка заглядывает в детскую комнату: так и есть. На кровати лежит ворох разбросанной второпях одежды.
Гаврик прыгает сверху и с удовольствием устраивается среди платьев, зарываясь в них носом и хитро поглядывая на хозяйку.
- Фу! Малыш, слазь! – она ставит еду возле клавиатуры и быстро рассовывает вещи по ящичкам. Потом, не удержавшись, включает компьютер и входит в интернет.
- Я только на секундочку. Сейчас, Гаврюнь, сечас.

Внизу экрана мигает оранжевый флажок Аськи.
- Кто стучится в дверь ко мне, - задумчиво мычит Иринка, набивая рот остатками пирожка.
Лялька on-line.
- Чего это ей приспичило, только же виделись. Тебе пирога хочется, что ли? – отбивается она от лижущегося пса, - сейчас, мальчик, посиди еще минут пять.
Принесенный с кухни пирог дает ей пару минут форы. В диалоговом окне висит фраза «Иринка! Ты здесь???»
«Здеся»
«Я щас приеду» - мгновенно появляется ответ: видимо подруга не отлипала от компа.
«Че случсь?»
«Надо. Из-за кольца L»
«Я пошла гулять с Гаврей»
«Встреч под грибом»
«Пока»
«Жди»
Запихнув еще одно, оказавшееся на удивление вкусным, кондитерское изделие в карман, девочка скачет по ступенькам вниз. Радуясь привычной уже послеполетной легкости.
Через пятнадцать минут обхода всех контрольных точек, которые было необходимо отметить псу, они возвращаются во двор.
В песочнице под грибком уже сидит Лялька. Козырек бейсболки скрывает склоненное над песком лицо.
Она рисует палочкой на разровненной поверхности. Рюкзак валяется прямо на земле. Что-то странное в ее сжавшейся фигурке, в небрежно брошенной вещи.
- Ляль! – окликает подружку подбежавшая девочка, - Ты чего? Что-то дома?
- Еще чего! – обычно румяное лицо Ляли выглядит побледневшим и осунувшимся.
Пес немедленно лезет к ней целоваться.
- Заболела? – Иринка пытается руками потрогать ей лоб.
- Отстань, Ириша, - вяло отстраняется та от обоих, - со мной все в порядке. Сядь и убери Гаврю. Пожалуйста.
- Гаврик, ко мне! – пудель с неохотой перестает облизывать любимую хозяйкину подружку и укладывается у ног, переводя глаза с одной на другую. – Рассказывай тогда.
- Слушай, куда делся твой телефон?
- Потеряла. Или в школе украли, не знаю. Причем тут мой телефон?
- Тебе новый купить?
- Не, родители будут сердиться. Я получу деньги за «Отряды Мэра» и сама куплю.
- Возьми хотя бы на время этот. У меня все равно два, - Лялька протягивает красный перламутровый аппаратик-раскладушку, украшенный стразами по периметру зеркальца в центре крышки.
- Прелесть! – восхищается Ира, но брать телефон не собирается.
- Ир, ну пожалуйста! Мне теперь нужно всегда держать с тобой связь.
- Рассказывай! – приказывает нахмурившаяся подруга. Ляльке уже не раз было выговорено насчет подарков.
- Я и говорю….
Когда все разбежались, последней, как всегда, из секретного лаза в кажущемся монолите ограждения вылезла смуглая хорошенькая девочка, в фирменном облегающем спортивном костюмчике. На вид ей лет четырнадцать. Темные кудрявые волосы убраны в хвост. На загорелом животе маленькая татуировка у пупка. Независимый взгляд и уверенная походка в легких скетчерсах выдают сильный характер и отсутствие материальных проблем у родителей.
Так и есть. За углом ее ждет черный квадратный «Мерседес-Брабус». Она привычно проскальзывает на заднее сиденье, слушая беззлобное ворчание шофера. Николай уже лет десять работает в семье, из них последние семь, фактически нянькой девочки. Лялька слышит его бормотание не вдаваясь в смысл: все равно она знает заранее, что ей будет сказано. Дядя Коля добрый, ну а ворчит – работа такая. До дома минут пятнадцать езды, но у девочки не хватает терпения. Сдвинувшись за спину водителя, она вынимает перстень и еще раз надевает его на палец.
Все-таки странно, что бывший владелец или владелица имели такие тонкие пальцы: кольцо точно ее размера. Не больше, ни меньше.
Любуясь крупным голубоватым камнем, играющим даже в полумраке салона, она кладет руку на спинку переднего кресла.
- …Допрыгаешься, отец нас застукает. А отвечать мне, - голова водителя на несколько секунд выныривает из-за подголовника.
Он пытается увидеть глаза подопечной в зеркале заднего вида. Крохотные лучики, бьющие из ограненных поверхностей камешка, падают на редкий ежик, вдруг как вспышкой освещая внутренность черепной коробки. По белому скользкому мозгу, изрытому неглубокими извилинами, ползают длинные черные черви.
Даже не слишком чувствительной девочке становится не по себе.
Но это длится всего мгновенье. Голова возвращается на место, и в зеркале она снова видит знакомые серые глаза.
- Ну что, скажешь я не прав?
Она не отвечает, продолжая пристально глядеть на коротко стриженый затылок. И что? Чертовщина какая-то. Но Лялька была бы не Исмаилова, если бы не захотела тут же повторить свой опыт.
Она переснимает перстень на левую руку, которую кладет опять возле головы Николая. Сама садится на прежнее место. Просовывая голову между спинками, чтобы шоферу не пришлось оборачиваться, она, наивно заглядывая ему в глаза, щебечет:
- Сколько бы ты не ругался, дядь Коль, ты все равно меня не выдашь. Потому что на самом деле, ты меня обожаешь. Ведь правда?
Проявившийся клубок черных червей с яростью ускоривший свое копошенье в белом желе вызвал у нее рвотный рефлекс. Она быстренько вдавилась в спинку заднего сиденья, сняла кольцо и остальной путь потрясенно смотрела на ставший за эти годы родным профиль. Девочка не могла объяснить механизма воздействия алмаза, но то, что человек, которому она безраздельно привыкла доверяться, на самом деле таит злые мысли, было ясно, как дважды два. Она и вправду была не сентиментальна. Тем удивительнее для нее самой был явный шок, в котором она находилась.
Минуты две перед зеркалом в своей комнате она вертела колечком и так и сяк. Безрезультатно. Ничего не просвечивалось. Голова ее не поддавалась. Только начала сильнее кружиться. Когда тошнота достигла апогея: Ляля сообразила, что надо звонить Иринке. Телефон подруги был заблокирован. Она уже собралась скинуть ей на счет денежку через телебанк, как вспомнила историю про украденный мобильник. Ругая растеряшу всеми эпитетами, какие ей только вспомнились, она полезла в сеть, слабо надеясь, что с утра подружке взбредет идея поболтать в «Аське» или проверить «ящик».
Но чудо произошло и, вызвав по телефону такси к парадным воротам, через десять минут она уже сидела в Иркином дворе.

- А мама? – спросила почему-то Иринка первое, что пришло в голову.
- А что мама, ее как всегда нет дома. Да и не стану я ничего рассказывать этой маме. И ты?! – она почти угрожающе посмотрела на подружку.
- Что ты, ни за что! Не знаю, почему я так…
Она обняла подругу за плечи и тут только обнаружила, что ту слегка потрясывает.
- Ой, Лялечка, тебя же колотит! Пойдем к нам.
- Не, я сейчас без лифта не ходок на четвертый этаж.
- Ты замерзла или голодная! – внимательно вглядевшись, в непривычно бледное лицо констатировала Иринка.
- … В принципе, я бы чего-нибудь поела, - слегка подумав, согласилась Лялька.
- Вот здорово! У меня есть капустный пирог. Хочешь?
- С собой? Давай, попробую, - она недоверчиво надкусила и пожевала. Потом откусила побольше и с видимым удовольствием съела весь. – Это все?
- Ты сиди, а я принесу еще. Заодно уведу домой собаку.
- И попить захвати! – крикнула она уже забегающей в подъезд подружке.
- Ладно, ты сиди не двигайся.
По двору медленно слонялся мальчишка лет шести. Высокое солнце припекло во всех уголках асфальтового пространства. Остался маленький кусочек, затененный двумя жидкими кленами и одной березой. Между ними как раз находилась песочница. Выписывая сложные кривые, мальчик неуклонно приближался к заветному грибку. Наконец он уперся в борт песочницы, искоса посмотрел на наблюдающую за его манипуляциями Ляльку и сел рядом.
- У меня тоже собака была. Только она погибла. – сказал он как-то чересчур по-взрослому.
- Что так?
- Машина сбила, - тяжело вздохнул мальчик.
Светлые волосы, выгоревшие за лето падали косо на прозрачные голубые глаза.
Лялька подумала и надела кольцо, повернув его камнем в сторону мальчика. Он спокойно посмотрел на сверкнувший алмаз:
- Красивое. Твое?
- Мое. Нравится? – и она осторожно поднесла руку к его лицу.
Ничего не произошло.
- Я же сказал, красивое, - мальчик отвел от себя ее ладонь.
Голубые лучики скользнули по ожившим Лялькиным глазам.
- Ты боишься? – спросил он, глядя поверх ее глаз.
- Нет, - удивилась Лялька, - с чего вдруг.
И спрятала кольцо в карман.
- Ты чего-то боишься.
- Почему ты так решил?
- У тебя в голове страх. Прыгал.
- Как это?
- Не знаю. Только он прыгал. Вот тут, - и малыш, потянувшись, ткнул пальчиком между ее бровей.
- Ну ладно, я пошла, - силы вернулись к ней так же неожиданно, как и уходили, - пока.
- Пока.
Легко вскочив, она подхватила нарядный рюкзачок и в один прием одолела четыре этажа, благо Иринка не закрыла за собой дверь в подъезд.
Квартирная дверь тоже была незакрыта. Ляля сделала это сама и даже тщательно закрутила оба замка: верхний и нижний. Подруга возилась на кухне.
- Иринка! Мы с тобой идиотки! Надо трубить Большой Слет.
- Может, хотя бы посоветуемся со своими? Звони Женьке.
- Сначала Ванечке, - взяв пакет с приготовленными пирожками и бутылку воды, Лялька села на подоконник и принялась обзванивать друзей.

Во дворе под грибком все еще сидел мальчик, задумчиво обозревая стоящий перед ним дом. Он увидел появившуюся в окне Ляльку. Заулыбался и помахал ей рукой. Почему-то не ответив ему, девочка быстренько слезла и перебралась за стол.


Глава третья, в которой все дороги ведут к Иринке.

Женькины ноги всегда были предметом повышенной заботы владельца.
Их длина и толщина не соответствовали никаким брючным стандартам. Если подходил размер бедер – ноги торчали из штанов как карандаши из стакана еще сантиметров на двадцать. Когда длина идеально соответствовала росту – сзади и по бокам висели мало симпатичные курдюки, а в талии под ремнем собирались оборки. Шорты вообще не смотрелись на голенастой фигуре. По крайней мере, выйти в них на улицу Женьку не заставил бы и взвод автоматчиков.
Но это лето они, имеется в виду ноги и джинсы, нашли спасительный компромисс: народ надел бриджи. Модником он себя никогда не считал, а эту тенденцию подхватил один из первых.
У всех любимых джинсов были безжалостно оторваны концы штанин, да и рвать то пришлось совсем чуть-чуть. Он даже ощутил незнакомый ему прежде азарт, подбирая подходящие футболки и рубашки.
В результате, из зазеркалья на него смотрел вполне симпатичный парень пятнадцати лет, с которым он, наконец-то, научился ладить. Скуластое лицо с тонким носом, насмешливые желто-зеленые глаза под высокими бровями и короткие каштановые волосы. Склонная к загару кожа, потемнела уже с начала лета. Ребята смеялись, что он улавливает ультрафиолет даже во время ночных полетов.
Полеты. Это они сняли все оставшиеся комплексы. Сначала летать голым было неловко и холодно. Но удивительное чувство свободы и внутренней силы, возникавшее во время парения, распространялось на до и после. Быть без одежды стало естественно и просто. Они перестали стесняться своей и чужой наготы с первых совместных полетов в начале июня.
Даже старший брат заметил, что у Женьки расправились плечи, исчезла подростковая сутулость и изменилась походка. Многое изменилось. Например, исчезла потребность подражать брату. Он и раньше подозревал, что он другой. Но оставаться одному, в своей уникальности было страшновато. Куда легче следовать за старшим, получая его одобрение и поддержку.
Если бы не ощущение внутреннего неудовольствия при этом. Это ощущение и привело его год назад на крышу собственного дома.

Пустая квартира на девятом этаже отзывалась эхом телефонных звонков. Давно погас закат. Мама подменилась на второе дежурство, значит, ее опять не будет ночью дома. Наверное, это она звонит. Беспокоится. Женька ясно увидел ее вечно озабоченное, такое же скуластое и худое как у него лицо. Бедная мамочка. Но долго грустить у него не получалось.
Он закончит девятый класс и поступит в колледж. Будет учиться и работать. Конечно, в глубине души, ему хотелось бы пойти в художественный. Но там только дневное. Еще семь лет сидеть на шее матери и брата, нет уж. Если суждено: оно никуда от него не уйдет, решил он как раз сегодня, с детской верой в длинную счастливую жизнь впереди.
Он закинул руки за голову и улегся на нагретый рубероид.
Глубокая синяя чернота неба затягивала в себя как воронка. Даже звезды, казалось, неслись в невидимый центр, не двигаясь и не исчезая.
- Ты один тут? – раздался девичий голосок прямо над ухом.
От неожиданности он резко приподнялся, сшибая лбом склоненное над ним лицо.
- Кто это?
- Ой!
Голая девчонка, скорчившись, сидела прямо за его головой. Тонкие руки закрывали лицо. Светлые волосы заплетены в две косицы, вздрагивающие на плечах.
- Тебе больно? – Женька суетливо ползал на коленках перед незнакомкой, стараясь не дотрагиваться до ее худенького обнаженного тельца.
- А ты думал? – голос был сердитый, - так и голову можно отшибить. Насовсем.
- Прямо уж и отшибить! – он был рад, что она не испугалась.
- Посмотри скорее, наверное, синяк во все лицо!
Незнакомка доверчиво подняла к нему маленькое, почти детское, личико. Как будто они лет сто были знакомы. Левый глаз покраснел и набух, так же как и щека. Правый янтарно-карий смотрел требовательно и недовольно. Пухлый рот сложился в трубочку.
- Ну что ты сидишь! Тащи скорее лед! Ты в этом доме живешь?
- А ты?
- А я подожду тебя здесь. Хотя, если ты так же медленно двигаешься, как соображаешь, ждать мне придется до утра!
- Я быстро, - и Женька, оглядываясь на нежданную гостью, бросился к техническому выходу.
Перед тем как исчезнуть внутри, он оглянулся еще раз, словно боясь, что она пропадет так же внезапно, как появилась.
Девочка спокойно обходила небольшое пространство крыши одно-подъездной девятиэтажки.
- Вот. Этого хватит? – он подал, слегка запыхавшись, пакетик льда.
- Посмотрим.
Гостья приложила лед к левой стороне лица. Поискала глазами, где бы ей устроиться и, не обнаружив ничего подходящего, вопросительно посмотрела на Женьку. Женьке почему-то стало неловко, словно он был негостеприимным хозяином. Да, к тому же, еще никак не мог привыкнуть к, видимо естественной для нее, наготе. Поэтому он несколько суетливо принялся искать что-нибудь подходящее.
Ничего не обнаружив, снял футболку и постелил на теплую крышу.
Девочка с радостью уселась и похлопала по рубероиду рядом с собой. Теперь они были почти одинаковые, по крайней мере, до пояса.
- Только я в жире, тебе придется стирать футболку «Ванишем».
- Да ладно, лучше расскажи: откуда ты взялась.
- Прилетела. По воздуху.
Она расхохоталась, видя его ошарашенное лицо.
- Ты пока не напрягайся. Может быть, у тебя тоже получится.
- Меня зовут Евгений.
- А меня Ирина. Но это чересчур важно. Можешь называть просто – Иринка. Мне так больше нравится. Я буду звать тебя Женькой, лады?
- Лады.
- Я давно за тобой наблюдаю. Ты часто сидишь здесь один по ночам. У тебя что-нибудь случилось?
- Не-е-ет, с чего ты взяла?
- Ну не знаю, - она отложила растаявший лед и опять подставила ему на обозрение свое лицо, - что, лучше стало?
- Все равно красное. Больше не трогай его: так быстрее пройдет.
- Не трогай, - ворчливо сказала Иринка, - а вдруг синяк будет?
Он еще раз внимательно оглядел лицо:
- Кажется, нет.
- Печальный ты какой-то, - продолжила она свою мысль, - задумчивый.
- Сколько тебе лет? – думая о чем-то своем, спросил Женька.
- Двенадцать.
- Давно ты летаешь?
- Давно. Лет с пяти.
- Просто так, взяла и полетела?
- Нет. Это случилось на юге. Я тогда научилась плавать, и родители разрешили мне ходить на море с моим двоюродным братом, Вовкой. В Севастополе, в Голубой бухте, есть скалы, с которых мальчишки прыгали в воду. Мне было приказано сидеть на берегу, но когда стало скучно, я прыгнула вслед за всеми. А в воздухе, почему-то поняла, что могу лететь так, как захочу. Тогда я замедлилась и плавно опустилась в воду, ближе к берегу.
- А брат?
- Он ужасно испугался. Орал на меня. Он не понял, что я не упала, а полетела. Долго с собой не брал. Но маме с папой мы ничего говорить не стали.
- А потом? Ты им сказала?
Иринка задумчиво посмотрела на светящиеся окнами дома, на пустую крышу, в осколках битого кирпича. Потом перевела взгляд на сидящего рядом с ней мальчика.
- Ты бы рассказал?
- Нет, - согласился Женька.
- Вот и я. Ну ладно. Мне пора.
- Ты прилетишь еще?
- Прилечу, если не будет дождя.
Они встали и подошли к парапету. Иринка спокойно забралась на самый его край, опираясь на Женькино плечо. Потом посмотрела в звездное небо, улыбнулась, и легко толкнувшись обеими ногами, прыгнула вверх. Сердце парня упало куда-то в область мочевого пузыря. Он даже подумал, что описался; инстинктивно сделал шаг назад и закрыл глаза.
Негромкий смех с неба заставил его задрать голову.
Раскрыв руки, как парящая ласточка, маленькая фигурка кружила над крышей. Сладостный восторг, который овладел Женькой, можно, наверное, было сравнить только с восторгом Икара, смотрящего на первый полет своего отца. Он даже прижал руками сердце, чтобы умерить радость и нечаянно не заорать. Тонкие руки качнулись в приветствии, и Иринка растаяла в темноте.
Такой перепад чувств: от ужасного страха до безумной радости, дорого достался мальчишке. Шатаясь, от навалившейся вдруг слабости, он на дрожащих ногах спустился домой и рухнул в кровать. Когда через десять минут в квартиру вошел брат, Женька крепко спал, раскинув длинные конечности, как морская звезда.

- Жень, ты бы разделся, - Олег тихо подошел к братишке.
Но тот уже видел сны: по лицу его бродила светлая улыбка, грязная футболка скомкана под щекой, а руки и ноги едва-едва вздрагивали.
- Летает…. Растет еще, - и брат ушел на кухню, плотно закрыв за собой дверь.

Весь следующий день как назло шел дождь. Женька все-таки вылез вечером на крышу. Бесполезно. Серые тяжелые облака облепили небо со всех сторон. Он на всякий случай постоял, прижавшись к дымоходу.
Крыша шуршала под мелкими холодными каплями и нисколько не походила на себя вчерашнюю. Ему вдруг показалось, что девочка с янтарными глазами была только его фантазией. И он остро пожалел, что не попросил номера телефона.
Волосы и плечи быстро намокли. Женька еще раз осмотрел внимательно крышу, будто ночная гостья могла спрятаться. Но мокрое рубероидное пространство чернело пустотой.
Он отряхнул волосы, помотав головой, как собака, и пошел домой. Перед выходом валялся пустой пакет из-подо льда. Мальчик обрадовался и сунул его в карман, все-таки это был не сон, и девочка по имени Иринка действительно улетела вчера отсюда в звездное небо.

На четвертый день, ставшего уже привычным, дежурства на крыше, тонкие прохладные пальцы, наконец, закрыли ему глаза. Он снова пропустил момент ее приземления.
- Привет. Ты давно меня ждешь?
«Все время», - хотел сказать Женька и обернулся. Девочка стояла перед ним окутанная лунным светом, такая нереальная в своей обнаженности, что он невольно протянул ладонь, чтобы коснуться ее. Кожа была тонкая, смазанная чем-то скользким и неожиданно горячая. Он отдернул руку.
- Ага, все-таки не веришь, что я настоящая? – засмеялась Иринка тихим, довольным смехом, - можешь еще потрогать.
Она подставила ему плечо. Оно, как ни странно, оказалось холодным.
- Сейчас снова верю. Ты не замерзла?
Возле стенки дымохода за эти четыре дня предусмотрительный Женька оборудовал что-то вроде лежбища из притащенных поролоновых кресельных подушек и старого байкового одеяла.
- Можешь укутаться. Хочешь?
- Давай, - она замоталась в одеяло – может быть у тебя и чай горячий есть?
- Не-е-ет, - растерялся парнишка, - принести? Я быстро.
- Не надо, - милостиво успокоила девочка, - я пошутила.
Они молча уставились в лунное небо. Женька в который раз пытался сформулировать свою просьбу. Но фразы все-время получались какие-то дебильные: «Не научишь ли ты меня летать?» Как будто в магазин сходить за хлебом. Или: «А я смогу научиться?» Учись, если можешь. Так ничего и не придумав, он искоса взглянул на тонкий профиль и не удержавшись, вздохнул. Везет же некоторым.
Судьба преподнесла такой подарок. Прозрачные янтарные глаза гостьи спокойно смотрели на далекие звезды.
Нет, и ему тоже повезло: летающая девочка могла бы пролететь мимо и не заметить. Или он жил бы не в этом доме и не на верхнем этаже. Он не раз чувствовал в себе желание скользнуть в воздух, но здравый смысл всегда удерживал его от этой глупой, как ему потом казалось, идеи. Почему она смогла, а он нет?
- Да ладно, не переживай, я и тебя научу!
Иринка вскочила и потянула его за собой. Одеяло свалилось к ногам так, что запуталось у рванувшегося вслед за девочкой, Женьки в ногах.
Отпихивая торопливо мягкую байку и тапочки, он быстро встал рядом. Словно боялся, что она передумает.
- Раздевайся! – она расхохоталась, видя его оторопь, - раздевайся же! В одежде нельзя: я пробовала.
- Совсем? – спросил он зачем-то.
- Не задавай глупых вопросов, а то я подумаю, что зря теряю время, потому что тебе вредно напрягать мозги.
- Отвернись тогда!
- Вот еще! Как же я буду учить тебя: вслепую?
Но сама отвернулась. И дрожащий то ли от холода, то ли от волнения Женька принялся стягивать с себя джинсы, футболку и трусы.
Так начались их первые тренировки, а потом и совместные полеты.
Он устроил доску между двумя дымоходами, что-то типа шеста в курятнике. Иринка прозвала эту штуку: «тренажер класса земля-воздух». Самое трудное, оказалось, поверить в себя. Как только в голове появлялась хотя бы одна крохотная мыслишка из школьного курса физики, на тему «невозможно, если тяжелее воздуха», как тело наливалось тяжестью, куда больше, чем просто mg2.
- Главное, - легко объясняла Иринка, - освободи разум и чувства. Тогда все вещи превращаются в проявление реальности. Только так ты сможешь вступить в сферу безмятежности, когда тело и сознание свободны и легки.
- Понял, - говорил Женька и с грохотом падал на рубероид.
На первый шаг с шеста, который не закончился падением, ушло три недели. Закончился август. Ночи стали холоднее, и Иринка прилетала совсем ненадолго. Женька теперь тоже держал на крыше банку барсучьего жира. Для смазки. Жир согревал лучше всякой одежды. Мать дежурила через два дня, иногда подменялась. В выходные уезжала с братом на дачу с ночевкой. Так что времени для практики у него было достаточно.
Пару раз он даже порывался попробовать нырнуть в воздух с крыши, но Иринка взяла с него честное слово, что первый высокий полет они совершат с моста в реку. И в один из выходных, когда никого не было дома, они пришли ночью на пешеходный мост, откуда и прыгнули вместе.
Женька никогда не забудет чувство, охватившее его тогда. Наслаждение, легкость, пустота и легкое напряжение в мозжечке.
Перед самой водой он чуть-чуть запаниковал и ударился животом о хлесткую поверхность. Девочка легко скользнула до берега и ждала, пока он доплывет до нее.
Потом она учила, как можно управлять полетом. «Вправо»,- командовала Иринка, наклоняясь корпусом и заводя руку. И они летели вправо. «Влево» - он послушно выполнял команду.
А потом наступила осень. За ней зима. В горнолыжном центре, за городом, где теперь уже Женька учил девочку азам мастерства, они познакомились с Иваном.

- Привет! Ты где? – Лялькин голос был непривычно мягок и тих.
- Дома, - насторожился Женька, - а что?
- Кажется, дождь начинается.

Глава четвертая, в которой рассказывается о простейшем методе излечения аллергии.

С Лялькой у Евгения сложились самые сложные отношения. Вообще-то Женька вовсе не был склонен к сложным отношениям: либо они были комфортными, либо их не было вовсе. Но он относил себя к реалистам, каковыми и являются большинство мужчин, поэтому отдавал себе отчет, что разные психические организации вызывают разные психологические реакции.
Лялька вызывала у него аллергию. Но как и с аллергией, с Лялькой он ничего поделать не мог. Он дружил с Иринкой, а Иринка дружила с ней. С первого класса.
Дело в том, что Иринкины родители отдали ее в школу в полседьмого. То есть в шесть с половиной. А Лялькины - в полвосьмого. В один класс элитной гимназии. Гимназия эта располагалась во дворе дома Комаровых, поэтому папой были приложены титанические усилия, чтобы устроить дочку именно сюда.
Иринка и сейчас не отличается ростом и крепким сложением, а тогда была совсем крошкой. Доверчивость и мечтательность: два самых чудесные ее качества, были бы среди одноклассников постоянным предметом для насмешек и издевательств. Были бы, если бы не Лялька.
Она взяла Иринку под свое крыло. Учителя и директриса обожали Лялю Исмаилову. А может быть ее папу. А может быть его деньги. Так что Ляльке ничего не надо было от новой подружки, просто та ей нравилась.
Заподозрить Иринку в корысти тем более было невозможно: она, кажется, даже не понимала, что над ней смеются. Зато это очень хорошо понимала Ляля. И чуть что, молча возникала за спиной подруги. И как-то быстро их оставили в покое.
Комаровы сначала ничего не имели против их дружбы, по-своему полюбили подругу дочери. После третьего класса Исмаиловы даже отпустили ее на юг с семьей Комаровых.
Если бы великодушная Лялька не вздумала делать всем подарки. Пока это были игрушки и бантики, Констанин Сергеич, Иркин папа, также спокойно одаривал девчушку. Но однажды, счастливая Иринка притащила домой эксклюзивный ноутбук, какой он не мог себе позволить, даже будучи главой маленькой компьютерной фирмы. Никакие слезы и уговоры не помогли оставить дома дорогую игрушку. Неумолимый папа увез его сам. А когда выяснилось, что о подарке у Исмаиловых никто не слыхал, рюкзачок дочери еще долго подвергался дома таможенному досмотру.
Обескуражена больше всех была сама Лялька: никто и никогда не ругал ее за подарки, тем более, никто не возвращал. Она проплакала три дня. Не хотела больше идти в школу. Пришлось подключать тяжелую артиллерию: к Комаровым был послан Вагит Каримович, собственной персоной. Состоялся долгий мужской разговор, в результате которого дружба девочек была восстановлена, но на подарки объявлялось табу.
В те единственные совместные каникулы на море, Иринка научила Ляльку летать. И они, объединенные совместной тайной, стали еще неразлучней.

Правда, Лялькина уверенность, что все самое лучшее в этом мире создано для нее, приводило порой к самым непредсказуемым последствиям.
Как отбитый у галок бриллиантовый перстень, например.
Когда Женька примчался к Комаровым, на часах было уже около часу дня. Времени на обсуждение почти не оставалось: в четыре с работы возвращается мама.
- Сколько не кручу его, все равно ничего не вижу, - наконец сказал он, выслушав сбивчивый Лялькин рассказ.
Прозрачный кристалл вспыхивал тысячью радужных искр в свете настольной лампы. Иринка даже притащила старинную дедушкину лупу. Камень роскошно и холодно одаривал всех увеличенными разноцветными лучами. И больше ничего.
- Может быть, тебе показалось? – Женькина улыбка как всегда грозила перейти в насмешку.
Лялькины щеки начали медленно розоветь.
- Ничего не показалось, - Иринка быстро влезла между друзьями и села на подоконник.
По двору не торопясь, шел Иван, слегка переваливаясь, как голубь.
- Ванечка! – обрадовалась она и побежала открывать дверь.
Женька и Ляля одновременно сунулись в окно и стукнулись головами. Искры, посыпавшиеся из глаз, показались Женьке ярче брильянтовых. Он ошарашено взглянул на девочку и удивился возникшей в ней перемене.
Нежное смуглое лицо девочки, залитое румянцем, медленно наполнялось светом улыбки. «Какие ямочки, - подумал он, - А глаза…. Почему я раньше никогда не видел, что у нее такие глаза?» Черные, полные внутреннего огня и какой-то природной отваги. Они затягивали как ночное небо в искорках звезд. Темные пушистые кудри закрывали наполовину один глаз. Женькины руки невольно потянулись, чтобы убрать мешающую ему прядь с ее лица.
- Ты чего, Жень? – вдруг севшим голосом тихо спросила Лялька, перехвачивая в воздухе его ладони. Так они и стояли у подоконника, держась за руки, когда в кухню вошли ребята.
- Ты чего, Жень? – зазвеневший голосок Иринки беспомощно стукнулся о стекло и упал.
- Соринка в глаз попала, - Лялька выскользнула из Женькиных пальцев и встала, как бы спасаясь, за Иринкину спину.
- Привет, Голубь! – преувеличенно обрадовался Женька, хлопая приятеля по плечам.
- При-иве-е-ет, - ясные Ванины глазки внимательно пробежались по лицам друзей, - Ну что тут у вас стряслось?
- Все из-за кольца! – Лялька положила на стол подальше от себя вынутый из кармана перстень и вкратце еще раз пересказала известную нам историю.
- Черви, говоришь…. – Ивановы пальцы c аккуратно обстриженными ногтями минут пятнадцать гоняли разноцветные лучи по стенам комнаты.
Никаких намеков на просвечивание или вскрытие тайных помыслов и желаний не происходило. Время приближалось к трем, когда, напившись, чаю с оставшимися пирожками, ребята решили расходиться по домам.
- А что мне теперь делать с дядей Колей? – задала, наконец, Лялька мучающий ее вопрос.
- В смысле? – обернулся уже в дверях Ваня.
- Как я смогу с ним общаться, если я ему больше не верю?
- Скажи отцу, чтобы нанял тебе другого шофера.
- Папа потребует объяснений.
Друзья встали кружком возле двери. Никаких идей ни у кого не было.
В дверь позвонили. Все молча посмотрели на Иринку.
- У мамы свой ключ, - зачем-то сказала она и стала крутить барашек накладного замка.
Прибежал проснувшийся Гаврик и с лаем начал прыгать возле них.
- Подержи его, - попросила Иринка кого-нибудь, открывая дверь.
- У меня тоже собака была, - сказал им вместо приветствия мальчик.


Глава пятая, в которой яйцо учит куриц.


Птицы пищали так громко, что их было слышно в квартире. Иринка высунула голову на улицу и посмотрела вверх. В мрачнеющем небе маленькими двойными бумерангами носились ласточки. Как они ловко ловят мошек на лету! В другой бы раз она непременно улеглась бы на подоконнике, чтобы поизучать технику полетов. Только не сегодня. До прихода мамы осталось меньше получаса.
Татьяна Ивановна ничего не имела против друзей дочери. Просто она приходила с работы такая усталая, что должна была хотя бы часик поспать, пока папа не привезет из садика Катерину.
Да и ужин у Иринки еще не готов. Она, не вслушиваясь в разговор ребят, мысленно перебирала набор продуктов в холодильнике. «Пожарю баклажаны с зеленью и курицей. Курицу придется мелко покрошить: иначе не успею».
- Успеешь, - сказал ей странный мальчик.
Он крутил перстень на пальце, направляя его прямо на Иринку.
- Я понял! – Ванечка хлопнул себя с размаху по лбу, - дай-ка его мне.
- Попробуй, - вежливо согласился голубоглазый малыш.
Иван попытался надеть перстень на указательный палец, но тот был катастрофически мал.
- Ирин, а ты его примеряла? Давай свой палец.
Перстень свободно оделся на ее пальчик, но когда она начала поворачивать его поочередно на каждого, он сел как влитой.
Ближе всех к ней стоял Женька, опираясь спиной на холодильник.
Холодный голубоватый свет кристалла начал постепенно окрашиваться в сиреневый, потом в розовый, а потом в красный цвет. Иринка вдруг увидела, как пульсирует его сердце.
- И что там? - почему-то смущенно спросил он, стараясь боком втиснуться между холодильником и подоконником.
- Я же говорил, что ты только что влюбился, - авторитетно заявил мальчик.
- Влюбился? – переспросила Иринка, чувствуя возникшую внутри дребедень.
- Ты что, ничего не слышала? – удивился мальчик, - я битый час тут распинаюсь, а она не слушает. Камень показывает чувства, а не мысли. Понятно? Вот гляди еще раз.
И он забрал у нее кольцо. Иринка тупо поглядела на малолетнего умника. В прозрачных глазах не было ни капли снисходительности. Обыкновенный детский взгляд. Чистый и наивный. Ей даже захотелось обыскать его на предмет микрофона или еще какого-нибудь подсказывающего устройства. Почему он сказал, что Женька влюбился только что, ведь они дружат почти год?
- Как тебя зовут? - почему-то вдруг стало важно Иринке.
- Петр, - твердо налегая на «р» выговорил пацан, - Петр Викторович Дрыгин.
Имя парня прозвучало как звук мотоцикла без глушителя.
- Можно я буду звать тебя Петькой? Просто тебе так больше идет. Но если ты не….
- Называй, - согласился Петр, - Петька все-таки лучше, чем Драндулет.
- Меня во дворе так зовут, - объяснил он ей, видя ее непонимающий взгляд, - Ты что-то совсем не догоняешь, расстроилась?
- Что? Видно в кристалле? – невесело улыбнулась Иринка.
- Бывает, - и он как взрослый, подмигнул девочке.
- Слушай, вундеркинд, - вдруг взъелся Иван, - объясни тогда Ляльке, что ей делать со своим телохранителем, который, как выяснилось, ее ненавидит? Ты ведь у нас тут самый умный.
- Ничего, - мальчик внимательно поглядел на странно примолкшую Ляльку, сидящую «с ногами» на кухонном диванчике, - Пусть посидит пару дней дома, а потом видно будет.
В коридоре послышался звук открываемого замка. Ребята дружно двинулись на выход. Лялька без эмоций отобрала перстень у Петьки и пристегнула его к цепочке в потайном кармане. «Все-таки не успела», - подумала Иринка.


Глава шестая, в которой появляется нечто важное.


Мать даже не захотела есть и сразу же пошла спать. Татьяна Ивановна работала в Институте детской онкологии врачом. Сколько раз отец уговаривал ее уйти оттуда.
Но она любила эту работу и считала ее очень важной, только никак не могла привыкнуть к смертям своих маленьких пациентов.
Иринка дожаривала баклажаны с курицей, раздумывая, класть морковку или не класть. Наконец она решила ограничиться зеленью, когда в замке снова зашевелился ключ. «А Петька предупреждал, что успею…» - мелькнуло в голове. Предусмотрительно запертый в туалете Гавря начал, поскуливая, скрести дверь.
- И-и-ийа-а! – громкоголосая сестричка могла поднять мертвого.
- Тише ты! – быстренько отключив плиту, выскочила в коридор
старшая, - Мама спит! Привет пап, как дела?
- Нормально, - так же тихонько ответил отец, целуя ее в щеку.
- Ийа! – трагическим шепотом возвестила Катерина, вытаращив глаза, – мне в садике сегодня пойвали платье!
И она показала квадратный надрыв на тонкой ткани.
- Это Степанов, своей дуяцкой палкой! Надо сказать маме, чтобы купила дъюгое, да пап?
- Не надо другое, и маме ничего не надо говорить, - Иринка торопливо стягивала ей туфли, - мы приделаем на это место красивую бабочку, и будет очень здорово.
- А цветочек? Можно еще и цветочек?
- Посмотрим. Потом. А сейчас иди умываться и кушать.
- Я не хочу кушать! Давай мы сначала пьишьем бабочку!
- Катерина, - вмешался отец, - ну-ка быстро мыть руки! Она меня достала этим платьем, пока мы доехали, - пожаловался он старшей дочери, моя руки на кухне – И в кого она такая тряпичница?
Из ванной раздался душераздирающий детский рев и за ним обиженный собачий визг. Из спальни вышла проснувшаяся мать.
- Он наечно! Пьямо лапой!
- Ты посмотри: он сам испугался. Конечно он нечаянно.
В проеме появилась мама с Катькой на руках. За ними вбежал Гаврик и тут же шмыгнул за Иринкины ноги.
Лицо младшей было перекошено от горя: на мамину руку свисал длинный лоскут платья выдранный, по-видимому, несчастным псом.
- Гаврюша прыгал на Катерину от радости и зацепился когтем, - пояснила больше для младшей, чем для старших Татьяна Ивановна.
- Хватит кукситься, Кать, пойдем переодеваться, - Иринка поспешила забрать сестренку себе.
- И правильно, - не подумав о последствиях, вставил голодный Комаров, желая ускорить начало ужина - не последнее же это платье в твоей жизни, Катерина.
- Тепей надо точно новое покупать, да мам? – мгновенно сориентировалась та, блестя еще мокрыми глазами.
- Потом, а что сегодня было на Марине Николаевне? – повела сестренку в детскую Иринка: разговоры о нарядах любимой воспитательницы всегда отвлекали Катьку лучше всякой игрушки.

Поздно вечером, когда младшая уже спала, Иринка, наконец, вышла в чат. Лялька была уже там.
«Как ты?»
«Изучаю»
«Что?»
«Кольцо»
«Опять?»
«Про чувства, Петька говорил, помнишь?»
«И?»
«Может д.Коля просто сердится на меня?»
«Почему поменяла мнение?»
«Они с отцом разговаривали, и он намекнул, что не мешало бы со мной поговорить. Я навела камень и поняла, что он волнуется»
«Значит, Петька опять оказался прав?»
«Почему опять?»
«Он сказал, что успею с ужином»
«И что?»
«Успела, хотя не должна была»
«Ты его знаешь?»
«Петьку?»
«Не ужин же ;-)»
«Вроде с нашего двора»
«Странный он»
«Про Женьку поняла?»
«А ты?»
«Не очень»
В комнату заглянула мама и шепотом спросила:
- Ты когда спать собираешься?
- Скоро, а ты?
- Пойдем чайку попьем?
- Ага, только с Лялькой попрощаюсь.
- Привет ей от меня.
- Ладно. Сейчас приду.
«Тебе от мамы привет J»
«Ей тоже»
«Завтра там же в восемь?»
«Да. До завтра»
«Спок ночи»

Мама и папа уже сидели на кухне. Иринка обожала эти вечерние посиделки, когда она чувствовала себя ровней родителям.
- …три года. Глаза огромные, синие-синие. Мне кажется, я их никогда не забуду.
- Забудешь. Надо, Танечка. Иначе у тебя не останется сил на других.
Они замолчали, как только она открыла дверь. Нет, все-таки они считают ее маленькой.
Мама весело улыбается Иринке, а у самой нос красный.
- Что-то случилось, мамочка? На работе?
- Случилась работа, давайте уже чай пить, а то я тоже начну грузить вас своими компьютерами, - ворчит папа, разливая кипяток по чашкам.
- Девочку привезли неделю назад. Совсем маленькую. Слишком поздно: мы смогли только снять боли. Сегодня она умерла.
- А если бы пораньше?
- Если бы…. Все могло бы быть хорошо.
И мама спрашивает про Иринкин день. Про дела у ребят. Поступил ли Женька в колледж.
Женька, думает девочка, с ним явно что-то случилось. Лялька так отпрянула от него, когда она вошла. И кристалл покраснел. Подружка знает, что Иринке давно нравится Женька, она не предаст. Но ведь это чувства. Вот сейчас. У нее так больно сжимается сердце, а она ничего не может с ним поделать. Ни приказать, ни уговорить. Разве Женька сильнее ее?
Она вспоминает, как учила его летать, как он падал с доски вниз и расшибался. Он морщился, кряхтел, но не плакал. Только преданно смотрел в глаза учительнице и верил. Разве она могла не полюбить его тогда? Почему она решила, что он так же относится к ней?
А Лялька? Уж она то, точно не причем. Иринка представляет круглое черноглазое лицо в ямочках, пушистую кудрявую копну темных волос и с сожалением смотрит на свои косицы. Разве можно это сравнивать. Конечно, Лялька намного красивее.
- Э-эй! Дочура! Ты где? Спать хочешь? – отец обнимает ее за плечи и легонько прижимает к себе.
- Нет, это я про ребят вспомнила. Ты что-то спросил, пап?
- Как будем день рождения праздновать?
- Когда?
- Ничего себе! Татьян, ты слышишь, она не помнит дату своего рождения! Ты часом не влюбилась, Лапа?
- Нет, - быстренько отвечает Иринка, поперхнувшись конфеткой.
- А что, уже можно. Вон какая умница-красавица выросла, - мама – разглаживает челку на голове дочери в обе стороны ото лба, - я помню в восьмом классе была уже влюблена.
- Так уж и красавица, - Иринка трясет головой, чтобы вернуть челку на место.
- Если кто-нибудь осмелится сказать, что это не так, я первый брошу в него камень, - смеется Константин Сергеевич, - а насчет умницы, возражений нет?
- Будем отмечать вместе с твоими друзьями, или ты хочешь отдельно?
- Посмотрим, - дипломатично уклоняется дочь, - еще больше недели. Время есть.

Иринка засыпает быстро, и ей снится маленькая девочка. Она сидит на берегу океана и льет из ладошки мокрый песок на вершину песчаного замка. Глаза ее полны слез. А может быть это морские брызги? «Не плачь», - говорит ей во сне Иринка, - «Что-нибудь придумаем». Девочка поднимает на нее синий взгляд: «Я тебе верю, ты хорошая».

Сердце шлет мощными толчками кровь в голову. Иринка просыпается и садится в кровати. Сестренка спит, аккуратно устроив ладошки под щеку. В комнате уже светло. «Ты обещала! Ты зачем обещала?» - говорит ей с укоризной внутренний голос. Минут пять Иринка тупо пялится на «карту счастья», прицепленную на противоположной стене. Вырезанные из журналов кораблики плывут в райские страны, стремительно скачут стада лошадей, Агата Кристи, мило улыбаясь, прижимает к себе любимую собачку. В самом верхнем правом уголке бежит к отцу маленькая девочка, счастливо смеясь и раскинув ручки.
Девочка! Иринка мигом вспоминает свой сон. Она прижимает ладони к вновь застучавшему сердечку и подходит к окну. Надо посмотреть на небо. Изящные белые облачка стремятся стыдливо исчезнуть с лазурного небосклона. Сегодня она будет там! Ей представляются счастливые друзья, кувыркающиеся свободно в чистом ночном воздухе. И к ней возвращаются легкость и радость бытия. «Мы что-нибудь придумаем!» - почему-то не сомневается больше она.


Глава седьмая, в которой Петр становятся Ивану знакомым незнакомцем.


Когда, выйдя от Иринки, ребята пошли на ближайшую остановку, Петька увязался за ними. Сначала долго выбирали Ляльке маршрутку: она совсем не разбиралась в городском транспорте. Наконец поймали такси и отправили ее по адресу. Она даже отключила мобильник, чтобы ничего не объяснять шоферу и няне.
Следом уехал на автобусе в свой микрорайон Женька. Пока Ваня ждал редко появляющийся сорок шестой, они разговорились с любопытным пацаном. Того интересовало абсолютно все: от последних моделей проезжающих мимо автомобилей, до причин таяния ледников в далекой Арктике. Через десять минут Иван забыл, что перед ним маленький мальчик и всерьез взялся спорить по поводу состава кометы, исследуемой американским спутником.
- А Тунгусский метеорит! – орал Ванечка, - не нашли никаких следов по всей территории! Это может быть только антивещество!
- При столкновении такой массы антивещества с Землей, мы имели бы последствия равные тысячи Хиросимам! А там был обыкновенный газопылевой взрыв в атмосфере! – солидно парировал Петька.
- Прошло слишком много времени, чтобы судить о реальных последствиях! А следы метеорита нашлись бы быстро, – не сдавался старший.
- Почитай отчеты Кулика и Флоренского, знаток, - ехидничал младший.
Скоро на странную парочку начали обращать внимание люди на остановке. И не сговариваясь, они встали и пошли, продолжая на ходу спорить о результатах полета последнего Discovery.
Ноги завели их во «Фрайдис», где, купив себе и новому другу по большой порции мороженного, Иван не мог оторваться от интересного разговора еще часа два.
За стеклом начинало темнеть, когда повзрослевшая публика за соседними столиками стала опять приглядываться к забавному тандему. Перехватив несколько явных насмешливых взглядов, Ванечка вдруг осознал происходящую вещь: сидящему напротив него собеседнику было всего лет шесть.
Если бы это произошло год назад, он бы смутился, быть может, и повел бы малыша домой. Но не сейчас, когда он умел летать. В нем, как и в Женьке, полеты открыли новые степени свободы, и не только в пространстве, но и во времени, и в общении с миром.
По природе своей, он был человеком практическим и основательным,
но одновременно интересующимся и мечтательным. Была в нем одна черта, по которой Иринка сразу причислила его к «своим» - все, чем он занимался, превращалось в захватывающую игру, которая усложнялась, обрастала новыми правилами и выливалась в следующую.
Голубоглазый Петька был для него сейчас Неизвестным Рыцарем, принявшим вызов за железной маской. Доблестно отражая удары, он уже добился уважения противника. Осталось узнать: кто он? Спрашивать напрямую, все равно, что залезть в конец учебника и посмотреть ответ на задачку. Такая тупость была не в Ивановых правилах. Чем труднее задачка, тем интереснее ее решать.
Мальчишки вышли на улицу и побрели обратно во двор Комаровского дома. Не заходя в ограду, младший остановился, чтобы попрощаться.
- Ты в том же подъезде живешь? Где Иринка? – спросил как бы ненароком Ваня.
- Не совсем, - в тон ему, уклончиво ответил Петр.
- Когда встретимся? Я принесу распечатку с сайта НАСА.
- Не надо, у меня есть интернет, - опять ушел от ответа пацан.
Пора было уходить. А ни одна ниточка из таинственного клубка по имени Петр Викторович Дрыгин и не думала показывать свой кончик. Иван напряг память: о чем сегодня говорил этот таинственный вундеркинд? И вспомнил.
- Кто тебя Драндулетом зовет, говоришь?
- Да так, есть люди.
- Ты мне покажи, я научу их уважать личность.
- Не надо, спасибо. Мне и не обидно вовсе.
Больше прицепиться было не к чему.
- Ну ладно, мне пора, - малыш протянул холодную ладошку.
- Пока, - не найдя что еще сказать, легонько пожал ее Иван.

Маленькая фигурка, развернувшись вокруг своей оси, побежала за угол. Ваня вдруг вспомнил, что хотел посмотреть подъезд, в котором живет его новый знакомец. Когда буквально через несколько секунд парнишка влетел во двор, площадка перед домом была пуста. Он подошел к ближайшему подъезду и приложил ухо к железной двери. На лестнице стояла абсолютная тишина. Времени добежать до прихода Ивана к следующему подъезду, у Петьки просто не было.

Глава восьмая, в которой Ляльке приходиться разбираться: бедность порок или не порок?


Несмотря на наличие обслуги, а может быть и вопреки ей, Лялька с раннего детства испытывала удовольствие от своей самостоятельности. А может быть, причиной тому был воспитательный метод отца: он платил ей за работу. Сначала она зарабатывала на собранных игрушках, потом на политых цветах и сожженных в саду листьях, затем в ход пошли выигранные соревнования и призовые места на школьных олимпиадах и конкурсах. За текущие отметки Вагит Каримович платить отказывался, только за то, что стоило особых усилий. Пару раз, еще в начальных классах, она пыталась просто потребовать у него необходимые деньги. Но унизительная поговорка незнакомого ей тогда Остапа Бендера «я подаю по пятницам», прозвучавшая от обожаемого папы, сначала вызвала рев и ярость, а потом вдруг все расставила по своим местам. Отец же ни у кого не просит денег. И она не будет. Ни за что!
Настоящая мама у Ляльки умерла очень давно. По крайней мере, Лялька ее не помнила. А отец говорил о ней очень редко, и она привыкла, что у нее есть только он. Бабушек и дедушек к моменту ее взросления тоже никого не осталось в живых.
Были еще папины жены. Но они так часто менялись, что Лялька не успела привыкнуть ни к одной. Сейчас у нее была четвертая или пятая «мама». При посторонних, она могла сказать про нее – мама.
И то, лишь бы не вдаваться в подробности. Но Иринка! Она то!
Какие секреты она могла рассказать этому крашенному манекену!
Вполне довольная своей внешностью, будучи брюнеткой, она не могла понять слабости отца к длинноногим блондинкам. А потом окажется, что она такая же дура, как предыдущие.
А дело шло к тому. Уже без всякой ревности дочь наблюдала за развитием папиных отношений с Аленой, и без всякой гадалки могла предсказать их финал. Однажды папе захочется искреннего тепла и ласки, чего это эгоистичное, помешанное на тряпках и побрякушках, создание дать не может в принципе. Не та модель. На такую эксплуатацию не рассчитана.
Алена не глупая и не злая. Даже к Ляльке старается относиться по-хорошему. Только у нее свои цели в этом браке. Она откуда-то из Сибири и запаса ее танкового напора хватит еще на пару – тройку мужей. Нефтяной магнат для этого – совсем неплохой трамплин. Лялька совсем ее не осуждает, но ведь папа это не муж, он бывает только один. А дочка и вправду желает ему счастья. Не будет же она все время возле него!
У Ляльки свои обширные планы на жизнь.
Она сидит в темноте возле погасшего монитора, попрощавшись с подружкой, и смотрит в ночной сад. Жасмин в этом году почему-то рано сбросил листья и стоит теперь почти голый под ее окном. Нет. Бедный ухажер абсолютно не вписывается в ее модель будущего. Неравенство денег, самое жестокое из неравенств. А как же быть с Женькой? «Что Ляля Исмаилова, забилось твое сердечко?» - грустно подтрунивает она над собой.
Ведь это же глупо. Глупо и бесполезно.
Во-первых, Иринке он очень нравится. И «та знает, что она знает». Ляля улыбается забавной формулировке.
Во-вторых, ей нельзя пользоваться общественным транспортом и ходить в кино без телохранителя. Это не папина прихоть, ее уже пытались украсть, чтобы получить с отца выкуп. Целоваться за спиной у шофера: «Дядя Коля, отвернись!» Она опять невесело улыбается. Ерунда получается. Е-рун-да!
Лялька пытается убедить себя, как маленького ребенка. Но сердце не желает подчиняться разуму. Оно нарочно подсовывает ей ощущения от сладкого касания пальцев, от его легкого дыхания, обжегшего ее вдруг, как ветер Сахары. Ах, мама-мамочка, если бы ты была жива, ты помогла бы сейчас своей дочке. Успокоила, прижала к себе и дала бы тот единственный совет, который так ей необходим.
Лялька прижимает горящее лицо к холодному стеклу и видит птичку, присевшую на закачавшуюся ветку жасмина. Та поворачивается то одним, то другим боком к девочке и не сводит с нее внимательного взгляда. И Ляльке становится легко. «Подумаю об этом завтра!» - повторяет она любимую фразу Скарлет и идет спать.

Ночью ей тоже снится сон.
Она идет рядом с красивой черноволосой женщиной. По длинной пасмурной улице, на которой рушатся и падают старые трухлявые дома. Это не многоэтажки, а частный сектор. Дома разные, деревянные, с вывороченными бревнами и осыпающейся штукатуркой.
Каменные, с рассыпающимися стенами из старинного красного кирпича. Скрипят и съезжают прямо на улицу старые блоки и панели, перегораживая им дорогу, грозя свалиться на головы.
Но женщина звонко хохочет, запрокидывая голову, беззаботно перешагивая через черепки и обломки. Легкий прозрачный шарф съехал с ее блестящих волос на плечи, концы которого вьются за спиной как крылья. Лялька в страхе жмется к теплому плечу незнакомки. «Зря боишься! – лукавые черные глаза ласково смотрят на Ляльку, - смотри!» И носком изящной лакированной туфельки она поддевает каменные глыбы, которые от ее ноги разлетаются невесомым сизым пеплом. «Ты моя мама? Ты будешь моей мамой?» - с волнением теребит спутницу за руку Лялька. «Увидим! – смеется красавица, - когда взойдет солнце….»
Солнце светит сквозь закрытые веки. «Вот и взошло», – говорит девочка, просыпаясь от собственного голоса. В пустой спальне под высоким потолком скачут солнечные зайчики, отраженные от стеклянного столика и зеркальных дверей гардеробной. Лялька лежит не шевелясь, чтобы не вспугнуть прекрасное лицо из сна.
Кажется, это была не мама. Она пытается вспомнить альбомный материнский образ: короткие каштановые волосы, такие же высокие, как у нее скулы и улыбка, уютная пухленькая фигурка. Нет, это точно не мама. Почему же у Ляльки осталось четкое ощущение, что сон как-то связан с ушедшей навсегда матерью?
«Пусть будет к хорошему» - произносит она нянькину поговорку по-татарски. И идет умываться. Новый день обещает быть солнечным.


Глава девятая, в которой все убеждаются в реальности пословицы насчет тюрьмы и сумы.


Только Женька не мучается и не мечется от вчерашних событий.
Его суровая реальность даже не предполагает никакого счастливого исхода из внезапно вспыхнувших чувств. Юноша просто складывает волнующие толчки своего сердца в секретную копилочку и закрывает ее на замок. Он не знает, что делать с хранящимися там драгоценностями, но одна только мысль об их присутствии делает его счастливым.
Женька привык с раннего детства не желать вещей, которые от него не зависят. Самое сложное было, пережить уход отца к чужой женщине, смириться с невозможностью его возвращения.
Семилетний пацан сидел каждый день во дворе и ждал, когда папа придет с работы. Сначала шли дожди, а отца не было. Потом повалил снег, а знакомая «шестерка» не сворачивала в их двор. Много мужчин прошло мимо. Много счастливых мальчишек пробежало, держась за большую сильную руку. Потом опять пошли дожди. Пришла весна и однажды над его домом повисла радуга. Мама, обвешанная продуктовыми сумками, вошла в арку и прошла как раз под радугой.
Шкатулочка открылась и со звоном захлопнулась: больше он не думал об отце. Сгибаясь из стороны в сторону тростиночкой, мальчишка тащил одну из тяжелых сумок, смеша мать веселыми рассказами о сегодняшних событиях в школе.
А Осьмеркины вдруг обнаружили у младшего удивительное чувство юмора.
Пожалуй, на него и придется уповать, думает Женька, отчего-то все время, возвращаясь к зеркалу. Интересно, а что в нем увидела она? Сверкнувший взгляд прожег ему грудную клетку. Он прижимает ладони к твердым ребрам: теперь он точно знает, как трепещет от любви сердце. Даже сейчас, представляя Ляльку, оно снова сладко замирает.
Женька ловит в зеркале свою идиотскую улыбку – ну и красавец! Может быть, все только почудилось? При встрече сразу все станет ясно. Дождаться бы еще только этой встречи!
Время в это утро тянулось как засохшая жевательная резинка.
Чтобы уплотнить зависшую в пространстве неподвижность,
Женька решил прибраться дома. Обычно дни полетов совпадали с маминым отсутствием. Но сегодня у матери набралась целая куча отгулов за внеочередные дежурства, и они с Машей, ее подругой, пошли с утра по магазинам.
Привычными движениями он вытер пыль с немногочисленной мебели, пропылесосил коврики и вымыл пол, еле согнав с належанного места под столом толстого кота Вильяма. Маленькая стрелка сдвинулась с девяти и зависла между десятью и одиннадцатью.
Он почистил плиту и раковину на кухне. Разделал подтаявшую курицу на восемь порционных кусков, обвалял в приправе для гриля и бросил в зашкворчавшее подсолнечное масло. Промыл и поставил варить рис и порезал лук. Подумал и сделал пару бутербродов с солеными огурцами и колбасой.
Упорная палочка не желала вылазить за пределы полюбившегося ей, видимо, числа одиннадцать.
Тогда он пошел в санузел и рассортировал белье для стирки. Первая партия плескалась в барабане, обед был готов, а время вовсе не собиралось быть убитым таким рутинным способом.
Женька еще немного погипнотизировал выцветший циферблат и полез под душ. Прохладная вода стучала по голове, как по стенкам ванны: гулко ударяясь, отскакивая и сливаясь в потоки. Минуты утекали в водосток, смешиваясь с мыльной пеной. Прошла вечность. Махровое полотенце мягко пробежалось по гладкому телу и обняло чистую попу вместо набедренной повязки.
На этот раз он, кажется, его обхитрил! Женька украдкой взглянул на часы, проходя на кухню за завтраком: так и есть! Оставленная без присмотра парочка перекочевала в следующий сектор и прилипла к верхней точке.
С бутербродом и кофе он вышел в лоджию. Стремительно выцветающее небо предвещало жаркий день. На крыше соседнего дома два сизаря кружились возле белой голубки, тесня друг друга надутыми грудками. Пока, наконец, один из них, более тощий и молодой, не столкнул соперника с карниза. Женька почему-то обрадовался, как за своего. Сегодня он тоже будет падать и взмывать: как только наступит ночь. Довольно улыбаясь, он поставил пустую чашку на пол, вытянул длинные ноги на придвинутый стул и закрыл глаза. Солнце тут же прилипло ко всем открытым частям его продолжительного тела и замерло на опущенных веках. Время свернулось калачиком рядом и снова прекратило свой ход.

Медленно двигаясь, свет переместился по полу огромного, во весь этаж, кабинета высветив затейливые иероглифы на эксклюзивной японской плитке. Документы были собраны и рассортированы. Информация переархивирована и вынесена на флэш-памяти подальше отсюда еще вчера. Компьютеры почищены и приведены в соответствие. Информированные сотрудники затихли в ключевых точках бетонной громадины в ожидании скорых гостей.
И тем не менее, он до конца не верил, что с ним обойдутся именно так. Через стеклянную стену своего шикарного офиса Вагит Каримович Исмаилов наблюдал, как одинаковые молочно-серые микроавтобусы без окон одновременно подкатили с разных сторон здания, перекрывая все выходы и входы. Пятнистые фигурки спецназа быстро рассеялись по территории и заполнили лифты и лестницы.
Он сел в легко подъехавшее кресло и уставился на часы. Минуты с трудом пульсировали на электронном табло, пробиваясь сквозь не желающие двигаться секунды. Что скажет Лялька, вдруг подумалось ему. Он посмотрел на родное в ямочках лицо, задорно смотрящее на него со стола. Мокрые кудри рассыпались по загорелым плечам. Это они в Испании, прошлой осенью.
Ему все время некогда с ней как следует поговорить! Николай опять жаловался вчера на ее ночные отлучки. Конечно, Иринка Комарова хорошая девочка, да и те двое ребят, с которыми они встречаются на крыше, тоже вроде из приличных семей. Хотя длинный, кажется Евгений, по наблюдениям телохранителя из очень бедных, даже отца нет. Исмаилов привык доверять дочери, верил в чистоту их еще детской дружбы, но ведь юность так неосмотрительна! И что это за опасная затея: собираться для общения на такой высоте.
Он грустно усмехнулся: кто бы говорил об опасности. Только ни он и только не сейчас. В затихшем воздухе громко прозвучал голос секретаря:
- Вагит Каримович! К вам пришли.
- Веди, - просто сказал он.


Глава десятая, в которой все тайное никак не становится явным.


Иван пришел в Иринкин двор ни свет ни заря. Уселся под раскрашенный коричневой кровельной краской гриб, в дальний угол песочницы, и слился с ландшафтом.
Таинственное исчезновение вчерашнего вундеркинда всю ночь не давало ему покоя. Мало того, что он еле-еле уснул, проворочавшись до полуночи, так еще и проснулся перед рассветом, разбуженный странным сном.
Снились ему белесые, бестелесные фигуры, причудливо меняющие свои очертания среди тьмы ночного леса. Или заброшенного парка. Они хотели подойти к нему ближе и тянули свои почти прозрачные руки из-за старых берез. Он понимал, что у него есть нечто, очень им необходимое, чувствуя острую жалость к их бесформенной незавершенности и неприкаянности. Ваня даже попытался им что-то передать, кажется какую-то еду или одежду. Но призраки шарахались прочь от его даров. Длинные тонкие пальцы их показывали куда-то за его спину, а туманные глаза, полные тоски,
смотрели сквозь него с надеждой и благоговением.
Он оглянулся назад и увидел ускользающую фигуру мальчика. Тот беззвучно смеялся, прячась от него за деревьями, и махал высоко поднятой рукой с оттопыренным средним пальцем. На пальце сверкал голубой бриллиант, умножая и дробя попадающие на него лунные лучи. Иван бросился вслед за белокурой головкой, но ноги его не слушались и не имели сил двигаться. Мальчик исчез.

Иван немного полежал, еще раз старательно собрав все фрагменты сна. Попытался объединить рассыпающиеся кусочки в единое целое и, довольный получившимся, запомнил картинку заново. Все дело в Лялькином кристалле и голубоглазом пацане, думал он, тщательно начищая свои на редкость здоровые зубы. Не совсем понятно, что это за фигуры? Но заморачиваться ненужным, было не в Ивановых правилах. Он по-хозяйски отложил непонятные части сна в дальние ящички своей аккуратно рассортированной памяти и решил заняться вещами более конкретными: куда делся Петр Викторович после их прощания? Разгадка крылась где-то в недрах дома, где жили Комаровы. Туда и направил свои кроссовки Ванечка, одевшись как можно незаметнее.
Последний рабочий день недели был бы похож на четыре предыдущих, если бы не лето. Надвигающаяся жара уходящего августа выманила из квартир всех, кто хотел урвать остатки дарованного небом в этом году ультрафиолета.
Жизнерадостные бабушки в трико и панамках потащили разноцветные пластиковые ведра и плетенные выцветшие корзины на ближайшую остановку дачных автобусов. Затарахтели раздолбанные «Москвичи» и «копейки», дребезжа привязанной к багажникам разнообразной, необходимой в хозяйстве рухлядью.
Деловитые деды за рулями раритетов отечественного автомобилестроения, казалось, были одеты подпольно действующей швейной мастерской, в специально разработанную единую для них спецодежду: серо-коричневые кургузые пиджачки и белые рубашки. На головах все как один имели шитую из хлопчатобумажных треугольников кепку, с мягким козырьком.

Ваня почти не отвлекся на ветеранов, боясь пропустить первые движения в Комаровском дворе. Когда поток самых неугомонных дачников схлынул, городом опять овладела утренняя сонливость. Через час томительного ожидания из мягко лязгающих дверей Иринкиного дома потянулись первые работающие граждане. Позевывая или наоборот, бодро улыбаясь, и этот контингент быстро разбежался по машинам и исчез. Выскочили проспавшие, видимо, Комаровы-родители, волоча за собой упирающуюся Катерину.
- Я не хочу эту панамку! – рыдала красная от злости девочка.
- Не хочешь, и не надо! – панамка вылетела из окна отъезжающей машины, выброшенная сильной отцовской рукой.
Плач мгновенно прекратился. «Тойота» уехала, а ситцевый головной убор продолжал крутиться, чудом попав прямо на острие чугунной пики из ограды двора.
Иван встал на слегка затекшие от сидения на узком крае песочницы ноги и похлопал себя по плотной заднице. Ужасно хотелось подвигаться. Но он мужественно втиснул свою скрюченную фигуру под грибок и снова затих, представляя себя тайным агентом.
- Хочешь, я тебя тоже похлопаю? – предложил детский голос за его спиной.
От неожиданности «тайный агент» вскочил и с размаху въехал темечком в нижнюю перекладину гриба. Гул ржавого железа слился в черепе Ивана с гулом собственной головы.
- Осторожнее! – Петька вытащил обеими руками чуть не потерявшего сознание друга из-под деревянного сооружения и не отпуская, усадил рядом на траву.
- Ты как сюда попал? – почему-то рассердился вдруг Ваня, когда рассеялись круги и звездочки.
- Ножками, - наивные голубые глаза смотрели честно и преданно.
- Ясно, что не ручками! – он не мог придумать, как вывести на чистую воду эту белокурую бестию, - я все утро караулю здесь, ты из подъезда не выходил!
- А я туда и не заходил, - удивился малыш.
- Ты же сам сказал вчера, что живешь в соседнем с Иринкой подъезде!
- Я так не говорил, - опять удивился пацан.
- Ты же вчера сюда ушел. Вчера вечером! – Иван начал терять терпение. Короткий палец несколько раз раздраженно ткнул в сторону дома.
- Нет, туда, - и Петр указал на маленькую калитку в изгороди, скрытую молодой порослью кленов.
- Ясно, - вдруг стух старший.
Мужчины помолчали, глубокомысленно глядя на слетевшихся воробьев, оккупировавших заросли птичьей гречишки. Из-за дерева к наблюдению присоединился тощий рыжий кот, возбужденно подергивая хвостом при приближении особенно наглых представителей летучего племени. Прохладная тень начала съеживаться и отползать от песочницы. Трава, теряя свою свежесть, стала приближаться к среднестатистическому для двора серому цвету.
- Пить охота, - без выражения и всякой надежды произнес Ваня.
- Пойдем к Иринке, - гостеприимно предложил Петька, - у нее уже все на работу уехали.
- Знаю, - Ивановы мозги тоже высохли и съежились. Он попытался что-нибудь достойное ответить, чтобы срезать бесцеремонного мальца, но ничего не придумал и безнадежно махнул рукой, - пошли.
Петр подбежал к вяло повисшей панамке и, несколько раз подпрыгнув, сбил ее растопыренными пальцами. Потом подхватил на лету тряпочку и в припрыжку догнал входящего в подъезд старшего друга.

Николай редко дожидается Ляльку дома: обычно в каникулы он занят другими делами. Или ездит по поручениям Алены. Если он нужен Ляльке, та звонит ему на мобильный и назначает время.
Но сегодня его серый бобрик торчит над спинкой кресла с самого утра. Алена, что еще более странно, громко стуча изящными домашними туфельками по матовому кафелю, сто раз прошла туда и обратно мимо кухни.
Кухня Лялькино любимое, после собственной комнаты, место в доме. Здесь хозяйничает Рашида апа. У нее доброе лицо с круглыми, как яблоки щеками, и небольшие коричневые глазки в морщинках. Ляльке нравится ее светлый в красных розах платок, завязанный двумя концами квадрата назад в стиле банданы. Нравится теплый запах ее груди, под вышитым фартуком в оборках.
Когда умерла мама, она была ее нянькой. Поэтому все самое-самое из раннего детства связано с ней. Смешные татарские словечки и поговорки, привычка всплескивать руками от удивления, любовь к печеным пирожкам и горячей шурпе.
Многочисленные папины жены никогда не имели хода на кухню. Может быть, поэтому ни одна из них так и не завладела его сердцем?
Еще с нею живет гладкая дымчатая кошка. Рашида-па уверяет, что она очень похожа на ее тетку, в честь которой названа Фанией.
- Иди сюда, балам, - ласково зовет девочку кухарка, - я тебе кашу приготовила. Пшенную, с курагой и тыквой, как ты любишь.
Она накладывает ароматную кашу в любимую Лялькину пиалу, и Фания тут же выныривает из-под стола, слыша звук открываемой банки с деревенской сметаной. Кошка обожает эту густую плотную массу, больше похожую на мягкое масло. Бам-с! И скользкая банка падает прямо на лапу замершей в ожидании Фаньке. «Мряу!» - вопит обиженно и истошно та, исчезая обратно под стол.
- Сама виновата! – отвечает кошке по-татарски няня, - не ходи босиком!
Каша как всегда очень вкусная. Почему Алена не любит домашнюю стряпню? По утрам она пьет только кофе, а потом уезжает в фитнесс-клуб, где почти всегда завтракает. Сколько помнит Лялька, у нее всегда специальная диета. Рашида-па замечает ее взгляд, на дифилирующую туда-сюда мачеху, и говорит негромко:
- Даже свой кафий пить не стала.
- А чего она все еще дома?
- Кто знает? – пожимает круглыми плечами кухарка, продолжая мелко-мелко шинковать домашнюю лапшу из нарезанных стопочкой полос упругого теста.
- Рахмят, - целует ее в мягкую щеку, благодаря за завтрак, Ляля, - напеки мне вместо обеда побольше вак-беляшиков. Я хочу Иринку и ребят угостить, ладно?
- Напеку. Отчего не напечь, - снова переходит на татарский Рашида-па, - Иринка хорошая девочка. Бик айбэт кыз!
Лялька быстро приводит в порядок комнату и долго вертится перед зеркалом, примеряя одежду. Она перебрала уже с десяток разных сочетаний и стилей: от супер спортивного до почти гламурного.
Раз пять перевязывала по-разному хвосты и распускала волосы.
Пробовала даже подвести глаза и накрасить губы. Полчаса строила разные рожи, улыбаясь, то мило, то пренебрежительно, то нагло, а то сногсшибательно. Наконец решив, что она все-таки ужасно очаровательна, вздыхая, умывается, завязывает хвост и влазит в светло зеленый эластичный костюм. Сегодня ей лучше выглядеть скромно.
Она перекладывает из вчерашней одежды сотовик, кошелек и карточку и находит забытое кольцо. Одевает его на палец и подходит к окну. Но в ярком дневном освещении камень почему-то теряет свою искрящуюся красоту и похож на простой кусочек голубого стекла.
- Посмотрим, - задумчиво бормочет девочка и опять идет в холл.
К ее удивлению, Николай все еще там же, только переместился за низкий столик с чашкой чая. Алена сидит рядом. За два года она ни разу не видела папину жену дома в это время. Та крутит ложечкой остывшую жидкость и смотрит внутрь чашки так, как будто перед нею разверзлась бездна.
Но Лялька не замечает выражения ее глаз. Падчерицу даже радует присутствие мачехи. Присев на подлокотник ее кресла она кладет руку с перстнем на спинку и выдает самую невинную, как ей кажется фразу:
- Что у нас сегодня случилось?
- Я уезжаю! – вдруг решительно говорит Алена, то ли продолжая прерванный разговор, то ли отвечая на Лялькин вопрос.
Николай переглядывается со своей подопечной, и оба молчат какое-то время, ожидая продолжения фразы. Но блондинка не спеша, ставит чашку на столик и, обняв себя за плечи, низко опускает голову. Светлые волосы скользят по шелковому халатику молодой женщины, потихоньку съезжая ей на лицо и занавесью скрывают застывший взгляд, тонкий с горбинкой нос и белые губы.
Лялька во все глаза смотрит то на кристалл, то на мачеху. Полумрак холла гасит все лучики света и ни один из них не долетает до камня.
Надо было включить свет, с досадой думает экспериментаторша. А если сделать это сейчас? Нет уж, это будет и вовсе глупо. Надо попробовать придвинуть кольцо ближе. Она кладет руку на плечо в красном халатике и не замечает пристального, задумчивого взгляда своего телохранителя.
- Ты чего, Ален? – Лялька пытается вложить в свой голос как можно больше сочувствия.
Мачеха откидывает волосы и удивленно оборачивается. Понимая, что, кажется, переборщила, девочка быстренько добавляет:
- Я просто спросила….
- Надо съездить к маме, - уже спокойно отвечает та, - сестра позвонила мне утром, кажется что-то с сердцем.
И без всякого кристалла Лялька видит, что молодая женщина врет.


Многое сегодня должно было насторожить Ляльку. Должно было, но не насторожило. Голова ее занята тремя вещами: во-первых, сегодня полеты, а в этот день нельзя расстраиваться; во-вторых,
она до сих пор не поняла принципа действия перстня и не научилась им пользоваться: и, в-третьих, что делать с сердцем, вдруг переставшим ей подчиняться?
Из кухни выходит румяная Рашида-па, неся завернутые в салфетку беляши. Лялька с облегчением вскакивает ей навстречу, кладет угощенье в большой спортивный рюкзак, целуя няню в теплую щеку, и машет всем уже на пороге:
- Я сегодня поздно. Буду у Иринки. Пока!
Ее даже не удивляет, что телохранитель не делает попыток остановить поспешный уход. В саду она снимает и прячет кольцо: потом разберется, с ребятами. Идет к задним воротам и за гаражом меняет кроссовки на сложенные в рюкзаке ролики. Прячет волосы под бейсболку, сверху темные спортивные очки. Дождавшись, когда одна из машин будет выезжать, девочка вместе с ней выскальзывает в ворота. Поворот, тихая аллея, будка охраны и она на улице.
Теперь она одна из тысяч и никто не признает в ней богатую наследницу Лялю Исмаилову.
В мониторы камер слежения все так же задумчиво смотрит ей вслед Николай.



Глава десятая, в которой все тайное никак не становится явным.


Все опять собрались у Иринки. События нанизались так плотно, что надо бы сесть и разложить все по порядку.
Первыми появились Иван и Петр. Иринка даже не удивилась, когда увидела за дверью довольное лицо последнего. Улыбаясь, он протягивал ей панамку сестренки.
- Вот! Твой папа выкинул ее из окошка машины.
- Капризничала? – девочка утерла рукой выступивший на лбу пот и забрала свернутую в трубочку вещицу.
Завтра выходной и ей не хотелось, чтобы мама посвящала его уборке. Поэтому с утра она принялась наводить порядок.
- Тебе помочь? – хозяйственный глаз Ванечки мигом оценил масштабы проделанной работы.
- А я? – почему-то пришел в восторг от этой идеи Петька.
- Вынеси мусор, ладно? – и она живо приволокла два пакета, набитых мусором и пустыми бутылками из-под кваса.
Когда младший убежал вниз, Иринка повела друга на кухню.
- Вытирай ноги! – бросила она на пол перед его босыми ногами сырую тряпку, - я уже почти везде вымыла. Приготовь лучше что-нибудь поесть. И побольше. Чует мое сердце вы не последние.
- Омлет или посерьезнее?
- На твое усмотрение, - она открыла дверцу холодильника, - тут в принципе все есть. Можно еще салат.
- Хлеб есть? Или батон? Я сделаю горячие бутеры.
- Есть, - она сосредоточенно понюхала состарившийся без внимания багет, - только не очень свежий.
- Это ничего. Это очень даже ничего… - и Иван целиком погрузился в поставленную перед ним задачу.

Ламинат блестел не высохшей еще влагой. Иринка развешивала на балконе тряпки. А мальчишки склонившись одинаковыми, как у братьев, белокурыми головами над столом, сооружали, судя по запахам, нечто сногсшибательное. Как в домофон опять позвонили.
- Я сама! – крикнула хозяйка и не думавшим двигаться с места кулинарам.
Пришла Лялька. Иринка приоткрыла дверь, и пока подруга поднималась, быстренько расставила по местам мебель. Все хорошо, довольным взглядом она окинула квартиру: и не будет вопросов – чем занималась целый день.
Старшая сестра, как мы уже заметили, особа мечтательная и не совсем организованная. Она могла приняться за уборку и просидеть весь день на полу со случайно открытой на интересном месте книгой. Или протирая компьютер, нечаянно залезть в интернет, чтобы часа на три зависнуть на сайте Cosmoportal. Так что родители заставали своего ребенка возле ведра с чистой водой почти в том же положении, в каком ушли на работу.
Поэтому, зная о многочисленных подстерегающих ее соблазнах, Иринка мужественно вела с ними борьбу в процессе всей уборки. Главным арбитром выступали постоянно убегающие вперед часы.
Она намечала время и, опустив на глаза воображаемые шоры, стремительным броском доводила дело до конца.
Так что ей было чем гордиться. На мытье полов и чистку мебели ушло сегодня полтора часа.
- Ирин! – захлопнулась входная дверь, - ты где?
- Привет, Лялечка! – высунулась на секунду из ванны девочка, - проходи на кухню, там ребята. Я сейчас!
И она влезла под душ. Вода, не желая нагреваться, холодными струями окутала тоненькую фигурку. Кожа тут же покрылась пупырышками. «Что за дурацкая система водоснабжения, - думала Иринка, закручивая кран с красным шариком, - чтобы получить горячую воду надо пропускать полчаса! Никакого природосбережения!» Последний учебный год она увлеклась экологией и даже начала подумывать о биологическом факультете.
«Заодно изучу принципы полета всех, кто умеет летать, - и, растираясь, подняла вверх худенькую руку, - но я то уж точно не мышцами».
На кухне громкий спор прерывался тоненьким визгливым хохотом.
«Наверное, это Петька, - смех ей не был знаком, - как девчонка!»
Она влезла в шорты и топ, намотала на мокрые волосы полотенце и пошла к друзьям.
Они уже подъедали хрустящие кусочки жареного хлеба с овощами и мясом, когда в дверь неожиданно постучали.
- Кто это? – вдруг странно напрягся малыш.
- Не знаю, - Иринка обвела глазами притихших ребят, - вроде больше никто не собирался.
- Может быть, Женька? – предположил Иван.
- Он бы позвонил, - нерешительно возразила она.
- Тебе позвонишь. Телефонов-то тю-тю! – сердитым шепотом сказала Лялька.
Все замолчали, ожидая, повторится ли звук. И он повторился. Сначала медленно и тихо, а потом по нарастающей: быстрее и громче.
Иринка сбросила мокрое полотенце на спинку стула и пошла в прихожую.
- Кто там?
- Это я, Ир, - раздался знакомый голос.
- Я же говорил, Женька! – обрадованный Ванечка отодвинул растерявшуюся подружку и открыл дверь. - Ты знаешь, что напугал девчонок чуть не до смерти?
Друзья пожали друг другу руки.
- Там внизу подъезд открыт, - автоматически оправдывался Женька, здороваясь с Иринкой и Петром, и ища глазами еще кого-то.
- Здравствуй, - выглянула из кухни Лялька.
- Здравствуй, - эхом отозвался мгновенно покрасневший Женька.
- Идем есть? - больно стукнулось в сжавшуюся вдруг грудную клетку Иринкино сердечко, - мы как раз завтракаем.
- Не, я завтракал, ешьте - он опустил голову и прошел в зал, - я пока телевизор посмотрю.
Ребята пошли допивать остывающий чай. Разговор больше не клеился. «За что нам так?» - как-то горестно по-бабьи подумалось Иринке, глядя на смурную подругу. За стеной диктор громко сообщал о последних криминальных новостях в городе. Они дожевали свои бутерброды и уже допивали чай, когда в кухню как-то боком втиснулся Женька.
- Вань, иди сюда. Скорее! – сверкнул он тревожно на Ляльку зелеными глазами.
- Что там? – выскочил мигом к нему приятель, прикрыв за собой дверь.
На экране по этажам огромного современного здания бегали люди в камуфляжной форме. Мелькнуло лицо Лялькиного отца и его адвоката, захлопнулась дверца бронированной машины.
- … следствию предстоит узнать…, - бодрый голос диктора не сочувствовал происходящим событиям.
Телевизор погас, повинуясь движению Женькиных пальцев. Иван недовольно оглянулся на друга и увидел серое Лялькино лицо за своей спиной.

- Где твое колечко? – теребил очнувшуюся девочку маленький мальчик.
- Отстань, Петька! – расстроенная подружка сердито отпихивала настырного пацана, - далось тебе это кольцо!
- Тебе лучше, Лялечка? – заботливые Ванины руки обтирали мокрым полотенцем уже порядочно отсыревший смуглый лоб.
- Я что, упала? – она приоткрыла глаза и обнаружила, что лежит на диванных подушках, прямо на полу.
- Сознание потеряла ненадолго, - голос Женьки раздавался откуда-то сверху.
Лялька подняла лицо и увидела близко-близко зеленые глаза, в которых еще плескался страх. Страх за нее, абсолютно четко поняла девочка. Она попыталась приподняться и почувствовала, как тонкие жилистые руки тотчас подключились к ее движению, помогая приподняться и сесть. Оказывается, подушки лежали на его коленях.
- Зачем тебе колечко? – она залезла в карман, исполняя просьбу исстрадавшегося от нетерпения пацана.
- Сейчас увидишь, - маленькие пальцы вцепились в кольцо. Кольцо соскользнуло на средний пальчик и камень его засиял всей своей многогранной поверхностью, - смотрите!
Вибрирующий от волнения голос мальчишки стал торжественным. Ребята невольно подались к нему и затихли, не сводя глаз с мерцающих разноцветных лучей. Светловолосый облик Петра показался им нереальным: голубые глаза вспыхнули внутренним светом, легкая улыбка чуть каснулась губ, исчезли веснушки с носа, и прояснился лоб.
Ваня вспомнил свой сон. И вдруг испугался, что малыш сейчас исчезнет, испарится.
- Не бойся, - легким смешком ответил его мыслям мальчик, - смотри на стену, а не на меня.
Ребята машинально посмотрели в указанном направлении и увидели сияние своих теней, отбрасываемых от их фигур светом чудесного кристалла. Они подошли и выстроились вдоль стены, спиной к источнику света.
Можно было даже по силуэту угадать, где чья тень. Женька поднял руку и помахал, но его тень не стала этого делать. Долговязая сияющая бесплотность метнулась к Лялькиной, потом к Иринкиной тени и, наконец, отошла и уселась в углу, закрыв руками голову.
Ванечка сделал пару движений туда-сюда вдоль стены и его прозрачный двойник повторил с некоторым опозданием то же самое.
Лялька с изумлением глядела на свой силуэт становившийся все тоньше и размытей. На какое-то мгновение всем показалось, что он пропадет вовсе.
Вдруг легким толчком перламутровая Иринкина тень, расправив едва угадываемые крылья, приблизилась к нему и обняла, возвращая ему свет и плотность.
- Что это? – сглотнув сухую слюну, спросила неподвижная Лялька, - это фокус такой?
Все обернулись и вновь посмотрели на мальчика с кристаллом.
- А у тебя нет тени, - сказал Женька.
- Смотри лучше, - снисходительно ответил Петька, - просто я кольцо держу.
И действительно, вокруг маленьких босых ступней на пол падал светящийся абрис. Ребята как-то сразу расслабились и расселись кто где.
- Давай я тоже попробую? – Иван протянул руку за перстнем.
- Попробуй, - как-то чересчур равнодушно ответил малыш, передавая ему кольцо.

Ваня попытался надеть потеплевший кусочек металла и не смог: все-таки он был катастрофически мал. Петька, искоса глядя на его старания, чуть улыбнулся уголком губ.
Иринка взяла кольцо из потных Ивановых рук и легко надела себе. Кольцо заметно потухло, но продолжало искриться, и легкие облачка опять появились за каждым из ребят. Только силуэты уже не угадывались, скорее это были просто светящиеся бесформенные пятна. Девочка сняла перстень, и все исчезло.
- Я знаю, - сказал из угла сидящий в той же позе, что и пять минут назад его тень, Женька, - Это душа.
- Это просто душа – не замечая, что невольно скопировала его интонацию, повторила Лялька. Потом на секунду задумалась, - а как же черви?
- Дались тебе эти черви, - с досадой, как ребенку, ответил ей малыш. – Забудь про них. Это просто артефакт.
- Почему получается только у него? – на этот раз Ваня обращался к другу.
- Он еще маленький. Грехов, наверное, поменьше, - Женька продолжал смотреть куда-то за малышом.
- Нету грехов, - важно подтвердил Петр.
- А что делать Ляльке? – Иринка тоже смотрела на Женьку.
- Какая от него польза? – скорректировал вопрос Ванечка.
- В смысле?
- Я папе могу помочь? – совсем уточнилась Лялька.
- А я откуда знаю? Это все к нему! – и вслед за ним ребята повернулись к Петьке.
- Помочь может чистая душа и верное сердце, - загадочно ответил малыш и пошел в коридор надевать сандалии.
- Постой, - испугался, что пацан исчезнет с концами Ваня, - ты теперь, когда придешь?
- Больше не нужно, - опять едва улыбнулся малыш, - летайте.
И ушел в оказавшуюся открытой дверь. Ваня хотел догнать мальчика, но ноги его приросли к полу. Удивительно незаметный все утро Гаврик осторожно выполз из-под стула.


Глава одиннадцатая, в которой все познается в сравнении.

До вечера еще было порядочно времени, и друзья разошлись по своим делам, договорившись, в девять встретится на «причале».
Первым убежал Иван. Судя по упорной мысли, столь явно избороздившей его чело, он не оставил затеи выследить Петра.
Затем, как-то разом засобирались Лялька с Женькой, но увидев напрягшееся лицо Иринки, девочка затормозила.
Она вышла во двор минут через десять после. Пройдя к скамейкам в соседнем дворе, вынула из рюкзака ролики и начала переобуваться. Старый двор зарос громадными неухоженными тополями. Голая земля между деревьями, вытоптанная поколениями дворовых футболистов, теперь была отдана на выпас собакам. О чем свидетельствовали разновеликие кучки, рассеянные равномерно по всей территории. Солнце и ветер почти не проникали под густые кроны, и во дворе стоял слабый запах начавшегося увядания и собачьего навоза.
Но Ляльке, почему-то было даже приятно сидеть здесь и никуда не спешить. Никто не ждал ее в стоящей за углом машине. Пустой тенистый двор успокаивал и настраивал на философский лад. «Все равно надо поговорить с Николаем, - думала она, - тем более, если черви - это ерунда». Больше ни с кем из взрослых говорить на эту тему нельзя. Не расстраивать же Рашиду-апу? Да и чем она, в сущности, сможет помочь?
Начавшие опадать листья прибились к скамейке, покрыв пылью сброшенные кроссовки. Она взяла их и, повернув подошвами друг к другу, стала выколачивать, прежде чем уложить в рюкзак.
- Давай помогу, - раздался знакомый голос с соседней скамейки.
- Я уже, - ответила ему Лялька, засовывая обувь и закрывая замок.
- Ты сейчас куда?
- … сама не знаю, - призналась она.
- Тебя не встречают? – удивился Женька.
- Кажется, нет… - вдруг осознала свою полную свободу Лялька.
- Если не боишься, можно сходить куда-нибудь. Хочешь?
- А куда?
- В Центральный парк, например, там полно открытых кафушек. Поедим мороженного.
- Я на роликах.
- Ну и что?
- Ты меня не догонишь.
- Я постараюсь. Пошли?
- Поехали.

Через полчаса они уже сидели под зонтиком. Женька утирал Лялькиным носовым платком стекающий обильно пот и делал глубокие вдохи, пытаясь утихомирить прыгающее до верхушки черепа сердце.
- У тебя есть ролики? – спросила внимательно наблюдающая за ним девочка.
- Есть, только они мне уже малы, - почему-то начал оправдываться Женька, - нога так быстро растет…
- Покатались бы, - разочарованно резюмировала Лялька.
- Какое мороженое ты хочешь? – отдышавшийся Женька явно не хотел продолжать зыбкую тему.
- Обыкновенное, - Лялька была в этом не компетентна: никто не позволял ей есть что-либо на улице.
- Я принесу пломбир с сиропом, идет? Тебе с каким?
- Клюквенным.
- Сейчас.
И Женька ушел. Девочка вытянула ноги в ботинках под стол. Было жарко. Она поперекладывала тяжелые ступни в разные стороны, подумала и начала переодевать обувь.
- Мамочка! – звонкий голосок за соседним столиком пытался говорить тихо, - мне такие же нравятся ролики. Как у девочки.
- Я вижу, солнышко, - женский ответ почему-то взволновал Ляльку. Где-то она уже слышала этот мягкий тембр.
- Мы купим такие же, да? Когда будут деньги?
- Давай поговорим об этом дома, хорошо? – и легкая беззаботная манера говорить, ей тоже известна.
Кто-то из знакомых? Лялька слегка повернулась к соседям,
- Давай, - согласилась черноволосая девочка лет семи, не спуская с Лялькиных роликов восторженных глаз, - а ты не забудешь их?
- Постараюсь, - улыбнулась ей мать.
Лялька резко развернулась на ее мелодичный голос и увидела … свой сон!
Красивая женщина в темных очках, с убранными под легкий шарф черными волосами, откинувшись на спинку кресла, мотала перекинутой ногой в изящной туфельке.
«Только бы они не ушли! – сверкнуло в Лялькиной голове, - надо с ней познакомиться!» И она, не раздумывая, все еще с роликами в руках шагнула к соседям. Прямо в одном носке и одной кроссовке. Пластиковый стул плашмя упал на спинку.
- Эти тебе будут большие, – она протянула ботинок девочке, - но у меня дома есть другие, поменьше. Какой размер носит Ваша дочка? – обратилась она к немного удивленной женщине.
- Тридцать второй! – быстро слезла навстречу роликам девчушка, - А можно я все равно примеряю? Я только один, - умоляюще добавила она, опережая предостерегающее движение материнской руки.
- Рената! Мы же хотели дома… - но дочка уже любовалась засунутой ножкой в ботинке, - Извините ее. Дорогие они? – негромко спросила она у Ляльки.
- Я же говорю: у меня есть дома пара, из которой я выросла.
Они все равно просто так лежат. Пусть она их возьмет, - Лялька не могла подобрать убедительных доводов, чтобы уговорить прекрасную незнакомку согласиться. И добавила, вложив в простое слово всю гамму обуревавших ее чувств, - пожалуйста.
Женщина сдвинула очки наверх и, наконец, внимательно посмотрела на Ляльку:
- Как тебя зовут?
- Ляля.
- Мы, случайно, не знакомы?
- Может быть. А Вас?
- Нурия.
- А меня Рената! – довольная завязавшимся знакомством влезла между ними девочка, - этот и правда большой, - она вернула конек.
- Я привезу другие, - заторопилась Лялька, - те будут в самый раз. Куда вам их?
- Воронежская двадцать пять, квартира семь! – малышка решила не полагаться на явно недовольную ее напористостью мать.
- Завтра? Завтра суббота, если я приеду утром, это будет удобно?
- Ренаточка! – голос Нурии снизился на пару тонов от укоризны, - может быть, мы сами подъедем?
- Если хотите, приезжайте, - девочка порылась в кармашке рюкзака, - у вас есть куда записать?
- Ляль, - негромко окликнул ее, принесший мороженое Женька.
- Да, Жень, я сейчас.
Она улыбнулась мальчику и, не отходя от новых знакомых, вынула телефон.
- Давайте сначала созвонимся: диктуйте свой номер.

Августовский день клонился к закату, а они так и не расставались. Николай звонил сто раз, так что Ляльке пришлось отключить мобильник. Необыкновенная легкость овладела вдруг девочкой. Не то, чтобы она перестала беспокоиться за отца. Просто не привыкла, чтобы могущественный, как ей казалось, отец попадал в подобные передряги. Ясное небо над головой, люди, спокойно гуляющие по улицам, радость от присутствия Женьки: все убаюкало, разбуженный было, страх. Ну что может серьезного произойти, думала девочка, ведь рядом с ним адвокат. Да и все остальные…. Все утрясется.
Впервые, за последние годы, Лялька не боялась киднэппинга. Она даже не вспомнила про подружку. Ведь они просто гуляли. Хотя то, как сладко замирало сердце, когда нечаянно встречались их руки, как кружилась голова от случайных касаний раскрасневшихся щек, наконец, как блестели их глаза… Все должно было подсказать: не просто, не просто так!
Но разве можно опасаться неизведанных чувств? Она даже выкинула из головы вчерашние мысли о неравенстве. Сегодня был новый день.
И было ощущение нового счастья, подкрепленное нежданной встречей с женщиной из сна.
Почти весь день они проговорили о душе. Дружно решили, что все-таки Петька, скорее всего ангел. И Иринка, наверное, тоже. Не зря же она умела летать и научила их. Немного поспорили: какого цвета у них душа? Женька утверждал, что она голубовато-прозрачная, а Лялька, что розово-перламутровая.
А потом Женька сказал, что Лялька самый красивый ангел на свете.
От чего Лялька пришла в восторг и заявила, что они все - ангелы. И Иринка, и Ванечка, и Женька. Ну и, конечно, она.
В таком радужном настроении они незаметно для себя подошли к «Причалу». Было уже около девяти.
Незамеченный ими черный квадратный автомобиль тихонько припарковался в соседнем дворе.
- Але, - тихий голос Николая произнес взволнованно и четко, - она здесь, я, наконец, ее нашел.



Глава двенадцатая, в которой все начинается с благих намерений.


Иринка проводила своих гостей и, впервые, пожалела о потерянном аппарате. Вдруг захотелось позвонить маме! Стационарного телефона у них так и не поставили: когда решали что лучше иметь, перевесил их с мамой голос в пользу сотовика. Ведь так удобно – в любое время она на связи. В любое время, если не потеряет.
Иринка вспомнила, что сегодня уже должны начать выплачивать за работу в летнем трудовом лагере. Она даже не стала переодеваться, взяла свидетельство о рождении, сумочку и вышла в прихожую. На пороге лежал Гаврик, грызя какую-то косточку. Или орешек. Что-то заставило Иринку наклониться к нему. Но хитрый Гавря понял ее маневр и отбежал со своей добычей подальше. При включенном освещении девочка успела увидеть блеснувший кусочек стекла. Наверное, бутылка! – испугалась она.
- Гаврик! Фу! Брось сейчас же!
В голосе хозяйки было столько ужаса, что удивленный пес поднял морду. «Чего это ты?» - спросили черные глаза, построив бровки «домиком».
На собачьих лапах сверкал Лялькин перстень. Вылизанный, в электрическом свете он вспыхивал радужными искрами, рассыпая разноцветные пучки на напольную плитку и стены.
Лялька уронила. Странно. Что-что, а растеряшей подругу не назовешь.
Иринка села рядом с собакой и взяла мокрое кольцо в руки. Теплое. Колечко само собой оделось на средний пальчик. Как это делал Петька? Она отставила руку за спину, чтобы увидеть еще раз свою тень на стене. По полосатым обоям бежала маленькая девочка, раскинув руки. Иринка даже оглянулась: сзади никого не было. Заинтересованный необычными действиями хозяйки, Гавря не сводил с нее глаз, наклоняя голову то налево, то направо.
Иринка, не вставая, отползла назад и села, привалившись спиной к дверце шкафа. Надо бы поговорить с мамой. Каким-то образом, ребенок из сна, со стены и из маминого вчерашнего рассказа, слились в один настойчивый фантом. Девочка закрыла глаза и отключила все мысли. Фиолетовые пятна расплылись и перемешались с желтым фоном. Вспыхивая и угасая они чередуясь, уносились в бездну. К маме, появилась четкая идея. Надо прямо сейчас идти в институт.
- Пока, Гаврюш, я скоро.
И, спрятав горячий камень в кармашек, девочка побежала на остановку. На ходу соображая, как бы рассказать все, не касаясь полетов. Почему-то она была уверена, что мама придет в ужас от ее парения голышом над ночным городом.
Пустой троллейбус за двадцать минут, раскачиваясь и громыхая усами, довез ее до нужного места. Сонная от жары кондукторша никак не могла ровно оторвать билет. Колеблясь вместе с троллейбусом, она никак не попадала с ним в такт. В результате, у Иринки в руке оказалась целая куча мелких обрывков. Она поглядела на чудом сохранившийся номер и улыбнулась. Все правильно, билет был счастливым.

- Может, стоило объявить о находке? – сначала мать выдала ожидаемую реакцию.
- Оно много лет пролежало в гнезде! Посмотри, мам, на нем даже нет клейма. Лялька его случайно подобрала из птичьего дерьма!

Татьяна заглянула внутрь платиновой ленточки. Ни номера пробы, ни других отличительных знаков там не было.
- Почему ты решила, что оно лечебное?
- У тебя сегодня не болит голова?
- У Глафиры Сергеевны болела с утра. А что?
- Веди меня к своей Глафире Сергеевне!
- И что мы ей скажем?
- Ты же мне веришь, правда?
- Конечно, верю.
Она осторожно покосилась на дочь.
Комаровы старались не расстраивать своего впечатлительного старшего ребенка. Однажды, когда они были у бабушки, на ее глазах поймали ничейную собаку, ласкающуюся ко всем местным ребятишкам. Ирочке было всего года три.
- Теперь убьют, - сказал, не подумав, отец, когда громыхающий фургон скрылся в конце пыльной улицы.
- Совсем? – подняла на него янтарные глаза дочка.
- Пойдем-ка лучше домой, бабушка нас ждет обедать! – он попытался отвлечь ее смешными рассказами о летящих в рот пирожках, но она не реагировала.
Только глаза стали темнее, и маленькая не детская складочка улеглась меж бровей.
- Как ты мог! – возмущалась вечером Татьяна, - стоял и смотрел на это безобразие!
- Я даже не успел сообразить, - слабо оправдывался Константин.
А ночью девочке стало плохо. Она слезла с кровати и, пошатываясь, пошла открывать дверь.
- Ты куда? – испугалась проснувшаяся мать.
Иринка смотрела мимо нее не видящими глазами и кого-то звала, цокая язычком и хлопая по коленке. Она приманивала увезенную живодерами собаку.
- Не бойся, не бойся, я тебя сплячу, - разобрала жалобное бормотание Татьяна.
Девочка неожиданно легко придвинула стул, влезла на него и начала поворачивать ключ в замке, не обращая внимания на прислонившуюся к стене мать.
- Я сейчас, Найда! Я сейчас….
Маленькие пальчики никак не могли справиться с тугим замком. Закрыв себе рукой рот, чтобы не разреветься и не испугать ребенка, женщина молча прижала всем корпусом дверь. Обессилевшая дочка потихоньку опустила ручки и уселась на стул.
Она проболела неделю. И каждую ночь родители ходили как тени за ней по пятам, боясь, что однажды дверь поддастся, и маленькие ножки унесут свою хозяйку в темноту: спасать гибнущую каждую ночь собаку.
Все прошло так же внезапно, как и началось. Только с тех пор сильный стресс всегда сопровождался ночными хождениями, действиями и разговорами. Беда была в том, что отец с матерью зачастую не могли предугадать, что именно вызовет такую реакцию девочки.
Удивительно, как они пропустили момент, когда их дочка начала летать?

Иринка так же осторожно взглянула на мать: не проболталась ли она случайно? Нет. Кажется, Татьяну взволновали только фантазии насчет кольца.
- Не волнуйся, она ничего не заметит, - успокаивала Иринка, идя вслед за матерью по длинному голубому коридору мимо многочисленных дверей и белых халатов, - Я просто постою за ее спиной, а ты разговаривай.
- Надеюсь, нам потом не вызовут скорую, - пыталась обратить все в шутку Татьяна. - Ты только недолго.
- Две-три минутки, не больше.
- Глафира Сергеевна! – окликнула она проходившую мимо сестру-хозяйку, - зайдите ко мне на секунду!
И свернула в свой кабинет. Полная крупная женщина лет шестидесяти в белоснежном крахмальном халате и крутой завивке остановила свое торжественное шествие по палатам и как корабль зарулила в небольшое пространство, заставленное столом и парой полуразвалившихся стульев. Один из них истерически взвизгнул под мощным торсом.
- Иришенька! – расплылась она, увидев худенькую фигурку девочки, выскользнувшую из-за двери, - у мамы в гостях? Как выросла!
- Здравствуйте, Глафира Сергеевна! – Иринка обходя колоннообразные колени, сделала матери «страшные» глаза.
- Я с Вами хотела посоветоваться насчет новенькой санитарки…
Иринка вытянула руку с перстнем на уровне кудрявого затылка плавно переходящего в плечи. «Наверное, это мозг, - подумала она глядя на грязно-белую массу, причудливо изрытую разветвляющимися микрооврагами. С левого бока, ближе к уху, вспухал как гриб после дождя, безобразный нарост. Зрелище и вправду было не для слабонервных. Но Иринке так было важно доказать свою правоту, что она и не думала падать в обморок.
- У Вас голова так и болит? – неожиданно сменила разговор Татьяна Ивановна.
- Болит и болит! - с удовольствием подхватила любимую тему медсестра, - И как ей не болеть, когда каждый день одно и то же….
Она принялась перечислять длинный ряд факторов, влияющих на развитие ее головной боли.
По изменившемуся выражению материнского лица, Иринка поняла, что та тоже видит. Она мельком глянула на дочь, как бы приказывая опустить руку, и взяв сотрудницу под локоть, медленно повела ее к медицинскому посту.
- Валечка! – на зов прибежала молоденькая дежурная, - поставьте Глафире Сергеевне… - и она перечислила дозировку необходимых уколов.
- Я же говорила! – возбужденная произведенным эффектом, чуть не прыгала в кабинете Иринка, - Я же рассказывала!
- Сядь, пожалуйста, - попросила ее вдруг уставшая мать.
- Что теперь будем делать? – девочка уложила голову на ладони между расставленных локтей.
Может быть, напрасно она все рассказала матери? Все так не просто в мире взрослых! Вон как опечалилась мама. А как же маленькая девочка из сна?
- Что делать….
В раскрытое окно комнаты было слышно, как во дворе соседнего дома мальчишки играют в футбол.


Глава тринадцатая, в которой полеты продолжаются, и да здравствуют птицы и дворники!


Когда, уставшая от сегодняшней беготни, голодная Иринка приплелась к лестнице, ведущей к «гнезду», было уже больше девяти.
Она уселась на сдвинутые стопками кирпичи и посмотрела наверх.
Здорово, что сегодня пятница, и домашние уехали на дачу.
Бабушка никак не хотела отпускать бледненькую внучку без ужина.
Она потрогала плотно набитый бок сумки. Еле уговорила, чтобы выдала «сухим пайком»: наедаться лучше потом.
Интересно, все уже там? Лучше передохнуть, прежде чем лезть на верхотуру.
Все равно можно лететь, только когда стемнеет. Приятно оттягивал шею новый мобильник. Хватило на самый дешевый. Ну и что? Зато опять все время на связи. Иринка подумала и набрала Ванечкин номер.
- Привет! Ты где?
- Кто это? – удивился не знающий о покупке Иван.
- Ага! – почему-то обрадовалась девочка, - не узнал?!
- Иришка! У тебя, наконец, появился телефон!
- Теперь не потеряю. Вань, - торопливо продолжила она, - у меня денежек на счету совсем капелька. Говори быстро: ты где?
- Подхожу к «Причалу».
- Значит, я тебя жду внизу под лестницей.
- Давай, до встречи.

Жаркий день заканчивался теплым вечером. Они пристегнулись к болтающейся между стенкой и лестницей страховке, обычно всегда тут и находящейся, и полезли наверх. Людям, гуляющим через дорогу по большому новому бульвару, были не видны две крошечные фигурки, карабкающиеся сбоку, по бетонной стене стеклянной высотки. Странно, что их до сих пор не засекла охрана. Наверное, эту сторону здания, уверенные во внутренней части двора, они не оснастили телекамерами.
Иринка лезла первой, предупредив Ивана о своей усталости. Она ощущала крепнущее движение ветра под ногами и, потихоньку, дневные заботы отваливались от нее кусками и падали вниз, разбиваясь о прогретый бетон. Сама не замечая, она начала петь.
Сначала негромко, что-то из Земфиры; потом чем выше, тем громче.
На высоте сердце ее начало ликовать, и на подходе к крыше, она во весь голос распевала Агузаровское: «… Верю я, ночь пройдет, сгинет страх…». Ванечка улыбался, глядя на мелькающие далеко впереди шорты: а говорила - еле двигает ногами….
- Иринка! – первой услышала голос Лялька и подбежала к лестнице.
Обычно она подсмеивалась над ее вокальными данными, называя Иринкино пение «комар голосящий». Но сегодня она с таким нетерпением ждала подружку, что испытала облегчение от ее звонкого, срывающегося в крик, голоска.
Они с Женькой уже полчаса молча занимались какими-то делами. Женька проверил страховку и убрал голубиный помет. Лялька проветрила пледы, подушки и одеяла.
Легкость дня вдруг сменилась вечерней неловкостью. Сумерки съели пространство между ними. Женьке казалось, куда ни протяни руку, обязательно наткнешься на теплую волнующую плоть. Куда ни кинь взгляд: он обязательно упрется в смуглую ладную фигурку или того хуже – в блестящий ароматный рот. В конце концов, он устал с собой бороться и уселся в углу, прикрыв глаза.
Лялька не очень разгадала его шарахания и обходы. Наверное, ему неловко из-за Иринки, приписала она свои ощущения другу. Это было вполне понятно и даже благородно. И она устроилась у трубы, глядя на растворяющийся в темноте город.
Поэтому они были так рады, когда «за бортом» раздались звуки знакомой песни.
- Помочь? – протянула Лялька руку вниз.
- Я так соскучилась! – радостно начала обниматься Иринка, запрыгнув в горячий периметр с помощью крепкой подружкиной ладошки. Как будто они не виделись сто лет.
- У тебя новый сотовик! – обрадовалась та, почувствовав маленький твердый корпус между ними, - Почему не звонишь?
- Позвонишь тебе, - передразнила утреннний Лялькин выговор Иринка, - у кого-то «телефон заблокирован или находится вне зоны действия сети»!
- Точно!
Девочка вдруг с ужасом вспомнила, что ни разу не позвонила отцу!
И он ей не мог! Она бросилась к рюкзаку и быстро разблокировала аппарат. Так и есть: целая куча сообщений о не принятых звонках.
- Я смотрел последний выпуск новостей: там все то же, что и утром, - соболезнующе сказал угадавший ход ее мыслей Иван.
- Сейчас, - отозвалась Лялька, перебирая номера.
Нет. Отцовского среди них не было. Зато остальные почти все от дяди Коли. «Потом позвоню. Утром», - решила она и положила трубку обратно.
- Сегодня теплее, чем вчера, - Иринка первая начала раздеваться.
- И ночь длиннее, - заметил снисходительно улыбаясь Ванечка.
- Нет, правда! – Иринкин предполетный восторг не могла нарушить никакая ирония, - А давайте полетим вместе! Мы так давно не летали хором!
- Слишком опасно, - негромко откомментировал до сих пор молчавший Евгений, - заметят.
- А мы над кладбищем! Там уж точно никого нет.
Кладбище находилось совсем рядом, буквально через дорогу, за бульваром. Не так давно, всего-то лет десять назад и бульвар был территорией кладбища. На нем, правда, не хоронили уже лет сто, поэтому решением городских властей часть отдали под пешеходную зону, а года три назад – превратили в замечательный бульвар. С идеально ровными газонами, цветниками, старыми деревьями и евробрусчаткой.
По дорожкам вечером гуляли горожане, в основном молодежь, а старые могилы так и стояли за чугунной оградой. Сырой тягучий воздух плотно лежал под мрачно чернеющими елями. Даже в солнечный жаркий день издалека можно было ощутить влажный смрад заброшенного погоста, как будто тысячи подземных грудей дышали и не могли надышаться.
Все необходимые приготовления были завершены и четыре фигурки застыли на краю парапета перед темнеющей на глазах пропастью.

- Полетели? – спросил, чуть волнуясь, Женька.
- Над кладбищем? – на всякий случай уточнился Иван.
- Ага! – весело согласилась Иринка.
- Стойте! – вдруг вспомнила Лялька, - Я кольцо возьму. На всякий пожарный.
- Оно в моей сумке, ты его у меня в коридоре выронила утром.
- Ладно, - Лялька удивилась, что за целый день ни разу не вспомнила про волшебный камень.
Она надела холодный перстень на пальчик и поняла, что не сможет с ним лететь. Голубоватый камень показался ей ужасно тяжелым и плотным. Как булыжник.
- Ребята, я не взлечу, - как-то потерянно прозвучал ее голос, - кристалл неподъемный.
- Дай я взгляну, - первым подошел Женька.
Он взял Лялькины ладошки и подержал на весу. Действительно, рука с кольцом весила больше, чем без, но ничего странного он в этом не усмотрел: камень был очень крупный.
- Ириш, - позвал он самую младшую, но и самую авторитетную среди них в этом деле. И опять к Ляльке, - ты же прилетела как-то с ним сюда. Да еще с галками дралась.
- Не знаю, как - искренне удивилась девочка, разглядывая вытянутые перед собой веером ладони.
Иринка влезла между ними, снимая с растопыренных пальцев подружки колечко. Как обычно, оно легко скользнуло на ее средний пальчик, мягко и плотно обхватив фалангу. Она вытянула руки ласточкой, как для полета, чтобы почувствовать вес своих рук.
- Легко, - улыбнулась обступившим друзьям девочка, - можно лететь.
- Может быть, не брать его? – засомневался Ванечка.
- Если мы о нем вспомнили - это знак: он нам пригодится.
- Если ты уверена….
- Ну что? Вперед?
- За мной! – рассмеявшись, Иринка подбежала к ограждению и оглянулась на бегущую за ней подружку, - все в порядке?
- Ага! – как всегда, заражаясь ее непобедимой уверенностью, тряхнула кудрями Лялька, - все здорово!
- На счет «три»!
И пружинисто толкнувшись вперед, четыре невесомые фигурки легко упали вверх, на мгновенье, перевернув вселенную. Теплый воздух покидал остывающую землю, омывая прозрачными струями обнаженные, светлые, на фоне ночного неба тела, упруго поднимая их, все выше и выше.
- Баба!? – маленький ребенок с балкона соседнего дома, на руках у пожилой женщины, ясными глазками, не отрываясь, следил за их парением, - сто там?
- Ангелы, - шепотом ответила ему бабушка, целую душистую щечку, - это ангелы, Алешенька. И перекрестила теплую головку.

Радостный Иринкин смех едва слышным звоночком долетел до них. Женщина прижала покрепче родное тельце и отступила вглубь.
- Спать пора. Надо поскорее уснуть, и ангелы принесут нашему Алеше красивый-прекрасивый сон.
- Казьку?
- Сказку.
- По гусей?
- И про гусей, и про маленького мальчика…
И она вошла в черноту квартиры, на всякий случай, притворяя за собою дверь на защелку.

С самой высокой точки над серединой кладбища, следуя за Иринкой, ребята начали планировать вниз, сужая круги. Громкие шорохи темного леса становились все четче и разнообразней. Влажный воздух холодными вздохами листал листву, переворачивая ее то на темно-зеленую, то на серебристую сторону. Город, с фонарями, шумом и светом машин, людскими разговорами и далекими криками, на мгновенье вклинился по краям картинки и снова исчез. Под ними оказалась глухая малоподвижная тишина. Только негромко перекрикивались вороны, устраиваясь на ночлег в своих лохматых гнездах.
- Дальше куда? – шепотом поинтересовался Иван.
- Спускаемся на деревья? – с надеждой спросила Лялька.
- Чш-ш-ш. За мной.
Иринка взмыла над макушками старых вязов, легонько касаясь их ладошками.
- Ну, здравствуйте, здравствуйте, мои хорошие, я тоже соскучилась. После поговорим.
«Странно, - подумал Женька, - ведь никогда не рассказывала про полеты над кладбищем».
Ребята следовали за ней до самого края, где, повинуясь ее команде, начали по одному садиться на землю.
- Мы ведь не надолго? – осторожно осведомился Женька, приземлившись последним на скользкую траву.
Друзья явно были не в восторге от идеи здесь прогуляться.
- Увидим.
Туманный ответ не внушал надежд на скорый отлет.
Оказалось, что они не совсем на кладбище. Полуразвалившийся забор неравномерными кусками лежал справа. Старые деревянные кресты кособоко серебрились за ним. Яркая низкая луна, не затененная уличным освещением, высветила далекие ряды железных колченогих памятников советского периода. Из не такой уж густой глубины погоста пахнуло пряно гниющей травой и цветущим табаком.
- Сюда! – негромко окликнула растерявшихся ребят Иринка.
Ее тоненькая фигурка, облитая лунным панцирем, высоко стояла на заросшем травою холме. Они подошли к ней и увидели, что за этим холмиком тянулся вниз к оврагу еще целый ряд таких же бугров.
- Ой! – уколола босые ступни о колючую траву, добираясь до подруги, Лялька, - здесь можно пятки порезать. Что ты хотела нам показать?
- Сейчас, - янтарно-карие глаза следили пристально за блуждающими в овраге огоньками.
- Кто-то с фонариками бродит, - вгляделся в темноту Ваня.
- Пойдем к ним? – Женька спустился на несколько шагов вниз.
- Быстро иди сюда, - холодным беспрекословным тоном остановила его Иринка и помахала кому-то рукой.
- Почему это ты… - начал было уязвленный непривычным приказом Евгений, возвращаясь к ребятам.
- Чш-ш-ш… - возникшая рядом Лялька быстро зажала горячей ладошкой ему рот, одновременно разворачивая его голову в сторону оврага.
Хаотичный рой огоньков построился в неровную цепочку и, прихотливо извиваясь, пополз к ним. Сизые клоки тумана, сбившиеся в низине, вдруг дрогнули и рванулись за ним как тряпичный хвост за воздушным змеем. По мере приближения, кружочки света почему-то не становились ярче и четче, а наоборот: бледнее и размытей. Вместе с мерцанием со дна оврага к ним двигался странный звук, похожий на приглушенный кошачий вой. Иван, только глядя на неподвижную Иринку, еле переборол в себе желание немедленно отсюда рвануть. Женька автоматически прижал к своему плечу кудрявую голову подружки. Лялька закрыла глаза и почувствовала липкую болотную сырость, пахнувшую ей в лицо.
- Не бойтесь, все хорошо, это мои друзья, – ласково сказала Иринка.
- Они ушли? – шепотом спросила Лялька, отрывая лицо от Женькиной груди.
- Они здесь, - так же шепотом ответил ей он.
Ребята стояли среди прозрачных, наполненных сизым светящимся газом, образований, к которым как бы подвешены были снизу тяжелые и рваные, как старые мокрые тряпки, куски скользкого вонючего киселя, неизвестно какой силой держащегося в воздухе. Женька непроизвольно придвинулся поближе к ребятам, боясь нечаянно их коснуться.
- Это Ляля, это Ваня и Женя, - тихий голосок девочки предназначался, оказывается, не им.
- Ты с ними разговариваешь? – спросила в замешательстве Лялька, еще крепче цепляясь за ставшую совсем влажной Женькину руку.
Шары замерцали пульсирующим светом, слегка отлетая от испуганной троицы, ближе к Иринке. Тоскливый, невнятный звук возник опять в воздухе.
- Не бойтесь, - на этот раз янтарные глаза смотрели на ребят, - я давно знакома с «отставшими». Но только сейчас я могу вас познакомить.
- С кем? – переспросил обалдевший Иван, - с этими пузыриками?
- Это души, Ванечка! Такие же, как у нас с вами. Когда нам их сегодня утром показал Петр, ты же не удивился.
- А где же заблудились их тела? – наконец смогла разговаривать Лялька, стараясь не дышать.
- Это души заблудились, а тела здесь, - и Иринка указала на гряды холмиков.
- Почему? – как маленький тупо спросил Женька.
- Потому, что они неправильно ушли из жизни: не вовремя и не по правилам. Когда ты садишься в поезд, ты же знаешь, что глупо сходить на случайной станции, и еще глупее, спрыгивать на ходу?
- А они не знали?
- Бывают в жизни черные дни, когда кажется, что уйти – проще, чем остаться. Они не знали, что существует строгое расписание: когда кому родиться и когда кому умереть. Им показалось, что они по своей воле могут его нарушить. Но место для души, отделившейся в момент смерти от тела, было не подготовлено. Теперь эти души вынуждены маяться здесь, ожидая, что, наконец, их пристроят хотя бы куда-нибудь. И то, если повезет.
Раздирающий сердце вздох усилился при последних словах.
- А ты откуда это все знаешь? – недоверчиво спросил Ваня.
- Они мне сами рассказали. Это – Иосиф Карлович, у него в гражданскую, расстреляли всю семью, и он решил уйти за ними, но с тех пор исчезла надежда на встречу. Навсегда.
Тусклый бесформенный шар за Иринкиной спиной закачался из стороны в сторону, распространяя зловоние своей «подвеской».
Серебристо мерцая, к Ивану приблизился небольшой сгусток почти «без хвоста». Ванечка почувствовал его ледяное дыхание и невольно отшатнулся.
- Не бойся, Ваня, это Марфочка. Она ищет своего потерянного возлюбленного, который ушел на войну и не вернулся. Тогда она не смогла жить без него. А сейчас… - Иринка протянула руку к бедной душе, и та еще сильнее замерцала, - А сейчас она говорит, что ты на него похож.
- Зачем мы здесь? Ириш, мне их жалко, но чем мы можем им помочь? – Лялька начала замерзать и голос ее дрожал.
- Они хотят нам что-то сказать.
- Может быть в другой раз? – Женька обхватил трясущиеся Лялькины плечи, - мне кажется, тебе стоило нас предупредить о встрече.
- Не сердитесь, я не могла, иначе ничего бы не вышло. Говори, Иннокентий ты, - она снова повернулась к призракам.
Иван посмотрел на тоненькую фигурку и удивился, в который раз, силе ее духа. Им и вчетвером не по себе, а как она бывала здесь одна? Что есть в ней такого, что позволяет ей летать и общаться с духами? Он всегда немного завидовал Женьке, замечая обращенный на друга преданный Иринкин взгляд. Если бы на него смотрела с нежностью такая девочка…. Глаза его невольно притянулись к обнявшимся Ляле и Жене. А этот идиот, не замечая боли в янтарных глазах, как ни в чем не бывало, влюбляется в ее подругу!
Ванечка вздрогнул от мазнувшего по спине скользкого холода.
Желтоватый сгусток медленно выплыл на передний план и растекаясь и вновь сгущаясь, начал образовывать перед изумленными ребятами причудливые формы.
Иринка повернула на него свет вспыхнувшего тысячью лучиков кристалла и начала переводить:
- Он говорит, что за появление на свет в качестве человека, а не зверя, птицы, дерева или червяка, миллионы душ бьются в жестокой конкуренции. Ведь только человек может помочь душе стать лучше и перейти на более высокий уровень. А каждая душа обречена на стремление к совершенству – каждая своим путем.
Лицо девочки сияло ярче алмаза, так что Ляльке вдруг показалось, что перед нею не реальная Иринка Комарова, у которой есть мама, папа и сестра. С которой она просидела за одной партой восемь лет, защищая от насмешек одноклассников. А некое неземное существо, присланное им с какой-то миссией высшими силами.
- Он так и сказал? – зачем-то уточнила она.
- Сложность в том, что рождаясь, человек забывает об этом. И цель его – услышать свою душу, понять и исполнить это предназначенье. Иначе бедной придется ждать нового воплощения, ведь у нее нет выбора.
- И этот, Иннокентий, зачем тогда покончил собой? – Женька определенно не мог въехать в смысл происходящего.
- Он тоже не знал, когда был человеком. Он был поэтом, ему казалось, что если его никто не понимает: незачем жить.
- А теперь?
- Кажется, скоро ему позволят родиться у одной бродячей кошки, и Иннокентий торопится рассказать нам, пока все помнит.
- Он больше не сможет стать человеком?
- Кто знает? – Иринка пожала плечиками, - незрелые души все равно не могут оторваться от земли и улететь к себе домой -в космос.
- Что же мы можем сделать? – Ляльке стало жалко будущего котенка.
Извилистая субстанция собралась опять в подобие шара, мигнула пару раз и снова приобрела первоначальные параметры.
- Ему – ничем. Только себе и другим людям.
- А кольцо? – вспомнил Иван свой сон, - кольцо чем-то может помочь?
Иринка снова обернулась к бездомным душам. Хвосты их отяжелели от ночной росы и почти утянули шарики вниз к траве. Свет стал еле заметен.
- Они тоже не знают. Они устали: пора улетать.
И правда – над верхушками черных деревьев в светлеющем небе засуетились, закаркали вороны. Женька вдруг почувствовал, что даже его приспосабливающийся организм абсолютно выстыл.
- Как же мы теперь взлетим, Иринка? – опередила его Лялька, - у меня совсем нет сил от холода.
- Придется бежать, - девочка оглядела дрожащих друзей, - сейчас выйдем на дорожку и с разбега, хорошо?
- Попробуем.
Дворник Семен, поеживаясь от утренней свежести вытаскивал метлы и мешки для мусора из новой подсобки возле кладбища. Он увидел, как по дальней тропинке разогревшиеся от пробежки ребята один за другим взмывали над пустым бульваром и уносились ввысь к сияющему шпилю над стеклянной высоткой.
- Не надо было вчера пить третью бутылку, - сказал обалдевший мужик сам себе, когда открыв глаза увидел только светлеющее небо над головой и каркающих спросонья ворон, - А ведь Лидия предупреждала….
И он с неожиданной теплотой вспомнил обычно раздражающее зудение жены, насчет «допьешься до чертиков». «Нет, все-таки она права, - думал он, пытаясь прикурить дрожащими руками влажную папироску, - слаб стал. Годы не те. Вон и ребятишки залетали».

- Да он все равно ничего не понял! – Женька осторожно выглянул из-за трубы на бульвар.
- На всякий случай, посидим еще часик, - старательно растирал жиром мышцы Ваня.
Девчонки молча смотрели на них из «гнезда», укрывшись пледами.
- Есть хочу, - вдруг сказала Иринка обычным своим слегка писклявым голоском.
- У меня есть беляшики! – Лялька прямо в пледе, быстренько побежала за сумкой, радуясь привычной, голодной после полетов подружке.
- Возьми и у меня. Там бабушка бутерброды положила.
- Ура! – обрадовался Женька, - сейчас поедим.
И полез в гнездо одеваться.
- Чайку горяченького с пирожочками, - почти пропел одетый уже Ванечка, доставая термос и кружки.
Лялька раскладывала припасенную снедь. Румяные кружочки беляшей лежали на синем одеяле как скопище маленьких лун, с кратерами посредине.
- Сама приготовила? – подначил подружку Иван, - какая жена для какого-то счастливца!
- Еще чего! – обиделась Лялька, - няня пекла. А замуж я пока не собираюсь.
- Что так? Не берет никто?
- Еще чего!
- Вы меня спасли от голодной смерти, - быстренько отвлекла настырного Ивана Иринка, - наливай скорее чаю, Голубь. А то еще остается опасность обледенения.
- Слушаюсь, Ваше Небесное Высочество!
Друзья хохотали, сбрасывая холод и настороженность ночи. Наступающая суббота позволяла не убегать с крыши до наступления рабочего дня. Сонное дыхание домов не смог потревожить даже внезапно наступивший рассвет.
Солнце вспыхнуло одновременно в глазах и стеклах, раздробив взгляды и отражения, перемешав реальность и видимость. Новое утро спешило утешить и развеселить: где страшно? Где? Чистый город беззастенчиво выставлял все свои укромные места напоказ.
И только кладбищенские овраги поплотнее закутались в тяжелые колючие тени старых елей. И смолкшие шорохи притаились до следующей ночи.

Глава четырнадцатая, в которой сон оказывается и вправду «в руку».


Николай вытянул свое мощное тело из кабинки. Можно было и не сидеть всю ночь скрючившись в автомобиле. Чего так трястись? Ведь не маленькая уже. Но отчего-то, ему казалось, что он единственный, кто по-настоящему беспокоится за девочку. Нянька надеется на отца, отец надеется на телохранителя. А на кого надеяться ему? Только на нее, на Ляльку.
Он с удовлетворением посмотрел на ловкую фигурку подопечной, карабкающуюся вниз в горизонтальных полосках лестничных теней. Ага, опять впереди всех! Даже мальчишек обогнала. Тренировки не прошли даром!
Он потопал ногами и пошевелил вытянутыми пальцами. Порядок. Сидеть по несколько часов в засаде – армейская закалка. Позади всех как прозрачная мушка ползет Иринка. Хорошо, что страховка есть. Но на месте матери, он бы ни за что не отпустил такую козявку. Ладно у Ляльки нет матери.
Он вспомнил лицо Алены после известия об аресте. А ведь Каримыч не велел ей беспокоить дочь. Да и Николай сто раз просил не подавать виду перед ребенком! Нет! Аж позеленела вся! Конечно, если что: плакали ее денежки. Она все только в акциях и держала. По контракту ей больше ничего не достанется. Мигом собрала свои пожитки-побрякушки и исчезла. К маме! Нужна ей мамаша в своем Урюпинске! Он на всякий случай следил за ней до посадки в самолет и не мог не заметить знакомую толстую фигуру с блестящими волосами, которая присоединилась к высокой молодой женщине после таможни.

Николай абсолютно не разделял вкусы Исмаилова: что привлекательного в плоской длинноте с выжженными до белизны волосами. Нет. Лично он предпочитает естественность и женственные формы.
Сдается, Алена отступила на «заранее подготовленные позиции». Похоже, хозяин остался и без жены и без адвоката.
- Дядь Коля! – выскочила из арки вместе с подружкой Лялька.
- Привет, гулены! Опять всю ночь заседали?
- Мы сначала Иришку завезем, ладно? – весело болтала девочка, помогая залезть бледненькой худышке в машину.
- Ты не заболела? – спросил он у той на всякий случай.
- Нет, - подняла она огромные янтарные глаза на водителя, - устала немножко.
- Долазаетесь вы на свою крышу… - начал Николай и осекся.
Глаза медленно наполнились прозрачной влагой и переместились на подругу:
- Ты ему рассказала?
- Еще чего! – возмутилась Лялька перехватывая Иринкину руку, - он же разведчик, сам выследил. Давно уже. Не бойся, он все равно никому не расскажет, что мы лазим на крышу посмотреть с высоты на город.
Она старательно выделила слово «посмотреть» подергиванием за пальцы, заставляя подружку взглянуть ей в глаза.
- А-а-а, только моим не говорите, ладно?
- Драть вас некому… - Николай пошел за руль.
Что-то ему не понравилось в Лялькиной скороговорке. Придется за ней понаблюдать. Да и с мачехой эта баловница чересчур ласкова была вчера. Не к добру.
Черный корпус автомобиля, мягко перевалившись через бордюр, выехал на дорогу и почти бесшумно скрылся за поворотом пустынной улицы.

- Классная машинка! – Иван посмотрел вслед исчезнувшему «Мерсу», - но я предпочитаю спортивные. Типа «Порша» или «Ламборджини». А ты?
Мальчишки вышли в арку и потихоньку побрели вдоль тротуара. Тихий шелест шин смешался с шорохом падающих листьев. Скоро дворники перестанут убирать желтые ворохи с газонов и наступит осень.
- Тебе какие больше нравятся? – еще раз переспросил Ваня.
- Не хочу, чтобы наступала осень, - невпопад ответил Женька.
- Эй, ты часом не влюбился? – он заглянул в задумчивое лицо друга, - хотя, что это я? Тут и без гадалки все ясно.
- Чего тебе ясно?
- Что ты на Ляльку не ровно дышишь, вот чего!
- Слушай, умник, отстань, а? Я и сам еще ничего не знаю.
- Не знает он! – рассердился Ваня, забегая вперед, чтобы видеть реакцию - Если не знаешь, зачем Иринку мучить?
- Ты не чокнулся сам-то, Голубь? – ошарашенный неожиданным вопросом, парень налетел на резко остановившегося друга.
- Скажешь, что ничего не знал?! – Ванечка не собирался отступать.
Евгений остановился, потирая ушибленные о белокурую голову губы.
- Не знал и не знаю. О чем это ты?
- Скажи мне честно, Евген. Когда мы познакомились, зимой, ты смотрел на Иринку с восхищением?!
- Смотрел. И сейчас смотрю. Она же ангел. Я таких девчонок никогда не встречал. Она же меня летать научила.
- А то, что она влюблена, не видел?
- Влюблена?
- Да! Влюблена!
- В кого?
- В меня! Не прикидывайся идиотом! – начал по-настоящему злиться Иван.
- В тебя?
- Еще пару дурацких вопросов и я за себя не отвечаю!
Кажется, даже волосы на Ванечкиной голове покраснели и встопорщились. Женька внимательно посмотрел на разбушевавшегося друга, свернул в ближайший дворик и сел на влажную от росы скамейку.
- Не ори. Я пошутил.
- Ты еще и шутить можешь!?
- Могу, - тихо сказал помрачневший Евген, - а что мне еще делать?
- Понимаешь, Голубь, я считал, что она маленькая, - Женька длинными пальцами перетер пробившуюся в щель сиденья травинку, - честно говоря, я и сейчас так считаю. Подрастет – забудет.
- А Лялька?
- Лялька - это совсем другое. Это же сердце, а не мозги. Тут не объяснишь. Я вдруг увидел ее вчера и задохнулся. Как удар молнии. Глаза, улыбка, волосы, ямочки на щеках…
В Женькиных только что хмурых глазах расцвели огоньки.
- Знаешь, Евген, я все-таки не понимаю, ты же ее сто раз до этого видел и ничего?
- Ага, - согласился Женька, - и ничего. Сам удивляюсь. А теперь, когда приближаюсь к ней, у меня повышается температура.
- Температура? – Ванечка зачем-то потрогал свой лоб.
- Это физиология. Ты вот можешь управлять своей физиологией?

Иван сосредоточенно посмотрел на преобразившегося приятеля. Тот откинулся на спинку сиденья и с улыбкой взирал на него. Зеленые глаза еще сильней зазеленели. Улыбка была нелепая, но кажется счастливая.
- Физиология, говоришь… - Ванечка потрогал теперь лоб Евгения и сел в позу мыслителя.
Минут на пять между ними установилась тишина.
- У меня к тебе деловое предложение, - по лицу Ивана можно было понять, что мысль, наконец, поймалась, - Вспомни момент, когда ты понял, то есть когда именно было это…
- Молния?
- Ну да, молния. Помнишь?
Женька мечтательно посмотрел на небо. «Форменный идиот, - подумал Ваня, - неужели я буду выглядеть также, когда влюблюсь?»
Чело приятеля ощутимо напряглось. Прошло еще минуты три. Иван решил уже, что вряд ли будет толк из его затеи, как Женька вдруг снова расцвел.
- Вспомнил! Мы лбами стукнулись.
- Просто взяли и стукнулись?
- Нет, конечно, - Евген сурово взглянул на приятеля, - ты часом не перенапрягся, Голубь? С чего бы это нам стучаться просто так лбами? Мы в окно хотели взглянуть. Одновременно.
- И?
- И я увидел ее совсем по другому, почувствовал запах… - словом это и был удар.
- А что было за минуту до этого?
- Отстань, Шерлок драный, - начал было Женька, но вдруг какая-то мысль его поразила. И он едва слышно произнес, - …кольцо. Мы вертели кольцо….


- Ты мне его можешь оставить, ненадолго? – Иринка старалась не выдать охватившую ее дрожь, - я буду с ним аккуратно.
- Ладно, - нехотя согласилась Лялька, - только до завтра.
- До завтрашнего вечера, - на всякий случай уточнилась Иринка, - если ничего экстренного не произойдет.
- Кстати, - обрадовалась, что вспомнила Лялька, - позвони-ка мне прямо сейчас: у меня нет твоего нового номера. У тебя опять МТС?
- Не-а, Билайн. Лови.
- Не наговорились за ночь, подруги? – окликнул дочку вышедший Константин Сергеевич.
Счастливый от встречи со своей хозяйкой Гаврик больше не дал девочкам разговаривать. Через две минуты автомобиль выехал со двора, к большому разочарованию пса, не успевшего как следует поздороваться с Лялькой. Комаровы обнявшись, смотрели вслед. Иринка виновато потерлась носом об отцовское плечо.
- Я думала вы на даче.
- А мы решили тебя подождать. Итак всю неделю, считай, не видимся.
- Пап, бабушка не виновата, я ее уговорила.
- Да ладно, конспираторша. Я же не против вашей дружбы. Просто мы с мамой….
- Я тебя обожаю, папочка, - полезла целоваться Иринка, не дав отцу договорить.
Гаврик немедленно присоединился к процессу, поскольку в поцелуях, по его мнению, он соображал больше всех.
В конце концов, облизанные хозяева сосредоточились только на нем, что и требовалось хитрому пуделю.

- Нурия? – Лялька не стала дожидаться приезда и звонила из машины, - это Ляля. С роликами. Здравствуйте. Я вас не разбудила? Здорово. Вы помните о нашем уговоре насчет коньков для Ренаты? Да, да. Ничего страшного. Я сама могу подъехать. Через час? Ага, в полдевятого. До встречи.
- Ты куда-то собралась с утра пораньше? – Николай, постарался поймать взгляд девочки в зеркало заднего вида.
Лялькино лицо серьезно и сосредоточено. Глаза смотрят куда-то сквозь мелькающие за стеклом дома. Губы сжаты. О чем это она так? Наверное, узнала про отца. Но ведь молчит. Ему не слова, как будто он чужой. Николаю становится горько.
Все-таки с маленькой Лялькой ему было гораздо проще: она доверяла ему свои секреты и целиком на него полагалась. Даже больше, чем на отца.
- А разве ты не покатаешь меня сегодня?
- Покатаю, конечно! Куда прикажете?!
- Давай только сначала до дома. А там я все расскажу.
- Как скажете, барышня, - продолжает дурачиться Николай, - мы с превеликим удовольствием к вашим услугам. Так куда ехать-то?
- Вперед! И только вперед!
Лялька втискивается между спинками передних сидений и указующе машет ладошкой сложенной лодочкой. «Ну наконец-то, - думает с облегчением телохранитель, - развеселилась».
Дома Лялька мчится мимо кухни с заботливо приготовленным завтраком, на ходу чмокая кухарку и чуть не наступив на болтающуюся, как всегда, под ногами Фанию. Кошка выгнув спину недовольно фырчит ей вслед.
- Не расстраивайся, - гладит любимицу Рашида-па, - ты потом ей тоже наступишь. Посмотрим, как она будет обижаться.
Но Ляльке некогда посмеяться над серьезными разговорами няньки с кошкой, она должна быстро найти свои старые ролики. Только кто бы знал, куда они задевались за три года.
Папа ужасный аккуратист и при полном отсутствии времени на домашнее хозяйство, он требует полной ясности во всем. Кладовая, например. Девочка спускается в цокольный этаж со связкой ключей и недовольной горничной сзади: могла бы просто попросить, Наташа бы все нашла.
Но Ляльке некогда. Ей почему-то кажется, что если она не узнает земное местонахождение приснившейся женщины, та непременно исчезнет. А если она исчезнет, то значит, что рука судьбы напрасно бросила Ляльке волшебную нить удачи. Нет уж. Лялька на то и Исмаилова, чтобы каждый выпавший на ее долю шанс, использовать на сто тридцать процентов. И этот шанс она не может передоверить никому.
Поэтому, несмотря на ворчание Наташи, она сама лазит по полкам, радуясь четким папиным пометкам на коробках: «Год, 1987. Лялькины платья» или «Год 2000. Лялькины игрушки». Ага, вот они.
«Год 2001. Лялькины ролики и причиндалы».
Она садится прямо на кафельный пол и отрывает крепко прилипший к картонной поверхности скотч. «Надо везти прямо так, - наконец решает она, покопавшись в наколенниках, налокотниках и треснувших шлемах, - там выберем все необходимое». Это ее первые серьезные ролики. На них она научилась «фигурам высшего пилотажа». На секунду Ляльке становится грустно: и этому ее тоже учил папа. Ничего, теперь ее черед! Лялька решительно скидывает все обратно в коробку и, оставляя горничную с ключами, тащит поклажу наверх.
- Дядь Коль! Ты где? Поехали!
- Давай хотя бы позавтракаем, - водитель на кухне пьет чай с кухаркой.
- Допивай и выходи, я в машине!
- Вот ведь какая, - бросая недопитый чай, он идет за своей маленькой хозяйкой, - вся в отца, если что надо: прямо танк!
- Так, так, - печально кивает ему вслед Рашида-па и беззвучно шепчет что-то, перебирая висящие со вчерашнего дня на ее руке четки.
Она уже знает о проблемах Исмаилова-старшего и делает то, что по ее мнению может действительно ему помочь: она молит всевышнего о милости.
Город уже проснулся, и даже любящие поспать дачники последним потоком покидают освобождающиеся от суеты дороги. День сулит прохладу, вчерашняя жара была, по-видимому, последней в этом году. Лялька села на переднее сиденье и увлеченно ищет название нужной улицы. Николай тоже не знает этот район, и порядком проплутав по выщербленным тротуарам и неожиданным тупикам, они, наконец, решают звонить. Время уже восемь сорок, а пешеходов вокруг не наблюдается.
Оказывается, они как раз стоят на углу искомого дома.
Не взирая на все Лялькины возражения, телохранитель молча идет за ней.
- Неудобно, дядь Коль, - она до последнего пытается отговорить, не решаясь приказать.
- Ничего, я тихонько постою, - непоколебим, как камень, тот.
Девочка замолчала, когда они подошли к подъезду хрущевской пятиэтажки, из которого пахнуло сыростью и давнишним пожаром. Не смотря на солнечное утро на лестнице темно.
- Где-то здесь, - Лялька шагает через ступеньки на второй этаж.
Тяжелая крашенная металлическая дверь явно съемной квартиры, неожиданно выдает легкую трель звонка.
- Мы уже ждем, - открывает сразу дверь хозяйка.
- Это мой… дядя, дядя Коля, - вместо приветствия торопится представить водителя девочка, - он….
- Мамочка! – звенит на весь подъезд вынырнувшая из-под материнской руки Рената, - Ляля конечки привезла! Мы поедем сегодня на бульвар кататься?!
- Проходите, пожалуйста - мать придерживает за плечи дочку и кивает внутрь квартиры, - иначе она сейчас начнет переодеваться на лестнице.
После мрачного грязного подъезда небольшая квартирка выглядит светлой и нарядной. Старая хозяйская мебель, сталинской эпохи, застелена белыми кружевными салфетками, вполне в духе тех времен. Чистый пол пестрит ткаными ковриками, по-видимому из «Икеи». Вокруг целый зоопарк из мягких игрушек. Разнокалиберные куклы радостно смотрят из импровизированной «детской» в углу. Разувшийся в прихожей Николай, ставит коробку на пол перед прыгающей от нетерпения малышкой. Она уже перецеловала всех, благодаря за подарки, и приготовила ножки для примерки.
- Хотите чаю, - предлагает Нурия гостям.
- Ой, спасибо, я ужасно хочу пить! – к удивлению телохранителя Лялька с готовностью идет на кухню и удобно располагается на табурете между подоконником и крошечным столом.
- Да, пожалуй, - в свою очередь удивляет он Ляльку, пытаясь примоститься на старинном венском стуле посреди маленькой кухни.
Cтул скрипит, но терпит. Зато места на кухне практически не осталось. Нурия изящно проскальзывает к рабочему столику между плитой и раковиной и дальше перед завороженными зрителями развивается потрясающей ловкости и красоты представление.
Она, не сходя с места, поскольку сходить некуда:
1)заваривает чай, приподнимаясь на цыпочки, чтобы дотянуться до нарядного чайника с полочки над головами гостей;
2)достает из встроенного холодильника продукты и ловко готовит какие-то мудреные, но красивые тосты, скалывая их шпажками;
3)находит на той же полочке квадратные тарелки из разноцветного стекла и мановением руки, как Василиса прекрасная из рукава, рассыпает по ним бутерброды (причем оказывается, что они нескольких сортов);
4)вынимает откуда-то снизу прозрачные чашки и разливает крепкий ароматный чай, угадывая, что Ляльке с молоком, а Николаю без;
5)при этом возле каждого оказывается блюдечко с ложечкой и салфеткой.
Описание, на самом деле, заняло гораздо больше времени, чем сам процесс. Шелковый шоколадного цвета халат в розовых хризантемах своим скольжением гасил все звуки движения, кроме позвякивания посуды и стука ножа. Ляльке показалось, что она даже расслышала негромкую ритмичную музыку, под которую кружилась хозяйка, исполняя этот танец. Натюрморт развернувшийся на столе требует отдельного подробного рассказа, но читатель вполне может употребить на это свою фантазию и вкус.

Еще более неизгладимое впечатление изящный кухонный номер произвел на Лялькиного телохранителя. Ей даже пришлось слегка двинуть его ногой под столом, чтобы он закрыл рот.
Прелестная хозяйка заметила такую реакцию и звонко расхохоталась, запрокинув гладкую черноволосую головку.
- Пейте! Прошу вас. Чай стынет.
- Спасибо, - покраснел Николай и начал осторожно поедать тосты, запивая их чаем.
Лялька чуть не уронила свою чашку: за все время их знакомства ни разу не видела, чтобы этот гигант так по-мальчишески краснел. «Вот это уж совсем некстати, я же нашла Нурию для папы…». Она уже прикидывала стратегию разговора, чтобы спровадить охранника и завязать с хозяйкой дружескую болтовню, плавно переходящую в женскую дружбу и дальнейшее приглашение в гости, как….
Как в пять квадратных метров кухонного пространства, ворвался болид, с размаху угодивший в мощный торс, хливко балансирующий на зыбком стуле. Давно ожидающий своей кончины благородный представитель сгинувшего рода венских гарнитуров, трагически крякнул и … приказал долго жить. На лице падающего гиганта по очереди отразились: надежда за что-то зацепиться, чтобы не упасть; потеря надежды при беглом осмотре обстановки; ужас от неминуемо грядущего падения учитывая его разрушающую силу и, наконец, желание чуда, чтобы ничего страшного не произошло.
Пришлось Ляльке еще раз мысленно признать, как мало знает она своего телохранителя. Она даже не предполагала, что можно увидеть такую разнообразную и сложную гамму чувств, одновременно на его грубоватом, в общем-то, лице.
Падая, он все-таки ухитрился за что-то зацепиться. Когда утих грохот рушащихся полочек, шкафчиков, столика и посуды, в развалинах только что уютненькой обстановки сидели трое. На полу, слава богу, оказался все-таки, Николай. На его коленях сидела, ухитрившаяся и это сделать изящно, Нурия. А сверху громоздилась, а это была именно она, Рената, в шлеме, налокотниках, наколенниках и роликовых коньках. Лялька каким-то образом оказалась сидящей на подоконнике. Причем с ногами и высоко поднятыми руками: с чайной чашкой в одной и тарелкой с бутербродами – в другой.
- Дядя Коля, - сказала она шепотом в наступившей тишине, - ты даешь….
- Мамочка! – радостно прозвенел Ренатин голосок из-под полок и посуды, - какая я молодец, что надела шлем, правда?! Мне нисколечко не больно!

Полдень наступившего субботнего дня был предопределен.
Вместо тихой кухонной беседы тэт-а-тэт, они занимались расчисткой кухни. Рухнувший мирок оказался невосстановим в подлиннике, поскольку большинство валяющейся мебели не подлежало ремонту.
- И правда! – смеялась, сгребая осколки, хозяйка, - если бы не шлем, доченька, пришлось бы сейчас лечить твои раны. Откуда столько битой посуды? В целом виде ее было гораздо меньше!
- Мы купим другую, - смущенно гудел телохранитель, - это пустяки. Главное, что все живы здоровы.
- И можем даже перекусить! Ляля спасла наш завтрак, как настоящий эквилибрист.
- Кто такой «ликибрис», мамочка?
Лялька, скрепя сердце и проклиная себя за мягкосердечность («посидел бы часик в машине! Не привыкать!»), потащила вместе со всеми обломки на помойку. А потом они поехали в магазин за новой мебелью и, в процессе обсуждения, до нее вдруг дошло! Какая удача, что все повернулось таким образом: грядущее переоборудование грозило перерасти в маленький ремонт. Значит, они встретятся еще много раз и ничего не надо для этого делать специально!

Лялька мигом повеселела и с энтузиазмом включилась в процесс выбора нового интерьера.


Глава пятнадцатая, в которой можно поразмышлять, а что же это такое – любовь, если, конечно в этом есть смысл.


«Мерс» с подружкой уехал, а мысли о ней не покидали Иринку.
Конечно, тут и думать нечего: они все равно останутся подругами, но как же тогда им делить Женьку? Не может же она запретить себе ради нее любить?
Отец возился с углями у мангала, и вкусно пахло шашлыками. Мама не поддавалась на уговоры и копошилась в домике. Раскрасневшаяся от свежего воздуха Катька играла с Гавриком в догонялки, забыв про тщательно выбранный «садово-огородный» наряд.
Иринка завернулась в старый мамин палантин и прикорнула возле огня в шезлонге. Не то чтобы ей очень уж хотелось спать. Просто бессонная ночь укутала ее вместе с шарфом и лишила желания двигаться. Она прикрыла тяжелые веки и отпустила мысли на свободу, наблюдая, куда они, в конце концов, забредут.
А мысли, как послушные лошадки, опять прибились туда же: к Женьке. Она привыкла за этот год все время думать о нем. Где он сейчас? Или – чем он может заниматься? Или – а что бы он сказал по тому или иному поводу?
При этом Иринка никогда не задумывалась, как она относится к нему? Просто у нее был Женька, и это было здорово.
Она помнила, ту ночь, когда, пролетая над узкой девятиэтажкой, решила отдохнуть, посидеть на ней и посмотреть на звезды. Лето только наступило, и она привыкала к полетам.
Сидя спиной к теплой вытяжной трубе, Иринка вдруг услышала сзади негромкий свист. Ломающийся мальчишеский голос что-то негромко напевал, насвистывая вместо припева. Бесшумно поднявшись на трубу и заглянув по другую сторону, она не узнала мелодию, но зато увидела самого мальчишку. Обняв худые колени, на крыше сидел подросток, запрокинув голову в черное небо.
- Верю я, день придет весь в лучах…
«Какая хорошая песня», – подумала девочка. Она осторожно спустилась на место и дослушала ее до конца. Парень закончил петь и начал говорить громко сам с собой. Убеждая и противореча. «Какой забавный мальчик», - подумала Иринка и тихонько спрыгнула с крыши.
Потом, она узнала случайно, что это песня Агузаровой и полюбила ее. Несколько раз она прилетала на крышу с намерением познакомиться, наконец, со смешным пацаном, но боялась, что тот не поймет ее обнаженности и поднимет на смех. Девочка слушала, спрятавшись за трубой, его ночные разглагольствования. Признания и жалобы, упреки и обещания. Она смеялась вместе с ним и негодовала, жалела и не понимала. К концу лета он стал, сам того не зная, близким ей человеком. И все из-за забавной привычки разговаривать с собою вслух.
Женькины длинные ноги и руки, худое скуластое лицо с зелеными глазами и шапка каштановых непослушных волос – он напоминал ей ничейного кота из тех, что бродят сами по себе. И, впервые в жизни Иринке захотелось кого-то приручить и пожалеть. Конечно, он вовсе не нуждался в этом, что уж тут непонятного. Но однажды, она не сдержалась и подошла, чтобы погладить его по голове.
Вот уж не ожидала, что так его испугает. Женька чуть не снес ей голову, вскочив на ноги, лишь только его коснулась ее рука.
Как больно было щеке и глазу! Она даже подумала, что глазное яблоко с размаху улетело внутрь черепа. Как бы она потом смотрела? Одним глазом наружу, а другим внутрь? Хорошо, что глаза, оказывается, прочно приделаны к лицу!
Иринка потрогала сквозь левое веко шарик и вздохнула: он-то на месте, а вот сердце так просто не потрогать. Приходится прислушиваться сквозь ребра. Как там оно сейчас? Страдает? Она на всякий случай приложила узкую ладошку к ребрам и прислушалась. Неутомимый моторчик ритмично гнал кровь, еле слышно стукаясь в грудную клетку.
Вчера оно так резко упало вниз, когда Лялька с Женькой смотрели друг на друга, держась за руки. Даже Иринка еще ничего не успела подумать, а ему было понятно. Ладно, не волнуйся ты так, ведь Женька ни твой. Он сам по себе. Лялькин! Он так смотрит на подругу, как … как Гавря на Катьку.
Прекратившие беготню сестренка и пес сидели напротив нее на крыльце и разговаривали.
- Сиди смийно, - уговаривала девочка пытавшегося спрятать морду пуделя, - я тойко бантик пейевяжу!
Наконец, она поймала лохматую голову под мышку и, завязав ленточку надо лбом, расцеловала черные глаза: Гаврик не сводил со своей любимицы нежно-преданного взгляда. И громко стучал по ступенькам некупированным хвостом.
«Вот-вот, - горько подумалось Иринке, - мое сердце стучит точно так же. А толку? Его никто кроме меня не слышит и не видит».
Пропахший дымом Константин Сергеевич, подошел к свернувшейся в клубок старшей дочери и поцеловал ее в темя:
- Что, всю ночь просекретничали и не выспались?
- Пап, - встрепенулась вдруг девочка, - у нас одна одноклассница влюбилась в парня, а тому нравится совсем другая…
- Другая? – отец внимательно посмотрел в печальные янтарные глаза.
- Ну да, другая, - и она, для убедительности, даже махнула рукой, далеко в сторону, - И та, которая влюбилась, теперь страдает и не знает, что же ей делать. Ведь тот парень влюблен в ее лучшую подругу.
- В подругу?
- Ну да, папочка, не перебивай, - заволновалась Иринка, - И вот она просит моего совета: что ей теперь делать. Что мне посоветовать, как ты думаешь?
- Какое-то время придется, видимо, пострадать, - отец сочувствующе поглядел в повзрослевшее, вдруг, дочкино лицо, - Но недолго!
- Так и сказать: страдай, но недолго?! – рассердилась Иринка, - У нее же сердце болит! А ты с приказами! Разве ему прикажешь?
- Прикажешь, еще как! Только приказами с ним и можно! Иначе оно впадет в тоску, а уж тоска прямо противопоказана сердцу. Китайские врачи, которые знают устройство человеческого организма лучше всех, считают его органом радости.
- Радости… - Иринка закрыла глаза и припомнила ощущение счастья во время полета. Кажется, и правда: оно шло отсюда – из сердца. – А оно послушается?
- Послушается, если как следует объяснить.
Он присел возле дочери и обнял ее худенькие плечи.
- Кто посъюшается? – влезла с другой стороны Катерина, - Ийа тебя не съюшается, да пап? А я? Я съюшаюсь?
- Слушается…. Вы обе мои самые чудесные в мире дочки! Самые красивые и самые послушные!
Комаров прихватил девчонок под мышки и начал крутиться вокруг своей оси. Те визжали и дрыгали ногами от восторга.
- Я думала, что шашлык готов, а тут еще визг и хрюканье?
Татьяна вышла, наконец, из домика. Она привела себя в порядок после уборки и, усевшиеся на траву дети и муж, с гордостью посмотрели на расцветшую на свежем воздухе мать. Светлые волосы рассыпались вокруг румяного лица, яркие синие глаза сияли, в цвет вечереющего неба. Белый свитер и джинсы сделали ее похожей на девочку.
- Мамочка! – вскочила первой Катя, - я тоже пойду пееоденусь!
- Тебе и так хорошо! – пробовали удержать ее остальные.
Напрасно. Топоча по мокрому еще деревянному полу крепкими пятками, младшая умчалась внутрь домика.
- Да ладно, - махнула рукой мать, - но зато мы спокойно накроем стол.
Темнеющий воздух высветлил искры маленького костерка из оставшихся углей и уютно объединил хлопочущую под навесом семью.
Старшие молча расставляли на выгоревшей дачной скатерти яркую фаянсовую посуду из корзины. Посреди стола на подносе дымились последние порции шашлыка на шампурах, поверх горки румяных мясных кусочков. Лежали россыпью недоспелые помидоры, чудом уродившиеся в это время. Прямо на салфетке поленницей возвышался деревенский хлеб. В старой деревянной солонке белела соль.
Ужин обещал быть необыкновенным. За невысоким забором вдоль старых кленов змеился белесый туман, собравший всю влагу окрестных оврагов. Холодные языки его облизывали темную траву, оставляя прозрачные капли на острых как иглы листочках.


Глава шестнадцатая, в которой помощь приходит откуда ее ждали.


«И что я к нему прицепился, - думал с досадой на себя Иван, - тоже мне, прокурор нашелся!» Он заварил себе зеленого чаю и, прихватив горсть инжира, уселся на подоконник.
По маленькой улочке, на которую выходили окна их краснокирпичного нового дома, бегали с криками дети. Кажется, они играли в «казаки-разбойники». Напротив стоял старый оштукатуренный и покрашенный желтой краской двухэтажный барак. На высоких окнах с широкими подоконниками цвели вечные герани. Двор зарос лопухами, крапивой и смрадно пах спрятавшимся в зарослях могильника сортиром.
Респектабельные жители их дома были уверены в скором сносе непрезентабельного соседа. Но уже третий год они могли с неудовольствием наблюдать непоколебимый уклад жизни старожилов.
С утра лавочки заполнялись широкими старушками на слабых ногах, в выцветших платочках или древнем перманенте. К сидящим постепенно присоединялись гордые подозрительные коты и маленькие собачки, в которых отдаленно угадывались признаки намешанных пород: пикинесов, тойтерьеров, курцхааров, болонок и даже ливреток. К обеду двор оказывался полон разновозрастной детворы. Причем с двух подъездов и двух этажей ее набиралось больше, чем со всего восьмиэтажного шестиподъездного соседа-красавца. Они шумно заполняли все пространство двора и невесть куда исчезали вечером, когда на смену им приезжали ржавые «копейки», свежеокрашенные «Волги» и даже несколько иномарок, от крутых джипов до демократичных «Пежо». Представители отечественного автопрома, как правило, держали своих хозяев весь вечер под капотом и оставались здесь же ночевать.

Видимо близился час полудня, потому что дети шумели все громче.
Ванечка запивал терпким ароматным напитком крупитчатую вязкую сладость сушеного фрукта и размышлял об Иринке. Несомненно, именно она является лидером и центром их четверки. Самая младшая и самая хрупкая из них. Ангел, сказал про нее сегодня Женька.
Конечно ангел. Тоненькая невысокая, светлые русалочьи волосы и огромные, цвета темного меда глаза. Как же ее можно не любить? Он на мгновенье снова рассердился на Женьку. И вновь остыл. А как ее любить? В их возрасте влюбляешься в касания, запахи, волнующие формы. Да нет, в принципе он понимает Евгена.
Влюбиться в Иришку – все равно что влюбиться в мечту. Но появившееся трепетное томление в солнечном сплетении и внизу живота тут же опровергло сделанные выводы: «стоп Силантьев, - сказало оно ему, - не все так просто».
Иван грустно посмотрел вниз на спрятавшуюся во дворе девчушку. Она села в уголок между забытой строителями бочкой и кирпичной стеной дома. Ему были видны только нетерпеливый нос и круглый затылок, почти ежесекундно высовывающиеся из укрытия,
но воображение легко рисовало выражение ее лица: возбужденное и хитренькое.
Воображение. Он закрыл глаза и представил Иринку. Все дело в том, что там, в его виртуальном мире живет взрослая Иринка – красавица и звезда. Настоящая звезда, а не какая-то там шоу.
Реальный образ уже давно слился для него с воображаемым. «Все дело в этом, - горько подумал Ванечка, - для меня она слишком высока и прекрасна, а Евген по этой же причине отвергает ее любовь. Ерунда какая-то». Горячее, сквозь стекло, солнце припекло Иванову голову так, что выступил пот. «Почему это меня так взволновало?» – он вытер кухонным полотенцем лоб и слез с подоконника. «Потому что на твою любовь больше не распространяется табу, - ответил ему услужливый некто, - ты можешь любить ее открыто, не боясь обидеть друга». Вот уж это точно бред. Местами переходящий в маразм.
Для настоящего чувства разве требуется разрешение? Трус ты Иван.
Он налил еще чаю и залпом выпил. Во рту стало горько, но чисто.
Как и на сердце.

Женька переделал все дела за час с лишним. Брат даже рассердился, когда в очередной раз младший отказался ехать с ними на дачу. Хорошо, что мама умеет их примирить. Она даже подмигнула Женьке в дверях. Все-то она понимает! Наверное, это ее многолетний опыт работы реанимационной сестрой. Привычка читать все по глазам.
Он подошел к зеркалу и пристально посмотрел в глаза своему отражению: может быть, в них появилось что-нибудь особенное?
Да нет. Глаза как глаза. Хитрые, зеленые. Счастливые. Точно!
Он пошел в ванную и посмотрел еще раз – без света. В сумраке глаза сияли еще сильней. Как два семафора.
Скорее бы вечер. После рокового столкновения у стекла прошли сутки, а Женьке казалось, что много-много дней. Время вдруг потеряло свою равномерную эластичность: оно то сжималось сталкивая события в миг, то растягивалось, отдаляя минуту от минуты на миллионы долгих мгновений.
Он дал себе срок: в два он позвонит Ляльке и спросит что-нибудь.
В два. Он мотал этот срок туда-сюда по квартире, как заключенный. Часы еле дотащили свои дистрофичные стрелки до пол-одиннадцатого и замерли без сил.
Он принес сотовый и положил его возле себя на диван. Надо поспать хотя бы часик. Спать не хотелось. Как и есть. Он зажмурил глаза и попытался очистить сознание.
Лялька. Улыбающаяся победно во все свои щечки-ямочки. Лялька. Балансирующая на краю крыши на фоне темных улиц и фонарных огней. Лялька. Хмуро смотрящая из-под козырька бейсболки. Лялька….
Евген открыл глаза и, как Ньютон после долгого наблюдения за солнцем, снова увидел перед собой Ляльку. Она что-то говорила, беззвучно шевеля губами. И слезы катились градинками. Распухшие губы складывались в одну и ту же фигуру. Женька напрягся и прочитал: «Нelp me, help me…». Выбросив длинные конечности далеко вперед, он вскочил с дивана, напугав до смерти разлегшегося было в ногах Вильяма.
Привидится же такое. Ага. Уже начинаются глюки с фрагментами из голливудских блок-бастеров.
Он позвал кота обратно на диван, но потерявший доверие Вилька предпочел остаться под столом, пожмурив для приличия глаза.
«Конечно, - подумалось ему, - конечно, мне хотелось бы ей помочь, но как?» Женька упер костлявые локти в не менее костлявые колени и уставился на уснувшие под собственное тиканье часы. «Надо досчитать до тридцати», - сказал ему прямо в ухо кто-то сочувствующий. «Раз, два, три… - автоматически начал он, - двадцать восемь, двадцать девять…»
«Бэсаме, бэсаме мучо»… мелодия телефона зазвучала ровно на тридцатой секунде.
- Котеночек! – томно заверещала трубка, - сколько можно ждать? Ты же обещал быть к обеду дома! Зая, я не сержусь, но все же стынет…
- Кто это? – зачем-то спросил Евген.
- Лапусик, ты совсем заработался! Ты не узнаешь свою попочку? Или твоя протэже опять начала тебе звонить?!
- Вы ошиблись… - начал было он.
- Я никогда не ошибаюсь! – голос внезапно окреп и заледенел -Сейчас приеду, и Раечка мне все расскажет! Ты же знаешь, от меня бесполезно что-либо скрывать!
- Но это не…
- Все еду!
«Бедный Котеночек, - подумал он, слушая гудки, - ты, однако, влип».
Не успел он нажать «отбой», как мобильник опять зашелся страстной мексиканской песней.
- Дело в том, что я не котеночек, - начал он быстро, боясь, что ревнивая дама начнет говорить сама.
- Да? – весело удивились на другом конце связи, - и кто же ты в таком случае?
- Лялька! – обрадовался Женька несказанно, - тут какая-то сумасшедшая ошиблась номером и закатила скандал из-за того, что я спросил кто это.
- Я приглашаю тебя покататься на роликах!
- Сейчас?
- Естественно. Возражения насчет отсутствия коньков не принимаются: есть папины!
- А у него мой размер?
- Твой! У тебя какой?
- Сорок второй.
- И у него сорок второй. Он все равно не будет на них кататься. Они и куплены были больше для меня, чем для него.
- Неудобно, Ляль…
- Пожалуйста, Женечка! Мне надо научить Ренату, а Николай не разрешает одной по центральной площади кататься!
- Ренату?
- Ну да, ту девочку, с которой я познакомилась вчера в кафе. Помнишь?
- Так тебе охранник нужен или я?
- Или ты, Женька! Или ты!

Осень пробралась и на площадь. Сухие листья, которые не успевали убирать дворники, крошились с аппетитным хрустом чипсов под колесиками коньков. Рената в полном обмундировании, расставив руки в перчатках, с лихостью вратаря-камикадзе носилась, пугая молоденьких мамаш с колясками, через полчаса после начала обучения. На попытки ребят показать ей приемы правильного катания, она радостно мотала головой и мчалась дальше.
Они нашли пустую скамейку и, не спуская глаз со счастливого ребенка, занялись, наконец, друг другом.
- А ты хорошо катаешься.
- Раньше. А последний год даже не вставал.
- Все равно хорошо.
- У тебя руки запачкались, - Евген взял теплые Лялькины ладошки и не смог их отпустить: они притянулись к нему магнитом, - давай я их вытру.
- А, пусть, - засмеялась Лялька, но отнимать руки не поспешила.

В нежно желтеющей листве березы у них над головами бойко ссорились воробьи. Чей-то лопоухий черно-белый сеттер задумчиво поглядел на сидящих верхом на скамье лицом друг другу ребят, словно хотел им что-то сказать. Но, постояв и помолчав с минуту, печально пошел дальше. Кажется, что напоследок он даже вздохнул.
- О чем это он? – удивилась девочка.
- Наверное, раньше он был несчастным влюбленным.
- Как Марфочка?
- Давай не будем об этом.
- Давай.
Они нехотя разняли руки и одновременно посмотрели на Ренату. Та уже каталась с какой-то новой знакомой приблизительно своего возраста.
- Я же забыла тебе сказать! Ее мама – начинающий адвокат.
- И что?
- Папин личный адвокат сбежал с моей мачехой.
- А с кем его показывали по ящику?
- Это адвокат фирмы.
- Ты думаешь, ему понадобится помощь начинающего?
- Мне сон про нее приснился позавчера, а днем я встречаю их с дочкой наяву, представляешь?! Это не может быть случайностью!
Лялька разгорячившись, приподнялась над скамейкой и плюхнулась бы на разъехавшихся ногах. Женька едва успел ее поймать.

- Осторожнее!
Мягкие кудри коснулись его лица и черные глаза оказались близко-близко. Девочка тихонечко отодвинулась на свой край. Помолчали.
- Знаешь, я все-время думаю об Иришке.
- И я, - нехотя признался Женька.
- Ты думаешь, мы ее предаем?
- Нет! – рассердился он внезапно, - я так не думаю! И ты не думай! И она так не думает, я уверен!
От его крика над ними вспорхнули, утихомирившиеся было, птицы.
Проходящий мимо старичок ласково и участливо скользнул по ним взглядом.
- Тише, тише. – Лялька потянувшись, погладила его по руке, -Уж она-то точно так не думает. Только ей больно, я же вижу.
- А нам что делать?
- Может быть подождать?
- С чем? Я итак минутки считаю до встречи с тобой, - нечаянно проговорился Евген и покраснел.
- Правда? – Лялька придвинулась ближе и обхватив пальчиками скуластое лицо друга заглянула ему в глаза.
Женька вдохнул ее теплый аромат и задохнулся им и внезапной близостью. Мозги его отключились, как предохранитель от резкого перепада напряжения, а руки и губы, безо всякого контроля сверху, начали делать то, что им так давно хотелось. Воздух вокруг сгустился и затвердел, образуя изолирующую от мира капсулу. Снаружи издалека донесся какой-то звук.
- Вы замерзли что-ли? – любопытная физиономия девчушки просунулась между ними.
- Да, - сказала Лялька осторожно отнимая Женькины руки от себя, - ты то бегаешь, тебе жарко.
- Так и вы бегайте! Вылазь, пойдем!
Девчонки уже смеялись на приличном от него расстоянии, когда парень смог, наконец, потихоньку прийти в себя. Сердце сжималось и разжималось с пограничной для него скоростью. Евген забросил ноги в роликах на скамейку и вытянулся на сиденье, заправив дрожащие руки за голову. Ничего себе! Это было как прорыв в новое измерение. Прохладное высокое небо в самом своем зените сгустило синеву до черной едва угадываемой точки, с которой начиналась ночь.


Глава семнадцатая, в которой можно посчитать пределы храбрости.


Иван не стал дожидаться, пока стемнеет. Родители ушли сегодня в гости, и это было как нельзя кстати. Он собрал аккуратно разложенные на столе вещи в спортивную сумку: на дно теплую одежду и запасную пару кроссовок. Он помнил высокую сырую траву – возвращаться лучше в сухой обуви. Потом мощный отцовский фонарь и веревку. Сверху охотничий нож и пакет с едой. Насчет еды он немножко посомневался: вряд ли ему захочется там есть.
Но кто его знает. Он оделся в старый черный спортивный костюм и куртку. Подошел к окну и посмотрел на улицу. Дети все еще бегали под окнами. В футболках и шортах. Пошел и повесил куртку обратно в шкаф. А вдруг ночью пойдет дождь?
Он полез на антресоли и через пятнадцать минут выудил из чемодана нужную вещь – клеенчатую накидку матери от дождя. Накидка ровнехонько уместилась в боковом кармашке. Под рукой.
Ванечка вернулся на кухню и посмотрел по сторонам. Ага, есть! Он наполнил кофе, сахаром и кипятком перламутровый в рыбках термос и втиснул его вертикально в самый угол сумки. Кажется, ничего не забыл. Сумка, правда, получилась увесистой. Тщательно и не спеша зашнуровал кроссовки, повесил сумку на плечо и посмотрелся в зеркальную раздвижную дверь шкафа. С той стороны уходящего вглубь коридора перед ним стоял бледный парень, недоуменно взирающий из-под сдвинутых в полоску бровей.
Честно говоря, он представлял себя в эту минуту несколько иначе.
Попытался придать более мужественное выражение своему лицу. Не получилось. Он покивал своему отражению и увидел лежащий на полке за зеркалом мобильник. Вот бы забыл!
Пустой, как всегда, двор печально звякнул ему вслед чугунной решеткой водостока, перегораживающей въезд на подземную стоянку.
На автобусной остановке тоже почти никого не было. Не считая укрывшегося рваным пиджаком бомжа. Его скрюченное, почти бесплотное тело издавало специфический запах. Ванечка зажал пальцами нос и ушел за киоск. В результате чего, чуть не пропустил бесшумно подъехавшую маршрутку.
На бульваре по случаю субботнего вечера было многолюдно. Урны и газоны уже были полны пустых бутылок и банок из-под пива. Он прошел поперек обустроенного брусчаткой и газонами участка, мимо гуляющих пар и сидящих компаний и вышел на старый полуразвалившийся асфальт, идущий с другой стороны кладбища.
Было около семи, и стоящие по левую руку деревья начали понемногу собирать возле себя первые порции влажного сумрака.
Иван прибавил шагу: хотелось оказаться на месте до темноты.
Сумерки как будто играли с ним наперегонки. Как он не спешил, когда добрался до места, они, опередив, уже лежали за безвольно упавшими остатками забора.
Иван огляделся растерянно по сторонам и начал соображать, что же ему делать теперь: когда первая и наиболее внятная часть плана была выполнена. Большого смысла он во все это, честно говоря, и не вкладывал. Побыть одному здесь ночь. Вот и все. Он пробрался сквозь заросли репейника и крапивы к упавшей от старости яблоне. Она упала совсем недавно или где-то еще осталась связь с корнями, потому что на лежащем стволе зеленели листья, и тяжелые ветви были усыпаны маленькими красными яблочками. Их называют у нас ранетками. Ваня вытоптал площадку возле прикорневой части дерева, еле сломав ногами, тугие жилистые стебли лопухов. Крапива, без поддержки, легко легла сама. Тяжелый запах непроветриваемых зарослей усилился кислым запахом разрушенных травяных волокон.
Он уселся на зеленую от лишайников кору и начал отрывать прицепившиеся гроздьями головки репейника. Ничто не напоминало события вчерашней ночи. Вполне заурядные холмики заросшие растительным мусором. Даже сгущающаяся темнота не придала загадочности кривым деревянным крестам по ту сторону изгороди. А железные облупившиеся памятники без фотографий и надписей вызвали только ощущение запущенности и распада. Отряхнув очищенные штанины, Иван устроил себе под голову сумку. Для чего продел сучья сквозь лямки. Лег на твердую шершавую поверхность и поворочался, выбирая подходящую позу. Сон только этого и ждал: пренебрегший им вчерашней ночью хозяин, наконец, оказался в его власти. Не прошло и пяти минут, как спящий мальчик в черном спортивном костюме слился с просочившимися из дальних оврагов черными холодными сумерками, осторожно заполняющими ложбинки и канавки.

Отец погремел засовами у ворот и вернулся обратно. Никак не желающий угомониться Гаврик все лаял и лаял на каждый шорох за стеной дачного домика. Катерина спала наверху с родителями, а Иринка устроилась на старом диване в холле. Вернее в столовой. А может быть, лучше эту комнату назвать залом. В принципе, все равно, эта комната была единственной на весь первый этаж, не считая кухни и веранды.
Умиротворенность, владевшая девочкой весь длинный день, куда-то испарилась. Вместе со сном. Напрасно она представляла себе теплое море, песок и небо, картинки, вытесняющие все дневное из головы: любимый прием не срабатывал.
Яблони в темном саду царапались в незашторенные окна. При полном отсутствии ветра их движения, казалось, имели какой-то умысел. Листья мягко шлепали ладошками по стеклу, чередуя свет и тень, усиливая своим шуршанием ощущение перешептывания и переглядывания. Деревья явно что-то знали. О чем не прочь были посекретничать. Иринка перевернулась на другой бок и уткнулась носом в спинку дивана, чтобы не смотреть в сад. Одна пружина больно уперлась ей в подреберье. Рукой она попыталась, не вставая, нащупать под собой железную загогулину. Поверхность была абсолютно ровной. Еще чуть-чуть повертелась: закругленный, но острый конец перемещался вместе с ней. Тогда она села на диване. Гавря мигом поднял голову и с надеждой посмотрел на хозяйку. Может быть, ту заела совесть, и она позовет, наконец, своего преданного друга к себе в постель?
- Да спи ты, все нормально, - шепотом сказала девочка.
Пес печально вздохнул, положил кудлатую голову на лапы. Черные глаза внимательно следили за перемещениями почти растворившейся в темноте фигурки. Иринка еще раз ощупала простыню вокруг себя – диван был хоть и пожившим, но довольно упругим и гладким. Она встала и тихонько пошла к бутылке с водой. После острого шашлычного соуса хотелось пить. Не рассчитав в темноте расстояния, наткнулась на край стола. Свисающий карман спортивной куртки, накинутой перед сном для тепла, глухо стукнулся чем-то тяжелым. «Кольцо! – вспомнила она, сунув руку внутрь - я ведь хотела с мамой поговорить о его возможностях для лечения. Забыла!»
Кристалл сиял ровным голубым светом, как газовая горелка. Пальцы девочки ощутили мягкое, но интенсивное тепло. Никаких разноцветных лучей не было. Она надела его на средний пальчик и отвела руку подальше от себя. Полюбоваться. Пудель подполз к ее ногам, потерся, заскулил.
- Что ты, малыш? – удивилась она и хотела погладить собаку по спине.
Но Гаврик отпрянул от протянутой к нему руки с кольцом, забился под стул и завыл.
- Тише ты, трусишка, перебудишь всех! Думаешь, оно опасно?
Поднесенный ближе к глазам перстень вдруг начал мигать и тускнеть. Иринка подошла к окну, жалея, что не может включить свет: спящая чутко мама сразу примчится вниз. В ночном саду по-прежнему шептались чуть слышно листья. Бодрая и румяная луна торжествующе вылезла в центр небосвода, залив своим сиянием дачный поселок. Все вокруг уснуло. И только обрадованные цикады устроили в тишине хоровое выступление, наслаждаясь, быть может, последним теплом уходящего лета.
В ярком свете луны камешек почти совсем потух. Иринка собралась было уже засунуть его обратно в куртку и пойти спать, как заметила мелькнувшее в стекле отражение.
Замерев, девочка проследила глазами за чередой свето-теневых пятен: это было похоже на работающий за спиной телевизор. Никакого телевизора в комнате не было. Один портативный был, но он стоял наверху. Катерина смотрела перед сном «Спокойной ночи, малыши!». Пятна на стекле вдруг сложились в картину. Это был пейзаж. Иринка опустила руки и прижалась лицом к прохладной гладкой поверхности, пытаясь разглядеть его получше. Пейзаж исчез. «Кольцо!» - поняла девочка и поднесла его опять к окну.
Точно. Изображение возникало как проекция от кристалла. Догадка заставила ее подойти к стене. Ура! Возникший на светлой стене уголок леса можно было достаточно детально рассмотреть.
В него не попадали лучи рассиявшейся над землею луны: густые кроны вязов и разлапистые ели крепко держали черное покрывало тьмы на спрятавшихся под нею холмах и зарослях могильника. Кладбище для самоубийц! Иринка с возрастающей тревогой наблюдала за скопившимися возле поваленной яблони сгустками тумана. На мгновение ей показалось, что в еле заметном мерцании то возникающих, то исчезающих шаров кто-то шевелится. Она узнала легкую серебристость Марфеньки: та припала к самому стволу поваленного дерева и радостно пульсировала.
Нет!!! Задохнулась от ужаса девочка. Не может быть! Среди потерянных душ, свесившись головою почти до самой земли, навзничь на стволе лежал Ванечка. Но двигался не он, а суетящаяся вокруг него пропащая девичья душа, узнавшая в нем копию своего потерянного навсегда возлюбленного.
Иринка взглянула на громко тикающий будильник – было около двух часов ночи. Надо успеть до трех вытащить друга из цепких объятий несчастной тени. Лететь туда, немедленно. Она уложила под одеяло свернутую отцовскую куртку, приказала Гаврику сидеть молча, закрыла дверь на ключ и выскользнула в замерший сад. Обойдя домик, бросила ключи через форточку на кухню, стараясь попасть на стол. Ключи должны легко найтись утром. Вдруг она не успеет вернуться до рассвета. Связка со стуком упала ровно на середину столешницы. «Вот и славно, - Иринка улыбнулась, - хороший знак».
Смолкли цикады и кузнечики, наблюдая за странным человечком, шарахающимся в темноте по саду. «На дом нельзя, - думала она лихорадочно отсчитывая убегающее время, - крыша железная и все проснутся». С забора не получится: слишком низко. Кривая узкая дорожка между дачками совсем не подходила для разбега. До ровной автомобильной дороги было слишком далеко.
Ночной воздух оказался не таким уж теплым, и через десять минут бестолкового лазания по участку она поняла: если сейчас же не взлететь, потом придется тратить драгоценное время на разогрев. Внезапно она чуть не стукнулась лбом о выросший перед нею металлический столб. Все правильно! Это же бак для воды, установленный высоко на опорах.
Как это не пришло ей в голову раньше! Девочка ловко вскарабкалась по ржавой лестничке, даже не глядя на перекладины.
Метра три – четыре высоты, необходимой для взлета, у нее есть.
Стараясь не смотреть в чернеющую под ногами воду, она разделась, слегка досадуя, что не догадалась сделать это внизу. Осторожно пристроила тряпичный ком в железных прутьях и, балансируя, огляделась по сторонам. Тихо. Никто не проснулся.
Вдох. Яркая луна вызывающе смотрит на худенькую обнаженную фигурку. Впервые, девочка чувствует такую настороженную недоброжелательность ночного светила. Выдох. Живот наполняется новой порцией свежего воздуха. Толчок и … маленькая тень легко скользит над спящим садом, спящим лесом, пустынной дорогой, поблескивающей среди деревьев, как река. Наконец набирает высоту, взмывает над притихшими домами. Холодный свежий воздух пригорода постепенно вытесняется нагретыми струями, с запахом асфальта и бензина. Но зато теплый ветер, бьющий снизу, отлично держит.
Слегка согревшись и успокоившись, она, ориентируясь по привычным уже световым рекламам, через полчаса подлетает к Причалу. Делает круг над выложенной Ванечкой световой разметкой, и, не останавливаясь, планирует по наклонной в дальний конец кладбища.
Кристаллик пульсирует на пальце как посадочный огонек самолета. «Расскажу потом ребятам, посмеемся,» - старается не думать о плохом Иринка, опускаясь в душную черноту погоста. Деревья, словно узнавая, расступаются, освобождая ей место для приземления.
Несколько минут ей приходится стоять, чтобы привыкнуть к окружающей тьме. Колечко своим сиянием скорее привлечет к ней внимание, чем поможет, и она заранее повернула его внутрь камнем, сжала в кулачке. Вскоре глаза начинают различать очертания деревьев, и девочка осторожно двигается к лежащей в высокой траве яблоне.
Нет вчерашнего спокойствия среди стоящих мрачно крестов.
Ей кажется, что они угрожающе двигаются навстречу, шевеля разболтавшимися поперечинами. Деревянный скрип, разрывающий тишину, усиливает это ощущение. А может быть, это скрипит ствол, на котором безвольно лежит тело ее друга? Иринка убыстряет ход, издалека видя, как старательно вьется там пропащая душа умершей девушки. «Кыш! Пошла вон!» – хочется крикнуть ей. Но она молчит.
«Знаю я, ночь пройдет, сгинет мгла…» - песенка возникает в голове внезапно, как будто кто-то включил звук. Собравшиеся возле Ванечки мутные сгустки разом вздрогнули, как воздушные шары от порыва ветра. Может быть, и они услышали звонкий внутренний голос? Иринка не открывая рта, продолжает петь так громко, как только может. И с тихим, еле различимым шипением бездомные души отползают, низко стелясь по траве, оставляя упавшего на землю человека.
Голые ноги ее не чувствуют ни холода, ни крапивы, ни репейника.
Стараясь приподнять плечи парня как можно выше, она поворачивает к себе Иванову голову. Волосы мокрые. Дыхания не слышно. Глаза плотно сомкнуты. Белые губы сложены в неестественную улыбку.
- Ваня! Ванечка! – пытается крикнуть девочка, но из горла вырывается только хрип.
Она изо всех сил трясет слишком тяжелое для ее рук тело.
Хорошо, что он в костюме. Срывая ногти, с тонких пальчиков, вцепляется в гладкую эластичную ткань и сажает друга спиной к стволу. Голова падает на бок, ударяясь лбом о кору. Иринка убирает потемневшие волосы с его лица и еще раз вслушивается, прикладывая ухо то к носу, то к сердцу. Камешек на ее руке потихоньку сияет все ярче и ярче. Она с надеждой водит перстнем по голове и груди мальчика. Ничего не видно внутри, но ей вдруг кажется, что теплые лучики, скользя по поверхности, входят вглубь и нагревают остывшие мышцы. Садится рядом на траву, устраивая его к себе на плечо, и упершись боком в шершавый комель дерева, чтобы не упасть, обнимает и качает тяжелый Ванечкин торс.
- Ах, Ваня, Ваня! – хрипит сорванный голосок, - Я же здесь, Ваня, Ванечка….
Голос потихоньку наполняется звуком. Слезы катятся и катятся по щекам.
Как же это она предусмотрела! Ведь они только и ждут, чтобы занять чье-нибудь спящее тело! Студенистые образования отпрянувшие было прочь, потихоньку начинают подползать обратно.
Иринка каким-то чудом втаскивает друга на ствол, не выпуская его из объятий.
- Марфочка! – громко кричит Иринка, - это не твой Иванушка! Если ты не уведешь сейчас всех отсюда, не видать ему наверху покоя. Он же все видит! Иосиф Карлович! Ваша добрая душа должна нам помочь! Сделайте же что-нибудь!
- Хм-м-м… - раздается у нее за спиной старческий вздох.
Тонкая фигурка распластывается, вжимаясь в намокший спортивный костюм, она не смотрит по сторонам: ей кажется, что под гладкой тканью, в том месте, где кольцо уперлось в сердце друга, появилось слабое биение. Еще чуточку! Ей нужно еще немного времени! Но холодные бисеринки росы уже осыпали ее застывшие ножки. «Держись, - шепчет ждущее своего выхода солнце за горизонтом, - я скоро…». Разом вспоминаются бабушкины разговоры и собственные мысли по поводу самоубийц. Она пытается подобрать самые убедительные слова. Только бы их оставили в покое!
- Не делайте этого! Я поставлю за успокоение свечку! Они пришлют вам другое тело и другую жизнь! Я вам его все равно не отдам! - отчаяние и сила звенят в тонком девичьем голоске
Ей вдруг кажется, что небесный охранитель с улыбкой, протягивает свою бесконечно ласковую руку и тяжелый смрадный запах вокруг, потихоньку начинает выветриваться, слабеть и постепенно сходит на нет.

Птицы кричат в светлеющих кронах так, что Ивану хочется закрыть окно. «Не надо было спать на подоконнике, - думает он, ощущая под спиной твердую деревянную поверхность, - если меня не переложили в кровать, значит, родители заночевали в гостях».
Солнце шлепками бросает горсти света на его лицо. Руки и ноги закоченели. Он с трудом размыкает тяжелые веки и видит качающиеся над ним в вышине редеющие кроны.
Вчерашние события медленно становятся на свои места. «Я уснул на кладбище, - с ужасом осознает мальчик, - как хорошо, что наступило утро!» Голова его покоится на чем-то теплом. Непослушными руками он ощупывает влажную кору дерева под собой и натыкается на хрупкие голые коленки. Ванечка поворачивает затекшую шею. Горячий Иринкин живот пульсирует возле самого носа. «Не может быть!» Им одновременно овладевают радость и досада: как всегда она оказалась сильнее. Его маленькая учительница опять рядом в трудную минуту!
Он осторожно вынимает свою голову из объятий спящей подружки и перекатывается на колени, не выпуская ее из рук. Она легко откидывается на застрявшую в ветвях за спиной сумку. Нежное личико в просвечивающих веснушках светло улыбается во сне. Распустившаяся с одной стороны косичка рассыпалась на плечо. Иван складывает ледяные пальчики на вмиг остывшие коленки и пугается от прикосновения к твердым холодным ногам.
- Ванечка… - открывает глаза Иринка, - ты проснулся….
- Тебе надо встать, на секундочку!
- Я сейчас, - торопится согреть спасительницу Ваня, - я быстро. Сейчас мы оденемся…
Лихорадочно, он обнимает худенькое тельце, прижимая его одной рукой к себе, другой быстро достает из сумки запасную одежду. Вороны, рассевшись по окрестным веткам, пристально смотрят на них. Ловко продевает маленькие ладошки в рукава толстовки, по очереди вставляет посиневшие узкие ступни в широкие штанины. Заправляет одежду. Махровые носки натягиваются до самых колен. Он пытается закрепить шнурками спадающие кроссовки. Девочка смеясь, легонько расталкивает обувь в разные стороны
- Не смейся, а то поедешь верхом! – делает вид, что сердится Ваня, аккуратно наливая в крышку термоса дымящийся кофе.
Держа металлический стаканчик свисающими как у Пьеро рукавами, Иришка отпивает крошечными глоточками обжигающий напиток. Тепло опускается сразу в живот. Все обошлось.
- Поеду, Голубь, еще как поеду!
Она веселится, а мальчик с тревогой видит, как запали в глубокие тени ставшие почти черными янтарные глаза. Как вытянулся носик и посинели губки. Он не смотрит на прячущиеся в овражке обрывки ночной стылости, которые видны ей. Его глаза ласково и преданно растворились в лице замерзшей подружки. Он спешит вынести ее отсюда поскорее. На загривке у вспотевшего от хлопот Ивана Иринке становится гораздо теплей.
Изображая коня, мальчик скачет через канавки и бурелом. Полупустая сумка, звякая термосом, прыгает за Иринкиными плечами. Девочка считает удары вслух. А Ивану кажется, что она торопит время и он ускоряет ход.
- Я самая первая в мире наездница на верховых голубях, прочь, прочь отсюда! Раз, два! Я хочу горячего какао и марципанов на серебряном подносе! Вперед, раз, два!

Тонкий голосок едва слышен под сводами старых деревьев, в высоких кронах которых кружат и переругиваются о чем-то недовольные с утра птицы.


Глава восемнадцатая, в которой мальчики по осени появляются и исчезают. Как грибы.

Глухой стук на первом этаже отозвался в Татьянином сердце тревожным гонгом. Она села в кровати и прислушалась. Тихо. Но звуковая волна продолжала дрожать и вибрировать. Лунный свет прочертил тенями на полу вертикали и углы от стен. Она спустила ноги в старые мужнины тапки и подошла к лестнице. Белеющий внизу диван бугрился свернувшимся под одеялом телом. Спит Иринка. Конечно спит.
Неужели у них с Лялькой столько секретов, что после их ночных посиделок, дочь весь последующий день спит на ходу? Иришка никогда особо не секретничала с матерью, но та понимала, что дело не в недоверии. «Бедный ребенок, - горько думает она, - у нее и без того возбудимая нервная система, а тут еще я со своей работой! Больше никогда, никаких разговоров при ней!» Ей становится так стыдно перед дочкой, что на глаза наворачиваются слезы. «Ира большая» - так ей говорили с тех пор, как родилась Катька. И Иринка привыкла жалеть родителей. Никогда не жаловалась. «Она то привыкла! А я? Как к этому могла привыкнуть я?» Раскаяние подталкивает женщину к действию. Подбежала бы сейчас и расцеловала янтарные глазки: «Прости меня, маленькая!» Она представляет всегда сияющее личико старшей. И в кого она такая? Нервно пройдясь вдоль коридора, заставляет себя остановится. «Спокойно. Перебудишь дом».
Стараясь не хлопать задниками, она осторожно спускается по лестнице. Свет выхватывает куски пола и мебели из темноты. Надо попить водички. Все-таки соус был островат. А может быть все дело в луне? Вон, какая круглая и низкая. Татьяна наливает на кухне воду в стакан и подходит к окну. Что-то заставляет ее обернуться. На столе, темнея старым металлом, лежит связка дачных ключей. Автоматически, она берет их в руки и ощущает неожиданное тепло. Странно. Она еще раз смотрит на диван: в том же положении дочка спит не шевелясь. За окном шуршит опавшая на дорожки листва. Будто кто-то ходит. Татьяне снова становится не по себе.
«Наверное, Костя дверь закрыл, а ключи на всякий случай убрал, - пытается она успокоиться - Пойду проверю».
С легким скрежетом поворачивается ключ в замке. Над садом, закрывая на мгновенье ночное светило над головой, бесшумно пролетает какая-то крупная птица. Преодолев невольную дрожь, она все-таки оглядывает спящий сад и быстро закрывается обратно в доме.
С трудом сдерживаясь, чтобы не разбудить мужа, она подходит к комочку на диване. Под ее рукой, тельце дочки, показавшееся еще меньше, чем днем, поворочавшись, меняет позу и затихает. На полу зачем-то валяется рабочая куртка мужа.
«Вот видишь, что делают нервы! Спи, солнышко, - молча желает она Иринке, - И я пойду, нечего чертей гонять!» Татьяна поднимает куртку и укрывает ею дочку.

Внизу слышны детские голоса. Сквозь полукруглое мансардное окно вовсю светит солнце.
- Ты все въешь! – яростно кричит Катерина, - тебя вчейа не было!
- Да ты спала. Мы утром приехали.
Второй, по-видимому, мальчишеский, рассудителен и спокоен.
- Ты во двор когда-нибудь смотрела?
- Смотъела! А тебя не видела.
- Зато я видел. Ты в садик ездишь с отцом.
- А де тада Ийа?
- Скоро придет. Они с Иваном в магазин поехали.
- Сь Ваном? Вана тоже не было! – от негодования младшая перешла на крик.
- Тише ты! Я же говорю: мы с ним утром приехали.
На минуту в зале воцарилось молчание, скорее всего Катька подыскивала очередные опровергающие аргументы. Быстрый топот крепких ножек вокруг дивана. С грохотом упал стул.
Константин Сергеич посмотрел на жену: вот ведь сон – из пушки не разбудишь. Так спят привыкшие спать урывками дежурные врачи. Он оделся и, плотно прикрыв за собой дверь, спустился вниз.
На диване сидел мальчишка лет шести. Выгоревшие за лето волосы домиком падали на глаза. Катерина примостилась на спинке дивана над его головой, держась за корявую ветку на стене, прибитую вместо украшения.
- Как тада тебя зовут? – насколько смогла понизила голос Комарова младшая.
- Петр.
- А меня?
- Екатерина.
- Не-е-ет!!! – обрадовалась дочка, - Пйосто Катеина! Ты ничего не знаешь!
- Это все равно, - снисходительно пытался успокоить ее пацан.
Но не тут-то было. Катька увидела отца и, спрыгнув прямо на ноги мальчику, ураганом пронеслась навстречу.
- Папочка! Я пйишла, а он тут спит! А Ийи нету! А он все въет!
- Я не вру. Доброе утро, Константин Сергеевич.
- Доброе, - удивился Комаров, - и кто же вы, молодой человек?

На него смотрели ясные светло-голубые глаза. Прямо и доброжелательно. Почти белые волосы разметались соломой вокруг румяного лица, с отпечатком подушки на левой щеке. Если бы не это явное доказательство слов дочери, можно было подумать, что пацан только что выпрыгнул из телевизионной рекламы. Аккуратный беленький свитерок выглядывал из под серо-голубой флисовой толстовки. Синие джинсы и серые замшевые мокасины – без признаков пыли и влаги: двух вещей, которых не избежать с утра на дачной дороге. «Странно, - подумал Катькин отец, - не по воздуху же он прилетел».
- На машине, - с готовностью ответил Петр, - прямо до калитки. Ивану надо было срочно. Вот они и умчались.
- И где же они? – растерялся Константин Сергееич, не замечая, что ответ был дан на незаданный вопрос.
- Не знаю, - чересчур взрослое лицо вдруг резко поменяло выражение на плаксивое, детское, - Ванька меня таскает везде с собой, а потом бросает. Я все маме расскажу!
И он расплакался, упав лицом в подушку.
От такой резкой перемены, Комаровы опешили и минуты две безмолвно смотрели на сотрясающееся в рыданиях мальчишеское тельце.
- Постой, - недоверчиво вспомнил глава семейства Комаровых, - а откуда ты знаешь, как меня зовут?
- Ванька сказал, - приподнял облитую слезами физиономию гость, - сказал, объяснишь все Константину Сергеичу…. А что объяснить. Не сказал!
Он собрался было рыдать дальше, но хитрая Катька быстренько влезла на освободившуюся подушку.
- Я так не умею, - она с восхищением посмотрела на мальчика, дотронувшись пальчиком до водяных потоков на щеках, - ты как всамдейи плачешь…
- Да ладно, - снова снисходительно улыбнулся Петр, поняв, что никто не собирается бросаться к нему с соболезнованиями, - подрастешь, научишься. Ты способная.
- Я способная, - согласилась довольная Катерина. И к отцу – Пйавда, папа?!
- Это уж точно, - как бы про себя сказал Комаров и поспешил сменить тему, - Ну что ж, давай завтракать, Уважаемый Петр…
- … Викторович, - с готовностью подсказал пацан.
Константин Сергеич снова внимательно посмотрел на нежданного гостя: внутренний голос подсказывал, что тот самым наглым образом издевается над взрослым солидным человеком. Но придраться было абсолютно не к чему! Прозрачные голубые глаза, едва просохшие от слез, были абсолютно чисты и невинны.
- В принципе, Вы можете меня звать Петькой, как Иринка. Или даже Драндулетом, как некоторые интеллектуалы с нашего двора. На Вас я не стану обижаться.
- Ну и прекрасно, - решил пока не развивать эту мысль, Катькин отец, - Пойдемте завтракать, господин Драндулет?
- А я?! – обрадовалась девочка, - а я поназываю тебя Дайдайетом? Можно?
- Можно, - великодушно разрешил Петр, - поназывай.
Завтрак проходил на высшем уровне. Комаров даже не заметил, как через пятнадцать минут, увлекшись, он на полном серьезе спорил с шестилетним мальчишкой об американо-иракском конфликте, и о сути международного терроризма.
- Бен-Ладан! – орал он на парня, размахивая сырным бутербродом, - да это сплошная комедия Дель-Арте! Я не удивлюсь, если, в конце концов, выяснится, что такого человека не существует вообще!
- Существует! – звенел Петькин уверенный голос, - и у меня есть абсолютно достоверная информация по этому поводу!
- По поводу! – визжала счастливая от участия в беседе Катька, по-видимому, находящаяся целиком на стороне гостя.
- Информация информации рознь, господин Драндулет!
- Габадин Дайдайет!
- Тем не менее, я ей доверяю! Господин Комаров!
- О чем это так громко спорят уважаемые господа?
На кухню вошла разбуженная криками Татьяна. Ни следа от ночных страхов не осталось на свежем умытом лице. Влажные волосы возле лба завились легкими кудряшками.
- Мы тебя разбудили? – подошел с утренними поцелуями муж, - прости, солнышко.
- Мамочка! – раскрасневшаяся дочка дергала ее за руку, - Дайдайет остался, а Ван с Ийой куда-то уехали.
- Уехали? – удивилась мать, оглядываясь на Константина, - Куда? Костя, почему ты меня не разбудил?
- Я и сам, признаться не знал, - сразу стушевался глава семейства, вспомнив, что он вообще не разговаривал с мальцом на эту тему.
- В аптеку. Они поехали в аптеку.
- В аптеку? – Татьяна с недоумением посмотрела на стоящего перед ней в позе пионера-героя мальчика, а ты кто?
- Разве вы меня не помните, Татьяна Ивановна? Я был у вас два дня назад с Иваном, Женей и Лялей.
- Возможно… Да, кажется помню.
- Вот видите! - обрадовался Петька, не сводя с нее сияющих глаз, - Вы, наверное, даже помните, как меня зовут?
- Петром, - неожиданно для себя самой вырвалось у нее.
- А ты говоришь, вру, - обратился он к младшей Комаровой, довольный собой.
Константин Сергеевич готов был поклясться, что минуту назад его жена видела мальчишку впервые. Он задумчиво поглядел на лучащуюся радостью физиономию парня. Что-то тут было не то.
- Что же им понадобилось в аптеке, Петя? – Татьяну видимо, мучил совсем другой вопрос.
- А я знаю? – завелся по прежнему сценарию тот, - Ванька мне никогда не говорит, зачем он куда-нибудь идет. А лучше было бы, если говорил.
- Ты, похоже, его братишка?
- Похоже, - то ли согласился, то ли удивился Петр, - смотрясь в выпуклую поверхность самовара, - фактически, одно лицо.
- Дайдайет кйасивее, - неожиданно встряла Катерина, пытаясь заглянуть в отражение из-за плеча мальчика.
- Да ладно, - улыбнулся ей пацан, - вот ты, когда подрастешь, станешь самой настоящей красавицей.
- Пйавда, папочка? – быстренько влезла к отцу на колени девчушка, - я стану кйасавицей?
- Посмотрим, - постарался улизнуть от ответственности Комаров.
Но дочка не собиралась отступать без гарантий: она крепко держала цепкими пальчиками отцовские щеки. Внезапно он четко увидел возникшее на месте дочуркиного прекрасное юное лицо и так же внезапно понял, что это Катерина лет семнадцати. Он потрясенно поглядел на скромно потупившего взор гостя.
- Папа! – Катька повернула голову отца в нужном ей направлении, - ты не вейишь?
- Верю, обязательно будешь, - он осторожно спустил дочку на пол и, взяв жену под локоть, вывел ее из кухни.
- Что? – недовольная, тем, что ничего не выяснилось, Татьяна нехотя послушалась мужа.
В холле прыгали по полу солнечные зайчики. Они образовали целое стадо и наслаждались догонялками. Желто-зеленая яблоня снисходительно наблюдала за ними через окно веранды. По-видимому, утро плавно перешло в день.

- Приезжай немедленно! – Иван начал терять терпение, в пустом автобусе за ними лениво следила кондукторша, - к рынку. Иринке надо срочно на дачу. Срочно! Да, пятихатки, я думаю, хватит. Потом. Давай. Жду. Мы будем в кафушке слева от фонтана.
- Чегой-то она босиком? – тетка все-таки не выдержала и подошла еще раз.
- Спит, - шепотом ответил он.
- Сама вижу, что спит, - развалистой походкой бывалого моряка кондукторша продифилировала в начало салона и уселась возле водителя.
Ванечка медленно засунул телефон в карман, стараясь не потревожить уснувшую на плече подружку. Бледное личико не порозовело даже во сне. Казалось, у нее даже остановилось дыхание. Если бы не подрагивали пушистые ресницы, парню стало бы совсем страшно. Все самые жесткие слова, которые ему пришли в голову по поводу своих ночных подвигов, он уже себе сказал. Отмотать бы время назад! Он подвинул сумку под свисающие в проход ноги в синих носках.
Иринка открыла глаза и подвигала беззвучно губами.
- Кольцо, - скорее угадал, чем услышал Иван.
- Не волнуйся, оно у меня.
- Хорошо, - так же беззвучно сказала девочка и снова закрыла глаза.
Он поцеловал ее в теплое темечко, как ребенка. Узкая ладошка легонько погладила его руку.
- Ты не спала?
- Спала.
- Я тебя разбудил?
- Нет. Вспомнила про кольцо.
- Вот оно, - Ваня неловко, одной рукой, вынул из чехла от телефона, висящего на груди, перстень, - хочешь надеть?
- Ага.
Она подставила средний палец, и кольцо легко соскользнуло к его основанию. Камень как будто только этого и ждал: матовые светильники на потолке заиграли разноцветными отблесками.
- Надо посмотреть, как там родители.
Иван задрал голову, и минуты две добросовестно пялился в радужные пятна. Ничего более того он не увидел. Выпрямив слегка затекшую шею, он наткнулся на любопытствующие взгляды шофера и билетерши.
Автобус стоял на остановке. Поднявшийся ветер погромыхал пустой пивной банкой и от нечего делать сунулся в открытые двери автобуса. Иринка поджала пятки, еще плотнее свернулась в теплых Ивановых руках.
- Холодно? Подожди-ка, - Иван нагнувшись, вытащил из бокового кармана сумки клеенчатую накидку и укрыл ею разутые ноги подружки, - так лучше?
- Лучше, - наконец-то улыбнулась она, - какое тепло от пластика? У тебя еще одной пары носков случайно не завалялось?
- Хочешь еще кофе?
- Не. Хочу скорее попасть домой. Родители дома волнуются, наверное. Мне ничего не удалось увидеть.
- Сейчас, Евген привезет деньги, и мы возьмем тачку с рынка.
- Сколько сейчас?
- Около семи.
- Может быть, они еще спят, - Иринка с надеждой посмотрела в окошко, будто могла отсюда увидеть свою семью.
Пустая рыночная площадь поливала фонтаном сизых, в цвет брусчатки, голубей. Меняющие с ветром свое направление, водяные струи плетьми шпарили по камням, образуя холодный занавес из брызг. Голуби увертывались от капель, семеня то в одну, то в другую сторону. Но не улетали. Может быть, просто они таким образом забавлялись? Ваня бегом преодолел мокрое пространство, прижимая к груди Иринку в накидке.
Кафе было закрыто. Ребята, усевшись на ближайшую скамейку, принялись снова звонить Женьке. Зябкий утренний воздух давал полное право Ванечке не выпускать подружку из объятий. Да она и не рвалась. Красный от пробежки Голубь грел как печка. Они по очереди пытались дозвониться. Напрасно. Телефон отвечал длинными гудками.
- Бери же трубку, черт лохматый! – Иван начал злиться: не хватало, чтобы и с этим что-нибудь произошло!
- Кто я, кто я?! – сзади на них наскочил Евген, обнимая длинными руками сразу обоих.
- Чего трубку не берешь!?
- Так я же вас еще с той стороны дороги вижу. Побежали, такси ждет. По дороге все расскажете.
Когда усталый от долгой жизни «Мерс», еле вписываясь габаритами в узкие дорожки садового общества, пробрался, наконец, к улочке, на которой стоял домик Комаровых, утро уже заканчивалось. Ребята отпустили такси. Женька пробрался в обход окон к железному баку.
В верхней перекладине торчал скомканый Иринкин костюмчик. Уворачиваясь от мокрых колючих лап крыжовника, он нашел сброшенные шлепки.
- Ей надо хорошо прогреться, а то может заболеть.
Парень спрятал вещи за спину и выпрямился. На него сверху вниз, с лестницы, смотрел Петька. Глаза его были полны печали.
- Ты запомнил? – еще раз произнес ту же самую фразу мальчик, - Ей надо хорошо прогреться, а то может заболеть.
- Я запомнил, - то ли подтвердил, то ли удивился Евген.
- Вы ездили в аптеку. А я ушел.
«Ладно», - хотел сказать он. Сверток в его руках вдруг развернулся и вещи упали на землю. «Вот ведь ерунда какая, - досадуя на собственную неуклюжесть, собрал аккуратно, стараясь не пачкать, штаны, футболку, трусики и курточку. Поднялся. Крепко держа вещи, стряхнул с них капли влаги и крошки земли.
Слава богу, почти ничего не испачкалось и не промокло.
- Так куда ты ушел?
На кромке давно некрашеного бака сидел воробей и внимательно смотрел на Евгена. Пацана ни на лестнице, ни под лестницей, ни вообще нигде вокруг не было.
Сбитый с толку парень осторожно протянул руку к птичке.
- Петь, это ты что ли?
Но воробей шарахнулся от его движения и перелетел на оранжевую от плодов облепиху. Круглый крохотный глаз едва заметно мигнул.
Слегка озадаченный, Женька выбрался через забор к друзьям и рассказал только что произошедшую историю.
- Запомнил, - единственное, что произнес в ответ Иван.
Переодевшаяся в свое, Иринка промолчала, слегка пожав плечами.
Так молча, они и пошли в дачку.


Глава девятнадцатая, в которой выясняется, что много солнца не бывает.


- И что? – не спеша раздеваясь, Лялька подошла к самому краю крыши, - в прошлом году мы летали до октября.
Внизу образовалась пробка. Автомобили сгрудились с разных сторон перекрестка. Задние, еще не знающие в чем дело, нетерпеливо сигналили, подгоняя передних. Яркое красно-желтое скопление огоньков перемигивалось, образуя дивный, сияющий крест.
- В прошлом году в сентябре было до плюс двадцати пяти! – Женька, теряя аргументы, постепенно переходил на крик.
Ванечка нахохлившись сидел в углу между трубой и гнездом. Он тоже не собирался сегодня летать: застегнутая до самого верха куртка скрывала большую часть лица. Так и не разостланное одеяло валиком лежало под ним.
- Тебе мало, что Иринка болеет, да? – привел последний довод Евген.
- Это здесь совершенно не причем, - Лялька упрямо свела брови.
- Лялечка, - он ласково увел подружку ближе к центру, - ты мне только объясни, зачем ты хочешь сегодня лететь одна? Мы с Голубем хотели просто посидеть наверху и поболтать. Правда, Ваня? – он незаметно ткнул друга носком кроссовки в попу.
- И Голубь здесь совершенно не причем, можешь не пинать бедного парня.
- А в чем же тогда дело?
- Ни в чем. Мне просто захотелось. Я летаю с третьего класса, в отличие от некоторых, и давно ничего не боюсь.
- Ты думаешь, я боюсь?
Женька сердито начал стаскивать обувь. Иван высунул нос из воротника и впервые за весь вечер заинтересованно посмотрел на друзей.
- А я боюсь, - голос его прозвучал глухо и так непохоже, на обычный деловитый сочный говорок, что ребята, мгновенно забыв о споре, обернулись и подошли к другу.
- Ты из-за Иринки, да? – Лялька осторожно погладила торчащий Ванечкин вихор.
Голова Ивана мотнулась и снова провалилась в колодец воротника.
- Брось, Голубь, она скоро поправится
- Ты же не знал, что перстень окажется у нее.
Рябята присели на одеяльный сверток с обеих сторон. Слова молча роились в воздухе, как мыльные пузыри. Произносить что-либо вслух необходимости не было.
Автомобильные сирены на перекрестке стали смолкать. По-видимому, затор на дороге рассосался. Сгущающийся над Причалом мрак образовал глубокий бархатный задник для изящного серпика убывающей луны.
Женька звонко шлепнул себя с размаху по щеке.
- Комар.
- Завтра сходим к Иринке? – спросила или предложила Лялька.
- Во сколько?
- Сразу после занятий.
- У меня завтра одна пара после обеда.
- А мы без тебя. Ладно, Голубь?
- Я сегодня был.
- И нам не сказал?
- Говорю.
- Зараза, ты Иван. Думаешь только о себе. Сразу видно: единственный ребенок в семье.
- Да не…. Я позвонил ей утром, а она велела срочно прийти.
- Тебе одному? – ревниво спросила Лялька, стараясь заглянуть в опущенные глаза, - Зачем?
- Ей захотелось дыни. И еще там ….
Женька вдруг подумал, что Ваня врет. Вчера в приемном покое ему сказали, что свежих фруктов Комаровой нельзя. А у нее самой нет телефона. Он не стал уличать друга, но на душе стало еще холоднее. Без Иринки многое, казалось, не имело смысла.
Они проводили Ляльку, как всегда, до арки. Посмотрели вслед сигнальным огням, невидимого в темноте «Брабуса». Остатки былой роскоши городских насаждений, с влажным шорохом носились по улице. Ветер закручивал разноцветные лоскутки в воронки и расшвыривал их сверху вниз, как конфетти.
- Ты знаешь, что она уезжает? – вдруг прежним голосом спросил Ваня, ловя летящие в лицо листья.
- Кто? Иринка?
- Причем здесь Иринка. Ляля Исмаилова, собственной персоной.
- Уезжает? С чего ты взял?
- Знаю, - уклонился от ответа тот.
- Какой-то ты странный стал, Голубь…
- Чем?
- Не обижайся, но ты стал какой-то неуловимо… скользкий.
- Зря ты так, - бесцветные в свете галогеновых фонарей глаза Ивана, коротко и настороженно взглянули на Женьку, - просто я переживаю.
- Слышал.
- Не веришь?
- Верю. Так с чего ты взял, что Лялька уезжает?
- Отец сказал, что нефтяная компания «Сиброснефть» перевела все активы за границу.
- Ну и что?
- Как только Исмаилова выпустят из-под следствия, а дело с этой хитрой новой адвокатшей идет к тому, он сразу смоется из страны. Ну и семью заберет, естественно.
- Может быть, - Женьке вдруг захотелось поскорее попасть домой, - Ну ладно, бывай. Созвонимся.
- Пока.
Они подходили к остановке, и Евген вскочил в тронувшийся троллейбус, едва успев просочиться меж захлопывающихся дверей.
Иван прищурившись посмотрел долгим взглядом вслед. Потом спохватился, и сконфуженно улыбаясь, оглянулся по сторонам.
Держащий маму за руку мальчуган не сводил с него удивленных глаз. Больше на него никто не смотрел: припозднившийся народ спешил по домам. Он вышел на дорогу и тормознул проезжающее такси.
Когда, сорвавшись с места, лихая «шестера» скрылась из виду, малыш подергал родительницу за палец.
- Мамочка, а у людёв бывают глазки как у кошки?
- Бывают, - усталой мамаше совсем не хотелось развивать какую-либо тему.
- У хороших тоже?
- Нет, только у плохих.
- А кошки – хорошие! – почему-то обиделся он, - Барсик бабушкин – хороший!
- Потом, поговорим. Вот и наш автобус. Побежали, побежали….

Солнце освещало правую половину палаты наискосок к двери. Иринка лежала в левой и смотрела, как пылинки собрались и кружатся в полосках света. Казалось, что там, за гранью солнечного луча нет никакой пыли. Но она знала, что пыли везде одинаково, просто ее не видно в тени.
Мама! Ну почему такая умная мама бывает так непроходима глупа! Отобрала у нее сотовый, «чтобы никто не беспокоил»! Да она в тысячу раз сильнее волнуется, оттого, что не может ни с кем поговорить! Что-то неладное творится с Иваном. Ни разу не позвонил на сестринский пост. Сонечка, медсестра, всегда зовет. Сотовый отключен. Ребята отделываются какими-то пустяками на все вопросы о нем. Ладно. Главное, он жив - здоров, остальное можно поправить. Только бы поскорее выйти отсюда!
Девочка с тоской поглядела на храпящую в свое удовольствие соседку. Могут же некоторые спать по двадцать часов в сутки! Хотя, что еще делать в гепатитном отделении? Она закуталась в толстый махровый халат: до сих пор ей все время холодно. Носки, пижама, халат – ничто не спасает от постоянной внутренней дрожи. Врач говорит, что это из-за болезни. Но на самом деле, эта дрожь и вызвала болезнь, уж она то знает это точно. Петька предупреждал.
Если бы она тогда начала срочно устраивать согревающие процедуры, от родительских расспросов было бы совсем не отвертеться. А так, пока они добрались до дома, пока она залезла в ванну, холод проник в печень.
Иринка свалилась на второй день. Первое время бороться самой у нее просто не было сил. Теперь, другое дело.
Она нащупала ногами шлепки и шаркая, подошла с одеялом в обнимку к окну. Голубое жаккардовое покрывало равномерно вздымается и опадает над могучей грудью Натальи Петровны. Можно начинать. Надо прикрыть глаза. Улыбнуться внутренней улыбкой. Расслабиться и представить себя сильным юным деревцем. С крепкими молодыми корнями. Где-нибудь в светлой березовой роще, среди многочисленной поддержки друзей и близких. Солнце входит в самую верхушку, смывая своими золотыми струями все вязкие серые комки болезни.
Тоскливые мысли стекают вместе с грязью в землю. Руки ее еще дрожат, ноги едва держат, но она гонит мысли об усталости. Сейчас ей нужно солнце. Как можно больше солнца. Голова и тело постепенно наполняются сияющим горячим звоном. Проходит десять минут. Двадцать…. И девочка падает мягким кулем на расстеленное предусмотрительно одеяло.
На мгновение силы покидают слабенький организм. Силы, но не сознание. Мозг ее ясен. Никакой паники. Так уже было. Иринка знает, что теперь день ото дня она сможет накапливать все больше и больше солнечного тепла. До тех пор, пока однажды она почувствует: ни капли скользкой холодной серости не осталось внутри.
Она встает, крепко удерживая ладошками кусочек солнца под пупком, и медленно опускается на кровать. Одеяло стелется за ней королевским шлейфом. Не переставая улыбаться, она одной рукой подтягивает «мантию», укрывается и мгновенно засыпает. Маленькая королева, с самым королевским из всех сокровищ во вселенной: шариком чистейшего солнечного золота в животе.



Глава двадцатая, в которой сон мог бы спасти.


Солнце сквозь стекло пригревало совсем по-летнему, но Лялька не обращает внимания на его обманчивую ласковость. Она надела белый английский свитер с бегущими по груди оленями, расклешенную юбку до колен из твида, колготки в тон ей. Долго рылась в многочисленных коробках с обувью, пока не остановилась на коричневых замшевых ботиночках. Придирчивый взгляд в зеркало напомнил ей о прическе. Волосы надо как-то уложить посолиднее. Жаль, что у нее никак не получаются плетенки: было бы строго и красиво. Она с сомнением поглядела на кудрявую копну. Вряд ли что-то получится кроме обычной косы. Минут пятнадцать она пытается заплести непослушные пряди в подобие каната. Кудри выскальзывают из поднятых рук, неохотно собираясь в растрепанную метелку. Распуская очередной парикмахерский шедевр, девочка не останавливаясь, начинает заново сложную операцию. В черных глазах отражения потихоньку собирается упрямая злость. В свитере становится неимоверно жарко.
«Спокойно, - командует себе Лялька, смахивая пот со лба – Плести косички, задачка посильная для восьмилетней пигалицы. Не сдавайся, гражданка Исмаилова!» Это обращение прилипло к ней с начала процесса над отцом. Теперь все у нее граждане. Даже Фания. Она смотрит все сюжеты на эту тему, которые появляются в новостях. Нурия конечно держит ее в курсе, но не на сто процентов. Как и Николай, новая знакомая считает ее маленькой.
Усевшись на стул, девочка в зеркале несколько минут смотрит в упор на Ляльку. Кожа ее за осень посветлела: глаза, брови и ресницы опять кажутся нарисованными углем. Губы красные. Щеки розовые. Кто поверит, что у этой особы глубокие семейные проблемы и личные переживания? Сидит, довольнехонька!
Рука сама собой тянется запустить чем-нибудь! Щетка для волос царапая по гладкой поверхности, падает на пол.
- Разобьешь! – влетает в комнату с круглыми глазами Рената, - я думаю, она тут собой любуется, а она расческами кидается. Ты что? Зеркала тебе не жалко?
- Подсматривала? – делает вид, что сердится, Лялька.
О любопытстве Ренаты и умении появляться в самом интересном месте, у них в доме уже ходят анекдоты.
- Что ты Лялечка, я же только что из школы. Зашла поздороваться. Привет! – целует она в румяную щеку старшую подругу.
- Здравствуй!
- Ты что, опять сердишься?
- Я не на тебя. Косу вот заплести не могу.
- Дай я! – радуется возможности помочь малышка, - меня мама еще в садике научила.
- Ты и вправду умеешь?
- А ты думала меня Рашида-па так причесывает? – трясет перед Лялькиным носом сложносочиненными косицами та.
- Думала мать.
- Мамы уже дома нет, когда я встаю!
- А чего совсем к нам не переберешься?
- Не знаю, - пожимает плечами девчушка, - мама говорит нам нельзя жить вместе с вами, а одной дома ей будет страшно.
Уже больше месяца Николай привозит Ренату после занятий к ним: поесть и сделать уроки. Нурия занята допоздна. И Лялька видит ее гораздо реже, чем хотелось бы. Но каждый вечер, телохранитель везет малышку обратно домой, забирая по дороге мать.
- Давай, - откидывается на спинку стула Лялька, - твори. Главное, чтобы получилось строго и аккуратно.
- Зачем тебе? У тебя вон какие волосы красивые, как в рекламе «Шварцкопф». Если бы у меня были такие кудри, я бы только с распущенными ходила! Пусть бы Людмила Егоровна сколько угодно ругалась, ни за что бы заплетать не стала.
- Ренатка, у меня всего минут пятнадцать осталось, потом поболтаем, ладно?
- Ладно, не бойся. Я как помощник почтальона в «Людях в черном – 2». Смотрела? Он такой смешной, с сигаретой, под столом. У него еще несколько пар рук было. И он ими быстро-быстро письма сортировал. Неужели не помнишь?
И действительно, девчушка, не переставая болтать, соорудила вполне симпатичную плетеночку вокруг Лялькиной головы. «Ну вот, - с удовлетворением поглядела на свое отражение девочка, - теперь хоть капельку повзрослее».
Она чмокнула довольную своим творением Ренату и помчалась к машине, накинув на всякий случай коричневый шелковый плащ.
- Опоздаем. Ты же сама меня торопила, - удивленный преображением подопечной, Николай только чуть дольше, чем обычно поглядел на Ляльку, но спрашивать ничего не стал, - осталось десять минут.
- Успеем, дядя Колечка, постараемся успеть, хорошо? Хочешь, я сама за руль сяду?
- Тогда уж точно успеем, - он посигналил охране каким-то особым образом и на скорости проскочил молниеносно отъехавшие ворота, - на тот свет.

Он напоминал сам себе Кая. Пустая квартира казалась Ледяным дворцом. В душе складывались длинные бесполезные слова, над которыми хотелось плакать. Давно разрядившийся мобильник лежал на столе холодным куском льда. Никто давно не звонил. А ему - не хотелось. Родители почему-то были рады этим жутким для него переменам. Они иногда заглядывали в комнату, предлагая чая или спрашивая, как дела. «Плохо», - говорил бесцветным голосом он. «Все наладится, сынок», - торопливо утешал отец, исчезая к своему компьютеру. «Хочешь, я приготовлю что-нибудь вкусненькое?» - пробегая от телевизора в кухню, щебетала мать. Ивану казалось, что если он уснет летаргическим сном, родители будут довольны еще больше: сын жив, здоров и не доставляет абсолютно никаких хлопот.
Сегодня он не пошел в школу. А зачем? Кого это вообще волнует? Только не его самого.
Мама не разрешила завести собаку. Что собаку, даже хомячка или рыбок. Он слоняется по стерильной жилплощади и не может найти себе места. Его нет. Так называемая «детская», обставленная по последнему слову журнального дизайна, никогда не вызывала у него никаких эмоций. С таким же успехом он мог спать в музее или на вокзале. Нет. На вокзале было бы даже интересней. Все-таки люди кругом.
Он подошел к окну. Солнце оживило в старом дворике краски: красной и желтой листвы, серебристой серости деревянного уличного туалета, сочной коричневой грязи свежевспаханной протекторами джипов земли. На пустых скамейках уже не засиживаются старушки. Парочка перепачканных ребятишек носится друг за другом, втаптывая нарядные разноцветные листики в глину. Из ртов у них идет пар. И эта неорганизованная мешанина, кажется ему куда целесообразней, чем пустыня за его спиной.
Скоро и здесь все укроет снегом.
От его дыхания на стекле остались белесые туманные пятна. Иван надышал еще несколько и соединил их пальцем, что-то это напоминало.
- Петька! Петька! – громко кричали дети внизу, - идем гулять!
Но невидимый Петька не откликался, и они прибавили еще громкости.
- Петька-а-а-а!!!

«Петька, - подумал равнодушно Иван, - Какое имя смешное. Петр – по-гречески – камень». Камень. Петр – камень. Петр. Он отошел от подоконника и налил себе чаю. Зеленого. Достал из холодильника инжир. Пожевал безвкусную вязкость. Запил.
Мальчишеские голоса во дворе умолкли. Наверное, они дождались своего Петьку. Странно. Что-то шевельнулось внутри. Как будто маленькая скользкая рыбка легонько стукнула хвостом по воде. Бульк. Он прислушался к разбегающимся от этого движения кругам.
Из глубины рвалось какое-то воспоминание. Равнодушно он достал оттуда маленький кусочек сна.
Белесые шары и мальчик со светящимся камнем в руке. «Да помню, я, - с досадой он собрался было отшвырнуть это видение куда-нибудь подальше, - Ну и что? Мальчишка – врун, а камешек Исмаилова стырила у галок».
Но рыбка не сдавалась. С нарастающим недовольством и даже злобой, Иван попытался восстановить ледяной покой в душе. Только абсолютная невозмутимость может исключить попытки совести сделать ему больно. Надо выморозить засранку.
На карниз сел голубь. Повернувшись боком, он ласково посмотрел на парня и постучал клювом по стеклу. «А ты то чего? – вдруг с обидой подумал Иван, - тебе то, что от меня надо?!» Слезы холодными каплями встали перед зрачками, на мгновенье, исказив комнату, съехали по ресницам на щеки. Нагреваясь по пути, друг за дружкой попадали на ладони. «Теплые», - удивился он.
Голубем, его прозвала Иринка.
Во-первых, за привычку слегка переваливаться при ходьбе. А во-вторых, за рваный, вспархивающий полет.
Он еще раз подошел к окну, вспугнув гостя, растворил рамы и наклонился в струи огибающего дом ветра. Голубь невозмутимо перелетел на соседнее окно и оттуда также доброжелательно и кротко поглядывал на свесившегося вниз Ивана.
- Ты думаешь, я больше не полечу?! – заводясь от собственного крика, проорал он птице, - думаешь, мне слабо?
- Гр-р-р, гр-р-р, - заворковал, заволновался вдруг, голубь.
Розовые лапки его заскользили, заскрежетали по наклонному металлическому карнизу.
- Это вы все зря! Летать – это как ездить на велосипеде: раз нучившись, ни за что не забудешь!
Он забрался с ногами на подоконник и пару секунд посмотрел вслед раскрывшимся сизым крыльям. Всепоглощающее ощущение счастливого парения вперемешку с возбуждающим страхом высоты вдруг овладело им. И, больше не раздумывая, он рухнул вниз.


Глава двадцать первая, в которой всем приходиться взрослеть.


Женька рисовал много-много параллельных штрихов. Они ложились ровными серебристыми дорожками из-под мягко отслаивающегося грифеля на послушную белизну бумаги. Сердце его пело. Он оглянулся на сосредоточенно склонившихся к мольбертам однокурсников. На самом деле, все вокруг рисуют. Иногда ему казалось, что сейчас кто-то из учителей, так внезапно покинутой школы, войдет и уведет его обратно. И счастье закончится так же быстро, как и началось.
Еще летом, он пошел в училище искусств и подал документы. Вообще-то, матери и брату был назван совсем другой колледж. Но ноги привели его сюда сами. Парни, уже похожие на художников, с равнодушным видом таскались с огромными папками и пластиковыми трубами. Девочки серьезно устраивались рисовать, раскладывая на придвинутые стулья краски, кисти, карандаши и кусочки бумаги для палитр. Он больше не смог отсюда уйти. Как завороженный, прошел все экзамены, не думая о результатах, не подходя к толпящимся возле списков ребятам. Женька никогда не ходил ни в художественную школу, ни в рисовальный кружок, поэтому все ему было в диковинку. Богемно развалившиеся в драпировках самовары, в окружении восковых фруктов. Потертые грани гипсовых пирамид. Вдыхал вкрадчивый запах сырой гуаши и сладкий запах акварели. И наслаждался процессом появления на бумаге изображения своих мыслей. По поводу расставленных перед ними предметов.
Этого всего было уже так много, что большего не выдержало бы его сердце.
В один из дней, Евген вдруг обнаружил, что экзамены закончились. Он вернулся в реальность, так и не узнав, что осталось после него по ту сторону сказки.
Матери пришлось соврать, что в технический колледж его не взяли. Первого сентября он пришел в десятый класс, стараясь не всматриваться в привычную и надоевшую школьную жизнь. Как в тот же день, первого сентября, в его квартире раздался звонок. Вежливый голос поинтересовался, не здесь ли живет Евгений Осьмеркин. А когда узнал, что именно Евгений Осьмеркин и находится сейчас у аппарата, пришел в бурный восторг. Оказывается, Женька поступил в училище со всеми пятерками. Даже по сочинению, что было уже совсем из разряда мистики.
Мама, к его удивлению, тоже была рада. Она пообещала уладить все дела в школе, а он, все еще боясь вкравшейся в его чудесное поступление ошибки, второго сентября пришел рисовать.
Ему нравились все и нравилось все. Преобладание яркого и светлого было столь велико, что темного он пока не замечал.
События повернулись вдруг к нему самой чудесной стороной.
Если бы не Иринка. Болезнь ее затянулась. Иногда они с Лялькой видели в окне пятого этажа светленькое пятнышко лица в знакомых косицах. Читали смешные записки, на вырванных из блокнота листочках. Между словами были нарисованы персонажи из ее жизни: врачи, санитарки, соседка по палате.
Рука его нащупала в кармане одну из записок.
«Спасибо за подарки, - писала она, - Бегемот просто прелесть. Он так похож на Наталью Петровну, которая лежит в моей палате! (Рядом нарисована женщина с очаровательной улыбкой гиппопотама).
Женька, ты фрукт! Это я насчет училища. Никому ни слова?! Книжка интересная. Сейчас же начну читать. Скучайте без меня! Приду, проверю! Целую вас, привет Ванечке. Как он? Иринка».
Они тогда долго гуляли с Лялькой по больничным аллеям. Золотые, медные, бронзовые и латунные монетки сыпались с увядающих деревьев им на головы, обещая долгую и счастливую жизнь, но Женька запретил себе даже думать об этом. Точка, в которой сейчас находились их отношения, имела так много возможных последующих развитий, что строить планы на будущее не имело смысла. Они оба это понимали и предпочитали болтать о пустяках. Только набор пустяков на сегодня оказался катастрофически мал.
Лялька изменилась. Евген с нежностью смотрел на похудевшие румяные щеки в ямочках. На ставшие серьезными черные глаза. Буйные кудри, которые она теперь норовила убрать в хвост. Даже одежда стала другой. Конечно, осень. Но любимые джинсы и брючки почти целиком сменились юбками.
- Что ты так изучающе смотришь?
- Ты очень красивая, - неожиданно для него самого произносят губы.
- Очень, очень?
- Я тебя когда-нибудь нарисую.
- Почему не сейчас?
- У меня нет с собой ничего.
- Эх ты, художник, вот тебе инструмент!
И она подает ему сломленный кусочек ветки. Быстрые ноги очищают и вытаптывают площадку в земле. Мягкой линией стелется в раме из травы Лялькин профиль, окруженный завитками….

- Осьмеркин, - раздается голос за его спиной, - где вы тут среди кубов и пирамид обнаружили столь прекрасную юную особу?
Когда Женькин взгляд еще раз сфокусировался на листе ватмана, он обнаружил сияющие Лялькины глаза, смотрящие на него прямо из глубины гипсового шара.

- До послезавтра, - прощается с учеником новоявленная учительница.
- Вы ему так понравились Лялечка, что все эти два дня он зубрил английские слова без остановки, - хорошенькая молодая мамаша в изящных пуховых домашних туфельках и шелковом халатике сама провожает Ляльку до двери.
«Возможно, именно моя фамилия делает ее такой любезной», - думает Лялька, слушая комплименты и натягивая ботинки.
- Это хорошо, словарный запас для него сейчас самое главное.
- Я уверена, что Павлик очень способный. Вот ваш гонорар.
- Спасибо, - радуется Лялька деньгам так, как никогда не радовалась раньше, - Купите ему детские книжки с картинками на английском. Типа Винни Пуха, хорошо?
- Завтра же поеду и выберу все самое лучшее. До свидания, Ляля.
- До свидания!
И Лялька стремглав летит по лестнице, забыв про лифт.
- Але, подъезжай, дядь Коль, я освободилась. Ты уже внизу?
- В следующий раз я поеду одна, - сердится девочка, узнав, что телохранитель ждал ее все время у подъезда, - ты посчитай, сколько я заработаю, а сколько уйдет на твою зарплату!
- Что-нибудь придумаем и без тебя, работница! – ворчит тот в свою очередь, - Вот отец узнает, мне же и достанется.
- А он не узнает. Кто ему скажет? Мы же с тобой никому не расскажем.
- Даже если и расскажем…
В свете фар скачут кусты и тоненькие стволы посаженных осенью берез. Ляльке впервые становится по-настоящему страшно. А что если отец на самом деле будет осужден? Она пытается представить его в тюрьме. Что ж, дочь будет носить ему передачи. Разговаривать с ним по телефону через стеклянную перегородку. Что-то такое показывали в кино. Но отец все равно выглядит в ее видениях уверенным, загорелым, хорошо одетым.
«Нет уж Лялечка, пора жить настоящей взрослой жизнью. Попробуй-ка еще разок!» Одна только попытка представить любимого папочку в полосатой одежде, изможденным и печальным, вызывает в ней слезы. Она рыдает, упав на заднее сиденье так громко и безутешно, что Николай останавливает машину, садится рядом и молча гладит припавшую к нему девчушку по голове. «Никто не думает, что она совсем ребенок. И сирота. Была бы мать, хоть пожалела бы как следует. Надо поговорить с Нурией».
Охрана на посту смотрит на «Мерс», который светит мощными огнями прямо им в окна. Машина стоит уже минут пятнадцать. Работает движок. Открыты двери. Свет слепит, но никто из парней не подходит и не просит выключить фары. Даже отсюда слышен жалобный детский плач.


Глава двадцать вторая, в которой кольцо уносят обратно.


- Я думаю, что все именно из-за него.
- Значит, так было надо. Лавина, которую он вызвал, могла висеть над вами долгие годы.
- Может быть, наоборот? Если бы его не тронули, стена стояла бы по-прежнему прочно?
- «Бы». Давай перестанем разговаривать гипотетическими категориями!
- Давай. Думаешь, я смогу лететь в этой одежде?
- Теперь сможешь.
- Прыгаем вместе?
- Нет, нет. Сначала я. Сколько ты весишь?
- Килограммов сорок.
- Мне кажется, тридцать пять.
- Возможно. Какое это имеет значение?
- Никакого.
- Да ну тебя, философ! Только голову мне задурил!
- На счет «три». Раз, два….
- Слышишь, как падает снег?
- Этого не слышит никто.
- А я слышу.
- Ты точно знаешь место?
- Мы смотрели по карте. Получается здесь.
- Похоже на то.
- Интересно, куда зимой деваются галки?
- Вот большое гнездо. Как тебе?
- Спускаемся? Ты летаешь совсем по-другому, чем мы.
- Хуже?
- Лучше. Ты летаешь, совсем как ангел.
- Клади его сюда.
- Спрятать?
- Прикрой от дождя и ветра, чтоб не сдуло.
- Полетели обратно?
- Полетели….