Вампир и его кошка. Начало.

Я вышел из своей квартиры на шестом этаже и спустился по лестнице на улицу. Пожалуй, уже были сумерки, но я точно был не уверен в этом, в последнее время я часто многое путал. Выгнали меня из дома две настоятельные потребности - одна отлить, другая употребить, то есть найти какое-нибудь пойло, любое. Мне подойдет любое, но не слишком крепкое. Я люблю смаковать сам процесс.
Унитаз в моей квартире засорился и это было первопричиной моей вынужденной прогулки. Я осматривал переулки, в надежде, что найду для своей физиологической потребности подходящее место, потребность настоятельно взывала к моему организму, просто вопила о себе. За этой проблемой я даже забыл последние свои неприятности.
– Ты всё время пьёшь.
Это слова моей девушки. Забавно. Я был пьян, когда познакомился с ней, пьян, когда затащил её в свою грязную, холостяцкую постель, так чему она удивляется теперь?
Я прожил с Майкой пол года и это были пол года бесконечных скандалов и выяснения отношений между нами. Как можно понять женщину? Я и кошку то свою не всегда понимаю. А у меня есть кошка! Из-за неё мы, с моей девушкой, перепирались постоянно, она не любила кошек. Редко встретишь женщин, которые не любят кошек, но я нашёл именно такую.
– От твоей кошки воняет, она надула на мои сапоги!
– Моя кошка никогда не делала этого прежде. Зачем ты пугаешь её, когда она чинно усаживается в туалете на свой лоток? Ты врываешься в туалет так, словно собираешься разбить унитаз и вырвать двери из косяка.
Моя кошка давно живёт со мной, она очень старая. Нервы её подкошены прошедшими годами и бесконечными переездами со мной с одной квартиры на другую. Ей трудно привыкать к новому месту, и к новым людям. Но нужно помнить, что эта самая кошка нянчила меня в детстве, когда я был одинок, и слизывала мои наивные детские слёзы, когда я бывал, обижен на своих родителей или друзей. С появлением Майки она большую часть жизни стала проводить под кроватью, а это больно ранило мою душу. Я пытался звать её и даже вытаскивал насильно из-под кровати, но это приводило только к ссорам между мной и моей кошкой. Она стала угрюмой и нередко кусала меня за руки. Моё сокровище всегда было независимого и гордого нрава.
– Посмотри, какая она злобная. Она и тебя кусает. А может она бешенная?
О чём можно говорить с такой женщиной… Она не уважала индивидуальность в принципе, в том числе и мою тоже. Моя кошка выходила из-под кровати, только тогда, когда Майя уходила куда-нибудь по делам и мы вновь с ней обретали мир и покой.
Я тянул время, неторопливо двигаясь по знакомой улице. Отлить было можно, хоть бы и прямо на центральной улице. Достаточно прислониться к фонарному столбу (наша нация сильна своими традициями и никакие сумасшедшие старухи с их боевыми картонными сумками не сломают наш врождённый менталитет), Можно было прижаться к углу новомодного, размалёванного фасада и полить его, чтобы восстановить в мире справедливость, которую он попирал своим благополучием и глянцем. Но я подсознательно тянул время. Если поскрести в моей закондовевшей душе, то стало бы ясно, я просто не хотел в ближайшее время возвращаться в свою квартиру, старался оттянуть этот момент.
Моя небольшая квартира превратилась в место, где долгое время велись кровопролитные и продолжительные бои с переменным успехом для обеих сторон. В ней не было ни одной целой вещи, и не было места, где не валялись бы осколки нашего хрупкого счастья с Майей. Причём нам доставляло удовольствие портить вещи друг друга. Она рвала и резала мою одежду, диски, бытовую технику, а я швырял и топтал её косметику, бельё и посуду.
В самом деле, невозможно же есть из тарелок и мисок, сделанных из чёрного стекла, а чай пить из стаканов чёрного стекла. Я содрогнулся, когда она в первый раз положила мне суп в глубокую миску из этого странного вещества. Суп выглядел так, словно его только что достали из желудка трупа в морге, и он не успел полностью перевариться в прошлом организме. На жире, который я привык видеть аппетитным и янтарным, (так готовила моя мама), лежала серая, грязная плёнка. И хотя я понимал, что это только отсвет от тёмного стекла, аппетита мне это не прибавляло. Я не мог отделаться от ощущения, что нахожусь в лаборатории и ем свой обед из лабораторной, химустойчивой посуды, которая многое повидала. Конечно, в ней прежде лежали чьи-то, вынутые из препарированной утробы внутренности
Моя девушка была готкой, такое направление в молодёжной культуре. Она накладывала себе грим, под которым было не видно её природной привлекательности, под таким обилием темно-серых, коричневых и чёрных тонов все девушки выглядят совершенно одинаково. Она носила просторные чёрные тряпки, газовые юбки до земли, с какими-то лоскутами, развевающимися при каждом движении. На плечи, при любой погоде, было накинуто пончо, новомодный его вариант, а на нём тоже что-то топорщилось и свисало, может быть бахрома, я не уверен. Мы мужики ничего не понимаем в таких делах. Я, например, даже не мог вспомнить, была ли на этом пончо какая-нибудь фактура, или ткань была гладкой и ровной.
Майя в её готичных тряпках здорово смахивала на обиженную несчастную галку. Хотя нет, галки ведь серого цвета. Скорее ворону, но совсем молодую ворону, которая только-только начала летать и жить самостоятельной жизнью. Ветер ворошит её перья, а она сидит упорно на ветке или проводах и назло ему не двигается с места. Может, я тоже был для неё тем беспорядочным, порывистым, упрямым ветром, которому она сопротивлялась, по-своему смело и безоглядно.
Точно так же, как Майя, выглядели и её подруги, уж дружки… лучше умолчать. Они постоянно жаловались друг другу, что на них напали и пытались избить. Множество опасностей подстерегало их на тех же улицах, по которым я ходил безопасно все свои двадцать шесть лет. Я был несколько раз на их сборищах, которые напоминали шабаш ведьм, а также мертвецов, разучившихся вести себя прилично. Как раз на одном из таких сборищ мы с Майей и познакомились, мне она сразу понравилась своей молчаливостью. Мне тогда показалось это особым видом достоинства. Мы мужчины ничего не понимаем не только в женских тряпках, но и в самих женщинах. Кто мог предположить, что это были, чуть ли ни единственные минуты её молчания за всю жизнь.
– Чмошник, да меня просто тошнило! Я так набралась, что боялась открыть рот, я могла заблевать весь пол. Я разглядывала твои грязные красовки и старалась думать только о них. У меня здорово кружилась голова, всё просто летало вокруг. Если бы ты не проводил меня в туалет, твои красовки пострадали бы в первую очередь.
Вот, откуда у неё был такой философский вид и вот, почему она позволила мне, привести себя в мою квартиру. В туалете её рвало и она сильно ослабела, ей нужно было на кого-то опереться, а дальше она двигалась по инерции. Её задачей было сохранять равновесие, что бы не упасть прямо на улице.
Мы наполовину миновали перекрёсток и попытались войти в трамвай, хотя не успели рассмотреть его номер. Нас не пустила кондуктор.
– Трамвай идёт в парк! Посадки нет!
Кондуктор, пожилая женщина кондукторской внешности, испугалась нашего мрачного, если не сказать зловещего вида. Был уже первый час ночи, трамвай был совершенно пуст, если бы мы принялись бить стёкла или запачкали вагон извержениями организма, ей некого было призвать на помощь, чтобы выставить нас из трамвая. Мы остались стоять на перекрёстке, где вагоновожатая переводила стрелку движения трамваев. Трамвай возобновил движение, прошёл мимо нас, грохоча пустыми вагонами – крепость на колёсах, бронепоезд устремлённый в будущее.
– Плевать. Мы всё равно не знаем, какой это номер, - заявил я тогда.
Я представил себе, как мы с Майей сидим в пустом вагоне, а трамвай катится неизвестно куда по рельсам. За туманным, запотевшим окном незнакомый мне район, который плохо освещён.
Высокие фонари, середины прошлого века, стоят и светят, только по линии движения трамвая, а между домами обычная клочкастая темнота, пропитанная сыростью октября. На фонарях ржавые колпаки, похожие на соломенные панамы вьетнамцев. При сильных порывах ветра они обычно поскрипывают, но не сейчас. Сейчас ветра нет. Погода стоит усталая, сочная, словно девчонка после парной. С проводов и деревьев срываются капли дождя. Сам дождь давно прекратился, но пропитал влагой весь воздух. От жестяных колпаков фонарей, продолжая их треугольную форму, падают вниз треугольники мутного, жёлтого света. Испарения осеннего влажного тумана клубятся в потоке света, как неясные, полуреальные существа.
Майя положила бы мне голову на плечо и плотно прижалась ко мне, чтобы было теплее нам обоим. Вагон катался бы по кругу, а мы сидели бы в пустом тёмном вагоне и смотрели бы за окно. Есть такие маршруты в Духоводвинске, когда трамвай всё время ходит по кругу, непрерывный маршрут.
Я очнулся от своих мыслей, потому что задел маленькую старушку и вспомнил о цели своего променада. Старушка злобно посмотрела на меня своими светло-голубыми глазами. Такая маленькая, седенькая, голубоглазая старушка с лёгкими, как пух кудряшками, которая располагала к себе старчески-невинным видом. Довольно поздно для прогулок в таком возрасте, уже начинало темнеть.
Я извинился и поспешно отстранился. Я знал по опыту, что такая полудетская личина часто бывает обманчивой. Я много раз подвергался злобным нападениям старушек, которые способны извергнуть целые водопады ругательств и оскорблений, только потому, что я не всегда чисто выбрит, немного под шафе и могу некстати задуматься.
– Зальют глаза и прут, сами не знают куда!
Ничего подобного, я очень даже знал, куда мне нужно переть. Я сразу почувствовал, что отступать больше не получиться, мочевой пузырь болел и изнемогал от перенапряжения.
Старый дом из красного кирпича, ничем не окрашенный и не оштукатуренный, за ним располагался небольшой пустырь, превращённый жителями окрестных домов в свалку. Прежде в этом здании была муниципальная баня, она закрылась из-за нерентабельности. Затем, маленький магазинчик всяких восточных побрякушек – полудрагоценные камни, ожерелья, ароматические палочки и свечи, восточные пряности и масла, статуэтки божков. Довольно милый магазинчик и я часто сюда захаживал, хотя ничего и не покупал. Он тоже закрылся и переехал в более престижный, торгово-выгодный район. Затем, в этом мрачном доме обосновалась типография, которая просуществовала меньше года и разорилась в пух и прах. Есть такие места, в которых ни какое дело не спорится, а всё обязательно приходит к запустению и умиранию.
Скорее всего, предыстория этих коммерческих начинаний не остановит следующих предпринимателей и здесь снова появится новая вывеска. Аренда в центре города чудовищно велика, только что открывшиеся фирмы ищут заброшенные здания вроде этого, где владелец не так избалован предложениями об аренде.
Сейчас трёхэтажное здание пустовало. Все окна были темны, В некоторых окнах не было стёкол, а в нижнем этаже отсутствовали даже рамы. Маленькая загадка, которую лично я не в силах разгадать – куда деваются рамы из окон в заброшенных зданиях.
Общая картина разрушения меня устраивала. Я завернул за угол дома, обходя его справа от фасада. Здесь стояли мусорные контейнеры, смятые, словно скорлупа от выеденного яйца. Они были заброшены вместе со зданием, никто не вывозил этот мусор больше года. Мусор был по преимуществу строительным, какие-то деревянные доски, кучи битого гипса, опилки и щепки, были куски бесцветных обоев, похожие на старые облезлые и рваные паруса, давно пришвартовавшихся, списанных кораблей.
Я пристроился к одной из куч и принялся за своё дело, получая огромное облегчение. Ну и накопил же я. Я мочился очень долго. Моча стала стекать с кучи слежавшегося гипса и направилась лужицей к моим красовкам. Я расставил ноги, покрепче упёршись ими в землю, дал ей возможность течь по земле между ног. Я так увлёкся этим процессом, что ничего не замечал вокруг. Когда я закончил, то испытал блаженство, меня наполнила лёгкость.
Я застёгивал молнию на джинсах, но уже почувствовал какую-то неловкость. Это чувство знакомо многим, пальцы мои торопились без всякой моей команды, сами по себе. Я поймал себя на этих неловких движениях. Так может действовать человек, которого застали за чем-то неприличным, и он смущенно пытается поправить ситуацию. Это чувство неловкости заставило меня поднять глаза и оглядеться. Я чувствовал, что здесь я не один, кто-то есть ещё, какой-то любопытный, плохо воспитанный прохожий, которого очень занимает мой физиологический процесс.
Я поднял голову, прямо передо мной на куче мусора стояла девчонка и пристально, откровенно разглядывала мой член и то, как я мочился. Я оторопело уставился на неё, не часто встретишь такую отрывную девчонку. Она сливалась с тёмным ночным небом, виден был только силуэт и бледное лицо. Я хмыкнул и поморщился. Ну и везёт же мне! Эта девчонка явно была из компании моей бывшей подружки, такая же повихнутая готка. Все одежды у неё были чёрными, а волосы всклокочены. Вокруг глаз тёмные круги, которые усиливали блеск глаз и подчёркивали неестественную белизну кожи. Мелом что ли они все мажутся?
Я решил, что эта девчонка подослана ко мне Майей, вся её компания, в которой проводила время моя подружка, только и была занята тем, что постоянно шушукалась, лезла в чужие отношения и с кем-то «разбиралась».
– Чего тебе подруга надо? Поговорить? – Я помолчал, прикидывая, о чём можно говорить с подругой Майи. Общих тем я не обнаружил, кроме разве её словечек, которыми она постоянно сыпала и упивалась ими. Они сами всплыли в голове, как только я вспомнил мою девчонку. Я процедил насмешливо, давая понять своим тоном, что презираю все попытки договориться и восстановить мои с Майей отношения, тем более при чужом вмешательстве.
– Я в ваши игры не влезаю, мне по барабану вся ваша атрибутика. Я сыт по горло вашим Тёмным Даром, Детьми Ночи… ах да, Тёмной Кровью ещё. Да забыл, ещё Жизнью после Смерти. Хочешь знать моё мнение и передай его своей подружке, которая послала тебя следить за мной. Я псих и люблю поддать, но вы все психи на полный оборот, на все двести сорок градусов. И выглядите, как психи.
Девчонке не понравились мои слова. Она приподняла верхнюю губу и зашипела, точь-в-точь, как Майка это делала. Майя так шипела по двадцать раз на дню, и чем больше злилась, тем натуральнее у неё это получалось. Своим шипением она могла заставить замолчать любого, кто цеплялся к ней, но только не меня. Меня это смешило, моя кошка делала это дольше и лучше её. Вроде как моя кошка была готкой ещё тогда, когда Майка ходила под стол пешком и знать ничего не знала о Детях Ночи.
Я засмеялся над этой дрянной, заигравшейся девчонкой, которая стояла на куче мусора и пыталась меня пугать. Смешнее всего было то, что она нацепила вампирские клыки, которые мне старательно демонстрировала. Она снова зашипела, приподнимая верхнюю губу.
Я достал свой сотовый телефон, включил в нём фонарик и направил луч света на девчонку, чтобы получше её разглядеть. Клыки довольно натурально блеснули в свете фонаря. Я снова засмеялся – такие пластиковые накладные клыки можно купить за гроши в любом сувенирном киоске в метро или в подземном переходе. Не думает же она, что это произведёт на меня впечатление?
Девчонка закрылась от луча света широким рукавом. Пыльная ткань широкого рукава свисала с тощей руки в точности, как мокрое полотенце с полотенцесушителя в ванной комнате.
Я поморщился. Вся моя квартира была завалена листами книг, то есть это раньше были книги Майки, пока культурная революция в моём лице не превратила их в отдельные страницы. Эти её дурацкие книжки про вампиров, которыми она упивалась, и эти её словечки, которые она оттуда черпала. Меня это бесило. Её чёрная библия – вампирские хроники Энни Райс. От этих книжек, в первую очередь, у неё понесло крышу и естественно это было первое, что я постарался уничтожить, в ходе нашей яростной борьбы за общее счастье.
Не знаю, когда я отвлёкся, наверное, пока рассуждал, но теперь рядом с девчонкой стоял парень. Я совсем не заметил, как и откуда он появился, наверное, прятался за контейнерами с мусором и выжидал. Чего выжидал? Конечно ждал, не начну ли я грубить и оскорблять девчонку, вот тогда бы он вмешался. Уж, тогда, нашёлся бы законный повод для расправы со мной. Я всмотрелся в парня, также подсветив его фонарём, он мгновенно отодвинулся чуть дальше в темноту, туда, куда луч фонаря не доставал. Я успел его рассмотреть и успокоился. Его и парнем-то нельзя было считать, так какое-то бесполое существо, я справлюсь с ним без проблем. Но, тут меня снова взяло беспокойство. Эти двое хлюпиков не посмели бы цепляться ко мне, будь они одни, без поддержки. Скорее всего, за контейнерами с мусором прячется вся их мерзкая компания.
Я уже хотел поскорее ретироваться на освещённую улицу, там я буду в безопасности, но меня остановили слова, произнесённые тихим и очень спокойным голосом. Этот голос принадлежал парню и обращался он не ко мне, а к девушке. Он говорил очень медленно, как будто время не существовало для него и торопиться он не умел. Вот эти слова были шиком, мой поклон и овации. Похоже, парень был профессиональным актёром и очень талантливым актёром. Он произнёс нежно, но с укором, обращаясь к тощей, разукрашенной готке, своей подруге.
– Роза, разве мама не учила тебя в детстве? Нельзя играться с едой.
– Илья, я хотела только поразвлечься. Мне скучно. Он забавен, по-своему.
Парень пожал плечами, словно ему всё равно.
– Счастливой охоты.
– Мы можем разделить трапезу. Здесь хватит на двоих.
– Не смеши меня, - сказал мрачно парень. – Мне не нужны чужие объедки. Я люблю охотится один.
Девушка покорно кивнула ему и улыбнулась признательно. Мне показалась нежность в её глазах, вроде как они подёрнулись на одну долгую минуту бархатом.
– Я сегодня особенно проголодалась, ты почувствовал это.
– Священный голод, - почтительно и пафосно произнёс он.
Парень, похожий на гомика отступил и растворился, чёрт его побери. То есть, конечно, не мог он раствориться, но мне так показалось из-за темноты. С уходом этого изумительного актёра, перед которым я бы снял шляпу, будь она у меня, всё стало скучно и пошло. Девчонка-замарашка по-прежнему стояла на мусорной куче, но меня она не прикалывала, далеко ей было до моей Майки, ничего нового я больше здесь не увижу, решил я про себя Я снова собрался развернуться и отправиться по своим делам, когда девчонка взлетела и прыгнула на меня. Она сделала это так легко и стремительно, что глаза это увидели, а мозги не желали соглашаться с глазами, в голове было пусто, ни одной мысли.
Она обрушилась на меня и оказалась сильной и тяжёлой. Я даже не успел выставить руки, чтобы оттолкнуть её. Если бы у меня была хоть секунда на мысли и чувства, то я скорее попытался бы поймать её, уберечь от падения на битое стекло и куски гипса, а теперь мы рухнули на землю, и она пригвоздила меня головой к ржавому, смятому контейнеру. Металл отозвался от удара моей головы тусклым, тихим звуком.
Я дёрнулся, чтобы высвободиться, но у меня ничего не вышло. Девчонка была гораздо сильнее, чем казалась на вид. Она смотрела с улыбочкой прямо мне в глаза и я начал ощущать, что мне нравится её общество, её тяжесть и она сама. Ничего неестественного не было в том, что пошёл я за пивом, а теперь лежу в обществе тощей замарашки среди мусорных контейнеров, и она клыками готовится разорвать мне горло. Я мысленно согласился с этим, кажется, даже ждал и хотел этого. Моя воля была подавлена, а может я всё ещё не мог до конца поверить, что всё это происходит не в дурацких книжках моей Майки, а сейчас и со мной.
Тощая девица не шутила и я почувствовал это. Боль пронзила моё страдающее тело. Что-то острое впилось мне над ключицей и эта боль заставила меня придти в себя. Я забил ногами и руками, попытался оттолкнуть эту сумасшедшую с ножом или шилом, что у неё там… ничего не выходило. Она прижала меня ещё плотнее к земле, подняла голову и раздражённо прошипела мне в лицо.
– Лежи смирно, смертный. Скоро будет не больно. Сколько же ты пьёшь алкоголя, твоя кровь пропиталась им.
Ей, видишь ли, не нравилась моя кровь. Моя кровь отчётлива была видна мне на её клыках, когда она заговорила со мной, они окрасились в тёмный цвет. То, чем она ранила меня, были не нож и не воровское шило, а самые настоящие вампирские клыки. Девица, которую я принял за готку из компании моей подружки, оказалась настоящей вампиршей, а дружок, уступившей ей право полакомиться моей кровью, был настоящий вампир.
Я ничего не мог поделать с этой сильной и злобной тварью, она снова склонилась к моей шее и впилась в неё. Второй укус был болезненнее первого, я захрипел. Руки мои пробирала дрожь и они метались по куче мусора, резались об осколки стекла. Я царапал шершавые гипсовые глыбы, срывая ногти на пальцах. Я чувствовал, что слабею от потери крови и обречён умереть. Потом эта тварь засунет меня в один из мусорных контейнеров и я буду там разлагаться до тех пор, пока запах не привлечёт бродячих собак или жильцы соседних домов не начнут жаловаться в местную коммунальную службу. К этому моменту, уже ни один эксперт не захочет иметь со мной дела. Вскрытие, если и будет сделано, то лишь для отмазки, очень поверхностно. Уголовное дело не заведут, а останки окажутся в безымянной могиле. Никто не вспомнит обо мне. Может быть, только квартирная хозяйка удивится, когда я не приду в обозначенный в нашем договоре срок и не принесу ей очередную арендную плату за найм квартиры. А как же моя кошка?!
Эта мысль вернула меня назад к жизни. Моя кошка никому не нужна кроме меня. Так же как и я, никому не нужен, кроме неё. День за днём она упорно и безнадёжно будет ждать меня в пустой квартире, пока не умрёт от голода и жажды. Даже если Майя решит навестить меня, моя гордая кошка не попросит у неё помощи, а эта сумасбродка не догадается позаботиться о ней. Майя никого не замечала кроме себя.
Я снова начал шарить пальцами вокруг себя, в последней надежде, пытаясь найти нечто, чем можно ударить вампиршу. Пальцы в сотый раз нервно пробежали по кочкам слежавшегося мусора, пока не нащупали кусок твёрдого дерева. Я ухватил его и начал тащить из кучи гипса, который его удерживал. Мне удалось это сделать и я поднял кусок дерева над головой вампирши, которая приникла к моей ключице. Это оказался обломок ручки от швабры, какими уборщицы моют бесконечные школьные и офисные помещения. На одном конце цилиндрической в сечении палки торчали гвозди, которыми когда-то приколачивали ручку к щётке, а другой конец был сломан и торчал острой пикой. Я ударил вампиршу острым сколом дерева в спину, потом в шею сбоку и ещё несколько раз куда попало. Мои руки ослабели и последние удары не могли причинить ей серьёзного вреда.
Наверное, я попал куда нужно, прямо в сердце. Вампирша дёрнулась, забилась и затихла. Из её шеи текла струйка крови и капала мне на лицо, а я не в силах был отодвинуться от этого потока. Тело вампирши было тяжёлым, просто каменным, я попытался откинуть её от себя и опустил руки. Мне нужно было собраться с силами. Кровь её из разорванной, изуродованной шеи капала на мою рану, заливала мне рот и нос, не давая дышать. Я вдыхал судорожно воздух и вместе с ним глотал раз за разом отвратительную, мерзкую на вкус кровь вампирши. Я задыхался.
Прошло несколько бесконечных минут, прежде чем я смог боком выползти из-под мёртвого тела вампирши. Я отполз за ближайший мусорный контейнер и притаился в темноте без сил. Меня трясло. Голова кружилась от слабости. Вот ведь как дерьмово-то… Стоило выйти из дома и я вляпался, как последний лох. Что будет, если её дружок вернётся сюда? Нет не надо, - тут же жалобно решил я для себя.
У меня было слишком мало сил и ужасно хотелось спать. Нет, я не смогу с ним повторить всё сначала. Не знаю почему, но я не просто чувствовал, а знал абсолютно точно, с ним мне не разделаться так легко, как с тощей девчонкой. Тогда чего ты тут сидишь и ждёшь? – сказал я себе. Соберись, прекрати нюнить и уноси ноги.
Я выполз из темноты позади мусорной свалки и двинулся на четвереньках к свету, неторопливой пешеходной рысцой. Встать на ноги и держаться, как мужчина, я не мог, слишком был слаб. Выглядел я отвратительно. Пьяница, упившийся в усмерть, да ещё подравшийся с кем-то из своих приятелей, таких же подонков. Хорошо хоть было очень поздно, стояла глубокая ночь. Улица была пустынной и пугаться меня было некому.
На свету, под фонарём, я почувствовал себя увереннее, даже смог подняться на ноги. На ватных, подгибающихся ногах я побрёл в направлении своего дома. Кровь из раны над ключицей больше не текла, но всю рубашку и расстёгнутую куртку покрывала жёсткая корка засыхающей крови, мои тёмные, длинные волосы пропитались ею. Лицо превратилось в страшную, кровавую маску, но я был, как в бреду. Я не думал об этом. Я почувствовал, что сильно хочу пить, мне нужно было пару джин-тоников, пару пивка, или любой коктейль, наконец. Что-нибудь, чтобы почувствовать себя хоть немного лучше.
Моё внимание привлёк крохотный круглосуточный магазинчик. Он так уютно светил жёлтым, добрым светом вокруг себя, словно круизный корабль посреди ночного сурового океана. Меня потянуло к нему. Это был волшебный остров уюта и покоя.
Как опрометчиво работать по ночам. Хозяин этого магазинчика не считал нужным тратиться на охрану, жадность совсем захватила его корыстную душу. Молодая женщина робко ёжилась за прилавком, в надежде, что её смена закончится без происшествий. Тонкое лицо, короткие светлые волосы, вопросительный взгляд.
Она заметила меня и в её глазах я увидел ужас. Я не хотел её пугать, хотел только получить свою выпивку.
– Пива в банках. Упаковку, - прохрипел я.
– Какого? – пискнула она.
Я мрачно сосредоточился на полках с пивом, долго сверлил их взглядом и махнул рукой на первый попавшихся сорт.
– Этого.
Она обслужила меня - храбрая, маленькая женщина. Хотя, если бы она убежала в подсобку или даже на улицу, я бы понял и не осудил её. Откуда ей знать, что можно ожидать от такого типа, как я? Она даже сдала мне сдачу. Я подумал, что на этой собачьей работе она подвергается риску каждую ночь и я ещё не самое плохое, что может появиться в её магазинчике прямо из темноты ночи. Ободранными, изрезанными о стекла свалки пальцами, я неуклюже и долго открывал банку с пивом. Пальцы онемели и не хотели сгибаться, чувствительность их была снижена. Потом, выпил пиво прямо в магазинчике у прилавка.
Может, не стоило подвергать её нервы лишнему испытанию, лучше было убраться отсюда поскорее, но я тоже был на пределе, и мне нужно было немедленно чего-нибудь выпить.
Я подержал в руке пустую банку из-под пива, сжал в кулаке, сминая. Я искал взглядом урну, но не находил. Поэтому, я просто поставил плоскую, некрасивую банку на пустой прилавок перед женщиной, взял пакет со своей выпивкой и направился к выходу.
Скорее всего, маленькая, храбрая женщина уволится из этого магазинчика, и перейдёт куда-нибудь в другое место, где ей будет спокойнее, надёжнее.
– Ещё не всё, - заявил я от двери и вернулся.
Женщина очень побледнела и сжала ладошки в кулаки за кассой. Я вёл себя, как последний придурок, но я не мог уйти из магазина без кошачьей еды. Моя кошка ждёт, что я накормлю её.
– Дайте консервы для кошки.
Я постарался сказать это дружелюбно, но, чёрт побери, моё горло серьёзно пострадало, вышло хрипло, даже зловеще.
– Для кошки? – переспросила она и, кажется, перестала меня бояться, не то что бы совсем, но уже меньше. – Есть Дарлинг с кукурузой, моя кошка его любит. Я надеюсь, что вашей кошке он тоже понравится.
Я ничего не ответил, просто подставил ей свой пластиковый пакет с банками пива. Продавщица положила туда банку кошачьей еды, я заплатил и убрался из магазинчика. Корка крови на лице и горле засохла и кожа чесалась, я не мог удержаться от соблазна скыркать по этой корке. Под ногтями уже было полно грязи, теперь, туда добавилась засохшая кровь, моя и той девчонки-вампирши.
Завтра утром найдут труп этой сучки и меня прихватят, - подумал я. Продавщица опишет меня, она не каждую ночь видит молодых мужиков с окровавленным лицом и залитой кровью одеждой. Придётся вернуться на мусорку к заброшенному дому и сжечь труп. Майя говорила, что вампиры отлично горят.
Я поёжился. Возвращаться не хотелось, от этой мысли совсем мне стало плохо. Хотелось домой в койку и баиньки. Особенно не хотелось встретиться у трупа вампирши с её дружком-наставником. Чувствовал я, что с ним не разделаешься простым обломком от швабры. Но загреметь в тюрьму за убийство девушки, тоже мне не хотелось. Какой дурак поверит во всю эту белиберду, которая со мной приключилась, если я стану рассказывать правду? Я и сам то поверил только тогда, когда девка вцепилась мне в шею клыками и принялась пить кровь.
Я нехотя вернулся к кирпичному зданию. Девчонка лежала точно так же, как я её оставил. Мне повезло, дружок её был видимо далеко и сильно занят собственными делами. Тем более, нечего терять время, подстегнул я себя. Я достал из кармана в джинсах зажигалку и поджог одежду на вампирше. Она вспыхнула, как пучок соломы, я едва успел отскочить в сторону, что бы не загореться самому. Воровато и торопливо оглянулся вокруг. Было тихо, безлюдно и безвампирно. Шатаясь, но почти бегом, я убрался из злополучной подворотни.
Когда я добрался до своей квартиры, было четыре часа ночи. На полу, под ногами захрустели пластмассовые осколки от коробок и дисков Майи. Я запнулся об обшарпанный старый стул, стоящий посреди прихожей. Я запинался об этот стул бессчетное число раз, но сейчас мне захотелось схватить его и выкинуть в окно, или скинуть с лестничной клетки вниз.
Я включил свет и оглядел свою квартиру. Весь пол был покрыт свалкой мусора. Привычное, обычное зрелище. Я одиночка по сути, законченный холостяк. Мне не стыдно признаваться, что я часто знакомился с девчонками, в надежде, что они приберут у меня в квартире и создадут подобие уюта. Уют я люблю, но он бежит из моего жилища. Иногда мне удавалось найти таких аккуратных, домашних девочек, они ахали, ругали меня, и вскоре в моём доме всё блестело, как в рекламном ролике. Майя не ахала и не старалась прибрать в моей квартире, она сама была источником беспорядка, так, что я даже начал ценить прежних своих девчонок. Одно непонятно, почему она нравилась мне больше, чем любая из них. Парадокс. Ведь она была иллюстрацией к тому, «какой не нужно быть, если хочешь иметь стабильные отношения с мужчиной».
Некоторое время я раздумывал – надо снимать красовки или нет, потом прошёл по засыпанному мусором полу прямо в комнату. Кровать была разобрана, а с чего бы ей быть другой, ведь я люблю поваляться на ней в любое время суток. Я вспомнил, что ушёл в сумерки и не рассчитывал надолго задерживаться. Все эти неприятности, что со мной приключились, свалились мне на голову совсем неожиданно.
Я устало опустился на кровать. Уселся, зажав пакет с пивом вывернутыми внутрь ступнями ног, и стал рассматривать невключённый телевизор. Я ничего не находил в нём интересного, просто тупо пялился в него потому, что он стоял, как раз напротив кровати. В голове у меня не было мыслей, только какие-то чувства, облачённые в неясные, мелькающие образы.
Моя кошка проснулась и поглядела на меня. В каждом её зрачке я увидел по знаку вопроса. Она молча спрашивала меня – что ещё случилось? Она тревожилась и жалела меня. Я рассказал ей, как умел всё, что со мной стряслось. Она подошла и понюхала мою залитую кровью куртку, а затем грязные руки. Я хотел погладить её по голове между большими мягкими ушами, чтобы успокоить, но она увернулась от моих рук, испачканных засохшей кровью и отодвинулась. Она почувствовала запах чужой крови, крови вампирши.
– Ладно, не злись, - постарался я, договориться с ней. – Сейчас пойду, вымоюсь.
Я так и сделал. Горячая вода всегда приводила меня в хорошее настроение. Я моюсь очень горячей водой, чуть ли не кипятком, и когда вышел из ванной, то от моих волос поднимался пар, словно я хорошенько пропарился в парилке. Я подошёл к зеркалу, чтобы насладиться этим зрелищем. Это было единственное уцелевшее зеркало, оно выжило потому, что было нашей общей собственностью. И моя девушка, и я нуждались в нём одинаково.
Моё отражение в зеркале было смазанным, нечётким, наверное, запотело от пара. Я протёр его рукавом синего махрового халата, который надевал после ванны а потом зачесал назад свои длинные, вьющиеся волосы. Шея ещё болела, но уже не саднила, а вроде, как бы ныла.
Я нашёл в пакете банку с кошачьей едой и позвал свою кошку. В раковине на кухне мне пришлось вытащить из горы немытой посуды одну тарелку и отдраить её до сносной чистоты. Сёстры этой тарелки от зависти чуть не треснули, наверное, недоумевали, за что ей такое счастье, ведь они остались прежними, скромными замарашками, которым не повезло. Бог в моём лице сделал свой выбор и этот выбор был не в их пользу. Пока мой извращённый мозг фонтанировал такими абсурдными мыслями, руки успели выложить на чистую тарелку содержимое банки. Меня всегда удивляла та вонь, что исходит от кормов для животных, а еще больше то, что животные не против этого омерзительного, резкого запаха.
Моя кошка понюхала корм и потянулась к миске, но не стала, есть, пока не убедилась, что со мной всё в порядке. Я сидел на корточках рядом с миской, она снова нашла мои руки, понюхала их ещё раз и успокоилась. Руки пахли не кровью и не чужим, злобным существом, а привычно, то есть просто мною. Она с заметным удовольствием потёрлась о мои пальцы и подсунула голову с большими отвисшими ушами под ладони. Я погладил её по-старчески усыхающую, маленькую голову. Потёр спинку бурого носа, который с годами стал совсем крохотным. Нос был сухим и шершавым. Что поделаешь? Молодым кошкам влажные и холодные носы, старым – сухие и шершавые.
Она начала медленно есть, подолгу чавкая и пережёвывая кусочки, которые были склизкими и мягкими, как манка. Кусочки корма, время от времени, вываливались у неё из пасти, когда она жевала их, перекладывая свою сухую, большеухую голову с боку на бок. Я погладил её по костлявой спинке. Круглый животик, когда моя кошка наелась, выделялся на её худом, длинном теле. Я обошёл её длинный хвост, он лежал на полу, как верёвка, неподвижно. Раньше, пока моя прелесть была моложе, он не знал покоя и был в непрерывном движении. Даже во сне он дёргался и жил самостоятельной жизнью. Очень забавный длинный, длинный хвост.
Я улыбнулся. Мне вспомнилось, как я, ещё мальчишкой, принёс свою бурую кошку на выставку, она была тогда молода и очень красива. Эксперты не нашли в ней выдающихся признаков, какой-либо породы, но все были поражены длине её хвоста. Её хвост оказался длинной двадцать шесть сантиметров, мы с ней тогда получили приз «за самый длинный хвост». Это свидетельство я вставил в рамку и бережно сохраняю все эти годы, несмотря на бесконечные переезды и сложности быта.
Моя кошка наелась, но не торопилась уйти от миски. Я хотел забрать её и отнести на кровать. Мне всё больше хотелось спать, а я привык, что рядом со мной на подушке, когда я засыпаю, лежит бурый, пушистый комок. Я потянулся, сидя на корточках к моей милашке, но что-то произошло. Мой мозг внезапно взорвался видением. Оно было таким реальным, что я чуть не потерял равновесие и не рухнул на грязный пол, хотя длилось оно меньше секунды. Я не уснул, сидя, как можно подумать, нет. Ни один сон не бывает таким реальным. Я ясно увидел перед собой тёмный пустырь за заброшенным, трёхэтажным домом, кучу спрессованного строительного мусора и того парня-вампира, стоящего на её вершине. Он пристально сверлил меня взглядом. В его взгляде было всё – злоба, ненависть и одновременно что-то ещё. Словно человек рассматривает нового неприятного сотрудника, который ему не нравится, но которого ему навязало начальство.
Мои нервы совсем сдали, я едва удержался, чтобы не закричать. Мне стало жутко. Хватит с меня, решил я. Я сгрёб свою кошку решительно, но очень осторожно, захватил по пути ещё одну банку пива и снова протопал к кровати. Я чувствовал всё увеличивающуюся жажду, она доставала меня, как если бы на верху, над моей квартирой шёл ремонт, и там всё время визжала дрель или падали куски разрушаемой стены. Однажды в квартире сверху длился ремонт больше месяца. Я просыпался от страшного шума и засыпал под него. Это невыносимо. Как раз, когда я уже подумывал, не пришить ли мне хозяина квартиры, что бы восстановить мир и покой, там наступила тишина.
Сидя на кровати, я открыл банку с пивом и начал жадно пить. Но привычную радость мне принесли только первые три глотка. Потом я понял, что давлюсь, и глотаю пиво только в надежде получить прежние ощущения. Пиво оказалось странным на вкус, безвкусным, если не хуже того. Пена вызывала особое омерзение, она была похожа на мыло.
Я с трудом удержался, чтобы не выплюнуть последний глоток этой дряни, я всё ещё держал его во рту. Идти в туалет не хотелось, пришлось выплюнуть этот отвратительный на вкус глоток пива назад в банку.
– Дрянь! Просрочено что ли?
Я справился с собой, хотя меня подмывало швырнуть банку о стену напротив. Просто, я вспомнил, что мне придётся потом самому, убирать за собой, а это, надо сказать, дисциплинирует любого мужика.
Банка осталась стоять на полу, а я полез в кровать под одеяло. Меня сводило судорогами от холода. Ноги заледенели, как у трупа, кожа стала холодной, окаменевшей и одновременно влажной. Тёплое, пуховое одеяло охватило моё измученное тело, я закрутился в него, не оставляя возможности сквознякам добраться до меня. Я уснул прежде, чем мне удалось согреться. Провалился в холодный, тёмный сон.

Я проспал остаток ночи и большую часть дня. Я был бы не против, поспать ещё, но меня разбудила Майя. Она открыла дверь своим ключом и теперь расхаживала по квартире, не стараясь делать это хоть чуть-чуть тише. Под её чёрными, лаковыми сапогами хрустели осколки посуды, звякнул, отлетая в сторону, кусок побольше – донышко чашки. Судя по звуку, он ударился в одну из мощный, акустических колонок.
– Я и не ожидала увидеть тебя трезвым! И как ты можешь жить в таком гадюшнике? Только ты и можешь. Ничего не изменилось!
Я по привычке, хотел ответить. Дескать, ты сама жила в таком гадюшнике, и это тебя не напрягало. Что случилось с твоей ранимой душой? Но ничего не сказал, только попытался плотнее закрыть уши одеялом. Просто ужас, как громко она говорила. Майка продолжала ходить и пинать разбитые вещи на полу, мне нужно было выйти на разговор с ней, точнее на скандал, ведь этого она и добивалась, но я не мог. Не было у меня сил и точка.
Майя рванула закрытые портьеры, луч света ворвался в комнату. Мне показалось, что лезвие раскалённого ножа полоснуло по глазам. Я заорал так, что вся жизнь в девятиэтажном доме, где была моя квартира, на минуту замерла.
– Закрой шторы! Свет! Мои глаза!
Она испугалась. Уставилась на меня огромными, кругами тёмных теней вокруг глаз. Потом, быстро задёрнула шторы, но неуклюже, потому что руки у неё росли не оттуда, откуда растут у всех нормальных людей. От её рывка, штора с одной стороны оторвалась от гардины и повисла косо. Безжалостный свет проникал в косую трещину окна и стремился рассеяться повсюду в комнате. Он был, слаб этот луч, но настойчив. Яркое треугольное пятно света попало на стену, прямо над моим изголовьем. Оно медленно передвигалось ближе ко мне по мерзким, старушечьим обоям в выгоревших, бесцветных ромашках.
Я нашёл в себе силы встать, проковылять к окну и накинул плотный плед на ослепительно-яркую брешь в пространстве окна. После этого немного пришёл в себя.
– Чего тебе нужно?
Майя озадаченно всматривалась мне в лицо, она ещё не знала что сказать.
– Плохо выглядишь, - наконец, заявила она злорадно.
– Я заболел. Какая-то чертовщина со мной, - почти пожаловался я, хотя это был не тот объект, которому стоит жаловаться. Искать сочувствия у Майи, всё равно, что отбирать кусок мяса у голодной собаки. Так же бесполезно, даже опасно.
– Напился и подрался! Так что ли?
Она меня начала бесить. Ну почему она всегда меня бесит?
– Иммунитет в большом городе подвержен многим опасностям. Вы хотите заболеть из-за сниженного иммунитета? Любой контакт несёт в себе опасность заражения. – Я начал произносить этот рекламный бред тихо и вкрадчиво, а потом громче, пока не заорал. – Примите меря для защиты своего организма! Соблюдайте простые и эффективные меры предосторожности! Никто не позаботится о вас, кроме вас самих! Поймите, как это важно!
Иногда меня прорывало, мне нравилось издеваться над моей несносной девчонкой. У неё было плохо с чувством юмора, она терялась от таких неожиданных выпадом с моей стороны. Вся её самоуверенность слезала, как кожа кальмара под струёй кипятка.
– Ты псих. Законченный псих!
Она попятилась от меня к двери и зацепила ногой банку с недопитым пивом, стоящую на полу. Банка упала и пиво стало растекаться по грязному, замусоренному полу. Майка подняла банку и подержала её в руках. Она явно не знала, что ей делать с этой мокрой, пахнущей пивом банкой. Что ей взбрело в голову, я не знаю, только она швырнула, с внезапной злостью, банкой в меня. Я увернулся. Банка ударилась в стену и отскочила, обдав меня косой струёй пива.
Я зарычал и метнулся к Майке, с целью убить её или разорвать на тысячу кусков, чтобы она, наконец, успокоилась и упокоилась. Майка не стала ждать расправы. Она зашипела и выскочила из моей квартиры, словно ошпаренная кошка. Её лаковые сапоги на высоченных каблуках и лоскуты газовой юбки только мелькнули перед моими глазами, а она уже была за дверью. Дверь осталась полуоткрытой. Я слышал дробный стук её каблуков по бетонной лестнице. Я выдохнул свирепо накопившуюся во мне злость и захлопнул входную дверь в квартире.
Стычка с Майей доконала меня. Меня злило её постоянное желание задевать меня и обижало равнодушие к моему здоровью. Она, как будто не поверила в мою болезнь.
Ну и пусть, - решил я, мне стало всё равно. Постель была ещё тёплой, хотя на одеяле остались брызги пива. Я заполз под одеяло и снова устроился поуютнее. Моя кошка муркнула несколько раз, напомнив о себе. Мои руки сгрёбли её в охапку и затащили под одеяло. С наслаждением я прижался щекой к её тёплому, мягкому боку, пахнущему чем-то привычным и знакомым, запахом из моего детства.

Не знаю как, но я оказался в пустыне, залитой нестерпимо жарким солнцем. Оно палило, обжигало мою кожу, словно я оказался запертым в духовке. Я брёл среди дурацких, киношных кактусов, сам не ведая куда. Впрочем, кактусы цвели, всевозможными цветами, все вместе, и это отличало их от киношных кинокадров. Я не мог разглядывать эти экзотичные цветы, глаза мои слепил и обжигал свет. Я плохо видел всё вокруг, слёзы застилали глаза. Я знал, что бреду уже давно по этой равнине, она не менялась. Бесконечная, однообразная, цветущая плантация кактусов.
Я не понимал, как оказался здесь, не помнил предшествующих событий. Меня приводила в отчаяние мысль о полном одиночестве. Но самым большим горем была нестерпимая жажда. Иногда я осознавал, что эта жажда есть голод. Впервые эти два понятия, которые человек умеет разделять с детства, у меня слились вместе. Я понимал это, но не удивлялся. Отчаявшимся взглядом я пытался разглядеть перемены в пейзаже. Может быть след от колёс автомобиля, дорога, хоть бы плохая, почти полностью заросшая. Вдали, за линией горизонта, я не терял надежды обнаружить жилые посёлки, где мне встретятся люди, которые помогут мне, утолить мою жажду. Мне нужны были люди, а не кактусы.
Я продвигался вперёд по бескрайней пустыне ещё несколько километров и не находил никаких следов поселений человека. Моё отчаяние росло. Я начал понимать, что умру среди цветущих кактусов от жажды и голода, которые и разделять то теперь не умею.
Фигура человека показалась неожиданно, из ничего. И у меня сразу появилось чувство, что я уже это видел, такое внезапное появление. Тот же актёр играл свою роль.
Теперь при ярком свете солнца, я лучше смог его разглядеть. У него было бледное, тонкое, безвольное лицо, слегка выморочное, как сказали бы русские классики. А я бы сказал, что в его лице было нечто от поздних патрициев, когда Рим начал вырождаться и погряз в роскоши и разврате. Ему было примерно двадцать девять лет, но это был тип вечного юноши. Худощавый, угловатый, одновременно медлительный. Было впечатление, что он устал и устал так давно, что даже не помнил когда и отчего. Он спокойно спросил меня, оглядывая сверху вниз неприязненным взглядом.
– Что ты тут делаешь?
– Вот именно! Что я тут делаю? – Разозлился я. Зачем задавать такие глупые вопросы? – Я даже не знаю, где я нахожусь и, как тут оказался? Может я в аду? – предположил я.
Парень очень серьёзно, но сдержанно покачал головой.
– Нет, ты в раю.
– Что-то не очень похоже на рай.
Парень вздохнул и пояснил.
– Это рай для кактусов. Кактусовый рай. Ты попал сюда по ошибке.
Я долго молчал. Меня ошарашило такое заявление. Было не похоже, что он шутит, парень был очень серьёзным. Может быть, вообще не умел шутить. Я попробовал уточнить его мысль, пробить тему конкретнее.
– Что бы попасть в рай или ад нужно умереть. Так ведь?
– Ты уже умер.
– Я умер? Почему я этого не заметил?
– Ты заметил это. Твоя жажда известила тебя об этом.
– А кто ты тогда? Бог, что ли?
Парень поморщился, словно я сказал страшную бестактность.
– Скоро ты прекратишь разбрасываться такими словами. Они станут обжигать тебе губы, раньше, чем ты их произнесёшь. Даже будут жечь изнутри твою душу. Хотя, все считают, что у нас нет души. Но это не правильно, душа есть и у нас.
– Хорошо, я сказал что-то не то. Но ты, так и не сказал, кто есть ты. Я знаю тебя, уже видел однажды. Тебя зовут Илья.
– Да, друзья зовут меня Ильёй. Для тебя я создатель.
– Создатель, но не бог. Мне сложно это понять.
– Просто старший. Родители для своих детей те же создатели.
– Помоги мне выбраться отсюда. Ты же не бросишь меня здесь, погибать?
– Ты сам выберешься, очень легко. Ты умер и теперь снова должен возродиться. Теперь, ты один из нас, бессмертных.

Я проснулся и испытал облегчение от мысли, что пустыня с кактусами исчезла, это был только сон. Дурацкий, глупый сон.
Была ночь, полная темнота усугублялась задёрнутыми занавесками. Мне не хотелось вставать и я продолжал лежать с открытыми глазами. Озноб прекратился, глаза больше не болели, более того мне было приятно вглядываться в темноту. Она не казалась мне такой непроницаемой, как прежде. Я бы лежал так и дальше, но меня терзала всё усиливающаяся жажда. Она выворачивала меня наизнанку, грызла гортань изнутри. Я услышал низкое гортанное рычание, но не сразу осознал, что оно доносится из моего горла.
Мне понадобилось всего секунда, чтобы найти пакет с пивом и вскрыть банку. Я припал к отверстию в банке и жадно принялся глотать струю пива, стараясь перелить содержимое банки себе в утробу, как можно скорее. Я сделал всего три-четыре глотка и чуть не захлебнулся. Пиво изверглось из моего организма фонтаном. Я закашлялся, не понимая, что происходит. Я никогда не испытывал такого отвращения, словно вместо пива пытался выпить уксус или кислоту. Не оставалось ничего другого, как броситься к крану с холодной водой и попробовать утолить свою жажду там.
Вода в кране была невкусной, с привкусом ржавчины и хлора, но пить её я мог, вода плавно вливалась в мой желудок. Я прислушался к своему организму. Живот был полон воды, ещё чуть-чуть и я бы начал булькать, как передвигаемый с места на место аквариум. Я ощущал, что воды больше, чем достаточно, но вопреки этому, и это самое невероятное, жажда не прошла, а только усилилась. Жажда сводила меня с ума. Язык высох, словно шкурка от апельсина, упавшая под стол на рождество и пролежавшая там до лета.
Я вернулся в комнату в полном отчаянии и упал без сил на кровать. Не могу точно описать свои чувства, всё это очень сложно, но я совершил поступок, за который сам убил бы любого другого человека. Это вышло мгновенно и я совсем не осознавал, что я делаю, пока не стало слишком поздно.
Нечего ходить вокруг да около, оправдывая себя. Пора сказать прямо. Я монстр. Я убил свою кошку.
Я был в отчаянии от жажды, которую мне не удавалось утолить, так, что терял рассудок. Когда я упал на кровать, надеясь снова уснуть и забыться, моя кошка, как обычно, прыгнула ко мне на подушку. Этот внезапный прыжок разбудил во мне какое-то другое, чужое и злобное существо. Я среагировал на это внезапное, резкое движение подсознательно, прежде чем мой рассудок приказал дать отбой. Я поймал мою кошку в прыжке и разорвал острыми зубами ей горло. Прежде, чем она закричала, (все знают, как кричат кошки) я успел почувствовать вкус её крови на высохшем языке и уже не смог остановиться. Пришёл в себя только тогда, когда судороги её мохнатого, маленького тельца прекратились. Она была мертва.
Я держал её ещё тёплое, маленькое тельце в руках. Длинный, длинный хвост, наша общая гордость, безвольно свисал вниз. Он был непривычно неподвижен, просто бурая, растрёпанная верёвка. Передние лапы обхватывали мои руки, кривые, тупые от старости когти, впились глубоко в кожу. Бурая шесть растрепалась от борьбы, моё сокровище отчаянно боролось за свою жизнь. На шее её, шерсть слиплась от крови острыми кисточками. Они были тусклыми, не блестящими, как остальная шерсть на спинке и лапах. Прекрасные сапфировые глаза не закрылись полностью, но закатились под верхнее веко, видно было только краешек белка и узкую полоску синего полумесяца, похожего на чистый, подсвеченный хрусталь.
Теперь жажда отступила. Её больше не было, но я не мог радоваться этому. Я ненавидел себя, испытывал к себе непреодолимое, жгучее отвращение. Если бы я мог избить себя, я именно так бы и сделал.
– Моя маленькая. Моя радость, - выдохнул я с отчаянием. – Прости меня. Я чудовище, я чудовище. Я не хотел, нет, никогда. Что мне теперь делать? Мы были нужны друг другу и я тебя предал.
Я положил безжизненное тело моей кошки на мягкое, яркое покрывало, как на саван и погладил. Моя рука прошла вдоль всего её тела, она любила, когда я так делал. Сначала, между широко расположенными ушами, потом вдоль по бурой костлявой спинке. Её белые острые клыки резко выделялись на тёмной шкуре, верхняя губа над ними была брезгливо поднята вверх. Она прикусила себе кончик ярко-красного маленького язычка передними мелкими зубами.
Я разглядывал тело моей кошки в полном отчаянии, пока меня не отвлекло движение занавески. Поток воздуха врывался в мою комнату, окно было открыто. Я знал точно, что не открывал окна, мне было в последнее время не до этого. Разве только Майя вернулась в квартиру, пока я спал, и зачем-то открыла окно, но не стала будить меня? Я тут же с сомнением откинул эту мысль. Майя была напугана и убежала от меня, как от серийного убийцы. Теперь, она ни за что не придёт первая, пока я не позвоню ей и не начну долго и нудно извиняться. Так всегда было между нами. Я звал её, потом я прогонял её или она сама уходила от меня с гордым, независимым видом.
Мне показалось, что в комнате я сейчас не один. Этот кто-то появился в окне тёмным силуэтом и исчез. Затем, я обнаружил тёмное пятно, похожее на силуэт человека, спокойно сидящего в углу комнаты. Там стояла большая, старая стереоколонка в массивном, деревянном корпусе, как видно, странный посетитель присел на неё. Она вполне могла выдержать вес тела взрослого человека.
Не знаю почему, но я сразу узнал его, того, кто называл себя моим создателем. Он молчал, наверное, снова разглядывал меня с тем же неприятным выражением на лице. Я услышал его голос из темноты.
– Ты уже утолил свою жажду?
Я подумал, было, что этот странный человек издевается надо мной. Нет, мне только так показалось. Он говорил спокойно, словно о совершенно обычном деле. Он не желал мне зла, может, даже наоборот, был готов помочь. Я не смог больше сдерживать своё горе.
– Ты говоришь про жажду? Да, я утолил свою жажду и голод тоже утолил. Я убил свою кошку, с которой не расставался с детства. Я всё отдал бы сейчас, чтобы она была со мной, как прежде. Может тебе это кажется смешным, моей девушке это показалось бы смешным. Она бы не поняла моих чувств.
– У твоей кошки был шершавый язык?
– Да. Она любила лизать своим шершавым языком моё ухо, когда я спал. Вымылась сама, вымой хозяина, такой был у неё девиз. Разве я поверил бы прежде, что смогу убить её? Что сделаю это?
– У меня в детстве тоже была кошка?
– Ты тоже убил её?
– Нет. Она пропала. Кошка, которая гуляла сама по себе. Она была обычная, уличная Мурка. Но я тоже очень плакал и искал её. Я воображал, что её настигли собаки, или поймали жестокие, соседские мальчишки. – Илья помолчал. Занавеска колыхалась, то закрывая его смутный силуэт, то опять открывая. Он молчал минут десять. – Ты можешь дать ей вторую жизнь, если захочешь. Твоя кровь созрела и обрела возможность оживлять, создавать себе подобных.
– Моя кровь может оживлять? С чего бы это?
– Ну, до чего ты тупой! Твоя кровь, кровь вампира может оживить твою кошку, если ты этого конечно захочешь.
– Я стал вампиром? Не могу в это поверить. Как эта хрень со мной приключилась. Заразился что ли?
– Ты пил кровь Розы? Она дала тебе свою кровь?
– Какого чёрта она мне дала свою кровь? Да я чуть не сдох, когда она набросилась на меня, твоя подружка. Я отбивался от неё, пробил каким-то обломком от швабры ей горло. Кажется, её кровь залила мне лицо и рот, так что я едва не задохнулся. Это всё, больше ничего не было. Никаких тайных ритуалов, никакого посвящения, никакой тёмной, мрачной фигни.
– Она не выбирала тебя? – Голос Ильи показался мне потрясённым и возмущённым одновременно. – Значит, ты просто оказался безбилетным пассажиром, зайцем, проникшим обманом в наш мир?
– Думаешь, мне так этого хотелось? – возмутился в свою очередь я.
– Ты сжёг Розу! Теперь всё стало на свои места. Она была новобранцем среди нас. Ещё неопытная, только начинающая вечную жизнь, а ты убил её и сжёг её тело. Я нашёл её останки, но уже не мог помочь ей. От неё осталась лишь горсть пепла. Её больше не стало среди нас, вечноживущих. Я не буду помогать тебе. Я ухожу. Оставайся со своей мёртвой кошкой, ты можешь развлечься, похоронив её где-нибудь на газоне в парке.
Он исчез, слишком быстро, что бы я смог заметить глазом его движение. Занавеска всколыхнулась и опала. Оконная рама захлопнулась с треском, стекло в ней едва выдержало удар рамы о подоконник. Я подошёл к окну и осмотрел улицу с высоты шестого этажа. В тусклом свете фонарей на тротуаре стояла одинокая, тонкая фигура в тёмном плаще и длинном шарфе. Илья курил сигарету, но держал её в левой руке особым манерным, даже вычурным жестом. Илья выглядел как обыкновенный человек, который подавлен неудачами дня и не знает какое ему принять решение. Он ничего не замечал вокруг, погрузившись в свои тёмные мысли. Жёлтые, мокрые листья медленно падали вокруг этой фигуры, она оставалась неподвижной. Только дым от сигарет мог выдать в нём существо особого, сверхъестественного мира. Он не рассеивался, как бывает обычно, а скапливался кольцом вокруг его плаща, опускаясь постепенно и тяжело вниз, к его ногам.
– Ну, нет! – злорадно проговорил я. – Раз я вампир и могу оживлять своей кровью, я так и сделаю. Ты проговорился Илья. Сам бы я так и плутал в догадках без истины. Ведь я никогда не сознался бы себе, что стал вампиром, если бы ты добросовестно не оповестил меня об этом. Как аккуратный, исполнительный почтальон. Я бы ещё долго тешил себя разными отговорками о неведомой болезни, подхваченной на улице или сумасшествии, которое помутило на время мой рассудок.
Я напомнил себе, что время не ждёт. Хорошо, если ещё не слишком поздно и я смогу всё-таки помочь моей радости. Острыми клыками, появившимися у меня пока я спал, я вскрыл себе вену на запястье. Боль не была острой. С тех пор, как я умер и возродился, боль стала другой, я мог её контролировать. Тёмная, почти чёрная кровь показалась капля за каплей из раны. Она пахла дурно, от запаха собственной крови меня замутило, но я сдержался. Капли крови объединились в струйку и потекли вниз по запястью густым, ленивым ручейком.
Я приподнял над покрывалом маленькую треугольную голову моей кошки, разжал пальцами её сжатые клыки. Её нос сморщился от моих действий и стало заметно, какая она уже старая. Моя кровь потекла в её пасть, между клыками, но она не могла проглотить её. Кровь наполнила пасть моей кошки и полилась из неё на тёмно-красное с бежевыми розами покрывало. Кровь впитывалась в бежевые розы, они становились такого же цвета, как основное полотно, сливались с ним.
Ничего не происходило. Ничего. Моя кошка не могла проглотить вампирскую кровь, потому что была мертва, как деревянная спинка моей кровати, как кусок пластика, как бетонная стена квартиры. В порыве раскаяния я снова начал вливать кровь в горло моей кошки, но при этом слегка встряхивал её за голову. Мне становилось всё яснее, что мои действия бесполезны. Моя кошка оставалась вялой и неподвижной. Я оставил попытки оживить её. Морщась от отвращения, я тщательно зализал свою рану на запястье.
Что бы сказал Илья, если бы стал свидетелем моей неудачной попытки? Посмеялся бы, или испытал злорадство? Может быть, ощутил грусть?
Я подобрался к окну и упёрся ладонями в подоконник. Он оставался ещё холодным и влажным от осенней изморози, проникшей в открытое окно. Ильи больше не было под фонарём, улица была пустой и тревожной. Я ещё подождал, может быть, проедет какая-нибудь машина, оживит настороженный, ночной пейзаж уснувшего города, или случайный подвыпивший прохожий пробредёт, покачиваясь и бормоча свои проблемы себе под нос. Ничего не дождавшись, я отошёл от окна.
Я вспомнил, что был серьёзно ранен в шею, было бы хорошо узнать, как обстоят мои дела. Шея вроде бы не болела, но полностью излечиться в столь короткое время я конечно не мог. Кончиками пальцев, я осторожно, потрогал основание шеи над ключицей. Пальцы погладили совершенно ровную, гладкую кожу. Раны не было, она исчезла без следа. Это стоило увидеть. Я метнулся к зеркалу.
Я знал, что стою перед зеркалом, но не видел в нём своего отражения. Пока я тупо таращился на этот новый феномен, я почувствовал мягкое, нежное прикосновение к своей голой ноге. В зеркале отразилась моя кошка, которая натиралась о мои невидимые ноги. Она выгибала спинку и мурлыкала, как ни в чём не бывало. Я нагнулся и погладил её. Забавно было видеть в зеркале, как она прогнулась под моей невидимой ладонью, словно пластилин под руками ребёнка. Было забавно, но и жутко одновременно.
Моя кошка ожила. Я смог возродить её и теперь, она станет кошкой-вампиром. Она сможет сопровождать меня в вечность. Она больше не будет стареть и не умрёт, если только её добыча не станет вбивать в её маленькое тельце обломки от черенков швабры. Интересно, что может ей служить добычей? Скорее всего мыши, крысы, другие кошки, может быть собаки. Мне лучше не думать об этом. Как сказал Илья, каждый должен охотиться один. Это должно оставаться его особенной тайной.
Что касается моего создателя, то я уверен, что ещё не раз встречусь с ним. Рано или поздно наши пути пересекутся. У нас одна кровь на двоих. Ведь нельзя же считать чем-то серьёзным, кратковременный и случайный факт существования замарашки Розы. Она была промежуточным, неудачным творением Ильи. Он скоро забудет её и простит меня. Хотя, если быть до конца откровенным, мне на его прощение начихать (умеют вампиры чихать?) как крокодилу начихать на газовые пачки балерин Большого театра.