МАЭСТРО.

Дни осени,всегда чувствуешь острее,тем более в непогоду,когда кружатся листья и падают звонкими монетами на ситцевую тряпку у ног понурого музыканта.
Он надрывно тянет меха и его музыка подобна чистой капели,отшумевшему весеннему паводку.
Случайные прохожие идут словно пристыженные своей медлительностью кроющейся в ностальгии звучащей мелодии.Им хотелось бы не спешить и может даже застыть,побыть там где звуки баяна напомнят о несбывшемся и ощутить приятную грусть,которая ни на что уже не рассчитывает.И они проходят,лишь прикоснувшись к его огню.Смотрят на его руки,жилистые и худые,подвыпившее лицо и ветхие одежды.Им безразлична судьба музыканта и едва хватает времени ухватить его незримый дар,чтобы обратить на себя.
К нему подходит один из них и что-то говорит.Баянист берёт свою тряпку,поднимает голову и,словно увидев солнечный свет,поспешно уходит за ним.
Под навесом уже наполнены стаканы,не стихает привычная болтовня,кто-то громко ругается,но он не убирает с рук свой баян,как то единственное,что может отличить его от других среди потерянных надежд.
Он понимает,что нет смысла играть,кого-то радовать и что-то доказывать.Души этих людей уже давно не взывают к жизни и давно не ищут смыслов и лишь по ночам просыпаясь голосят по мечте,встречают навсегда уходящие поезда,которые уже никогда не вернутся.Он не знает,что будет завтра,где закончатся его дни и остаётся только его душа одержимая мастерством.
Он припадает губами к стакану и с жадностью пьёт общую беду,которая стоит поперёк горла,обтирает рукой влажные губы и,прищурясь,пронизывает взглядом прокуренный павильон.Затем ставит пальцы на клавиши,которые чувствует всегда и которые нельзя у него отнять.
Музыка печали всегда задевает души тех,кто погряз в пьяном угаре,в кошмарно-зримом уродстве жизни.Музыкант мало говорит,его губы нервно подёргиваются,он всё больше и больше пьёт.Всё меньше внимания уделяет ему публика и тем самым грубо требует и притязает на то,что он уже не в силах дать.Пальцы лишь чувствуют клавиши,но на сцене жизни они стали ненужными,его песни звучат как надругательство над тем,что ещё может остаться.Ему нет места среди тех,кто различает шаги в непосильном круговороте времени.
Он поднялся и,почти кричал,рвал прохудившиеся меха,возвращая тем самым то единственное,что осталось в его жизни.Всё вокруг было уродливым,подобным тангу смерти-невнятные слова,аккорды невпопад,непослушные ноги.Собрав свою волю он выплеснул музыку в шалман мечты,покоряя,притягивая взоры и будоража души.Он ещё верил в то прекрасное,что уже не в силах был играть,в то,что лица-маски,дикий вой и запах блевотины,казалось,сошлись в пьяном тустепе прокуренного помещения.Он чувствует как падает в тёмный провал,как солоноватый вкус чего-то липкого и мокрого обжигает ставшее ватным лицо.На ощупь находит баян,забирает его под мышку и,слабо переставляя ноги,бредёт туда,что называется домом.Падает на измятую постель и сладко погружается в сон,где не живут ни мысли,ни печали.
Проснувшись,он открыл глаза,нестерпимая головная боль давала о себе знать.Под рукой всегда находилось маленькое,потрескавшиеся зеркальце в которое он имел привычку смотреться,вот и сейчас он упивался своим уродством,предвкушая и вопрошая небытиё...Маленькие дары в большой игре всегда приятны,хотя и были однотипными-чуть больше,чуть меньше:три блестящие монеты,фингал и,покрытый чёрными пятнами,переспевший банан.
День прожит и другой,новый,уже гонит его на пристань,где срываются плоды,питающие никчемную плоть и больные мечты,молящие о пощаде забвения.Раньше он ужасался при одной только мысли,что видит этих бродяг пропитых и голодных,играющих так надрывно и так бездарно,представлял,как однажды разделит их участь и вот-это время пришло.Он уже ничего не ищет,а только ждёт,когда наступит похмелье и он уйдёт со своим баяном туда,где нет и никогда не было никаких смыслов.

Октябрь 1991г.
Посвящается моему отцу.