Энки и люди...

Энки шептались о происшедшем, обычно они молчали, но в этот вечер по лесу разносился удивленный, неторопливый разговор. Поросшие мхом стволы чуть наклонялись от ветра, а ветки, всегда нетерпеливые в своем желании обнимать пространство, застыли в удивлении.
- Ты видел ее? – тихо шелестел старой листвой Свивелвуд, то и дело встряхивая кроной, - в нашем славном королевстве она первая красавица, дочь герцога Иглвудского, принца благородной крови, что была пролита за каждый кусочек Россиландии. Род девушки ни разу не запятнал себя трусостью. На их старинном гербе, изображающем льва с мечом, горящим от доблести, написано: «Всяк остается верен только тогда, когда претерпевает до последнего и горечь поражения и сладость побед своей родины, не ища в такие минуты ни облегчения, ни большей славы».
- Она пела или плакала? – шелестел в ответ Синглсторм.
- И то и другое, друг.
- И о чем же она пела?
- О том, о чем плакала, ведь люди всегда поют только такие песни… Странные, непонятные существа. Она держала в руках старинную гитару, чьи струны хранили память первого менестреля герцога Иглвудского. Ты помнишь его? Он любил приходить под наши кроны, садился на траву и пел:
«Ветер великих побед,
Как и великое море,
Полон неистовством бед,
Полон надеждой и горем».
- Как долго она пела?
- Почти столько же, сколько и жила. Она полюбила последнего менестреля герцога и ждала его здесь, - зашептал Сиглстрем.
- Как, разве отец разрешал ей гулять по лесу?
- Она убегала сюда тайком, милая принцесса. А ты знаешь, она часто разговаривала со мной…
- О чем же?
- О человеческой печали. Им так тяжело жить. Они мечтают летать, ты веришь?
«Летаать, Летаать, Летаать!» - зашелестели вокруг деревья.
- А как это – летать? – спросил Энк по имени Дриминдрам, росший чуть поодаль, его крона оказалась особо скрипучей и суховатой.
- Летать – это как падать, когда твои корни ослабли, но только не вниз, к земле, а наверх.
- Она дождалась его?
- Как все влюбленные принцессы, она знала, что любима поэтом, и дождалась его…
- А что же поэт? – кинул листвой Синглстрем.
- Поэт нашел свою музу и стал воином.
- Разве такая честь может быть дарована поэту?
- Только поэт способен бросаться в волны сотен океанов в поиске единственной любимой! Разве это не доказательство мужества? – пробурчал Дриминдрам.
- Так что же, они будут счастливы? – прошептал Синглстрем.
- Как и все влюбленные, обретшие сладость поцелуя и почувствовавшие теплоту прикосновений, они, безусловно, счастливы, - философствовал Свивелвуд.
- А как люди?
- А что люди, они полны желаний, как мы - шелестом листьев.
Энки замолчали, как любили молчать долгими вечерами, лишь поигрывая ветками с тенями, что падали на землю от крон.
- Дааа, - вздохнул Дриминдрам, - я помню их поцелуй, первый поцелуй, это случилось рядом с моей самой нижней веткой, я тогда даже улыбнулся, согретый радостью… Вы знаете, что тепло человеческих сердец может согревать замерзшие ветви?
- О да, я сам нередко грелся рядом с ее улыбкой, - ответил Свивелвуд, - а печаль их сердца скатывается росой на землю…
- Странные существа, - шелестел чуть поодаль Свимстрим, - мы так мало о них знаем…Так что же принцесса?
- Герцог Иглвудский снарядил погоню за беглецами, лучшие всадники войска, одетые в тяжелые латы с фамильными гербами, безумно сжимали поводья натруженными войной руками. Они гнались за пешими, но не смогли их догнать, - поделился Свивелвуд.
- А разве такое бывает?
- Да, когда влюбленным помогает сама жизнь. Мы, энки, любили их песни и поцелуи. А ее руки так ласково гладили наши деревянные сухие тела, покрытые мхом столетий. Бывало, что ветер растреплет ее волосы, но она смеется и трогает струны гитары минестреля так, что легкие звуки рождают чувства даже в нашем трухлявом сердце. Ее замок находился к северу от гор Ожидания, самых высоких в королевстве Россиландия, в долине великих сражений, поразивших мир героизмом отважных рыцарей. Говорят, эти горы когда-то подпирали небосвод, а летящие тучи порой не могли их преодолеть, выпадая дождем, но сильные ветра и ливни разрушили вершины с тех времен. Говорили даже, что оттуда приходят сказочники, бродячие музыканты и веселые поэты, которых так любил герцог. Вот оттуда и пришел последний минестрель.
- А почему последний? - спросил Дриминдрам, задрожав листвой от прохлады наступающей ночи.
- Потому что герцог разлюбил с тех пор поэзию, любая песня пробуждает в нем память о потерянной дочери.
- О потерянной? Но ведь она жива… Странные люди, они считают потерянным того, кто обрел любовь, - шелестел Свимстрим.
Деревья опять замолчали. В их кругу было принято думать над тем, что говоришь. Не так часто они обсуждают что-то, обычно погруженные в полудрему и созерцание трав, почти всегда озадаченные их шепотом.
- Говорят, герцог любил почти так же сильно, как его дочь. Вы помните его молодым?
- Он всегда был воином, такова судьба всех мужчин его рода. Его жена была беременна, а он ушел на великую войну с дикими племенами рунков, что пришли с восточных земель, где на три месяца в году листва становится белой, а люди уходят с нажитых мест в поисках тепла, - громко заскрипел кроной Свимстрим.
- А энки, там есть энки?
- Говорят, есть, но они молчат уже тысячу лет. И тысячу лет туда возвращаются рунки после своих жестоких походов. В роду герцога немало героев сложили головы за счастье потомков в боях с этими дикими племенами, - ответил Свимстрим.
- Но постойте, кажется, идет герцог. Он печален и почти полностью поседел.
В сторону энков шел сам герцог Иглвудский, урожденный принц Атлантии и Россиландии, благороднейший муж королевства и любящий отец убежавшей с минестрелем принцессы. Он шел не один, а в сопровождении верного конюшего, любившего лошадей как своих детей. В стране не было ни одного жеребца, чью горячую кровь не укротил и не смирил конюший герцога. Его звали просто – Рой. Многие недолюбливали искусного мастера за колкие слова, которое он, не колеблясь, отпускал недоброжелателям.
- Несчастный я отец, как мог не доглядеть то, что было очевидно для всех! – причитал герцог.
- Не печальтесь, тот, с кем она ушла, благородного рода и пришел к нам из далеких и прекрасных мест.
- Но я хотел ей другой судьбы…
- Судьба переменчива, мой лорд, она преподносит нам горе, а в другой руке держит великое счастье. Так уже было, Вы помните?
- Ах, ты вспомнил мою единственную любовь… Да, видимо эта расплата за тот зарок, что дал я тогда… Моя жена умерла при родах, я не успел ее увидеть, мою дорогую Елизавету. И ребенок родился слабым, я боялся тогда, что девочка не выживет. И дал обещание приютить первого бродягу, что постучится в мой дом, если дочка останется в живых. Первым оказался молодой минестрель по имени Артур… Вот и забрал он у меня мое сокровище…
И грозный герцог Иглвудский заплакал как ребенок, потерявший утешение. Так и шли они по лесу, славный конюший и герцог-воин с лицом в шрамах от мечей врагов и слезами, застывшими в глазах уже уставшего старика. Когда речь смолкла вдали, деревья зашелестели сухой листвой, отвечая порывам легкого ветерка.
- Странные существа - эти люди, но сердца их согревают замерзшие ветки, - заметил Свимстрим.
И деревья замолчали. Стоит заметить, что молчать они могли месяцами и даже годами, погруженные в мысли или сон, играя ветками с тенями, отбрасываемыми другими энками. Иногда они пробуждались от детского крика или девичьей песни, всегда рассказывающей о любви и долгожданной встрече.
Прошло пять лет. Стояло раннее утро, как вдруг в лесу, еще не проснувшимся после долгой ночи, раздался легкий звук, похожий на перебор струн. А потом полилась песня. Энки вздрогнули и открыли глаза.
- Знакомый голос, - прошелестел Синглвуд.
- Ожившие струны, - понеслось со всех сторон.
Песня лилась легко и непринужденно. А рядом задорно смеялся ребенок. Потом из-за поворота показалась повозка, отделанная мехами и украшенная цветами. Она быстро поехала в сторону замка.
- Это она? – спросил Свимстрим.
- Она, и она счастлива и везет внука славному деду.
- А он жив?
- Жив, - ответил Дриминдрам, - только стал совсем седым и прогнал из замка всех музыкантов.
- А ему не грустно? – прошелестел Синглвуд.
- Ему больно от потери прекрасной дочери…
- Но ведь он не потерял ее, - возразил Дриминдрам.
- Но он думает, что потерял.
Энки опять замолчали. Но жизнь вернулась на круги своя. Снова в лес приходила прекраснейшая принцесса, но уже с маленькой девочкой с копной золотых волос. Говорят, с тех пор двери замка герцога Инглвудского открыты всем поэтам и певцам, путешествующим по миру в поисках музы или счастья.
- А разве так бывает? – прошелестел внезапно Синглвуд.
- Бывает, человек – странное существо, он плачет о том, что рядом, а радуется недосягаемому. Его сердце согревает и холодит одновременно, а роса его глаз, которую он называет слезами, падает на траву, сверкая прозрачными искорками надежды.
В сторону леса шел министрель, его руки сжимали гитару, а длинные волосы развивались на ветру. Он присел прямо под кроной большого и старого Энка и запел песню:
«Нет прекрасней любви,
Чем любовь королевы,
Ты меня позови,
Буду рыцарем первым….».
Мелодия лилась легко и спокойно, а Энки спали, убаюканные нежданной историей.
- А люди слышат нас? – однажды спросил Свимстрим.
- Нет, они думают, что мы лишь шелестим листвою, играя с ветром, - ответили старые Энки.
- Как это грустно! - заметил Синглвуд.
- Это не грустно, так было испокон веков, только Энки могут слышать и понимать людей, а люди – любоваться листвою и укрываться под нашей кроной от дождя и палящего солнца.
- Это будет всегда?
- Никто не знает этого, - ответил Свимстрим.
- Не будем грустить о том, чего мы не понимаем, грусть не сделает вещи яснее, а время - быстрее или медленнее, она лишь ляжет тяжелым камнем на сердце, заслонив солнечный свет, согревающий всех без разбора, - шелестел старый Энк в ответ на болтовню молодых юнцов, еще не умудренных опытом молчания.
И лес замолчал. Энки ждали утра и новых песен людей, таких странных и непонятных им, хранителям леса.