Разогнавшийся автобус

Салон второго этажа автобуса международных линий. Неподалёку от меня, через проход, сидит молодая женщина и, глядя на себя в зеркальце, красит губы. Мальчик лет пяти положил на её ноги, обтянутые джинсами, раскрытый рисовальный альбом.
- Мама, посмотри, какой я домик нарисовал.
- Денис, подожди, - отмахнулась женщина.
Теперь она внимательно рассматривает в зеркальце свои глаза. Проходящий мимо неё молодой человек случайно задел рукой её плечо, он пошёл дальше, а она, чуть расширив глаза, оглядела его фигуру и чуть облизнула губы.
- Мама, ну посмотри же! Посмотри на наш домик? Мама, нарисуй рядом с домиком кладбище, где папа похоронен…

Скоро автобус тронется. Место рядом со мной всё ещё пустует. Я откинул своё сиденье и, посмотрев в окно, увидел комок заледенелого снега, медленно скользящий по стеклу вниз. Он держится за поверхность стекла хрупкими кристаллами льда, они тают, лопаются и лёд всё быстрее сползает вниз. И я вдруг подумал, ведь ничто уже не может остановить этот лёд. Никакие уговоры, слёзы, доказательства, мольбы не остановят его. Вот так, наверное, и выглядит неизбежность. Я отвернулся от окна, зная, что дойдя до самого низа стекла, комок белого снега упадёт на грязный асфальт.

В кресле рядом со мной появилась попутчица - девушка лет двадцати. Я из Латвии, она из Литвы, и мы быстро нашли общий язык. Она скинула высокие ботинки со шнуровкой и, натянув на ноги толстые шерстяные носки, с облегчением откинулась на спинку своего кресла.
Если бы я был режиссёр и снимал фильм о «плохой девчонке», сбежавшей из дома, то я выбрал бы её на главную роль. Короткие, рыжие, искусно всклоченные волосы, дерзкие синие глаза, прямой носик усыпанный веснушками. Кожа лица, шеи и рук – белая и такая тонкая, что голубые жилки просвечивают.
Денис с таким чудесным произношением запел «We are the world, we are the children », что англоязычная пара, сидящая перед нами, переглянулась.
- Замолчи, - сказала ему мать, и со щелчком закрыла зеркальце в перламутровой оправе.
- Почему ты не даёшь мне петь? Это моя любимая песня!.. – возмутился мальчик и сердито отвернулся к окну.
По узкому проходу пробираются муж и жена – японцы лет 60-ти. Они торопятся занять свои места. Муж быстро что-то сказал жене по-японски. Денис, обиженно прижавшись носом к окну, тут же повторил фразу, копируя заодно и голос японца.
Моя соседка, как впоследствии выяснилось – Лена, повернулась ко мне с улыбкой.
- Это не ребёнок, а настоящее записывающее устройство, - сказала она.
- Я надеюсь, что ночью «устройство» будет спать, - ответил я.
- Вы думаете, что нам удастся в этих креслах заснуть? Я не первый раз еду. Это будет не сон, а временные потери сознания, - усмехнулась она. – В первые сутки ещё куда ни шло, но на вторую ночь все будут устраивать в креслах такую камасутру! Какие только позы не увидите!

Автобус быстро летит по заледенелой трассе, на поворотах чуть притормаживает, но выйдя на прямую линию дороги, снова устремляется вперёд.. Через час мы останавливаемся на границе. Проверка паспортов. Мы с Леной видим через окно толстого пограничника в чёрной форме. Рукоятка пистолета оттопыривается на правом бедре. На голове чёрная шапочка. Он похаживает между машинами, долго, с недовольной миной, выговаривает что-то каждому водителю, после чего, отпускает его.
- Как мне не нравятся такие типы, - сказала Лена. – Важный и самодовольный! Чего он водителям так долго мозги компостирует? Всё равно же потом все они едут дальше.
- Да, - согласился я. – Интересно было бы послушать, что он им говорит.
- Я сейчас дубляж сделаю, - предложила Лена. – Вот, смотрите, подъехала машина.
Пограничник враскачку, медленно приблизился к машине. Водитель вышел и встал рядом с нашим супер-героем, который резко открыл переднюю дверцу. Из салона машины на асфальт посыпались пластиковые бутылки колы. Пограничник и не думает их поднимать. Мне кажется, что он сейчас наступит на них своими чёрными армейскими ботинками. Не найдя на переднем кресле ожидаемых ящиков с боеприпасами, он недовольно подошёл к задней дверце, распахнул её и недобро посмотрел на трёх небритых мужчин на заднем сиденье. Они сидели с такими улыбками, что казалось, сейчас запоют хором «Ave Maria». Пограничник хмуро обратился к ним:
- Кто-нибудь в морду хочет? – продублировала его Лена.
Все трое мужчин на заднем сиденье отрицательно помотали головами и виновато улыбнулись.
- Нет? А жаль! - продолжила она за него.
Он начал было закрывать дверь, но вдруг снова её резко раскрыл и грозно обратился к ближайшему мужчине.
- Я, кажется, услышал, что ты хочешь?- произнесла Лена.
Но пассажир торопливо помотал отрицательно головой.
- Очень похоже, - сказал я Лене. – Но это единственная такая граница, все остальные мы будем так пролетать, что и не заметим.
- Что-то мне колы захотелось, - сказала Лена. – В Братиславе будет большая остановка. Надо будет купить.

В салоне автобуса включили телевизор и начался американский фильм на русском языке с субтитрами. Я рассеяно смотрел в окно на проносящиеся поля, автозаправки и рекламы на обочинах дорог. Теперь только по языку на рекламах мы будем видеть, по территории какой страны мы едем.
На экране телевизора роскошная, полная блондинка, из тех, у которых «всё впереди», отпила из широкого бокала, облизнула губы, по-кошачьи прищурилась и сказала мужчине, сидевшему напротив неё за столиком ресторана:
- Трахни меня сегодня, мой ризеншнауцер! Трахни!
- Трахни – отозвался Денис, на весь солон автобуса.
Головы пассажиров недоуменно задвигались друг к другу.
- Кетрин, - произнёс мужчина на экране, - мне не нравится, когда ты ведёшь себя так вульгарно.
- Хочу, и буду вульгарной, - капризно топнула ножкой блондинка. – Трахни меня!
- Трахни меня! - отозвался Денис ещё громче, чем в первый раз.
Ропот прошёл по салону автобуса, а экран телевизора мигнул несколько раз, по нему пробежали полосы, и он погас.
- Эта мамаша что – не может его заткнуть? - прошептала Лена. Я ночью удавлю этого ребёнка, если он мне спать не будет давать.
Но тут экран телевизора снова включился и все пассажиры увидели, как роскошная блондинка отпила из широкого бокала, облизнула полные губы, по-кошачьи прищурилась и… сказала мужчине, сидевшему напротив неё за столиком ресторана.… Тут весь салон автобуса грянул от хохота, представляя, что сейчас за этим последует...

Начинает темнеть. Когда мы проезжаем через небольшие городки, стёкла окон озаряются светом мигающей рекламы. А когда едем среди тёмных в сумерках полей, то только звёзды сияют в небе, и светит луна.
Неподалёку, через проход, сидят парень и девушка. Им лет по восемнадцать, они из Венгрии. Всю дорогу они неразлучны. Мне нравится, как парень смотрит на свою девушку – взгляд очень тёплый и ласковый, движения их неторопливы и заботливы. Когда она хочет поспать, он уходит вперёд на другое место, чтобы она могла устроиться на двух креслах. Мне нравится, как он приносит ей попить и, как она даёт ему что-то поесть из своих рук. В салоне автобуса выключили весь свет, посмотрев на часы, я вижу, что уже два часа ночи. Девушка-венгерка сидит у окна, становится прохладно и парень накрыл её пледом. Его рука под пледом гладит её грудь и девушка улыбается. По складкам на пледе видно, что рука его спускается на её живот, ласкает его, и опускается ещё ниже… Девушка закрывает глаза и, чуть прикусив губу, отворачивается к окну, когда он, приподняв плед, залезает под него с головой. Она кладёт ладони на его голову под пледом и прижимает к низу живота…

В салон периодически врываются вспышки жёлтого, красного и голубого света от неоновых щитов вдоль дороги. А потом идут заснеженные поля с редкими огоньками на горизонте. Автобус, прибавив газа, ещё быстрее устремляется вперёд по шоссе.
Мы с Леной включили ночник над головами и перекусываем, попивая колу, которую купили в Братиславе.
- Спать что-то не хочется, - сказала она. – Накимарилась я уже. Почитать что ли.
- Что у тебя за книга? – спросил я Лену, кивнув на толстую книгу в сетке на спинке переднего сиденья.
- «Айвенго».
- Я когда-то давно читал. А знаете, Вальтер Скотт был великий мистификатор. Сейчас не все знают, но свой первый роман – «Уэверли», он написал, как Аноним и на обложках всех последующих романов стояло, что написал это автор романа «Уэверли». Скотт написал половину своего собрания сочинений, уже были написаны «Айвенго» и «Квентин Дорвард», но никто в мире, кроме одного человека, его доверенного друга, который помогал с публикациями, как посредник, не знал, кто автор всех этих книг! Он планировал даже после своей смерти оставить тайну нераскрытой. Но другу Вальтера Скотта удалось переубедить его, и авторство было раскрыто.
- Странные эти гении! – промолвила Лена. - А что у вас за книжка? – спросила Лена меня.
- Да вот, томик Рембо прихватил, но, похоже, зря – за окном интереснее.
- Я не читала Рембо, но слышала про него. Он, кажется, бросил писать в восемнадцать лет и, прожив до тридцати семи лет, не написал больше ни строки.
- Да, - кивнул я. – Мало того, что бросил писать, он уехал в Абиссинию, в какую-то Тмутаракань, где потом заболел и невыносимо мучился. Он жил в этой глуши, несчастный и, как ему казалось, всеми забытый. Это ужасно, но он так и не узнал, что его уже давно издают большими тиражами, слава о нём гремит во Франции и других странах! Не знал, что его ищут, не знают, куда он пропал.
- Почему гении такие странные? – произнесла Лена. – Ведь умные же люди.
- Гениальный человек, это не значит, что это очень умный человек. Гений - человек с особым, неординарным, отличным от всех мышлением. Такие люди редко бывают счастливыми и благополучными, потому что выходят из общей колеи, где более ни менее, безопасно. Они стремятся выйти за рамки привычного, а значит - безопасного. Они – нарушители закона. Вот, и Жорж Санд возмущалась. Как так! Она родилась и ей все указывают, что делать, как жить. Всё уже за неё решили. Решили даже, как ей одеваться! Вот она и бунтовала – ходила в мужской одежде, что ей очень шло.
- Но, почему же Рембо перестал писать стихи?
- Могу сказать только одно – он сам предсказал себе это. И, открыв томик, я прочитал Лене стихотворение Артюра Рембо:

Предчувствие

Глухими тропами, среди густой травы,
Уйду бродить я голубыми вечерами;
Коснется ветер непокрытой головы,
И свежесть чувствовать я буду под ногами.

Мне бесконечная любовь наполнит грудь.
Но буду я молчать и все слова забуду.
Я, как цыган, уйду - все дальше, дальше в путь!
И словно с женщиной, с Природой счастлив буду.

- Мне нравится, - сказала Лена.
- Заметили, как точно он сказал – «и словно с женщиной, с Природой счастлив буду».
- А что в этих словах особого?
- Рембо гениально уловил, что мужчина – очень жёсткая структура. Мужчина очень конкретный, определённый.
- А женщины, разве, не такие же?
- Нет. Они другие. Женщина – воплощение природы и всех её свойств, что и отметил Рембо. В природе нет ничего определённого, окончательного, там всё в движении. Всё переходит из одного состояния в другое. Женщина может принять любую форму, она изменчива и текуча. Одна и та же женщина с разными мужчинами будет разной. Об этом Чехов написал свою «Душечку». Мужчина обнимает женщину, считает, что она принадлежит ему навеки, но обнимает он - солнечный луч, ветер, струю воды... Женщину надо любить, как любим мы летний ветер. Мы же не думаем засунуть его в карман и застегнуть его на молнию. Мы вдыхаем его и счастливы.
- Но хочется же – навсегда!..
- А разве жить мы будем всегда?.. Но ты права... Хочется...

Ночь. Лена спит в кресле рядом со мной. Стало прохладно, и мы накрылись моей дублёнкой. До этого горел слабый ночной свет, но теперь нет и его. Спина затекла от долгого сидения. Может, стюардесса не спит и тогда можно будет чай заказать. Хочется чего-то…
Покачиваясь из стороны в сторону, от движения автобуса, я осторожно пробрался по проходу салона среди спящих пассажиров, в третий раз уже стукнулся головой о выступающий плафон светильника на потолке и спустился по лестнице в салон первого этажа.
Передо мной пустой, тёмный салон автобуса, несущегося по, сверкающей в темноте от света фар, трассе. В одном из кресел спит стюардесса. Поперёк двух разложенных кресел спит второй водитель. А в самой глубине салона - сверкающая россыпью огней приборная панель. Она, словно звёздное небо… И тут я увидел водителя, увидел его спину и крепкие руки, лежащие на руле. Он кажется мне неподвижным, может и он заснул? Но, нет. Приподняв голову, он бросил быстрый взгляд на большие электронный часы над лобовым стеклом, и прибавил газа. Когда появляются огни встречной машины, он выключает дальний свет, чтобы не ослеплять встречного водителя, а потом снова включает дальний свет.
Автобус несётся всё дальше и дальше, и не спит в ночи только один человек, от которого зависит – проснёмся ли мы завтра.

- Что-то мне нехорошо, - сказала Лена, когда я вернулся.
- Что случилось?
- Тошнит. Не пойму, почему. Мне надо скорее в туалет. Меня сейчас вытошнит!
Лена быстро поднялась и, зажав рот рукой, побежала назад по салону автобуса. Вернулась она минут через десять, бледная, с заплаканными глазами.
- Как мне плохо! – прошептала она. – Мне плохо, как Рембо в его Абисинии.
- Что с тобой?
- Виталий, я была сейчас там внизу… мне жить не захотелось!..
- Что случилось? Успокойся, сейчас подумаю… Тебе нужно что-то кислое. Я сбегаю к стюардессе, в холодильнике есть фанта и лимонлайм.
- Представьте, я зашла в этот туалет, меня тошнит, морозит, а там… холодина! Виталий, Там такая холодина, что вода на полу замёрзла, и ноги мои разъезжались, когда автобус покачивался…
Лена беззвучно плакала, закрыв рукой лицо. Я повернулся к ней и, взяв другую её руку, почувствовал, что она липкая.
- Я хотела помыть руки, надавила в ладони мыла, намылила руки, а воды-то и нет… Она замерзла! Я стояла там с намыленными руками… как дура!..
- Успокойся, не плачь!
- Когда я вышла из туалета и закрыла дверь, я вспомнила, что над раковиной было зеркало - сказала она, посмотрев на меня.
- И что?
- Я точно помню, что было зеркало, но я не помню, чтобы себя в нём видела…
- Успокойся, Лена, у меня есть минералка. Пойдём, помоешь руки. Хочешь, я с тобой пойду… И ты убедишься, что в зеркале будет твоё отражение. Как ты дрожишь!.. Пошли. Успокойся!

- Какая Вена красивая! – сказала Лена, глядя в окно, на проносящиеся дома. – Ночь, а всё залито светом! И за окнами так роскошно! У нас целый час будет остановка. Погуляем?
- Давай найдём ночное кафе, будем потом вспоминать, как ночью пили в Вене кофе.
- Виталий, а что же тогда обнимают женщины? – спросила вдруг Лена, и я не сразу понял, о чём она говорит.
- Ну, тебе лучше знать. Что ты чувствовала, когда обнимала кого-нибудь?
- Совсем недавно я обнимала вас, когда мне плохо было…- усмехнулась она. – Хотя, я скорее – опиралась на вас.
- Ну вот, и ответ, - улыбнулся я.
В салоне зажёгся свет и прозвучал голос стюардессы на трёх языках:
- Через несколько минут автобус прибудет на автовокзал Вены. Продолжительность остановки – один час. Просьба не опаздывать. Наш автобус ждать никого не сможет. Мы опаздываем на три часа. Следующая большая остановка будет в Будапеште.

В Вене вышло много пассажиров, и освободился передний ряд кресел перед лобовым стеклом. Мы с Леной давно поджидали этот момент и тут же заняли места впереди. Автобус, прошёл через город, пронёсся по пригороду, залитому светом, как и центр города и, выйдя на трассу, резко увеличил скорость. Мы опаздывали, и чувствовалось, что водитель делает всё, чтобы двигаться быстрее по скользкой дороге.
Мы полулежали в креслах, и перед нами было только огромное выпуклое стекло, а за ним - ночь. Казалось, что мы несёмся в воздухе высоко над дорогой, навстречу горизонтально летящему в нас снегу.
- Кайф!- прошептала Лена, задрав ноги и опёршись ими о стекло. – Всё равно, что косяк курнула!
- Ясно, чего это тебя тошнило.
- Да вы что! – рассмеялась она. - Что я дурра - зомби становиться! Я и не пробовала никогда. Это я образно, как у Рембо.
- Что это тебя на Рембо так заклинило! Книжку тебе, что ли, подарить?
- Нет, - покачала Лена головой. – Не надо. Эту книгу вы любите. Я чувствую. Вы в ней фотографию держите… И несколько уголков на страницах заломлены. Нет, я сама куплю, прочитаю и постараюсь понять, почему он от всех ушёл… От меня вчера, тоже, мой парень ушёл.
Я посмотрел на неё.
- Ищите слёзы? – спросила она, прикусив губу. – Не будет ему моих слёз…
Но тут же глаза её наполнились слезами, они текли по щекам и по шее. Маленькая слезинка крохотной искоркой сверкала на подбородке и никак не хотела упасть.
- Ничего мне не говорите, - прошептала она, закрыв глаза. – Прошу, ничего не говорите! Я должна справиться сама. Говорят, время лечит… стирает всё из памяти. А я ничего не хочу стирать!.. Это моё! Понимаете, это - всё, что у меня осталось!
- Почему ты плачешь! – услышали мы детский голос и увидели Дениса. Он стоял возле Лены и сонно улыбался.
Некоторое время Лена отсутствующим взглядом смотрела на него в упор.
- Я поняла, - сказала она. – Ты робот. Вот, почему ты говоришь разными голосами и не спишь.
- Взь-зь-зь-зь-чк, - именно с таким звуком Денис поднял руку, коснувшись Лены, и сказал механическим голосом. – Привет! Ты кто? Человек?
- Привет! – ответила Лена. – А ты кто?
- Я волшебный робот. Что ты хочешь? Я всё исполню. – произнёс Денис электронным бесполым голосом.
- Я хочу лета. Я хочу моря, хочу счастья, - ответила Лена.
- Я могу сделать море, - сказал Денис своим нормальным голосом. - Могу сделать волны… Вот, такие… Бх-х-х-х-х-х… Так волны бъют в берег. Я на Чёрном море слышал. А потом…Ш-ш-ш-ш-ш-ш… Так вода уходит в море назад по мелким камушкам.
Денис так точно всё воспроизвёл, что мы с Леной улыбнулись.
- Дай я попробую, - сказала Лена. – Ш-ш-ш-ш-ш-ш… Похоже?
- Нет, ты выдыхаешь, а надо вдыхать и зубы соедини. Тогда будет похоже.
- Денис, садись между нами, - позвала его Лена. - Вот, так. Садись поудобнее. Виталий, давайте мы все накроемся вашей дублёнкой. Хватит её нам по длине? О, вам только рукав достался? Ну, ничего, вы же «жёсткая структура», - усмехнулась она. – О! Какая тёплая!
Мы сидели, накрывшись дублёнкой, и смотрели на снег, летящий в нас горизонтально и разбивающийся о ветровое стекло.
- Денис, - прошептала Лена. – А ты можешь показать чаек? Ну, в смысле, как они кричат?
Мальчик посмотрел на неё и задумался.
- Одну чайку я могу, - сказал он. – А много я не пробовал.
- Хорошо, пусть будет одна. Конечно… Зачем нам много?
Денис подумал и несколько раз моргнул.
- Я попробую сделать много чаек, - сказал вдруг он.
- Я знаю, у тебя получится, - обрадовано прижалась к нему Лена. – Сейчас я закрою глаза, а ты изобрази море, волны и чаек. Сделай, чтобы было, как летом.
И в тёмном салоне автобуса вдруг с шумом разбилась о камни морская волна и отступила назад в море, шипя по мелким камушкам. Послышался крик чайки, потом второй, а потом… две чайки закричали одновременно, к ним присоединилась третья… и ещё… ещё кричали чайки.
Лена улыбалась. И улыбались проснувшиеся японцы. А венгерка пыталась присоединиться к Денису, и у неё тоже получился крик чаек. Её парень рассмеялся и поцеловал её в щёку. Широко улыбался огромный болгарин, двумя пальцами забросивший мой тяжёлый чемодан в грузовое отделение, когда мы садились и протянувший мне ночью руку, когда я, увидев, что он собирается спать, сказал ему: «Лека нощ!» Проснулась мама Дениса и, прогоняя сон, провела ладонями по лицу, проверяя всё ли на месте. Все пассажиры проснулись в салоне, и с удивлением слушали «новогоднее лето у моря», которое подарил нам зимней ночью, в разогнавшемся автобусе, маленький мальчик, по имени – Денис.