Художница

В нашей Художественной школе появилась новая ученица - Наташа. Только и слышно было, что она, учась в девятом классе, уже превосходит лучших учеников 11-го, выпускного класса. Но так получалось, что мне ни разу не удавалось её встретить. Наша школа и Академия художеств располагаются в одном старинном здании. Таинственные коридоры, лестницы, ведущие под крышу, где находятся мастерские. Сквозь высокие готические окна на всё падает загадочный свет витражей. Проходящие в этом свете окрашиваются в причудливые цвета и словно распадаются на кусочки яркой мозаики.
Я встретил её в пустом коридоре, она шла мне навстречу. Светло-русые волосы, длинная коса до пояса, за стёклами очков внимательные серые глаза, и на губах лёгкая усмешка. Рубашка на груди расстёгнута до опасного предела, потёртые джинсы в краске. Она прошла мимо, и на меня пахнуло прохладой весенних листьев. Или это ветер влетел через открытое окно, за которым шумели деревья? А ещё я почувствовал запах масляной краски и сигаретного дыма.
Потом мы часто виделись в узких коридорах, переходя из помещения в помещение. И неизменно я замечал чуть насмешливый взгляд, но ни разу не слышал её голоса. Прошло около месяца, и я стал часто встречать Наташу у окна возле нашей мастерской. Я выходил в перерыве в коридор, и каждый раз видел её стоящей у стены с книгой. Меня заинтересовало, что же она так увлечённо читает. Ведь книгу-то она держала в руках перевёрнутой «вверх ногами».
- Интересная книжка? – спросил я её, заглядывая в книгу. – На каком языке написано?
Она подняла на меня глаза, сверкнула тонкая золотая оправа её очков.
- Наконец-то ты догадался! - сказала она, смеясь, и сделала движение, как будто хотела стукнуть меня книгой по лбу.
Мы подружились, стали встречаться и… полюбили друг друга. Тёплая, ранняя весна была в разгаре, в воздухе был разлит аромат клейких липовых листьев. Как хорошо дышится, когда впереди лето, а любимые глаза так близко! Мы уезжали в лес, целовались, рисовали и возвращались в темноте. Шли по асфальтовой дороге, освещённой фонарями, под звёздами, между двумя тёмными стенами лесного парка. Всё только начиналось!


Но пришёл странный день. Я ждал её в парке и, наконец, увидел в самом конце аллеи. Она была очень далеко, но у меня при виде её упало сердце. Походка, взгляд - всё говорило о страшной беде. Я стал допытываться, что случилось. Но она успокаивала меня, говоря, что всё хорошо. Однако лицо её было бледным и несчастным.
- Я хочу подарить тебе блокнот, - сказала она, протягивая мне свёрток.
Я развернул пакет, достал из него красивый небольшой блокнот и, открыв его, прочитал на первой странице:

«Будь счастлив!»

Наконец она успокоилась, посмотрела мне в глаза и, взяв за руку, сказала: «Пошли! Не будем думать ни о чём плохом».

Я был уже студентом Академии художеств, а она продолжала учиться в школе. Мы виделись каждый день после занятий, а летом я приезжал к ней на практику. На целые дни мы уходили в поля, в леса, а возвращались затемно. Но вот пришёл последний день практики, завтра - смотр, а у неё не хватало одной композиции. Было уже темно, мы спускались с покатой вершины холма в низину, залитую, как чаша, туманом. Туман доходил нам до колен, потом до пояса, и вот мы уже шли по грудь в тёплом тумане.
- Давай ляжем и посмотрим, как там, под туманом, - сказала она.
Мы легли на траву, смотрели вверх, и ничего уже не видели наши глаза…
- Ты успеешь? – спросил я её.
- Конечно! Я всё уже придумала. Я могу сделать эту работу с закрытыми глазами.
Она стала рисовать рукой в воздухе, поднимая её всё выше, а рука постепенно таяла в тумане.
Подойдя к школе, мы увидели, что в окнах нет света. Нам сказали, что из-за грозы произошла какая-то авария на линии, и света не будет до утра.
Наташа расположилась неподалёку от школы, на лавке под деревом. Светила луна, она установила этюдник и поставила на него холст. И тут стало совсем темно: луна ушла за тучи.
- Как не повезло! - сказал я ей.
- Я всё вижу.
Некоторое время она стояла неподвижно, но вдруг я заметил, что тело её стало дрожать. Она дрожала всё сильнее и сильнее.
- Что с тобой? – забеспокоился я.
Но она не отвечала, словно не слышала моих слов, а потом начала выдавливать масляную краску не на палитру, а на свою ладонь. Она писала сразу маслом без обычного наброска углём. Работала очень быстро, во тьме только поскрипывали металлические ножки этюдника. На холсте проступали серые во тьме, едва различимые для меня пятна...
А утром я увидел чудесную работу! На её холсте был вечер, туман до колен скрывал парня и девушку, идущих по полю. Рядом призрачная купа деревьев тонула в дымке, а в небе светила тонкая полоска месяца.

Через год она поступала в Академию художеств, но перед этим, как и все, пошла на подготовительные курсы. Это было её первое появление на курсах, я решил подождать её в коридоре. На самом верхнем этаже Академии, под крышей, двери мастерских были всегда открыты, так как окон здесь не было. Я прохаживался среди гипсовых скульптур. Рядом со мной «Дискобол» застыл на века в своей позе, «Венера», навсегда потерявшая свои руки, а «Лаокоон» застыл в вечном напряжении борьбы. В приоткрытую дверь я видел Наташу. Она только начала рисовать портрет, когда появился преподаватель. Это был маститый художник. Он вошёл в мастерскую, окинул всех острым взглядом, прошёл по рядам и, ничего не сказав, вышел из мастерской. Он появился через полчаса, прошёл мимо меня, и я почувствовал, что он выпил. Преподаватель вошёл в мастерскую.
- Начинай всё сначала, - сказал он резко одному из рисовавших. – Ты ещё не нарисовал, а уже штриховкой занялся. Бери новый лист.
- Глаза не на одном уровне, проверь, - сказал он другому.
- Большую голову рисуешь. Лицо не должно быть больше ладони.
Пройдясь по рядам, преподаватель вышел. Через полчаса появился снова. Я заметил, что он ещё «добавил». Войдя в мастерскую, он начал разгром:
- Ты можешь идти домой, - сказал он одной девушке. – Тебе ещё надо многому учиться.
- Начать сначала! – бушевал он, срывая лист со следующего мольберта.
- Нет рефлексов, что ты чернишь. Начинай сначала!
- Неплохо, но проверь пропорции. Губы и подбородок плохо построены.
- Неплохо, но в глазах что-то не так. Присмотрись внимательнее!
Наконец он в первый раз подошёл к Наташе. Он посмотрел на её работу и чуть пошатнулся, ухватившись руками за спинку стула. Некоторое время он смотрел на рисунок, в мастерской наступила тишина, все замерли.
- Иди домой! – сказал он резко. – Ты прекрасно подготовлена к экзаменам! Не теряй здесь время. Как фамилия?
Она вышла из мастерской, по-детски обиженно выпятила нижнюю губу и развела руками. Выгнали!

У неё была особенность - никогда я не слышал от неё критику в адрес чьих-либо работ. Никогда нельзя было понять, что она думает о картинах своих соучеников. Никогда не говорила она и о своих работах, просто делала с лёгкостью изумительную картину и насмешливо улыбалась. И только один раз я услышал от неё слова, которые ни до этого, ни после мне слышать не приходилось.
После первого дня вступительных экзаменов в Академию художеств, вечером мы гуляли по лесу, вдоль моря. Было совсем тихо. Недавно прошёл дождь, с листвы падали редкие капли. Прислонившись спиной к дереву, она медленно расстегивала рубашку у себя на груди и, поцеловав меня, тихо сказала:
- Сегодня я их видела.
- Кого?- не понял я.
- Своих конкурентов на экзамене.
- Ну и как?- спросил я, целуя её глаза.
Она улыбнулась, укусила меня за нос и ответила:
- Я – Эверест, а они все – электроны.
И тут зашумела листва под напором ветра, и на нас ливнем обрушились крупные холодные капли недавнего дождя.

Она сдала экзамены, поступила в Академию. Мы поженились, исполнилась наша мечта... А через год мы развелись. Мы расстались с ней навсегда, она уехала в другой город. В последнюю ночь перед отъездом Наташа вошла в мою комнату. В комнате было темно, только по потолку проносились световые полосы от фар проезжающих машин. Она села на кровать.
- Завтра я очень рано уйду, не провожай меня. Давай простимся сейчас.
И она сделала простую вещь, которую не делала никогда: протянула мне руку для пожатия. И я пожал её руку.
- Я увидела у тебя на столе тот блокнот, - сказала она, вставая, - и написала тебе записку, но сейчас не читай. Прочитай, когда я уеду. Обещаешь? Прощай! – А подойдя к двери, обернулась: - Можно я возьму твою книгу - «Модильяни»?
Пришло утро, светило в окно солнце, и снова была весна. В открытое окно вливался аромат свежей листвы. Я открыл блокнот. С тех пор, как она мне его подарила, я не сделал в нём ни одной записи. Теперь на нескольких листах я увидел её стихотворения, а потом шла записка:

«Нам было хорошо вдвоём, но что-то мы сделали не так, как надо. Я очень хочу, чтобы тебе повезло в следующий раз больше, чем со мной. Должен же хоть кто-то из нас быть счастливым! Моё счастье меня никогда не найдёт, у меня слишком странный характер. Я это понимаю и ни на что не надеюсь.
Милый мой человек, почему мне так плохо!? Теперь у меня нет веры, нет смысла жизни, нет ничего святого. В душе одна сплошная кровавая рана. Но это не из-за тебя. Что-то ломается во мне, и я перерождаюсь.
Ты очень хороший человек, но… мы совсем разные люди и никогда не раскрывали души свои друг другу. Зато сколько счастливых воспоминаний останется с нами, ведь нам было хорошо. Помни, если хочешь, но лучше забудь. Так спокойней будет для тебя.

Спустя несколько лет я снова взял в руки тот блокнот, прочитал текст на первой странице, прочитал её стихи, а потом – прощальную записку. Вся жизнь наша уместилась на нескольких листах пустого блокнота. Я пролистывал чистые листы, пропуская их веером, и вдруг мне показалось, что в самом конце что-то мелькнуло. Я вернулся в конец и на предпоследней странице обнаружил текст. Он был написан её рукой, но не в день нашего прощания. С годами её почерк изменился, стал мельче, а тут я увидел бледно-голубой текст, написанный тем, давним её почерком, и той же ручкой, что и на первой странице. То, что я прочитал, меня потрясло! И это она написала мне в тот день, когда подарила блокнот?! Когда всё только начиналось?! На этом предпоследнем листе было написано:

«Дорогой мой человек!
Прошу тебя, не забывай меня. Даже через много-много лет помни».

И я вспомнил тот день. Вспомнил её, идущую ко мне по аллее парка, совершенно убитую горем. Что же она увидела в тот день? Что за видение из будущего возникло перед ней? Я вспомнил её бледное лицо, вспомнил, как она внимательно наблюдала за тем, как я читаю первую страницу, не подозревая о последней, которая уже написана.
- Спасибо, - сказал я ей тогда, - но что случилось?
Она посмотрела мне в глаза и, взяв за руку, сказала: «Пошли! Не будем думать ни о чём плохом».