Страницы

Не по теме

Врата Рая оказались совсем не такими, какими он их представлял себе всю свою сознательную жизнь. Не было кованных витиеватых узоров из чистого золота, не было стайки облачков с просвечивающим из-за них светом, не было седобородого старца под ними. Да и самих врат попросту не было. То место в котором он оказался более всего напоминало стойку регистрации международного терминала в крупном аэропорту.
Весьма миловидная девушка в униформе приветливо улыбнулась:
– Вы осознаете ситуацию, или Вам требуется разъяснение? – раздался жемчужно-звенящий голосок.
Еще раз оглядевшись по сторонам, старик недоуменно сглотнул, но быстро взял себя в руки, и довольно спокойным, даже несколько умиротворенным тоном ответил:
– Да, в общем, не требуется. – он перевел взгляд на девушку. – Я знаю, что мое земное существование завершилось… Я умер и попал в…
Он замялся, подбирая подходящее слово, поскольку слово "рай" не очень подходило для описания того места, где он в данный момент пребывал.
Он пристально уставился на девушку, ожидая, что та подскажет ему, но она молчала.
– У меня только один вопрос, – так и не найдя нужного слова снова заговорил старик, – Почему… Я всегда полагал, что Райские Врата должны выглядеть… нечто вроде… а тут… так странно – он снова замялся.
– Ах, это… – неожиданно весело рассмеялась девушка. – Ну, тут-то как раз ничего странного. – Внешний вид Прохода должен соответствовать уровню развития вашей цивилизации. Поскольку технологии вашей планеты сильно изменились за последние несколько сот лет, было бы неуместно ставить здесь узорные врата. Большинству жителей вашей планеты современный интерьер Прохода привычней, и…
– Как?!! – совершенно беспардонно прервав объяснение вскрикнул старик.
– Я говорю, – слегка замявшись продолжила девушка, – что такой интерьер…
– Да нет, – снова перебил старик, – вы сказали: "моей планеты"?
– Да… – совершенно опешив произнесла юная красавица. – Ведь Вы с Хэи?.. То есть, на Вашем языке она называется Терра…
– Да, да, я с Земли! Из Божьего Мира! – нервно загомонил старик. – Но почему Вы сказали "вашей планеты"? Разве существуют какие-либо еще миры, кроме единственного Божьего Мира?
– Простите… – коротко произнесла красавица, и обратив лицо куда-то в сторону, тихо шепнула: – Тут, проблема… Помоги, пожалуйста… – и снова взглянув на старика произнесла: – Миров, где живут люди существует великое множество. Насколько я понимаю, Вы являетесь приверженцем какой-то религии, утверждающей единство вашего мира во Вселенной… Тогда Вам будет трудно… – и словно успокаивая добавила: – Сейчас придет мой наставник. Он все Вам объяснит.
– Я… Приверженец?!! – плаксиво загомонил старик. – Да я, между прочим – Глава Римской Католической Церкви!
– Глава… какой церкви, простите? – недопоняла девушка.
Старик присел и болезненно схватил ладонями виски.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! – задыхаясь затараторил он. – Этого не может быть! Неужели я попал в Ад?.. Неужели это Ад?.. А чему же еще это быть, если она даже не знает о Церкви Христовой?.. – Он осел еще ниже, и почти простонал: – Но этого же не может быть! Этого не может быть… Я – Римский Папа, признанный святым еще при жизни…
– Тогда Вам ко мне. – раздался спокойный веселый голос совсем рядом.
Старик оглянулся, и увидел неподалеку молодого парня с темными растрепанными волосами, в простой, небогатой, слегка мятой одежде.
– Римские Папы – это ко мне. – с усмешкой произнес он.
– Кто ты? – машинально спросил папа, и осекся: только теперь до него начало доходить, что и этот парень, и девушка за столиком говорили с ним на итальянском.
– Можешь называть меня Симон… Хотя учитель дал мне прозвище Камень… – и подняв ладонь в приглашающем жесте, предложил: – Давайте пройдем.
– Ты? – проигнорировав предложение пройти, недоверчиво воскликнул Папа. – Ты – Симон, по-прозвищу Петр, ученик Господа нашего?.. Но ты не похож…
– А на кого я должен быть похож? – воскликнул Симон. – На седого деда, которого вы рисуете на иконах?.. Да мне, если хотите знать, всего-то восемнадцать было, когда Учитель меня нашел. И немногим больше двадцати, когда он нас покинул…
– Учитель? – не сбавившим удивления голосом переспросил Папа. – Ты говоришь о Господе нашем?
– Чего? – недопонимающее прищурился Симон. – Каком Господе? Не было у меня никаких господ… Учителя моего звали… Впрочем, по имени его никто не называл, кроме его мамы. Люди прозвали его Назарянин, за… – Симон коротко хихикнул, – за смешной назаретский выговор…
– Ты говоришь об Иисусе? – благоговейно вопросил Папа.
– Иисусом… – слегка посерьезнев проговорил Симон. – Иисусом его называли на своем квадратном языке римляне – коварные захватчики нашей земли и яростные гонители первых последователей Учителя. В языке народа арамеев, среди которого мы тогда жили на Земле, нет не только имени "Иисус", но даже само таковое звукосочетание было непроизносимо для нас…
– Но ведь ты говоришь о нем, о Сыне Божьем – величайшем из человеков? –.
– Из человеков? – удивленно улыбнулся Симон. – Нет. Он не человек. И никогда им не был.
– Он – Сын Божий?.. – как-то совершенно глупо и промямлил Папа
– Он – Высший.


КНИГА ПЕРВАЯ

Ари

– Меня убьют?
– Попытаются…
– За что?
– За то, что ты можешь сказать…
– Что я должен сказать?
– Ничего. Только слушай, смотри и запоминай.
– Что?
– Все: шепот ветра, песни своего народа, мысли своих собратьев… Свою жизнь…
– Для чего?
– Научись молчать. Наблюдай. Существуй.
– Кто ты?
– Слуга Империи…
– Почему я тебя слышу так часто? Твой голос… С самого детства.
– А может быть, меня нет. Может, ты сошел с ума и говоришь сам с собой.
– Разве могу я быть сумасшедшим – я ведь еще так молод?
– Чтобы достичь того, к чему ты так стремишься, ты должен быть сумасшедшим.
– Я? Стремлюсь? Да ни к чему я не стремлюсь!
– Стремишься. Так сильно, что готов пожертвовать ради этого всем. Скоро ты это поймешь.
– Почему я должен тебе верить?
– Ты не должен мне верить. Ты должен лишь верить в…
– Во что?..

"Во что? Во что?! Во что?!!" – крик переполнил пробуждающееся сознание, выливаясь в явь мучительным стоном.
– Ари, милый… – женщина испуганно гладила стонущего во сне мужа по волосам – тише, тише, успокойся.
– А?..– мужчина открыл глаза, ошалело глядя на жену.
– Все хорошо, я здесь… Тебе опять что-то приснилось…
Женщина обняла мужа, и, тихонько убаюкивая, прислонила к обнаженной груди. Заснул он очень быстро, а она еще долго лежала, глядя в потолок, боясь выпустить его из своих объятий.

Ари, по прозвищу Мельник, двадцати пяти лет отроду, проснулся от пения утренних птиц и с наслаждением вдохнул запах покрытой росой травы из открытого окна. Талана – жена его, уже хлопотала по хозяйству.
Поженились они недавно, и была она настоящей красавицей с аппетитными формами и довольно игривым нравом.
Ари тихонько поднялся с кровати, неслышно подошел к супруге сзади и обнял пониже талии, мысли при этом имея весьма шаловливые, но его благоверная оказалась неожиданно холодна и только пробурчала в ответ что-то невразумительное. В его планы это никак не входило.
– В чем дело? Что с тобой?
Талана подняла на мужа полные грусти глаза. Казалось, она вот-вот заплачет. Она напряженно, словно изучающе, вглядывалась в его лицо. Потом отвела взгляд и устало проговорила:
– Ты опять разговаривал на каком-то непонятном языке…


Император

"Реки гнилья, впадая в океаны боли источат зловония столь отвратительные, что даже гнойно-поганые небеса этого страшного мира содрогнутся в ужасе… Стада яростно мечущихся пропащих душ, мечущихся без всякой цели, с одной лишь мыслью – найти и пожрать, взвоют в унисон с безнадежной песней всепоглощающей Смерти… Толпы отвратительной мерзости выйдут на охоту, влекомые одним лишь желанием: найти, схватить, вонзить гнилые осколки зубов в плоть, и вырывая кишки, раздирать, раздирать, раздирать…"
– О Всевышняя, что это… – Свидетель поднял лицо, с ужасом пытаясь понять, из каких неведомых глубин восприятия пришло это страшное видение.
И самое страшное было то, что приходило оно уже не в первый раз…
– Атанос! – мягкий голос Императора вывел его из задумчивости. – Атанос, друг мой… Что с тобой?
– Повелитель… – несколько натужно Выговорил Атанос. – Повелитель, я…
– Что с тобой? – повторил Император? – Твой облик сделался вдруг…
Он несколько замялся, пытаясь подобрать описание для облика Свидетеля, изменившегося в волне страшного видения.
– Ты что-то увидел?
– Я… Нет, мой Император… Ничего… Непонятное что-то…
– Ты не хочешь мне об этом рассказать? – настаивал тот.
– Нет. Я должен сам разобраться…
– Что ж. – Император, похоже, решил не проявлять настойчивость. – Тогда перейдем к делу… Ты что-то собирался сообщить мне?
– Да, мой Император. Я испросил аудиенции, чтобы сообщить тебе, что поведение твоего Наместника в последнее время меня весьма настораживает. Известно ли тебе, что…
– Друг мой, Атанос, – довольно резко, вдруг, перебил его Император, – я вынужден тебе заметить, что в последнее время ты стал слишком часто делать ненужные выводы.
– Но, Повелитель, ты же сам назначил меня на должность Свидетеля. Я полагал, что обязан…
– Нет, не обязан. Я поставил перед тобой задачу – наблюдение за смертными, обитающими в немногочисленных провинциях. С чего ты вообще полез в дела Наместника?
– Его действия показались мне подозрительными, и…
– Ты – Свидетель. – оборвал его Император, – Именно поэтому ты не просто обязан, но, более того, не имеешь права делать выводов из увиденного тобой.
– Прости, мой Повелитель, возможно, ты прав.
– Возможно?
– О, Император, я привык верить тебе, как гласу самой Империи, и я верю. Но, видимо, я еще слишком юн, чтобы не просто поверить – но принять твои слова своим разумом. Я умею зорко смотреть, но не всегда способен достаточно видеть. Я многое изучаю, но не все понимаю…
– О, Великая Империя! Атанос, друг мой, ты же был одним из лучших моих учеников, одной из моих надежд! Неужто слышу я от тебя речь столь неразумную, разве что простого смертного достойную! Для того ли нужен мне ты, чтобы смотреть? Ты – Свидетель. Твоя задача – не смотреть, но видеть. И что ты собрался понимать? Ты один из нас, Высших. Как и все мы ты можешь всегда быть в общении с Разумом Империи. Тебе не нужно понимать. Достаточно лишь видеть, чтобы знать…
Император, кажется, был раздосадован.
В последнее время Атанос почти каждый раз шел на доклад Императору с тяжелым настроением. Его должность давала ему высокие полномочия. И доступ. Доступ туда, куда многим другим, даже некоторым чинам из высшей администрации он был закрыт.
И работая на этой должности он в полной мере познал жажду любопытства и сладкое опьянение он процесса его удовлетворения.
Он узнавал и постигал все больше и больше. И чем больше он постигал, тем больше мыслей начало зарождаться в его сознании. И более всего льстило ему то, что мысли эти – его собственные, не нашептанные ему Всевышним Духом Империи, а родившиеся в недрах его собственного разума. Это новое ощущение самостоятельного размышления настолько его захватило, что в последнее время он вовсе перестал прислушиваться к Гласу Империи, предпочитая самостоятельно анализировать все свои наблюдения, и столь же самостоятельно делать выводы из увиденного.
И вот теперь его Повелитель вдруг запретил ему это. Нечего сказать – весело.
– Мой Император… Наставник. – это обращение несколько неуместно прозвучало средь стен тронного зала, – Что? Что надо сделать, чтобы научиться знать то, что видишь?
Император встал, подошел к огромному окну, за которым раскинулись одни из самых изумительных Ее творений – неправдоподобно прекрасные пейзажи Сээла…
Всевышняя Империя. Бескрайняя, светлая, вечная Империя. Он видел и знал Ее всегда, столько, сколько себя помнил. Он не мог Ее не знать, не любить. Он был Ее частью, а Ее Дух частью его духа.
Юный Свидетель стоял, ожидая ответа на вопрос. Он знал, что ответ этот рано или поздно будет ему дан, но его Учитель и Повелитель застыл в неподвижном молчании.
А учитывая бессмертие Императора и его самого, ответа он мог ждать вечно.
Но он услышал ответ. И еще кое-что…

***

"Куски жидкого огня разлетались, поглощая всех, кто не успел спастись, и обугливающиеся тела в неуловимые мгновения выгорали, скрючиваясь, шипя и разлетаясь хлопьями пепла… Смрадные зевы черных порталов, поглощающие все вокруг, засасывали в себя каких-то отвратительных и безобразных существ… Но для них это был единственный путь к спасению от страшного взрыва…
Взрыва… Она взорвалась… Она – одна из самых красивых Звезд Империи Высших… Вечно молодой и бесконечно любимый всеми Высшими… Вечно прекрасный Армагеддон…"
– Опять это страшное видение… – Наместник поднял лик, омраченный ужасом нахлынувшего видения, и устремил сой взор в глубины Духа Империи…
Там он пытался найти ответы на свои вопросы… Только вот почему-то с некоторых пор Всевышняя перестала отвечать на них…
Приступы уныния посещали Наместника в последнее время все чаще. И самое скверное в этом было не то, что он не мог найти их причины, но в том, что он даже и не пытался этого сделать.
Он находился на этой должности так давно, что уже и не помнил, что было, и кем был он сам до того, как эта должность была назначена ему Императором. Лишь перед самым началом очередного приступа хандры, из бесконечно далекого прошлого просыпались вдруг прекрасные воспоминания, казавшиеся на фоне грядущего приступа еще более прекрасными.
Он снова становился молодым, еще не опытным, порой даже глуповатым учеником… Его учеником. Он уже тогда был зрелым и мудрым. Уже тогда он был Императором.
Почти все жители Империи, все Ее разумные создания, контролируемые Высшими, от самых верховных чинов Создателей, до простых безмозглых смертных, говоря о нем, называли его лишь одним именем – Император. И почти все твердо верили, что Император – не просто бессмертен, но предвечен – никогда не был рожден, ибо существовал вечно.
Наместник был один из тех немногих Высших, которые порой обращались к нему его настоящим именем. Именем, которое с благословения Империи дали ему сами: Маарэнлил – Подобный Всевышней. И так же как и эти немногие Высшие, он абсолютно точно знал, что Император не предвечен. Никто и ничто не предвечно – лишь сама Империя.
Он это знал, но когда, бывало, обращались к нему полушепотом, боязливо оборачиваясь с вопросом: "А как на самом деле?", он отвечал настолько раплывчато или же витиевато, что те, кто поглупее не могли понять ровным счетом ничего, для умных же суть ответа вполне четко сводилась к выводу: "На самом деле – так, как ты веришь…"
Долгий и многотрудный опыт работы правой рукой Императора обогатил Наместника столь высокой мудростью, что дарованный ему титул "Светоносный" стал его именем. Настоящее же его имя употребляли так редко, что и сам он его уже не воспринимал.
Наместник был не просто первым помощником, он был первым учеником Императора, первым, кто помогал ему осваивать Империю, первым, официально назначенным чиновником высшей администрации. Все тяготы и невзгоды строительства и борьбы, все радости и потери пережил он вместе с Императором. Во всей Империи не было, пожалуй, никого ближе друг другу, чем эти двое. Мысль о том, что он первый для Императора во всем всегда была светом радости Светоносного…
Он не мог припомнить наверняка когда, а главное отчего, ему вдруг пришла однажды мысль, что, не смотря на должность Первого Наместника, фактически он все же второй… А учитывая бессмертие Высших – быть ему вторым вечно…
Вот тогда и случился с ним первый приступ уныния.

***

– Прежде чем закрыть заседание, хотелось бы отдельно, пожалуй даже без протокола, вкратце коснуться судьбы новой планеты.
Эта фраза Императора, произнесенная им в тот момент, когда заседание уже было совершенно завершено, заставило присутствующих замереть в приступе напряженного ожидания.
– Мы внимаем, Повелитель – облики присутствующих выражали лишь готовность слушать далее своего Императора, но под этой напускной беспристрастностью скрывалось весьма жадное любопытство.
Шутка ли – впервые Император официально решил поговорить о судьбе Хээла (в том, что Император заговорит сейчас именно об этом мире, никто не сомневался, хотя название произнесено пока не было).
О планете этой давно шли споры. Шутка ли: сама Империя породила новую планету, пригодную для заселения на нее жизни не где-нибудь, а практически рядом с самим Сээлом! А бескрайние плодородные земли, богатые водные ресурсы и изумительный климат ее очень напоминали сам Сээл. Недаром и название новой провинции дали весьма созвучное названию столицы.
Но более всего всех сейчас интересовали перспективы и планы по заселению новой территории. Начало было положено стандартное: уже было проведено массовое расселение флоры и фауны, наиболее соответствующей данной местности, причем происходил этот процесс, на сей раз, под личным контролем Императора (что только добавило дров во все более разгорающийся огонь всеобщего любопытства).
Теперь же пришел черед заселения на Хээл существ разумных – и вот тут мнений было сотни, а домыслов и сплетен и того больше. Все сходились лишь в одном: новая планета будет подконтрольной территорией если не Самого, то уж Наместника точно. Все давно ожидали решения Императора.
И вот он заговорил:

– Я далеко не всегда посвящал вас в свои планы, и многие мои решения в прошлом бывали для вас непонятны. Непонятны: до поры, до времени. То, что я скажу сейчас, вызовет, я уверен, ваше удивление, друзья мои. Но уверяю вас, будущее – далекое будущее, раскроет вам мой план. Вы всегда и во всем верили мне больше чем самим себе – и это то, что ценю я в вас превыше всех ваших деяний, и это то, чем жива и на чем стоит Империя…
Одним словом…
Планета эта, как и звезда, вокруг которой она обращается, сотворена не нами, не мной и даже не под моим руководством. Она – порождение самой Империи, плоть от плоти Ее. И сама Всевышняя Империя имеет собственную Волю о том, как должен развиваться этот мир… Наша Империя, порой, задает нам загадки, ответы на многие из которых мы пока так и не нашли. И не удивительно: Разум Ее в бесконечности своей настолько превосходит разум любого ее чада – смертного, бессмертного и даже Высшего, что…
… Что данную территорию я принял решение сделать закрытой от Сээла и от Империи в целом. Правильней сказать, частично закрытой. Это означает, что мы сможем наблюдать за ней, но не сможем… точнее, не будем иметь возможности для активного вмешательства в развитие. Для установления контакта с нами жителям ее придется прилагать великие, а подчас и невозможные усилия. Поселенцам будет передана информация о существовании Империи и нас, Высших, но информация эта не будет подкреплена какими-либо подтверждениями: никто из них не должен будет знать наверняка, существует ли еще кто-то разумный, кроме них, или нет. Таким образом, им будет предоставлен выбор: верить в существование Империи или нет. Для сделавших свой выбор в пользу положительного решения, соответственно, будет открыта возможность путем напряженной работы над своим духом и разумом выйти, впоследствии на контакт с нами.
Осуществлять процесс контроля над планетой буду лично я. Сам же контроль, еще раз напоминаю, будет сведен к минимуму – пассивное наблюдение. Вмешательство в ход событий с нашей стороны – минимально.
Хээл должен самостоятельно, я особенно подчеркиваю, самостоятельно научиться жить по законам Империи. С нашей стороны, в будущем, возможна передача поселенцам краткой информации о законах Империи – но только в самом крайнем случае, да и то, в несколько завуалированном виде.
Поселить в Хээле я решил людей – смертных. С возможностью последующего переселения их духовных тел в любой из миров, либо нового воплощения в любой из провинций… Возможно, даже, на Сээле – я думаю, вам известно, что эта методика была уже многократно отработана со смертными из других миров. Разница в данном случае будет только в том, что смертные поселенцы Хээла не будут знать заранее и наверняка, что после прекращения функционирования их материальных тел, их основная сущая структура продолжит существование в одном из множества других миров Империи, они смогут лишь верить… или не верить в это…
Предвижу ваш вопрос: "Как будет производиться заселение планеты?" Отвечаю.
Наша Всевышняя Империя явила мне свою Волю и на этот счет. И сказано было, что смертные, коих заселим мы там, не должны быть похожи на тех, которых растим мы в других мирах под своей опекой. Люди Хээла должны быть созданы из самой ткани этой планеты, и в настоящее время проводится упорная работа в этом направлении. А после того, как люди будут созданы и начнут осваивать планету, к ним в качестве наставников будут переправлены двое смертных обоих полов, воспитанных и подготовленных нами специально для этой цели. Мною лично, здесь, на Сээле, будет взращено несколько чад – смертных мужчин и женщин, готовых к переселению. Связь, поначалу, держать они будут лично со мной, да и то лишь по крайней необходимости. Впоследствии они ее потеряют… Правильней сказать, у них будет иллюзия, что они ее потеряли – многие из них, возможно, даже станут полагать, что никакой Империи не существует, а есть лишь они и их земля.
На отдельной части Хээла будет основано небольшое поселение бессмертных – для наблюдения, для контроля над природой и стихиями, а также для передачи некоторых элементарных технологий. Впоследствии планируется возвращение большей их части обратно в миры Империи.
После чего люди Хээла начнут жить автономно и самостоятельно.
У меня все.

Последняя фраза повисла в немом изумлении всех присутствующих.
Всех мучил лишь один вопрос: как? Как планирует Император внушить жителям планеты, что никакой Империи нет, если это невозможно по законам самой же Империи, а уж Империя и дух Ее – эта такая сила, с которой не то что спорить, но даже понять Ее мало кто в силах, и каждый Ее житель не может, не умеет и не имеет права не знать, что он Ее житель.
Немой вопрос витал в стенах тронной залы: "Как, как, как?.."
– Как? – Император внимательно обвел взглядом каждого из присутствующих. – Пусть пока это останется нашей маленькой тайной – моей и Империи. Абсолютно могу вас уверить только в одном: ни один из законов Империи нарушен не будет. Более того, сам Дух Ее привел меня к созданию этой ситуации.
Император, задумчиво вздохнув, уставил бесконечный взгляд в раскрытое окно. Что он видел в такие моменты и какие дали зрел – этого не знал никто. Или почти никто.
– Мы слишком мало уделяли внимания смертным. – Он говорил, как будто самому себе. – Их мало: они рождаются, растут, умирают… А после возрождаются: кто в бесплотных духов, кто в новых бессмертных на просторах нашей Империи. А для чего? Все вы, кто чаще, кто реже, но хоть раз об этом задумывались. Для чего порождает их Империя? Все мы, дети Империи, живем в гармонии и благе. Мы любим, мы творим, мы радуемся своим творениям. Но что, точнее, кого мы мечтаем сотворить больше всего? А главное – как?
…Возможно Смертные – ключ к разгадке этой тайны. Я размышлял об этом давно и долго. И вот Дух Империи приоткрыл мне завесу этой тайны. Пройдет время, приоткроется она и вам.
Перед тем как покинуть зал, Император обвел еще раз всех присутствующих взглядом, задержав его особенно долго, почему-то, на Наместнике. Всем, кто за ним наблюдал, показалось, почему-то, что взгляд его в этот момент стал очень грустным.

Радуга оттенков настроений пробежала по лицам слушавших. Император вновь затронул самый больной вопрос. И вопрос этот не давал покоя Высшим с времен незапамятных.
Да, они – даже не обычные бессмертные, они – Высшие. Они – дети самой Империи, сотворены ее Силой и вскормлены ее Духом. Сила наделила их способностью творить, а Дух – любить. И они творили. Творили изо всех своих сил и любили свои творения, друг друга, и более всего Империю их породившую. Так продолжалось бесконечно долго. Пока однажды кому-то не пришла мысль сотворить себе подобного. Тут-то и выяснилось, что этого они сотворить не могут
И тогда молодой Император заговорил с Духом Империи. И дух произнес Слово. И был создан новый народ – бессмертные. Народ этот очень быстро расселился на нескольких сотнях тысяч пустующих миров Империи, и очень крепко подружился со своими старшими братьями – Высшими.
Но к сожалению, скоро выяснилось, что бессмертные не могли добиться таких высот познания, как Высшие и не обладали даром творения. Им трудно было проникнуться Духом Империи настолько, как это удавалось Высшим, трудно было достичь созерцания Ее величия, и уж совсем невозможно было проникать разумом в Ее Разум и Дух. Все высокие знания оказались для бессмертных почти безнадежно закрыты.
Зато у них очень хорошо начало продвигаться развитие материальных технологий. С помощью Высших братьев они очень быстро подняли свои технологии от уровня каменных ножей до межпространственных кораблей. Выйдя за рамки трехмерного плотского мира, они с наслаждением стали оперировать четырех, – а затем и – пятимерными пространствами, но очень скоро всем стало ясно, что это – их предел. Больше они уже вряд ли чего достигнут.
Как и все разумные дети Империи, они были поделены на два подвида: Дети Силы и Дети Духа – мужчины и женщины, как они сами себя называли. Казалось, что они совсем разные, но, в то же время, очень похожи. И иногда между двумя вспыхивала любовь, намного превосходящая любовь к другим своим собратьям и по силе своей сравнимая, почти что, лишь с любовью к самой Империи. И любовь эта соединяла двух Бессмертных, и становились эти двое как одно целое. И тогда порождали они себе подобных – маленьких бессмертных чад.
Это было настоящее чудо – порождение живого существа, способного овладеть разумом! До этих пор лишь сама Империя была способна на такое…
И очень скоро бессмертные стали для Высших самым любимым творением Империи. Многие тогда ушли в земли бессмертных, поселились среди них: некоторые приняли их облик, другие же, напротив, стали незримыми для бессмертных бесплотными духами – и это стало для них самой высокой радостью из всех деяний во благо Империи. Высшие любовались простым и странно непонятным (на их высший взгляд) укладом жизни бессмертных. Наблюдали каждое новое рождение бессмертного младенца с таким восторгом, будто это сами они сейчас рождались и постигали таинство своего собственного рождения. Высшие помогали растить бессмертных детей и щедро делились с ними своими знаниями. И многие знания бессмертные переняли, и многое постигли. Но стать Высшими им было не дано…
А затем появились смертные. Откуда они взялись и как попали на отдаленные незаселенные земли Империи, так никто и не понял. Все только вдруг услышали однажды негромкое Слово. Высшие, для которых общение с Разумом Империи было делом столь же обыденным, как разговор с себе подобными, были слегка удивлены. И не самим Словом, а тем как Оно было произнесено. Оно звучало как Песня рождения новой звезды, только в тысячи раз тише, в десятки раз короче, и усилено тысячекратным эхом. Да еще, многим показалось, что в этой Песне где-то (никто не понял, где именно) есть какая-то фальшивая тема. И это было очень странно: Разум Империи – сама гармония, не мог допустить фальши в звучании. И только немного позже, на заседании большого совета, всем стало окончательно ясно: никакой фальши не было, просто Дух Империи исполнил совершенно новую композицию, которой до этого Никто из Высших, включая самого Императора, никогда не слышал, а Гармония новой Песни была настолько сложна, что даже Высшие не сразу ее осознали.
Все только поняли одно: новая Песня – есть новое, впервые произнесенное Слово. И вскоре все узрели рождение Смертных…

***

"Да… Тогда мы узрели рождение смертных!" – эта мысль, как и само воспоминание об этом Сотворении всегда навевала на Светоносного тоску. А теперь еще и Император подлил масла в огонь его недовольства.
Мыслимо ли?! Он, Светоносный Наместник, правая рука Повелителя… Так, мало того, что тот не спросил его мнения на совете, но он даже и не посвятил его заранее в свои планы!
А дело-то затевалось не шуточное. Светоносный давно уже (и, как он полагал, втайне от Императора) содержал собственный разведывательно-аналитический аппарат. Все сотрудники проходили его личный отбор по одному ему известным критериям. И каждый при поступлении на должность лично ему давал присягу на верность, одним из пунктов которой было обещание хранить в секрете род своих занятий и без позволения Светоносного не открывать этого никому, даже Императору ("Особенно Императору!" – хотел тогда добавить он фразу в эту клятву, но побоялся, решив, что в случае чего, это может быть расценено как прямой вызов Повелителю).
Но хранить что-либо в секрете было легче сказать, чем сделать. Высшие не просто пребывали в постоянном общении с Разумом Империи посредством Ее Духа, но разум каждого из них был частью Ее Разума, и дух каждого был частью Ее Духа – и поэтому Империя давала Высшим свою Силу. Силу безграничную, неисчерпаемую. Вот только пользоваться Силой не все умели одинаково – кто-то умело, кто-то (из молодых) не очень. Но в любом случае, узнать, что Наместником создана и функционирует некая тайная организация, рано или поздно узнать сумели бы многие.
И тогда Светоносный впервые пошел на хитрость: вокруг организации он создал весьма хитроумный и невероятно искусный морок. На канал связи с Разумом Империи подкидывалась весьма правдоподобная дезинформация. Его агенты работали с ним каждый по отдельности и многие даже не подозревали о существовании других таких же. Даже если бы кто-то заинтересовался, то все равно бы ничего не понял, решил бы, что Первый просто выполняет свои повседневные обязанности. Морок получился столь правдоподобным, что даже сам Светоносный порой начинал верить, что ничем недозволенным он не занимается.
И вот, кажется, его детище начало приносить первые ощутимые результаты. Только что ему был представлен доклад его аналитического центра, составленный по результатам агентурных сведений. И доклад этот весьма его не радовал…
Он снова и снова прокручивал в мыслях суть только что ему изложенного, порой досадливо морщась.
Что ж, основная тема ему ясна – она стала ясна еще на утреннем совете, жаль, что доклад не подоспел раньше, чем совет начался. Значит, Император нашел решение вечного вопроса. Над этим бились давно лучшие умы Империи: исследований велось сотни, если не тысячи. И вдруг Император заявляет, что решение есть. И это решение, смешно сказать: смертные!..
Светоносный отказывался в это верить: этого попросту не могло быть – Император не мог сойти с ума. Ведь сколько бессчетных промежутков вечности пытались некоторые Высшие поднять разум бессмертных (хотя бы некоторых из них, хоть одного!) до своего уровня, передать им свои навыки, открыть знания Империи, но все оказывалось тщетно. По сравнению с Высшими, бессмертные оставались глуповатыми, наивными детьми, лишь единицам из них удавалось достичь слабого-слабого подобия Высших.
О смертных и вовсе никто не задумывался. Поначалу вообще все сочли, что смертные – это всего лишь животные, телесной оболочкой несколько напоминающие бессмертных и даже, весьма отдаленно, самих Высших (если, разумеется, говорить о Высших в их обычном воплощении). Многие были уверены, что ни разума, ни духа у них нет, и Империя сотворила их, скорее всего для забавы. Про них забыли бы сразу же после их сотворения, если бы не…
Если бы не это новое Слово. Если бы не необыкновенная мелодия Песни этого Сотворения. Об Этом стали размышлять, Это стали анализировать…
"Да… Анализировать", – раздраженность Светоносного, кажется, начала перерастать в очередной приступ уныния: "Вот Он и доанализировался до помутнения рассудка… О, Империя, прости, как я смею…"
Но мысль эта, как ни гнал ее Наместник, все упорней пускала корни в его разуме – Император лишился рассудка.
Теперь Светоносный совершенно точно вычислил планы Императора:
Империя породила новую планету – небольшой мирок под не очень яркой звездой, на краю галактики в самом центре одного из соседних с Сээлом пространств, с замечательным климатом и чудной природой. Светоносный хотел, было, просить этот мир под свой контроль, но Император тогда, почему-то, довольно поспешно прервал разговор.
Еще когда Хээл только создавался, Наместник выдвинул на рассмотрение довольно смелые и прогрессивные, на его взгляд, планы по его развитию. Он начал их вынашивать в тот самый момент, как только услышал Песнь Сотворения, и решил, что ему ясен замысел Империи. Он увидел чем именно должна стать новая провинция. Он работал не переставая над проектом заселения и развития и был уверен, что его дружно одобрят и воплотят. Он знал, как превратить этот маленький мирок в воплощение самого прекрасного, что только может где-либо существовать. И со временем провинция эта должна была стать не просто одной из ярчайших земель Империи, она должна была стать второй Ее столицей! Обязана ею стать – ведь он самолично слышал Песнь… И хоть передать услышанное не был в состоянии никто, но понять то, что самой Империей этой планете предназначена участь совершенно особенная – это было ясно каждому…
"Сквозь вечность и ужас пройдя воплотится Империи Сила новой столицей…" – пытался переложить Наместник Слово Империи на свое восприятие…
Он не придал особого значения тому, о каком "ужасе" идет речь, ибо само значение этого слова было ему тогда еще мало понятно, поскольку лишь Свет и Любовь были всегда основой его существования. Он решил, что просто не совсем хорошо уловил данное звучание, да и не хотелось особо в это углубляться, поскольку ясно было одно: однажды этот мир станет подобным его миру. Недаром же так созвучны их Имена Сээл – Хээл. Он же собирался приложить все силы, чтобы этот миг настал как можно скорее.
И вдруг он узнает, что мир станет закрытым, связь с его обитателями непонятно какая, а обитатели, вообще – смертные! И именно из смертных намеревался Император воспитывать не кого-нибудь, не просто забавных разумных зверушек, а Высших…
Когда Император вежливо отклонил его планы, Светоносный был сильно удивлен, начал упорно отстаивать свою точку зрения, приводил, казалось бы, непререкаемые доводы, но все было тщетно – Повелитель был на редкость непреклонен. При этом Он даже не приводил никаких контраргументов: "Нет – и все, почему – поймете позже". Тогда он понял, что у Императора есть свой, еще лучший план, в который Он по какой-то причине не хочет никого посвящать. Но любопытство взяло верх, а силы, которые он собирался потратить на развитие Хээла били через край… Вот он их и потратил на развитие. Создал и развил свою замечательную организацию.
И вот организация докладывает… И раскрыв, наконец, планы Императора, Светоносный долго не мог прийти в себя. Было ясно одно из двух: либо это просто плевок в его сторону, либо Повелитель выжил из ума. Наместник даже не знал, какой вариант правдоподобней: "Он выжил из ума, а потом решил надо мной поглумиться… нет, он сначала решил надо мной поглумиться, и из-за этого сошел с ума…"
Уныние накатывало неотвратимо, и мысли становились все мрачнее и мрачнее. Когда приступ достиг апогея, родилась, наконец, светлая… Нет, не светлая. Нисколько не светлая – это была его первая, по-настоящему темная мысль: "Я не дам этому свершиться! Старик выжил из ума, и кто-то более грамотный должен занять его место. Если Он считает, что видит намерения Империи лучше всех, то это – просто его безумный бред. Я давно уже подозревал, что я лучше Него способен проникать в Мысли Империи – пора это доказать! Я перекрою́ этот мирок по своему разумению, а если понадобится – разрушу и создам заново!.. А смертных… Я уничтожу… Всех!!!"
И тогда Империя содрогнулась…


Свидетель

Ари Мельник не находил себе места. Жизнь его давно превратилась в бесконечную спираль нудных повседневных дел. Каждое утро он просыпался, чтобы погрузиться в постылую рутину: собирал инструмент, надевал робу, шел к очередному клиенту и равнодушно погружался в очередной ремонт снова, и снова, и снова… День за днем…
Надо заметить, что прозвище "Мельник" было дано ему вовсе не потому, что он владел мельницей или работал мукомолом. Мельницы никакой у него не было, да и другого имущества не богато – всю жизнь он, сначала с родителями, затем с молодой женой, перебивался с хлеба на воду, а бывало, и голодал.
Мыкался он в юности по жизни из края в край, перепробовал кучу ремесел, потом начал часто прикладываться к хмельной чарке – и все дальше – больше: оборванцы-собутыльники, гулящие девки…
Так и окончил бы молодую жизнь в помойной яме, если бы не эта необычная женщина, ставшая его женой – она вырвала его из этого липкого болота. Он бросил паскудные компании, разгульную жизнь, начал работать. Еще в детстве все заметили, что руки у Ари приставлены к месту – все, за что бы он ни брался, ему удавалось, любой инструмент охотно ему подчинялся, а уж чтобы что-то смастерить – тут равных ему не было.
Как-то подвернулся случай: у соседа-помещика мельница водяная встала. А мельница-то хитрая была – там и мукомольня с жерновами, и кузня с молотом механическим тяжеленным, и меха, что сами огонь раздували, и насос, который воду из этой же реки в фонтан подавал. Мельницу ту инженеры чужеземные ставили, как она сломалась, наши умельцы только руками развели: не можем, мол, боимся: возьмемся, того и гляди до конца доломаем…
А Ари молодой был, глупый, страху не имел еще – вот и взялся: "Могу! Сделаю!". Его тогда на смех подняли, ухахатывались матерые мастера: "Куда лезешь, рыло неотесанное, тут инженеры с самой Бларфьялии работали, нешто ты пацан сопливый сможешь такую работу понять – иди отсюда, за мамкину сиську спрячься, малец!"
Так нет же, уперся – попер, как голодный на еду! Осмыслил конструкцию иноземную, разобрался что к чему, и что же – заработало! Помещик тогда его деньгами осыпал: по иноземным-то меркам – подачка на бедность, Бларфьяльцы за такое не то что работать, с места бы вставать не стали, а по местным меркам – целое богатство. А с наградой и прозвище новое "Мельник" пришло, да и приклеилось по жизни.
Тут, конечно, бывшие дружки-собутыльники понабежали: давай, дескать, дружить: загулять бы надо – от души и до полной радости!
Да Ари не дурак оказался: дружков послал куда подальше, а на деньги эти съездил в Бларфьялию, выучился там механике, да и язык тамошний освоил. Вернулся домой знатным мастером. Стал не просто механизмы всякие чинить, а еще и фонтаны с механическими насосами сам начал собирать всем, у кого желание и деньги водились. Тут и ему достаток пошел, имуществом обзаводиться стал, да жену-красавицу как куколку наряжать.
Жить бы да радоваться. А не получалось – не радовал его достаток. Ни достаток, ни работа, ни осознание того, что мастер он редкостный. Да и самые обычные жизненные радости, что так важны любому мужику, интересовали его все меньше и меньше: веселые посиделки с выпивкой стали казаться дурацким занятием, на женщин он заглядываться почти перестал – пышные формы не радовали взгляд.
Что-то непонятное случилось с его душой – стала она словно дерево без листвы: вроде живая, существует, а жизнь ничем не проявляет, словно спит. Как дерево листву теряет, так потеряла душа Ари все чувства: он разучился не только радоваться, любить и чувствовать себя счастливым, но и ненавидеть, грустить и злиться тоже забыл как.
Жить так было невыносимо, но поделать ничего не мог он, ибо однажды, еще в юности, непонятно с чего, приоткрылась, вдруг, ему совсем немного завеса великого знания. И услышал он отзвук великого Слова. Тихий-тихий, как отдаленное эхо с другого берега. Но Слово оказалось столь велико, что даже отзвук его оглушил, и чуть было не лишил рассудка.
А самое скверное было то, что то, что он увидел и услышал, ох как было не похоже на то, чему учила церковь… И тогда стало страшно – ведь он почитал церковь всю свою жизнь, а она учила, что тот, кто не будет верить лишь в то, что положено ею, церковью, тот после смерти попадет в Ард, и в жизни загробной станет мучаться в страшном Запределье. Ари с детства помнил страшную историю про грешника, который жарится на ардской сковородке, навроде пескаря: и подпрыгивает, и шипит, и вертится… Жуть.
Почти каждую ночь перед сном он ворочался, мысли мучили его: он не мог решить, что же есть правда – учения ли церкви, или то, что ему открылось. Каждую ночь он обещал себе, что завтра же пойдет в храм и обязательно поговорит со служителем. Но начинался новый день, и новые дела захватывали его липкой паутиной, и избавиться от них казалось невозможным.

***
Изнутри храм оказался еще краше: золото, самоцветы, благовония. Все стены и потолки изукрашены сценами из жизни возвысившихся. А под самым потолком трогательная картина: властного вида красавица в короне, и на руках у нее хорошенькая маленькая девочка, а над ними – чудная белая птица, с крыльев которой изливался волшебный свет. Возле главной стены высокая бронзовая статуя: юная девушка, пригвожденная копьем, пробившим грудь, к стене. Несколько неуместно выглядела, правда, лампада, висящая на конце копья.
Служитель в простой, не парадной одежде, стоя на невысокой табуреточке, с усердием и благоговением заливал в лампаду масло.
Какой-то юноша ходил внутри храма, внимательно рассматривая все вокруг. Увидел служителя, отвлекся от наблюдений, подошел к нему.
– Наставник, не уделишь ли ты время скромному сыну церкви? Я хочу… – молодой человек замялся.
– Ты хочешь исповедаться? – лицо служителя приобрело оттенок умиления: радостно, что верные чада церкви думают о душе не только когда стоят на положенном молении в храме.
– Исповедаться? Да, хочу, но позже. Сейчас я бы хотел поговорить.
– Поговорить? – брови служителя удивленно поднялись – о чем же?
– О Высшей.
– Как зовут тебя, юноша?
– Ари, наставник. Люди зовут меня Мельником.
– А, так это ты тот самый мастер, про которого все говорят… Я представлял тебя старше. – служитель, казалось, пытается перевести разговор на другую тему. Он несколько замялся, но продолжил. – Радостно видеть, что молодежь верит в Высшую и тянется к Ней. Так что же ты хочешь знать?
– Наставник, меня с детства учили: верь в Высшую, будь хорошим, не делай зла. Я старался. Но… – Ари смущенно теребил пуговицу жилетки – я всегда хотел понять – что есть Высшая? Чему… Кому мы поклоняемся? Бабушка говорила, что Высшая – это мудрая женщина, которая живет на Небе и все про всех знает. А вот теперь люди умеют летать и…
Служитель улыбался.
– Да, технический прогресс и наука открывают наши глаза все шире. Теперь уже никто не заявляет, что Хээл лежит на голове великана, а небо сделано из хрусталя. Хотя я застал еще время, когда мотоколяски и самолеты пытались объявить ересью…
Однако же, ты ищешь знаний – это похвально. Что есть Высшая, ты спросил? Высшая – есть Сила все породившая и сотворившая, бесконечная и безначальная. Она есть мать всему сущему, всему начало и конец. Она – троеначальна, и едина в своем троеначалии… Понимаешь ли ты меня, чадо?
– Да, наставник. Пока понимаю.
– Если что-то не ясно, перебивай меня, задавай вопросы. – служитель продолжал, – Высшая – троеначальна, поскольку имеет в своей основе три начала: Высшая мать по имени Империя, – он указал на изображение женщины с дочкой на руках, – Высшая дочь Ее Савара, спасительница рода человеческого, к людям с небес сошедшая и во искупление наших грехов убиенная, и Высший Дух, объединяющий их и являющийся частью всего сущего.
– Наставник, как это: три человека – одна Высшая?
– Сказать "три человека" было бы не верно. Империя и Дух – не есть человеки, они бесплотны и обитают в мирах высших. Однажды Империя увидела, что люди живут неправильно, и через то очень страдают – при жизни предаются грехам, и попадают из-за того после жизни в Ард, где претерпевают мучения. Тогда Она отдала свою единственную горячо любимую дочь Савару нашему миру – новорожденную передала ее смертным родителям, а посланец Глаэр, принесший им младенца, объявил, что девочка эта – чадо Высшей и должна спасти род человеческий.
– Дальше я знаю, я читал Страницы… Точнее – Светосказы.
– Светосказы? Это хорошо. Но Страницы до́лжно читать целиком, с вниманием и молитвой. А что еще из Страниц ты читал?
– Почти все. Но видимо, я глуп – оно не оставило в моей душе такого следа, как Светосказы. Ветхие Страницы не читал – все как-то дела. – Ари казался смущенным.
– Ну что ж, что Светосказы охотно читал – за то хвалю. Ветхие Страницы: почитай – познавательно, хоть для наследующих савариан они законом и не являются, наш закон – Новые Страницы. Что все не совсем понял – так то не глупость твоя, просто мало усердия. Читай высшие тексты с молитвой в душе – и приятие их само придет. Все не так просто, чадо, очень не просто. Имей терпение и веру.
– Веру, наставник?
– Веру. – твердо кивнул служитель. – Вера – основа учения саварианского, ибо главная из всех заповедей: "Нет других высших, кроме Всевышней, Верь только в одну Высшую и Ей одной поклоняйся…" Ибо, помни сын мой, только верующим открыта дорога в Сээл. Неверующие же попадут в мрачный Ард, где будут вечно томиться в запределье.
– А если я не могу верить?..
– Разве ты не веришь в Высшую?
– А разве не веришь ты, наставник, что живешь на свете, дышишь воздухом? Веришь ты в то, что днем светит Шахар, а ночью звезды?.. Какой смысл в это верить, если это очевидно. Как я могу верить во Всевышнюю, если я вижу Ее повсюду, чувствую Ее… Я не могу верить, ибо я знаю.
– Чадо! – несколько испуганно воскликнул служитель. – Знать – удел Высшей и Ее вестников, наша же задача – верить. То, что ты говоришь – гордыня, страшный грех! Именно он погубил Шунгала.
– Шунгала?
– Он был когда-то главным помощником самой Высшей, самым любимым Ее служителем. Он был самым светлым и прекрасным, и имя ему было – Светоносный. Но гордыня одолела его, он решил, что он мудрее и светлее всех, и что он должен быть Высшим. И однажды он увидел, что трон Высшей пуст – она отлучилась куда-то. Тогда он воссел на нем и сказал: "Теперь я Высший, а Она пусть убирается!". Но Она вернулась и низвергла его. Тогда душа Врага породила злобу, а злоба породила многие грехи. Грехами этими соблазнил он многих чад и слуг Высшей, и восстановил их против Нее, и начал войну. Но силы высшие одолели его армию и низвергли их в Запределье. Ему же Высшая сказала: "Отринь зло и тьму, и я прощу тебя". Он же в гордыне своей ответил дерзко: "Лучше в Запределье я стану властелином, чем в царстве твоем твоим слугой…"
Служитель сглотнул так напряженно, словно эта история произошла с ним самим.
– Вот такая страшная история, сын мой. – поучительно закончил он. – А началось все с гордыни. Так что бойся гордыни, чадо мое.
– А если на самом деле все не так, как пишут в книгах? – несколько опасливо глядя на служителя проговорил Ари после короткой паузы. – А если Высшая – это вовсе не то, что мы думаем? И Империя как раз и есть та Сила – Всевышняя и Изначальная, и всех нас и все сущее породившая, а вовсе не бесплотная женщина? И троеначалие ее – миф, придуманный людьми, ибо нельзя говорить о троеначалии Начала всех Начал… А Шунгала, про которого ты рассказывал, на самом деле имя было Шахар, как наше светило… Хотя все его действительно называли Светоносным. И во зло он пал не из-за гордыни, а потому что хотел как лучше…
– Чадо, чадо!!! Да как ты смеешь!!! То, что ты говоришь – ересь! Ты что, читал книги прогрессивистов? Если так, то знай, что истинно лишь Наследование, и лишь наследующие савариане спасутся. Все же остальные конфессии – суть ересь, испорченное врагом саварианство, и ни прогрессивисты, ни откровенцы правоверными саварианами не являются и не получат жизнь вечную!
– Наставник, никаких книг я не читал. Честно, совсем никаких… – Ари понял, что наговорил, похоже, лишнего. – Я только знаю одно – писались эти книги людьми, и переводились тоже людьми, и за тысячи лет их смысл мог тáк измениться... И что они пытались сказать тогда – откуда нам знать, было ли это откровением Высшей или они просто собственные мысли записывали?
Служитель, казалось, вот-вот закипит. Он видывал еретиков, но еще не попадалось ему такого гада, столь настойчиво пытающегося пробить дыры в Наследном учении. То ли действительно заблудший, то ли засланный прогрессевист… "Ладно, сейчас выясним," – служитель попытался взять себя в руки: "если заблудший – поможем, наставим…"
– Книги о вере Саварианской писались людьми возвысившимися, и признаны священными.
Ари раскрыл, было, рот, чтобы заявить: "А кто решил, что эти люди были возвысившимися? Другие такие же люди? И кто признал позже эти тексты священными? Еще другие люди? А ведь в Светосказах ни слова не упоминается о том, чтобы сама спасительница Савара хоть что-то говорила про то, что какие-то древние тексты должны быть признаны священными…" – но решил, что пришло время остановиться, иначе служитель выгонит его из храма.
– …прости, наставник. Видимо, я глуп и много не понимаю. – Ари потупил взгляд, – ты позволишь мне прийти к тебе еще?
– Что ж, чадо, я рад, что ты осознаешь свою неправоту, – служитель начал успокаиваться, – если ты ищешь знания, двери храма всегда для тебя открыты.
– До свидания, наставник.
Ари вышел из храма. На солнце уже клонилось к вечеру. "Ну вот, кажется, опоздаю сегодня к заказчику", – подумал он: "да и ладно, все равно он скоро спать ляжет. Ну их всех, не пойду сегодня на работу – надоели…"
И он побрел к дому, думая о сегодняшнем разговоре. Разговор его удручил, хотя он и не надеялся, что наследный служитель скажет ему нечто иное. Он решил, что в другой раз посетит прогрессивистский храм, хотя в глубине души понимал, что совершенно не важно, к которой из конфессий Саварианства обратиться – почти все их методы, догмы и заповеди были совершенно похожи, непонятно из-за чего они, вообще, всю жизнь враждовали. Как он ни силился, он не мог избавиться от чувства, что многое из церковного учения – наивные детские сказки, и на самом деле все совсем не так.
А уж про историю с Шунгалом – ну тут полный бред. И он это знал совершенно точно. Он видел это. Видел, хотя и произошло это так давно, когда еще и людей на Хээле не существовало.
Той ночью он сильно напугал жену, когда заговорил вдруг во сне на каком-то страшном языке. Тогда он видел, как Светоносный Наместник, облачившись в самое прекрасное из своих обличий, пришел в земли бессмертных…

***
Наместник, облачившись в самое прекрасное из своих обличий, пришел в земли бессмертных.
План его требовал действий немедленных и решительных. Он рассчитал все точно, но была одна проблема: армия Императора была сильна и бесчисленна, его же сторонников было слишком мало, чтобы начать действовать. Планы по созданию были уже запущены в работу.
А пока необходимо было посеять смуту и недовольство среди бессмертных, из коих он планировал подготовить основную часть воинов своей армии.
Светоносный прибыл на Ардос – довольно отдаленную от Сээла, но очень крупную провинцию, принадлежащую бессмертным, туннелями Света. Путь этот выбрал он из соображений конспирации: туннели Света предназначены были для бессмертных, представители их элиты могли пользоваться этими путями для перемещения по Империи. Сами высшие использовали для этого Путь Империи – способ перемещения гораздо более быстрый и удобный, а самые мудрые могли использовать способность слияния с Духом Империи, которая позволяла ее обладателю находиться в любой точке пространства, где только пожелает. Сам Светоносный, разумеется, этой способностью владел в совершенстве, но такое перемещение не оставалось незамеченным ни от своих собратьев, ни, тем более, от самой Империи. Путь Империи, также не годился, поскольку контролировался особой особыми сотрудниками из числа Высших. Что же касаемо туннелей Света, то к ним Высшие интереса почти не проявляли, возложив всю заботу о них на бессмертных, так что этот неудобный путь обеспечивал максимальную секретность любых перемещений.
Несколько ранее туда же прибыл Абадон – один из высших чинов аппарата Наместника и один из самых грамотных стратегов Империи. Он встречал Светоносного на выходе из Туннеля Света в обличии бессмертного, которое он чаще всего принимал для общения с ними. Облачение это выглядело слегка воинственным, что, впрочем, было не удивительно: Абадон давно занимал должность Стратега при дворе Императора. Во всех битвах и сражениях он всегда был в первых рядах. Он был воин и большой любитель приключений – битва, не имело значения какая и с кем, была его пищей, жизнью и смыслом.
Когда Наместник предложил ему должность в своем секретном аппарате, он не колебался ни мгновения – это предложение как нельзя лучше подходило его авантюрному нраву. И нисколько не удивительно, что в новообразованной администрации Наместника он сразу же получил должность Главного полководца.
Наместник вышел из туннеля сияя прекраснейшим волшебным светом.
– Приветствую моего наставника и повелителя! – Абадон подобострастно склонился в церемониальном поклоне, – твое облачение восхитительно, о Светоносный.
– Рад видеть тебя, друг мой, благодарю, что встречаешь, – он жестом велел Абадону подняться, – а облачение это мне необходимо для того, ради чего я сюда прибыл.
Вдвоем они двинулись в сторону резиденции Светоносного, находящейся неподалеку. Название провинции – Ардос, означало на местном языке "Запределье" и в общем-то имело смысл: провинцией этой крайне редко интересовались слуги Императора.
Резиденция эта стала основным местом сбора Непримирения – так решено было назвать тайную организацию на последнем заседании. Именно тогда, на том самом заседании, собрав всех своих самых преданных соратников, Светоносный объявил их о своем плане. Он сильно рисковал тогда, но не зря потратил он столько сил для подготовки и моральной обработки сотрудников: решение было одобрено единогласно, и всеми членами заседания была принесена присяга на верность Светоносному, которого было решено между собой именовать Императором, а все шестеро присутствующих получили высшие чины в Непримирении. Истинного же Императора признали сумасшедшим преступником, совершающим действия во вред Империи. Самих же себя решили называть на местном наречии "Даэмоны", что означало Исполненные мудрости.
– Мой повелитель, – начал разговор Абадон, когда они расположились для беседы, – работы по подготовке солдат ведутся согласно твоему плану, но есть одна проблема…
– Проблема? – Наместник поморщился, – бессмертные – замечательные воины. Они, правда, плохо усваивают Высшие знания, но физические навыки у них всегда были на высоте.
– Это так, но мы испытываем недостаток в новобранцах.
– Это скверно, друг мой, скверно… Я планировал завербовать все население этой планеты и нескольких ближайших в самые кратчайшие сроки – каких-нибудь сто-двести планетарных циклов. Не хочешь ли ты сказать, что я ошибся назначив тебя Главнокомандующим?
– О, нет, мой император. Но тут нужно больше чем искусство войны.
– Я же прислал тебе в помощь Мамона…
– Это так, и он старался изо всех сил, но эти бессмертные – они почти полностью равнодушны к любым материальным ценностям. Единственное к чему они стремятся – это постижение знаний.
– Да. В этом их сила. Но в этом и их слабость. – Светоносный задумался, – что ж, они хотят знаний, они их получат.
– Ты предлагаешь вызвать сюда Пифоона?
– Пифоон – хороший агитатор, прекрасно умеет управлять информацией, но сейчас он занят на другом фронте. Вместе с Вэлзеусом он производит вербовку среди высших, и они нужны мне сейчас там. Нет, отзывать я их не стану. У нас есть один Высший, прекрасно производящий искажение информации, хоть и делает он это пока неконтролируемо, по глупости.
– Ты говоришь о Свидетеле? Прости, повелитель, но я считаю, что он слишком предан сумасшедшему, мы не сумеем его перевербовать.
– Не сумеем. – согласился Светоносный. – Но, полагаю, нам этого делать и не придется.
Он замедлил шаг, и глядя на собеседника с хитрой улыбкой проговорил:
– Свидетель невероятно прозорлив. Мало кто из Высших способен видеть то, что доступно ему. Но у него есть одна слабость: он обожает анализировать. Из всего увиденного он строит какие-то схемы, делает умозаключения, зачастую вовсе нелепые… Да порой и просто необоснованные догадки! А разуменье у него еще совсем-совсем юное. – Светоносный ласково рассмеялся. – Его и убеждать, я полагаю, особо не придется – закинуть ему маленькую часть правды и направить ход мысли по правильному пути, а дальше он сам дойдет до всего… что нам надо. Да, и кстати, все свои умозаключения он обожает пересказывать всем подряд. Вот мы и предоставим ему такую возможность: пусть вербует бессмертных в нашу армию.
Светоносный сделал паузу, что-то прикинув в уме, а затем, снова ускорив шаг, произнес:
– В последнее время Атанос стал что-то слишком усердно интересоваться моей персоной – вот и будет ему повод навестить Ардос. Он еще не знает, что я здесь, надо чтоб узнал.
– Что я должен сделать для этого, повелитель?
– Ничего. Свяжись с Вэлзеусом и сообщи, что я прибыл. Свидетель – зоркий, эта информация скоро достигнет его слуха.
– А что потом?
– Что угодно… Сейчас мне надо, чтобы он прибыл в эту провинцию, но прежде… Мы обработаем его так, что он сам захочет работать на нас. И я знаю кто это способен сделать, да так хитро, что Атанос поначалу ничего и не заподозрит. Хе-хе… – Светоносный казался очень довольным, – вызови сюда Ваалбера.
– Слушаю, мой повелитель.

***

Атанос мчался сквозь сияние Пути Империи. Он умышленно не прибегнул к слиянию с Духом для перемещения, чтобы дать себе время на раздумья.
Наместник явно что-то затевал, и это, несмотря на совет Императора не делать собственных выводов, наводило Свидетеля на самые пугающие выводы.
Самое обидное, что Свидетель умудрился каким-то образом проморгать прибытие Светоносного на Ардос – то что там была новая резиденция Наместника, он уже знал давно, и доложил в свое время об этом Императору. Не узнал бы он об этом и до сей поры, если бы не Ваалбер – Верховный секретарь Императора. Он и раньше помогал молодому Свидетелю – когда советом, когда объяснением, особо этого не афишируя. И в этот раз, хотя и пришел Первый секретарь в апартаменты Свидетеля, без приглашения, тот с радостью принял его.
– О, Ваалбер, если бы ты только знал, как мне порой не хватает твоей мудрости! – Атанос был искренне рад возможности общения со своим мудрым другом.
– Мудрость – словно звездный ветер: ею не овладеешь, пока она тебя не обожжет, – промурлыкал Первый секретарь сладким голосом.
Голос его всегда внушал доверие и радость слушавшим, а его обычное воплощение являло собой облик столь благообразный, что видевшим его казалось, что соткан облик сей из самого Света Империи. Каждый, кто общался с ним, буквально с первых слов, с первых звуков его голоса проникались к нему доверием – казалось невозможным не прислушиваться к словам его, не внимать им.
– Ты всегда помогал мне советом, теперь же он мне особенно необходим, – Свидетель, казалось, колебался, не зная, имеет ли он право довериться своему мудрому другу.
– Ты в трудной ситуации, и не знаешь, как тебе поступить? – Валбер всегда умел угадывать мысли, даже если их и не открывали явно.
Атанос, продолжал колебаться: вспомнил свой отчет Императору, подумал как собирается дальше продолжать работу по наблюдению за смертными, сопоставил с этим непонятные перемещения Наместника, и, наконец, решился:
– В последнее время я стал замечать возрастающий интерес Наместника к мирам, в которых обитают смертные, и особенно к Ардосу…
– Но Ардос – пристанище бессмертных.
– Именно поэтому мне непонятен его интерес к нему. Я также заметил, что мир этот хотя бы раз посещали и некоторые другие чиновники нашей администрации.
– Какие же? – Валбер, казалось, начал проявлять интерес к рассказу Свидетеля.
– Кроме Наместника: Абадон, Мамόн, Пифоон, даже Вэлзеус… И…
– Я… – несколько тверже чем следовало бы вставил Валбер. – Ты это хотел сказать?
– Тебя я там не видел… – уклончиво ответил Атанос
– Но я был там. Я и еще несколько верховных чиновников. А не видел ты меня потому, что я воспользовался Туннелями Света. Если бы ты уделил им больше внимания, ты узнал бы много нового, – Первого секретаря беседа, похоже, забавляла, выглядел он, во всяком случае, благодушно. – и какой же вывод напрашивается у тебя в этой связи?
– Император запретил мне делать выводы из наблюдений Он сказал что мой разум еще недостаточно крепок для этого, но…
Атанос решил, что пора высказать все. Он хотел понять. Он хотел сделать окончательный вывод по поводу того, что же происходит. Он знал, что сейчас перед ним находится тот, кто поможет ему разобраться во всем, чего бы ему это не стоило. Это было сильнее его.
– По-моему, что-то затевается. – со всей откровенностью высказал он: – Я не знаю что именно, но кажется это какая-то тайная организация, цели которой мне не ясны. Недавно я слышал как Империя вздрогнула, кажется это было сразу после последнего совета.
– Ты ведь был там. Ты слышал речь Императора…
– Ты полагаешь, что Империя вздрогнула от того, что было сказано Им на совете?!!
– Я полагаю что угодно, но то, что я полагаю, останется при мне – до поры. Ты сам уже достаточно зрел, чтобы самостоятельно сделать выводы, даже если тебе это запретили. Просто вспомни, о чем шла речь на совете, и сопоставь это с тем, на что был похож вздох Духа Империи, когда Она вздрогнула. А чтобы лучше думалось, я тебе рекомендую – очень рекомендую посетить Ардос. Там найдешь ответы на многие вопросы.
…До выхода из Пути Империи на Ардос оставалось уже совсем недолго, и Атанос еще раз прокрутил в памяти этот разговор.
Первый секретарь был прав – стоило, пожалуй, сопоставить факты.
Итак, На совете Император заявляет, что нашел способ порождения и воспитания новых Высших. Пусть даже из смертных – в мудрости Императора Атанос нисколько не сомневался. Но отчего же так вздрогнула Империя? На что был похож Ее Вздох в этот момент? Его оттенки?
Оттенки… Во-первых, как будто где-то скоро планируется массовая гибель разумных существ. Кого – Высших? Бессмертных? А, может, смертных?
Да, нет, смертные отпадают – их нельзя называть разумными. Насколько стало понятно из речи Императора, Он собирается использовать их лишь как основу – материал для создания разумных (в то что из них можно создать Высших, Свидетель не мог поверить несмотря на все свое уважение к Императору).
Высшие? Абсолютно невероятно. Их мог уничтожить лишь тот кто создал. А создала их сама Империя. Она не могла уничтожить своих чад. Если только они сами не захотят Ее отвергнуть. Но если и был где-то среди Высших какой-нибудь сумасшедший, окончательно утративший разум, пожелавший угаснуть черной дырой, то в том Вздохе он услышал скорую гибель сотен, а то и тысяч…
Значит бессмертные. И уничтожать их собирается явно не Империя. Но кто? Светоносный? К чему ему это? Всем известно, что он всегда был самым активным участником программы по их развитию. Кто тогда?
Далее: второй оттенок Вздоха – посягновение на целостность Империи. Хотя нет, не только – попытка присвоения Высшей власти, попытка возвысится над… О, нет!!! Император! Неужели… Да, конечно – все сходится. Он хочет научиться творить себе подобных – Высших, и тем самым присвоить себе власть, которой обладает лишь Всевышняя Империя! А бессмертных, как неудачную попытку, просто уничтожить – всех…
Атанос не мог поверить – тот кому он служил, кого почитал более остальных и считал своим кумиром, потерял разум. Он слышал о таком: говорили, будто бывали высшие, которые в усердии творения исстрачивали все силы, и тогда происходило одно из двух: либо они последним усилием разума воплощались в то, что творили – новую звезду или туманность, либо, утратив способность мыслить, медленно угасали.
"Видимо что-то похожее произошло с моим повелителем," – скорбно заключил юный Свидетель.
Путь Империи завершился, и он вышел на зеленую равнину Ардоса. Неподалеку его ждали двое: Верховный секретарь и архивариус Императора – Ваалбер и Наместник – Шахар, прозванный Светоносным.

***
– Так значит ты пришел к этому выводу самостоятельно? – Светоносный сделал вид, что удивлен, – ну что ж, я всегда знал, что ты один из способнейших чад Империи. Мне известно, что ты давно шпионишь за мной по наущению нашего несчастного сумасшедшего, который продолжает считать себя Императором.
– О, Светоносный, я…
– Не надо… Я не порицаю тебя. Ты был обманут, как и многие из нас.
– О, да – это так. Но что нам теперь делать? Мы должны спасти Его, спасти Империю!
Светоносный внимательно вгляделся в лицо Атаноса, словно пытался разобраться в одолевающих того сомнениях.
– Друг, мой. Я знаю, как ты любил своего наставника, и знаю как тяжело тебе Его терять. Поверь же мне, я любил Его во много больше. Он и я – мы были сотворены примерно в одно время. Мы жили одной жизнью, дышали одним духом, творили одной силой. У меня никого не было ближе Его. Но настал час сделать выбор. Его мы уже не спасем. Но мы еще можем спасти Империю.
– Как? Что надо делать, – Свидетель, казалось, готов был немедленно ринуться в бой.
– Сумасшедший должен быть низложен. Его смертоносное деяние, что он затеял со смертными должно быть остановлено: смертные должны быть уничтожены.
– Но я… я же любил Его…
– Тот, кого ты любил – его больше нет. Этот сумасшедший старик не имеет теперь ничего общего с тем величайшим из Высших, кого все мы так любили. Твой выбор за тобой. Если хочешь – можешь уйти прямо сейчас. Но помни: если ты не с нами, значит ты против нас…
Свидетель совершенно сник. Боль его терзаний не знала сейчас предела – он впервые не знал как поступить. Дух его стонал от боли…
А вместе с ним стонал и плакал Дух Империи – Он тянулся к нему, звал его, кричал! И стоило Атаносу сейчас хоть на краткий миг забыть о своей, столь не любимой Императору привычке делать самостоятельные выводы. Стоило отрешиться от гласа собственного рассудка и впасть в безмолвие разума, и силой этого безмолвия он услышал бы Глас Империи.
Но он размышлял. Размышлял и все более убеждался в правоте своей, и того, кто стоял сейчас перед ним. Из каких-то невероятно далеких, как показалось ему, глубин памяти выплыло воспоминание: он, совсем юный парит над Сээлом, наслаждаясь созерцанием Света, а рядом с ним его Наставник, дороже которого не было у него никого из высших. Лик его просветлел в этот момент, и на миг Светоносному показалось, что сейчас он отступит – встанет и уйдет.
Но лишь на миг. А потом воспоминание оборвалось, и бывший Наставник виделся ему уже никчемной безобразной развалиной. Темная тень волной пробежала по всему его существу. Колебаний более не осталось, он решительно произнес:
– Я с вами…
– Я не сомневался. – Облик Светоносного, как показалось Свидетелю, вдруг изменился, стал каким-то тусклым, – тогда слушай внимательно: Ты поступаешь под мое командование. Твое первое задание – используя свое искусство убеждать, завербовать как можно больше бессмертных Ардоса в мою армию… Нет, не как можно больше – ты должен завербовать всех! И все они должны стать моими добровольно… Подобная работа ведется, также, другими моими слугами уже во многих провинциях. Но Ардос мне нужен весь – именно поэтому я привлек тебя. Через пятьдесят планетарных циклов вся планета должна добровольно встать под мои знамена. Старый император будет низложен – его место займет достойный. Собранием моего нового кабинета решено, что это – я… Ты можешь называть меня "Хозяин", друг мой, Свидетель. После того как принесешь мне клятву на верность.
– Я готов… Хозяин.


Светоносный

Холодный осенний ветер хлестал Ари по лицу тонкими плетьми раннего, но уже колючего, острого снега. Он очнулся от видений. Видения одолевали его всю его жизнь – сколько он себя помнил. В детстве они вспыхивали помимо его воли – простые незатейливые, волшебные и сказочные, порой страшные. В отрочестве он научился их контролировать и понял, что силой фантазии может проникать в удивительные миры, особенно, если дело происходило во сне. А в последние годы эти забавные но мало познавательные видения стали перерастать в глубокие размышления.
Когда-то эти размышления переполняли его, и не в силах их осознать, Ари в тайне ото всех записывал их на чем попало: огрызках бумаг, пустых конвертах, маленькие дощечках, даже мелом на камнях… Строки, рифмы, заметки – в каком только виде не выливались эти мысли из его разума…
Но однажды он понял, что это все глупость – что бы он не подумал, какую бы мысль не зафиксировал в строках, рано или поздно окажется, что кто-то уже говорил это до тебя.
Всегда, сколько он себя помнил, он стремился к открытиям новых знаний. Он искал их везде: пытался понять разговоры лесов, пытался услышать пение зари, выискивал крупицы знания в сказках своего народа. Все, все, что только можно было постичь, все новое, что только возможно было найти – любое, незначительное ли, великое, но новое знание А однажды вдруг пришло главное знание…
Он вдруг увидел, воспринял всем своим существом колоссальный поток информации, текущий отовсюду и пребывающий во всем. И все вокруг – видимое и незримое, от мелкой козявки и до самого гигантского океана было лишь мелкой песчинкой этого гигантского потока. И, оказалось, что ничего не надо записывать: любая мысль, любое знание – всегда рядом, надо только уметь к нему дотянуться. А дотянуться-то было трудней всего, как к собственному локтю – вроде, вот оно, рядом – видно его, даже пощупать можно, а не ухватишь.
И тогда Ари замолчал. А всю, как он решил, "белиберду", что он имел глупость раньше записывать, он просто порастерял, и вскоре забыл о ней…
Он стал глубже всматриваться в свои видения. Он стал осознанно путешествовать в своих мыслях в глубь самого себя и в ширь окружающих миров. И знания открывались ему: медленно, трудно, часто подбрасывая фальшивку – нелепые образы, но все же открывались.
Порой ему страшно хотелось поделиться этим с кем-то еще, и бывало в гостях, с приятелем за бутылочкой вина он распускал язык – и его даже не смущало, что почти по началу никто не понимал его, а кто понимал – чаще всего неверно. Да и какая разница по пьяни.
Он вспомнил, как трепался чуть ли не каждому встречному про то что он читал, про то что он видел, но самое главное – про то что он думал. Знания трудно было получать, но еще труднее оказалось держать их при себе. И он их анализировал, осмысливал, делал выводы. А потом снова кому-нибудь это все рассказывал.
И чем больше он анализировал, чем больше думал, тем стройнее и изысканней мысли исходили из его уст – и люди слушали его. Слушали, и многие дивились: до чего же мудрый молодой человек! Как он умно рассуждает, какие правильные вещи говорит, и как здорово у него находятся ответы на многие непонятные вопросы! Измышлением своим он открывал секреты устройства мира, тайны высших материй, прозорливым умом умел проникать в укромные уголки человеческих душ… И рассказывал, рассказывал про все что знал всем, кто только готов был слушать.
Особого значения он собственному трепу не придавал: мало ли чего болтать – никому от этого же ни жарко ни холодно не станет…
Так и нес свои мысли всякому встречному. Пока однажды он не увидел это…
Он даже не знал, как давно это было, он лишь почувствовал, что история эта уходит корнями в такое прошлое, что может еще даже и всего их мира еще не существовало.
Но самое страшное в увиденном был не срок давности. Он видел их. И он видел Свидетеля. Он видел, каким тот был когда-то. И увидел, каким он стал.
И понял… Нет, не понял – узнал, постиг, почувствовал, что стал он таким, только из-за чрезмерной пытливости ума, да страсти к лишней болтовне.
И стало ясно, что даже если такой – светлый, Высший мог пасть так низко лишь из-за того, что говорил, когда следовало молчать, то уж ему – никчемному смертному бояться надо этого, пуще всех страхов, какие только можно вообразить.
И тогда ему стало страшно…
В этот самый момент Ари поклялся, что никогда больше не будет говорить людям о том знании, что ему доступно, никогда больше не станет рассказывать, какие мысли приходят ему по этому поводу, и никогда больше не попытается делать выводы из того, что ему открылось. Потому что то, что ему открылось, то до чего он додумался, может быть ошибочно.
Да, то что он говорит – красиво. Да он может находить ответы на очень многие вопросы, и люди внимают его словам. Но он не должен, не может, не имеет права не только высказывать, но даже измышлять собственные умозаключения. Потому что, это может быть ложь…
"Свидетель тогда этого не понял, хоть и был Высшим… А ты, простой смертный, кажется сумел… И сумел вовремя – ни раньше и не позже чем следовало…" – услышал Ари вдруг эхо чьей-то далекой мысли внутри своего сознания. – "Что ж, значит мы в вас не ошиблись…"


***

Служба в храме подходила к завершению полным ходом – благостно, радостно и весело. Впрочем, насчет "весело", Ари не был уверен: заунывное пение служителей наводило, скорее, на мысль о постном масле, чем на высокие движения души. Но Ари гнал от себя эти мысли, он изо всех сил пытался проникнуться всеобщим благостным порывом.
Вот хор допел последний куплет. Настало время проповеди. Собственно говоря, ради проповедей и стал Ари так часто посещать храм в последнее время, поскольку другого способа узнать что либо о силах Высших у него не было – книг по этой теме достать было довольно проблематично… Вот, кажется, и началось…
Служитель выдержал положенную паузу, пробежал несколько раз глазами по рядам прихожан, и вдруг, задержав взгляд на Ари и словно что-то вспомнив, произнес:
– Дорогие мои чада, сегодня я хочу с вами поговорить о грехе. – он выдержал многозначительную паузу. – Как пылинка плесени попав на пищу способна разрастись в мерзкое пятно, так и малый проступок совершаемый по доброй воле, способен со временем темной грязью греха заполнить душу человеческую. Грех не страшен нам сам по себе – страшны последствия его для совершающего его. Как кинжал врага сам по себе не разит, но умело направленный вражеской рукой, способен ранить, а чаще всего и вовсе убить, так и грех – есть лишь орудие темных сил. Орудие сие имеет целью душу человеческую: уничтожить ее, растоптать уподобить даэмонам. Тело слабó, пороками одолеваемо, и многие слабости его быстро способны в грехи превратиться. Похоть, чревоугодие, лень – все это грехи от слабостей тела. Другие же грехи порождаются в душе, чтобы словно гниль, ее разъедая, в зловонную клоаку превратить и уподобить человека самому гнуснейшему из даэмонов. Зависть, гнев, уныние, гордыня… Гордыня. Именно этот грех раньше других появился, и стал первым зерном, от которого пошли ростки сорной травы по всей земле. А началось все это так давно, что скалы вековые не помнят. Грех этот принес в мир самый старший и страшный даэмон, из всех какие только есть в Запределье. Когда-то этот даэмон был вестником – самым главным и самым любимым вестником Высшей Империи. Но однажды возроптал он на Высшую: "Мало ты мне свободы даешь", решил он: "Сама Ты все творишь, а нас всех заставляешь тебе лишь прислуживать!" Так он решил, и подкараулив момент, когда Империи не было на троне Ее, пробрался потихоньку, и сел туда. И увидев себя на месте Правительницы, сам пожелал стать правителем, и сказал: "Вы же все, все вестники, внимайте мне! Отныне я сижу на троне, отныне я ваш повелитель, и вы все мне подчинитесь! А Высшая, пусть убирается!" И все вестники, что тут были, увидев его на троне, забоялись гнева его, и тут же ему поклонились, и дали присягу на верность. Но тут возвратилась Высшая с огромной армией, и во главе войска Ее стояли Ее самые старшие дети – могучий Маринлил и мудрый Уриэл. И в руке каждого вестника пламенел золотой меч, а в руке Маринлила огненный…
"…О, Всевышняя Империя, прости меня, но что он несет!" – пронзила, вдруг Ари мысль. – "То он проповедует, что Высшая – это Единая из трех разных личностей, то теперь, вдруг, рассказывает про Нее как про одно цельное существо, пришедшее на войну, да еще и сидящую на каком-то троне. Да откуда он знает – он что, был там что ли? Сам же говорит: так давно, что и скалы не помнят – так откуда люди-то тогда помнить могут. И чего он там плетет про… Как он сказал – Уриэл?.. Уриэл… Огненный меч…"
Он вдруг понял, что не было никакого огненного меча. И золотых тоже. То есть были, но вовсе не мечи, а какие-то клинки чистого света. И не рубали ими Высшие даэмонов как капусту: с их помощью они перемещались в пространствах (Ари не мог понять, как, но он знал, что было именно так). И битвы тоже никакой на было. А вот Уриэл там был. То есть была. И войско Высших было. Только не таких, как тут служитель рассказывает…
Он вдруг увидел их. Или вспомнил… Он видел, как разъяренное войско даэмонов на странных блестящих бескрылых самолетах мчалось сквозь толщи межзвездной тьмы к Сээлу. Он видел, как ослепительно прекрасная Высшая, одна из талантливейших умов Империи, мудрая Уриэль, вошла в кабинет Императора…

***

Ослепительно прекрасная Высшая, одна из талантливейших умов Империи – мудрая Уриэль, вошла в кабинет Императора.
– Мой Повелитель, только что получено донесение, что огромная армия бессмертных, под предводительством легиона Высших мчится к Сээлу. Мы обеспокоены. Мы ничего не понимаем, что бы это могло быть?
– Что ж, вести твои печальны, но для меня не неожиданны. Слово Империи сбывается… Правда не совсем так как многим из нас того хотелось бы, – Император, как ни странно, вовсе не выглядел обеспокоенным – скорее удивленным, – Странно другое, почему я сам не слышу их перемещения? Я знал, что они не изберут для нашествия Путь Империи, и поэтому установил контроль за Туннелями Света. Но оттуда ничего нет…
– Они перемещаются используя примитивные технологии, применяемые в развитых мирах бессмертных для перемещения в пространстве – специальный транспорт с возможностями межпространственных переходов и навигации в четырех-, пятимерном пространстве.
Вот при этих-то словах Император вдруг показался действительно удивленным.
– Межпространтвенные корабли?!! Да-а-а… Низко же он опустился…
– Мой Повелитель, я не понимаю… Похоже, что Тебе многое известно. Тогда может объяснишь всем нам.
Император поднялся с места. Вид у него был решительный и задумчивый. После достаточно долгой паузы он произнес:
– Объяснить? Что ж, охотно. Тем более, что момент, кажется настал: немедленно объяви сбор большого совета. Но не в зале заседаний – совет будет проходить в моей дальней резиденции на Аогоре, в системе звезды Армагеддон. Всем членам совета, которых сумеешь разыскать, необходимо быть немедленно.
– Повелитель, мы уже давно не можем отыскать Семерых членов Совета – они исчезли, и даже Дух Империи не может… – Уриэль, словно смутилась, – или не хочет нам говорить где они. Последним исчез Свидетель. И что любопытно, вскоре после этого вдруг изменились истечения Света.
– Что ж, этих семерых мы, похоже, больше не увидим на Советах, – облик Императора стал, вдруг, печально-скорбным, – собирай всех, кто остался. Всем обитателям Дворца, равно как и старшим сотрудникам находящемся на его территории, повели немедленно покинуть это пространство и слившись с Духом, затаиться в Его недрах, вплоть до моих дальнейших указаний. Остальным высшим – покинуть Дворец немедленно и ожидать за его пределами.
– Чего ожидать, о, Император?!! – Уриэль уже казалась действительно ошеломленной, – мы что… готовимся к чему-то ужасному?
– Покуда существует Империя, ничего ужасного не будет. А Она – вечна и незыблема! – вдохновенно проговорил Император, потом выдержав паузу добавил – А истечение Света действительно сильно изменилось. Никогда такого не видел… Как будто Он бежит от чего-то… или кого-то.
Уриэль с беспокойством взирала на своего Повелителя.
– Император, Свет – Он… Он словно расступается с пути бессмертных армий. А Дух… Он словно скорбит… – она запнулась, – о наших братьях. Неужели с ними что то случилось? Они погибли?!
Уриэль была еще весьма молодой Высшей. Никогда еще ей не приходилось видеть гибель братьев по Духу, Силе и Разуму. Весь облик ее выражал почти что скорбь. Император хотя и был много старше ее, но и Он выглядел довольно печально. И Он, похоже, уже знал, что произошло. С огромным трудом подбирая слова, он произнес:
– Погибли ли они? Возможно, еще нет… Хотя, если я все понимаю правильно, то лучше б они погибли… Потому что то, что с ними случилось – во много раз страшнее гибели…

***
Армада межпространственных кораблей выходила в пространство Сээла. Десятки, сотни тысяч творений высокотехнологичных цивилизаций бессмертных выскакивали из межпространства словно несметные тучи мошкары: большие, маленькие, невообразимо гигантские транспорты и совсем крохотные десантные капсулы, тяжело вооруженные крейсеры, проворные истребители и неповоротливые бомбардировщики. Нереально гигантское скопище примитивной, с точки зрения любого Высшего, техники, блестящей тучей заполняло небо над Сээлом, затмевая собой звезды.
А предводитель всего этого сборища, Наместник Империи Светоносный, накинув на себя грозное плотское обличие уже входил во врата Дворца. Шестеро его приспешников следовали за ним – по трое с каждой стороны, молчаливым клином проникали они в недра Дворца. Все они были в своих телесных воплощениях. Но хотя и искрились их обличия необыкновенным светом, хоть и были они безупречных внешних форм, все же, исходило от них нечто необычное, тревожное, необъяснимо пугающее.
Продвигались они совершенно свободно: ни охраны, ни слуг, ни обитателей, даже самые младшие сотрудники все куда-то подевались. Светоносный торжествовал – никто даже не попытался их остановить.
Лица его спутников были мрачны: во-первых, во время жесткой, и даже жестокой подготовки к этой атаке они уже давно разучились испытывать какие-либо радостные эмоции, а во-вторых, тишина, стоящая вокруг их несколько настораживала. В полном отсутствие кого-либо на территории дворца мерещился какой-то подвох – ну не может же быть все так просто: пришли, безо всякого сопротивления захватили власть, и даже слова никто не сказал… Ни слова, ни Слова.
Впрочем, насчет Слова, было все еще сложнее: все эти даэмоны, участники Непримирения столь давно уже не слышали Гласа Империи, что, и теперь не могли наверняка понять соображения Великого Разума Империи по поводу того, что в данный момент происходит. И связано это было с тем, что во время подготовки своего нашествия все даэмоны отключили свои сознания от Духа Империи. Для любого Высшего такой поступок был бы довольно труден – очень сложно не общаться с Тем, что тебя породило, тем более, если это твоя обычная способность, такая же необходимая, как для смертных дыхание.
Но они сознательно пошли на этот шаг, во имя успеха грядущей смены власти в Империи – сумасшедший, сидящий на троне и именующий себя Императором не должен был ничего узнать. И они отключили от общения с Духом не только самих себя, но и всех остальных Высших и бессмертных, вставших под их знамена. А для полной безопасности еще и изолировали сам Ардос, а заодно и несколько сотен тысяч других миров, которые им к тому времени удалось подмять под себя.
Поначалу было нестерпимо: не слышать Глас, не ощущать Дух, а самое страшное – не видеть Свет, было мучительно. Пожалуй, таких мук никто из них ранее еще не испытывал – наверное так чувствует себя рыба выброшенная на берег, нечто похожее испытывает утопленник, с камнем на шее идущий ко дну.
Но прошло время, и они привыкли: Дух уже не казался чем-то столь насущно необходимым, Глас вспоминался уже лишь как надоедливый зануда, постоянно вещающий мудрые наставления, Разум Империи более не затмевал своего собственного разума – и мысли потекли свободней: можно было думать обо всем, о чем только хотелось, даже на такие темы, которые раньше показались бы воплощением ужаса.
И постоянное созерцание Света, в котором раньше все они пребывали, вспоминалось теперь, как глупая, никчемная слабость, и теперь Свет уже не ослеплял восприятия, и можно было спокойно заниматься своими делами, не видя, как бессмысленные потоки глупого Света отвлекают своим мельтешением…
И так, изолированные от Империи, они работали, работали, работали… Растили огромные армии бойцов, развивали высокие технологии бессмертных. Изоляция самих себя от Империи закрыла им доступ ко всем транспортным путям внутри Нее, поэтому для перемещения в пространствах приходилось использовать межзвездные корабли, построенные по примитивным технологиям бессмертных.
Бессмертные только и рады этому были: наконец-то, хоть какие-то Высшие вместо того, чтобы навязывать глупые знания о какой-то Силе и каком-то Духе, решили помочь с развитием технологий. Им, бессмертным, такой подход был очень даже по вкусу, и стали они становиться на сторону даэмонов сотнями, сотнями сотен тысяч армий.
Самым лучшим и подготовленным, а зачастую самым суровым и жестоким из бессмертных Светоносный щедро раздавал награды, звания, должности – и они восхваляли своего Хозяина, и теперь шли за ним в бой полные решимости отдать за него свои бессмертные жизни.
Всем остальным Высшим, которых удалось привлечь на свою сторону уже были розданы должности в новом аппарате нового правительства Империи, и сейчас все они вели отборные легионы бессмертного воинства в наступление на Сээл.
И вот Светоносный шествовал по пустому Дворцу, чувствуя за собой поддержку армий Высших и легионов бессмертных. Цель его – тронный зал приближался к нему с каждым шагом. Зал. Еще зал. Коридор. Переходы, переходы, винтовые лестницы… Огромные двери… Наконец-то.
Он вдруг остановился перед закрытыми дверьми тронного зала. О чем-то задумался. Он вспомнил, как Император отвергал его планы, оспаривал его мысли, не позволял ему самостоятельно совершать Творения. Злоба вскипала в его разуме: "Ты не посмеешь больше мне указывать, мерзкий старик! Я заберу твой Трон, и Империя будет моей – я САМ стану Империей!" Собрав всю злобу, он с ожесточением ударил в двери и разнес их в осколки.
Жажда власти взыграла в нем теперь как никогда: черным вихрем пронесся он сквозь зал к Трону. И занял его не колеблясь…

***

Резиденция Императора на Аогоре была переполнена. На этой небольшой зеленой планетке, нежно согреваемой оранжевыми лучами Армагеддона, обычно малообитаемой, собрались теперь несметные армии Высших. Они были повсюду: в телесных обликах расхаживали по поверхности планеты, бестелесными сполохами восхитительного света парили над ее атмосферой или воплотившись в стихии кружили ветрами в атмосфере и океанскими течениями в водах Аогора.
В доме заседаний Императора проходило совещание неполного Большого совета. Глава аналитической службы Императора, руководитель всех научных направлений, Уриэль, завершала доклад Совету.
– …используя межпространственные корабли, многие из которых оснащены вооружением, по градации бессмертных считающимся "оружием тяжелого и среднего класса"… От себя добавлю, что, хотя нам, защищенным Империей Высшим такое оружие кажется смехотворным, но один такой, не самый крупный корабль, находясь в трех-, четырехмерном пространстве, способен в мгновение превратить в пыль глыбу материи размером в несколько раз больше Сээла…
По Аогору пронесся вздох изумления. Ветра на миг стали вихрями, океаны вздыбили волны и разбили их о скалы огромными прибоями: сейчас все, находящиеся в этом мире с огромным вниманием слушали все, о чем говорилось на заседании.
Уриэль продолжала:
– Да, именно так: сила высоких технологий бессмертных возросла в сотни, если не тысячи раз. По нашим данным, все технологии были развиты группой Высших ученых, под руководством Светоносного. У меня все.
Уриэль заняла свое место. За ней взяла слово другая высшая. Это была давняя сотрудница Императора – опытный исследователь и разведчик, долгое время проработавшая под руководством Свидетеля. Когда-то император собирался назначить на должность Свидетеля именно ее, но она, никогда не рвавшаяся на должности, заявила, что в качестве простой сотрудницы она будет функционировать гораздо эффективней, и отказалась.
Это была Глаэри – ныне временно занимающая должность свидетеля.
– Мой Император. Доложу лишь факты, без лишних комментариев. – она явно не страдала страстью к собственному мнению, подобно Атаносу, – Семеро членов совета, отсутствующие в данный момент, и считавшиеся пропавшими, были нам недоступны долгое время по той причине что… они изменили свою сущность.
Напряженная пауза застыла по всему Аогору: на океанах полный штиль, в воздухе ни ветерка, а Глаэри продолжала:
– Они отвергли Свет, отвергли Дух, таким образом, полностью изолировав себя от Империи… Если бы вы их только видели теперь… Это просто страшно. А ведь они были нашими братьями… Утратив возможность свободного перемещения по Империи, они начали развивать высокие технологии бессмертных: в кратчайшие сроки ими был создан огромный флот кораблей и колоссальные запасы примитивного оружия. В данный момент, как вы уже знаете, они осуществляют вторжение на Сээл.
– Благодарю докладчиков за точность информации. – слово взял Император, – ситуация ясна: наши братья отвергли Империю и, совратив за собой множество Высших и бессмертных решили установить свое господство. Всем нам ясно, что это – чистое безумие. Империя никогда не примет отвергающего Ее, но они почему-то вдруг перестали это понимать, да еще и пытаются захватить власть при помощи какого-то смешного оружия… Видимо тронулись рассудком… Я скорблю о них, но… Но вижу я, многим здесь не совсем понятно, для чего мы все покинули Сээл, позволив захватчикам беспрепятственно пройти к трону.
Уриэль поднялась со своего места.
– Позволь мне, Повелитель…
– Говори, сестра.
Весь Аогор с нетерпением внимал. Уриэль заговорила, потянувшись разумом, ко всем присутствующим на Аогоре, и к тем, кто находился сейчас в других мирах. К тем Высшим вестникам, которые по указанию Императора затаились теперь в недрах Духа Империи.
– Мы оставили Сээл, потому что… Это последняя надежда для изменников. Они все еще наши братья, пока не пали окончательно. Теперь никто и ничто не может их спасти, даже сама Империя – даже Она не в силах спасти того, кто сознательно отвергает Ее…
Император печально посмотрел на Уриэль, потом устало добавил:
– Он стремился к моему Трону… Что ж пускай забирает… Если сможет…

***
Светоносный достиг, наконец того, к чему так стремился все это время: он на имперском Троне. А сумасшедший старик пропал в неизвестном направлении. Но его это мало беспокоило, теперь он стал Императором, а куда девался прежний – какая разница. Скорее всего сама Империя изгнала его из Себя…
Впрочем, этого узнать Светоносный не сумел: долгое время самоизоляции от Империи не прошло даром. Теперь он не мог слышать Глас, как бы сильно не напрягал свое восприятие. Ни Глас услышать, ни Дух чувствовать, ни Свет видеть – ничего, все это осталось в прошлом, и это сильно вдруг огорчило Светоносного.
Он восседал на верховном Троне Империи, и при этом оказался не в состоянии саму Империю воспринимать! Настроения эти передались и остальным присутствующим, находящимся подле Трона. А кроме них, он знал это, на него теперь взирали еще тысячи даэмонов, и легионы бессмертных, на кружащих вокруг Сээла кораблях, и еще несметное количество, находящихся теперь в мирах, им покоренных. Их Хозяин занял самое высшее место Империи, и вдруг оказался при этом не в Состоянии Ею управлять! Злость все более вскипала в сознании его. От него ждали решения, и он поднявшись с места, заговорил:
– Что ж, – с гневом начал он, – Если теперь я – Император, а Империя не желает меня принимать, то и пусть она катится куда подальше. Она мне больше не нужна! Я разрушу ее жалкие остатки и низвергну их вслед за исчезнувшим бесследно старым Императором, а на развалинах создам Новую Империю! И это будет поистине могучая Империя, где я буду единоличный хозяин, и все будут выполнять лишь то, что я прикажу! и тогда наступит пора всеобщего благоденствия! Бессмертные, развивая высокие технологии, смогут наконец-то возвысить свой разум до нашего уровня, а значит, извечный вопрос всех Высших – создание себе подобных будет решен! – речь его сделалась громогласной, он почувствовал небывалую уверенность. – Теперь мы сами себе хозяева! Мы сами будем творить все что захотим и так, как сами того пожелаем! Империя слишком давила на нас. Хватит! Ее больше нет. Теперь я – Я ВАША ИМПЕРИЯ!!! И моим первым приказом…
Он неожиданно запнулся на полуслове и стал внимательно вглядываться в колоннаду тронного зала. И чем внимательней он вглядывался, тем жестче и злее становилось все его воплощение.
Он увидел, что в самой неприметной стороне, возле колонны, начал проступать силуэт воплощающегося Высшего, черты которого постепенно становились все более и более ему знакомы. И поза его воплотившегося телесного облика выражала забавную смесь жадного внимания, с полным равнодушием.
Но самым досадным было то, что Светоносный вдруг увидел свет, воспоминание о котором осталось теперь лишь в его имени.
Это был не тот высший Свет Империи, которым он жил и дышал когда-то. Это был самый обычный свет духа, силы и разума, исходящий от любого Высшего. Свет этот не так давно был и его частью – и он, и все его сподвижники совсем еще недавно сияли точно также как тот, кого он теперь созерцал. А теперь…
Он внимательно всмотрелся в облик каждого из шестерых своих главных приспешников, стоящих тут же, подле него, затем обвел глазами ряды остальных своих воинов из числа Высших, которые уже начали постепенно заполнять зал. Но никто, никто не излучал того чудесного света, который так и лился из облика того, кто воплотился только что перед ним.
Только теперь, на фоне этого неповторимого сияния, Светоносный вдруг заметил, как невзрачны, черны и неприглядны стали образы даэмонов. Кто-то из них был тускл, кто-то мрачен, кто-то темен, а черты некоторых вообще уже успели исказиться почти что до неузнаваемости.
И на фоне этого скопления мрака, слепящим пятном жег взоры Тот, кто теперь сидел в печальной позе возле колонны, устало слушая пропагандистскую агитацию бывшего Наместника.
– Ты?!! Это ты!!! Ты посмел сюда теперь явиться! – Светоносный, казалось был в замешательстве. Он готов был немедленно разорвать непрошеного визитера в клочья, но хотеть этого было проще чем сделать – он почему-то не мог себе представить, как он это осуществит.
– Продолжай, продолжай, брат мой. – Император поднялся и медленно двинулся от колонны по направлению к Трону, – я кажется прервал твою пламенную речь.
– Я тебе не брат, ты – старый выживший из ума самодур! – Светоносный вскочил с Трона.
– Не брат? Что ж, очень жаль очень жаль. – Император приблизился к Трону, – а ведь я твоим врагом никогда не был и не буду… Да, кстати, чего ты вскочил-то? Сиди, сиди: мне разве жалко для брата… Пусть даже бывшего. А я уж как-нибудь тут, на ступеньках.
Он устало опустился на ступеньку возле Трона и сел, всем видом выражая готовность слушать далее.
– Встань, старик! – Светоносный возвышался глыбой мрака над светлой фигуркой императора.
– Старик?!! – весьма удивленно переспросил Император, – этим словом, если я не ошибаюсь, смертные называют своих собратьев, чей внешний облик напоминает им о завершении их телесного существования… Посмотри на меня: разве по моему облику можно судить о моем возрасте? Разве хоть сколько-нибудь изменился я с момента своего рождения? Для Высших время не существует – ты, надеюсь, еще помнишь об этом?.. Ты уже пользуешься терминологией смертных, Шахар... Может ты и сам уже стал смертным?
Облик Императора действительно был прекрасен. В телесном воплощении выглядел он как молодой прекрасный юноша, и это еще больше бесило Светоносного, поскольку его собственный облик, с которым он в последнее время не расставался, уже давно стал похож на то, что смертные называют "стариком".
– Сейчас ТЫ станешь смертным! – взрычал Светоносный, – встань и прими свою гибель. Империи больше нет, а сейчас и ты уйдешь вслед за ней в небытие.
Он поднял руку, и жуткий клинок мрачного багрового пламени вдруг вырос из нее.
– Эх, Шахар, Шахар… – Император, похоже, и не реагировал на угрозы, – Хэлел'бен'Шахар – Сын Зари нарекла тебя Империя. На заре творения ты был Ею рожден, для высоких дел ты был предназначен. Посмотри теперь на себя…Нет Ее, говоришь? А вот скажи-ка это Ей самой…
И неожиданно, пред взорами всех собравшихся, непонятно откуда, влекомые зовом Императора, переданным Духом Империи, Один за другим стали возникать вестники Света. Свод зала вдруг разверзся, и сквозь него, из самых недр Света стремительно ворвалась Уриэль во главе огромного воинства Высших вестников. Рассекая поток Мироздания струями золотого пламени, сияющего в их дланях подобно острым клинкам, спускались они звездопадом сквозь врата иных измерений, и вспыхивали яркими звездами в стенах тронного зала средь мрачной толпы даэмонов.
А за пределами Дворца творилось невообразимое. Тысячи, сотни тысяч Высших бесплотными духами влетали в кружащие по орбите корабли бессмертных и одной лишь мыслью выводили из строя всю примитивную электронику управления вооружением. Затем спускались потоками света на поверхность Сээла, и воплотившись, во мгновение ока наводили панику в рядах бессмертных, десантировавшихся с кораблей – и никакое, даже самое мощное оружие не способно было причинить им вред.
В панике темные воины бессмертных палили снопами огненных стрел куда попало, но попадали лишь друг в друга. Корабли с поломанными системами управления тщетно пытались дать залп по Сээлу: некоторым даже удалось сбросить несколько бомб, но почему-то все они полетели куда угодно, только не туда, куда их посылали.
Не растерялись поначалу лишь даэмоны, бывшие не так давно точно такими же Высшими, как те, что явились сейчас столь неожиданно: они сомкнули ряды, построились в боевой порядок и приготовились к жестокой битве. Тучами тьмы выглядели их ряды, и багровый клинок мрачным блеском отсвечивал в руке у каждого.
Но Глас раздался вдруг над битвой: Она заговорила. Заговорила так ясно, что даже последний из бессмертных мог Ее слышать. Не было слов в Ее речи, но было лишь Слово. Не было звуков, но была Музыка. И никто не мог Ее видеть, но реальней Ее не было в этот момент ничего и никого.
Музыка Ее вливалась в сознание и проникала в самые потаенные уголки его. И все услышали: каждый свое и все – одно и то же. И многие из бессмертных, кто никогда ничего подобного не слышал, вдруг поняли, что нет ничего прекрасней этой Музыки, и что стоило жить, чтобы хотя бы раз Ее услышать, и испугались сами себя – того, что посмели пойти против Той, которая дарит им сейчас эту музыку. Плач обездвижил их тела и души, в раскаянии побросали они оружие и попадали на землю, моля Ту, которая сейчас пела только об одном: простить их и дать им надежду, хотя бы иногда иметь возможность слышать эту Музыку.
И дрогнули вдруг темные легионы. А Светоносный вдруг увидел Свет. И Свет ослепил его. Он жег, Он опалял, Он терзал его, и невыносима была эта пытка. И все темные воины чувствовали то же самое вместе со своим Хозяином. Каждый вдруг осознал все истинное величие Империи так, как никогда ранее не осознавал, и такими нелепыми мрачными и страшными показались они сами себе.
Армии даэмонов, еще миг назад готовые огненными мечами разметать врага в прах, вдруг опустили оружие, а их противники и не пытались напасть. Они стояли напротив, взирая печально на падших товарищей, и ничего не выражал их облик. Ни тени злобы, ярости или агрессии. Ничего кроме страдания о столь страшной участи падения своих собратьев, которые сами избрали эту участь. Ничего, кроме жалости, света и любви… Любви. И любовь эта казалась им сейчас страшнее самых страшных мук. Даже золотые клинки в руках светлых вестников не выглядели устрашающе. Никто явно не собирался их применять для какого-либо насилия, и это еще больше пугало даэмонов – они ожидали здесь чего угодно: яростного отпора, агрессии, войны. Чего угодно, только не любви и сострадания. И от этого становилось совсем страшно.
И взвыл их предводитель, еще мгновения назад собиравшийся уничтожить Империю: таким мизерным и ничтожным увидел он себя пред величием Ее. Он понял, что даже если и воссядет не этом Троне, уничтожив всех своих врагов, то просто не сможет на нем усидеть – не выдержит.
– Све-е-е-е-ет!!! О, прекрасный, страшный Свет! Невыносимо мне это сияние, и нет мне места в Тебе! О, Империя, почему ты отвергла меня так жестоко?!!
Он весь съежился в страхе и, как-то, еще больше помрачнел.
А Император даже не сменил позы.
– Не отвергала Она тебя, Шахар. Не может Империя отвергнуть свое творение, как мать не может выбросить дитя на помойку. Ты сам отверг Ее, а Она скорбит о тебе. Она любит тебя… И я… Я люблю тебя: ты – брат мой, и каким бы ты не был, я прощу тебе все. И Она простит. Только попроси. Покайся. Отрекись от своей злобы и тьмы, и Свет Ее вернется к тебе…
Светоносный согнулся, медленно падая с трона. Мучения его становились все невыносимей: ему казалось, что еще немного, и он сгорит заживо в этом Свете, и ненависть к Нему еще больше просыпалась в нем:
– Свет?!! Любовь?!! Да будьте вы прокляты! Страшнее запредельной тьмы мне ваша любовь! Каяться?! Перед вами!!! Да лучше навеки я покину ваши ненавистные пределы, и создам свое царство, где не будет вашей дурацкой любви!.. И слепящего Света… Всегда ты был первый пред Ней, всегда Она тебя выделяла, Всегда ты слышал Ее лучше меня… Я не желаю быть вечно вторым!
– Ох, Шахар… Она породила меня. И имя мне нарекла Маарэнлил – Подобный Духу. Я не управляю Ей – Она повелевает мной. Я лишь исполняю то, что для меня предназначено, и не более того.
– Вот и исполняй до скончания веков… А я ухожу. Но помни: я уже создал свою империю – империю тирании и диктаторства. И я не собираюсь, как последний глупец, слушать советов какого-то там Духа. Там я – полновластный Хозяин. Там никто не управляет мной – я управляю всеми! И лучше я буду всегда первый там, чем второй здесь… Я ухожу… Но помни – я объявляю тебе, вам с Империей, войну. И не прекращу ее, пока не погибну.
– Ты не можешь погибнуть, ты бессмертен…
– Значит, я буду вечно воевать с тобой.
– Ты принесешь себе и тем, кто присоединиться к тебе, лишь страдания…
– Эти страдания мне приятней твоей невыносимой любви. А насчет тех, кто ко мне присоединиться – так это будет их добровольный выбор, силой никого не поволоку. И ты увидишь, что ох как много разумных созданий захотят в скором будущем встать под мои знамена. А твой проект – Хээл…
– Это не мой проект, это – творение Империи.
– Пусть так, но я его уничтожу. По крайней мере, тех смертных, что ты собираешься туда поселить…
– Что ж, попробуй. Но знай, действовать против них в открытую ты не сможешь. Все на что ты способен против них – нашептывания, соблазнения, совращения…
– Это тоже метод. У меня для этого есть прекрасные сотрудники. – Светоносный оглядел своих спутников, готовых от страха уже провалиться сквозь пол, – Эй, Свидетель!..
– Да пошел ты… – неожиданно вдруг вскинулся Атанос.
– Что?!! Да как ты…
– Смею! – зло выкрикнул Свидетель, – еще как смею! Ненавижу тебя! И не буду я на тебя работать. Мою клятву, данную тебе, можешь засунуть…
Император удивленно смотрел на Свидетеля.
– А ты чего вылупился, старый дурак?! – эти слова адресованы были уже Императору, – думаешь, к тебе вернусь? Ага, как же – побежал… Всех вас ненавижу… Я ухожу, а вы, катитесь все куда подальше…
– Атанос, друг мой, – Император не мог сдержать сожаления, – опомнись. Пойми, если ты не один из нас, значит ты один из них. Даже если ты и уйдешь от обоих, то твой Хозяин все равно останется твоим хозяином.
– Ой, только не надо… Хватит уже меня поучать. Всегда ты меня поучал… Как же я ненавижу вас обоих!
Не говоря более не слова, Атанос повернулся и быстро покинул пределы дворца. И весь его вид говорил о том, что самым большим его желанием является теперь желание, чтобы больше на Сээле его никто никогда не видел.
– Хорошо же начинается твоя диктатура, Шахар, – печально проговорил Император, – Еще властвовать как следует не начал, а уже раздоры родятся в твоем государстве.
Светоносный, словно преодолевая невыносимую боль, стал потихоньку подниматься с пола. С жутковато-довольной ухмылкой он проговорил:
– А он еще лучше чем я думал. Вот теперь, он окончательно стал моим. Что ж, пора и мне. Я покидаю твою ненавистную Империю…
– Шахар!.. – В последний раз попытался окликнуть его Император.
– Его больше нет. – отчетливо и спокойно, будто избавившись внезапно от боли, причиняемой ему Светом, проговорил бывший Наместник, осторожно сходя с тронного места: – Мои слуги и рабы называют меня теперь Шунгал. Или просто – Хозяин… Прощай, Маарэнлил… Император…
Вспышкой мрака пронесся Светоносный через весь зал к разрушенным дверям, оттуда дальше, за пределы дворца и, холодной мглой взлетев на орбиту, проник в нутро флагманского корабля. Это был сигнал к отступлению.
Потоками струящегося мрака покидали даэмоны Сээл. В ужасе бежали бессмертные воины к десантным капсулам и взлетали к своим кораблям. А корабли тысячами снимались с орбиты и отходили от планеты, чтобы поскорее уйти в другое пространство. В то пространство, которое находилось уже вне Империи, ибо все миры-изменники были уже отвергнуты Ею. И первым был отвергнут самый первый изменник, огромный и прекрасный когда-то, мир – Ардос.
Туда направлялась теперь черная армада. И там была теперь столица новой тирании – Запределья.


Эдина

Ох, и не повезло Ари на этот раз с клиентом. Он, правда, был готов к чему-то подобному, когда соглашался на эту работу, поскольку давно знал, что репутация у его заказчика – помещика Струги, довольно противная. Предупреждали его, что заест он его своим занудством – гундос еще тот: тó ему не так, это ему не эдак… Колесо мельничное, понимаешь, ему больно большое! А подумай-ка сам: тут тебе насос для подачи воды должен работать – бассейн с фонтанами наполнять, и лифт – на третий этаж кататься (и чего только богатые все такие ленивые: лень ему лишний раз жиры порастрясти – пешком по лестнице сгулять), да еще хочет подключить сюда же эту новомодную штуку – генератор электричества.
Вообще, электричество изобрели еще лет сорок назад, но дешевые машинки для его производства только теперь придумали, и уже каждый у кого водились деньжата, вовсю оснащал этой штукой свои жилища, несмотря даже на то, что церковь пока смотрела с опаской на это творение человеческой мысли. Правда эта же церковь еще лет двадцать назад объявила мракобесием самолеты – вызов мол, небесам и самóй Высшей, как можно… А теперь ничего – сами летают вовсю.
Собственно, с электричества-то все и началось. Точней сказать, если б не оно, то ничего б и не было.
Когда по поводу размера мельничного колеса Ари с заказчиком худо-бедно, но к общему мнению пришел, и все неприятности организационного плана, казалось, уже позади – работай, никто не мешает, то тут-то оно и выскочило. Электричество, которое.
На установку насоса для фонтанов ушло всего три дня, благо помощниками Струги обеспечивал без вопросов и не требуя за это скидки за работу – даром что зануда, но не скупердяй, и утром четвертого дня, визжа от восторга увидел, как статуи вокруг бассейна начали выпускать струйки воды изо всех своих каменных щелей (ну, или почти изо всех).
Этот показательный запуск своими статуйными фонтанами так гладко отмыл настроение Струги от его постоянного занудства, что он почти перестал все время совать свой потный нос в работу, отрядил в помощь еще двух здоровых молодцов и свалил, к радости всей бригады в свой бассейн. За неделю, пока он, позабыв про всех и все, плескался и подставлял всякие части тела под льющуюся воду, Ари с помощниками закончил установку лифта. Конструкция лифта была его собственной: несмотря на то, что был он полностью механический – приводился в движение системой тросов и шестеренок, был он, тем не менее, прост в управлении настолько, что управлять им мог и ребенок.
Осталось только подключить электрический генератор. Вот тут-то и начались проблемы: про электричество Ари вообще ничего не знал. Знал, только, что течет оно по металлическим проводам, и от него загораются специальные фонари, но как это все происходит – это было за пределами его понимания. Он хотел, было, разобраться во всем сам, но тут заказчик уперся:
– Не дам я тебе самому это делать, – решительно заявил он, – завтра-послезавтра приедет инженер из Бларфьялии – он будет этим заниматься.
– Хорошо, – согласился Мельник, – тогда я свою работу выполнил. Давай рассчитаемся.
– Рассчитаемся, когда все будет работать как положено. – отрезал Струги.
– Ладно, где этот твой инженер?
Инженер приехал через два дня. Веселый, темноволосый, кареглазый бларфъялец, ни слова не понимавший на местном наречии, привез с собой чемодан инструмента и тощего переводчика с мятой физиономией и вечно красными (видимо от неумеренности в питии) глазами.
Электричество он подключал поначалу один, за помощью ни к кому не обращаясь. Правда, потом, осмотрев всю конструкцию привода механизмов, через переводчика очень похвалил конструкцию лифта, поинтересовавшись, кто из его иноземных коллег ее устанавливал. Узнав, что из всех иноземцев он – первый бларфъялец, заехавший в здешние края, а конструкция эта есть изобретение местного умельца, долго щелкал языком, чего-то возбужденно залепетал, и потребовал немедленно показать ему этого самого умельца.
Ари смущенно пожал руку рассыпающемуся в приветствиях инженеру.
– Господин Хорге счастлив, что в Серодолье есть такие самородки. – флегматично и монотонно транслировал экспрессивные излияния иноземца переводчик, всем своим видом показывая, что пора бы ему уже и похмелиться, вместо того, чтобы болтать тут со всяким сбродом.
– Скажите господину Хорге, что я счастлив с ним познакомиться, – пробормотал Ари со смущением, вызвано которое было на самом деле вовсе не неожиданностью встречи с иноземным инженером, а тем, что он и без переводчика прекрасно понимал господина Хорге, но заговорить на его языке стеснялся: вдруг чего не так произнесет – засмеют.
– Господин Хорге говорит, что позволяет вам присутствовать при его работе. – продолжил переводчик, затем, помолчав, от себя добавил: – знай, крестьянин, что это – большая честь для тебя.
– Скажите господину Хорге, что я счастлив принять его приглашение. – улыбнулся Мельник.
И работа закипела. Шкив генератора соединили ремнем со шкивом вала, приводимого во вращение от мельничного колеса. На провода, протянутые во все комнаты подключили необычные круглые лампы и прикрепили их к стенам и потолкам. В других местах – пониже, привинтили маленькие рычажки, которые также подключили к этим же проводам. Ари понял, что они необходимы для того, чтобы перекрывать и открывать электричество, которое будет течь по этим проводам. Вопросов инженеру, однако, он задавать не решался: каждый раз как он раскрывал рот, чтобы что-то спросить, снобистский взгляд переводчика подавлял в нем это желание. Тем не менее из бормотания господина Хорге он многое сумел понять.
Работа продолжалась два дня, и два дня несчастный переводчик страдал – сидел без капли выпивки. На утро третьего дня назначили пробный запуск электричества.
Утром все обитатели усадьбы уже толпились возле чудо-машины, обсуждая, как электричество потечет по проводам, и ждали инженера.
Инженер появился ровно в назначенное им время – иноземцы всегда славились своей пунктуальностью, но переводчика почему-то при нем не было. Он чего-то лопотал по-своему и был страшно недоволен.
– Толмача потерял. – догадался Ари.
– А, ну так объяснить бы ему, что толмач его запил вчерась, – хихикнул кто-то, – теперь лежит пьянющий где-то в лопухах.
Раздался дружный хохот, все начали жестами объяснять, чем накануне занимался переводчик, и в каком он теперь состоянии. До инженера, видимо, и так уже дошло, что единственный его способ связи с местным населением в данный момент находится в неизвестном ему направлении и, скорее всего, в аварийном состоянии: он с досадой плюнул, махнул рукой и, замолчав, погрузился в свою работу.
Он дал Ари знак включить приводной механизм – генератор с веселым жужжанием начал вращаться. Толпа затихла. Инженер подошел к главному рычажку-выключателю, повернул… И ничего не произошло. Повернул еще раз – снова ничего. Выплевывая непонятные ругательства он начал ошалело дергать выключатель туда-сюда – ни одна из ламп так и не загорелась.
Народ разочарованно загомонил:
– Ну вот, а говорили…
– А я говорил, что не может ничего течь по железным проводам – шланги надо было тянуть…
– Да уж, дурят народ…
– Ага, ага. Думают, че мы совсем придурки…
Господин Хорге не находил себе места. Он отключил привод и в напряженном молчании начал рассматривать генератор.
– Господин Хорге, – заговорил вдруг Ари, обратившись к инженеру на его родном языке.
Иноземец затравленно вскинул глаза на говорившего.
– Господин Хорге. Я, кажется, знаю в чем дело.
– Ты говоришь на нашем языке? – изумленно спросил тот.
– Да, господин. – ответил Ари, и решив побороть свое смущение, повторил: – и я, кажется, знаю в чем дело.
Вытянутое от изумления лицо иноземца всем своим видом выражало вопрос. Мельник подошел к генератору.
– В этом механизме – несколько сотен витков металлического провода. При вращении, электричество снимается с них специальными элементами, изготовленными из… какого-то непонятного мне материала. Их там… – закрыв глаза, он провел рукой над генератором, – кажется, два… Так вот, один из них… Он… Кажется, рассыпался…
Инженер не мог поверить своим ушам. Мало того, что этот крестьянин, оказывается, свободно разговаривает на его языке, так он еще и берется определить поломку механизма, о котором вообще никто, кроме нескольких иноземных специалистов, понятия не имеет.
– Скажи мне… Парень, – господин Хорге с трудом подбирал слова, чтобы правильней сформулировать вопрос, – как ты берешься об этом судить, если ты его даже не вскрывал?
Ари стеснялся отвечать честно, поскольку решил, что его опять обзовут сумасшедшим или, того хуже, колдуном, потом поняв, что все равно никто, кроме его собеседника его здесь не поймет медленно ответил:
– Я вижу их.
– Видишь?
– Да. Я иногда могу видеть то, что сокрыто от обычного взгляда.
– То что ты говоришь, парень… как, бишь тебя?..
– Ари, господин.
– Ну так вот, Ари, если это правда, то мне вообще непонятно, какого этого ты болтаешься тут в этом своем захолустье – тебе бы у нас работать. – инженер, похоже, не шутил, – ну что ж, давай посмотрим…
Неисправность устранили поразительно быстро: все оказалось именно так, как Ари и говорил. Генератор вскрыли, разбитый элемент извлекли. Инженер сначала чуть не заплакал: заявил, что новый надо выписывать из Бларфьялии, а это очень долго.
"Дело – дрянь: денег мне паразит Струги не даст, пока электричества не будет". – подумал Ари, и к неописуемому изумлению инженера, вытащил второй элемент из механизма и убежал с ним на кузницу. Вернулся он к середине дня неся в кармане несколько деталей – точные копии тех, что должны стоять в генераторе. Когда их установили, а генератор собрали, и подключили привод, он сам подошел к главному выключателю. Повернул. Во всем доме загорелись лампы.
Вечером этого дня, накануне застолья, посвященного запуску мельницы, господин Хорге подозвал к себе Ари и своего переводчика, которого к тому времени уже отыскали в ближайшей канаве.
Одному он объявил, что он уволен и пинком выгнал вон, а другому, что приглашает его в свою страну на работу с хорошим жалованьем и пригласил пропустить по стаканчику.
Они расположились в кабинете для почетных гостей. Вино, которое они пили было привезено с самой Бларфьялии. Инженер, наконец-то собрал в кучу все вопросы, которые он хотел задать.
– Стало быть, Ари, ты бывал в Бларфьялии?
– Да, год с лишним назад.
– Значит, с документами у тебя должно быть все в порядке?
– Ну… Не совсем. – замялся Ари, – У нас тут не принято записывать в паспорт родовое имя, коего мой род, к слову сказать, и не имеет… Да как, впрочем, и многие в Серодолье. У нас это не принято: только имя отца.
– Ну, это не проблема. – рассмеялся инженер. – Тебя, я слышал, все здесь называют Мельник? – выговорил он слово по-серодольски, – что это значит?
– Малар, по-вашему.
– А! – кивнул Хорге. – Ну что ж, чем плохое имя для рода! Значит, как приедешь к нам, будешь Малар.
Ари с довольной улыбкой кивнул.
– А, скажи Ари, ты ведь учился в Бларфьялии механике? – продолжал вопрошать инженер.
– Да, господин…
– Можешь называть меня Вок, – перебил господин Хорге, – я тебе в отцы еще не гожусь.
– Да, Вок.
– Давно?
– Два года тому назад.
– Откуда же тогда тебе известно про электричество? Два года назад этому у нас не обучали.
– Да говорю ж я: не знаю я про него ничего. Хочется, конечно, выучиться… А то, что я могу видеть – это… – он замялся.
– Если ты можешь видеть то, что сокрыто от других, может быть ты скажешь, почему произошла эта поломка?
– Я не знаю… – Ари, вдруг замолчал. Его лицо сделалось напряженным. Он снова заговорил: – Она не произошла, она была еще на вашем заводе. Ваш работник, когда выпускал этот генератор, не удосужился проверить, работает ли он. А поступил он так, потому что в вашей стране нас многие считают нецивилизованными дикарями…Простите за откровенность…
– Интересно… – господин Хорге начал азартно почесывать кончик носа.
– Я понимаю, что поверить мне трудно, – пробормотал Ари, – но..
Взгляд его снова устремился в даль:
– Но, тем не менее, это правда, и ваш контролер просто не проверил работоспособность генератора, потому что убежден, что нашей глупой стране технический прогресс нужен как дикарям одежда.
Инженер, похоже, уже перестал удивляться.
– Да, есть у нас такой сотрудник. – он усмехнулся. – И правда повторяет все время эту фразу… И поверить тебе совсем не трудно. Просто я, похоже, впервые в жизни встретил одного из тех, кого у нас называют потомками Этеля.
– У нас их называют мракобесами… или колдунами.
– Я и об этом знаю… – усмехнулся Хорге, и неожиданно сменив тему, добавил: – Поэтому я и считаю Прогрессевистскую религию самой либеральной из всех саварианских конфессий. Не даром она получила такое распространение в наших просвещенных странах.
– Прости, Вок, но я посвящен в Наследовании, и про вашу религию мало знаю.
– Да я, если честно тоже мало знаю, – усмехнулся инженер, – знаю только, что веруем мы в одну Высшую, в одну спасительницу Савару, поклоняемся одним и тем же святыням, даже священная книга у нас одна – Страницы. Разница, по-моему, лишь в мелочах. Я не понимаю, почему мы столько лет из-за этого грыземся.
– Да, разница в мелочах, но она есть – что ты там говорил про потомков Этеля?
– А я тебе сейчас зачитаю, – он достал из кармана маленький томик Страниц в черном переплете, судя по всему на бларфьяльском языке, – вот, слушай:

"И когда заселен был мир цветами и деревьями, зверьми и птицами,
Посмотрела Высшая на творение свое и изрекла:
"Хорош мир Мной сотворенный, но негоже жить ему самому по себе.
Хозяин быть должен над всем живым и неживым – исполнитель воли Моей"
И сотворила тогда людей многих из самóй земли,
И отобравши двоих из них, вдохнула [в них] часть Духа и Разума своего.
И поселила их в земле Эдина, что была тогда на юге
И нарекла их Этель, что означает "Мужчина", и Энти – "Дающая Жизнь"
И дала им власть над людьми и зверьми и способность видеть невидимое."

Ари с трудом понимал поэтические переходы бларфьяльской речи, но тут же вспомнил аналогичную главу из Страниц на своем родном языке, и поняв о чем речь, кивнул.
– Так вот, – продолжил инженер, – мы верим, что люди у которых есть такие способности, как у тебя, являются прямыми потомками Этеля и Энти.
– Прости, Вок, – нехотя заговорил Ари, – но позволь мне тебя здесь разочаровать. Все, или почти все, на самом деле было не так, как написано в страницах…
– Ты и это можешь видеть?! – инженер, кажется изумился не на шутку.
– Ох… – Ари издал тягостный и долгий вздох, – в последнее время мне кажется, что только это я и вижу… Я недавно к нашему служителю зашел: рассказать хотел, так он меня чуть из храма не выгнал.
– Ари, прошу, расскажи. Обещаю, я не посмеюсь над тобой. – Он хихикнул: – и уж тем более не выгоню.
– Не могу.
– Почему?
– Потому что то, что я вижу, может оказаться ложью. А ложь это один из грехов, который до добра не доведет – уж это я точно знаю.
– Слушай, парень, я не прошу тебя открывать мне какие-то высшие истины. И уж тем более не собираюсь сразу верить в то, что ты расскажешь. – решительно настаивал инженер, – просто я по первому образованию – высшеслов… Ну представь это все, как если бы ты мне сказку рассказывал. Хочешь, имена все поменяй. Ну?
– Что "ну"?, – Ари колебался, – Начать с того, что не было у Этеля каких-то особых способностей. Правда были у него какие-то особенные знания: такие особенные, что мы при нашем современном развитии еще даже не способны их понять.
– А разве тогда на Хээле был более высокий уровень развития? – несколько беспардонно перебил Хорге.
– Нет. – досадливо отмахнулся Ари, – Тогда в бронзовом веке еще жили… Но были тогда, правда, и такие технологии, которые нам и не снились, да и, наверное, еще долго не приснятся. Правда кроме Этеля и Энти о них никто из людей не знал…
– Из людей? – снова перебил его бесцеремонный собеседник, – А разве тогда был еще кто-то, кроме людей?
– Были. – кивнул Ари, – Те, кого правоверные савариане называют идолами, а досаварианские идолопоклонники считали их высшими… Началось все после падения: как только улеглись страсти…


***

Улеглись страсти, ушла печаль, уменьшились скорби Высших по погибшим братьям. Сээл по-прежнему сиял отблесками предвечной красоты ярчайшего творения Империи.
И каждый Высший, от самого юного и неопытного вестника, до самого мудрого создателя, где бы они не находились, какими бы ответственными делами во благо Империи не были заняты, не могли не возвращаться сюда снова и снова, хотя бы ненадолго.
Но были и те, для кого Сээл стал родным домом. Многочисленные сотрудники администрации Императора: вестники, наблюдатели, исследователи, ученые и, конечно же, создатели – все это были, как правило те, чьи дела напрямую были связаны с основными направлениями развития Империи. А самым основным вопросом на текущий момент по-прежнему оставался Хээл.
Планы по его развитию несколько приостановились, в связи с последними событиями, и теперь приходилось наверстывать их не щадя своих высших сил, ибо каждый, кто дорос уже до восприятия Духа, знал, что у Империи какие-то совершенно замечательные планы на счет этого мира. Один тот факт, что мир этот был красив неповторимо, и даже напоминал чем-то сам Сээл, заставлял о многом задуматься.
И именно поэтому, очередное заседание Совета, в его обновленном составе, было назначено Императором именно на Хээле.
И вот теперь все присутствующие расположились на плоской вершине высоченного холма, стоящего на берегу огромной реки, которая протекала через изумительно красивую, изумрудно-зеленую, бескрайнюю долину. Высшим, от взора которых трудно было что-либо утаить, было хорошо видно, что начало этой реке давали другие четыре реки, а завершалась она, впадая в океан.
Издавна была установлена традиция, что на советах все должны присутствовать в телесных воплощениях, даже несмотря на то, что некоторым Высшим, по роду своей деятельности приходилось ими пользоваться весьма не часто, и намного удобней было являться в духовном облике.
Правда, членов Совета несколько удивила необходимость прибытия их туда Путем Империи, поскольку любому из них удобнее было бы воспользоваться прямым перемещением через слияние с Духом. Это и был первый вопрос, который задали присутствующие Императору.
– Я думаю, на этот вопрос нам лучше ответит руководитель научных исследований, имеющий непосредственное отношение к отработке методов развития Хээла. – Император указал приглашающим жестом: – прошу тебя, Уриэль.
Высшая поднялась с места и не дождавшись даже пока окончательно стихнут перешептывания собравшихся, заговорила:
– Эксперимент, который мы начинаем в этом мире, с благословения Самой Империи, должен, как предполагается, открыть нам новые перспективы Ее развития: это всем вам известно. Также всем известно, что мир этот планируется сделать частично закрытым от нашего влияния. Функционирование данного мира должно будет происходить по Ее законам и под нашим с вами непосредственным наблюдением, но, как уже было оговорено, без нашего непосредственного вмешательства в ход развития…
Уриэль выдержала паузу и затем, добавила:
– Разве что в самом крайнем случае… Ну это все вам известно… Теперь технические подробности: Как все уже поняли, путей прямого перемещения для Высших сюда нет – они закрыты Империей. Единственный способ сюда добраться – Путь Империи и… – она снова замолчала, явно пребывая в нерешительности: говорить то, что собиралась или пока не стоит, затем, все же продолжила, – …и все. Младшими создателями уже установлено несколько порталов выхода из Пути в различных точках планеты. Также доступ к проходу через порталы Пути будет дан группе бессмертных, прошедших особую подготовку для работы на Хээле под моим непосредственным руководством… Я вижу есть вопросы?
Большинство членов совета действительно выражали большое желание задать вопрос, и один из них – создатель Ваархил озвучил общую мысль:
– Почему Путь? И почему бессмертным? Ведь создали же были для них Туннели Света – под моим, между прочим, руководством. Да будет тебе известно, о, мудрая Уриэль, что перемещение посредством Пути для бессмертных является задачей не из легких и требует больших затрат их личной силы.
– Ты прав, брат мой, неподготовленному бессмертному странствовать Путем империи – чистейшее безумие. Именно поэтому нами были отобраны самые высокоразвитые из них, и все они проходили достаточно сильную подготовку. Тем не менее, портал, оставленный для них имеет все необходимые средства для максимального облегчения им прохода через него, и пользоваться им они будут лишь в самом крайнем случае. Установлен он на их временной базе на одном из крупных островов Хээла, находящемся на достаточном удалении от остальной части суши. – Уриэль чему-то улыбнулась, – На своем языке наши бессмертные младшие братья называют его Элуадату – Высокая Обитель. Для перемещения по территории планеты ими будут использоваться различные виды транспортной техники, построенной по их технологиям – он считают, что им этого достаточно.
– Но ты не ответила на вопрос до конца, Уриэль, – снова заговорил Ваархил.
Неожиданно Глаэри поднялась с места.
– Я полагаю, сестра предоставит мне ответ на этот вопрос.
Уриэль знаком показала, что не возражает, и Глаэри продолжила:
– Туннели Света… Похоже мы потеряли их…
Волнение пробежало среди присутствующих.
– Да, братья и сестры мои, как ни печально, но это так. Туннели Света, разработанные нами специально для бессмертных, после отвержения наших бывших братьев от Империи, ушли вместе с ними. Похоже, мы не доглядели – падшие переделали технологии перемещения Туннелями под свои цели. Наше с вами творение – Туннели Света теперь стали Коридорами Мрака, и были отвергнуты Империей вместе с испоганившими их.
Сказанное было подобно удару: потеря единственного средства перемещения между мирами для большинства бессмертных, столь любимых Высшими – это было чудовищно!
– О, Империя! – с болью вздохнул Ваархил, – Почему! Почему я так мало уделял внимания нашим бессмертным воспитанникам!
– Не сокрушайся, брат. – прервала его Глаэри, – В том нет твоей вины. Сколь бы горестно все не происходило, но мы обязаны помнить, что на все Воля Ее… Но это еще не все. Самое неприятное в случившемся то, что даэмонам удалось изменить технологии открытия порталов: некоторые из них они сделали динамичным, и теперь могут оперативно открывать и закрывать их в любом месте Запределья. А управление ими осуществляется непосредственно с Ардоса… Это мне доложили мои разведчики.
Слушатели не совсем понимали, к чему клонит докладчица: ну сделали и сделали – теперь-то какая разница, если туннели все равно потеряны для Империи. Пусть себе темные даэмоны скачут по своему Запределью где захотят.
Непонимание это уловила Глаэри в мыслях собратьев, и поспешила объяснить:
– Дело в том, что малая часть Тьмы Запределья имеет непосредственный выход на Хээл, и это позволяет даэмонам открывать и закрывать порталы практически в любом месте планеты, когда им захочется. И выходить на Хээл… Правда вне телесной оболочки… А появилась эта возможность именно благодаря тому, что данная планета является частично закрытой от нашего влияния…
Вот это был уже действительно удар. Заговорили все разом – предложения полились потоком: немедленно свернуть эксперимент – все равно ничего не выйдет, создать специальный отдел по отслеживанию открытых темных порталов. Кто-то даже предложил немедленно объявить кампанию по вторжению в Запределье и захвату Ардоса со всей его администрацией.
На фоне этого бурления информации зазвучала, вдруг, негромкая речь Императора:
– Войну начать?.. Это что ж вы такое, Высшие мои братья, заявляете! Мало вам примера наших падших братьев: начали они войну – посмотрите, что с ними стало… Если от кого услышу еще подобные заявления – немедля тот будет исключен из Совета! Хватит нам... даэмонов… А про то, чтобы свернуть эксперимент: знайте, братья мои, все пойдет по плану. Вы верили мне всегда, и теперь же скажу вам: все происходит теперь так, как есть на то Воля Ее. Пакость даэмонов с Туннелями для меня была столь же неожиданна, но, испросив Дух Империи, понял я, что и на это, также, есть воля Ее… И, да будет вам известно: даэмоны лишены возможности действовать напрямую против Хээла. Все что они могут – только посещать его бесплотными тенями, не будучи в состоянии совершать какой-либо материальный вред ни планете, ни ее обитателям. А смертные… Уверяю вас, они еще не раз нас всех удивят… Кстати, о смертных… Сестра, – он снова обратился к Уриэль, – мы ждем твоего доклада.
Уриэль снова поднялась с места, оглядела присутствующих, дожидаясь пока окончательно улягутся страсти и восстановится общее внимание, затем начала:
– Под руководством наших ученых, нашими создателями производилось заселение планеты самыми скорыми темпами, которые когда-либо были приняты для подобных работ: каких-то три миллиарда ее вращений вокруг… – она, вдруг сильно замялась.
– Не стыдись, сестра, – подбодрил ее Император, – не стыдно произносить имя звезды вокруг которой вращается эта планета, тем более, что оно принадлежало тому, кто был когда-то одним из нас. Пусть хотя бы в названии звезды останется светлая память о том, кого все мы когда-то любили.
– …три миллиарда вращений Хээла вокруг Шахара. – продолжила Уриэль, – И это при том, что мы лишены были возможности непосредственной транспортировки флоры и фауны на планету. Все создание видов производилось непосредственно на месте, путем эволюционных мутаций. Поначалу планета представляла из себя не более чем глыбу материи с условиями пригодными для развития. Весь ее неорганический материал на семьдесят процентов состоит из [углерода] – элемента на основании которого построена материальная жизнь в очень многих других мирах. Этот элемент мы и использовали в качестве основного строительного материала: начали с построения простых соединений с другими частицами, и вскоре была найдена оптимальная форма. Имея в распоряжении этот материал, мы сумели создать основной элемент материальной жизни – растительную клетку. Это, собственно, была самая трудоемкая часть работы – на нее ушло около двух миллиардов циклов. А дальше было все просто: мы пустили все на самотек, позволяли клеткам развиваться, соединяться с себе подобными, размножаться. Нам оставалось только направлять развитие, организовывая влияние внешних факторов, приводящих к возникновению сильных мутаций. Мутации, в свою очередь приводили к появления новых видов, не существовавших ранее: одна клетка, многоклеточные организмы, растения, животные птицы – все это этапы отработки Созидания. Наша основная цель – сотворение разумного существа по нашему с вами образу и подобию… Империя уже сотворила смертных в нескольких других мирах. Видимо для того, чтобы познакомить нас с технологией их создания…
– Прости, сестра, – перебила ее Глаэри, – я внимательно осматривала Хээл, по роду своих занятий, и обратила внимание на смертных, обитающих там. Если это о них ты сейчас говоришь, то позволь усомниться. Они, правда, могут использовать для жизни простейшие орудия труда, и строят себе жилища… Пожалуй, даже, действительно можно сказать, что они, так же как и те, что живут уже в нескольких других мирах Империи созданы по нашему с вами образу и подобию… Но, насколько я сумела рассмотреть, существа эти, в отличие от тех, что созданы Всевышней без нашего участия, имеют недоразвитую духовную структуру, и очень сильную способность к самостоятельному мышлению. Из-за этого них нет четкой связи не только с Всевышним Духом, но даже и с разумом биосферы их собственной планеты!.. Они не жизнеспособны…
– Ты не совсем права, сестра, – Уриэль, похоже, ожидала этого вопроса, – ты рассуждаешь как разведчик. А я – ученый, исследователь. Да действительно, нам не удалось развить в них сильную духовную структуру: направленные мутации, развитие видов – это нам по силам, но вот связь с Всевышним Духом… Мы этого не сумели – и на то была воля Империи. Она вдохнула в них мельчайшие крупицы своего бесконечного Разума, но не дала развиться их духу с одной лишь целью…
Она сделала паузу и с выражением произнесла:
– Чтобы они это сделали сами!
Удивление пронеслось среди присутствующих.
– Да, – уверенно повторила она, – сами. Из-за слабого духа, многие из них не будут способны пребывать в постоянном единении с Всевышней, но благодаря сильному разуму и развитому мышлению, они станут стремиться к тому, чтобы этого единения достигнуть!
Она замолчала не надолго, ожидая, что кто-нибудь задаст вопрос. Но вопросов не последовало.
– Единственное условие, что кто-то должен их этому научить, – продолжала Уриэль, – вот тут-то мы и столкнулись с проблемой: после завершения эволюции видов, Высшие не имеют более права непосредственно вмешиваться в развитие Хээла… На этом месте я бы хотела передать слово нашему Императору.
Уриэль села на место. Император встал, кивнул ей и устремив пронзительный взгляд куда-то в одному ему ведомые дали своего восприятия, медленно, словно с трудом, начал речь:
– Слабость духа смертных, – произнес он с расстановкой, – это то, что отличает смертных Хээла от обычных, и тут сестра совершенно права. – он кивнул Уриэль. – Но то, как эта особенность появилась – совсем отдельная история. Дело в том, что слабость их духа в совокупности с силой разума привела к тому… – он сделал паузу, словно взвешивая, как правильнее сформулировать то, что собирался донести до коллег. – что смертные на этой планете вообще не будут знать о том, что Империя существует, и большинство из них будут уверены, что нет в мире другой силы, кроме силы их собственного разума…А причина этого проста: в создании смертных на этой планете участвовал тот, кто… – лицо Императора стало печальным. – В общем, вы поняли о ком я…
Дружный вздох испуганного изумления был ему ответом, но никто, по-прежнему не задавал вопросов, ожидая окончания речи.
– Но нами было найдено решение. – продолжил он. – Смертные Хээла – совсем не такие как обычные смертные, но во многом на них похожи. У них, например, как и у самых обычных смертных есть способность к тонкому энергетическому восприятию и ментальной коммуникации. Эти способности мы можем использовать для развития их духовных структур. Единственное, что от нас требуется, донести до них идею о том, что они не являются главными и единственными разумными существами во вселенной, и что сила их разума – ничто перед Силой Всевышней… Но сами мы не можем, не имеем права этого делать… – он снова взглянул на Уриэль. – На одном из недавних советов мною было заявлено, что в стенах моего дворца воспитываются несколько смертных: женщины и мужчины. Мои воспитанники тоже достаточно сильно отличаются от обычных своих собратьев: несмотря на неспособность их тел к бессмертному существованию, жизни их будут очень долгими. Именно они должны будут донести искры Света до слаборазвитых обитателей Хээла. Именно их потомки обязаны будут заботится о развитии духа себе подобных. В настоящее время они уже поселены на территории этой долины, где мы с вами находимся в данный момент: один мужчина и одна женщина – остальные остались на Сээле, в качестве резерва. Не думаю, что может что-то случится с первыми поселенцами Хээла, но… Сами понимаете – подстраховаться не помешает… Учитывая последние события…
Все согласно закивали: было ясно, что речь идет о даэмонах.
Император продолжал:
– Двое моих лучших воспитанников. – он вдруг расцвел от радости, – посмотрите на них…
Все устремили взоры туда, куда указывал Император. Там далеко-далеко в долине, возле залива на стыке четырех рек, сидели, обнявшись, любуясь на закат на фоне широкой глади воды, двое обнаженных смертных: Этель и Лилу.

***
Этель и Лилу сидели нежно обнявшись на берегу огромного залива широченной реки, которая неспешно катила свои теплые воды через бескрайний простор прекрасной изумрудной долины, к огромному теплому океану. Океана, правда они пока еще не видели, как не видели и того, откуда брали начало эти реки, не видели, насколько бескрайня и огромна эта долина. Они, правда, уже знали, что называется она Эдина, и название это казалось им довольно нелепым – на их языке оно означало "незаселенная долина".
Но, впрочем, и до этого им тоже особо дела не было: они были полностью поглощены красотой, окружающей их – никогда еще они ничего подобного не видели.
Да, красотой, окружающей их, и обществом друг друга. Они держали друг друга в объятьях, и скоро Этель понял, что уже ничего не видит, кроме своей подруги, а Лилу смотрела только на Этеля.
И им уже совершенно не было дела до крохотной, слабо светящейся движущейся точки над ними высоко в небе: спутник наружного наблюдения, недавно запущенный с базы бессмертных на Элуадату уже вовсю функционировал. Трое бессмертных мужчин и одна женщина: Энки, Эдан, Зей и Астара внимательно наблюдали за нежной идиллией парочки смертных.
– А они красивы. – задумчиво произнесла Астара.
– Пожалуй, даже чем-то похожи на нас. – добавил Зей.
– Однако же, у них, как и у нас есть своя миссия в этом мире. – вступил в разговор Энки, – И миссия эта должна быть выполнена. А времени не так много: в отличие от нас, они – смертны и не смогут пребывать в этих своих симпатичных телах столько сколько потребуется.
– Я полагаю, мы можем им дать время до утра. – предложил Эдан, – И отключи, наконец, наблюдение. Хватит за ними подглядывать.
Эти слова были уже адресованы Астаре. Она медленно развернулась в кресле за пультом, медленно перевела взгляд своих огромных изумрудных глаз и медленно проговорила:
– Изволь объясниться, коллега. Кажется, когда мы наблюдали за брачными ритуалами животных и здешних смертных, никто не возражал.
– Потому что эти смертные сами пока мало чем отличаются от животных. А Этель с Лилу: не забывай, чьи они воспитанники.
– В этом, пожалуй, ты прав. – согласилась Астара, – однако же сейчас меня интересуют не сами их брачные игры.
Она переключила голографический монитор на другую картинку:
– Вот, посмотрите.
– Ну и что, – непонимающе спросил Зей, – одно из поселений Эдины. Спутник наблюдения над ним я вчера сам устанавливал. Похоже, там все уже спят. Куда смотреть-то?
– Сейчас… – длинные тонкие пальцы прекрасной бессмертной быстро порхали над пультом. Она пыталась навести сканирующий луч на съемку сквозь крыши жилищ. Наконец ей это удалось: – Пожалуйста. Смотрите.
– Так. Ну и что? – снова не поняли остальные.
– Как что! – Астара уже начинала испытывать досаду от непонимания, – посмотрите: чем занимаются смертные во всех жилищах.
– Ну… – замялся Эдан, – брачные ритуалы, ритуальные ласки, совокупления с целью продолжения рода…
– Вот именно! – воскликнула Астара, – ритуалы, ласки, совокупления… И происходит это между ними всеми совершенно бессистемно – каждую ночь, и иногда не один раз, а часто еще и днем! Вы же все работали со смертными в других провинциях Империи – там брачные совокупления нигде не носили такой стихийный характер. А посмотрите на животных этого мира: их совокупления также систематичны и упорядочены.
– А ты-то чего так разоряешься? – почти одновременно спросили Зей и Эдан. – Пускай себе развлекаются.
– Если я не ошибаюсь, вероятность зачатия смертного организма при систематических совокуплениях – около тридцати процентов? – вступил вдруг в разговор, молчавший до этого Энки. До него, похоже, начало доходить.
– Даже немного больше, коллега. – ответила Астара с радостью, что наконец-то ее начали понимать.
– А срок вынашивания – около двухсот семидесяти суток?
– Совершенно точно. И при том, что у местных женщин способность к зачатию появляется каждые двадцать пять-тридцать суток! Это против положенных двух раз в планетарный цикл, как на всех остальных планета Империи.
– Значит, если я не ошибаюсь, такими темпами очень скоро они размножатся так, что заполонят собой всю долину, а там, глядишь, и всю планету.
– Ну, до этого, я думаю не дойдет, – не совсем уверенно заявила Астара, – за пределами Эдины климатические условия не столь благоприятные, в результате чего там должна будет возникнуть высокая смертность в следствие естественных причин. Но, в любом случае, мы должны незамедлительно начать образовательную работу с ними. Предлагаю завтра же утром отправить к ним императорских воспитанников.
– Предлагаю не спешить, – снова вступил в разговор Эдан, – для начала было бы неплохо нам самим представиться Этелю и Лилу.
– Совершенно согласен, – подхватил Зей, – к тому же не забывайте, что мы должны подготовить несколько простейших технологий для передачи местному населению: колесо, обработка металлов, земледелие, домашнее животноводство…
– И культуру полового общения. – вставила Астара.
– Да, – подтвердил Зей, – культуру полового общения. Иначе скоро все остальные технологии будет уже некому использовать.
– Но сколько времени потребуется Этелю и Лилу для того чтобы переданные технологии как следует прижились на Хээле? – логично поинтересовался Эдан, – не забывайте, что дни их телесного существования не вечны, а возможность доставки сюда других обученных смертных строго ограничена: Уриэль говорила, что есть возможность транспортировки еще одного, максимум двух – Империя закрывает этот мир от проникновения все сильнее и сильнее.
Энки, внимательно выслушав речь Эдана, задумчиво уставился в изображения над мониторами, затем включил расчеты, некоторое время выстраивал какие-то схемы и оторвавшись, наконец, от пульта, заявил:
– Средний возраст смертного, проживающего в Эдине, восемьдесят-сто планетарных циклов. Наши смертные посланцы Императора прошли специальную подготовку: их возраст составит приблизительно шестьсот-семьсот циклов. Я думаю нам не составит труда продлить его до девятисот – тысячи двухсот циклов.
– Отлично, – улыбнулась Астара, – а по поводу технологий: я полагаю, мы все же будем оказывать им посильную помощь… В рамках дозволенного, разумеется.
– Ну разумеется, – передразнил Зей, – технологию гравитационных двигателей мы им передавать не станем.
– И не забывайте, что самим нам не желательно показываться людям на глаза: всю информацию передавать через смертных посредников.
– Кому не надо показываться? – не понял Зей. – Людям?
– Да, людям. Так они здесь себя называют.
– Хорошо, – подытожил Энки, – на правах старшего, предлагаю на сегодня обсуждение завершить. Завтра с рассветом собираемся в Эдине: будем знакомиться со смертными.



***
Утро разбудило Этеля и Лилу прохладой, пришедшей легким дуновением с широкой реки. День обещал быть солнечным и, судя по всему, беззаботным.
– Лилу, пошли искупаемся. – радостно воскликнул Этель, – посмотри какая красивая река – почти как на Сээле.
Мужчина и женщина, взявшись за руки побежали к отвесному берегу залива. Добежав до края, они нерешительно остановились.
– Этель, тут обрыв – высоко, – замялась Лилу, – пошли спустимся в другом месте.
– Трусиха. Ты что, боишься? – захохотал Этель, – смотри, я сейчас нырну. На Сээле я делал это тысячи раз, помнишь?
– Этель, нет. Не надо, я боюсь, – испуганно лепетала девушка.
Но мужчина ее уже не слушал. Он размял ноги, примерился к глубине, слегка выгнул спину, отвел руки назад и…
Внезапно вода под обрывом закипела: из глубины пошли пузыри, стало видно как что-то крупное начало быстро всплывать из пучины на поверхность. Этель отшатнулся, удивленно глядя на воду под берегом. Лилу, собиравшаяся что-то сказать своему спутнику, так и осталась стоять с открытым ртом. Прожив всю свою жизнь и получив воспитание в самом сердце Империи, они не испытывали еще такого чувства как страх, поэтому они не знали, как назвать то, что сейчас вдруг оба почувствовали: видимо, удивление.
Поверхность воды вдруг разверзлась брызгами, и из под нее вылетел некто им не знакомый. Не прекращая своего движения, он пролетел от самой воды до верха обрыва и мягко приземлился рядом со смертными. Только теперь они заметили, что роста он был высокого, кожа его имела оттенок слегка голубоватый, а золотистого цвета глаза лучились нездешним светом, подобно звездам над Сээлом. Мягкие пышные волосы падали на плечи, закрывая воротник одежды, на котором мерцали несколько огоньков. И тот факт, что и волосы незнакомца, и само его одеяние были совершенно сухими, смертных ни сколько не удивил: Отец предупреждал их, что их бессмертные братья войдут с ними в контакт в первые же дни их высадки на Хээл.
Оба, не сговариваясь, выдали заученную фразу:
– Смертные дети Всевышней Империи, Этель и Лилу, рады чести приветствовать своего бессмертного брата.
Незнакомец, поклонившись, не заставил себя ждать с ответом:
– Бессмертный сын Всевышней Империи, Энки, рад чести приветствовать своих смертных братьев. – потом, улыбнувшись добавил: – Надеюсь, я не очень вас напугал таким неожиданным появлением? Наши техники установили портал прямого доступа в наш центр управления прямо под водой – только недавно закончили. Я первый, кто им воспользовался, остальные прибудут на катере.
– Мы ждем кого-то еще, наставник Энки? – спросила Лилу.
– Да. Мои братья вот-вот… – Энки посмотрел вверх, откуда раздался тихий шелест, и добавил, – а вот, кажется, и они.
С верху из-за небольшого облака быстро спускался небольшой голубоватый диск. Долетев на бешеной скорости до стоящих на берегу, он резко затормозил движение и зависнув над самой поверхностью, почти касаясь травы, замер.
Верхний купол быстро исчез, втянувшись в борта, и оттуда дружно выскочили еще трое бессмертных. Точнее, двое бессмертных, и одна бессмертная.
Одежды бессмертных ничем не отличались от того, во что был одет Энки, да и внешностью они были похожи, только у одного из них глаза были ярко голубые, как небо над Сээлом, а волосы чуть посветлее.
Но вот бессмертная женщина, прилетевшая с ними, поразила людей настолько, что они забыли даже произнести положенное приветствие. На Сээле они редко общались с бессмертными, чаще с Высшими, красота которых была для них чем-то запредельным, недоступным пониманию. Но теперь они впервые в своей жизни видели красоту бессмертной женщины, и красота эта была им понятна: эта женщина была плотская, телесная, совершенно настоящая, и она стояла прямо перед ними, весело взирая на них искрящимися звездами своих изумрудных глаз, а волосы ее были цвета только что расплавленной меди, и подобно расплавленной меди струились по обнаженным плечам.
И одета она была не так, как ее спутники: одеяние ее, довольно скромное, скорее открывало ее чудное тело, чем скрывало его. Несколько лоскутов совершенно белой материи на фоне голубоватой кожи, скрепленных между собой золотистыми цепочками совершенно чудесным образом подчеркивали красоту ее форм. На большой золотистой броши, удерживающей ее платье на левом плече, сверкали самоцветные камни. Только присмотревшись, люди поняли, что самоцветы – это всего лишь сенсоры управления, а брошь – пульт.
Бессмертные братья стояли перед смертными, и те не могли отвести восхищенного взгляда от этих прекрасных созданий. Теперь людям стало видно, что бессмертные все довольно высокого роста: даже их женщина, которая среди своих собратьев была самой невысокой, оказалась почту на голову выше Этеля.
Видя смущение людей, она заговорила первой:
– Бессмертные дети Всевышней Империи, Астара, – она сделала паузу, обведя указующим жестом двух своих спутников, – Эдан и Зей рады чести приветствовать своих смертных братьев.
Названные бессмертные поклонились при произнесении своих имен, и после того, как Этель и Энти произнесли ответную фразу, Астара продолжила:
– Похоже вы уже познакомились с нашим братом Энки, который, все-таки закончил установку портала, а нас не предупредил. – Астара хитро улыбнулась своим спутникам.
– Прости, коллега. Хотел сделать сюрприз. Простите и вы, друзья. – эти слова предназначались уже смертным, – вы, кажется, собирались произвести омовение тел, а я вам помешал?
– Ничего страшного, наставник Энки, – пролепетал Этель, – я просто собирался нырнуть с этого обрыва, а Лилу пыталась меня отговорить.
Энки весело усмехнулся:
– Я достаточно долго работал со смертными, – заявил он, обратившись к Этелю, – и могу тебя заверить, что у ваших женщин есть некая, загадочная для нас, подсознательная, интуитивная мудрость. И очень часто эта мудрость руководит их поступками, которые вашим мужчинам кажутся бессмысленными. Вот сейчас, например, она спасла тебя от серьезных травм. А на будущее, знай: здесь не Сээл – мир этот к сожалению не всегда безопасен, и прежде чем нырять куда-то, всегда проверяй дно.
– Благодарю за наставление, мудрый Энки, – поклонился Этель.
На этом вступительная часть и знакомство были, судя по всему завершены, и Энки, который, видимо, был тут старшим, предложил присесть для проведения дальнейшего обсуждения прямо на траву. Взгляды всех бессмертных были теперь устремлены на людей, которых, похоже, слегка смущало такое внимание.
– Наш отец… – нерешительно начал Этель
– Кто? – переспросил Энки
– Император. – пояснила Лилу, – мы, его воспитанники, всегда называли его отцом: он вырастил нас, заботился о нас. Мы очень любим его – как родного отца.
Бессмертные кивнули в знак понимания. Этель продолжал:
– На Сээле… – он похоже не знал с чего начать, – Отец предупредил нас, что мы с Лилу должны будем возглавить местное население на здесь, на Хээле… Мы проходили специальную подготовку. Бессмертные братья обучили нас начальным технологиям…
– Прости, – перебила Астара, – уточните, пожалуйста, каким именно?
– Самым элементарным: мы должны передать местным жителям технологии изготовления колесного транспорта, примитивного земледелия, домашнего животноводства, рыбной ловли. Позже мы должны освоить вместе с ними технологии строительства примитивных зданий, добычу полезных ископаемых, обработку металлов.
– Я так понимаю, что вы сами владеете этими технологиями в совершенстве? – спросил вдруг, молчавший до этого Зей.
– Разумеется, бессмертный брат. – ответила за Этеля Лилу, – Но, помимо перечисленных Этелем, мы также владеем еще некоторыми навыками из ваших высоких технологий.
– Ну да? – изумился Зей, – какими же?
– Я, например, умею управлять планетарными катерами, знаю технологию установки спутников на геостационарные орбиты планет, умею работать с системами наблюдения… Вообще, все, что связанно с работой со всякими приборами…
– Да, талантливую воспитанницу послал на Хээл наш Император. – улыбнулся Энки, – но поспешу тебя разочаровать, Лилу: эти знания тебе здесь не понадобятся. Обучение будет производиться лишь примитивным технологиям, тем, которые перечислил Этель.
Остальные бессмертные, судя по всему, разделяли точку зрения Энки, и люди, видя это, согласно закивали головами.
– Но вы, друзья мои, забыли еще одно. – снова вступила в разговор Астара, – технологии, добыча пищи – это все хорошо, это, конечно, необходимо. Но почему вы ни слова не сказали о технологиях другого рода – технологиях духовных. Красота межличностного общения, взаимопонимание, сострадание, милосердие… Стремление к Свету, в конце концов. Ведь именно эти процессы лежат в основе развития любого разума…
– Совершенно правильно, Астара. – раздался неожиданно чей-то звонкий, певучий голос. – Совершенно согласен. Но я не думаю что они об этом позабыли, просто они еще не пришли как следует в себя после переселения.
Все посмотрели в сторону, откуда раздавался голос и увидели, как в том месте очень быстро материализовался чудесный высокий юноша в светлом плаще, сияющий столь невероятным светом, что бесполезно было даже закрывать глаза – его сияние не знало границ. Он возник перед ними совершенно неожиданно, но было похоже, что он слышал весь разговор до этого. Он улыбался им, и от этой его улыбки небо стало ярче, а птицы вокруг запели так, как будто увидели самый счастливый день в своей жизни.
– Повелитель! – вскочив с мест, радостно воскликнули все.
– Приветствую, друзья мои. – улыбнулся Император.
Он жестом попросил всех сесть на место, и подойдя ближе, словно проплыв над травой, присел рядом с ними.
– Прошу меня извинить, что не объявился вам сразу. Просто хотел посмотреть, как вы найдете общий язык… – он замолчал, затем добавил, – И попрощаться: похоже нам с вами придется расстаться.
– Надолго? – печально воскликнула Лилу
– Для меня – на мгновенья, для вас – на века.
– Повелитель, – привстав, обратилась к нему Астара, – у меня есть вопросы…
– И у меня, – поддержал Зей
– А уж у меня-то сколько! – воскликнул неожиданно, молчавший до этого Эдан
– Знаю, знаю, друзья. – успокоил их Император, – но спешу вас обрадовать, все они не ко мне. Теперь вы главные существа здесь. Теперь вся ответственность за эту землю лежит на вас. И ответы на все вопросы вам предстоит найти самим и самим придется принимать решения.
– Но мы можем обращаться к вам за советом? – спросила Астара.
– Можете. Сколько угодно. Мы услышим вас, но вряд вы ли услышите нас. Теперь вам остается полагаться только на самих себя. Вы все знали на что идете, соглашаясь на эту работу. Должен вам напомнить, что вы все находитесь здесь не потому, что вы – лучшие. Просто на вас пал Ее выбор, а Она, как вам известно, никогда не объясняет своих решений.
Император сделал паузу, затем снова заговорил, обращаясь к бессмертным, но так, как будто говорил с каждым отдельно:
– Вы все работали с мудрейшей Уриэль. Она отзывалась о вас как о достойных учениках. Она верит в вас. Мы все верим в вас.
Все бессмертные, не сговариваясь выразили согласие дружным кивком. Их смертные братья стояли рядом, терпеливо ожидая, когда очередь дойдет до них, что и было незамедлительно замечено Императором:
– Ну, что ж, наши смертные братья, как я понимаю готовы. Все что нам остается – внедрить их в среду местного населения и… – он снова сделал выразительную паузу, словно пытаясь передать торжественность момента, – Одним словом, сегодня все начинается. Трудный и интересный путь ожидает новое человечество. Все доведется испытать этим смертным: и огромные радости, и страшные несчастья. Будут творения, будут разрушения, будут войны, будет мир. Многие великие цивилизации будут появляться, расцветать на всю планету, а после гибнуть так, что даже и самой памяти о них не останется. Великие правители отвратительным оружием будут приводить к страшной гибели целые страны, а ничтожные бедняки станут спасать их простым человеческим словом и музыкой… Много чего будет: теперь, в начале этого пути, многое мне вдруг открылось и многое я узрел. Это ваш путь, мои смертные братья. Идите.
Он встал, и всем стало ясно, что сейчас он покинет их, и возможно очень надолго.
– Отец! Император! – вскричали, вдруг, Этель и Лилу. – Постой! Скажи нам только: мы ведь еще увидимся.
– Обязательно, дорогие дети мои. Не забывайте, что тела ваши хоть и смертные, но дух и разум бессмертны. Вы – первые и единственные люди на этой земле, кто знает это наверняка. И помните, я всегда буду с вами, даже если вам будет казаться, что никого рядом нет. Прощайте.
Последние слова Император произнес уже почти растворившись в Духе, и прощание его словно эхо донесло с далеких гор.
– До встречи, Повелитель. – не сговариваясь, тихо произнесли бессмертные.
– До свиданья, Отец, – прошептали смертные, – до встречи через века.
Молчание воцарилось вокруг. Смолкли птицы, перестали шуршать в траве насекомые, четверо бессмертных и двое людей стояли, глядя понуро на то место, где только что стоял их Император. Ни у кого сейчас не было желания, что либо произносить вслух, однако, несмотря на легкий оттенок возвышенной печали прощания, необходимо все же было начинать работу.
– Друзья. Лилу, Этель. – обратился Энки к людям, – прошу подняться в катер, пришло время познакомить вас с местными обитателями.
– Эй, а я? – вскинулась Астара, – не забывай, коллега, что я все-таки, социолог: вряд ли кто лучше меня сумеет разобраться в сложных человеческих отношениях.
– И ты, конечно… куда ж мы без тебя – пробурчал, улыбаясь, Энки.
Люди и смертные ловко впрыгнули в катер, который тут же начал быстро подниматься. Выглянув за борт, они увидели, что оставшиеся внизу Эдан и Зей, махнули им рукой, а затем оба попрыгали с высокого обрыва в воду, решив, видимо, воспользоваться только что установленным порталом.

Катер летел над Эдиной, и люди во все глаза изумленно оглядывали открывающийся внизу вид. Долина была действительно огромна. Краев ее было не видно, и вся она была заполнена буйной растительностью: пышные темно-зеленые рощи сменялись светлыми пятнами степей, по которым разгуливали бесчисленные стада диких животных. Кое где, в низинах блестели синие глади больших и маленьких озер, с берегами густо поросшими тростником и пальмами. А из дальних краев, пересекая всю эту невероятную ширь, разделяя ее на несколько частей, яркими, гигантскими, изогнутыми линиями протекали, неспешно перекатывая воды, четыре большие реки, сливаясь в одну, совсем уж огромную, в том месте, откуда они только что взлетели.
Подлетев ближе к одной из рек, люди увидели, что по разным берегам ее, на некотором расстоянии друг от друга, рассыпаны маленькие поселения. Спустившись ниже они различили отдельные, то ли соломенные, то ли сделанные из тростника, хижины, среди которых сновали без какой-либо видимой цели маленькие люди.
Энки дал увеличенное изображение одного из поселений на монитор, и Этель с Лилу увидели, что существа эти очень похожи на них самих. Большинство из них были совершенно обнаженными, так же как и они сами, на некоторых были накинуты какие-то лоскуты, по-видимому, шкуры животных. В руках у некоторых из них были какие-то примитивные орудия: булыжники, палки, острые камни.
– Вот они – ваши подопечные. – прокомментировала Астара: – Здесь вы будете жить.
При виде этих местных жителей, решимость людей входить в контакт с ними сильно пошатнулась. Судя по всему они были совсем примитивны и мало чем отличались от животных.
Лилу не замедлила поделиться этим впечатлением с бессмертными:
– Я даже не уверена, что они смогут нас понимать. – добавила она, в завершении.
– Друзья мои, вы же, насколько мне известно, владеете ментальной коммуникацией, – поспешила их успокоить Астара.
– Владеем, конечно, – ответил Этель, – но для подтверждения передачи мыслей, при общении между собой мы пользуемся звуковой речью… Вы же тоже часто общаетесь именно так.
– Совершенно не стоит волноваться. – решительно заявил Энки, – интеллект этих людей находится пока еще на достаточно низком уровне, и, мы полагаем, при общении с ними у вас не должно возникнуть каких-то серьезных проблем. И к тому же, не забывайте, что создание данного вида людей проводилось под руководством мудрейшей Уриэль и при нашем непосредственном участии. Их звуковая система общения, проще говоря, их язык, полностью идентичен тому, на котором теперь общаемся мы с вами. Правда в очень упрощенном варианте.
Астара кивком подтвердила слова коллеги, а затем продолжила:
– В этой долине – всего пять поселений аналогичных этому. Это – самое крупное, мы высадим вас здесь. Благодаря низкому интеллекту ваших подопечных, мы имеем возможность произвести на них впечатление любым технологическим фокусом: достаточно вам будет эффектно появиться среди них, чтобы они тут же признали вас своими правителями – это мы вам обеспечим. Да, и еще: возьмите вот это.
Она достала откуда-то два медальона на цепочках, похожих на тот, что висел у нее на плече, только из серого тусклого металла. Люди поняли, что это такое. Надев медальоны на шею, они активировали режим одежды, и из краев их заструились полосы ткани, обвивая их тела, цепочки вдруг размножились, соединяя их, и через миг Этель и Лилу уже были одеты в изящные хламиды. Лилу, кажется, осталась недовольна: по сравнению с Астарой, ее одежда показалась ее грязными лохмотьями – уж лучше б она ходила обнаженной и дальше.
– Вот так-то лучше. – удовлетворенно взглянув на людей прокомментировала Астара, – не подобает будущим правителям расхаживать голыми.
– Разве при таком климате есть необходимость в одежде? – удивилась Лилу.
– У местных жителей наличие одежды считается признаком власти. – ответила бессмертная, – видите вон тех мужчин в грубых шкурах, обернутых вокруг талии? Это – главы семейств.
Лилу коснулась рукой медальона ее одежды:
– Если я не ошибаюсь, – заметила она, – это обыкновенный прибор жизнеобеспечения. В нем активированы все стандартные функции? Ну, там, переговорное устройство, видеосъемка…
– Нет друзья мои. – решительно заявил Энки. – никаких высокотехнологичных опций. Я честно говоря, был даже против этой одежды – Астара настояла. Теперь ответственность за все дальнейшие действия – на вас. В случае крайней необходимости можете звать нас – системы слежения уловят ваш вызов… Но это не значит, что мы придем вам на помощь – вам самим предстоит находить выход из любых ситуаций… Я уверен… Мы уверены – вы справитесь.
– Мы справимся. – дружно кивнули люди.
– Отлично. – ответил Энки, – А теперь, приготовьтесь к высадке: на катере включен режим невидимости. Мы высадим вас на силовом луче…

Женщина, помогавшая своему мужчине разделывать тушу забитого им зверя возле хижины, вдруг вскрикнула, и ошалело таращась вверх, раскрыла рот, не в силах произнести ни слова. Мужчина посмотрел куда она указывала, и вместе с ним туда же посмотрели все, кто находился рядом. Еще через несколько мгновений все жители селения повываливали из своих шалашей, чтобы увидеть невероятное зрелище: прямо с неба к ним спускались двое: мужчина и женщина в каких-то небывалых, очень красивых одеждах. Слабое голубое свечение окружало их.
Сойдя на землю, они с любопытством осмотрелись вокруг. Затем обратили взоры на жителей, стоявших перед ними. Выглядели оба вполне миролюбиво.
– Здравствуйте, друзья. – неожиданно обратился к ним мужчина на их языке, – Меня зовут Этель, а мою подругу – Лилу. Вы позволите нам у вас немного пожить?


Лилу

Год прошел с тех пор, как уехал Ари в Бларфьялию, и год этот стал, пожалуй, лучшим годом его жизни. Точнее, их – их с Таланой жизни. Никогда раньше он и мечтать не мог, что однажды ему больше не придется рвать жилы, чтобы заработать на кусок хлеба, не нужно будет унижаться перед заказчиками, выпрашивая заплатить ему за его работу и без того оцененную им разве что не в убыток. А уж то, что у него когда-нибудь будет своя мотоколяска, он и представить себе не пытался. А теперь эта мотоколяска стояла под окнами его – собственного его дома, расположенного на окраине промышленного городка Лимм. Район, правда, был далеко не самый лучший, но зато находился он на берегу огромного синего озера на противоположной стороне которого были видны восхитительные синие горы – Бларфъялл, по названию которых эта чудная страна и получила свое имя. В озеро впадала тихая, не очень широкая речка, с таким же, как и у городка названием – Лимм, по которой совершенно безбоязненно плавали самые настоящие лебеди: и никто не гонял их, не кидал в них палками, не пытался изловить!
Для Ари, всю жизнь прожившего среди грязи, нищеты и свинства в родной стране Бларфьялию поначалу показалась воплощением Царства Высшей. Он решил, что если правду говорят церковники про то что после смерти бывают Сэл и Ард, то в этой жизни эти определения как нельзя более подходят к сравнению Бларфьялии и Серодолья.
А воздух! Какой здесь был воздух! Стоило лишь открыть окно, как прохладный ветер сошедший с ледников Бларфьялских гор, набрав по пути запахи горных цветов, наполнив себя свежей влагой озерной ряби, врывался в него, и казалось тогда, что после этого простым воздухом дышать уже станет невозможно.
Впрочем, особо-то наслаждаться дыханием у Ари не всегда было времени вдоволь. И основную его часть отнимала, конечно же, работа. Весь этот год он так остервенело ей отдавался, что часто даже не оставалось сил на прочие удовольствия… Включая жену.
Но, в последнее время служебные дела уже не кипели таким бурным ураганом, ритм работы и жизни начал, похоже, приходить в спокойное русло, и только теперь Ари начал подумывать, что неплохо бы попробовать и отдохнуть: первый раз в жизни – по-настоящему.
И вот он возвращался с работы, неся в кармане жалованье и премию на отпуск: сегодня ему подписали разрешение, аж на целых три недели отдохнуть от работы. Три недели – это ж какой гигантский срок! Он даже не представлял, чем станет заниматься, если не будет ходить на работу. Впрочем… Ну конечно же: жена! Только теперь он начал соображать, что все то время, что они вместе он никогда не уделял ей достаточно времени: сначала пил по-страшному, да по жутким девкам шарахался, после, как бросил пьянки, был занят лишь тем, как добыть пропитание, теперь, вот, новая работа, которой он сам отдается с упоением. А жена – что жена, она никогда не возмущалась, не роптала, никогда ничем его не попрекала, хотя зачастую было чем. Он часто позволял себе игнорировать ее, порой бранил ее по поводу и без. Бывало, обзывал грубо, иногда, даже когда она того и не заслуживала. А даже если бы и заслуживала: как он мог, ведь она же глупое, нежное, чудесное, но, порой вспыльчивое существо! Ведь сама Всевышняя их, женщин такими сотворила, а значит, злиться на нее за ее глупость и вспыльчивость – это преступление против Ее законов.
Он так и представил ее: красивая, хрупкая, вся такая нежная, и как она может зачахнуть без ласки, как цветочек без света… Ему, вдруг, стало жутко стыдно: как он мог! Как он смел!
Почти подойдя к дому, он остановился у лотка с цветами и купил ей самый огромный, самый роскошный букет.
Зайдя в дом, первое, что он увидел – аппетитный зад своей жены обращенный к нему: она мыла пол в прихожей.
– Привет. – поздоровался он непонятно с кем: то ли с женой, то ли с ее чудной попкой.
– Привет, буркнула она, не оборачиваясь и выжимая тряпку в ведро.
Ари молча разулся, но не проходил, стоя в нелепой позе, с букетом в опущенной руке.
– Талана. – позвал он жену
Та еще раз выжала тряпку, и, изящно разогнув стройную спину, повернулась к мужу. Да так и осталась стоять с открытым ртом и зажатой в кулаке свисающей тряпкой, изумленно взирая на букет.
– Талана, ненаглядная моя. – несколько запинаясь, залепетал Ари. Похоже он забыл все, что только что собирался сказать: – Я… Я сто лет тебе не говорил… Я только хочу сказать тебе, что ты – самая лучшая, самая красивая женщина на свете.
Он подошел к ней медленно, а она, не совсем понимая, что происходит, машинально протянула руки чтобы обнять его. И столько в ней было женственности, столько беззащитности, что не выдержав потока нахлынувших эмоций, Ари сгреб ее в жадные объятья, держа при этом так и не переданный ей букет в руке у нее за спиной.
– Что это с тобой? – Талана все еще никак не могла понять, что такое нашло на ее благоверного, и добавила с притворно-испуганной улыбкой: – ты что, мне изменил?
В прежние времена Ари бы только разозлило такое нелепое, пусть даже и шуточное, обвинение. Теперь же он лишь еще больше устыдился, что довел эту чудесную женщину до такого состояния, что признания в любви наводят ее лишь на мысль об их корыстной подоплеке.
– Талана, прости меня, пожалуйста за все. За все плохое, что я тебе причинил в жизни. Я столько раз был к тебе несправедлив – я только теперь это как следует понял. Я вдруг увидел все свое поведение за эти годы…
– Да неужели. – Талана отодвинулась из его объятий и стала пристально разглядывать его лицо: – Ты столько раз рассуждал про всякое непонятное, ты всегда видел какие-то видения… Неужели ты вдруг увидел то, что действительно имеет значение? Для меня, по крайней мере.
– Это тебе. – он протянул букет. – Я никогда не дарил тебе цветов…
– Да. Ты всегда говорил, что увядание цветов в доме – плохая примета.
– Я был неправ. Все приметы – бред глупый. Ты – самая красивая женщина, и достойна самых красивых цветов.
Талана приняла букет и с едва заметной улыбкой погрузила в него свое лицо.
– Спасибо… Любимый…

Вечером, лежа в постели, Талана весело щебетала, рассказывая мужу, про то, как они с подругой ходили на питейную вечеринку в местный трактир, которая проходила специально для женщин, и допускались туда только женщины.
– …И ты представляешь, – хихикала она: – они постепенно раздевались, и у них были та-а-акие здоровые мускулы! А когда они сняли почти все, то оказалось, что только мускулы у них и большие… Хи-хи… А самая главная часть – такая… ха-ха…
Она сдвинула два пальца в жесте, явно обозначающем небольшой размер чего-то.
– А потом вышли мужчина и женщина в костюме Энти… То есть, Этеля и Энти…
Ари, слушавший до этого с улыбкой, вдруг неожиданно заинтересовался:
– Да? И на что были похожи костюмы Этеля и Энти?
– Да ни на что. Только самые эти места прикрыты… Хи-хи…– засмеялась Талана: – Глупый ты: Этель и Энти ходили голыми – ты что, Страницы, что ли не читал?
– Читал, только там не было сказано, что они ходили голые.
– Ну, какая разница: Энти же совратила Этеля – значит, были голые.
– Но если они в тот момент были голые, это же не значит, что они по жизни так шастали.
– Да ну тебя, – возмутилась Талана: – я тебе смешное рассказываю, а ты мне опять Страницы пересказываешь.
– Ну прости, милая, прости. – пошел на примирение Ари: – и чего же там дальше было?
– А дальше! – глаза Таланы стали совсем огромными и заблестели похотливым огоньком: – Дальше должны были показывать сцену соблазнения!..
Но вдруг она слегка сникла и уже спокойно добавила:
– Но ее показали совсем не по-настоящему. Самое главное не показали…
Ари чувствовал сейчас себя таким счастливым, каким никогда еще не был: мысли о предстоящем отдыхе сладким вином будоражили его сознание, горный ветерок, поддувающий в открытое окно, наполнял его тело отдохновением, веселая болтовня самой прекрасной женщины в мире забавляла его, самой любимое в мире тело прижималось к его телу.
– Талана?
– Ммм?
– Скажи. Только честно: ты еще любишь меня?
Женщина вдруг замолчала и явно о чем-то задумалась, напряженно глядя в потолок с играющими на нем отсветами летнего заката.
– Почему ты молчишь? – беспокойно спросил Ари.
– Ты знаешь… – медленно проговорила она: – еще немного, и я была бы готова решиться от тебя уйти.
Признание, словно камнем ударило Ари, хотя сказать, что он не ожидал чего-то подобного было нельзя.
– Когда мы поженились, – продолжала женщина: – я тебя так любила… Так любила… Мне никто кроме тебя не нужен был. Но ты убивал эту любовь: сначала пьянством своим, потом скандалами… Поведением своим мерзким… Да еще не знаю, может у тебя и женщины другие были…
– Не было у меня никого, ты же знаешь. – пролепетал Ари: – я ведь всегда много работал…
– Да было, не было: теперь уже, наверное не важно…
– То есть, я сам для тебя теперь уже не важен? Я тебе больше не нужен? Но судя по тому, что сейчас было…
– Да нужен, нужен – успокойся. – прошептала Талана, погладив Ари по щеке: – просто ты должен, наверное понимать, что теперь я уже не могу относиться к тебе так, как тогда, когда мы только поженились. И только ты сам в этом виноват.
– То есть…
– Чтó есть? – передразнила она: – я, похоже, все еще люблю тебя, пусть даже и не так как раньше… Теперь я знаю, что мы все еще можем спасти. Хотя, еще немного – и было бы поздно.
– Сможем… – повторил Ари: – Они не смогли, а мы сможем.
Ари вгляделся неопределенным взглядом куда-то в даль и едва слышно проговорил:
– Эх, размазня: такую женщину так обидеть!
– Они?.. Женщину?.. Ты про кого? Какую женщину?
– Лилу.
– Кто такая Лилу? – Талана состроила серьезную мордашку: – Та-а-ак, у нас уже какая-то Лилу появилась!
– Лилу – жена Этеля. – Ари сделал вид, что не заметил выпада жены.
– Но, жена Этеля – Энти.
– Это вторая жена, а первая – Лилу.
– Да? А в Страницах про это ничего не сказано.
– В Страницах много про что не сказано…
– Ой, так ты это видел? Расскажи, расскажи – так интересно!
– Ну ладно. – неохотно согласился Ари. – Только смотри, что я тебе рассказываю – никому ни слова.
– Честно-пречестно! Обещаю!
Ари знал, что, не смотря на страсть своей жены ко всяким сплетням, в этом ей можно было довериться: если он попросит – не разболтает.
Он на миг прикрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Совершенно четко в его сознании всплыла картина: маленькая тростниковая лодочка плыла вверх по огромной синей реке…

***
Маленькая тростниковая лодочка плыла вверх по огромной синей реке. Женщина, сидящая в ней, усердно гребла небольшим веслом и, конечно же, не могла видеть, как электронный глаз спутника видео наблюдения, установленного над Эдиной на геостационарной орбите, цепким взглядом обшаривал расстилающуюся под ним поверхность. По команде из центра управления точнейший объектив то приближал, то отдалял картинку, переводил направление съемки с одного ландшафта на другой, выхватывая из вида огромной зеленой долины то общий план нескольких деревень с малюсенькими глинобитными домиками, то, резко увеличивая изображение, внимательно начинал осматривать блоху, сидящую на ухе домашнего животного. Это занятие, с редкими перерывами не прекращал он уже очень давно. Если бы спутник обладал собственным разумом или хотя бы способностью к счету, он бы подсчитал, что занимается этим скучным занятием уже сто один планетарный цикл, а если бы еще умел слушать, то знал бы, что планетарные циклы люди теперь стали называть годами.
Но до всего этого безмозглому спутнику не было никакого дела, так же как не было дела до того, что за сто тридцать два года, прошедшие с начала его установки на орбите, ландшафт, изображения которого постоянно транслировались им на базу в Элуадату, порядочно изменился: вместо соломенных шалашиков, в поселениях стояли добротные глиняные домики. Четыре раза в год разноцветными пятнами зацветали фруктовые сады. Во многих местах, по берегам рек бывших до этого сплошь зелеными, появились длинные широкие полосы желтых полей, по которым сновали, собирая урожаи местные жители. Да и сами реки слегка изменились сами реки: теперь от двух из четырех рек в разные стороны отходили широкие и узкие каналы, по которым шла вода на поля, плыли лодки – большие и маленькие, стояли рыбацкие сети.
Эту картину теперь как раз и наблюдал младший сотрудник Крэйшну, скучающий за пультом на базе Элуадату. Пассивное наблюдение тяготило его: он всегда мечтал сам жить среди смертных, учить их тому, что знает, направлять их действия, помогать им правильно выбирать путь. Он мечтал превратить смертных в себе подобных. А вместо этого вынужден был сидеть тут, на Элуадату, без возможности активного вмешательства в дела смертных.
Внезапно внимание его привлекла небольшая лодочка все еще плывущая вверх по реке довольно далеко от селения. В лодочке он различил крохотную фигурку женщины – почти обнаженную, с длинными черными волосами, укрывающими почти всю ее спину. Эту женщину он знал давно, и наблюдал за ней с особенным интересом – она была близка ему по духу: такая же неугомонная, все желающая переделать на свой лад, без стеснения вмешивающаяся в любые дела, она давно уже пыталась стать единоличным лидером среди смертных.
Вот лодка подплыла к берегу, из кустов которого вышел высокий смуглый мужчина. Женщина, выскочив из лодки, начала что-то ему оживленно то ли объяснить, то ли доказывать, весьма экспрессивно при этом жестикулируя, так, что мужчине порой приходилось слегка отклоняться от взмахов ее изящных рук.
Крайне заинтересовавшись происходящим, Крэйшну быстро переключился на мобильную камеру слежения, одну из тех, что бессмертные изготовили несколько сотен, сделав их размерами и формой похожими на обычных мошек, и запустили летать среди поселений смертных.
Изображение на мониторе немедленно сменилось, появился звук – теперь можно было послушать, о чем они так оживленно спорили.
– …ты последний глупец, Этель, если не понимаешь всей выгоды от этого! – решительно заявляла женщина, – А если ты думаешь, что ты еще хоть сколько-нибудь интересен нашему Императору, то могу тебя уверить: они про нас уже давно забыли. И бессмертные тоже: который год проходит – больше сотни уже, а они даже не появляются. Они оставили нас одних. И теперь мы сами должны выполнить задание любыми средствами!
– Послушай, дорогая моя Лилу, – довольно строго уже начал отвечать мужчина, – во-первых: никто про нас не забыл – и бессмертные братья, и сам Император всегда наблюдают за нами. Во-вторых: даже если это и не так, мы не имеем право использовать продукты высоких технологий без соответствующего разрешения. Тем более, мы не имеем права использовать их для массового контроля над сознанием людей, которые и без того нас любят и верят нам.
– Эти твои люди – стадо тупых баранов, не способных видеть дальше своего клочка земли, засеянного колосьями или дальше лодки наполненной рыбой! Они живут как растения: едят, спят и веселятся, лишь изредка обращаясь к природе, чтобы снять с нее очередной урожай, чтобы снова насытить свое брюхо! Они ни к чему больше не стремятся! Да это бы еще пол беды, но они постоянно притесняют своих женщин! Все, или почти все мужики Эдины возомнили себя самыми главными существами этого мира, и ты – ты, Этель им в этом потакаешь! А мы, между прочим, обязаны развивать их дух, и развивать в лучшую сторону – не для того ли нас сюда послали?
– Ты не права, Лилу. Они сочиняют сказки, они поют песни… Некоторые даже уже начали смотреть на звезды: они научились мечтать – это ли не есть развитие духа.
– Это есть развитие бреда! О каком развитии духа может идти речь, если только один мужчина из десяти иногда – очень редко, да и то, только когда ухаживает, догадается подарить своей женщине хотя бы малюсенький цветочек или сказать что-то приятное. С помощью этого прибора мы сможем программировать их сознание так, как нам будет нужно, сможем направлять поток массового сознания в нужное русло, управлять демографической ситуацией. Не этому ли нас учили, когда готовили сюда?
"О каком приборе идет речь?" – недоуменно вопросил себя Крэйшну, – "если я что-то понимаю, к ним в руки попала какая-то наша технология… Интересно…"
Не размышляя более, он немедленно связался с руководителем базы Энки, и, вкратце изложив ему ситуацию, включил трансляцию в его кабинет.
Скандал между людьми, тем временем, разгорался с новой силой:
– Мы даже не знаем, каким образом эта штука сюда попала. – решительно заявил Этель: – я немедленно прикажу завалить вход в пещеру камнями, засыпать его землей и засадить деревьями, так, чтобы все навеки забыли сюда дорогу!
Дальше слушать, похоже, уже было нечего, и Крэйшну, вызвав еще несколько камер наблюдения, начал усиленно обшаривать близлежащую территорию, в поисках той самой пещеры, о которой только что говорил смертный. Пещера эта нашлась довольно быстро: ничем не примечательная дыра в склоне невысокого холма, густо заросшая кустарником, так что ее не сразу становилось видно. Дыра эта, судя по всему, сделана была недавно, но, самое странное, выглядела она так, как будто рыли ее изнутри холма.
Камеры-мошки двинулись дальше: кусты, не очень длинный проход, небольшая комната в конце него. По середине комнаты – невысокая, в половину человеческого роста, тумба, весьма смахивающая на пульт управления: только вот чем – непонятно. На тумбе сверху – блестящий, красиво переливающийся мигающими датчиками, вычурный головной убор.
Сомнений быть не могло: даже младенцу стало бы ясно, что это было ни что иное, как шлем ментального управления – технология, бесконечное время назад уже вышедшая из употребления у бессмертных, и применявшаяся довольно редко для управления стадами диких животных на различных планетах Империи.
– Эдану, Зею и Астаре срочно явиться ко мне в кабинет. – гулко прозвучал в стенах базы голос Энки.

***
Лилу сердито теребила кончики своих длинных роскошных волос. Упрямство Этеля просто бесило ее: в кои-то веки, какой-то счастливый случай подкидывает им такие возможности, а этот дурак приказывает их просто-напросто закопать под землю.
"Ну уж нет!" – злобно решила она: – "такого случая упускать нельзя. Нас поставили управлять этими людьми, а не нянчиться с ними."
План этот зрел в ее очаровательной головке весь сегодняшний день, и теперь требовал немедленного воплощения.
Убедившись, что лежащий рядом Этель крепко спит, Лилу потихоньку отошла к выходу, неслышно откинула полог и бесшумной походкой двинулась к реке, на ходу опоясывая бедра куском тонкой кожи. Там на берегу ее ожидал в лодке ее новый подручный – молодой парень, пастушок, без ума влюбленный в прекрасную Лилу, и за возможность прикасаться к ее телу готовый отдать свою жизнь. Надо сказать, что возможность эту красавица ему давала достаточно регулярно. И не только ему.
В последние время она начала замечать, что Этель все чаще раздражает ее: все время проводит с этими людьми, которых она сама, как ни старалась, так и не сумела научиться воспринимать себе равными. Весь он какой-то правильный, всегда поступает как надо, все время повторяет про Ее Волю, Ее законы. А люди все им словно очарованы: каждое слово с жадностью ловят. Еще бы, таким знаниям их научил…
Надоело! Как же ей это надоело. Но даже это еще можно было бы терпеть: пусть себе живет как хочет – слушать его никто не заставляет. Больше всего ее бесила его скомканность в проявлении своего отношения к ней: здесь, в Эдине, с ее волшебным климатом, с ее неописуемыми видами, с ее звездным небом, конечно не таким завораживающе неправдоподобным как на Сээле, но все же очень красивым, в душа ее просыпались часто такие страсти, которые бурлили в ней нестерпимо, и требовали выхода, порой, самого разнузданного и дикого, какой только можно было себе вообразить. А этот заторможенный, словно снулая рыба, Этель, никак не хотел потакать фантазиям своей подруги.
Буквально с самого начала их обитания среди людей, он начал учить их, помимо основных знаний и умений, необходимых для жизни, еще и культуре полового общения, согласно программе, утвержденной Астарой. И по началу Лилу относилась к этому даже с интересом: еще бы, в отношениях людей появился порядок, рождаемость приобрела нормальные темпы. И, хотя окончательный вывод о нормализации демографической обстановки делать было еще рано – с момента их высадки сменилось всего одно поколение, все же работой своей они были довольны. Но работая с местными жителями, Этель и сам стал уподобляться им: отношения их приобрели плановость, стали происходить словно по графику, несмотря даже на то, что оба прекрасно владели контролем над продолжением своего рода и могли не опасаться непредвиденных неожиданностей в этом плане. Более того, Этель стал очень требователен к их отношениям: постоянно старался устранить из них какую бы то ни было вольность, развязанность, повторял, порой, что целомудрие – шаг к чистоте души.
А в последнее время совсем сдурел: во время занятий любовью его уже невозможно было уговорить сменить позу – он вел себя часто так, как будто это занятие утомляло его. И как Лилу ни плакала, как ни уговаривала его, как ни соблазняла, как ни крутила перед ним своими прелестями, ответ был только один: "это не целомудренно, и не спорь со мной, потому, что меня поставили старшим над всеми и над тобой, и ты обязана поступать, как я говорю…"
"Может быть я не достаточно соблазнительная женщина?" – сомневалась порой она. Но нет: она каждый день видела, как смотрят на нее другие мужчины. Тогда она перестала носить роскошные одеяния, предпочтя им весьма скромные, порой обходясь вообще лишь малюсенькой набедренной повязкой. Стала чаще появляться в таком виде среди людей, на самом виду своего Этеля: надеялась, что липкие взгляды других мужчин подействуют на него.
Но подействовало это совсем не так, как она ожидала: однажды вечером, как только она соблазнительно мурлыкая, начала ластиться к своему мужчине, он вдруг совершенно неожиданно отсел от нее, затем взяв за руки усадил напротив себя, после чего прочитал долгую, нудную лекцию. И несчастная Лилу, терзаемая сладкой страстью, вместо того, чтобы ее удовлетворять, должна была сидеть и слушать ахинею про то, что "…женщина должна быть целомудренна, тело на показ не выставлять, с другими мужчинами не соприкасаться, а в постели – тихо лежать под своим мужчиной, скромно потупив глаза, и не уподобляться животным, издавая страстные стоны…" Тьфу!
В ту ночь она ушла из дома, на что Этель даже не возмутился – он захрапел, едва она переступила порог. Тогда она первый раз изменила ему: с охотником, который прогуливался по краю деревни. Он давно засматривался на нее, и в этот раз, к ее великой радости, с лихвой оправдал ее ожидания: этот крепкий волосатый мужик дал ей столько удовольствия, сколько она не получала от Этеля за все последние годы.
Потом были другие, многие из которых уже состарились, а некоторых уж нет: век коренных обитателей Хээла недолог, а она, Лилу – до сих пор молода и красива. И недавно она поняла, что красота – сильное средство для достижения многих целей.
Когда она прознала, что в пещере в холме найден прибор ментального управления, она поняла, что это ее шанс: с его помощью она сумеет изменить общественную мораль. Давно уже пора вернуть нравы жителей к их прежнему состоянию, к таким, какими были они до их с Этелем высадки. Да и на мужчинку своего тоже не помешало бы немного воздействовать – на чистоплюя этого.
Задача осложнялась лишь тем, что теперь вход в пещеру караулили трое здоровенных парней. Это были три самых здоровенных парня во всей деревне, и в округе не было никого, кто был бы способен справится хотя бы с одним из них, именно поэтому Этель поставил в охрану именно их. Но Лилу владела оружием, против которого не могла устоять ничья мужская сила. Она знала, что для нее это будет легкий и очень приятный бой, в котором победителем будет она.
– Причаливай вон к тем зарослям тростника. – шепотом сказала она пастушку, который достаточно быстро довез ее почти до места, учитывая, что стояла ночь, и видно было не очень хорошо.
– Слушаю, госпожа. – юноша готов был не задумываясь выполнять любой ее приказ.
– Что должен дальше делать запомнил?
– Да, госпожа.
– И смотри, не вздумай ее одевать! Погибнешь!
– Слушаюсь…
– Да смотри, пока не убедишься, что на вход в пещеру никто не смотрит – не лезь.
– Я очень ловкий, не бойся, прекрасная госпожа.
– Когда вернешься в лодку, сядь и жди меня до тех пор пока сама не приду – не вздумай искать меня!
– Но, госпожа…
– Не спорь! И хватит: "госпожа, госпожа…" если сделаешь все как надо, разрешу называть себя по имени.
– Слушаюсь, госпожа! – восторженно воскликнул пастушок, – но…
– Что еще? – обернулась уже вышедшая из лодки Лилу
– Эти мужчины…
– Ха… мужчины. – Лилу тихонько хихикнула, – и что?
– Их трое…
Лилу только махнула рукой и тихонько двинулась в своем направлении.
– Да… – мечтательно мурлыкала она удаляясь, – их трое… Так интересно… Такого у меня еще не было…
Бесшумно переступая босыми ногами, она вышла из зарослей тростника с таким расчетом, чтобы незаметно обойти холм с задней стороны. Несмотря на то, что стояла самая середина ночи, звездное небо было ярко необычайно, и в тусклом свете ночного неба почти что полностью обнаженное тело Лилу выглядело как-то необычно соблазнительно. Критично оглядев себя, Лилу, задумчиво примерила к груди небольшую накидку, захваченную с собой из лодки, потом, убрав, снова осмотрела обнаженную грудь. Затем коснулась висящего на груди медальона с одеждой, но немного поразмыслив, убрала руку и не стала его активировать. Вместо этого, она все-таки решила надеть накидку, завязав ее кожаные тесемки прочным тугим узлом: теперь парням придется потрудиться, чтобы добраться до лакомых кусочков, и это должно отвлечь их внимание от порученного им задания.
Перед тем как ринуться в бой, Лилу попыталась успокоиться и еще раз освежить в мыслях свой план. Нетерпеливое возбуждение одолевало ее: теперь, когда она была в шаге от заветной цели она уже не могла как следует понять, что ее больше возбуждает: близость победы или предстоящего приключения.
Тихонько обойдя холм, она выглянула из-за его края. Охранники сидели возле входа: двое играли в какую-то игру ножичком на земле, один лежал немного в стороне – судя по всему спал.
"Увальни", – подумала Лилу: "Совсем молодые и глупые, даром что силы целая куча".
С другой стороны холма раздался свист ночной птицы: такой как было условлено с пастушком.
Один из сторожей вдруг вскинул голову и вскинул руку, призывая другого замолчать. Вскочил спящий охранник: все трое напрягли зрение. Внимательно всмотревшись в темноту, они увидел, что к ним кто-то подходит. Постепенно неясные очертания светлого пятна, надвигавшегося из темноты стали приобретать вполне четкие формы: округлые пышные бедра, длинные ноги, хрупкие плечи, укрытые плащом из пышных, темней чем ночь, волос.
– Госпожа Лилу? – несколько удивленно воскликнул один из парней: – А господин Этель уже ушел.
– Вот как? – женщина сделала вид, что удивлена: – Но домой он не возвращался. Странно. А он обещал мне показать что-то, что нашел здесь. Может быть, вы позволите мне посмотреть?
Произнося это, Лилу все время, как бы невзначай поигрывала с ракушечной заколкой на кончиках волос.
– Прости госпожа, но он не велел никого пускать до утра.
– До утра? Как, даже меня?
– Прости, но он ничего не говорил, про то, кого можно, а кого нельзя. Лучше спроси его сама, госпожа.
Женщина теребила свою заколку все сильнее, и, как будто внезапно, она открепилась от волос и упала на землю.
– Ой! – воскликнула Лилу.
Повернувшись к парням спиной, она низко нагнулась к земле, делая вид, что ищет пропажу, выставив при этом свой пышный зад так, что коротенькая набедренная повязка задралась, обнажив его почти до половины. Молодые глупые охранники, никак не ожидавшие такого зрелища, во все глаза, кто смущенно, а кто напротив, весьма бесстыдно, разглядывали открывшийся вид.
– Вы что-то уронили, госпожа? – довольно произнес один из них. Он немало слышал слухов о сластолюбии госпожи, и теперь мечтал, чтобы они оказались правдой.
– Вы что, не видите: моя заколка! Чего стоите? Идите, помогите искать.
Парни медленно подошли и опустились на землю, пытаясь что-либо там разглядеть. Но получалось у них это довольно неважно, потому взгляды все время стремились не к земле, а несколько выше. Близость этой женщины настолько поглотила их внимание, что никто, кроме нее даже и не заметил, как в пещеру быстро и бесшумно проскочил какой то человек.
Один из охранников оглянулся – ему показалось, что он услышал какой-то шорох из пещеры.
Лилу поняла, что дело плохо: пришло время спасать положение.
– Куда это вы пялитесь? – неожиданно спросила она.
– Мы… я… – залепетали парни, двое из которых действительно таращились на ее стройные ноги.
– Там, в пещере… Мне показалось… – залепетал тот, который услышал шорох.
– В пещере? – женщина встала и придвинулась почти вплотную ко всем троим, голос ее сделался вдруг заманчиво-соблазнительным: – а мне показалось вы пялились на это…
Она повернулась перед ними, крутанув задом, едва прикрытым набедренной повязкой.
– Мы… Мы не… – парни, похоже совсем засмущались.
– …И на это… – Лилу провела бюстом перед ними, слегка коснувшись каждого.
– Госпожа, мне показалось: там, в пещере…
– Да далась тебе эта пещера… Разве то, что ты видишь перед собой – не лучше какой-то дурацкой пещеры? – она, взяв руку парня, положила ее себе на грудь.
Парни словно впали в ступор, и были уже не в состоянии заметить, как из пещеры кто-то выскочил, неся что-то в руках.
"Готово!" – решила Лилу. Ее подельник выполнил свою часть работы, но то, что начала сейчас она было уже невозможно прекратить – она уже сама была не в силах остановиться.
– Разве не хотите вы, все трое, познать женщину, самую красивую из всех, которых вы видели в своей жизни?
– Госпожа… – Охранники сами не заметили, как тесно столпились вокруг нее: двое уже воевали с туго завязанными узлами нагрудной накидки.
– Можете называть меня Лилу... – женщина уже не способна была трезво размышлять, погружаясь в глубину сладкого разврата, когда три пары крепких рук жадно лапали ее тело.

***
Лодка медленно плыла по течению навстречу разгорающейся заре нового утра. Молодой пастушок, держащий в руке весло, был мрачнее ночи: он молча греб, периодически бросая хмурые взгляды на сидящую на корме женщину, на коленях у которой лежало то, ради чего все и было затеяно – чудной головной убор с торчащими вверх кристаллами. Этой ночью, не смотря на запрет, парень все же не стал дожидаться ее там, где было условлено, а укрывшись неподалеку, наблюдал за происходящим. То, что он увидел, потрясло его. Но еще больше потрясло его то, что случилось после.
Когда сладостно-изможденная Лилу покинула все еще не веривших свалившемуся на них счастью мужчин и, возвратившись к лодке, получила, наконец долгожданную добычу, то вместо того, чтобы немедленно сбежать, она уселась на траву и начала внимательно ее осматривать. Она неторопливо ощупывала самоцветные камни украшавшие золотистую корону, и некоторые из них начинали светиться в ответ на ее прикосновения.
Внезапно, невдалеке послышались мужские голоса, брань и топот босых ног по траве: охранники обнаружили пропажу и, судя по всему, поняли, кто и как ее организовал.
С шумом и руганью трое здоровенных, разозленных парней выскочили на берег из зарослей тростника, но Лилу, похоже, это ни сколько не смутило. Она медленно, с достоинством встала, медленно подняла чудесную корону вверх на вытянутых руках и медленно опустила себе на голову, некоторые самоцветы в ней при этом засветились ярче.
Дальше произошло и вовсе невероятное: Лилу взмахнула рукой, и трое охранников кинулись к женщине, но не на нее, а к ее ногам, подобно псам, и, вместо того чтобы отобрать ценную добычу, уселись на четвереньках, подобострастно глядя на нее снизу вверх. И тогда момент она захохотала, и смех этот пронзил юного пастуха стрелой жутковатого страха.
– Подите прочь, псы! – строго воскликнула Лилу, прохохотавшись: – идите в селение и всем сообщите, что скоро придет их госпожа!
Парни, скуля, убежали, чуть ли не на четвереньках, а пастух от страха забыл, кто он такой, он понял только одно: это какое-то страшное, непонятное колдовство. Впрочем, женщина, похоже, не собиралась что-либо делать с ним самим. Напротив, оглянувшись на него, она сняла свою корону и довольно спокойно произнесла:
– Ну, чего ты напугался, глупыш? – усмехнулась она: – не бойся, ничего плохого я тебе не причиню.
Она дотронулась до нескольких самоцветов на короне, и те погасли. Когда они сели в лодку и отплыли, Лилу все еще внимательно осматривала свою добычу.
– Да, – бормотала она: – похоже, эта штука хорошо действует на тех, у кого совсем мало интеллекта…
Юноша не совсем понял, о чем она говорит, и не знал, что такое "интеллект", но ему вдруг жутко захотелось, чтоб у него его сейчас было побольше.
Берег со стоящим на нем селением медленно приближался, и все отчетливей становилось видно, что там что-то не так: огромная толпа народа стояла возле самой воды, похоже было, что все жители собрались здесь, проснувшись в этот ранний час, и похоже, были чем-то взволнованы.
А взволноваться, действительно, было от чего: только что прибежали трое парней, которых господин Этель отправлял куда-то с каким-то заданием. Все в мыле, в изорванных клочках одежды, они примчались, словно за ними гналась сама смерть и, упав на берегу, начали вопить: "Госпожа! Госпожа идет!". И в крике этом было столько ужаса, госпожа шла во главе армии злых духов.
Лодка подплыла к берегу и из нее вышла Лилу. Народ затих, с изумлением взирая на госпожу: несмотря на давно установленный порядок, женщинам прикрывать тело, она была совершенно обнаженная, лишь на голове у нее красовался совершенно необыкновенный, изумительной красоты убор. С достоинством, окрашенным легким оттенком властности, она оглядела собравшихся.
– Хорошо, что вы все здесь. – заговорила она. – Но я не вижу здесь своего мужчину.
– Госпожа. – выступил вперед кто-то из жителей: – Господина Этеля с нами нет. Тут такое случилось… Мы искали его, но он куда-то пропал. Может ты нам подскажешь, что такое происходит?
– Происходит? – Лилу похоже, рада была возможности говорить перед всеми жителями сразу, как и возможности совершенно беззастенчиво демонстрировать всем свое великолепное, ничем не прикрытое тело: – Происходит все так, как должно происходить. Вы говорите, мой мужчинка пропал куда-то? Это замечательно. Я обращаюсь к вам, люди: в последнее время Этель стал что-то уж слишком часто командовать. Он придумывает разные законы, которые притесняют вас… В особенности женщин.
Толпа ошалело смотрела на Лилу, не веря своим ушам: она поднимала голос на своего мужчину! Она смела спорить с ним, пусть даже и в его отсутствие!
– Женщины! – продолжала она: – Неужели среди вас есть уродины? Или кто-то из вас считает себя не красивой? Нет таких? Так почему же, объясните мне, вы обязаны носить одежды, скрывающие вашу красоту от других? Почему вы обязаны во всем их слушаться, а они возомнили, что могут вами командовать? Хватит! Отныне я ваша госпожа: я – главная, и все будут слушать меня! Женщина больше не станет подчиняться и не будет в чем то ниже мужчины: ни в делах, ни в постели, ни в одежде. Если мужики носят лишь набедренные повязки, почему мы должны ходить завернутые с ног до головы?
Женщины, кто с удивлением, а кто с воодушевлением, внимали этой пламенной речи. Лилу подошла к совсем юной девушке, стоящей рядом со столь же юным парнем, с которым они совсем недавно начали жить вместе.
– Вот, ты, – обратилась она к ней, – разве у тебя некрасивая грудь?
Девушка смущенно потупила взгляд.
– Ну, ответь, не стесняйся.
– Я не знаю… – она покраснела и добавила: – я думаю, что… красивая… Да, красивая.
– А ты, – обратилась она к парню, – почему ты считаешь, что только ты имеешь право любоваться красотой своей женщины? Разве она твоя собственность?
– Нет госпожа, но господин Этель говорит…
– Ох! – Лилу уже не могла этого выносить: – Этель, Этель, Этель… Говорит он… Как он мне надоел! Теперь я буду говорить! И я говорю: женщины, будьте свободней! Вы ничем не ниже и не хуже мужчин! Пусть каждая… каждый… Пусть все, и мужчины и женщины, поступают так, как им хочется! Пусть в постели все будут не скромны, а желанны и свободны в своих желаниях, чтобы получать от этого полную радость! И пусть все одеваются так, как им нравится, а не так, как положено! Женщины, снимайте свои одежды выставляйте красоту напоказ!
Крики воодушевления раздались среди присутствующих: многие женщины стали скидывать одежды, оставаясь лишь в коротеньких набедренных повязках. Послышались недовольные возгласы мужчин, то тут то там начали вспыхивать перебранки: "…Как ты можешь, женщина! я тебе не позволю!", "…Отстань от меня, изверг! Ты просто жалкий мужчинка!..", "…Не смей! Чтобы все таращились на тебя голую!..", "…И пусть таращатся: мои красивые сиськи стоят, чтоб на них таращиться – не то что твое толстое пузо…".
Страсти нарастали, кое-где уже начинало доходить до рукоприкладства. Едва послышался первый звук пощечины, Лилу дотронулась до своей короны… И вдруг все стихло.
Подняв руку, она властно произнесла:
– Да будет все так, как я велю! Вы, мужчины, считающие себя хозяевами Эдины – просто тупые похотливые животные, у которых хватает ума лишь на то, чтобы лапать женщин, да гордиться тем, что приносите в дом пищу. Строите из себя целок в постели, а сами в тайне от жен бегаете к молоденьким – тем, кто посочнее. Скоты! Не понять вам, что самый лучший из вас не достоин и кончика ногтя прекрасной женщины! Быть вам отныне нашими слугами и будете нам подчиняться. Женщина – лучшее существо в Эдине, она достойна жить в красоте и радости. А вы – будете добывать пищу, делать грязные работы, и ублажать прекрасных женщин, когда они захотят, и как они захотят!
Дружный женский вопль был ей ответом. Женщины срывали с себя остатки одежды, оставаясь в свободной наготе. Многие тут же достали из поясных сумочек тростниковые коробочки с сажей и красками и начали красить лица, подводить глаза и брови. Мужчины же стояли, молча понурив головы, словно псы, ожидающие приказаний, не делая даже попыток вмешаться. Женщин, похоже происходящее устраивало. Они активно делились впечатлениями друг с другом:
– Мой-то, мой, гляди: сидит, смотрит. А раньше бы давно меня за волосы домой утащил…
– А мой: замолчал. Сколько уж я мечтала, чтоб не слышать его постоянной ворчни…
– Это госпожа Лилу: она их заколдовала…
– Давно пора…
Радостная возня в толпе женщин усиливалась. Кое-кто уже начал отвешивать своим впавшим в ступор благоверным тычки и оплеухи.
– А не слишком ли ты с ними круто? – раздался вдруг, довольно громко чей-то голос на фоне всеобщей возни.
Из-за ближайшего дома вышел вдруг Этель. Грустно взирая на происходящее, он неторопливо двинулся по направлению к Лилу.
– А, явился, – проворчала она: – В самое время: быть тебе таким, какими отныне будут все мужчины!
Она взмахнула рукой в его сторону… Но ничего не произошло – Этель продолжал приближаться к ней, печально качая головой.
– Лилу, Лилу. Зачем же ты меня не слушала. Как тебе не стыдно: ведь эта штука давным-давно применялась для контроля над животными, да и то не здесь, и как она сюда попала – непонятно. Негоже смертным использовать такие вещи в своих корыстных целях. Отдай ее скорей мне, и иди домой – там разбираться будем.
Лилу дотронулась до короны, и еще несколько самоцветов в ней засветились разными цветами. Она еще раз взмахнула рукой, но снова ничего не произошло.
– Не старайся: на меня оно не действует. Последний раз повторяю: отдай ее мне и иди домой!
– Да пошел ты в отхожее место! – грязно выругалась Лилу: – даже если у тебя иммунитет к ментальным воздействиям, то от этого ты все равно не перестанешь быть мерзким мужиком. Я тебя презираю – ты меня недостоин! И не быть вам, мужикам больше главными!
– Значит, ты так ничего и не поняла. – голос Этеля вдруг начал меняться: – Ну что ж, значит будем разбираться прямо здесь, при всех.
Мужчина коснулся плеча: по телу его, от макушки до пят, пробежала вспышка, и послышался характерный звук. Лилу знала этот звук: такой раздается только тогда, когда отключается визуальная имитация внешнего облика. И облик Этеля исчез вместе с этим звуком.
Энки стоял теперь перед ней во всем своем великолепии. Он снова поднял к руку к плечу, на котором красовался золотистый диск пульта управления, и дотронулся до одного из сенсоров. Лилу вдруг вскрикнула, мотнула головой, и шлем ментального управления слетел с нее на траву, а все индикаторы на нем моментально погасли.
– Еще раз повторяю, нехорошо использовать сомнительные и давно запрещенные технологии в корыстных целях. Тем более, что у нас уже есть мысли по поводу того, как эта вещь сюда попала, и, поверь мне, попала она сюда не самым лучшим образом.
– Наставник Энки! Я так рада снова видеть тебя. – почтительно произнесла Лилу: величавое спокойствие бессмертного охладило ее пыл, но не уменьшило решимости: – Ты и твои бессмертные братья не появлялись уже сто два года, а мы… Мы добились очень многого в плане технологического развития, но в плане социальном… Этель… Он в последнее время стал слишком много себе позволять.
Люди, только что подвергшиеся ментальному воздействию, начинали постепенно приходить в себя. Женщины подходили к своим мужчинам, пытаясь привести их в чувство, приласкать: некоторые устыдились того, что только что про них наговорили. Мужчины, воздействие на которых было особенно сильно, непонимающе хлопали глазами, словно пробуждаясь от тяжкого сна. Но больше всего всех поразил необыкновенный высокий незнакомец с голубой кожей и зелеными, словно просвечивающими изнутри, глазами, стоящий рядом с их госпожой и, судя по всему, отчитывающий ее за что-то, словно отец нашкодившего ребенка. Говорили они между собой на понятном языке, но слова, которые они произносили, были не понятны.
– Много, говоришь, стал позволять? – произнес он: – А мне кажется, что это стал делать кто-то другой.
– Наставник. Этель проводит неверную демографическую политику… Кстати, где он сам?
– Здесь я. – Из-за другого дома вышел, на этот раз уже, судя по всему, настоящий Этель.
– Вот, наставник Энки, – указала пальцем Лилу: – спроси его сам.
– Я уже ответил наставнику Энки на все вопросы. – тихо сказал Этель: – теперь у него остались вопросы лишь к тебе… Эх, Лилу, ну почему ты такая упрямая? Ну почему ты меня никогда не слушаешь? Я ж ведь тебя так любил… Люблю…
Он, похоже, запутался, не в силах определиться: "любил" или, все-таки, "любит".
– Любишь! – в сердцах воскликнула Лилу: – да если б ты меня любил, ты не заставлял бы меня ходить в дурацких одеждах, скрывающих мою красоту! Да если б ты меня любил, ты бы этой красотой восхищался бы беспрестанно! Если б ты меня любил, то любил бы и мое тело так, чтобы у меня и мыслей не было под других мужиков ложиться!
Толпа ахнула, услышав такое откровенное признание, произнесенное вслух.
– Да! – продолжала разгневанная Лилу: – И не говори, что ты этого не знал! Все ты знал, только всегда притворялся, что ничего не происходит. Это ты, только ты и никто другой меня довел до того, что теперь происходит. Любил ты меня говоришь? Да никогда ты меня не любил. Ты лишь жил со мной, думая, что я твоя собственность. Никого ты никогда кроме себя не любил.
Несчастная женщина упала на колени и заплакала, закрыв лицо руками.
– Это я тебя любила. – рыдая, произнесла она: – Всевышняя мне свидетель, как я тебя любила! Мне же ничего не нужно было, только чтобы с тобой быть. А ты… Ты сам убил эту любовь… Пень бесчувственный! Овощ вяленый!..
Этель стоял, словно оплеванный, глядя себе под ноги. Энки подошел к плачущей Лилу, присел рядом и положил руку на плечо.
– А тебе чего надо, бессмертный? – вскинулась вдруг она.
Энки вдруг показалось, что слово "бессмертный" прозвучало в ее устах словно ругательство.
– Лилу, девочка. – ласково обратился он к ней: – Успокойся, вставай, пойдем в дом: негоже тебе перед всеми так себя вести. Не забывай: вся Эдина поручена твоим заботам, и если ты раз оступилась, то не стоит так себя корить.
Лилу встала, но лицо ее, мокрое от слез, было сурово. Глядя Энки снизу вверх прямо в лицо она сурово проговорила, отчетливо выделяя каждое слово:
– Оставь меня в покое, бессмертный! Успокоиться, говоришь? Да вам бессмертным никогда не понять людей. Эдина? Да плевать я хотела на Эдину! И на весь Хээл! И на возможность получения бессмертной жизни. Не нужны смертной женщине ни бессмертная жизнь, ни Хээл, ни вся Империя, если любимого человека в ней не будет. Ни вам, ни Высшим этого не понять: Высшие братья не знают что значит не любить, они не могут не любить, потому что они – порождения самой Любви. Вам никогда не подняться до их Духа, их Света. Ваши попытки быть похожими на них – смехотворны в своей нелепости… И такими как мы, смертные, вам никогда не стать: только мы умеем так радоваться и грустить, только мы умеем так ненавидеть и любить… Любить. Всей нашей человеческой душой, всем нашим смертным телом. Вам никогда не понять, как способны любить души и тела человеческие, слитые воедино. Вы – бессмертные, а мы – нет. И осознание скоротечности нашей жизни способно порождать такую невероятную любовь, которая способна зажигать сверхновые и создавать целые миры! Вам неведома физическая смерть, поэтому в вас нет страха перед потерей того, что вам дорого. Страха, под действием которого в душе смертного зарождаются такие движения духа, какие вам и не снились. Вы бессмертные, в своих вялых отношениях смешны: ваши любовные соития происходят раз в сотни планетарных циклов, ваши дети рождаются раз в тысячи человеческих поколений. Вы не похожи ни на Высших, ни на нас. Вы – выкидыши Сотворения…Ваши тела прекрасны, намного красивее наших, но им неведомы бури кипящих эмоций и омуты сладострастия, как это ведомо нам, смертным. Ваши души тоже прекрасны, намного светлей и возвышенней наших, но им никогда не обрести того Света, которым живут и дышат Высшие. Того Света, который исходит из Нее и который и есть Она сама. Вам не увидеть Его… А мы можем…
Энки стоял словно побитый. Самое невероятное сейчас было даже не то, что смертная позволила себе такие слова, а то, что эти слова достигли, похоже, своей цели, больно ранив его в самое сердце. Этель, стоявший рядом, бессмысленно хлопал глазами: похоже, он вообще ничего не понял. Лилу устало взглянула на него, затем, снова подняв на Энки лицо с уже начинающими высыхать остатками слез, тихо проговорила:
– Прощай, Энки. Я ухожу. Мне неинтересно с этими людьми. Я знаю… Я верю, что обрету мир и покой в своей душе. И может быть, когда-то снова найду любовь. Если я не ошибаюсь, у меня для этого есть еще в запасе около тысячи циклов…
Она повернулась и медленно пошла по направлению от реки.
– Лилу! – окликнул ее Энки.
Женщина, остановившись, обернулась.
– Скажи, то что ты только что произнесла: это… п-правда? Вы действительно можете видеть Свет?
– Да, Энки. Мы и вправду можем Его видеть. – спокойно ответила Лилу, и Энки понял, что сейчас она не лжет.
– Но… Это невозможно: ваши души слабы, а ваши тела слишком хрупки – если вы Его увидите, Он испепелит вас.
Лилу снова сделала движение чтобы уйти, но возглас Энки остановил ее:
– Но ведь это же… Колоссальное открытие! – бессмертный так взволновался, что с трудом находил слова – Постой, не уходи: ты нужна нам!
– Да плевать я на вас хотела…
– Лилу!.. Как?!! Как вы это делаете?
– Глупый, глупый бессмертный. – тихо и устало произнесла женщина, – Ты прав, наши души слабы, наши тела примитивны, мы сами, по сути своей, вообще, никчемные создания. Но бывают моменты, когда душа смертного становится ярче взрыва галактик и прочней самих основ мироздания. И в такие моменты мы можем не просто видеть Ее Свет, мы сами способны порождать Его. Он зарождается в нас и исходит из нас, а души наши напоенные Им, становятся частью Ее Духа. А нужно всего-то лишь… полюбить. Полюбить так, что не страшно станет отдать жизнь и бессмертие за любимого. Полюбить так, как способна любить нас только сама Всевышняя Империя. Полюбить так… как любила я… этого малахольного… Но вам этого не понять.
Не говоря больше ни слова, она повернулась и быстро зашагала прочь из селения, и никто больше не попытался ее окликнуть или остановить. Еще некоторое время красивая обнаженная фигурка мелькала на фоне растущей вдали зелени, а затем растворилась среди деревьев.
Больше Лилу в Эдине никто никогда не видел: спутники слежения тщетно обшаривали цепкими электронными взглядами всю территорию долины и даже земли за ее пределами. Рои мошкары мобильных камер, устремившиеся вслед за ней по сигналу из центра управления, вдруг разлетелись в разные стороны, неожиданно отказавшись повиноваться командам с пультов. Самая красивая и самая несчастная женщина Эдины самым непонятным образом исчезла так, словно растворилась.

***
На базе в Элуадату двое бессмертных мужчин, наблюдавшие за этой сценой в мониторы, оторвавшись от картинки, переглянулись и посмотрели на сидящую рядом бессмертную женщину. Она плакала, глядя в мониторе на удаляющуюся фигурку Лилу.
– О, Всевышняя! Как же она права. И как это страшно: нам это недоступно… А смертные – величайшая загадка Империи.
Астара повернулась в кресле, и обратила полные слез глаза на коллег:
– Эдан, Зей. Возможно, сейчас мы стоим на грани величайшего открытия. Любовь человеческая – это чудо. Я полагаю, что все это время мы были слишком далеки от них. Я считаю, что пора стать ближе, ибо подозреваю я, что люди смогут научить нас тому, чему не сумели научить Высшие.
Эдан и Зей ничего на это не ответили – ни жестом, ни словом, ни мыслью. Но было и так видно, что они согласны.
Свет. – продолжала Астара: – Свет способен порождать Жизнь. Высшие – часть Света. Они живут в Нем и наполнены Им, но они не способны порождать себе подобных. Мы, бессмертные: мы порождаем себе подобных и живем вечно, подобно высшим, но мы не умеем видеть Свет, мы можем лишь стремиться к нему. А смертные: они рождаются, живут, по нашим понятиям, какие-то мгновенья, а затем их тела умирают. А зачем: сколько уже потоков вечности, и мы, и Высшие бились над этой загадкой. И вот он ответ! На самом-то деле все так просто: они способны порождать Свет. Они рождаются, чтобы породить Его, породить в свете Его себе подобного, вырастить его, научив любить, чтобы снова порождать Свет, а затем, выполнив эту почетную миссию, преспокойно прощаются с бренным телом, и души их, напоенные этим Светом, возвращаются в лоно Империи и становятся частью Ее Духа. И Дух Ее пополняется душой каждого смертного и ее светом... При условии, конечно, что смертный обрел его в этой жизни... Но почему такое начало происходить лишь здесь, на Хээле? Ведь есть же и другие миры, где живут смертные.
– Ну, тут все просто, – задумчиво изрек Эдан: – в других мирах они живут в потоке Света, Духа и Разума самой Империи: там им нет нужды стремиться к тому, чего у них и так в достатке. Хээл же – мир закрытый, и подсознательно смертные страдают из-за нехватки Света. И тогда начинают любить себе подобных, порождая Его. По логике выходит, что чем меньше Света будет их окружать, тем сильнее они станут стремиться Его сотворить. Вот почему Хээл решили закрыть! О, Империя! Велика мудрость Твоя.
– О, Империя, как прекрасны творения Твои. – прошептала Астара.
Она смахнула изящным пальцем слезу со щеки и опустилась в кресло, закрыв лицо руками.
– Почему-то мне кажется, – заговорил Зей: – что Император знал об этом, когда начинал заселение Хээла.
– А если не знал, то догадывался. – поддержал Эдан.
– Смертные, способные порождать Свет: да, это действительно открытие. – продолжал Зей: – Но я полагаю, что люди не должны об этом знать: пусть любят, пусть творят Свет, но пусть они делают это неосознанно – иначе появится опасность, что они могут возгордиться этой своей способностью, и решить, что стали подобны Высшим.
– Впрочем, пока эта способность раскрылась лишь в одной смертной, да и та была рождена и воспитано на Сээле. – заметил Эдан: – Хотя, я уверен, что очень скоро способность эта станет появляться у все большего количества смертных.
– Я думаю – да. – согласилась Астара: – В чем большую видимость полной изоляции от предвечного Света они попадут, тем сильнее будет у них появляться неосознанное желание творить этот Свет самим.
– Но это означает, что в самое ближайшее время изоляция Хээла будет усилена Империей, – сделал вывод Зей: – и я, как планетарный физик, обязан что-то предпринять по этому поводу.
– Ты, как планетарный физик, обязан заботиться о наблюдении за планетарными процессами и контроле над климатом. – перебила Астара: – а изоляция Хээла – не наша забота. А вот я, как социолог...
Астара встала с кресла. Лицо ее было полно решимости.
– Как социолог… – губы ее тронула едва заметная задумчивая улыбка. – Нет, как женщина! Как бессмертная… Приняла решение: я ухожу к ним. Я тоже хочу познать такую любовь, и отныне не будет мне покоя, пока не узнаю я, что это такое. Я тоже хочу научиться творить Свет. Лилу была права: не нужна бессмертная жизнь, если ты не можешь в ней так любить, как любила она. Я ухожу в Эдину и буду жить рядом со смертными, постоянно, в видимом или незримом облике, присутствуя среди них... Вы поможете мне установить мобильную базу в долине, на слиянии рек?
Эдан и Зей переглянулись.
– Нет. – отрезал Зей: – Мы не отпустим тебя одну.
– Не отпустим. – подтвердил Эдан: – Мы идем с тобой.
Двое бессмертных мужчин одновременно поднялись с кресел и, вытянув вперед руки, соединили их перед Астарой. Астара, вдруг расхохоталась беззвучно, и слезы снова брызнули из глаз ее. С восторженной благодарностью взирая на своих бессмертных друзей, она протянула руку, и на соединенные руки мужчин легла ее изящная ладонь.


Элуадату

Поезд пересек границу еще утром, но заметил это Ари только теперь, по одной простой причине: опять его полночи одолевали видения, терзали всякие мысли, и поэтому заснул он только под утро, а проснулся только что.
На первый взгляд, заметить смену страны было довольно трудно: те же пейзажи, такие же степи, леса, деревья. Но все равно, что-то говорило о том, что вместо благодатных земель Бларфьялии они уже давно ехали по бедному, многострадальному Серодолью: то ли разваливающиеся, покосившиеся избушки, то ли грязь, проплывающих за окнами деревень, то ли то неуловимое чувство дискомфорта, неуютности и какой-то непонятной, затаившейся повсюду угрозы. Каждому, кто когда-либо возвращался оттуда на родину, было хорошо знакомо это чувство, но для Ари это было первое возвращение, поэтому чувствовал он себя несколько не в своей тарелке.
Помнится, когда он только ехал туда, то испытывал совсем другие чувства. Едва только пересекли границу, и за окнами показалась первая приграничная деревенька с аккуратными, красивыми, словно игрушечки, домиками, Ари ощутил, вдруг, такое невероятное чувство свободы, радости и безопасности, что все тело его блаженно расслабилось, и улыбка сама поползла на лицо.
И вот, два года спустя, он возвращался на родину. Возвращался совсем другим человеком: теперь он был не деревенским мельником, работающим за, пусть и не маленькие, но, все же, подачки от богатых заказчиков. Теперь он был специалист – сотрудник крупной заграничной компании, который мог себе позволить достаточно многое из того, что считал пределом своих мечтаний, когда жил в своей стране.
Когда за окнами показались холмистые степи родных краев, Ари вдруг почувствовал необъяснимое волнение: воспоминания нахлынули на него. Он вспомнил, как тогда, как только господин Хорге пригласил его на работу, в его душе вдруг вскипела жуткая мешанина радости, облегчения и злости: злости на всех тех, кто мешал ему нормально существовать, на тех, у кого ему приходилось выклянчивать свои, и так честно заработанные деньги, на тех, кто смеялся и издевался над ним.
Тогда, накануне отъезда, он несколько дней жил со сладкой мечтой о том, что перед тем как покинуть родные края, он пройдет по всем этим людям и скажет каждому все, что в нем накопилось, чтобы увидеть на их спесивых рожах беспомощную злобу от бессилия теперь уже что-либо ему за это сделать. Но в очередной раз являлись ему тогда его видения, и он в очередной раз задумывался о них: даэмоны, Атанос, Светоносный… И он понимал, что нести людям зло, пусть даже и заслуженное – поведение, достойное лишь даэмонов. Даже бессмертные, не говоря уж о Высших, так бы не поступили. Тогда он уехал тихо, не сказав никому худого слова, и просто выбросил из души все обиды. Ему достаточно было того, что он просто больше никого из них не увидит.
Но судьба сложилась так, что увидеть знакомых, видимо, все-таки придется. Это стало ясно полгода назад, когда на очередном совещании рассматривалось положение дел в новой конторе, недавно открытой в Серодолье. Ари тогда, помниться очень удивился, с чего это вдруг его, простого сотрудника вызвали на заседание совета.
Разъяснили ему все достаточно быстро: оказалось, контора эта продавала и устанавливала Бларфъяльские электрические генераторы, а все ее сотрудники были набраны из простых ремесленников, да, к тому же, еще и довольно среднего пошиба – хорошие, конечно же, за такие деньги бы нипочем бы не пошли. У некоторых, правда, были даже какие-то дипломы об окончании каких-то обучений, но, как это всегда было известно, ни один диплом никому еще руки не выправлял, если они были кривые, да еще и не на том месте росли. И от этого обслуживание клиентов происходило весьма паршиво, все были работой конторы недовольны, и ругали почем зря Бларфъяльскую технику.
Да помимо всего прочего, выяснилось, что начальником была назначена женщина, получившая эту должность не за большой ум и сообразительность, а лишь из-за того, что денежки водились, и управляла она делами из рук вон: правильней сказать, никак не управляла.
Поскольку Ари оказался единственным сотрудником компании, говорящим на языке Серодолья, да еще и родом оттуда, то его и решено было отправить разбираться с положением дел.
Вечером накануне отъезда Ари и Вок Хорге, с которым они очень сдружились за это время, сидели у Ари дома, выпивали, и обсуждали планы поездки.
– Все дело в женщине. – уверенно заявлял Вок: – женщина все развалила. Будь начальником мужчина, он бы такого не допустил.
– Прости, Вок, но я никак не могу с тобой согласиться. Какая разница: женщина, мужчина – не в этом дело. Ты просто плохо знаешь нашу страну: у нас в основе любого дела лежат разгильдяйство и наплевательство. Ты слышал когда-нибудь пословицы: "Работник спит – работа идет" или "Делай как попало – как-нибудь да выйдет"?
– Нет. – рассмеялся Хорге: – Никогда.
– А знаешь почему? Да потому, что в вашем языке их попросту нет! Наши люди привыкли верить в светлое будущее, но никогда не бывают уверены в самих себе. Когда они за что-то берутся, они даже не знают, что у них должно получиться и получится ли вообще. В нашем языке даже нет будущего времени для слова "победить"…
– Да ты что, серьезно!
– Ну… – неопределенно хмыкнул Ари: – А ты говоришь: женщина. Мы, мужики, привыкли во всем винить женщин…
– Ну, это как раз вполне объяснимо. – Хорге, похоже, почувствовал возможность сесть на своего любимого конька: – Это пошло еще с тех самых пор, как Высшая изгнала людей из Долины Жизни. И, между прочим, из-за женщины.
– Началось… – вздохнул Ари.
– Да, началось! Да началось… А ты, Ари, рассуждаешь, как мракобесы талисманщики!
– Кто?
– Талисманщики. Не слышал?
– Нет.
– А… У вас в Серодолье их, кажется, не знают… Это такая проязычаская секта. Их основная цель – подрыв самих основ Саварианства! Эти еретики утверждают, что Страницы – фикция, придуманная служителями, чтобы морочить простым людям головы, а истинную правду о том, как все было на самом деле, до нас не донесли. И они уверены, что истинная правда сокрыта в мощном магическом артефакте, который они называют Талисман Лилу. Они убеждены, будто мрачный даэмон Лилу, перед тем как Высшая изгнала его из этого мира, успел спрятать какие-то записки в своем амулете. И теперь эти мракобесы, именующие себя "талисманщиками", поставили задачей своего служения – отыскать этот амулет и прочитать эти даэмонские записки… Мерзавцы!!!
– А почему "мерзавцы"? – Ари, усмехнулся. – Боишься что отыщут?
– Не отыщут. – помотал головой Хорге. – Хотя бы потому, что это еще неизвестно, существовал ли вообще такой даэмон, как Лилу… А уж были ли у него какие-то амулеты – это вообще… Но, ты меня перебил… Мы, кажется говорили о зле принесенном в мир женщиной. Вот, я тебе хотел зачитать…
Ари понял, что его коллега сейчас опять достанет из кармана Страницы. "И чего только, он их в кармане таскает?" – подумал он: "Уже, наверное, наизусть все выучил."
– Не вздыхай. – решительно заявил Хорге, действительно доставая из кармана небольшую книжицу в черном переплете: – Твои истории, что ты мне рассказывал, конечно интересны, но Страницы – это канонизированная книга, и церковь ее еще, между прочим, не отменяла.
– А что, если отменит, ты перестанешь в них верить? – усмехнулся Ари.
– Я… Не… – запнулся Хорге: – Ай, ну тебя. Не мели чепухи… Вот, я тебе про женщин говорил. Так вот в Страницах ясно написано… Где же… А, вот:

"…Подошла к запретному Дереву Жизни, растущему посреди Долины
И увидела Змея, что обвился вокруг него.
И говорит Змей Энти: "Дочь человеческая, разве не видишь ты,
Что дерево это столь высоко и широко, что ветви его
Заслоняют многие земли Долины от света Шахара.
Сруби его, и тогда все земли будут светлы,
И на них вы сможете сеять хлеб и пасти скот…"

– Ой, – поморщился Ари: – не надо, умоляю. Я и так дальше знаю: Она позвала мужа, дала ему топор, он дерево срубил, при свете, который оно до этого заслоняло, вдруг оба увидели, что они голые, устыдились и за это Высшая их прогнала из долины… Читал тысячу раз.
– Ты, хочешь сказать, что ты опять видел все по-другому? – пристально глядя Ари в лицо, серьезно спросил Хорге.
– Да ничего я не хочу сказать… – отмахнулся Ари: – как написано, так и написано. Жаль только, что из-за этой канонизированной писанины, теперь женщин ни за что ни про что порочат.
– Как ни за что? Ведь это она послушала Змея, это она дала мужу топор, это она заставила его рубить Дерево…
– Ага. А у мужика своих мозгов не было… – буркнул Ари. И совсем тихо добавил: – Впрочем, там такой мужик был, что его можно было заставить самого себя рубить – он бы только сопли жевал…
– Что? – не расслышал Хорге.
– Да ничего... Неужели ты веришь, что из-за того, что человек срубил какое-то там дерево, его изгнали из Эдины? А где же была сама Высшая в то время, когда он дерево рубил – почему не вмешалась? Почему дождалась, пока он закончит, а потом изругала? Может быть Ее, Высшей, так и надо было – уничтожить это дерево, а вину потом на людей повесить?
– Ты… ты… – Хорге задыхался не находя слов: – Да ты что такое несешь! Не кощунствуй! Неужели тебе твое мнение о том, что женщины не хуже нас дороже законов Высшей?
– Да причем тут Ее законы! Просто савариане привыкли нести всякую чепуху, прикрываясь словом Высшей. А мы, простые мужики, в большинстве своем, привыкли женщин во всем обвинять, хотя сами во многом ведем себя хуже них.
– В чем это мы хуже?
– Да во всем! – Ари, похоже начинал злиться.
– Так вот, коллега, – решительно заявил Хорге: – Я тебе так скажу: не можем мы быть хуже их, потому что мы, мужчины, по происхождению выше их. Они, в какой-то мере, есть наши дети, и поэтому мы обязаны опекать их… А порой и наказывать…
– Это в Страницах так написано?
– В Страницах написано, что Высшая сначала сотворила человека, а потом только из его ребра – женщину. Так что женщины – ниже нас по происхождению. И это – самая правильная истина.
– А я тебе скажу, – Ари был уже достаточно взвинчен: – что не было никакого дерева, никакого топора и никакого змея! И ничего Этель не рубил! И никто из его мослов женщин не лепил!
– Если это опять твои видения, то я тебе точно скажу: их тебе даэмоны нашептывают… Смотри, отправят тебя после смерти в Ард за такие еретические кощунства.
Ари понял, что ситуация сейчас может дойти до скандала.
– Давай сменим тему, а? – предложил он, пытаясь успокоиться.
– Ладно, уговорил.
Некоторое время оба молчали, видимо не ожидав столь поспешного завершения темы, и не настроившись еще на новую.
– Кстати, что это у тебя? – Хорге подошел к небольшой картине на стене: необыкновенной красоты женщина парила высоко над водой рядом с обрывистым берегом, поросшем сочной зеленой травой.
– Это у меня жена… Рисует.
– Здорово рисует! А что за женщина – кто такая?
– Астара…
– Кто?
– В одной из языческих мифологий – высшая, покровительница любви. В более поздних верованиях известна как Афара. – монотонно проговорил Ари, словно зачитывая строчку из справочника.
– А, – кивнул Хорге: – А почему кожа голубая?
– Это я Талане сказал, чтоб так рисовала.
– А она что, правда голубая была?
– А ты что, – неожиданно перевел разговор Ари: – веришь в языческих высших?
– Нет. – отрезал Хорге: – Ибо сказано: " Верь в одну Высшую и Ей одной поклоняйся."
– А сама церковь в других высших тоже не верит?
– Нет, конечно же! – возмутился Хорге
– А почему же тогда она, церковь, объявила их даэмонами?
– Потому что все языческие высшие – на самом деле даэмоны.
– Ну так значит, они все-таки существуют?
– Нет! – настаивал Хорге: – Их не существует – это доказано церковью.
– Странно, – хмыкнул Ари: – сначала церковь доказывает, что их не существует, а потом причисляет их к даэмонам… Как они могут быть или не быть даэмонами, если их не существует?
– А очень просто: даэмоны когда-то были слугами Высшей, а потом предались злу и были изгнаны в Ард. А языческие высшие – это просто идолы выдуманные невежественными простолюдинами. Вот посуди сам: древние люди не могли понять, почему они порой, вдруг, влюбляются, они не знали, что любовь – это дар Высшей, вот и придумали, что ее им приносит прекрасная женщина по имени Афара… Или вот, например, высшая смерти. Откуда взялась, по-твоему? А очень просто: смерти человек всегда боялся, вот и возник в пугливых умах, не укрепленных верой истинной образ жуткой старухи, повелительницы мрачного подземного царства смерти, куда каждый должен был отправиться, когда завершаться дни его жизни… А уж как наши древние легенды ее описывают, ты бы только слышал: страшная сморщенная великанша, покрытая жабьей кожей, со скрюченными пальцами… Типичная даэмонша – Хйольа …
– Хэйла… – едва слышно поправил Ари.
– Что?
– Да уж, говорю! – изрек он с иронией, уже не приглушая голоса. – Зрелище не из приятных.
– Вот именно! И уж ты, Ари, как человек образованный, должен совершенно ясно понимать, что все это – совершенно дурацкие, вредоносные выдумки.
– Что именно? – на лице Ари висела перманентная утомленная улыбочка.
– Да все: древние верования, несуществующие высшие, мифическая страна эта, где они, якобы жили – Илитада.
– Элуадату…
– Что?
– Страна называлась Элуадату.
– Ари! – ошалело воскликнул Вок. – Ты что, в языческих высших что ли на самом деле веришь?
– Нет.
– Ну слава Высшей… Хоть тут-то ты не совсем…
– Не верю. – перебил Ари. – Потому что невозможно верить или не верить в тех, кто на самом деле когда то жил в этом мире. И Спасительница Савара ничего не говорила по поводу того, существовали они на самом деле или нет. Она лишь сказала, что мы, люди не должны им поклоняться, поскольку поклоняться возможно лишь Всевышней. А если современные савариане переврали слова Спасительницы, а потом свое же вранье еще и канонизировали, так это не значит, что мы теперь должны этот бред за истину принимать. И если досаварианские полудурки, по глупости и невежественности своей отвалились от веры истинной и, забыв ее, стали поклоняться неким существам, в развитии своем достигших более высокого уровня чем они сами, так тех существ вины в том нет… Да и по правде сказать, о каких языческих высших мы говорим? Да их, если хочешь знать, словом "высшие" никто и не называл… Слово "высшие" по отношению к ним применили уже саварианские переводчики, переводившие древние легенды…
– А… А как же их называли? – только и сумел спросить Хорге, ошарашенный речью приятеля.
– А ты что, – ехидно вскинулся Ари, – все-таки допускаешь мысль, что они и вправду могли существовать?
– А… – досадливо махнул рукой Хорге: – Ты, Ари, мне хоть и друг, но вера твоя глупа, а в голове у тебя каша какая-то…
Он снова замолчал, и пытаясь сменить тему, опять обратился к картине на стене.
– А все-таки, как их тогда называли?
– Элу… – буркнул Ари.
– А эта… – махнул рукой Хорге в сторону изображенной на картине женщины, – почему она парит над водой?
Ари усмехнулся и ничего не ответил. Да и как он мог объяснить, что она вовсе не парит, а совсем наоборот – падает в нее.
Просто, в тот день Астара решила воспользоваться водным порталом…

***

В тот день Астара решила воспользоваться водным порталом для прохода в командный центр в Элуадату. Тем самым, что Энки установил самым первым на Хээле, на слиянии рек. В последнее время, никто, кроме самого Энки им не пользовался: Астара и ее верные друзья Эдан и Зей уже три года не появлялись в командном центре, все свое время проводя в основном в Эдине, и надо сказать, что такая жизнь среди нетронутой красоты дикой природы была им гораздо больше по вкусу, чем скучная работа в высокотехнологичных стенах базы в Элуадату.
Название базе "Бездна" было дано случайно, но всем понравилось, и скоро прочно вошло в обиход. Трое ее бессметных обитателей получили от Энки официальный статус исследователей со всеми вытекающими полномочиями: теперь они имели право проникать куда им только заблагорассудится и даже присутствовать среди людей в зримом облике. Правда с оговоркой: присутствуя среди смертных они обязаны были скрывать свои истинные обличия, маскируясь под смертных. В процессе этих исследований, в Элуадату было передано столь колоссальное количество материалов, что все системы наружного наблюдения не откопали за прошедшую сотню циклов.
Связь с центром поддерживалась теперь, в основном, удаленно, лишь Энки изредка показывался в гости, да и то, делать это ему приходилось в условиях строгой конспирации и, как правило, ночью. Вызвано это было тем, что однажды, как раз в тот день, когда ушла и бесследно исчезла Лилу, двое смертных охотников, забредших в эти края в поисках добычи, оказались невольными свидетелями его прибытия на Бездну. Саму базу они увидеть, естественно, не могли – маскировка работала безотказно, но вот зрелище высокого человека с голубой кожей и в странной одежде, на бешеной скорости выскакивающего из воды, потрясло их воображение настолько, что они сначала оцепенели, а потом упали на землю, и начали гнуть спины в поклонах. Энки, правда, быстро сориентировался и включил невидимость, но тут же понял, что сделал это зря. Его внезапное исчезновение потрясло охотников еще больше, чем столь же внезапное появление: побросав оружие, они кинулись в сторону селения что-то вопя и размахивая руками.
Естественно, по всем пяти селениям моментально разнесся слух о том, что: "…Тот самый высокий человек с голубой кожей, который прогнал три года назад госпожу Лилу, выпрыгнул из реки и пропал!"
Тогда Этелю пришлось изрядно попотеть, пытаясь объяснить людям, кто такой был "тот человек с синей кожей". Конечно, истинное положение вещей раскрыть не представлялось возможным, но какое-то объяснение ему худо-бедно сочинить удалось: "Кроме нас, на Хээле живут еще "другие люди", которые оберегают нас и наблюдают за нами, но мы сами их видеть не можем". Правда, такое объяснение породило еще больше вопросов, и бедный Этель вынужден был на них отвечать. А учитывая уровень развития местной цивилизации в общем, и каждого местного жителя в частности, он ума не мог приложить, как рассказать все так, чтобы до них дошло. Например, он так и не смог объяснить толком, что Хээл – это планета, а Эдина – лишь малая часть ее. Все так и решили, что Эдина – это и есть земля, где живут люди, а все, что за пределами ее – это какой то Хээл, видимо, граница живого мира.
Но в конце концов, люди узнали, что сам он, Этель, равно как и его бывшая подруга вовсе не являются одними из "тех", что они такие же обычные люди, просто могут жить дольше чем остальные. И что прилетели они не с неба, просто "те" привезли их сюда по небу. И что "они" – не самые главные, есть и те, кто выше "них".
Но самым трудным для Этеля оказалось остановить внезапно начавшуюся эпидемию повального поклонения перед бессмертными, которых все жители начали, не сговариваясь называть "высшие люди". Он четверть года, чуть ли не каждый день читал народу долгие лекции про то, что никому поклоняться не надо, что "они" не повелители стихий, громов и молний, а просто другие существа – похожие на людей, только бессмертные. И именовать их "высшими" – не должно, ибо настоящие Высшие это те, кого и представить себе не может тот, кто сам их не видел. Но даже и тем Высшим поклоняться не должно, ибо и они не самые главные, а самая главная лишь одна – Всевышняя Сила, та, которая породила все и всех, и людей в том числе.
Но, про Всевышнюю Империю что-то понять людям вообще оказалось невозможно. Они хоть и пообещали Этелю не поклоняться больше "высшим людям", но бывало, кого-нибудь Этель и заставал сидящим где-то в укромном месте, повернувшись лицом в сторону слияния рек, туда где находился водный портал, и стучащим лбом по земле, бормоча какие-то молитвы.
Естественно, такое положение дел бессмертных не устраивало. Именно поэтому и решено было созвать общий совет в Элуадату. Эдану, Зею и Астаре было необходимо явиться туда лично. Они пришли самыми последними и, войдя в зал, удивленно осматривались по сторонам, словно заново узнавая знакомые стены. Три года, всего три планетарных цикла прошло с тех пор, как они последний раз сюда входили: срок – ничтожнейший по меркам бессмертного. Но, трое исследователей, живя рядом с людьми, и сами начали проникаться их мировосприятием, и три года уже не казались им таким уж никчемным промежутком времени.
Все старшие сотрудники базы – около двух десятков, уже собрались вокруг огромного стола в центе зала заседаний: два десятка близких, знакомых лиц. Все не сговариваясь встали, приветствуя троих своих товарищей-исследователей.
– Вот и наши дорогие бродяги! – улыбнулся Энки: – Вы не представляете, друзья мои, как я рад вас приветствовать в этих стенах.
Друзья заняли свои привычные места рядом с Энки, и он продолжил:
– Поскольку все на месте, объявляю заседание открытым.
Он еще раз оглядел собравшихся, выдержал положенную паузу и начал вступительное слово, которым ему, как формальному руководителю, положено было открывать заседание:
– На этом заседании я хотел бы подвести итоги работы проведенной с местным населением за время нашего с вами пребывания на Хээле. – он снова сделал паузу, и что то вспомнив добавил: – По-хорошему, это заседание стоило собрать еще три года назад, после происшествия с Лилу… Но, тогда трое наших товарищей приняли решение о начале проведения полевых исследований и работе в непосредственной близи от смертных…
Энки вдруг запнулся и смущенно добавил:
– Простите, я хотел сказать: людей. После того открытия, что помогла нам сделать Лилу, было бы, согласитесь, несколько неуместно нам постоянно именовать их "смертными".
Возражений не последовало. Энки продолжал:
– Но начать обсуждение я бы хотел не с этого. Основной вопрос: в последнее время среди людей появились неосознанные идолопоклоннические настроения. Некоторые, я сам видел, даже рисуют какие-то изображения и молятся им. А поклоняются они… нам.
Среди присутствующих пробежал шорох, хотя весть эту неожиданной назвать было трудно: почти все уже были в курсе дел.
– И виноват в этом, уж простите великодушно, я. – изрек Энки: – Именно меня люди увидели при разговоре с Лилу, Именно я выскочил из водного портала у них на глазах и именно мне, стало быть, это положение и исправлять. В связи с этим, считаю необходимым в самое ближайшее время начать передачу людям духовных знаний лично.
По залу снова пробежал гомон. Энки поднял руку, призывая к вниманию:
– Да, коллеги – лично. Всем известно, что трое наших исследователей уже неоднократно показывались среди людей в маскировочных обличиях. Теперь же пришло время и мне показаться им, но уже в своем истинном облике – тем более, что они его уже видели. Я полагаю, что личное общение поможет нам многое им объяснить и разрешит многие глупые моменты. Пребывание в духовном единении с Империей, как вам всем известно, является единственным условием существования в ней, и правило это действительно для любого – без исключений... Печальный опыт падения даэмонов нам убедительно это доказал… А что же мы видим здесь, в Эдине: люди взяли моду творить себе идолов и поклоняться им, отдаляясь тем самым от Империи, а мы ничего по этому поводу не предпринимаем. Я думаю, за такую работу Император нас явно не похвалит.
– Прости, коллега, – подняла руку Хэйла – специалист по духовным субстанциям: – но, не стоит забывать, что души людей еще пока недоразвиты, и в любом случае не готовы для возврата в Империю.
Энки обратил взгляд на говорившую: Хэйла – женщина красоты необыкновенной, как и все бессмертные, и талантливый научный сотрудник, занимала на Хээле должность специалиста по духовным субстанциям. Еще до начала заселения ее отделом было создано дополнительное пространство в близлежащем с Хээлом измерении для предоставления там временного пристанища тем людям, которые по какой-то причине окажутся не в состоянии воссоединиться с Империей после смерти физического тела. Справлялась она со своей задачей как нельзя лучше: умершим людям в ее пространстве предоставлялись достаточно неплохие условия для посмертного существования, настолько, что многие даже и не осознавали, что тела их уже умерли – настолько казалось реальным их бытие там.
– Верно, коллега, – согласился Энки: – Не готовы. Пока не готовы. Но согласись, что мы не можем вечно отправлять людей после их смерти в твое пространство, цели у нас другие: они должны возвращаться в Империю, их породившую. И для этого нам необходимо провести среди них небольшую разъяснительную работу.
– Но Император, насколько мне известно, постановил, что люди должны будут самостоятельно постичь законы Империи, без чьей-либо помощи.
– А никто и не собирается выкладывать им законы Империи. – вступил в дискуссию Зей: – наша основная задача сейчас – удержать их от идолопоклонничества… Иначе, никому мало не покажется: не забывайте, мы ведь сами в этом виноваты… Энки только что заявил, что это его вина. Неправда: все мы хороши. Кто летал на катере без маскировки? А потом среди людей появилась сказка, что Шахар – это вовсе не звезда, а высший, катающийся на золотой колеснице от края до края неба. Да я и сам хорош: заряжал, как-то, энергокостюм природным электричеством – оттянул на себя молнию из облаков. После этого они начали рассказывать про высшего, который мечет молнии, и делает грозу. А высшими они знаете кого называют? Нас с вами! Бред какой-то… Так продолжаться не может. Я присоединяюсь к мнению Энки: мы должны показаться людям.
– Вы позволите? – подала голос Астара: – Я полагаю, что в этом вопросе нельзя забывать о наших смертных помощниках… Точнее, теперь уже, помощнике.
– Ты говоришь об Этеле, коллега? – спросил Энки
– О ком же еще. – кивнула Астара: – проблема только в том, что наш друг – какой-то заторможенный. Он прекрасно справился с задачей передачи технологий, но ему очень трудно справляться с задачами по развитию духа. Ему трудно контролировать духовные потоки. Именно его слишком пунктуальное следование плану демографической политики и довело его женщину до того… Да, Лилу для этого подходила как нельзя лучше… Одним словом, считаю необходимым поднять вопрос о вызове на Хээл новой помощницы Этелю. Насколько мне известно, Энти теперь находится на Сээле и полностью готова для прибытия сюда.
– Совершенно согласен с коллегой. – кивнул Энки.
Присутствующие, также, закивали. Решение было очевидно.
– Если возражений нет, мы немедленно связываемся с Сээлом… Сотрудник Крэйшну?
Крэйшну поднялся с места. После отбытия Эдана с друзьями на проведение исследований в Эдину, Крэйшну получил его должность ответственного за связь с Империей и звание старшего научного сотрудника со всеми соответствующими полномочиями.
– Коллеги. – неуверенно начал он: – Это как раз тот вопрос, который я собирался поднять на этом совещании. Дело в том, что после случая с Лилу с единственным порталом Пути Империи, равно как и с каналами связи происходит что-то непонятное: Они словно слабеют и гаснут. Я полагаю, объяснение этому…
– Объяснение этому простое. – неожиданно перебив речь Крэйшну, зазвучал чей-то голос.
Голос этот не звучал в стенах базы всего сто с небольшим циклов Хээла – для бессмертных вообще не срок. Спутать его невозможно ни с чем: он был нежен, словно теплый свет звезды, пробуждающий поверхность планеты от холодной зимы и могуч, как кипение звездной материи, способной испепелить. Он был знаком всем, без исключения, сотрудникам Элуадату, поскольку принадлежал самой лучшей, самой любимой их Высшей – их наставнице. Она вдруг возникла в своем прекрасном телесном воплощении возле входа в зал, и счастливые улыбки засветились на лицах бессмертных.
– Наставница Уриэль! – вскрикнули все почти одновременно, повскакивав с мест, словно дети, увидевшие маму.
– Я тоже очень рада вас снова видеть, дети мои. – улыбалась Уриэль, и от улыбки этой словно Свет разливался по Элуадату: – Но теперь я пришла к вам не надолго. На самом деле меня здесь с вами нет, сейчас я нахожусь на Сээле, в Императорском дворце: то что вы видите – лишь трансляция. Я пришла вам лишь сообщить, что портал Пути Империи – закрыт. И, похоже, надолго. Теперь Хээл находится в полной и окончательной физической изоляции от внешних проникновений.
Удивление, смешанное с растерянностью пробежало по лицам бессмертных. Как же так? Неужели их бросают тут одних? Неужели высшие братья не будут посещать их?
– Да, дети мои, – печально кивнула Уриэль: – это так. И вызвано это было, как ни странно, необходимостью спасения Хээла. Помните Лилу? Мы выяснили, как одна из ваших древних технологий попала к ней в руки. Это все проделки даэмонов: они, похоже, всерьез вознамерились погубить смертных, Хээл и весь наш проект. К сожалению, нам не удалось локализовать и отключить их порталы, поэтому пришлось установить полную изоляцию: теперь ни мы ни они, никто не сможет сюда попасть. Но возможность информационного общения сохранена… К сожалению, для них тоже. Так что будьте готовы: они приложат все силы, чтобы совратить людей с пути, намеченного для них Империей... Итак, окончательная блокада установлена. И снята она теперь будет лишь через сотни тысяч, а может быть и миллионы циклов… Хотя, для вас это не такой уж большой срок, но в изоляции от Империи он может показаться даже вам достаточно долгим.
– Наставница! – воскликнула Астара: – А как же замена Лилу – Энти? Она необходима нам здесь.
– Возможность еще есть, хотя времени почти совсем не осталось: около двадцати планетарных циклов. – Уриэль о чем-то задумалась и добавила: – Плюс большой риск, что при проходе через портал ее физическое тело развоплотится и сюда пройдет только духовное… Но вы справитесь – мы это точно знаем.
Она снова улыбнулась, посмотрела на каждого и произнесла:
– Мы отключаемся. Сколько теперь не увидимся – кто знает?.. Мы вас очень любим! И как бы трудно не было, мы все время будем за вами наблюдать. Прощайте, дети мои…
Светлый любимый образ погас, и печальная тишина повисла в зале.
Энки первым решился нарушить молчание:
– Слова наставницы печальны. Но не неожиданны. Всем было известно, что тотальная изоляция когда-то должна была установиться окончательно. В связи с этим считаю необходимым немедленно перейти ко второму вопросу: доставка новой помощницы Этеля. Вы все только что слышали, с какими трудностями это сопряжено и чем может завершиться… Коллега Крэйшну? – снова обратился Энки к своему сотруднику.
Крэйшну оторвался от своего мобильного пульта, смонтированного в браслете, над которым он увлеченно что-то вытворял, и вскинул глаза на Энки.
– Я… – начал он, поначалу запинаясь, затем более уверенно продолжил: – Я только что запросил и обработал данные с портала. Мне очень жаль, но он угас… Почти совсем. Для прохождения через него физического тела потребуется временное его развоплощение. К сожалению, смертные не умеют самостоятельно ревоплощаться.
– Есть ли тебя, или у кого-то из присутствующих, какие-то соображения по этому поводу?
– Есть. – Крэйшну включил голографическую проекцию на центр стола, намереваясь наглядно подтверждать свои идеи: – Многие из вас знают, что долгое время я занимался исследованием человеческой смерти и посмертного существования. Всем известно, что человеческая душа образуется в момент зачатия тела из частиц духа отца и матери и искры разума, вдохнутого Империей. В процессе исследований мною было выяснено, что для людей существует возможность повторного – одного, или даже нескольких рождений в физическом теле: достаточно лишь им этого пожелать. К сожалению, мною еще не выяснено до конца, как поведет себя сознание: по предварительным подсчетам выходит, что большую часть воспоминаний, знаний и опыта предыдущей жизни человеку придется оставлять в Разуме Империи, вплоть до следующей смерти своего нового тела... Похоже, что здесь, на Хээле, рождение – достаточно сложный для них процесс, и человеческое душа не в силах пронести свои воспоминания через него.
Коллеги внимательно слушали: открытие действительно было достаточно любопытным, странно, что никто об этом не знал раньше.
– Вы представляете, какие возможности нам это дает! – Крэйшну вдохновился, похоже, он сел на своего любимого конька: – Это значит, что в случае не совсем удачного опыта обучения, для человека существует возможность вернуться и продолжить его…
– Достаточно, коллега. – оборвал его речь Энки: – сейчас в нашу задачу не входит обсуждение планов по дальнейшему развитию твоего эксперимента… К тому же, на правах руководителя, я с большой долей уверенности могу заявить, что подобные ревоплощения были бы не совсем правомочны с точки зрения законов Империи… Хэйла, как специалист по исследованию духовных субстанций, могла бы ты что-то нам подсказать?
– Элементарно. – красавица откинула с плеча прядь огненно-красных волос, нащупывая сенсоры пульта управления, и направила проекцию с отображением своих расчетов на центр стола: – Наши технические средства позволяют нам в случае развоплощения тела Энти в момент перехода, немедленно предоставить ей для жизни другое взрослое человеческое тело. Единственное условие: операция должна быть проведена абсолютно четко, и время ее развоплощенного состояния должно быть минимально, иначе мы можем потерять ее. Полагаю, что при достаточно слаженном проведении операции – успех обеспечен.
– Хорошенькое дельце! – довольно резко возмутилась Астара, бросив недовольный взгляд на Хэйлу.
Некоторое время две бессмертные красавицы молча смотрели друг на друга: собравшиеся с интересом наблюдали за этим поединком взглядов. Эти две женщины были очень похожи между собой и, в то же время, совершенно разные. Такое часто случается у близких родственников: эти двое были родными сестрами. К сожалению, с течением времени разница между ними лишь усиливалась и интересы их все больше расходились: Астару всегда интересовали исследования материи, Хэйлу – духовных энергий, Астара обожала красоту живого тела, Хэйла, хоть и была сама красавицей редкостной, большее значение придавала гармонии духа. И в конце концов, Астара выбрала в качестве основного поля своей деятельности, человеческую жизнь и любовь, Хэйла же предпочла работать в области исследований человеческой души после прекращения ее существования в физическом теле.
– А где ты, позволь тебя спросить, собралась взять человеческое, да еще и взрослое тело? Или хочешь кого-то раньше времени пригласить в свои владения?
– Не зарывайся, сестричка. – спокойно ответила Хэйла: – Ты не хуже меня знаешь, что я никого не могу заставить прибыть в мое пространство помимо Всевышней Воли. Я, конечно, понимаю, что смертным неизвестно, что ждет их после телесной жизни, и от этого они подсознательно… или сознательно боятся того момента, когда им предстоит отправиться в мое пространство, и плетут об этом невесть что. Но ты-то… Или ты, пожив с ними бок о бок, уже начала рассуждать как они?
– Да ты только и ждешь, когда прервется чье-то существование на Хээле, чтобы скорей затащить к себе! Исследовательница…
– Вот и неправда! И между прочим, у меня там, им условия гораздо лучше: если бы остальные об этом узнали, они бы все тут же поубивали самих себя, чтоб только попасть ко мне!
– Женщины, успокойтесь! – остановил наметившуюся перепалку Энки: – Хэйла права: нам необходимо тело – достойное вместилище для Энти. Но и Астара права: мы не можем брать уже готовое. А просчитать вероятность смерти молодой, физически крепкой женщины именно в момент прохода Энти через портал – боюсь, невозможно. У меня есть решение, которое устроит всех, и не идет вразрез с законами Империи: мы создадим тело. Как ты считаешь, Астара, это возможно при помощи имеющихся на этот момент, в нашем распоряжении возможностей?
– Как я считаю? – задумалась Астара: – Как социолог и… как женщина, я считаю, что самый достойный путь сотворения людей – это любовь, зачатие и рождение… Но как технический специалист, я считаю, что мы можем провести успешное клонирование на имеющейся у нас аппаратуре. С одним исключением: камера искривления времени еще не готова, поэтому развитие тела будет происходить в реальном времени. Если кто забыл – напомню, что человеческому телу для достижения достаточно сформировавшегося состояния – половой зрелости, необходимо пятнадцать-восемнадцать планетарных циклов.
– Уриэль сообщила, что у нас в запасе около двадцати. – напомнил Энки: – значит успеем. При условии, что приступим немедленно. И еще вопрос: полагаю, что в качестве матрицы нам следует использовать тело Этеля, как вы думаете?
Едва заметным кивком все присутствующие выразили согласие.
– С одной оговоркой: – снова вступила в разговор Астара: – на протяжении всей операции, вплоть до прибытия Энти, Этель должен будет находиться под нашим контролем
– Не вижу никаких препятствий. – согласился Энки.
– Да, но как он объяснит своим людям, что его не будет целых восемнадцать циклов? Ведь для них это достаточно большой срок. К тому же, все это время клонируемое тело должно быть в прямой связи с матрицей – он не выдержит столько времени лежать неподвижно.
– Никаких проблем. – заговорил Крэйшну: – за время твоего отсутствия мы наладили установку замедления процессов жизнедеятельности организма. В ней Этелю эти восемнадцать циклов покажутся одним мигом. К тому же, моими сотрудниками, под моим руководством отрабатываются методы ревоплощений, показавшие себя достаточно эффективно на экспериментах с животными… Мы называем это реинкарнацией…
– Достаточно, Крэйшну. – улыбнулся Энки.
Он знал, что если молодого ученого вовремя не остановить, то сам он нипочем не замолкнет, рассказывая о любимом занятии.
– Итак, – подытожил он: – предлагаю приступить немедленно. Я полагаю, каждому из присутствующих его текущая задача ясна – приступайте к подготовке. Я же отправляюсь за нашим смертным другом. Астара, Эдан и Зей пойдут со мной. Пришла пора поговорить со смертными. Ждите нас завтра, на рассвете: чтобы к утру все было готово.
Все одновременно поднялись со своих мест, показывая, что им все ясно, и дальнейших разъяснений не требуется.
– Совет окончен. – объявил Энки и, кивнув остальным, направился к выходу.
Трое друзей молча двинулись за ним.

Маленький, планетарный катер стремительно взмыл с зеленой лужайки недалеко от слияния рек Эдины и, изящно крутанувшись в небе, устремился в направлении Элуадату. Энки вел катер молча, периодически бросая взгляд на сидящего рядом Этеля: тот хмуро смотрел вниз, на бескрайнюю ширь расстилающейся внизу земли. Он нарочно попросил Энки не отправлять его на базу через портал, а отвезти на катере, чтобы у него была возможность как следует насладиться видами Хээла с высоты.
Задачу свою он понял достаточно четко, собственно от него ничего особенного и не требовалось: полежать какое-то время в заторможенном сонном состоянии, причем так, что он этого и не заметит – для него все пройдет как один миг. Грустно было лишь то, что за этот миг в Эдине промчатся многие годы: Хээл успеет совершить восемнадцать полных оборотов вокруг Шахара, с хлебных полей соберут семьдесят два урожая, пятьдесят четыре раза зацветут сады, а только что появившиеся на свет младенцы вырастут и у них появятся уже свои дети.
Все это было, конечно, довольно грустно, но было и другое, что, конечно же, не могло не навевать радостного настроения: скоро он увидит Энти. Они не виделись так давно, что Этель уже, даже, подзабыл как она выглядит. Но сейчас ему казалось, что это на самом деле не имеет такого уж большого значения: с тех пор как пропала Лилу, он, как бы себя не успокаивал, все же достаточно сильно страдал без подруги, без помощницы, без женщины. И это несмотря на то, что почти любая женщина Эдины с радостью согласилась бы ублажать его мужские потребности, и с еще большей радостью пошла бы жить в его жилище.
Поначалу Этеля это лишь раздражало: была еще свежа обида, нанесенная этой "неблагодарной истеричкой", как называл он тогда про себя Лилу, и другие женщины с их глупой болтовней, и идиотской неопределенной логикой его лишь злили. Но чем больше проходило времени, тем меньше вспоминалось обид, и чаще всплывали в памяти приятные моменты: он вдруг понял, что его подруга была самой лучшей, самой красивой из всех женщин Эдины. Тогда ему, вдруг, безумно захотелось ласки, нежности, тепла мягкого женского тела. И когда через год после своего исчезновения Лилу так и не появилась, Этель решился: привел в дом другую женщину. Помня свой печальный опыт с Лилу, он стал вести себя с ней совершенно иначе: был с ней ласков, не проявлял строгости к ее одежде и вел себя достаточно лояльно в любовных играх. Но эффект оказался совершенно неожиданным: видя такое к себе отношение, женщина решила, что "господин" считает ее первой красавицей, зазналась и начала всем заявлять, что теперь она – новая госпожа.
Конфликт тогда разрешился быстро: Этель показательно отругал ее при народе, а себе в дом привел еще двоих женщин. Правда, пришлось и другим мужчинам иметь нескольких жен, после чего рождаемость среди людей тут же начала увеличиваться.
Но вскоре стало ясно, что все женщины Эдины не способны заменить ему ту, одну, которая так же как и он родилась и выросла на Сээле, и это удручало его настолько, что вскоре он и вовсе потерял интерес к своим женам и велел им убираться обратно по своим домам.
И вдруг, вчера вечером, появляется Энки, и заявляет, что скоро сюда прибудет Энти, и все, что ему, Этелю, нужно сделать для этого – лишь поспать восемнадцать планетарных циклов в консервационной камере.
И вот он летел, со смесью грусти и радости в душе наслаждаясь видами Хээла, с высоты их полета выглядящего просто неправдоподобно.
Огромные зеленые пространства Эдины сменились, вскоре, бескрайней гладью океана: Этель увидел проплывающие под ними группы изумрудных островов вдали от береговой линии, переходящие в прерывистые цепочки торчащих скал, удивился той неожиданности, с которой светлая, зелено-голубая гладь теплых шельфовых вод превратилась вдруг в холодную темную синеву океанских глубин. С восхищением взирал, как посреди бескрайней бездны выныривало вдруг стадо огромных животных, плыло некоторое время в каком-то своем, никому не ведомом направлении, вздымая тучи брызг, и затем снова погружалось в бездонную пучину.
Он не мог точно сказать, сколько уже времени длился полет, так же как и не знал наверняка, с какой скоростью они летели. "Эх, была бы здесь Лилу", – подумал он, вздохнув: – "Она-то всегда точно умела определить и скорость, и время, и направление". Но и без Лилу было понятно, что скорость у катера не маленькая, и, следовательно, времени для наслаждения видами у него немного.
И словно подтверждая его мысли, на горизонте показалась светлая зеленого полоса, в которой, стремительно приближаясь, все четче проступали отдельные очертания далекого берега. Снова под брюхом катера промчались гряды островов, проплыла теплая ширь шельфовой отмели… И вдруг, невиданными исполинами выросли из прибрежных вод обрывы береговых скал.
Катер заметно сбавил скорость, и вот они уже летели над сушей. Этель просто позабыл обо всем на свете, когда увидел это:
Прозрачные купола жилых зданий больших и маленьких, разбросанных там и тут прямо посреди буйной зелени лесов, драгоценными камнями сверкали в свете Шахара. Высоченные шпили научных центров, остроконечные и с огромными шарами на макушках, рядом с которыми самые громадные деревья казались травинками, устремлялись в небо. Невероятной формы здания, напоминающие, больше, невиданные кристаллы, разбрасывали всеми своими гранями фонтаны сверкающих бликов. Воздушные дороги, подвесные мосты, всевозможные переходы – прозрачные и разноцветные, волшебными гирляндами вились меж всех строений, соединяя их между собой: некоторые висели на огромной высоте, другие стлались над самыми верхушками деревьев, а какие-то и вовсе уходили вниз, из поднебесья спускаясь с в самые недра дикого леса.
И венцом этого неповторимо прекрасного города возвышался огромный, светлый, искрящийся в лучах Шахара дворец – главный центр управления, стоящий на самой вершине горы с поросшими густым лесом склонами.
Когда, сто четыре года назад, их с Лилу отправляли отсюда в Эдину, на этом же самом катере, этот город не был и на десятую часть столь великолепен. Теперь же нереальная красота всего увиденного повергла Этеля в молчаливый ступор: он вдруг вспомнил Сээл.
– Элуадату… – только и сумел произнести он восхищенно.
– Элуадату. – кивнул Энки и, улыбнувшись, добавил: – приземляемся.
Катер приземлился прямо на крыше одной из самых высоких башен: там, где находился еще функционирующий, но уже угасающий портал Пути Империи. И там же, прямо рядом с ним, помещалась теперь новая лаборатория, установленная сотрудниками центра всего за одну ночь. Именно там и предстояло Этелю провести не один год в спящем состоянии, ожидая, пока прибудет его новая подруга.
Дальше все закрутилось как в бешенном водовороте: едва спустившись в лабораторию, Этелю показалось, что он угодил в самое сердце какого-то непонятного, но, тем не менее, совершенно четко отлаженного процесса. Энки вдруг куда-то исчез. Немногочисленные сотрудники, на первый взгляд, бессмысленно и хаотично суетящиеся, словно муравьи, действовали идеально слаженно, не произнося при этом ни слова: в такие моменты, для экономии времени высшие переходили полностью на ментальное общение. Вскоре Этель начал различать потоки летающих повсюду мысленных сигналов: ментальным слухом он слышал, как кто-то отдает команды, запрашивает данные, посылает ответы.
Двое сотрудников, столь же молчаливо, мысленно указали ему направление – следовать за ними. Пройдя несколько недлинных коридоров, он попал в просторный зал с прозрачными стенами. В самом центре его от пола до купола возвышался необыкновенный столп нездешнего света, словно потоком текущий из пола вверх.
"Портал" – сказал сам себе Этель: – "Надо же, когда мы сюда прибыли, он был такой яркий. А теперь…"
Рядом с порталом, не очень высоко над полом, на тонких стойках были установлены два прозрачных кокона.
– Надеюсь, тебе не жестко будет на таком ложе. – раздался из-за спины голос.
– Энки? – обернулся Этель: – я уж думал ты про меня позабыл.
Суета среди сотрудников вдруг стихла. Все присутствующие в лаборатории встали полукругом вокруг прозрачных коконов. Энки подошел к одному из них, сделал какое-то едва уловимое движение рукой, и верхняя часть кокона раздвинулась.
– Примерь-ка. – улыбнулся Энки: – В пору ли?
Этель осторожно залез в кокон. Лег. Прислушался к своим ощущениям: лежать было необычайно комфортно, за долгое время проведенное среди немудреного быта людей Эдины, он уж и позабыл, как приятно бывает спать в высокотехнологичных постелях.
– Спасибо, Энки, – кивнул он: – очень удобно.
– Что ж, тогда приступим. – Энки мысленно отдал сотрудникам какое-то указание, и часть из них уселась за пульты, вслух же он продолжал комментировать ситуацию, обращаясь в основном к Этелю: – Сейчас мы произведем изъятие образцов тканей – не пугайся. Если все нормально, то вот в том инкубаторе скоро начнет созревать человеческое тело. Женское тело…
Этель увидел, как из стенки кокона вытянулся тончайший прозрачный щуп и плавно вошел ему под нижнее ребро с левой стороны. Ни страха, ни боли он не почувствовал.
– …Процесс развития, находясь при этом в непрерывной связи со своей матрицей – то есть, твоим, Этель, физическим телом. – монотонно комментировал Энки, увлеченно колдуя над пультом.
"А интересно", – подумал Этель: "Я замечу, как засну? И что я буду чувствовать все это время?
-…Разумеется, при положительном анализе… А он у нас уже положительный... – продолжал еле внятно бормотать Энки, ни сколько не озабочиваясь тем, слушает ли его кто-то: – После чего, мы попытаемся наложить генетическую матрицу Энти на твой физический клон – я думаю, даже внешность ее будет такая же, как была в прежнем теле…
"Да ну вас…" – с каким-то веселым задором подумалось Этелю.
Он на миг прикрыл глаза: ему вспомнился Сээл. Там, где-то далеко-далеко от Хээла, где не было ни трудностей, ни тягот, ни разочарований и грусти, готовилась к отправке сюда его подруга, его будущая половинка.
Энти. Как он хотел поскорей заснуть, чтобы проснувшись увидеть ее и обнять, крепко-крепко прижав к себе. Чтобы, взяв ее за руку, взбежать по ступенькам наверх, туда, где стоит планетарный катер, и, прыгнув в него, полететь: над Элуадату, через океан, в Эдину... А может и дальше… А может, и не надо никуда лететь: лишь бы только увидеть ее…
…Она стояла над ним, сияя такой знакомой улыбкой, готовая вот-вот расхохотаться от радости.
– Проснулся? – засмеялась она: – ты всегда был лентяй, но проспать восемнадцать циклов!
– Энти? – Этель не мог поверить: похоже, ему снится сон.
Он медленно поднялся из кокона. Рядом действительно стояла Энти, самая настоящая: красавица Энти, такая же молодая, какая была, когда он покидал Сээл. Рядом стояли бессмертные, среди которых он увидел и Астарту, и Эдана, и Зея, которые, насколько он помнил, остались в Эдине. Выбравшись из кокона, он медленно встал на пол – тело почему-то вдруг стало плохо слушаться, и протянул руку к Энти.
И тогда, не в силах более сдерживаться, она подскочила к нему с радостным смехом, и обняла, прижавшись всем телом.

– Вот здесь я и живу. – сообщил Этель, когда катер остановился, зависнув над главным поселением Эдины.
– Какой миленький маленький город! – хлопнув в ладоши, ахнула Энти: – какие хорошенькие домики.
– Там, внизу живет народ, о котором мы с тобой должны заботиться и помогать им развиваться. Я уверен, ты будешь хорошей наставницей, и они скоро полюбят тебя.
– Этель, они, кажется нас заметили. – ахнула Энти.
И действительно, некоторые люди, занимающиеся какими-то делами возле своих домов, начали поднимать головы: похоже, они заметили катер. Вскоре ото всюду начали сбегаться другие жители: кто выскакивал из домов почти что голый, кто-то бежал, сломя голову и побросав мотыги, с полей, некоторые выскакивали из лодок, плавающих рядом с берегом и, даже не удосужившись их привязать, вплавь добирались до берега, чтобы присоединиться к остальным.
– Похоже, мне придется идти с вами. – усмехнулся Энки: – Иначе люди опять начнут вам кланяться, словно своим создателям… И откуда только у этих смертных такая тяга к преклонению перед всем подряд? Хлебом не корми, дай только лбом по земле постучать!
Люди действительно попадали на колени и начали изо всех сил кланяться, когда увидели, как трое выпрыгнули из приземлившейся небесной повозки.
– Высший Энки! – завопила толпа: – Высший Энки привез нам господина Этеля с новой госпожой! Слава! Слава!
Лицо Энки было хмуро. Он поднял руку, призывая к тишине, и произнес:
– Что же вы такое творите, чада мои? Всего пять с половиной десятков раз успели созреть хлебные поля, пока меня не было, а вы уже позабыли все мои слова! Разве не говорил я вам, что никакие мы не Высшие, а всего лишь ваши старшие наставники? Разве не учили вас братья мои, что не должно никому и ничему поклоняться, кроме самой Высшей Силы, породившей все, и вас в том числе? Даже неразумный скот домашний не поклоняется вам, своим хозяевам – почему же вы, люди, поклоняетесь нам?
Из толпы вышел человек, несмотря на жару одетый с головы до пят в довольно плотную материю, в котором Этель с удивлением узнал одного из своих воспитанников, правда изрядно повзрослевшего. Похоже, что годы ему ума не прибавили. Робко семеня мелкими шажками и непрерывно кланяясь, он подошел к Энки и подобострастно произнес:
– Высший Энки, та Сила, которой ты говоришь, мы должны поклоняться – где она? Мы не видим Ее. А вас мы видим. И видим, что вы сильны: вы летаете по воздуху на волшебных повозках, вы делаете молнии и грозу, вы можете жить под водой, в бездне на слиянии рек. Как же вам не поклоняться? Но если ты запрещаешь нам это, тогда мы станем поклоняться нашим господам: Этелю и…
Он замялся, поняв, что не знает еще имени новой госпожи.
– Да, Этель. – буркнул Энки: – Я вижу придется тебе с ними повозиться. Пока тебя не было, в их сознаниях такая мешанина началась… Уж не поработали ли здесь даэмоны?
Последнюю часть фразы он произнес мысленно, и Этель, хоть и владевший мысленной коммуникацией, не расслышал ее. Но расслышала Энти. Она удивленно взглянула на Энки, затем на людей и, видимо что-то сообразив, подошла к разодетому воспитаннику Этеля.
– Ты, кажется, не знаешь, как меня называть? – ласково спросила она.
– Не знаю. – кивнул тот: – госпожа Лилу, которая была до тебя, я помню, требовала, чтобы мужчины называли ее "госпожа", а женщинам позволяла звать себя по имени... Но ты на нее совсем не похожа…
– Вот как? – Энти звонко расхохоталась, и, обращаясь ко всем сразу, произнесла: – Мое имя – Энти. И я буду рада, если вы все станете обращаться ко мне только так. Никаких "госпожей" – я пришла сюда, чтобы стать вашей наставницей и помощницей. И я нисколько не сомневаюсь, мы с вами всеми очень скоро подружимся.
Видимо, не сомневались в этом и все присутствующие: вся толпа вдруг неожиданно радостно взвыла в ответ на эти слова.
– Я вижу, у тебя появилась замечательная помощница. – улыбнувшись, тихо сказал Энки Этелю: – Похоже, теперь мы можем спокойно доверить вам с ней руководство этими людьми.
На следующее утро он улетел на базу. Он покинул селение тихо, незаметно, пока все жители спали, утомленные вчерашними празднествами в честь возвращения Этеля и его новой жены.

Едва проснувшись, Этель некоторое время лежал неподвижно, любуясь на спящую Энти и вспоминая прошедшую ночь. Такого он не испытывал уже давно: пока была Лилу, он сам ужесточил правила отношения мужчин и женщин, а после ее ухода, хоть и узаконил более вольные отношения в постели, но сам не мог получить от них истинной радости с другими женщинами – уроженками Хээла. И только Энти – настоящая женщина с Сээла сумела доставить ему радость, о которой он уже почти позабыл.
Вчера, когда Энки вез их сюда на катере, он объяснил, что во время длительной спячки физическое тело Этеля подверглось тотальной проверке и ремонту: проще говоря, его омолодили на достаточно хороший срок. Но он не чувствовал этого, до тех пор, пока не оказался вчера с Энти один на один.
И вспоминая происходившее ночью, он все лучше осознавал, что скованность в отношениях и искусственно навязанное целомудрие – не самый лучший способ к гармонии совместного существования, а дисгармония в половой жизни – хоть и эффективный, но очень и очень ущербный (и теперь он это понимал со всей ясностью) способ регулирования демографической ситуации.
Двадцать один год назад (хотя для Этеля это было всего лишь три года назад), вскоре после пропажи Лилу, он попытался обсудить этот вопрос с Астарой. Он изложил ей тогда достаточно четко все свои соображения, но ее ответ, помнится, несколько его удивил.
– Должна тебя разочаровать, но ты не по адресу задаешь эти вопросы. – ответила бессмертная. – Еще не так давно мы разрабатывали демографическую политику и методы ее проведения, но случай с Лилу достаточно сильно ткнул нас носом в нашу некомпетентность.
Это было неслыханно: бессмертная ученая, выросшая и обученная под покровительством самой мудрейшей Уриэли, сама признавалась в собственной некомпетентности!
– Это так. – подтвердила Астара. – Мы думали, что хорошо изучили вас, смертных, но теперь нам стало ясно, что мы совсем вас не знаем. Мы не умеем пропускать через себя такие мощные эманации Света и Духа, как это делаете вы. Иными словами, мы не умеем так сильно любить и страдать, так экспрессивно радоваться и грустить, как вы… Можно сказать, что мы в чем-то ущербней людей. – грустно добавила она. – Почему? Мы не знаем. Но я поклялась посвятить все свое время изучению этого. А вы: теперь все решения о судьбе развития человечества на Хээле – в ваших руках. Ни мы, ни Высшие не станем больше вмешиваться в ход вашего развития. И пока ты, Этель у людей главный, это будет твоей ношей.
И теперь, вспоминая тот разговор, Этель понимал, что ноша эта ему может быть и не по силам.
"Эх, что ж я так плохо постигал науку человеческих отношений там, на Сээле?" – вздохнул про себя он: "Вот Лилу – та была компетентна в этом плане… И зачем только я так с ней?"
Но взглянув на лежащую рядом Энти, он устыдился того, что думал теперь о другой женщине.
– Не стоит… – проговорила открывая глаза Энти.
– Чего не стоит? – не понял Этель. Он, похоже, не успел заметить, как Энти проснулась.
– Не стоит стыдиться того, что ты думал о Лилу. Ведь, с какой-то стороны, эти мысли не лишены основания: Лилу с самого начала больше всего интересовалась наукой человеческих отношений: общество, семья, любовь… А я, если помнишь, специализировалась по развитию духа.
– Ты?.. – выдавил из себя Этель.
– Прости, я действительно слышала твои мысли… – смущенно улыбнулась Энти, привставая на локте: – С добрым утром, Этель… А что ты так удивляешься? Ведь мы, смертные, тоже владеем ментальной коммуникацией.
– Да, но… – бормотал заикаясь Этель. – только Высшие могут слышать мысли смертных и бессмертных, если те не пожелают им их открыть устно или мысленно.
– Это так. – подтвердила Энти. – Но после того, как вас с Лилу отправили на Хээл, я стала все свое время посвящать своему увлечению: ментальной коммуникации. И я добилась успехов, как видишь… Правда, когда Император узнал, он сказал, что не стоит мне этим заниматься… Что истинная ментальная и духовная коммуникация – это общение с Всевышней Империей и стремление к Свету и Духу Ее…
– Значит, ты можешь слышать любые мысли! – ошарашено заключил Этель. – И мои? Не зависимо от того, хочу я этого или нет?
– Это так. – смутилась Энти. – Но ты должен знать, что я умышленно стараюсь никогда не слушать чужие мысли, если не чувствую намерения их мне передать, или вижу желание не показывать их никому. И я обещаю тебе, что в наших с тобой отношениях будет только так!
– Ну, хоть за это спасибо. – облегченно вздохнул Этель. – Успокоила. Кстати, что ты скажешь о жителях Хээла в этом плане?
– Они очень красивые. – улыбнулась Энти. – Почти такие же как мы… Меня, правда, предупреждали, что у них несколько недоразвитая духовная основа, но, по крайней мере, ментальная коммуникация у них развита достаточно неплохо: особенно, если учитывать, что теперь Хээл закрыт от прямого канала связи с Империей. Они совсем мало пользуются звуковой речью: сразу видно, что их создавали под руководством самóй мудрейшей Уриэль.
– Да. – кивнул Этель. – Тут я с тобой полностью согласен. Правда, у меня есть опасения, что через какое-то время они могут совсем потерять способность к прямой передаче мыслей друг другу.
Энти вопросительно посмотрела на мужчину.
– Именно так. – печально подтвердил он. – И бессмертные со мной, похоже, согласны. Дело в том, что когда мы только высадились в Эдине, мы выяснили, что очень многие жители умеют общаться почти совсем без слов, передавая мысли напрямую, как это бывает у многих животных. Особенно ярко проявлялось это у кровных родственников. Но в последнее время способность эта стала достаточно быстро угасать: теперь, как ты могла заметить, им уже постоянно приходится применять звуковую речь для усиления передачи мыслей, и я…
– Да ну тебя. – совершенно неожиданно, вдруг перебила его Энти, используя для этого вполне нормальную звуковую речь. – Мне сейчас совсем не хочется потратить все это чудесное утро на обсуждение текущих вопросов. К тому же, я думаю, что и человеческие голоса и наш язык достаточно красивы, чтобы получать удовольствие от их звучания… – голос ее вдруг изменился, наполнившись оттенками страстного придыхания. – Скажи мне, Этель: я красивая женщина?
Она откинула покрывало, обнажив небольшую, но очень аппетитную грудь.
– Я тебе нравлюсь? – добавила она, придвигаясь ближе к мужчине. – ты хочешь меня?
– Энти… – только и сумел выдохнуть Этель. – Как же мне было плохо без тебя.

***

Дни проходили за днями. Урожаи за урожаями.
Энти очень скоро полюбили все жители селения, от глубоких старцев и до грудных младенцев. Только с ней можно было чувствовать себя так спокойно, словно с матерью. Только она могла понять и утешить, как никто больше. Только с ней необязательно было даже разговаривать: ей не требовались слова, чтобы заглянуть в душу.
Этель очень скоро погрузился в свои дела, которых накопилось достаточно за время его отсутствия: необходимо было встретиться со всеми своими учениками, необходимо было осмотреть поля, каналы и новые районы поселения, отстроенные людьми, пока его не было. Люди повсюду ждали его с нетерпением: кто-то, чтобы испросить совета по выращиванию урожая или ловле рыбы, кто-то, чтобы пожаловаться на погоду, а большинство просто хотели поприветствовать, познакомить со своими новыми детьми, которые еще не были с ним знакомы.
Шли годы. Людей становилось больше. Селения расширялись. Их уже нельзя было назвать деревнями: бессмертные наблюдатели в Элуадату давно стали называть их городами. Они по-прежнему внимательно наблюдали за людьми, однако совершенно, при этом не пытаясь вмешиваться в их дела. Воспитанники Императора прекрасно справлялись со своими обязанностями, и не было нужды им помогать в этом.
Все шло просто прекрасно, и казалось, эта идиллия продлиться вечно.
Как-то вечером, за несколько дней до начала сбора урожая, Этель и Энти решили устроить себе небольшое развлечение: сели вдвоем в тростниковую лодку и поплыли вдоль берега, вниз по течению. Они решили доплыть до слияния рек, посетить Бездну и навестить там своих бессмертных друзей.
На этом расстоянии от берега течение было достаточно сильное, и лодку несло вперед с неплохой скоростью, почти даже не приходилось помогать веслами. Русло становилось все шире, густые заросли деревьев по берегам сменялись высоким камышом, а вода становилась похожа на розово-зеленый ковер: лодка рассекала носом сплошные заросли огромных водяных цветов. Уже был виден обрывистый берег, под которым находился портал.
Энти рассказывала какую-то забавную историю из жизни женщин Эдины.
– …А я опоздала, представляешь?.. Но зато когда я вошла, они все так ахнули! А одна из женщин на меня посмотрела, и говорит: "Ой, прямо сама Астара к нам пожаловала"
Этель молча улыбался, исподтишка бросая взгляды на полуобнаженную фигурку жены.
– Этель! – посмеиваясь, легонько толкнула эго Энти. – Этель, а я красивее чем Астара?
Мужчина ошалело вытаращил глаза, пытаясь сообразить, шутка это или нет. Лицо женщины вдруг сделалось серьезным:
– А правда, – продолжала она. – я ведь тебя никогда не спрашивала. Как ты считаешь: бессмертные красивей нас или?..
– Энти, – Этель, похоже, запутался. – Ты… Я… Послушай. Как же можно так сравнивать: красивые, некрасивые. Они не лучше и не хуже: они просто другие… Они… Не знаю… Не знаю, как объяснить.
– Я понимаю. – Энти задумалась. – Они не лучше, они не хуже… У них есть то, чего нет у нас: физическое бессмертие… Но и у нас есть то, что не купишь ни за какое бессмертие…
– Лилу говорила… – неожиданно сказал, вдруг, Этель и осекся, словно сболтнул лишнее.
– Лилу… Я никогда не спрашивала тебя… Зачем ты обижал ее, если ты любил ее?
– Энти! – Этель согнулся словно от удара. – Умоляю, не надо! Я пока не готов говорить об этом…
– Прости… – Энти отвернулась и начала рассматривать цветы за бортом. – Я тебе не говорила: тогда, в нашу первую ночь в Эдине, за нами наблюдали с мобильных камер.
– Бессмертные подглядывали? – удивился Этель.
– Не совсем. За нами тогда наблюдали не из Элуадату. Это была Астара… И когда она смотрела на нас, она плакала…
– Бессмертные тоже могут плакать? – изумление Этеля все росло.
– Оказывается могут. – Энти повернулась и внимательно посмотрела мужу в глаза. – Этель. Ты говоришь, они другие. Это так, но в чем-то они беднее нас: у них нет того, что есть у нас. Может быть поэтому они к нам так привязаны…
– Ты серьезно?
– Да. И сегодня я не просто так уговорила тебя поехать к ним. Я что-то чувствую: тоска, боль… Как будто тоскует мать, которая надолго расстается с ребенком… Они тоскуют. Они не хотят расставаться.
– Расставаться? Энти, милая, ты о чем? Я ничего не понимаю.
– Мне кажется…
Закончить фразу она не успела: тростниковый нос лодки мягко ткнулся в прибрежный щебень в том месте где берег начинал уходить вверх, образуя обрыв над водой. Выскочив из лодки, Энти подняла голову и начала внимательно рассматривать верхнюю площадку скалистого обрыва.
– А где?.. – непонимающе оборвав фразу, спросила она. – Разве база не там находится?
– Там, там. – успокоил Этель. – Но, похоже, они установили маскировку.
– Да? Интересно. Зачем бы им это понадобилось? – Энти настороженно посмотрела на мужа. – Этель, я чувствую… мне кажется: что-то случилось.
Этель лишь пожал плечами.
– Думаю, сейчас все выяснится. – он взял женщину за руку. – Пойдем.
Взбежав на обрыв, они остановились, чтобы перевести дух, и стали искать глазами хоть какие-то следы присутствия бессмертных.
– Я ничего не чувствую. – сообщила Энти. – Словно здесь вообще никого нет. Если база и здесь, то я не смогу ничего ощутить под ее маскировкой, если там нет никаких живых существ.
– Действительно странно. – согласился Этель. – Она всегда стояла вон там. – он указал на середину просторной зеленой поляны на обрыве. – А теперь там только трава, словно и не было никакой базы. Может ее перенесли.
Люди переглянулись, и не сговариваясь, двинулись в том направлении, которое только что указал Этель. Они шли медленно, растерянно озираясь по сторонам, а потом вдруг остановились как вкопанные, когда высокая трава перед ними неожиданно зашевелилась, стала таять, испаряться, улетучиваясь, словно дым, и вдруг превратилась в едва заметный, слабо светящийся сгусток света высотой чуть выше человеческого роста. Такими локальными порталами бессмертные, а порой и смертные, в других мирах Империи пользовались достаточно часто для перемещения на сверхмалые расстояния. Вот только непонятно было, зачем один из них понадобился им именно здесь.
– Не знаю. – ответил Этель на не заданный вслух вопрос Энти. – Когда я был здесь в последний раз, его здесь не было: они тогда пользовались обычными дверьми… Да и то, не запирали никогда…
– Ну пойдем, тогда, посмотрим. – предложила женщина, шагнув к порталу.
Но войти ее не удалось. Внезапно, исходящий из земли свет заколыхался, слегка потускнел и расступившись выпустил из себя высокую изящную женскую фигуру.
– Я ждала вас, друзья. – произнесла она, и люди уловили вполне четкие нотки грусти в этой фразе.
– Астара! – радостно воскликнул Этель. – А мы специально шли к тебе… к вам… Но, подожди, как ты узнала, что мы идем? Со спутников следила?
– Астара. – задумчиво спросила Энти. – Я чувствую… Скажи, что происходит? Что-то серьезное случилось?
– Бездна… – она указала рукой на то место позади себя, где еще недавно стояло невысокое полупрозрачное здание базы. – Временно прекращает свою работу. Мы перенесли ее под землю и законсервировали.
– Почему? – почти хором воскликнули люди. – Вы возвращаетесь в Элуадату?
– Возвращаемся. – кивнула бессмертная. – Но не в Элуадату.
Люди непонимающе смотрели на бессмертную, пытаясь хоть что-то понять по ее лицу или мыслям.
– Идемте. – махнула Астара рукой в сторону реки. – Сейчас вы все узнаете.
Они подошли к обрыву, и Энти, держась за Этеля, боязливо вытягивая шею, попыталась рассмотреть поверхность реки внизу. Ей показалось, что там, под темной водой, в бездонном омуте скрывается что то живое, теплое. И это живое, кажется так близко, но в то же время, так далеко, в такой бездонной то ли глубине, то ли дали. И оттуда исходила энергия. Энергия, которая звала к себе, и, одновременно, прогоняла прочь. Энергия, ошеломляющая красотой своей мощи.
Никогда прежде, ни на Сээле, ни здесь, на Хээле, ей не приходилось пользоваться малыми планетарными порталами бессмертных – этот был первый, который она видела в своей жизни. И он поразил ее воображение: его мощь, усиленная энергетикой слияния четырех могучих рек, была настолько завораживающей, что это творение высоких технологий бессмертных, в чем-то казалось даже красивее портала Пути Империи.
– Теперь я понимаю, почему вы назвали это место Бездной – сдавленно проговорила она. – Я… Мне даже немножечко страшно…
– Нравится? – улыбнулась Астара. – Это одно из лучших творений Энки. В какой-то степени он уникален: в качестве основного источника используется сила самой планеты. Тебе не нужно бояться. – ободрила она Энти. – Просто прыгай вниз: портал сам доставит тебя куда положено.
– Не бойся, любимая. – подтвердил Этель. – Я уже ходил этим порталом, и, как видишь, все в порядке. Ты же знаешь, что технологии бессмертных братьев не могут причинить нам вреда.
Он взял Энти за руку и нежно сжал ее в своей ладони.
– Вперед!
Они одновременно шагнули вниз с обрыва. Энти задохнулась от чувства падения: ей показалось, что время замедлилось. Она увидела, как вода медленно приближается: вот ноги коснулись поверхности, вот поверхность расступилась, пропуская их вниз и снова сомкнулась над их головами, и вот они попали в облако голубого свечения. И вдруг свечение расступилось, и они увидели прямо перед собой помещение центра управления Элуадату. Незримая сила мягко вытолкнула людей на некоторое удаление от портала, из которого почти сразу же, вслед за ними появилась Астара.
– Идемте. – не мешкая, позвала она. – нас, похоже, уже ждут.
Они прошли несколько светлых коридоров, поднялись по паре лестниц, миновали три или четыре небольшие комнаты сквозь огромные окна которых открывался столь изумительный вид на Элуадату, что люди невольно останавливались, чтобы полюбоваться, и их бессмертной спутнице приходилось их поторапливать. Несколько раз какая-то неведомая сила проносила их по совершенно прозрачным туннелям, перекинутым над верхушками гигантских деревьев между зданиями. Придя, наконец, в какое-то узкое, круглое помещение, они остановились, а затем, словно что-то почувствовав, посмотрели наверх, и там увидели, что потолка у этого помещения нет, а отвесные стены уходят на такую высоту, что невозможно даже было разобрать, где они заканчиваются. И вдруг, эта же невидимая сила, что проносила их по туннелям, совершенно неожиданно и очень мягко оторвала их от пола и с совершенно невероятной скоростью понесла наверх. Сила тяжести куда-то исчезла, за прозрачными стенами замелькали пейзажи быстро уходящего вниз Элуадату. Энти даже зажмурилась от такой высоты и скорости, а когда открыла глаза, увидела, что они уже находятся на краю просторной круглой площадки, огороженной тоненькими перилами, в самом центре которой стояло десятка полтора кресел, занятых сидящими в них бессмертными, среди которых люди узнали Энки, Эдана и Зея: остальные им были не знакомы. Бессмертные, похоже, кого-то ожидали, и, судя по всему, этим кем-то и как раз и были они с Этелем.
Площадка была столь огромна, а высота столь невообразима, трудно было даже себе представить, как только оказалось возможным такое соорудить. Но не это поразило их больше всего. Совершенно потрясающее зрелище привело их в немой ступор: на самом краю этой обширной площадки расцветал потрясающей самое искушенное воображение игрой красок совершенно невероятный, огромный, в два раза выше человеческого роста сгусток света, больше напоминающий нераскрывшийся бутон какого-то небывалого цветка. Зрелище настолько захватило людей, что они на миг позабыли даже где находятся: никогда еще в своей жизни не приходилось им видеть такого большого и яркого портала Пути Империи.
Этель начал было размышлять, с чего бы это здесь, на этой площадке, вдруг установили такой мощный, да еще, судя по всему, действующий портал, но сила тяжести, утраченная в их восхождении сюда, неожиданно вернулась, вырвав их из плена чудесных впечатлений, и люди почувствовали, что снова прочно стоят на своих ногах. Мгновеньем позже позади них возникла Астара.
– Приветствую, братья. – произнесла она, обращаясь к собравшимся. – Я привела наших друзей, как и обещала.
– Дети Империи, Этель и Энти, рады чести приветствовать своих бессмертных друзей. – произнесли люди положенное для первого знакомства приветствие.
Бессмертные дружно поднялись со своих мест, приветствуя людей. Энки сделал несколько шагов по направлению к ним и жестом указал им на два свободных кресла, стоящих по правую руку от него. Люди молча заняли свои места. Третье свободное кресло, слева от Энки, заняла Астара.
Этелю и Энти все это казалось очень торжественным, если бы не витающее в воздухе настроение: лица бессмертных выглядели печальными, а мысли их (Энти это почувствовала) были полны тоски.
– Поскольку все собрались. – неожиданно начал Энки. – Я объявляю заседание открытым.
Все кивнули в знак согласия.
– Это заседание – достаточно необычное. – продолжал Энки. – Сегодня в качестве слушателей на него приглашены вы, наши смертные друзья. – он обратил взгляд на людей. – В качестве слушателей – это означает, что вы не допускаетесь к участию в принятии решений: вам позволяется только слушать и, если позволят, задавать вопросы.
– Мы поняли, Энки. – кивнули Этель и Энти.
– Хорошо. Тогда начну с основной информации. И информация эта предназначена, в первую очередь, вам, друзья мои. – он снова обратил взгляд на людей. – Более сотни планетарных циклов мы наблюдали за вами, помогали вам, были рядом… Порой сами чему то учась у вас… Для вас – это долгие годы, для нас – мгновенья… Мы привязались к вам… Я бы даже сказал: полюбили вас, но теперь, когда мы знаем, какова бывает истинная любовь человеческая, эти слова в наших устах, согласитесь, звучали бы нелепо… Да, для нас – все еще только начинается… начиналось. Начиналось, чтобы пока не закончится… Мы покидаем вас.
Люди с открытыми ртами смотрели на Энки, не в силах вымолвить слово.
– Нас отзывают.
– Как отзывают? Куда? Почему? – залепетал Этель.
– Империя… – прошептала Энти. – Что-то случилось… Теперь я совершено точно чувствую это.
– Да, что-то случилось. – кивнул Энки. – К нам приходил сам Император. Он ничего не объяснил – сказал только одно: нам придется покинуть Хээл… Возможно навсегда.
– Вы возвращаетесь на Сээл? – угрюмо спросил Этель.
– Нет. Не на Сээл. Нам будет дана новая миссия, но пока еще не объяснили, какая именно… Но, хватит вопросов. – неожиданно сменил разговор Энки. – Сейчас моя задача – объяснить вам, текущую ситуацию и ваши дальнейшие действия.
Он снова присел в кресло, и, собравшись с мыслями, начал:
– Мы все покидаем Хээл по прямому указанию самого Императора, воля которого является, как вам известно, выражением Воли Всевышней. Для того чтобы мы могли беспрепятственно совершить массовое перемещение, Высшие даже приостановили изоляцию Хээла. Временно приостановили. Элуадату прекращает свою работу: все технические и жилые здания, лаборатории, системы перемещения и планетарный транспорт будут законсервированы. Для охраны и наблюдения мы оставляем здесь несколько десятков младших сотрудников. Сразу должен вам объяснить: их задачей будет являться лишь поддержание в порядке всех систем – никаких контактов, ни вы с ними, ни они с вами поддерживать не будут… И никакой помощи от ни не ждите… Фактически, вы не будете даже знать, как выйти с ними на контакт… Для чего я вам все это говорю, спросите вы? Для чего мы вас привели сюда, в Элуадату, вместо того, чтобы скромно попрощаться в Эдине?
Люди ничего не отвечали: они печально взирали на бессмертного друга, Энти, казалось, готова была расплакаться.
– Мы специально привели вас сюда, чтобы показать проход из Бездны в Элуадату: здесь, в центре управления останется активированным малый центр управления, на случай непредвиденных обстоятельств. На случай самых крайних обстоятельств: на уровне мировой катастрофы. Сам малый центр находиться прямо возле портала, через который вы вошли сюда с Астарой: на нижним уровне главного центра управления.
– Проход будет свободным? – уточнил Этель. – Без какой-либо системы опознавания?
– Нет, свободным он не будет. Сегодня, во время вашего последнего перехода с вас были сосканированы ваши физические и ментальные матрицы и переправлены в систему опознавания. Это значит, что проходом сможете воспользоваться только вы… Или ваши прямые потомки, которые у вас, я не сомневаюсь, будут… Из этого центра управления вы сможете осуществить контроль над некоторыми основными планетарными: атмосферными, тектоническими и прочими процессами. В памяти системы вам оставлена подробная инструкция по ее работе… А теперь…
Энки встал с места и подошел к людям: лицо его излучало какую-то совсем непонятную печаль. Он посмотрел своими пронзительным взглядом куда-то за спины Этеля и Энти, и им вдруг показалось, что он увидел там что-то очень важное, словно воплощение самой Империи показалось ему там вдали. Они невольно обернулись, но ничего не увидели, кроме берега Элуадату и бескрайнего океана за ним.
– А вы правы. – мысленно, совершенно без слов произнес Энки. – Я и вправду увидел воплощение Империи. Хээл – великое Ее воплощение… А вы, люди Хээла… Вы одна из величайших Ее загадок…
И вдруг произошло неожиданное: Энки, бессмертный наставник людей и старший руководитель Элуадату, никогда не замеченный в склонности к экспрессивным проявлениям эмоций, как, впрочем, почти что все его бессмертные соплеменники, вдруг совершенно по-человечески обнял Этеля и Энти, прижав их к себе, словно отец, расстающийся с любимыми детьми.
– Прощайте…
Отступив на шаг от людей, он еще раз взглянул на них, а затем, резко отвернувшись, зашагал к порталу, не оглядываясь назад. Мужчина и женщина, в полном молчании наблюдали, как он подошел к порталу, остановился возле него на миг, а затем, так и не оглянувшись, шагнул в пелену волшебного света. Искрящийся цветок портала озарился на миг вспышкой неправдоподобно восхитительного света, столь нереального, что люди, взирающие на это сквозь пелену слез, невольно застлавших их глаза, даже не сразу заметили, как еще трое бессмертных приблизились к ним.
– Прощайте, друзья – произнесли Эдан и Зей, почти одновременно хлопнув людей по плечам, и не говоря более ни слова, повернувшись, зашагали к порталу.
Астара подошла последней, и остановилась, пристально вглядываясь в лица людей своими бездонными зелеными глазами.
"Слова теперь не нужны" – произнесла она мысленно: – "Вы и так знаете, что мне будет вас не хватать".
"Нам тоже!" – также мысленно ответила Энти: – "Нам очень будет тебя не хватать… Всех вас!"
"Жаль… Так жаль… А я почти что уже поняла, что значит – любить, как любят смертные"
Слезы вдруг полились из глаз Энти несдерживаемыми потоками: она беззвучно рыдала, ни в силах не только что-нибудь сказать, но даже подумать.
Астара провела рукой по одежде, и достала откуда-то из ее складок что-то блестящее.
– Возьми. – произнесла Астара вслух, протягивая Энти золотистый медальон на цепи. – Лилу сказала, что ей он больше не нужен и просила передать его тебе.
– Лилу? – воскликнул Этель. – Да. Это ее одежда… Но… Где она, что с ней? Астара…
Но бессмертная не пожелала отвечать. Повернувшись к людям спиной, она, так же как и остальные проследовала к порталу, так ни разу и не оглянувшись.
А на площадке перед порталом началось, вдруг, самое настоящее столпотворение: непонятно откуда, словно из воздуха, стали появляться все новые и новые бессмертные. Они возникали прямо из под пола, и ни мгновенья не задерживаясь подходили прямиком к порталу, чтобы шагнув в него, надолго, может и насовсем, покинуть и Хээл, и Элуадату, и те дела, которые они так и не успели здесь завершить. Кто-то, прежде чем уйти, бросал полный грусти взгляд на Элуадату, на лицах некоторых вспыхивала на миг знáком прощания печальная улыбка, но большинство покидало этот мир, совершенно не оглядываясь по сторонам, твердо и решительно вступая в столп света.
Этель и Энти стояли, не двигаясь с места, молча и, казалось даже, почти равнодушно наблюдая, как цветок портала расцветал каждый раз, когда очередной бессмертный входил в него. А они все шли и шли: они заходили в портал непрерывно, иногда по двое и даже по трое. И лишь когда Шахар склонился к закату, поток бессмертных стал иссякать, и вскоре на площадке остались лишь двое смертных: мужчина и женщина.
Они так и стояли, обнявшись, совершенно неподвижно, то глядя на волшебный свет портала Пути Империи, то переводя взгляды на совершенно нереальные в закатном свете виды Элуадату. Город бессмертных был по-прежнему прекрасен, блистая красотой, которой вряд ли могло похвастаться какое-либо еще место на Хээле. Но было в этой красоте что-то жутковатое, и только теперь они поняли что: всюду, куда только дотягивался взгляд, царило абсолютное безмолвие: не летали планетарные катера, не двигались купола лабораторий, не загорался свет в зданиях, да и сами здания выглядели мрачновато, тускло и безжизненно. Теперь люди знали совершенно точно: они видят все это последний раз в этой жизни.
Когда последний луч Шахара погас, скрывшись за океанскими пределами, Этель и Энти, взявшись за руки, двинулись на поиски выхода. Они не могли как следует вспомнить, каким путем привела их сюда Астара, но почему-то их это совершенно не беспокоило, ибо они знали совершенно точно: обратную дорогу они найдут. Найдут, хотя бы потому, что им попросту не позволят оставаться здесь. Они снова проследовали какими-то коридорами, переходами, туннелями, и вскоре оказались в зале малого центра управления. В том самом центре, о котором совсем недавно говорила Астара, и который должен был спасти планету, если необходимость в этом возникнет, и, по-хорошему, сейчас им следовало бы заняться изучением основных систем управления и инструкций, о которых, также, говорила Астара. Но теперь это все их мало интересовало: даже не взглянув на главный пульт, они быстро прошагали к той стене, где светился ровным светом продолговатый кокон локального портала. Не замедлив шага, они твердо и решительно шагнули в него. Шагнули, чтобы покинуть Элуадату. Теперь уже навсегда.



Энти

Мир словно изменился. Изменился внезапно, едва из-за дальнего края Хээла показались голубые горы Бларфьял. Поезд мчал Ари на всех колесах все ближе и ближе к дому. К его новому дому, ставшему уже родным.
Ари считал мгновения до того момента, когда грохот колес, наконец, прекратится, и за окнами он увидит кирпичные стены станции и небольшие, аккуратные, словно игрушечки, здания городка, который он давно уже называл не иначе как "мой город".
Четверть года прошло с того дня, как этот же поезд уносил его прочь от этих мест, и этих гор, и всего что было ему любимо и дорого, и сошла ему эта четверть года за добрых несколько лет его жизни. Общение с бывшими земляками казалось ему истинным мучением. Плохое забывается быстро, поэтому, живя в Бларфъялии, Ари быстро успел позабыть о Серодольской вечной лени, разгильдяйстве и обыкновении сначала делать, а потом думать: именно эти три исконные черты бывших земляков и привели к той неприятной ситуации, разгребать последствия которой ему и пришлось.
Сколько нервов было измотано, сколько брани израсходовано, сколько угроз пришлось ему выслушать… И как после всего этого он еще больше начинал ненавидеть ту злополучную несчастную страну, его породившую. Хотя и было ему стыдно, хоть и осознавал, что нехорошо это – ненавидеть собственную родину, собственный народ, но поделать ничего с собой был не в силах: это было сильнее его.
Ари встряхнул головой, отгоняя от себя навязчивые мысли, и вдруг понял, что терзают они его теперь уже не так сильно как прежде, потому что поезд, оказывается, уже начал замедлять ход, а за окном показались виды родного городка, и серые перроны станции были уже совсем рядом.
Он едва не задохнулся, выйдя из вагона, и даже не понял от чего: от сладкого запаха ветра с голубых гор или от еще более сладкого ощущения, что родной дом, наконец-то, совсем близко, а все мучения и мытарства уже позади, и в ближайшее время вряд ли повторятся. Ощущение близости дома так его захватило, что он не сразу даже заметил стоящую на площади у станции собственную мотоколяску с сидящей в ней женщиной в изумительно элегантной шляпке. Мотоколяска находилась всего в двух шагах от него, и весело поблескивала свежей полировкой, а женщина сверкала улыбкой ярче лучей Шахара.
– И куда это мы так идем? – услышал, вдруг, Ари вопрос на своем родном языке, обращенный явно к нему.
– А?.. – недоумевающее вскинул он голову. – Талана?..
Сладкая волна, смешанная из самых лучших чувств, которые способен он был испытывать, пробежав по всему его телу от макушки до пят, пригвоздила его внезапно к тому месту, где он находился.
– Талана… – он стоял, глупо улыбаясь, соображая, как теперь следует поступить, а самая красивая женщина в мире, уже больше не в силах сдерживать себя, ловко, словно маленькая девочка, перескочила через край мотоколяски и, уронив свою шляпку, подбежала к мужу и повисла у него на шее.
Добропорядочные жители Лима, не привыкшие столь открыто выражать свои чувства при посторонних, некоторое время с веселым изумлением поглядывали на обнимающуюся парочку…

– …А мама?
– Ну, побранилась в очередной раз…
– И все?
– Ну, в конце концов, сказала, все-таки, что рада за нас.
– Всегда она так… – Талана тяжко вздохнула. – А кого еще из наших видел?
– Извини, милая, – поморщился Ари, – но никого. Ты пойми меня: не могу я снова показываться им на глаза, не могу я говорить с ними – сил у меня на это нет… Да и что я им могу сказать? А они мне? Лишний раз упрекнуть меня за то, что я теперь живу как человек, а они по-прежнему, как… как не знаю кто… А то, что я, чтобы так жить, работал как ошалелый и крутился изо всех сил – этого они не хотят понять.
– А деревня наша как?
– А… – Ари неопределенно махнул рукой. – Да ну их… У меня есть гораздо лучшая тема. – он придвинулся ближе к жене, и пальцы его стали медленно, одну за другой, расстегивать застежки на ее одежде. – Талана… Ты представить не можешь, как я по тебе соскучился.
– Не могу? – слегка улыбаясь, промурлыкала Талана сладким шепотом – Так покажи мне… Кстати, у меня тоже есть новость: теперь мы можем этим заниматься сколько угодно, когда угодно и как захотим… И совершенно безбоязненно…
– Что?
– Совершенно безбоязненно…
– Ты?.. – расстегнув платье жены, Ари скинул его с ее плеч и, задержав на миг взгляд на соблазнительной груди, опустил его на ее живот.
Он вдруг заметил, что грудь ее как будто стала полнее, а талия, несмотря на то, что была по-прежнему стройна, но как-то неуловимо изменилась, и изменения эти нельзя было, пока еще, заметить, но почувствовал он их совершенно явственно.
– Талана… Ты?.. – подходящие слова никак не приходили ему на язык, и тогда он просто положил ладонь ей на живот, а затем прижался к нему щекой. – Ты… Когда?..
– В ту ночь, перед твоим отъездом…
Ари вдруг понял, что он знал об этом с самого начала, знал еще в ту ночь, накануне отъезда, когда они любили друг друга. Та ночь была так восхитительна, что невозможно было поверить, что она станет обычным развлечением, одним из многих.
– Любимая… – прошептал он еле слышно, прислонившись к животику жены. – Моя… Моя маленькая… Моя маленькая доченька…
– Ари?.. – удивленным полушепотом воскликнула Талана.
– Да. – Ари неохотно отодвинул щеку от живота Таланы. – У нас будет доченька. Я это точно знаю… Спасибо тебе, счастье мое! – нежно взяв лицо самой прекрасной женщины в мире ладонями, он тихонько поцеловал ее губы. – Мое счастье… Наша доченька…
– Ты это видишь? – женщина, похоже, даже не удивилась
– Я это знаю.
Талана, вдруг, издала такой счастливый возглас, и так звонко, что Ари даже вздрогнул:
– Шиара…
– Что?..
– Так мы назовем малютку… Такого имени ни у одной девочки нет: это я только что сама придумала. – хихикнула Талана.
– Нет, – удивленно мотнул головой Ари. – Ты это не придумала, и такое имя уже было: так звали первого ребенка – девочку, Этеля и Энти. – он усмехнулся. – Похоже, тебе передаются мои заскоки… видения, то бишь.
– Разве у них была девочка?
– Угу. – Ари все еще продолжал рассматривать животик любимой женщины, не прекращая его нежно поглаживать. О более страстных ласках ему уже думать не хотелось.
– Но, в Страницах написано…
– Ай… – поморщился Ари. – Не смеши… Я тебе уж столько рассказывал, как было на самом деле… Хоть и обещаю все время сам себе, что никому не буду про это рассказывать.
– Так значит, на самом деле у них была девочка?
– Девочка.
– И ее тоже звали Шиара?
– Ши'а'ари. – произнес Ари с каким-то неведомым акцентом, расставляя придыхания между слогами.
– А это что-то значит?
– Не помню. – буркнул Ари с несколько недовольным видом: судя по всему, его планам на сегодняшний вечер не суждено было сбыться. – что-то вроде "новая надежда", то ли "спасение"… Как-то так, потому что родилась она незадолго после изгнания из Эдины, накануне Потопа…
– После какого еще Потопа? – хмыкнула Талана, ласково нежась к мужу, – Я понимаю, что, по твоим рассказам судя, на самом деле было все несколько не так как в Страницах написано… Но Потоп и Изгнание… Ведь между ними прошла целая уйма времени… Потоп случился многие тысячи лет спустя после сотворения людей… И Этеля с Энти на свете уже давно не было – только их потомки, построившие корабль: праведный Шиар и … Погоди… – она, вдруг осеклась и вскинув голову посмотрела Ари в лицо, – Как, говоришь, звали дочку Энти и Этеля?..
– Так же, как мы назовем нашу: Ши'а'ари. – Ари вновь произнес это имя с тем же странным акцентом, и выражение лица его было в этот момент довольно ехидное. – Видишь ли, Талана… Говорить, что в Страницах написано "несколько не так", как было на самом деле – неверно. Правильней сказать, все было совсем не так, как написано в страницах. И Изгнание из Эдины, и Потоп, и Строительство Апшусской Башни – все это произошло почти в одно время и наложившись одно на другое, привело к большой беде… А праведный Шиар был вовсе не убеленный сединами мудрый старец, а маленькая несмышленая девочка…
Он оборвал себя на полуслове, потому что вдруг заметил, что Талана ошалело на него таращилась.
– Весело… А почему ты мне раньше этого не рассказывал?
Ари досадливо поморщился:
– Да как-то… Ты же не спрашивала… Да и зачем?.. Вдруг я ошибаюсь…

***

– …Весело… А почему ты мне раньше этого не рассказывал?
Этель досадливо поморщился:
– Да как-то… Ты же не спрашивала… Да и зачем?.. Вдруг я ошибаюсь…
– Ну, ничего себе! – Энти, одетая лишь в малюсенькую домотканую юбочку нервно расхаживала по комнате. В другое время такой внешний вид разбудил бы в ее муже несколько иные чувства. Но только не теперь. Благоверная его, похоже, была весьма сердита. – Не спрашивала я… Ошибается он… Да ты понимаешь, Этель, что даже если ты ошибаешься, мы, как воспитанники императора и воспитатели рода человеческого на Хээле, не имеем право забывать об объектах потенциальной опасности!
Она резко, пожалуй даже, несколько неуклюже, плюхнулась на тростниковую кушетку. На некоторое время воцарилось молчание, и звуки деревенской жизни, проходящей снаружи, стали вдруг слышны совершенно отчетливо.
Этель, сидящий на постеленном прямо на полу коврике, виновато смотрел на свою женщину. Несколько раз он набирал воздуха в легкие и уже открывал, было, рот, чтобы что-то сказать, но каждый раз так и закрывал его, ничего не произнеся. Энти, сидя на кушетке и уставившись с задумчиво-безразличным видом в окно, поигрывала пальцами какой-то округло-блестящей безделушкой.
Собственно, из-за безделушки-то этой все и началось. Поскольку безделушка эта была ни что иное, как медальон Лилу, переданный Энти Астарой.
Два года минуло с тех пор, как бессмертные покинули Элуадату. Ни разу больше с того времени не наведывались люди туда. Даже к законсервированной Бездне не приближались они – так сильна была тоска по покинувших их наставникам, и желая избавится от этой тоски, они старались выбросить из головы воспоминания о бессмертных друзьях.
Медальон Лилу, Энти, сразу по возвращении из Элуадату, положила куда-то подальше, да так и забыла про него. Да и к чему бы он ей был нужен: во-первых, этот медальон, а правильнее сказать – индивидуальная система жизнеобеспечения, которой пользовались, обычно, бессмертные, чаще всего на планетах с жестким климатом или враждебной средой, и включавшая в себя такие необходимые функции, как: система навигации, маскировки, персональный климатизатор, абсорбер влаги, видеозапись, передатчик и всякие тому подобные вещи, был здесь, в Эдине совершенно ни к чему не пригоден: ни защищаться ни маскироваться здесь не от кого, а климат и так – лучше не пожелаешь. Во-вторых, у Этеля был точно такой же, и толку с него вообще не было никакого: из всех функций, заложенных в этот прибор, высшие оставили активизированной только функцию одежды. Но самодельная домотканая ткань нравилась Энти намного больше чем высокотехнологичные наряды бессмертных. Да и носить такой наряд было бы, пожалуй, тоскливо: слишком свежи были еще воспоминания об опустевшем Элуадату.
Так и пылился этот медальон без дела где-то на полке, пока не сложились обстоятельства так, что стало нужно одеться во что-то эдакое…

***

Это был пятисотый день праздника начала урожая встреченный Этелем на Хээле и пятьсот пятьдесят пятый с момента его рождения на Сээле, правда по местному исчислению.
В этот день Энти решила выглядеть такой, какой Этель еще никогда ее не видел. Утром она специально проснулась раньше него, чтобы, пока он спит, примерить наряд.
Достав с дальней полке медальон, она некоторое время вертела его в руках, вспоминая как им управлять, затем включила: прибор на краткий миг слабо осветился изнутри золотистым светом, кнопки и индикаторы вспыхнув и угаснув в режиме самодиагностики, прогнали волну света по его внешней поверхности, а затем все погасло, только золотистый цвет медальона, сменивший, бывший до того серовато-грязный оттенок, говорил о том, что устройство готово к работе.
Не долго думая, Энти повесила медальон на шею и собралась, было, уже, активировать режим выбора одежды как вдруг…
– Привет, Энти… – знакомый женский голос зазвучал прямо из медальона.
Женщина быстро сняла прибор с шеи и ошалело вытаращилась на него, держа на вытянутой руке.
– Активируй режим воспроизведения и садись поудобней. – голос действительно был знакомый: Энти узнала его сразу, несмотря на то, что с владелицей его она не виделась уже достаточно давно.
Ее, почему-то, совсем не удивило, как прибор с деактивированной функцией звуко-видеозаписи, сумел с ней заговорить: машинальным движением положила она медальон на стол и ментальным сигналом включила воспроизведение.
Сначала ничего не происходило, затем из прибора стал вырастать вращающийся конус голубоватого свечения. Он становился то больше, то меньше, то светлее, то темнее, вращался то быстрее, то медленнее: это продолжалось несколько мгновений, затем вдруг движение конуса стихло, границы его стали почти невидимы, и в них проступили очертания молодого женского лица.
– Здравствуй, подруга. – произнесла голограмма красивой черноволосой женщины, с печальной улыбкой глядя на Энти.
– Здравствуй… Лилу… – ошалело ответила Энти, непонятно кому: она прекрасно знала, что оригинал этого изображения все равно ее сейчас не услышит.
– Я сейчас не вижу тебя, но знаю, что ты прекрасно видишь меня… И слышишь… – лицо женщины плавно уменьшилось, словно отодвигаясь, и в фокусе уже проступали очертания целиком обнаженного женского тела: Лилу отошла на некоторое расстояние от камеры. – Со мной, как видишь, все в порядке. Климат Эдины – не Сээл, конечно, но жить можно. Одежда мне тут не нужна, еда всегда есть, вот и занялась на досуге: от нечего делать сумела перепрограммировать прибор жизнеобеспечения, активировала некоторые функции, которых наши бессмертные умники решили нам не давать… Материальные технологии бессмертных всегда были моим любимым занятием... Как твоим – ментальная коммуникация… Им сразу следовало посылать сюда тебя, а не меня. И зачем только… – Женщина криво усмехнулась. – Но, не для того я включила запись, чтоб разбираться в задачах Высших.
Силуэт Лилу снова стал увеличиваться, приближаясь в фокус проектора, пока над медальоном в едва различимом конусе снова не осталось лишь одно лицо. Глядя прямо перед собой, прямо в глаза Энти, Лилу продолжила:
– Если ты смотришь эту запись, значит, бессмертные уже поускакали с этой планеты. И это значит, что совета вам теперь спрашивать не у кого… А он вам нужен… По крайней мере, очень скоро станет нужен. Так нужен, что вы многое будете готовы отдать за него. И самое плохое даже не то, что найдется, все-таки тот, кто сможет дать вам этот совет, а то, что совет этот окажется столь разумен и к месту, что вы ему готовы будете последовать. – Лилу сделала паузу о чем-то задумавшись. – Ты наверное знаешь, что для увода с Хээла бессмертных, высшим потребовалось открытие портала Пути Империи. Но знаешь ли ты, что для стабильного функционирования этого портала потребовалось снятие блокады с планеты… Ты понимаешь, что это значит? – она на несколько мгновений выразительно замолчала, – Это значит, что в этот момент не только кто угодно может покинуть Хээл но и проникнуть на него его!
Энти, похоже начала понимать к чему клонит ее бывшая подруга. Словно в подтверждение ее мыслей Лилу кивнула:
– Да, да… Похоже, они этого только и ждали… И, кажется, успели воспользоваться… Ты, конечно же знаешь историю со шлемом… прибором ментального управления… Хотя, представляю в каком виде тебе передал ее этот инфантильный придурок… Так вот: та пещера, где мы тогда нашли его, была ни чем иным, как примитивнейшим порталом. Настолько примитивным, что даже блокада Высших ему не помеха… Но и свои недостатки: ни что живое и разумное не могло пройти через него – только примитивные технические устройства, вроде этого дурацкого шлема. – Лилу болезненно поморщилась. – Дура я. Если б у меня была б хотя бы часть твоих способностей восприятия, я бы сразу поняла, что это часть их подлого плана: закинуть сюда эту хрень… А после того, как я бы поносила его на своей глупой башке подольше, сроднилась бы с ним, они, по-видимому, собирались каким-то образом воздействовать на мое сознание… А потом, кто знает, может быть и вовсе начать использовать мое тело для переселения через него в этот мир! Энки тогда, можно сказать, спас меня. Если бы не он, мое тело давно стало бы пристанищем толпы даэмонов…
Красивое женское лицо в фокусе передернуло такой ужаснувшейся гримасой, что Энти невольно вздрогнула. Глубоко вздохнув и немного успокоившись Лилу продолжала:
– Но этого им не потребовалось: пока они напрягали умы, думая, как сюда пробраться, наши Высшие наставники сделали им роскошный подарок – сняли блокаду… Я так думаю, пока блокада была снята, их порядком успело сюда просочиться… По крайней мере, один из них уже навещал меня… Он представился, как "Шунгал"… Чем-то, кстати, похож: такой же скользкий и противный… Он рассказал мне, как я могу наказать вас: тебя, придурка этого, малахольного, весь народ Эдины и отомстить за свое изгнание. Хорошо, рассказал, в подробностях. Помощь предложил… Если б я его послушала, вы бы все уже… К счастью, у меня хватило ума послать его подальше.
Внезапно Лилу поспешно обернулась, словно заслышав кого-то, затем снова устремила взгляд в фокус воспроизведения:
– Похоже они идут. Я должна завершать запись. Не хочу, чтобы они видели… Так вот, подруга: этот говнюк рано или поздно наведается и к вам... Скорее всего к мужичку твоему подмороженному – его легче облапошить красивыми словами. А говорит он очень убедительно, даэмоны это умеют: мне, по крайней мере, хотелось его слушать. Может быть это был, даже, сам Свидетель…
Она снова обернулась, и снова вернув взгляд в фокус, заговорила уже более поспешно:
– Они уже близко – бессмертные братья. Как-то вычислили меня. Сейчас будут предлагать мне уйти с ними… Пошли бы куда подальше… Я и без них… Впрочем, некогда… Энти. – Лилу заговорила совсем серьезным и, в то же время, просящим тоном. – Не отпускай от себя Этеля! Он – дурак полный. Его не то что даэмон, пастух любой облапошит как ребенка. Если он или кто-то из них появится… Не позволяй Этелю его слушать! Не позволяй! И сама не слушай! Что бы они не говорили! Запомни! Ни в коем случае!
Образ Лилу снова уменьшился: она отодвинулась и протянула руки, словно пытаясь коснуться ими своей собеседницы:
– Пока, подруга! Я вас всех очень люблю. И буду помнить… Мы еще увидимся… Не скоро, но обязательно увидимся. Теперь я это точно знаю… Пока…
Образ красивой черноволосой женщины исчез из фокуса, и над лежащим на столе медальоном осталось только едва заметное колыхание прозрачного конуса.
Энти откинулась на тростниковую спинку плетеного стула и закрыла глаза. Некоторое время она пребывала в молчании, затем, словно ни к кому конкретному не обращаясь, и не меняя позы, произнесла:
– Только не делай вид, что спишь… – судя по тому, что кроме Этеля в комнате никого больше не было, адресовано это было именно ему. – Я прекрасно знаю, что ты слышал абсолютно все! С самого начала… Или почти с самого… И ты немедленно расскажешь мне, что же на самом деле тогда произошло с Лилу, тобой и… всеми вами!

***
Шахар стоял уже самом зените, как и выяснение отношений между супругами.
– …И только сейчас я, наконец-то, узнаю все до конца! – женщина говорила спокойно, хоть и давалось ей это с трудом. – Сколько лет я уже нахожусь здесь. Сколько раз просила тебя рассказать мне историю с Лилу… Ты все отбрехивался: больно, дескать, вспоминать, да и значения не имеет… И вот оно как теперь выскочило… это твое "значения не имеет"!
– Энти, радость моя, – Этель, всеми силами хотел показать, что чувствует себя виноватым, хотя в душе этого не особо ощущал, – Ну какой смысл был тебя всем этим нагружать, если после того как все уладилось, шлем был конфискован, а пещера изолирована… Бессмертные завалили ее, а вокруг устроили непроходимые болота.
– Кстати, – неожиданно перебила Энти, – она сказала, что он представился как "Шунгал" и что он на них похож… На кого "на них"?
– Она, видимо имела в виду шумгалов… – бормотал растерянно Этель, погрызывая ногти. – Гигантские водяные змеи. Раньше водились только за пределами Эдины… А потом в этих самых болотах завелись… Может быть бессмертные их там развели…
– Нет. Не бессмертные… Тут что-то намного серьезнее. Что-то темное, недоброе… Я это чувствую… – Она прошлась несколько раз по комнате, нервно теребя пальцами кончики волос. – Знаешь, милый, ты может забыл зачем мы здесь – Энти старалась держать себя в руках насколько это было возможно, – так я тебе напомню: нас отправили сюда работать. И мы с тобой не просто друзья и любовники, мы – команда. А теперь мы еще и единственные на Хээле люди, ответственные за контроль над развитием… Единственная частичка Сээла…
– Да какая частичка Сээла! – неожиданно взорвался Этель. – Твое тело вообще – часть моего! Ты не на Сээле рождена! Ты клонирована здесь, из моего гено…
Этель заткнулся столь же неожиданно, как и вспылил, поняв, что ляпнул явно не то. Но главное уже было произнесено.
Энти ошалело смотрела на мужа.
– Значит вот как ты заговорил… – она, похоже была в шоке, – Значит не на Сээле рождена… Значит тело – смертное, тленное тело, предоставленное мне для временного пребывания здесь, для тебя является главным атрибутом человека… Значит мой бессмертный дух, порожденный на Сээле, мой разум взросший и воспитанный там, для тебя вторичны?.. Ты хоть понимаешь, что ты несешь!..
– Энти... Энти, прости… – Этель, весь красный, готов был провалиться сквозь пол. – Любимая, прости, я не хотел тебя обидеть…
Огромные глаза жены смотрели на него, как ему показалось, устрашающе: словно сам Император теперь наблюдал за ним ее глазами
– Да ты не меня обидел… – спокойно произнесла она. – Я, ты прав – простая смертная, пылинка Империи… И прощать тебя не мне должно: ты теперь моли, чтобы Отец простил тебе твои слова! Чтобы Империя простила… Чтобы ты сам себе их простил…
Женщина села на плетеный стул и закрыла лицо руками.
– Энти… Любимая… – Этель пытался что-то выговорить, но ни слова ни мысли в голову не приходили.
– Отстань. – буркнула женщина из-под закрывающих лицо ладоней. – Я не плачу… Больно надо… Я думаю…
Ни в силах что либо предпринять, Этель не нашел ничего лучше, как отойти к окну и уставиться в него, повернувшись к жене спиной. Энти отняла руки от лица и молча смотрела в его сторону.
"Самое обидное, что мне даже не обидно." – почти равнодушно пронеслась мысль в уме ее: "И не обидно, даже не потому, что в какой-то мере он прав… Просто я, похоже, не…" – жуткая мысль пронзила осознание: "Я… не люблю его?.."
На миг ей стало не по себе. Как же это так, не может она его не любить! Она обязана его любить! Ведь там, на Сээле, они не знали, что бывает так, что один человек может не любить другого без всякой на то причины! Весь ее рассудок бунтовал против этого, но сердце упрямо твердило свое:
"Да… Я не люблю его… И, наверное, никогда не любила, да и не смогу любить так как Лилу… И что только она в нем нашла?.."
Как ни странно, осознание этого принесло ей облегчение: все эмоции, заглушавшие голос спокойного рассудка, исчезли, и теперь Энти знала, что должна делать.
Едва слышно подойди сзади к Этелю, так и не переставшему таращиться в окно, она тихонько погладила его по спине.
– Глупый, ты мой… Как мне тебя жалко… Трудно тебе здесь. – произнесла она, и мысленно, но так, чтобы муж не услышал ее мыслей, добавила: "Ты такой никчемный. Ничегошеньки-то ты сам не можешь… Значит, все придется делать мне. И я разберусь во всем."
Она решилась...

***

Холм был уже где-то поблизости. Его еще не было видно, но, во-первых, Энти уже достаточно давно шагала по вонючим болотам, а во-вторых, она все сильнее чувствовала близость места с аномальной энергетикой.
Болота оказались действительно непроходимыми. И только сверхразвитое сенситивное восприятие Энти помогало ей отыскивать путь, да защитный режим медальона системы жизнеобеспечения спасал от бесчисленных туч насекомых летающих повсюду.
"Откуда их тут столько?" – удивлялась Энти. – "Специально, что ли, развели, чтоб сюда никто не лазил... Да тут и без насекомых – простой человек заберется, обратно ни почем не вылезет…"
Последняя мысль особенно ярко подтверждалась жутковатыми шорохами несколько раз раздавшимися неподалеку: звук был такой, как будто огромную корягу протаскивали по болотной жиже, а восприятием Энти чувствовала, что это что-то живое и огромное, вечно-голодное и равнодушно-агрессивное ко всему, что вокруг, проползает где-то там.
"Похоже, это и есть те самые шунгалы." – поеживаясь от страха думала она, и надеялась только, что если один из них вздумает на нее напасть, то энергии защитного поля прибора хватит, чтобы отбить атаку. – "И надо же было, чтобы в таком благодатном краю как Эдина водились такие твари. Шунгалы… Слово-то какое…"
– Шумгалы… – вполне реальный живой голос раздался за спиной так неожиданно, что Энти вскрикнула и упала, поскользнувшись на скользкой болотной траве. – Эти животные называются шумгалы. И ты очень рискуешь, разгуливая по этим болотам.
Голос был красив и певуч, как и тот, кому он принадлежал: это был какой-то незнакомый бессмертный, одетый в самую обычную одежду научного сотрудника. Глядя на него Энти вспомнила, что перед уходом Астара сказала, что несколько бессмертных останется в Элуадату. Правда обещала она, также, что они не будут выходить на какой-либо контакт с людьми…
"Но он, по сути, и не выходил ни на какой контакт." – мелькнула вполне логичная мысль. – "Я сама сюда притащилась… В жуть эту болотную"
Без лишних церемоний бессмертный подошел к Энти и протянул руку, помогая подняться.
– Да уж, притащилась. – улыбаясь проговорил незнакомец, ни сколько не скрывая, что прекрасно слышит мысли смертной. – И хорошо еще, что дорога одной из этих тварей не пересеклась с твоей.
– Б-бессмертный брат… – слегка запинаясь, начала Энти стандартную фразу.
– А-а-а… – махнул рукой тот – Не стоит… Пойдем-ка выбираться отсюда, дальше тебе уже никак нельзя. Погибнешь.
Не говоря больше ни слова, он повернулся к ней спиной и зашагал прочь от этого места с таким видом, что стало ясно: необходимо следовать за ним и даже не пытаться спорить.
Какое то время шли молча. Энти глодало любопытство по поводу того, что же это за бессмертный, и почему она не может пройти туда куда шла, но видя его молчаливость она даже не пыталась начать разговор. Только когда вдали показались зеленые холмы Эдины, она не выдержала:
– О, бессмертный брат. Могу я хотя бы узнать твое имя?
– Шунгал… – буркнул тот на ходу, не оборачиваясь.
– Что?.. – Энти аж остановилась от неожиданности. – Как?...
Он встала, словно увидела, вдруг, перед собой гигантского водяного змея, готовящегося ее сожрать. Мысли бестолковым роем заметались в ее голове: "Шунгал?.. Тот самый?.. Но.. Не может быть… Лилу говорила, что он – враг, что он противный… А это просто бессмертный… Она говорила, что он станет нас дурить лживыми речами… Источать зло, говорить гадости… А этот совсем ничего не говорит – вообще молчит!.. И к тому же, он – бессмертный… Или это не тот Шунгал?.."
Она напряженно пыталась прощупать этого бессмертного своим восприятием, но, то ли его ментальная защита была слишком сильна, то ли это и вправду был совершенно безобидный бессмертный, ничего недоброго или угрожающего она почувствовать в нем так и не сумела.
Пройдя несколько шагов, бессмертный тоже остановился и обернувшись устало посмотрел на Энти.
– Ну чего ты встала, как дерево? – голос его был спокоен и мягок. – Да, я тот самый, про кого говорила тебе твоя подруга. Поэтому я и не заговариваю с тобой, знаю, что напугаешься… А теперь пойдем. Я доведу тебя до границы запретной зоны, а затем беги к себе. И больше не заходи сюда: это опасно.
Он снова повернулся и зашагал, продолжая хранить молчание. Энти машинально засеменила за ним: мысли в ее сознании закружили такие бешенные хороводы, что никак не хотели складываться в вопрос и вскоре устали сами от себя.
Когда показался край твердой земли, обозначающий границу запретной зоны, она на выдержала:
– Бессмертный брат. Шу…Шунгал. – она поняла, что должна задать этот вопрос, прежде чем они расстанутся. – Почему Лилу говорила что ты…
– Что я, что? – обернулся тот, неожиданно остановившись. – Что я – плохой?
– Нет… Она сказала, что ты хотел научить ее, как отомстить Этелю и сделать что-то плохое нам всем…
– Вот граница болот. – бессмертный указал рукой на поросший осокой край вязкой почвы. – Дальше – ваша земля. Иди. Это хорошо, что ты теперь будешь бояться еще и меня, может быть это охладит твое любопытство.
Он отвернулся и приготовился зашагать прочь.
– Бессмертный Шунгал! – совсем уж невыносимо одолеваемая любопытством подскочила к нему Энти. – Скажи мне, почему Лилу так про тебя говорила? Ведь ты – бессмертный, ты не выглядишь злым и противным, и ты даже и не пытался говорить мне никаких гадостей, про которые говорила Лилу? Так почему же она все это мне рассказала?
– А ты не догадываешься? – обернулся Шунгал. – Может быть, причина эта – ее добровольное изгнание: долгое одиночество, скитания вдали от людей, отказ уходить вместе с бессмертными, когда их отзывали… Ее долго пришлось уговаривать… Ей всюду мерещились враги…
– Неужели… – жуткая догадка осенила Энти. – Неужели она обезумела?!
– Ну, вот видишь – кивнул ее собеседник. – Ты сама ответила на свой вопрос.
– Какой ужас… Но в конце-то концов она все-таки ушла? Она вернулась на Сээл?
– Недоверие к бессмертным проявлялось в ней давно. – игнорируя вопрос продолжал Шунгал. – Нахамила Энки, потом, ты видела это в записи, неуважительно отзывалась о других бессмертных. Были еще случаи, когда она их оскорбляла… Так что, ничего удивительного…
Ничего удивительного. Ничего удивительного не заподозрила, почему-то, Энти в словах собеседника, видимо потому, что не очень много ей приходилось общаться с бессмертными. Будь она знакома с ними хоть чуточку лучше, она бы знала: ни один бессмертный никогда не говорит о своем народе так, как делал это теперь Шунгал – в третьем лице. Никогда не говорят "они" всегда – "мы". Ничего этого она не заметила. Поэтому ответ этот ее удовлетворил, и любопытство разгорелось с новой силой.
"Что ж" – решила она, – "Лилу, похоже, действительно… Мне еще тогда показалось, что с ней что-то не в порядке… Бедная Лилу…Но я то в своем уме – чего я как дура напугалась бессмертного брата? Именно теперь, когда мне так необходим совет мудрого наставника…"
– Бессмертный Шунгал, – произнесла она уже вслух, – а сколько вас тут осталось? Я имею в виду на Хээле вообще? Или вы все в Элуадату?
– Нисколько нас не осталось. Бессмертный, похоже сменил гнев на милость и был уже настроен отвечать на вопросы. – Все ушли. И в Элуадату сейчас пусто. Я один тут остался – так, в качестве сторожа: мало ли что… Вдруг какая-нибудь глупышка заберется на болота…
– А ты живешь на этих болотах? Или когда увидел, что я на них забралась, пришел из Элуадату?
– Живу. А эти болота я сам развел.
– А! Ты, наверное, специалист по управлению климатом?
– Угу. Что-то в этом роде. – Шунгал загадочно улыбался. – Болота развести, леса насадить – вот все мое развлечение теперь.
– Здорово! – искренне восхитилась Энти. – И ты умеешь разводить леса и степи, насаждать болота?
– …Возводить горы, прокладывать реки. – продолжил бессмертный. – Да, все это – часть моей работы.
Энти ликовала в душе, всеми силами стараясь, не показывать этого: если он говорил правду (а говорил он правду, и в этом не было никакого сомнения – ложь Энти сразу бы почувствовала), то это был как раз тот, кто ей сейчас нужен больше всего.
Дело в том, что благодаря новой, более лояльной демографической политике, введенной Этелем, население Эдины стало заметно увеличиваться. В результате чего в последнее время, все чаще стал возникать вопрос увеличения производства пищи, поскольку ввод новых технологий животноводства и земледелия не поспевал за темпами прироста населения. Требовалось выведение новых, более плодородных сортов зерна и кормовых культур. И вот в этом-то и было основная загвоздка: оборудования для работы методом генной инженерии не было. Да и если б оно было, все равно, ни она, ни Этель не умели как следует с ним работать. Да если б и умели, все равно, это было бы недопустимо: их основной задачей было развитие цивилизации на Хээле постепенно, естественным путем, проще говоря, руками самих жителей планеты, а значит, дать народу, живущему в бронзовом веке технологию генной инженерии, представлялось, попросту, недопустимым.
Уже несколько лет Этель проводил обучение людей новым методам селекции и мелиорации и интенсификации сельского хозяйства, но это требовало времени, а население росло быстрее, чем объемы добычи пищи.
Так что оставалось всего два выхода, и каждый из них был связан с определенными трудностями.
Первый: как временная мера – ужесточение демографической политики, и как следствие, сокращение темпов роста населения. Но это требовало проведения среди жителей широкой образовательной работы по внедрению новой системы половых отношений, введение более строгой морали. Да и люди, привыкшие уже к достаточно свободным нравам, вряд ли встретили бы такие нововведения с энтузиазмом.
Второй: опять же, как временная мера – экстенсификация сельского хозяйства, расширение пахотных земель и, как следствие, вырубка лесов и распашка целинных равнин, а это уже означало – вмешательство в естественные структуры экосистем, пусть даже и временное. И разрешение на такие действия положено было просить у старших наставников. А у кого спрашивать, если все наставники ушли.
Сколько раз, по ночам, не в силах заснуть от теснившихся в разуме размышлений, Энти пыталась дотянуться мыслью до Духа Империи, чтобы через Всевышний Разум услышать голос хоть кого-нибудь из Высших или хотя бы бессмертных. Но Всевышний Дух был беспристрастен и неумолим: все, что она сумела понять взывая к Империи, что ей придется принимать решение самой…
И надо же, что именно в этот момент она встречает этого бессмертного. И то, что это был именно бессмертный, последний, оставшийся на Хээле, она уже ни сколько не сомневалась, ведь все, что он ей говорил, было правдой, и будь в его речах хоть слово неправды, она бы это сразу почувствовала (мысль, что он мог говорить не всю правду, а только часть правды, ей в голову просто не приходила).
Теперь она точно знала: Лилу ошиблась, а она – нет. И все, что ей сейчас хотелось – чтобы Шунгал остался с ней еще хоть не надолго и ответил на ее совсем простые вопросы.
– Бессмертный Шунгал, – начала она, волнуясь, – Мне так нужен твой совет…
– Не торопись… – одернул ее бессмертный. – Успокойся. Приведи мысли в порядок…
Он неторопливо обошел Энти кругом, внимательно ее рассматривая, потом остановился прямо перед ней и спокойно с расстановкой заговорил:
– Ты думаешь, что тебе нужен мой совет?
– Да, бессмерт… – начала, было, Энти, но Шунгал жестом остановил ее.
– Достаточно отвечать "да" или "нет"… Итак, тебе нужен компетентный совет, поскольку в последнее время вы с Этелем столкнулись с определенными проблемами. – как будто бы, даже не спрашивал, а утверждал Шунгал.
– Да.
– Я знаю о ваших проблемах и знаю решение. Но почему ты вдруг так сразу решила довериться мне? Ведь Лилу может быть и права: вдруг я – Свидетель? – при этой фразе он весело усмехнулся.
– Нет. Ты – не Свидетель.
– Ты это чувствуешь, я знаю. – кивнул бессмертный, – Твое восприятие тебя не обманет, это знаешь ты… Но, чтобы исключить даже малейшую опасность того, что я Враг, – тут он выдержал небольшую, но выразительную паузу, – я не буду давать тебе никаких советов. Ты все должна придумать и решить сама.
– Но, Шунгал, у меня не получается! Я уже столько пыталась! Но у меня столько вопросов!
– Вопросы, вопросы… – Шунгал степенно сложил руки на поясе и начал неторопливо расхаживать перед Энти. – Конечно, если я друг, мои ответы, может быть и помогут тебе… Может быть… Но если враг? Повторяю, у меня для тебя нет гарантии, что я не враг, и через какое-то время у тебя запросто могут снова возникнуть подозрения, что это так и есть. И тогда новые раздумья с новой силой начнут мучить тебя. И опять ты ничего не решишь и не сделаешь – ведь советы врага способны погубить… Поэтому… – он остановился и внимательно посмотрел на женщину. – Чтобы тебя не мучили в будущем ненужные размышления, я не стану отвечать на твои вопросы…
– Но…
– Не перебивай… – снова одернул Шунгал собеседницу. – Вместо этого я сам задам тебе несколько вопросов, самых простых, ответы на которые известны нам обоим. Это поможет тебе привести мысли в порядок. А со спокойными мыслями легче находится решение… Согласна?
– Да. – решительно кивнула Энти.
– Тогда начнем.
Бессмертный подпер рукой подбородок, выдержал небольшую паузу на раздумья, а затем заговорил:
– Для чего вы находитесь на Хээле?
– Мы с Этелем должны дать толчок развитию человечества на Хээле и посредством передачи начальных примитивных технологий запустить развитие прогресса. А также, на первых порах, осуществлять контроль за развитием.
– Под "развитием прогресса" вы понимаете развитие технологий или духовное развитие человечества?
– Я… мы… – Энти запуталась. – Я полагаю, что одно неотделимо от другого…
– Хм… – Шунгал задумчиво, но, в то же время, как-то весело мотнул головой. – Значит, Высшие наставники даже не объяснили вам полностью ваши задачи, оставив принятие решения на вашу ответственность?
– Нет! – уже более уверенно произнесла Энти. – Я на миг запуталась потому, что раньше никогда не видела развития технического прогресса. Мне, смертной, рожденной на Сээле, и жившей в вечной благодати мира Высших, который есть порождение самой Империи, трудно, конечно, судить о связи высоких технологий и высоких духовных энергий… Мир Сээла невозможно назвать техногенным. Это высочайшая гармония! Это вечно-живая мечта… Но другие миры где живут смертные находятся под контролем бессмертных братьев. Эти миры – технократичны. Высокие технологии там, хоть и не являются их собственным творением смертных, а находятся под контролем бессмертных – обычное явление для людей тех миров. И именно технологии обеспечивают гармоничное существование жителям тех планет. И именно они помогают им жить в гармонии с окружающей реальностью и совершенствовать свой дух, чтобы после отмирания физического тела суметь развиться в новые духовные или телесные сущности.
– Значит, -ее собеседник, похоже, очень заинтересовался ее словами, – ты полагаешь, что и на этой планете развитие духа отдельного человека и человечества в целом неразрывно связано с техническим прогрессом?
– А разве не так?
– А разве не было уговора, что не я отвечаю на вопросы, а ты?
– Да… вопросы… – Энти задумалась. Несколько минут молчала, напряженно потирая кончик носа, затем изрекла: – Нет. Я уверена, что это не так! Всем детям Империи известно, что гармония любого духа – есть часть Великой Гармонии самой Империи. Высокотехнологичные приспособления – это лишь способ обеспечить людям существование при котором они не будут ни в чем нуждаться и, следовательно, не будут вынуждены отвлекаться на такие детали как добыча пропитания, создание себе комфортных условий существования, поиск полового партнера... Одним словом – борьба за выживание, и как следствие, происходящие от такой борьбы эманации дисгармонии, ослабляющие дух: страх, зависть, гордыня, ненависть, похоть, жадность… Но, мне известно, что есть миры с полным отсутствием какого-либо технического прогресса. И там живут такие же люди: добрые, красивые, разумные… Хоть многие Высшие и полагают, что мы слишком примитивны…
Она замолчала и посмотрела на бессмертного так, будто пыталась понять, считает ли он ее примитивной.
– Продолжай. – кивнул тот. – Ты правильно развиваешь мысль. Если продолжишь в том же духе, то скоро найдешь решение… Так может ли происходить эволюция духа без развития технического прогресса?
– Может! Да, может. Теперь я в этом точно уверена. Достаточно лишь обеспечить каждому отдельно взятому человеку комфортные условия существования, при которых он ни в чем не будет нуждаться. Условия, при которых у него в душе не зародится злоба, зависть, страх… И Эдина – идеальное место для этого! Земля сама порождает пищу, полное отсутствие естественных хищников, мягкий климат… Проблема только в том, что от такой жизни люди стали слишком быстро размножаться… Ведь об этом я и хотела с тобой поговорить.
– Ну давай об этом и поговорим. – согласился Шунгал. – Итак, следующий вопрос: тебе известно, почему Хээл находится в изоляции от остальных миров Империи?
– Конечно. Блокаду поставили, чтобы сюда не просочились даэмоны… Такие попытки уже были…
– Ну-ну-ну… Не торопись… Тебе же не хуже моего известно, что установка информационной изоляции на Хээл планировалась еще тогда, когда этот эксперимент только обсуждался? Тогда еще даэмоны не откололись от Империи.
– Да… Действительно…
– Так для чего же тогда нужна эта блокада?
– Тогда получается, что нужна она только для того, чтобы новое человечество, совершенствуясь и укрепляя свой дух, развило его до такой степени, чтобы суметь самостоятельно прорвать ее и выйти на прямую связь с Империей и совершить слияние с Духом Ее.
– Так. – бессмертный, похоже, был доволен сообразительностью своей собеседницы. – Так что же необходимо для скорейшего достижения этой цели?
– По расчетам Высших, для этого необходимо усиление разума биосферы планеты до ста двадцати процентов от стандартного… А это возможно только посредством увеличения популяции разумного населения, в совокупности с воспитанием высокого духовного развития каждого индивидуума.
– Так что, по-твоему, важнее для выполнения вашей задачи: сохранность экосистем планеты, или достижение конечного результата?
Энти, с радостным видом прижав свернутые в кулачки ладони к щекам, что-то беззвучно шептала одними губами, словно проговаривая что-то самой себе. Какое-то время она не обращала ни на что внимания, а затем, посмотрев на бессмертного, радостно и спокойно изрекла:
– Мне все ясно. Спасибо, мудрый Шунгал.
– Мне-то за что? Это все твои собственные измышления.
– Все равно: ты помог мне их найти, и за это спасибо тебе. Мы с Этелем немедленно начинаем разработку программы освоения целинных земель и лесных площадей и вводим еще более либеральную систему половых отношений. Если все правильно рассчитать, то мы сумеем поднять уровень духовного развития Хээла до нужного уровня еще до нашей с Этелем физической кончины!
– Ну что ж, – покивал Шунгал, – Я рад, что сумел помочь.
Похоже он действительно был рад. На его красивом лице перманентно повисла довольная улыбка. Смертная тоже была рада. И не просто рада – счастлива: наконец-то, впервые за последние несколько месяцев она не чувствовала тяжести раздумий. И самое приятное, что, как правильно заметил Шунгал, все ответы на мучившие их с Этелем вопросы она нашла сама.
Но сейчас ей, все-таки, хотелось задать еще один, последний вопрос, и ответ на него, она это знала, ей будет дан:
– Мы еще сможем с тобой увидеться?
– Боюсь, что нет. Да и не нужно этого – вы и сами способны справиться с вашими проблемами. Теперь мы расстанемся. Иди. Иди вперед и не оглядывайся… И не приходи больше сюда на болота, шумгалы – опасные твари. – он усмехнулся.
– Прощай, бессмертный брат.
– Прощай, умная смертная. Успеха тебе в твоем начинании: ничего не бойся, будь всегда уверена, действуй так, как считаешь разумным. Помни: человек – царь природы! Природа должна покорится вам, а не вы ей!.. А теперь иди.
Не говоря больше ни слова, он развернулся и зашагал в сторону топей. Энти, не желавшая затягивать прощание, сделала то же самое, и грациозной походкой направилась в сторону города. Она шла, весело обдумывая свои новые мысли, и ей даже не хотелось оборачиваться. Если бы она это сделала, то возможно увидела бы, как тот, кто только что разговаривал с ней в облике бессмертного, остановился, стоя на самой топкой трясине, и злобно оскалившись прорычал:
– Ну что ж, умничка! Иди-иди… Цари природы… Хе-хе… Чада Империи… Дети планеты… Идите, убивайте свою мать, и посмотрим, как она вам отомстит! Плодитесь как насекомые, вырубайте леса, гадьте в реки! Скоро вы все захлебнетесь в собственных отбросах! Каких-нибудь пара тысяч планетарных циклов, и вы задохнетесь в вони своих же испражнений… Ненавижу вас! Бестолковые твари. Я ведь ей ни слова лжи не сказал! Вам даже врать не надо – вы сами себя обманываете. Эдак я вас быстро всех…
Не закончив фразы он выхватил откуда-то грубый разделочный нож, судя по виду, украденный где-то в крестьянском жилище, и одним мощным и точным движением с невероятной быстротой взрезал свое тело от горла до пояса. Голубая кровь хлынула из страшного разреза, и вместе с кровью злобным облаком жуткого мрака вылетел оттуда тот, кто какое-то время занимал это красивое тело, украденное у одного из последних из оставшихся в Элуадату бессмертного.
Изящное стройное тело упало на поверхность трясины, и перед тем как скрыться в ней, вспыхнуло на миг изнутри, словно радуясь, что освободилось от страшного владельца. А тот, кто только что был в нем, ни на миг не задерживаясь, зловонным смерчем понесся в самый центр болот, в сторону невысокого холма, влетел в пещеру и на миг приоткрыв темный портал, проскочил в него, покинув этот ненавистный ему, прекрасный мир Хээла.

***
– Наставник Этель, мы всегда верили тебе, слушали тебя… – Городской староста начал речь, как полагалось, издалека. – Вот и сейчас, когда мы здесь все собрались…
– Прости, друг мой. – поднял руку Этель. – простите и вы, почтенные главы городов, что я в нарушение этикета позволяю себе перебивать вас, но…
Он встал со своего, принадлежащего ему по праву места, Главы совета старейшин и пошел вокруг большого овального стола за которым занимали свои места лучшие люди Эдины. Почтенные старцы и седые старухи, зрелые мужи и красивые женщины – главы городов и старосты поселков замерли в почтительном молчании и внимательно взирали на Этеля, который на их фоне казался незрелым юнцом.
Четыреста сорок урожаев прошло с той поры, как Верховные Наставники (это прозвище, данное им с Энти народом давным-давно, теперь стало почти официальным, и все называли их только так) начали Политику Процветания. Буйно развилась цивилизация Эдины: на распаханных целинных землях заколосились поля, рядом с которыми стали появляться крестьянские хуторки, небольшие деревни разрастались в большие, превращаясь затем в крупные поселки, грубые тройниковые хижины которых сменялись скоро добротными глиняными домиками. Маленькие города, возникшие на месте поселков очень быстро становились большими. А пять городов, которые были когда-то первыми поселениями народа Эдины, разрослись до неимоверности, сделавшись, в конце-концов, огромными мегаполисами. И самый главный, самый крупный из них – Шур, в котором и жили Верховные Наставники Энти и Этель, стал самым крупным, самым главным городом великой Эдины: ведь само название его на местном языке означало "сердце".
Урожаи проходили за урожаями, годы за годами. Люди рождались, взрослели, рождали детей, старились, умирали. Только Энти и Этель были по-прежнему молоды, как и многие годы назад, когда только пришли в эту благодатную долину. Главы городов, правители областей сменялись одни другими, и только правители Шура и всей Эдины оставались неизменны: Верховные Наставники, по-прежнему юные и красивые Энти и Этель.
Эдина развивалась именно так, как Наставники это и планировали: пора всеобщего благоденствия, казалось будет продолжаться и продолжаться, пока люди не заселят весь Хээл, и обогатив разум его биосферы, гармонией своего духа, воссоединятся, наконец, с Всевышней Империей…
Так казалось, пока на пришла беда. И, как это водится, не одна. По этому-то поводу и был созван этот совет: впервые за долгое время в большом зале самого высокого здания Шура собрались все до единого большие и маленькие правители городов и деревень. Этель собирался выслушать каждого, ибо только так он мог составить подробную картину постигнувшего их несчастья.
Докладчики выступали один за другим, не в порядке иерархии, а просто когда кто-то просил слова: кто-то нервно и импульсивно, постоянно вскакивая с места и начиная расхаживать по залу, кто-то сдержанно и флегматично, изредка прерывая речь чтобы ответить на очередной вопрос.
Половина дня прошла в непрерывных докладах. Этель говорил мало, в основном слушал, изредка задавая вопросы. И чем дольше продолжалось заседание, тем мрачнее он становился. Картина складывалась и впрямь печальная, если не сказать, катастрофическая:
Две реки из четырех, орошавших Эдину на севере, почти полностью пересохли, и поля, питавшиеся ее водами практически все погибли.
С юга наступала пустыня, поглощая остатки нетронутых деятельностью людей лесов и их пески пожирали пашни и пастбища. Движущиеся дюны наступали на другие две реки, протекавшие южнее Шура и меняли их русла, и могучие воды сошедшие со своих, веками проторенных троп, смывали берега, уничтожая поселки стоявшие на них.
Но самое страшное творилось на западе: с гнусных болот, разросшихся там, поползли тучи мошкары и паразитов неся эпидемии никому неведомых до того болезней. Шумгалы, про которых еще не так давно рассказывали лишь в страшных сказках, теперь совсем обнаглели и по ночам показывались даже в городских каналах.
Люди Эдины, раньше рождавшиеся сотнями, начали умирать тысячами: кто от страшной жары, кто от болезней, кто от голода.
Этель слушал и не верил своим ушам: это было просто невозможно, чтобы в благословенной цветущей Эдине умирали от голода люди.
Он молчал, и погрузившись в свои мысли, на какое-то время перестал слушать очередного докладчика: это был жилистый мужчина, ста двадцати урожаев отроду, старшина рыболовного поселка, стоявшего, кстати, неподалеку от законсервированной, когда-то бессмертными базы Бездна. Его доклад был, по сути, самым приятным из всех высказанных ранее: рыба в реках еще водилась и жизнь рыбацких артелей была пока более-менее сносной, если, конечно, не считать проблемой то, что рыбу невозможно было сменять ни на мясо, ни на хлеб, по причине дефицита таковых.
Но вдруг неожиданно фраза, сказанная как бы невзначай по ходу доклада, пробилась в сознание Этеля тревожным ударом. Он резко вскочил, грубо оборвав говорившего:
– Повтори, что ты сказал!
– О… Наставник Этель, недослышал. – с готовностью кивнул мужчина. – Я повторю: мы думаем, что все наши беды от того, что мы перестали поклоняться высшим…
Этель сидел ошарашенный, словно его ударили по голове чем-то тяжелым, и не в силах поверить своим ушам, молча уставил взгляд на рыбака.
Тот продолжал:
– От имени своих людей я хочу спросить Верховного Наставника: почему он запрещает нам ставить статуи нашим высшим? Почему запрещает поклоняться им? Может, потому и высыхают воды рек, что мы не приносим жертв великому Энки? Может от того уже десять урожаев не было дождей, что не возносим мы молитв великому Зею? И дети умирают от того, что перестали мы почитать прекрасную Астару…
Резкий звук удара кулаком по столу прервал елейную речь говорившего. Этель буквально вскочил со своего места, и глаза его горели никому невиданным до того гневом, когда он обшаривал бешенным взглядом лица всех присутствовавших. Невероятным усилием воли он заставил себя не сорваться на крик и спокойно и медленно выговорил:
– Кто еще из присутствующих считает так же?
Старейшины за столом молчали, кто угрюмо, а кто стыдливо отводя взгляд в сторону, но молчание их было столь выразительным, что становилось ясно: согласны все. Или почти все.
– Друзья мои! – заговорил Этель притворно мягким тоном, как разговаривают обычно, с умалишенными, – Разве учили вас или отцов и дедов ваших когда-либо я или Энти тому, что необходимо поклоняться тем, которые были когда-то нашими учителями и наставниками? Кто сказал вам, что они – высшие? Они – не высшие, они – просто бессмертные. А кто такие Высшие вы даже и представить себе не можете… Хотя даже им поклоняться нельзя, ибо ничто не может быть объектом поклонения кроме самой… – он прервался на полуслове, и снова оглядел присутствующих пронзительным взглядом. – Так кого же вы называете высшими? Разве не учим мы всех вас уже не первое поколение, что единственное, что достойно поклонения – это Сила, породившая все и всех. Но и эта Сила настолько велика и безмерна, что не требует никакого поклонения. Единственное, что мы должны делать во имя Ее и себя самих – укреплять и возвышать свой дух! Откуда в вас такая тяга к поклонению идолам? Дети мои! – он уже почти плакал, – Что же вы такое творите!..
Этель обессилено рухнул в кресло и закрыл глаза ладонью.
– О, Всевышняя… – обратился он невесть к кому, – Отец… Почему ты послал именно меня?.. Как же я устал…
– Наставник. – осторожно обратился к нему старец Ахар – старейшина западного города, считавшийся одним из самых мудрых людей Эдины после Этеля. – Наставник, мы долго не хотели тебе говорить, но мы все полагаем, что он прав… – старец кивнул на рыбака, – Кто такая Всевышняя Империя, про которую ты нас учишь? Разве может она нам дать дождь? А Зей мог… Я сам не видел, мне отец рассказывал… Кто такая Империя – мы не видим Ее. А Энки, Эдан и Астара жили рядом с нами, они помогали нам, они делали чудеса. Так как же им не поклоняться? Ты говорил, что они ушли от нас насовсем, но мы думаем, что если мы станем молить их вернуться, они услышат нас…
– Они не услышат вас, Ахар. – неожиданно перебил его женский голос.
Все повернули головы в ту сторону откуда он раздался, и увидели входящую в зал заседаний Энти. У всех присутствующих на миг перехватило дыхание (как, впрочем, случалось нередко, когда ее видели среди народа): сегодня она была красива, как никогда ранее. Лица всех кто находился в зале, расцвели улыбками. Они все любили ее: и сравнительно молодые и совсем пожилые мужчины и женщины. Их еще не было на свете, когда она уже жила в Эдине, учила еще их отцов и матерей наукам и была такая же молодая и красивая как и теперь. Те дети, с которыми она когда-то играла, те юноши и девушки, которых когда то воспитывала, теперь уже почтенные мужи и женщины, седые старцы, а она – по-прежнему юная, и старость не приходила к ней.
– Не услышат вас бессмертные братья. – повторила она, подойдя ближе к столу. – Ни вас, ни даже нас они не услышат. И никакие ваши молитвы тут не помогут… А ты, Ахар… – обратилась она к старейшине западного города, – Еще ребенком ты проявлял самые лучшие способности, всегда был самым одаренным. Мы с Этелем так радовались, когда именно тебя народ Шаломси избрал своим старейшиной… А теперь и ты ударился в идолопоклонство?
– Ты все слышала? – буркнул Этель из под прикрывающей лицо ладони.
– Я все слышала. – кивнула Энти. – Ты не все слышал!
Этель вскинул голову, удивленно глядя на жену.
– Да, да. – продолжала она. – Я полагаю, тебе неплохо было бы узнать, что наш лучший воспитанник Ахар, старейшина Шаломси и твой первый заместитель на совете, уже давно распространяет в народе идею поклонения нашим бессмертным братьям, которых они, почему-то, упорно называют "высшими".
Этель перевел изумленный взгляд на Ахара, и открыл, было, рот, чтобы что-то спросить.
– Но это не все. – жестом остановила его Энти. – Последние несколько урожаев в народе упорно взрастает… или искусственно взращивается идей о нашей с тобой высшей природе! И наш друг Ахар упорно поддерживает ее, объясняя это тем, что мы, дескать, не стареем, и вообще, мы такие хорошие и милые…
– Ахар! – перебивая жену, ошеломленно произнес ее Этель. – Ахар, мальчик мой! Это п-правда?
– Наставник… Я… Мы… – залепетал старец, которого мужчина по виду годящийся ему во внуки только что назвал мальчиком. – Я… Мы все хотели тебе сказать… – он начал вертеть головой по сторонам, словно ища поддержки у присутствующих.
– Достаточно! – оборвал его Этель. Он поднялся с места и совершенно спокойным голосом, словно ничего и не произошло, объявил – Заседание окончено, все свободны.
Старейшины угрюмо начали вставать с мест и медленно направились к выходу.
– Постойте! – окликнула Энти. – Я попрошу всех пока не расходиться. Подождите снаружи, я позову вас. Позже.
– Что ты хотела сказать им позже? – обратился к ней Этель, когда все покинули зал. – Ты хотела что-то обсудить наедине?
Женщина выглядела крайне серьезно, такой ее давно уже никто не видел.
– Люди умирают. Эдина гибнет… Похоже уже погибла… Я считаю, что в том что произошло виноваты только мы с тобой. Пришло время дать отчет в своих действиях…
– Кому? – изумленно спросил мужчина. – Ты хочешь, чтобы мы отчитывались друг другу?
– Друг другу… – хмыкнула Энти. – Да, друг другу тоже можно… Но сейчас мы все расскажем… Ох, Этель! Неужели ты до сих пор не чувствуешь, что он уже здесь?!
Она устремила взгляд на противоположный край комнаты, на то место, куда падал из окна яркий луч Шахара, который вдруг, к немалому изумлению Этеля, стал делаться ярче, превращаясь в потоки голубого света, которые клубясь и сгущаясь закружились вихрем ослепительных красок, и извиваясь прозрачными струями стеклись в светящееся светлое облако. Все это произошло в считанные мгновенья, затем облако рассеялось, и люди увидели, что на его месте восседает лучащийся нереальной красоты светом юноша в алом плаще с голубой изнанкой.
– Отец! – прошептал Этель, восторженно глядя на юношу, и слеза счастья заструилась по его щеке. – Отец… Где ты был так долго?..
Встав с места Император обошел вокруг стола и подошел к людям. Не в силах более сдерживать себя, те кинулись к нему и, упав на колени, прижались так, как прижимаются только дети к своим родителям. Никто из них не знал сколько времени они провели в таком положении, но оба хотели только одного: чтобы это продолжалось как можно дольше. Они были так спокойны и счастливы впервые за долгое время. Еще бы: тот, кого все называли Императором, а они привыкли называть своим отцом, теперь с ними, и значит, ничего плохого больше произойти не может…
– Дети мои… – проговорил Император с нежностью и звук его голоса заполнил красотой своей грубые кирпичные стены зала. – Что же вы натворили! Совсем ненадолго оставили мы вас без присмотра…
Собравшись с силами, выпустила Энти Императора из своих объятий и встала. Этель последовал ее примеру.
– Отец. Мы хотим так много тебе рассказать!
– Не надо… – Император поднял руку, призывая к молчанию. – Я все уже знаю… Знаю, что произошло, и кто в этом виноват… Но очень многое непонятно даже мне: Высшим очень трудно понять смертных. Присядем, дети. Поговорим…
– Отец, – начал Этель, – мы полагали, что рассчитали все правильно и были уверены в успехе. Но мы разрабатывали эту программу самостоятельно, никто из наставников не помогал нам и поэтому приходилось опираться только на свои знания и мысли…
– Мысли? – перебил Император. – Вы до сих пор уверены, что это были ваши собственные мысли? И так-таки никто вам и не помогал?
– Да, отец, – кивнула Энти, – мы полагаем, что эти мысли – наши собственные. А тот бессмертный, который помог мне в них разобраться, он мне тогда ничего и не говорил: он только задал несколько вопросов, на которые я сама себе и ответила, и от этого все мои мысли пришли в порядок.
– Бессмертный?
– Да, отец, это был самый обыкновенный бессмертный. Я думаю ты теперь можешь найти его в Элуадату…
– Дети мои! – печально вздохнул Император. – я был в Элуадату: там я нашел тела троих, зверски растерзанных бессмертных, а четвертый из них попросту исчез – я не сумел даже и следов его отыскать.
– Значит тот, кто со мной говорил тогда, там, на болоте… – испуганно залепетала Энти.
– Как он тебе представился?
– Шунгал…
– Да… – печально кивнул Император. – Шунгал – так стал он именовать себя теперь… А когда то все знали его под другим именем… Хэлел'бен'Шахар – величайший светоч созидания, сделавшийся теперь отвратительным огрызком мрака… – проговаривал он еле слышно, и скорбным сделалось при этом его лицо.
– Отец… – испуганно прошептала Энти. – неужели в бессмертном облик явился тогда мне тот самый… Какой ужас! – она выглядела уже порядочно испуганной, – Но ведь он меня не чему не учил, советов не давал. Он вообще ничего не говорил!
– Когда-то он сумел совратить Свидетеля, моего любимого ученика. А обмануть вас – для него пустяк. Я уверен, что ему для этого даже лгать не пришлось… Только Атаноса он совращал, поскольку тот был ему нужен, а вас, я понимаю, он собирался попросту уничтожить.
– Отец!..
– Молчи! – мягко прервал Император, – Я не собираюсь обвинять вас в уничтожении Эдины, но и оправдывать вас не стану. Все, что сделали вы с его подачки – все оказалось во вред. Вырубили леса, и пустыни вскоре пришли на их место. Повернули течение рек на свои поля, и одни реки погибли, а другие, принеся свои воды туда, где их никогда не было, превратили низменности в болота, источающие смрад, паразитов и болезни. Позволили людям иметь свободные половые отношения, а теперь они погрязают в чудовищном разврате… Вы жили в самом благодатном месте, какое только возможно было себе представить. Древом Жизни Хээла называли мы Эдину между собой… А теперь вы убили это древо! Вы сами пожрали свою землю и теперь потеряете ее навеки! Вы долго убивали Эдину, и она уже не в силах выносить вас… Вам придется уйти.
– Отец! – почти рыдая воскликнул Этель. – Неужели вы нас накажете так жестоко?!
– Замолчи! – спокойно произнесла Энти. – Неужели ты думаешь, что отец и Высшие настолько мелочны, что станут нас наказывать, даже за самый серьезный проступок… Мы сами себя наказали… Мы убили Эдину. Но и она простит нас за это. И Хээл простит. И Империя… Но вот, простим ли мы себя сами… Теперь нам придется уйти и найти другое место, другую землю. Но, насколько мне известно, Эдина была самым благодатным местом Хээла, и другого такого мы уже не найдем… К тому же, я чувствую, что наше деятельность оказала разрушающее воздействие на всю биосферу планеты. Возможно даже, нам грозит экологическая катастрофа… Отец! – обернулась она к Императору, молчаливо выслушивающему ее речь, адресованную большей частью самой себе, – скажи, в будущем у нас будет кто-то из наставников, чтобы обращаться к ним за помощью? Бессмертные еще вернутся сюда?
Император, казалось, ждал этого вопроса:
– Нет, дочь моя. Теперь вам придется самим поднимать свою планету. Мы сняли с нее блокаду, и теперь в любое время можем наблюдать за вами. Но помогать вам не будем – это часть эксперимента. Так пожелала Империя: Ей нужно, чтобы люди, смертные перестали быть забавными зверушками, воспитываемыми мудрыми наставниками, и научились сами определять свои цели, ставить себе задачи и решать их… И, если потребуется, отвечать за последствия…
– Зачем это надо, отец? – устало пробормотал Этель.
– Зачем бы это не было надо, – снова вступила в разговор Энти, – нам знать не дано. Но и без того, неужели тебе не кажется почетным такое задание: научить людей жить, мыслить и развиваться самостоятельно! И мы, Этель, мы с тобой сделаем это! – лицо ее лучилось новой радостью уверенности. Посмотрев прямо в светлый лик Императора, она проговорила: – Мы больше не подведем тебя, отец. Ни тебя ни Высших… Ответь только на один вопрос…
– Что ж, отвечу. – улыбнулся он. – Ну учти, твой вопрос должен быть действительно очень важным.
Женщина продолжала уверенно смотреть в лицо самого любимого Высшего и была, почему-то уверена, что именно этот вопрос она и должна сейчас задать:
– Куда ушли все бессмертные?
Людям показалось, что Император в этот момент засветился ярче, и стало ясно, что именно этого вопроса он и ждал.
– Давным-давно, Империя породила Хээл и дала нам всем знак, что мир этот станет одним из Ее величайших миров, и сделают его таким не кто-нибудь, а смертные. Она повелела нам сотворить людей на этой планете из самой ее земли и научить их расти и жить самостоятельно. – он замолчал, и прошагав воздушной походкой несколько раз от стены к стене, словно раздумывая, говорить ему дальше или нет, продолжил: – Никто из нас тогда не знал, что Хээл – не единственный такой мир порожденный Империей! Вместе с ним, но на другом конце звездного океана, в соседнем измерении, то есть совсем рядом, была рождена его младшая сестра – Хэя! Империя скрывала ее от нас какое-то время. Когда мы создавали насаждали леса, создавали животных, творили людей здесь, на Хээле, Высшая Сила Империи повторяла все то же самое на Хэе, но без нашего участия. И вот Она открыла эту планету нам. И повелела заботиться о ней так же, как мы заботились о Хээле…
Люди ошарашено взирали на Императора. Вот это новость: значит Хээл – не единственное место, где люди станут жить и расти самостоятельно!
– И теперь все бессмертные там? И люди там – как мы? А кто из смертных пошел к ним наставником? – наперебой загомонили Энти и Этель.
– Достаточно, дети… – улыбнулся Император. – Сейчас у вас другие заботы… Вам пора собирать свой народ в путь. А нам пора прощаться…
– Отец, – настойчиво воззвал Этель, – ответь, сделай милость, и на мой вопрос.
Внимательным молчанием выразил Император свое согласие, и Этель продолжил:
– Одной из наших задач было развитие духа местных жителей, научить их чувствовать Всевышнюю Империю, заставить стремиться стать частью Ее…
Внимательно, очень внимательно смотрел Император на Этеля.
– На других планетах, в других мирах, везде, где живут люди, их никогда и не приходится этому учить – их дух, их восприятия изначально настроены на единение с Всевышней. – он сделал паузу, чтобы получше сформулировать следующую мысль, от волнения поперхнулся слюной и прокашлявшись, уже почти не раскрывая рта, лишь мысленно продолжил: – А здесь, люди совсем другие: у нас не раз складывалось впечатление, что в их матрицах есть какие-то скрытые стремления к самоуничтожению. Они никак не могут воспринять мысль о Всевышней Силе! Они все время стремятся к поклонению чему-то плотскому, личностному… Они даже нам с Энти собирались поклонятся… – он досадливо поморщился, – Отец, что нам делать? Может быть теперь, когда блокада снята, может они сумеют узреть Ее? Ведь, в конце концов, не совсем же купировано их восприятие: они, как и все нормальные смертные владеют ментальной коммуникацией…
Печальная усмешка Императора прервала поток речи Этеля.
– Купированное восприятие… Стремления к самоуничтожению – задумчиво произнес он, – Да, да. Ты совершенно прав, сын мой… И как ты правильно заметил, ваши восприятия изначально настроены на единение с Всевышней, и это одна из целей эксперимента. Вы с Энти, помимо прочих знаний, обязаны были передать знание о Всевышней Силе, порождающей все сущее, а мы собирались наблюдать, как люди воспримут это знание, как станут стремиться к Ней… Нам необходимо было, чтобы каждый отдельный смертный на этой планете, не имея знания об Империи от рождения, постигал все это сам. Полностью самостоятельно, отталкиваясь лишь от одной мысли, от одной только веры в то, что Она существует! И тех, кто уверует, устремится и постигнет, мы собирались… Впрочем, этого вам пока нет необходимости знать… Да, мы возлагали большие надежды… И сама Всевышняя нам помогала… А теперь мы видим, что людям такая задача оказалась не по силам. Теперь, когда блокада с планеты снята, может быть что-то и изменится… А может и усугубится. Поскольку теперь сюда запросто могут заходить и даэмоны. Мы, правда, приняли все меры чтобы им это было не так просто проделывать: по меньшей мере, в телесных обличиях проникнуть сюда им практически невозможно, но вот в ментальных… – он грустно поморщился. – Так что боюсь, тяга к поклонению другим личностям и объектам среди жителей планеты может стать еще популярней… Что ж, тем ценнее для нас будут те единицы, которые сумеют, разрушив в себе эту тягу, узреть бесконечность Империи…
– Так Высшие не винят нас в том, что мы не сумели научить этому людей? – воскликнула Энти.
– Вас? Винить? – удивился Император, – В чем? Вы такие же люди, только живете в смертном теле дольше, и воспитаны по другому.
– А на сестре Хээла, на Хэе, – полюбопытствовал Этель, – там… там тоже такие проблемы?
– Похоже, что да. – горько усмехнулся Император. – Дело в том, что в создании людей Хээла участвовал сам Светоносный. Который уже тогда… – он замолчал, не закончив фразы, – А все процессы сотворения на Хээле полностью дублировались на Хэе, стало быть, матрицы жителей обеих планет абсолютно идентичны… Мы до сих пор так до конца и не поняли, для чего Империи это понадобилось… Но Она никогда и не раскрывала нам до конца своих планов.
– Трудно придется нашим смертным братьям. – вздохнула Энти
– И все таки интересно, кто пошел туда наставником? – пробормотал Этель, обращаясь словно бы ни к кому, но при этом искоса поглядывая на Императора, – Наверное Атапа: он ведь был моим дублером…
– Нам уже действительно пора прощаться, дети. – произнес Император. – вы и так уже знаете слишком много.
– Отец! – печально воскликнули люди почти одновременно. – Когда мы снова увидимся?
– Скоро… – задумчиво произнес Император. – Очень скоро: как только вы пройдете свой путь длиной в жизнь, отпущенную вам… Живите, исполняйте то, для чего мы вас сюда прислали, а мы будем ждать вас на Сээле… Да, и еще: – он протянул руку в которой на тоненькой изящной цепочке висел прозрачный кристалл. – Энки просил передать вам. Он сказал, вы знаете как им пользоваться… Хотя, я уверен, что лучше будет, если им воспользуется ваша дочь… Передайте ей, когда родится… А теперь прощайте, дети…
Ослепительное облако света заклубилось, вдруг, вокруг Императора, а когда рассеялось, его уже не было, и только на спинке тростникового кресла, обитого мягкой тканью, возле которого он только что стоял, осталась висеть цепочка с блестящим камушком.
Не говоря ни слова Энти взяла ее и собралась, было, повесить себе на шею, но неожиданно передумала и крепко сжала ее в кулаке.
– Отец сказал, что лучше отдать ее нашей дочери. – проговорила она тихо, устремив большие блестящие от слез глаза на мужа. – Так мы и сделаем… Тем более, – она внимательно посмотрела на кристалл, поднеся его к своему лицу, – что этот ключ настроен не на нас с тобой… А на нашего первого ребенка… На доченьку…
– Что? – не поверил Этель своим ушам.
– Вчера вечером… Нам было так хорошо, любимый… – она нежно прижалась к своему мужчине. – И еще вчера, сразу после этого я поняла, что Всевышняя подарит нам дочку… У нас будет маленькая девочка… Наша надежда… Шиари…



Шиари

Мужчина и маленькая девочка прошли пешком уже изрядное расстояние: в этом городе это была негласная традиция – водить детей на лекции в храм пешком. Девочка не любила ходить так далеко, поэтому, когда они подходили к дому она уже почти висела у отца на руке.
– Доченька, иди ногами по-нормальному. – ласково, но с некоторой досадой сказал мужчина по-серодольски.
Из-за угла дома, едва не налетев на них, неожиданно вышла такая же парочка: отец с маленькой дочкой.
– Привет Шиара! – радостно воскликнула девочка.
– Привет, Ари! – поднял руку в приветствии мужчина, и наклонившись к девочке с улыбкой добавил – Здравствуй, Шиара!
– Приветики… – пробормотала Шиара по-бларфьяльски.
– Приветики, сосед. – улыбнулся Ари, обмениваясь рукопожатием с мужчиной. – Вы в храм что ли?
– Да… – неопределенно пробормотал мужчина. – На утренний урок сегодня мы не успели – вот, веду теперь на дневной.
– Шиара, – обратилась к ней девочка, пока взрослые обменивались фразами, – а чего в храме сегодня проходили?
– А-а… – махнула рукой та. – Страницы, как всегда, читали. А потом наставник как всегда рассказывал, кому чего не понятно.
– Интересно было?
– Да, очень. – кивнула Шиара, и вдруг совершенно неожиданно добавила: – Очень интересно смотреть на взрослых, которые верят в такую ерунду…
Мужчины неожиданно замолчали и удивленно уставились на нее.
– Ну ладно, мы пойдем… – заторопился вдруг сосед, поспешно хватая девочку за руку. – Пока, Ари.
Когда они скрылись за углом соседнего дома, Ари, тоже взяв дочь за руку, задумчиво побрел домой. Девочка топала рядом с ним, даже не обращая внимания, что ее отец периодически бросает на нее крайне задумчивые взгляды. Она то подпрыгивала, то снова начинала виснуть на руке и при этом все время весело лопотала:
– Папочка, а почему, когда мы с тобой говорим по-серодольски, другие нас не понимают?
Ари решил ничего не говорить дочери прямо сейчас по поводу высказанной ею только что фразы о взрослых, верящих в "ерунду" Страниц. Сначала он должен понять: откуда у девочки семи лет могут появляться такие мысли.
– Доченька, пойдем. – пробормотал он. – Мамочка ждет.
– А наставник говорил, что Высшая так сделала, чтобы все говорили на разных языках.
– Раз наставник говорит, значит так и есть.
– Пап, а еще он говорил, что…
– Ну вот, – облегченно вздохнул Ари, когда они подошли к калитке своего забора. – Вот мы и дома… А вон и мама нас встречает!
– Мама! – воскликнула Шиара и, отпустив папину руку, кинулась в объятия женщины, вышедшей встречать их возле двери.

За обедом Ари сидел какой-то задумчивый, почти все время молчал, изредка отвечая односложно на какие-то вопросы жены.
– …И завтра я хотела туда сходить. Ты не возражаешь, любимый?
– Да, милая…
– Что да? – уточнила женщина. – "Да" значит возражаешь, или да – можно?
– Я… извини, я что-то прослушал…
– Ари. Ты хоть понял о чем я спрашивала? Ты вообще слышишь меня? – она отодвинула тарелку в сторону и изучающее посмотрела на мужа. – О чем ты так задумался, что даже не огрызнулся, когда я тебе только что сказало, что завтра пойду в женский клуб!
– Шиарочка. – обратился Ари почему-то к дочери, – Ты уже покушала?
– Да, пап, спасиба! – дурашливо хихикнула девочка, – Я пойду в сад играть.
Весело подпрыгивая и напевая какую-то песенку на жуткой смеси бларфьяльского и родного серодольского, она ускакала из комнаты. Ари, проводил ее полным нежности взглядом, повернулся к жене и в тот момент, когда он уже открыл было рот чтобы произнести стандартную, предвещающую не самый приятный разговор фразу: "Нам надо поговорить", раздался звонок от парадной двери.
– Я открою. – вскочила Талана и легкой походкой подскочила к двери, видимо ожидая появления кого-то из своих подруг.
Но кого-либо из ее подруг визитер, стоявший на пороге, напоминал мало: это был служитель из местного храма, и по его облику можно было подумать, что он очень спешил – даже не сменил парадную храмовую одежду на повседневную, которую положено было носить во время посещения прихожан на дому.
– Здравствуйте, госпожа Малар. – поприветствовал он, церемонно приподняв край шляпы, – Я хотел бы поговорить с вашим мужем. Да и с вами, пожалуй, тоже. Могу я ненадолго занять ваше внимание?
– Да, конечно, наставник. – засуетилась женщина, – Проходите, пожалуйста. Давайте вашу шляпу… Ари! – крикнула она в кухню, – Ари! Что ты там сидишь! Выйди сюда! К нам гости!
– Добрый день, наставник. – почтительно поклонился Ари, вышедший из кухни. Как хорошо, что вы к нам зашли. Мы очень рады вас у себя видеть… Проходите, прошу вас, в зал.
Скинув в прихожей обувь, верхний плащ и отдав Талане шляпу, которую та незамедлительно повесила на вешалку, служитель просеменил в комнату и, поблагодарив хозяев едва заметным кивком, занял предложенное ему кресло.
– Выпьете, что-нибудь? – хлопотала Талана, – Что-нибудь прохладненького или чего покрепче?
– Соку, если можно. – немного смущаясь проговорил служитель.
Какое-то время все сидели молча. Служитель сделал несколько задумчивых глотков из предложенного ему Таланой стакана, собираясь с мыслями, затем, видимо так и не собравшись, начал издалека:
– Вы ведь оба родом из Серодолья?
– Да, наставник. – почти хором кивнули супруги.
– Да, да… Я знаю… Чего это я спрашиваю… – он никак не мог придумать с чего начать разговор, – Скажите, там, в Серодолье вы оба посвящены в… в какой вере?
– Наследующие… – еще не совсем понимая к чему тот клонит, ответил Ари, – У нас там только эта религия в основном и распространена. Других почти и нет.
– А теперь вы являетесь добросовестными прихожанами нашего прогрессивистского храма…
– Да, наставник.
– А ваша дочь родилась уже здесь, и, насколько мне известно, с самого детства воспитана в прогрессивистской вере?
– Да, это так, наставник. – кивнула Талана, – Но я не понимаю, почему…
– Господин Малар. – обратился служитель, почему-то, отдельно к Ари, – Скажите, только честно, как на исповеди: там, у себя на родине, вы являлись ярым сторонником наследного саварианства? – вопросил он, сделав, почему-то ударение на слове "являлись".
– Наставник, – уже несколько настороженно парировал Ари, – а я обязан отвечать вам на этот вопрос?
– Нет, простите… – служитель, похоже, слегка нервничал, – я все не то говорю… Пожалуй правильнее спросить так: вы когда-либо навязывали своей дочери догмы наследного саварианства? Воспитывали в ней наследные традиции? Каким-либо образом приучали ее к наследованию?
– Наставник, я не понимаю! – изумился Ари, – Да зачем мне это было бы делать? Да я… да если хотите знать, я, чего уж греха таить, и на родине-то был и не настолько прилежным чадом саварианской церкви, чтобы еще уметь кого-то к ней приобщать… А здесь я каждые выходные вожу дочку в ваш храм, чтобы вы ее там учили своей вере… Потому что я понимаю, что без веры человек…
Он замешкался, подбирая нужное слово, и служитель воспользовался этим, чтобы вставить свое:
– Сын мой! Ответь мне очень честно на вопрос, – довольно настойчиво потребовал он, – Ты или твоя жена когда-либо высказывали вслух при своей дочери какие-либо нестандартные взгляды на саварианскую религию вообще, и на прогрессивизм в частности? Вы когда-либо говорили при ней о Высшей, о вере или о Страницах что-либо не согласующееся с догмами официальной церкви?
Супруги переглянулись: они оба прекрасно поняли, что он имеет в виду. Непонятно только, откуда этот служитель мог об этом узнать, ведь Ари никогда ничего не говорил при посторонних, особенно при слугах церкви. Неужели Вок Хорге сболтнул?
– А с чего вы решили, что я мог что-то такое высказывать? – совершенно спокойно ответил Ари. – Почему вы полагаете, что у меня или у моей жены есть какие-то нестандартные взгляды или мысли противоречащие догмам официальных церквей? – он смотрел на служителя прямо в упор самым честным взглядом на какой только был способен. – Кто это вам такое сказал?
– И потом, – подхватила Талана, – мы примерные граждане и регулярно посещаем храм.
Служитель потупил взгляд и начал усиленно тереть лоб, будто пытаясь протереть в нем дырку.
– Простите, дети мои… – вздохнул он, – Я, и вправду, слишком яростно на вас насел… Да, конечно, вы оба – примерные граждане, и таких мыслей в отношении вас у меня до этого и возникнуть не могло. Но сегодня… Мы проходили на занятиях главу об Апшусской башне. И ваша дочь заявила такое!
– Что?!! – Ари и Талана настороженно-вопросительно уставились на наставника.
Тот с кривой усмешкой, пожевал губами, затем, зачем-то, потаращился на потолок, словно пытаясь там что-то прочитать, и после, повернувшись к супругам, но стесняясь, от чего-то, глядеть им прямо в глаза, произнес:
– Она сказала, что все это ерунда, что башню высотой до неба построить нельзя, что никакой такой башни не было, а люди тогда просто полезли куда им не следует. И что никаких языков разных народов Высшая среди людей не смешивала, а что тогда у рода человеческого была отнята единственная нормальная система межличностной коммуникации!.. Вы представляете – межличностной коммуникации! Это семилетняя-то девочка такие термины выдает!
Супруги сидели с любопытством взирая на служителя и отвечать ему, похоже, ничего не собирались. А тот, войдя в раж, продолжал:
– Но и это не все! Сегодня, когда она отвечала тему предыдущего занятия, а на прошлом уроке мы изучали Потоп, она заявила, что Великий Корабль никто не строил, а его где-то, будто бы, случайно нашли! И сделал это вовсе не праведный Шиар…
– А кто? – быстро еле слышно спросил Ари.
Служитель перевел недоумевающе-негодующий взгляд на него:
– Она!
– Моя дочь?..
– Да! Представьте себе: она так заявила!
Произнеся это, служитель замолчал, и какое-то время никто не произносил ни слова. Ари, не выдержав, заговорил первым:
– То, что вы сказали, наставник, это, конечно, из рук вон… Я обязательно проведу с ней беседу.
– Да уж, господин Малар, сделайте милость! И обязательно постарайтесь узнать, откуда она могла узнать таких историй и нахвататься таких выражений.
– О! – с готовностью кивнул Ари, – Уж это-то я вам обещаю! Это уж я обязательно!
"Обязательно узнаю, откуда доченька это все могла узнать." – думал он пока Талана помогала служителю собраться в прихожей, – "Неужели и она такая же как и ее любимый папочка…"
– До свидания, наставник. Спасибо, что пришли. – попрощались они, закрывая за ним дверь.
Когда супруги, к общему облегчению, служителя наконец-то выпроводили, и вернулись в комнату, Талана первой обратилась к Ари:
– А я ведь догадывалась. – тихо сказала она и улыбнувшись добавила: – Папочкина девочка…
– А я так надеялся… – плюхаясь в кресло, грустно усмехнулся он, – Так надеялся, что этого не будет.
– Почему, милый? – удивленно спросила Талана, присев рядом и устремив на него свои огромные глаза, – Ведь это так здорово: ты видишь и знаешь такие вещи, которые многим людям трудно даже понять! И твоя доченька будет такая.
– Какая? – утомленно-насмешливо переспросил Ари.
– Такая… – состроив притворно-философское лицо, ответила Талана, – Умная…
– Умная? А ты знаешь, что таких умных как я люди называют придурками! Или того хуже – мракобесами, еретиками, одержимыми…
– Ну, разошелся… – ласково мурлыкнула женщина, прижавшись к мужу, – Одержимый ты мой.
Почувствовав прилив нежности, Ари ласково взял в ладони лицо своей жены и тихонько поцеловал между ее чудесных глаз…
– Пап, мам! – неожиданно раздался веселый детский голосок.
На пороге стояла Шиара, совершенно бесшумно прошедшая в дом. Не сговариваясь родители протянули руки, девочка радостно подскочила к ним и плюхнулась между ними в широкое кресло.
– Пап, мам, – повторила она, – Извините, меня, пожалуйста.
– За что, доченька?! – удивленно воскликнула Талана.
– Пап, – игнорируя вопрос матери, обратилась Шиара к отцу, – Я знаю, что не должна была говорить это при всех, но просто не удержалась. Когда сегодня на занятии наставник стал рассказывать, что люди построили башню до самого неба, чтобы поздороваться с Высшей, я еще терпела, но когда он сказал, что Высшая не придумала ничего смешнее, чтоб избавится от них, кроме как перемешать разные языки – я не выдержала… – и слегка замявшись, она добавила, – Вы, вот, думаете, что я маленькая, и ничего не понимаю. А я знаю – я видела!
– Шиарочка. – нежно приласкал Ари дочку, – Маленькая моя… И давно ты это видишь?
– Не знаю. – замялась та, – по-моему, с самого детства. Просто я раньше значения не придавала… А теперь я уже взрослая и все понимаю.
Последняя фраза была ей произнесена с таким мудрым и уверенным видом, что родители невольно рассмеялись.
– Доченька! – прижал ее к себе отец, – Наша взрослая доченька…
– Да, пап! И не надо смеяться! Я и правда уже не маленькая: хоть мне и семь лет всего, но я уже много понимаю… Мне, правда, надо было раньше тебе об этом рассказать. – Шиара вскочила с кресла и встала напротив отца. – Помнишь, я тебя спрашивала сегодня: почему другие нас не понимают, когда мы по-серодольски говорим? Так я вот это недавно видела. А тебя хотела спросить, чтобы ты мне объяснил…
– Доченька. А почему ты решила, что я смогу тебе это объяснить? – серьезно спросил отец, в общем-то уже зная ответ на этот вопрос.
– Папочка. Ты сам не хуже моего знаешь, почему ты сможешь мне все объяснить. – совсем по-взрослому ответила Шиара, – Ты видишь то же, что и я. Но ты старше и понимаешь больше… Да и он сказал…
– Кто? – настороженно вскинулся Ари.
– Не знаю. – пожала плечами девочка, – Та-акой красивый! Светлый… Я все рассматривала, многое не поняла и все думала у кого бы спросить… А потом смотрю – совсем рядом он стоит. Я хотела его спросить, а он говорит: "Отца спроси – он знает". И улыбнулся. И так, папочка, он улыбнулся – я даже заплакала, как хорошо стало… А потом ушел…
– Он имя тебе не сказал? – медленно и почти неслышно спросил Ари.
– Ма… Маарэнлил. – проговорила Шиари, снова садясь в кресло, на этот раз ближе к матери – Да, точно: Маарэнлил.
Сидя в кресле, Ари опустил голову и закрыл глаза руками. Сейчас можно было подумать что он плачет, но не закрытые ладонями губы, выдавали его – на них сейчас застыла какая-то непонятная глуповатая улыбка.
– Шиарочка… Как же ты похожа на своего папочку… – пробормотала Талана нежно обняв дочь.

***
– Шиарочка… Как же ты похожа на свою мамочку… – пробормотал Этель нежно обняв дочь, – Такая же красивая. И такая же умная… Нет, еще умней…
– Слышишь, мамочка, – хихикнула Шиари, – Я умнее.
Она ненадолго замедлила шаг и перекинула сумку с припасами на другое плечо. Сумка была не тяжелая, но за треть дня, что они потратили на дорогу, она ей уже порядком поднадоела. Родители, правда, предлагали ей несколько раз помощь, но девочка каждый раз упрямо мотала головой. В том, чтобы принять помощь от старших ничего зазорного не было, но делать она этого не хотела, даже не потому, что у отца за спиной и так был навьючен тюк с теплой одеждой и большой охотничий лук, а у матери на плече висел тяжелый арбалет (владеть которым она в последнее время научилась довольно-таки неплохо), но больше из-за того, что не пристало взрослой девушке, каковой Шиари себя считала, проявлять слабость в таких делах. А то, что она была уже совсем взрослая, у нее уже давно не возникало никаких сомнений. Еще бы, ей давно уже шел пятнадцатый год, а если считать по-старому, то пятьдесят девятый урожай.
Правда урожаями время уже давно никто не исчислял: с тех пор, как люди покинули Эдину, природа Хээла стала к ним намного более жестокой. Теперь с земли можно было получить, даже при самом большом усердии, не больше двух раз за год, а деревья вообще плодоносили только летом. Да и вообще, лето – время, когда мрачное небо постоянно проливающееся холодными дождями, сменялось на несколько месяцев ясной лазурью, озаряемой светом Шахара, стало самой теплой и комфортной порой жизни для всех обитателей Хээла. Может быть именно поэтому время теперь исчислялось исключительно годами или летами, и только некоторые пожилые да старики, помня как когда-то не было не зим не лет, упрямо продолжали говорить "четыре урожая" вместо "один год".
Но чем бы там не исчислялось время, для Шиари оно скоро должно было стать особенным: ей должно было исполниться пятнадцать лет или шестьдесят урожаев (хотя в урожаях ей нравилось больше, поскольку так она казалась себе еще взрослее). К этому дню родители собирались приготовить ей какой-то особенный, необыкновенный подарок, как они сами говорили: "…какого не было еще ни у одного смертного на этой планете…", "…подарок нашей девочке – подарок всему человечеству!" Говорилось это все, естественно, не при ней, но Шиари все это знала, поскольку достаточно рано осознала всю ценность другого подарка, доставшегося ей от матери по наследству – сверхчувствительного ментального восприятия. Будучи, однако, девочкой хорошо воспитанной, она никогда не пользовалась своими способностями, чтобы "подслушивать" на ментальной волне, о чем разговаривают родители, когда секретничают, но когда стало ясно, что ей готовится какой-то сюрприз, она уже не в силах была удержаться, и потихонечку, так, чтобы не выдать себя, стала проникать мыслью в поток информации родительского разговора.
С самых ранних лет мать с отцом воспитывали ее не так как другие родители своих детей. В числе всех знаний коими владели сами, они старались ей передать не только и не столько практическую их сторону, сколько их глубинную, скрытую подоплеку. Сущность людей, выросших на Сээле, в сердце Империи – средоточии гармонии и любви, их видение действительности, их мировосприятие – все это они старались передать дочери как можно полнее. И в деле этом они, надо заметить, весьма преуспели: девочка усваивала информацию с такой поразительной скоростью, будто и не постигала преподаваемых ей знаний вовсе, а знала их всегда, но подзабыла, и теперь лишь вспоминала то, чем и так всегда владела.
И когда родители заговорили о подарке, ей сразу стало ясно, что речь идет о чем-то, завещанном им бессмертными. Разумеется она прекрасно знала и о бессмертных и об Элуадату, но то что удавалось подслушать из разговора отца с матерью только нагоняло туману: она никак не могла понять о какой такой базе за пределами Элуадату идет речь, и что такое Апшусс… Хотя, впрочем, про Апшусс были кое какие мысли: на местном языке это слово означало "бездна", стало быть речь шла, скорее всего, о чем-то глубоко сокрытом. Больше узнать никак не получалось, поскольку, как Шиари не пыталась проникнуть мыслью в информационный поток Хээла, ничего увидеть ей так толком и не удалось.
В конце-концов, напомнив самой себе, что "смирение с Высшей Волей – есть величайший подвиг бессмертного духа смертного существа", она решила, что иного выхода, кроме как этот подвиг совершать, у нее в данный момент, похоже, нет. И запрятав любопытство подальше, Шиари принялась ждать, когда же родители сами пожелают ей все открыть. И вот он этот день, кажется, настал.
Они покинули Новый Шаломси тридцать с лишним дней назад, ранним-ранним утром, когда все спали, чтобы было поменьше любопытных глаз. Проводить их пришел лишь ближайший друг и помощник Этеля Ибир бен Ахар – сын старого Ахара, со своим шестнадцатилетним сыном, тоже Ахаром, названным в честь знаменитого деда – бывшего градоправителя бывшего Шаломси, одного из крупнейших и красивейших городов цветущей, когда-то Эдины. Дед так и не сумел пережить изгнание из Эдины. Умирая, он своему годовалому внуку свое имя: Ахар, что означало "запад".
"Запад дает нам надежду." – сказал старый Ахар тогда перед смертью, – "На запад движется наш народ… Мне не суждено уже увидеть новую землю, так пусть мой первый внук станет ее новой надеждой, одним из первых ее новых жителей… Пусть юный Ахар свершит когда-нибудь то, что не сумел старый…"
Эти слова, вдруг вспомнились, почему-то именно сейчас Этелю, вероятно потому, что в свое отсутствие он оставил своим наместником отца юного Ахара – Ибира.
– Стойте! – жестом остановил он жену и дочь, и остановился сам пристально оглядываясь по сторонам.
Энти, скинув с плеча тяжелый арбалет и устало опершись на него тоже начала рассматривать окрестности.
– Да. – кивнула она, – Мы, похоже пришли. Вон та скала. – махнула она рукой на возвышающуюся вдали отвесную каменную стену довольно приличной высоты.
– Это не скала. – помотал головой Этель, – Неужели ты не узнаешь, Энти?
– Да, да, да… – едва заметно закивала она головой, – Это не скала… Видишь, Шиарочка? – указывая на крутой песчаный отвес обратилась она к дочери, – вон та скала была когда-то высоким обрывистым берегом огромной реки…
– Слияния рек… – мысленно прошептала девочка
– Да. – вслух ответила мать, – Слияния… Четырех больших рек… А теперь, видишь, как далеко ушла вода от этих берегов…
Шиари о чем-то задумалась, затем приложила руки ко лбу и не раскрывая рта, направляя мысль на мать, заговорила:
– Да, да… Реки… Я видела их… Их слияние… Оно огромно… И этот обрыв… Он такой высокий… А тогда он был закрыт водой почти до верха… Бездна!..
– Ты видишь… – так же мысленно, то ли спросила то ли ответила мать.
– Да мамочка, – уже вслух ответила Шиари, – Я сейчас все посмотрела твоими глазами… Но есть что-то, что ты тогда не видела. – она указала рукой на обрыв, – И оно не на обрыве. Оно под ним… – она снова задумалась и добавила, – Ты это никогда не видела, но пользовалась этим… И ты, пап, тоже… Вон, видите?
Этель и Энти посмотрели куда указывала их дочь. Им не пришлось особо напрягать зрение, чтобы у самого основания гигантского обрыва увидеть песчаную дюну, один склон которой явственно блестел округло-гладкой поверхностью в лучах Шахара.
– Пользовались, говоришь… – пробормотал Этель, – Тогда, я, кажется, догадываюсь… – и поправив свою ношу на спине, решительным тоном скомандовал: – Пойдемте! Если я правильно думаю, то там трудности нашего пути закончатся.
Когда все трое, измученные жарой, утомленные долгим пешим переходом, дошли наконец до той любопытной дюны, что так заинтересовала их, сил для удовлетворения своего любопытства у них уже не было. Зато вблизи сразу всем стало ясно, что то, что блестело – есть ни что иное, как кусок зеркально-гладкой поверхности какой-то огромной сферы достаточно больших размеров: таких, что будучи вкопанной в землю почти до половины, она была высотой по грудь Этелю. Похоже было, что когда-то, возможно даже не так давно, эта штука была еще выше и полностью выдавалась над землей. Но бесстрастное время втоптало ее в слои грунта, и текучие пески почти совсем скрыли ее от света и посторонних глаз… Хотя кому тут было на нее смотреть: разве есть какое-то дело шустрым ящеркам, бегающим по пустыне, бывшей когда-то дном великой реки, да птицам, изредка отдыхающим на краю высокого обрыва, до какого-то непонятного блестящего предмета, даже если этим предметом был когда-то действующий, а ныне никому не нужный, давно заброшенный …
– …Портал Энки! – хором выдохнули мужчина и женщина, а девочка просто удивленно раскрыла рот: это было третье в ее жизни, увиденное ей воочию высокотехнологичное чудо.
Первым был талисман матери, который, как ей когда-то объяснили, по правильному назывался "система жизнеобеспечения". И про который ни мама, ни отец почему-то никогда почти ничего не рассказывали. Мать всегда носила его на шее, не снимая даже когда умывалась. Один раз, правда, будучи в хорошем настроении, она продемонстрировала дочери как из этого талисмана можно одеть себя всякой красивой одеждой. Шиари тогда была в полном восторге, видя как из круглого диска разматываются тонкие цепочки, и гибки струи удивительной материи растекаются по прекрасному маминому телу, словно ручейки дождя по сухому песку и сливаются в необыкновенный чудный наряд. Энти тогда даже так расщедрилась, что хотела, было, дать девочке примерить на себе этот удивительный медальон, но в этот момент вошел отец, они с матерью обменялись несколькими мысленными фразами так быстро, что Шиари ничего не сумела понять, после чего лицо мамы помрачнело и она заявила, что "…Отец прав, это слишком опасная игрушка, чтобы давать тебе ее сейчас: придет время, и ты все поймешь…" До сих пор это был первый и последний раз, в жизни Шиари когда она видела подобные технологии в действии. Ни до, ни после этого ее мать никогда больше не пользовалась этим медальоном.
Другим артефактом бессмертных, виденным ею, был ее собственный медальон, болтающийся у нее на шее уже год. Предмет этот, правда, оказался совершенно бесполезным: он не мог делать такую одежду как у мамы, но зато утешало то, что он был намного красивее, был приделан к изящной золотистой цепочке и когда на него падал свет, он искристо поигрывал разноцветными бликами на своих гранях. Его родители подарили девочке ровно год назад, на ее четырнадцатилетние. На все ее вопросы, тогда, о назначении этого артефакта родители ответили, что она об этом узнает когда придет время, и что подарок этот передал им бессмертный Энки через самого Императора, которого они называли отцом, и что это он посоветовал им отдать его дочери.
И вот теперь она видит третий артефакт, и не просто артефакт – технологическое чудо, тот самый портал Энки, пусть даже и не работающий, но сейчас ей вдруг стало совершенно ясно, что его работа каким-то образом очень тесно связана с ее амулетом, и что она, именно она, а не мама и не папа, в состоянии сейчас заставить работать эту необыкновенную штуку! Она даже не поняла это: она это увидела, как-то неожиданно враз почувствовала, и чувство это захватило ее так, что она как-то сразу повзрослела.
– Мам, пап, – совершенно серьезным и разумным тоном взрослого человека произнесла девочка, – я знаю что это такое. Я знаю как включить портал. Пойдемте!
Она двинулась, было, по направлению вдоль обрыва, но видя, что никто за ней не последовал остановилась.
– Мам, пап, ну в чем дело?...
Родители внимательно и даже серьезно наблюдали за дочерью. И вдруг Энти, расхохотавшись подскочила к ней, и обняв поцеловала в макушку.
– Доченька… – смеясь проговорила она, – Какая же ты у нас взрослая… Прав твой папка – ты умнее меня…
Лицо Этеля тоже расплылось в улыбке.
– Ну что ж, доча, – сказал он, – если тебе все понятно, то мы не будем давать тебе советов, пока ты не попросишь. Ты уже достаточно много знаешь…
– Да! Да! Пап, я знаю! Я все увидела! – в радостном возбуждении затараторила Шиари, – Я знаю что такое Бездна! Бездна – по-другому "апшусс", ведь так? А вон там, наверху, – она вытянула изящную ручку указывая на самый верх обрыва, – стоит какое-то место, напичканное всякими технологиями… Это не Элуадату: вы рассказывали, что Элуадату – совсем огромный город, значит какая-то небольшая база… Вы мне про нее почему-то не рассказывали… А это, – она приподняла пальцами кристалл, висящий на цепочке у нее на шее, – ключ! Ключ от этой базы… Пойдемте…

Путь наверх занял весь остаток дня. Бывший берег пересохшей реки был утомляюще огромен, и чтобы отыскать путь наверх людям пришлось попотеть изрядно, сломать не один ноготь и оцарапать все руки и ноги, отыскивая дорогу.
То что они увидели, забравшись наверх, удручило их, хоть они этого и ожидали: на месте изумрудного моря высокой травы, стекающего до самого края обрывистого берега, они увидели изъеденную зноем пустыню. И никаких следов базы.
– Я думала, – удивленно пролепетала Шиари, – что здесь должно быть что-то вроде дома… Или маленького города… Ну, как вы рассказывали, в Элуадату, или что-то навроде того…
– Они законсервировали ее. – несколько поспешно произнес Этель. – Она теперь под землей. А вход в нее ты можешь найти…
– С помощью ключа… – перебив отца, то ли ответила, то ли спросила девочка, задумчиво вертя в пальцах висящий на ее шее прозрачный кристалл.
– Действуй дочка. – подбодрила мать. – И старайся не задавать вопросов. Ты сама все знаешь. Доверяй своему восприятию – оно тебя не подведет…
Бросив внимательный взгляд на отца, на мать, Шиари еще несколько мгновений, словно раздумывая, колебалась. Затем, вдруг, ее лицо сделалось не по-детски решительным: уверенным жестом сняла она с шей цепочку с ключом. Никто ей не говорил что надо с ним делать и как эта штука работает, но она знала абсолютно точно: он, как и почти вся техника бессмертных, управляется ментально.
"Это значит надо отдать сигнал…" – мелькнула мысль, – "Но как?"
Никак не в силах понять что же надо сделать, она закрыла глаза, пытаясь лучше сосредоточиться, и осталась стоять неподвижно. Мысли ее успокоились и ушли куда-то. Знойный ветер пустыни, обжигающий щеку, стал вдруг ласков и приятен. А сквозь закрытые веки стал пробиваться откуда-то снизу какой-то слабый свет. Опустив мысленный взор вниз, Шиари увидела, что свет этот исходит из лежащего в ее ладони кристалла. Это было удивительно: она могла видеть его с закрытыми глазами! Но когда она подняла взор удивление ее сделалось вовсе безмерным: она видела все вокруг! С закрытыми, по-прежнему, глазами!
Это новое умение так ее потрясло и захватило, что на какое-то время она даже забыла зачем пришла сюда и, так и не поднимая век, повернула голову назад, туда где стояли отец с матерью, и застыла в немом изумлении. Ее родители всегда были в ее восприятии самыми прекрасным людьми на свете, но первый раз видела она их не просто в телесном обличии. Она видела их суть: истинными, такими какие они есть.
Не открывая глаз (которые, как Шиари была теперь абсолютно в этом уверена, всегда обманывали ее), любовалась она нереальной красотой бессмертного духа своих смертных родителей. Теперь она вспомнила все их рассказы о смертной природе человеческого тела, и теперь ей стало понятно все, что она слышала когда-то об этом от них.
"Какие же они красивые!" – побежали в сознании мысли, – "Как же невероятны творения Империи!.. Люди… Это же такое чудо, что мы на самом деле, такие прекрасные создания… И мы живем в наших смертных телах… И даже не видим этого…"
– Действуй доченька… – Услышала она, вдруг, мысль матери. – То, что ты только что научилась делать – это не совсем то, что сейчас нужно.
Шиари открыла глаза: краски мира враз поблекли, духовная его сторона затмилась визуальным восприятием его материальной основы.
– Ой, мамочка… – девочка никак не могла отойти от увиденного. – Я… Я сейчас, только что…
– Да доченька, – кивнула мать, – Твое истинное ви́дение открылось. Но мы обсудим это позже. А сейчас у нас другая задача: ты должна найти вход в Бездну. Сосредоточься на ключе!
Взглянув на кристалл, Шиари увидела, что он по прежнему светится слабым-преслабым голубоватым светом. Теперь она совершенно точно знала что делать. Она двинулась по направлению в ту сторону, где по ее мнению должен был находиться вход. Кристалл в ее ладони засветился ярче. На фоне темнеющего вечернего небо хорошо было видно, как разгорается он тем ярче, чем ближе подносят его ко входу.
Портал нашелся довольно быстро. Еще немного времени потратила Шиари чтобы разобраться с тем как он открывается. И когда за закатным краем Хээла погасли последние отблески Шахара, она с довольно и устало произнесла:
– Всё! Смотрите…
Выставив ладонь с лежащей в ней ключом перед собой, она поводила ей в воздухе, затем замерла, и через мгновенье люди увидели как из земли прямо перед Шиари быстро и плавно вырвался высокий клин прозрачного света.
– Мам, пап. Пойдемте.
И не дожидаясь родителей она шагнула в портал и исчезла, словно растворилась в нем…

Интерьер центральной комнаты базы, куда их переместило входным порталом оказался не очень большим и довольно темным: его матовые стены освещались только несколькими крошечными источниками света, разбросанными по разным точкам. Но что более всего удивило Шиари – у этой комнаты не было углов: все стены были скругленными и плавно переходили одна в другую и смыкались наверху куполообразным потолком. Вдоль части стен, на уровне чуть ниже груди взрослого человека висела длинная непонятная полка, на которой тускло мерцало несколько огоньков.
"Командный центр!" – догадалась девочка, хотя никогда раньше не видела как выглядят подобные вещи, – "А это – главная консоль управления…"
Она внимательно осмотрела консоль, все ее индикаторы, светящиеся разными оттенками. Затем, повинуясь интуиции, Шиари поднесла кристалл ключа к одному из них.
То что произошло в следующий миг заставило ее отпрыгнуть от неожиданности: кристалл сам выпрыгнул из ее руки, влетел в мерцающий огонек и растворился в нем, только цепочка осталась бессмысленно висеть в ладони. А консоль вдруг засветилась изнутри, струи переливчатого света пробежали от края до края ее, затем перекинулись на стены, и вскоре вся комната уже осветилась равномерным, очень приятным зеленоватым светом.
– Активизация систем управления завершена. – раздался откуда-то невероятно красивый, но совершенно бесстрастный женский голос. – Подойдите к пульту для идентификации.
Шиари оглянулась, пытаясь понять кто тут еще должен подойти к пульту – ведь она и так уже стоит возле него, и увидела, что ее родители, видимо только что вошедшие следом за ней, стоят на середине комнаты за ее спиной и внимательно наблюдают за происходящим.
– Оно… Она говорит… – удивленно пробормотала Шиари, мысленно обращаясь к родителям.
– Да. – ответил Этель вслух, – Не пугайся. Системы управления бессмертных часто оборудованы псевдоинтеллектом. Обычно они им не пользуются, но когда но когда уходят на долгое время, оставляют его активированным.
– А голос… Ты узнал? Это же голос Астары! – радостно воскликнула Энти, обратившись к мужу.
– Астары… – кивнул тот, и издав печальный, едва слышный вздох, добавил: – Как же я давно его не слышал…
– Все присутствующие, немедленно подойдите к пульту для идентификации. – снова, уже более настойчиво повторил тот же голос.
Энти и Этель шагнули к консоли и встали рядом с дочерью. Несколько мгновений ничего не происходило, только Шиари почему-то была уверена, что сейчас их кто-то или что-то очень внимательно рассматривает. Затем из пульта вылетела маленькая мошка, Шиари машинально вскинула руку чтобы прихлопнуть ее, но отец остановил ее руку своей, при этом строго взглянув на нее. Мошка пролетела перед глазами у всех троих, на миг останавливаясь перед лицом каждого, затем вернувшись к поверхности консоли и исчезла в ней так же неожиданно как и появилась.
– Этель, Энти, приветствую вас на базе Бездна. – снова заговорила система голосом Астары. – Юная смертная, находящаяся с вами – ваш прямой потомок?
– Да. – неожиданно ответила девочка так уверенно, словно общение с системами псевдоинтелекта было для нее делом обыденным. – Я – прямой потомок воспитанников Императора. Шиари мое имя… И я имею полное право на управление системами Бездны… – от волнения голос ее стал дрожать, она запнулась, но тут же взяла себя в руки и стараясь говорить как можно увереннее, продолжила, – Сам Энки дал мне это право вместе с ключом, который… – тут она совсем запуталась, мысли перестали облекаться в слова, и показалось, что сейчас этот красивый голос скажет ей: "Иди-ка ты, девочка, домой! Мала ты еще базами бессмертных управлять…"
– Приветствую Шиари, прямого потомка воспитанников Императора. – после недолгой паузы раздался тот же голос. – Твое право на управление Бездной утверждено бессмертными создателями и принято системой наравне с правами Этеля и Энти. Жду ваших указаний. – последняя часть фразы относилась, судя по всему, уже ко всем троим одновременно.
Радостное ликование захлестнуло Шиари: ей, совсем юной девочке, которая только еще несколько дней назад с жадным любопытством усваивала знания отца с матерью и изо всех сил мечтала одним глазком взглянуть хоть на что-нибудь из того о чем они рассказывали, теперь доверили управление самой настоящей базой самих бессмертных! Это был действительно самый невероятный подарок на день рождения, который могла получить какая-либо из девочек Хээла!
В нерешительности оглянулась она на родителей, но те лишь улыбались.
– Действуй, доченька… – услышала она мысль матери. – Ты знаешь достаточно, чтобы сделать все как надо. Действуй! И ничего не бойся…
Повернувшись снова к пульту Шиари достаточно уверенно, но несколько нерешительно, произнесла:
– Мне… Нам надо в Элуадату…
– Уточните пожалуйста, в какое конкретно место Элуадату вам необходимо перемещение? – бесстрастно поинтересовалась система. – Уточните пожалуйста, каким видом транспорта желаете осуществить перемещение.
Тут Шиари вспомнила, как родители говорили ей в свое время, что из всех мест доступных им в закрытой ныне Элуадату им, смертным, доступен только малый центр управления, а из всех видов транспорта лишь портал Энки, находящийся снизу под обрывом. Но будучи девочкой неглупой она сообразила, что раз система так уверенно интересуется про "виды транспорта", значит кроме портала есть еще какой-то транспорт, и скорее всего, это есть ни что иное, как планетарный катер про которые она не раз слышала от родителей.
"А раз есть катер," – мелькнула озорная мысль, – "вот бы полетать на нем!"
– Малый планетарный катер, пожалуйста. – как бы извиняясь, скомандовала она.
– Воспользоваться планетарным катером возможно лишь через сутки после расконсервации базы. – спокойно ответил голос. – Предположительная продолжительность процесса – трое суток. Произвести расконсервацию?
С Шиари, похоже, слетели последние остатки робости и нерешительности. Совершенно спокойным тоном, так, словно всю жизнь этим занималась, она скомандовала:
– Активизировать портал прохода в малый командный центр Элуадату. Обеспечить нам беспрепятственный по нему проход. За время нашего отсутствия произвести полную расконсервацию Бездны. Малый планетарный катер подготовить к полетам. Все.
– Команды приняты. Приступаю к исполнению. – отрапортовала система голосом Астары и после небольшой паузы добавила, – Портал активизирован, всем живим существам рекомендуется покинуть помещения базы. Процесс расконсервации начнется через сто… девяноста девять… девяноста восемь…
Шиари отступила от пульта и попятилась спиной к родителям.
– Пойдем, Шиарочка. – окликнула ее мать. – Расконсервация пройдет быстрее, если мы покинем базу.
Они развернулись и двинулись к стене на которой овальной аркой переливался портал выхода.
– …семьдесят пять… семьдесят четыре… семьдесят три… – монотонно произносил красивый женский голос, когда люди один за другим входили в портал.
Последним покинул помещение Этель и первое, что он увидел поднявшись на поверхность – своих жену и дочь, нетерпение которых было, похоже, столь нестерпимо, что они побежали к краю обрыва не дожидаясь его.
– Смотрите, смотрите! – громко загомонила Шиари, первой добежав до обрыва, – Мам, пап! Он работает!
Подойдя ближе, взрослые увидели то, куда показывала девочка. Первый раз они видели этот портал в действии не скрытый изрядным слоем воды: было похоже, словно мощный фонтан бесцветной жидкости вырывался из земли и поднявшись до высоты в три четверти скалистого берега, исчезал, словно растворяясь в воздухе.
Этель тихонько встал между Энти и Шиари и ласково взяв их за руки промолвил:
– Пойдемте, мои девочки… – и посмотрев в глаза дочери добавил, – Через миг ты увидишь Элуадату, Шиари…
Они одновременно шагнули с обрыва вниз, в светящийся столп портала, который нежно принял их, бережно втянул в себя, чтобы в мгновенье ока доставить туда куда им нужно. Все произошло так быстро, что Шиари не успела даже испугаться: только что она видела перед собой пыльную пустыню бывшую когда-то дном великой реки, освещенную звездным светом безоблачного ночного неба, и вдруг оказалась в просторном помещении со светлыми стенами очень похожим на то, которое они только что покинули в Бездне.

А в Бездне в это время начался процесс расконсервации: раскаленная выжженная почва над местом сокрытия базы начала трескаться, из-под земли показались какие-то валуны, похожие то на правильные многогранники, то на вершины пирамид. Они росли, увеличиваясь в размерах, изменяя форму, сливаясь одни с другими или, наоборот, распадаясь на несколько отдельных частей, прямо на глазах превращаясь в стены и здания.
Ничего этого они уже не видели. И не знали, даже представить не могли, что один молодой но очень проворный смертный, потеряв от изумления дар речи, с широко открытыми глазами и разинутым ртом, внимательно за всем этим наблюдал. Молодой человек действительно оказался очень ловким: не Этель, ни Энти, ни Шиари даже не сумели понять, что с самого их ухода из Нового Шаломси, за ними ловко, незаметно и неотступно следовал юный сын градоправителя Ахар бен Ибир.

– Мам, а чего теперь-то делать? – полюбопытствовала Шиари.
Ей было немножко стыдно, но она и вправду не могла понять что теперь делать. Она, конечно, прекрасно помнила уроки матери и пересказанный ей завет бессмертных о том, что если Хээлу будет угрожать глобальная катастрофа, то они, люди, смогут с помощью систем планетарного контроля установленных в Элуадату ее предотвратить, но ей было немножко боязно. Во-первых, управлять целой планетой – дело не шуточное, это не то же самое, что разговаривать с системой небольшой локальной базы… А во вторых, почему же тогда сами родители не сделали этого еще тогда, пятнадцать лет назад, когда окончательно погибла цветущая Эдина?
Все эти вопросы вихрем вертелись в ее сознании, и возможно, даже, она получила бы ответы на какие-то из них, тем более, что Энти раскрыла уже, было, рот, чтобы что-то сказать, но мысль застыла у нее на губах невысказанными словами: того что произошло в следующий миг не ожидал никто.
Из прохода в дальней стене комнаты вышел… нет, не вышел, а словно выплыл, плавно паря над полом, высокий красивый бессмертный. Шиари, видевшая бессмертного первый раз в жизни, уставилась на него в немом удивлении. Но взглянув в следующий момент на родителей, она поняла, что они, люди для которых общение с бессмертными и даже Высшими было в свое время делом вполне естественным, удивились намного больше. И она никак не могла понять чему же именно: то ли его плавным движениям, с которыми он перемещался, то ли неестественно-печальному выражению лица, или тому, что весь облик этого бессмертного был какой-то блекло-призрачный и словно светился изнутри лучистым светом.
Догадка осенила Шиари. Она решила вспомнить свое новое умение: едва она закрыла глаза и посмотрела на пришедшего ментальным зрением, как все стало понятно: этот бессмертный не имел плоти.
– Шунгал!!! – раздался вдруг испуганный вскрик Энти.
– Не пугайтесь, друзья! – услышали они, вдруг, мысленную речь бессмертного. – Не бойся, Энти. – обратился он уже отдельно к женщине. – Тот, кто когда-то похитил мое тело и обманул тебя, заставив погубить Эдину, больше не придет сюда… Император обещал мне это…
– Кто ты, бессмертный брат? – тихо спросил Этель.
По лицу призрака пробежала тень улыбки:
– Я не тот, кто будучи в моем теле, представился вам Шунгалом. – проговорил он. – Я Арки́у – младший научный сотрудник, один из четверых оставшихся в Элуадату после ухода наших братьев… А теперь я здесь один… Трое остальных ушли вместе с Императором. А я счел своим долгом остаться чтобы предупредить вас… Но что-то вы слишком долго не появлялись. Я жду уже пятнадцать циклов… Боюсь как бы не было уже слишком поздно…
– Предупредить о чем? – настороженно, почти шепотом переспросила Энти.
– Присядьте друзья. – он махнул рукой, указывая на кресла без ножек, парящие над полом комнаты.
Люди расселись, и одно из кресел занял бессмертный с таким видом, будто он был не бесплотным духом, а измученным долгой дорогой старцем.
– Сто двадцать пять планетарных циклов назад, – начал он свой рассказ, – когда дела на Хээле шли, в общем-то, неплохо, и какого-либо вмешательства в планетарные процессы не требовалось, я, просто так, от скуки, решил повнимательнее рассмотреть прибор, давным-давно попавший к нам в руки благодаря Лилу.
– Шлем ментального управления! – перебив воскликнул Этель.
– Шлем ментального управления. – кивнул Аркиу. – Меня еще тогда удивило, почему он был заперт в особом хранилище с ограниченным доступом. Обычный шлем – ничего особенного. В давние-предавние времена, когда еще сам Хээл был только пустой глыбой космической материи, мы использовали такие для контроля над коллективным разумом…
– Стада животных, стаи птиц… Да? – возбужденно перебила Шиари.
– Да, девочка. – улыбнулся бессмертный. – Вскоре мы от них отказались, поняв, что подобное управление сознанием есть не самый корректный способ управления ходом естественных процессов планетарных биосфер… Я уже давно не держал в руках такого прибора, и поэтому, сами понимаете, мне стало любопытно. Я внимательно осмотрел его, активировал, и не заметив ничего необычного… совершил самую страшную ошибку: надел его! Первое, что я почувствовал – что кто-то пытается выкинуть меня из моего тела. Я попытался снять шлем, но тело вдруг перестало мне подчиняться…
Люди слушали рассказ бессмертного, делавшийся все страшней и страшней, с раскрытыми ртами. Шиари даже не заметила, как, совершенно непроизвольно, вместе с креслом пододвинулась к матери и испуганно взяла ее за руку. А Аркиу, словно этого не замечая, продолжал:
– …В конце-концов, я увидел себя лежащим на полу, вышвырнутым из собственного тела, свернувшимся, словно лепесток на морозе, а тот, кто только что со мной это проделал с удовлетворенным омерзением оглядывал мое тело, занятое теперь им. "Радуйся, бессмертный, что я еще не стал пожирать твою душу." – Бесстрастно и хладнокровно пригрозил он и удалился прочь…
Бессмертный закрыл призрачное лицо призрачными ладонями и замолчал. Люди не тревожили его и не задавали никаких вопросов. Сколько так прошло времени никто сказать не мог. Когда Аркиу отнял от лица руки и посмотрел на слушавших его, никто из них не сменил даже позы, терпеливо ожидая продолжения рассказа.
– А некоторое время спустя, – продолжил бессмертный, – когда я освоился с существованием вне тела, я двинулся на поиски своих собратьев… Я нашел их… Они… Они находились скорби, рядом со своими растерзанными телами… Светоносный убил их всех… Убил зверски, буквально растерзав голыми руками…
Шиари в страхе прижалась к матери, а Аркиу все говорил и говорил:
– …А потом он пробрался в главный центр управления и перепрограммировал систему контроля тектоническими процессами…
Шиари казалось, что она понимает абсолютно все, несмотря даже на то, что многие слова были ей непонятны.
– …И покинул Элуадату через портал, которым пришли сюда вы… Что он натворил в Эдине мы узнали лишь пятнадцать циклов назад, от Императора…
– Ты сказал, "тектонические процессы"? – перебил его Этель. – Это значит, что на Хээле тогда должны были начаться какие-то катаклизмы?
– Совершенно верно. – кивнул бессмертный. – Должны были. Но не начались. Нам с братьями, хоть мы и лишились тел, удалось перепрограммировать систему контроля… И еще мы отключили портал, чтобы незваный гость не смог больше сюда вернуться, и запрограммировали базу Бездна на немедленное самоуничтожение если кто-то кроме вас или ваших прямых потомков попытается расконсервировать ее без специального ключа… Мы правда не сумели отключить программу полностью, все-таки тот, кто ее запускал был когда-то Высшим. Но нам удалось свести ожидаемый ущерб к минимуму: теперь все разрушения сведутся лишь к полному уничтожению Элуадату. Этот материк полностью уйдет под воду, в пучину океана…
– Мы расконсервировали Бездну. – несколько не в тему подала голос Шиари.
– Конечно же, раз вы сюда сумели добраться. – улыбнулся Аркиу, – Но боюсь, как бы не было уже слишком поздно… Хотя, лучше опоздать не надолго, чем опоздать навсегда… Сейчас мы еще можем успеть…
– А что, Элуадату может начать рушиться прямо сейчас? – Испуганно спросил Этель.
– Да. – твердо ответил бессмертный. – Буквально со дня на день. Я не ушел тогда с Императором и моими тремя друзьями, для того, чтобы оставаясь здесь, насколько это возможно дольше сдерживать уничтожение Элуадату… И дождаться вас.
– Но почему отец не отключил программу уничтожения когда был здесь пятнадцать лет назад? – удивилась Энти, – И почему так важно было дождаться нас? Ведь даже если разрушится Элуадату, это конечно печально, но наш народ живет очень далеко отсюда, эти процессы не должны затронуть наши края. Или я ошибаюсь?
– Почему Император не отключил программу? – переспросил бессмертный. – Мы попросили его, но он ответил, что на все воля Всевышней… А по поводу ваших краев… Это то, ради чего я вас здесь и ждал: материк Элуадату должен погибнуть очень скоро, и процесс этот будет скоротечным и стремительным. В считанные дни, а может и быстрее, должен он разрушиться и уйти под воду. Нам удалось локализовать распространение тектонических процессов, но помимо них, разрушение целого материка вызовет в мировом океане неслыханную волну, которая распространяясь уничтожит все вокруг и снося все на своем пути, уничтожит все живое!
Он встал с кресла и плавно двинулся к слушавшим его людям с таким видом, словно был не бесплотным духом, а обычным, чем-то весьма озабоченным бессмертным. Остановившись возле них он, почему-то, пристально посмотрел на Шиари, и тут Этель и Энти увидели, что дочь их словно спит.
– Доченька! – тихонько шепнула мать. – Доченька, что с тобой?
Девочка медленно открыла глаза.
– Элуадату погибнет. – спокойно произнесла она. – Новый Шаломси погибнет. Люди погибнут… Много людей… Но не все… А может даже и спасутся… Я знаю, что надо делать. – она говорила спокойно и отчетливо, с таким видом, будто это не пятнадцатилетняя девочка, а мудрая бессмертная женщина объясняет простые вещи неопытным ученикам. – Там. – махнула она рукой в непонятном направлении, – Находится грузовой корабль среднего класса. На его борту способны разместиться более десяти тысяч человек… Мама, папа. Возвращайтесь в бездну, ждите там. Не пытайтесь добраться до Нового Шаломси и предупредить народ – вы все равно не успеете… Я попытаюсь запустить корабль… Не сомневайтесь, – она улыбнулась, совсем по-детски, как если бы играла с мамой в какую-то игру, – я справлюсь. Я знаю, что смогу…
– Сможешь, доченька. – кивнула мать. – Если ты не сможешь, значит никто не сможет… Я тоже знаю.
– Я провожу. – раздался призрачный голос бессмертного. – Возвращайтесь в Бездну, скоро вы все встретитесь там… А ты, мудрая юная Шиари, – почтительно обратился он к девочке, – станешь, похоже, последней смертной, кто увидит Элуадату. – он улыбнулся так ярко и печально, что у Шиари комок подкатил к горлу и слезы встали на глазах. – Пойдем, девочка. Я покажу тебе наш прекрасный город… В первый и последний раз…

Когда на летнем небе начали угасать первые утренние звезды, когда восточный край неба озарился первыми отблесками Шахара, когда по подвешенным на невероятной высоте прозрачным туннелям и переходам Элуадату мчались от здания к зданию юная девочка с бестелесным бессмертным проводником, в никогда ей до того не испытанном восхищении любуясь нереальной красотой бескрайнего города, освещенного утренней зарей, из портала Энки выскочили и, воспарив над пустыней, приземлились на обрыв рядом с Бездной двое: совсем юные с виду, но разумом уже очень древние мужчина и женщина…
– Вот и стала наша девочка совсем взрослой. – со слезой в голосе тихо произнесла Энти. – Так быстро…
– Да. – улыбнувшись кивнул Этель. – Совсем взрослой… Сегодня день ее рождения…

***

Над Новым Шаломси разгоралась заря. Лучи Шахара теплыми потоками все глубже и глубже проникали в город: на грубые стены его домов, из которых тут и там выходили, зевая, сонные горожане, чтобы отправиться по своим делам, на его поля, по которым уже ползали с мотыгами в руках трудолюбивые крестьяне, на морской берег, от пристани которого уже отплывали рыбацкие лодки.
В городе просыпалась жизнь. В кузницах уже застучали молотки, гончары весело и с песнями вовсю накручивали свои круги, торговцы суетились как насекомые: кто-то раздувал угли жаровни, накладывая на них решетки с аппетитными кусочками мяса, другие расставляли на прилавках мехи и кувшины с винами, расстилали ткани, раскладывали всякий товар. Даже несколько девиц продающих самих себя для плотских утех, встали у края площади, за бестолковой беседой коротая время в ожидании редких по утреннему времени мужчин, желающих воспользоваться их услугами.
Одним словом, деловой настрой самого обычного дня захлестнул всех и все. И никто, разумеется, в этой будничной суете не обратил внимание на мальчишку, бегущего от края города к центру, к двухэтажному зданию, стоящему у края главной площади.
Подбежав к зданию мальчишка, почему-то не постучал в главную дверь, как полагалось обычно делать посетителям, а обежав его вокруг, толкнул маленькую, едва заметную дверь заднего хода. Охранник, сидящий за ней, вскочил, было, собираясь отчитать сорванца, но узнав его, только кивнул:
– А, Ахар! Привет, привет. Отец ждет тебя в зале заседаний.
– А… Господин Этель еще не появлялся? – переводя дыхание спросил мальчишка.
– По-моему нет. – пожал плечами охранник. – Во всяком случае никто из наших еще не подавал сигнал что он здесь… Но кто его знает…
Поблагодарив охранника кивком головы и каким-то неясным мычанием, мальчик кинулся по лестнице наверх так стремительно, словно и не провел он несколько суток в пути от города до бывшего слияния великих рек и обратно почти без сна и еды.
Отец сидел в просторном зале заседаний совсем один, во главе огромного овального стола, на том кресле, которое обычно занимал один из Верховных наставников.
– Пап, привет. – вскрикнул Ахар, влетев в двери.
– Сын! – перебил его Ибир. – Ответь мне: где ты пропадал столько времени и почему ты исчез сразу вслед за Верховными наставниками и их дочерью?
– Я, вообще-то, и примчался к тебе сейчас, не отдохнув и не позавтракав, чтобы про это рассказать, отец. – с достоинством ответил Ахар.
– Ну-ну, я слушаю… – отец подозрительно посмотрел на сына, – И хотя я и почти уверен где ты был и чем ты занимался, но все же хотелось бы услышать и твой рассказ…
– Пап, а в чем дело? – растерянно удивился мальчишка. – Мне нечего скрывать: я ходил следом за Шиари и ее родителями, чтобы посмотреть куда они…
Резкий стук кулака по столу прервал его речь.
– Да как ты смел! – Ибир вскочил из-за стола, гневно сверкая глазами на сына. – Да как смел ты, – повторил он, уже более спокойным тоном, – маленький негодяй, шпионить за Верховными Наставниками! Да поймешь ли ты когда-нибудь, что их действия священны, а сами они уже давно почитаются народом как высшие...
– Папа!!! – резко перебил сын его речь. – Отец! Да это не я – это ты!.. Как ты смеешь нести такой бред!
– Что?!! – осекся мужчина.
Он аж присел на стол от изумления и ошарашено вытаращился на сына.
– Да, папа. – несколько спокойней продолжил сын. – Я сказал "бред", и я повторю это еще, если до тебя это не доходит!
Это было неслыханно! Ибир не мог поверить своим ушам: впервые в жизни его собственный сын неуважительно отзывался о собственном отце!
– Это ты обо мнé так "уважительно" отзываешься? – ровным стальным голосом, в котором явственно угадывалась готовая вот-вот прорваться наружу ярость, поинтересовался отец. – Это слова собственного отца ты называешь бредом?..
– Да, пап, прости – примирительным тоном проговорил Ахар, – я был не прав: твои слова – не бред…
Ибир уголком рта едва заметно обозначил довольную усмешку победителя.
– Да, пап, не бред… – с видом полного согласия повторил сын. – Бред – это то, что часто начинают говорить люди лишившиеся рассудка. А ты еще в здравом уме. И поэтому то, что ты говоришь находясь в здравом уме – это просто кощунство…
Брови отца снова поползли наверх в гневном изумлении. Понимая, что молчание его продлится не долго, и скоро начнется серьезный скандал, Ахар начал говорить, пытаясь как можно быстрее высказать все что думает:
– Вы поклоняетесь каким-то существам, которых вы все называете высшими, хотя даже не понимаете кому и зачем вы поклоняетесь. Вы втайне поклоняетесь Верховным Наставникам и называете их слова священными, хотя они все время вам повторяют, что никто и ничто не свято, кроме Всевышней. Вы все словно слепые кроты отрицаете Всевышнюю Империю лишь потому, что не можете Ее понять и осознать, хотя и господин Этель и госпожа Энти постоянно рассказывают вам о Ней… Вы словно мухи, которые летают в бескрайнем небе и высматривают сверху, где бы найти кучку навоза и поскорее на нее приземлиться, потому что небо велико и им непонятно, а значит не нужно и бесполезно, а навоз – теплый, вонючий и можно на нем поживиться…
Он судорожно сглотнул от волнения и, понял, что сейчас отец может воспользоваться его паузой, чтобы выйти уже, наконец, из себя и устроить ему взбучку. Но тот, похоже, не собирался делать этого прямо сейчас.
– Продолжай, продолжай. – кивнул он. – Очень интересно послушать как ты обливаешь грязью собственного отца.
– Ты не прав, папа. – помотал головой Ахар. – Я вовсе не собирался поливать тебя грязью. А если и так, то лучше уж облить грязью отца, чем видеть как тот и еще куча народа с ним поливает грязью великое начинание Той, которая создала нас всех в этом мире… Тех, кого привела она в этот мир, чтобы поднять нас неразумных… А вы… Вы просто плюете им в душу своим идолопоклонством… Да еще дошло теперь до того, что и… – он запнулся, раздумывая, стоит ли ему говорить дальше или нет, – Дошло до того, что и Шиари вы уже скоро начнете поклоняться как высшей…
– Ах, вот оно что! – вскрикнул Ибир. – Так значит весь этот сыр-бор ты затеял из-за дочки Верховных Наставников, на которую уже давно положил глаз! – он встал со стола и угрожающе двинулся на сына. – Так это значит только из-за того, что ты, сопляк зеленый, позволил себе влюбиться в Шиари, ты теперь хочешь низвести ее и ее родителей до уровня себя, смертного мальчишки!
– Я не мальчишка! – воскликнул Ахар. – Мне уже шестнадцать лет! Бабушка рассказывала, что дед в моем возрасте уже ухаживал за ней… А во вторых, никто их и не низводит. Они такие же люди как и мы. Просто живут дольше – им так Империя повелела, чтобы о нас заботиться… А что до Шиари, так она вообще – самая обыкновенная, такая же как я или любой из нас! Просто знает больше… И я тоже знаю! Я ходил к ним, когда родители учили ее своим знаниям…
– Так ты, простой смертный, ходил к Верховным Наставникам, пытаясь постигать высшие знания! – отец, не прекращая двигаться на отступавшего от него вокруг стола сына, начал расстегивать пояс. – А знаешь ли ты, маленький зарвавшийся грубиян, что господин Этель и госпожа Энти живут уже на свете столько же сколько существует и сам этот свет…
– Неправда! – огрызнулся мальчишка, продолжая пятиться от отца. – Они живут с нами лишь последние несколько сотен лет…
– А известно ли тебе, – продолжал Ибир, не слушая сына, – Что и меня и отца моего, твоего деда Ахара, и его отца и его деда госпожа Энти нянчила на руках… И они все уже мертвы, а она по-прежнему молода…
– А известно ли тебе, – прервал вдруг его речь раздавшийся в его собственном сознании спокойный уверенный голос, – Что ты, равно как и почти все, тебе подобные, уже давно и успешно преуспевают в науке о том, как бездарно можно прогáдить собственное бессмертие!
Ибир в недоумении остановился. Ему вдруг показалось, что сын его, переставший вдруг робко пятиться, стал выше ростом и взрослее лицом. Голос звучавший в его голове, раздавался словно со всех сторон, и самое удивительное было то, что это был голос его собственного сына:
– Слышишь меня, папа? – совершенно отчетливо раздавались слова Ахара, хотя губы его при этом не двигались. – Ты еще не забыл, что Всевышняя наградила нас великим даром понимать друг друга без слов?
Ибир опешил окончательно. Что-то необъяснимое случилось с его сыном: он вдруг понял, что все, что тот говорит должно быть правдой… Не может быть неправдой, потому что не способен человек, не ведающий, что говорит, так вдруг измениться… Да и говорил он… Совершенно без слов!
Он, конечно, помнил, что все люди могли передавать друг другу свои мысли и без слов, но сколько он себя помнил, словами все, обычно пользовались, чтобы подкреплять передачу мысли хоть чем-то, иначе зачастую очень трудно было понять друг друга.
И тут, вдруг, его сын разговаривает с ним точно так же как общаются, порой, между собой сами Верховные наставники! Неужели и он, его собственный отпрыск, отмечен какой-то высшей благодатью!
– Сынок… Я… – залепетал Ибир. Рука с зажатой в ней ремнем бессильно повисла вдоль тела.
– Ты говоришь… – по-прежнему бессловесно усмехнулся Ахар. – Ты говоришь. Говоришь словами… Если даже ты – первый друг и помощник господина Этеля, так и не сумел научиться полноценному ментальному общению, что уж говорить об остальных… А ведь если э́то простое умение, заложенное в нас создателями, развить хоть немножко больше, ты и представить себе не можешь, какие безмерные дали перед нами откроются!..
Он прервал поток речи и устало опустился в стоящее рядом кресло. Ибир с потерянным видом стоял рядом даже не решаясь заговорить.
– А вместо этого, отец, – уже вслух, обычными человеческими словами заговорил Ахар, – вы разбазарили эту способность только на то, чтобы подсознательно, незаметно для самих себя, насадить и взрастить среди умов всех живущих нелепую мысль о святости наших наставников, о поклонении тем, кому поклоняться не должно, да а том, чтоб вырезать из дерева каких-то чучелок, которых вы, почему-то, называете эданами, астарами… – он горько усмехнулся. – и самое смешное, что ваших смехотворных способностей хватает на то, чтобы держать эту шелуху ваших мыслей в тайне от Этеля и Энти…
Слух его отца даже не резануло, что сын его забыл добавить положенное "господин" и "госпожа" к именам наставников. Ему было ясно лишь одно: с его чадом что-то произошло, и то, что произошло он оказался не в силах понять.
– Но, я не для этого прибежал к тебе с утро пораньше. – сказал он уже более обычным тоном. – Я принес тебе вести.
– Какие вести, сынок. – совсем ласково, почти заискивающе, спросил Ибир, садясь рядом с ним.
– Печальные. – хмуро буркнул Ахар. – Я, как ты говоришь, шпионил за Наставниками, и нисколько об этом не жалею. Они с самого детства учили меня почти всему: тому же чему и Шиари. Я и про Элуадату все знаю, и про высших… А, о чем это я – тебе оно не надо… Так вот, учить-то учили, но в этот поход с собой не взяли. Я потом понял почему: это предназначалось только ей…
– Шиари? – переспросил Ибир.
– Угу. Ей. Они пошли втроем, чтобы сделать ей подарок на день рождения… Но, это все ерунда… Самое-то главное… Помнишь, пап, детскую сказку про великого речного высшего Энки, который жил в замке, стоящем на слиянии великих рек в бездонной бездне?
– Мхм… – кивнул отец.
– Так вот, там на слиянии рек действительно есть бездна! Только это не бездонная яма. Бездна – так называлась давно заброшенная база… Ммм, как тебе объяснить… Ну, проще говоря, древний заброшенный город бессмертных наставников. Вот в него-то они и шли.
Ибир слушал так, словно ему рассказывали его будущую судьбу: глаза его широко раскрылись, челюсть отвисла, пальцы нервно перебирали соломинку подобранную где-то.
– Особо долго я тебе пересказывать не стану, – поморщился Ахар, – ни про то как база… то есть, город этот начал прямо из земли на моих глазах вырастать, ни про то как со дна реки… бывшей реки поднялся фонтан света… Ну, в общем, кончилось все тем, что оставив город вырастать из под земли дальше, сами они ушли оттуда. В Элуадату, насколько я понял. Я хотел было пойти за ними, но не решился – все-таки нехорошо, как-то: еще решат что я подсматривал чего они дочке на день рождения подарили…
– А ты не подсматривал? – иронично поддел его отец: похоже начал приходить в себя.
– Пап, ну при чем тут… – досадливо парировал сын. – Я просто… А, не в этом дело. А дело в том, что когда они все ушли, а я двинулся обратно домой, потому что делать было больше там нечего, со мной заговорила Шиари…
– Заговорила? – не понял Ибир. – Ты же сказал, они ушли? В Элуадату.
– Пап, о чем я тебе до этого долго так рассказывал? – переспросил Ахар. – Мы с Шиари все время тренировались в ментальной коммуникации…
– В чем? – удивленно спросил отец и настороженно огляделся по сторонам, словно пытаясь рассмотреть с кем это только что разговаривал его сын.
– В чем, в чем… – передразнил тот. – Мы можем общаться всегда: расстояние не имеет значения… И вы так можете… Просто вы забыли об этом…
– Так, так. И что же она тебе сказала?
– Она попросила о помощи. Она сказала, что всем нам угрожает опасность: Элуадату скоро исчезнет, а по суше пойдет великий потоп. И все мы потонем… Она сказала, что времени у нас нет, и что прямо сейчас все, кто может быстро ходить, бросали все и уходили на восток, туда откуда мы пришли когда-то… Стариков, детей, матерей с младенцами она обещала спасти. Правда я пока так и не понял, как…
С задумчивым видом Ибир поднялся с кресла и подошел к окну. В тишину, повисшую в зале заседаний, внезапно ворвались звуки города: на рыночной площади раздавалась музыка, многоголосым эхом разносились крики торговцев нахваливающих товары, где-то раздавалась перебранка покупателя, слишком азартно сбивающего цену…
Градоначальник и наместник Верховного Наставника безысходно молчал: впервые в жизни он – талантливый организатор и умный управляющий, не знал что ему делать. Произошедшее с ним только что совершенно выбило его из колеи: его сын, мальчишка, которого он знал, как он полагал, лучше всех на свете с самого младенчества, оказался, вдруг кем-то… или чем-то…
– Что мне делать, сынок. – совсем потерянно спросил он, отвернувшись от окна.
– Пап, – серьезно ответил Ахар, – для начала: возьми себя в руки. А потом… Пап, ты же всегда умел организовать людей, тебя же всегда слушали! Ну-ка, приди в себя, ты же лучше всех все знаешь. Звони!
– Да! – решительно произнес Ибир. – Прости, сын. Я расклеился немного…
Он подошел к столу, на котором лежал яркий колокольчик с длинной рукояткой, поднял его и несколько раз помахал им в воздухе.
Дверь распахнулась буквально сразу, и расторопный секретарь, буквально влетевший в нее, застыл в позе боевой готовности, ожидая распоряжений.
– Руководство городской стражи ко мне. Немедленно! – спокойным и повелительным тоном распорядился градоправитель.
Секретарь, не издав ни звука, столь же поспешно удалился, и вскоре пятеро крепких мужчин – начальники охраны четырех округов и главный начальник городской охраны, один за другим входили в зал заседаний.
– Только что получены сведения от Верховного Наставника. – четко и спокойно заговорил Ибир, едва они выстроились перед ним. – Городу угрожает серьезная опасность. Все жители должны немедленно покинуть его. Начальнику западного округа: зажечь маяки, отозвать из моря все рыбацкие лодки. Южный округ. – указал он пальцем в грудь здоровенному молодцу – начальнику округа. – Отозвать с полей всех крестьян. Север. – обратился о к следующему. – послать гонцов к охотничьему хутору. Восточный округ: через твою территорию будет уходить основная часть населения. Твоя задача: не допустить паники. Привлечь всех подготовленных людей для обеспечения порядка. Никаких вещей с собой никому не брать. Кроме теплой одежды. Уходить из города немедленно. Тем, кто не в городе – в город не возвращаться, уходить прямо оттуда где находятся. Начальнику охраны. – Ибир подошел к невысокому крепкому мужчине лет сорока, стоящему на шаг вперед остальных. – Решш, ты старый опытный дядька, к тебе самая большая просьба: сделай все чтобы все прошло быстро и, самое главное, без паники. Задействуй своих самых лучших ребят.
– Я все сделаю Ибир – густым басом пробасил Решш. – Не волнуйся.
Улыбнувшись, Ибир хлопнул его по плечу, и отойдя на шаг, обратился ко всем сразу:
– Самое главное: спастись должны все, а уходить надо быстро. Поэтому, покинуть город должны только молодые здоровые мужчины, женщины, отроки… Словом, все те, кто может быстро бегать… Маленьких детей, стариков, больных, инвалидов и матерей с грудными младенцами оставить здесь.
На лицах охранников выскочило изумление.
– Не волнуйтесь. – усмехнулся Ибир. – Я еще не сошел с ума: они не останутся погибать здесь… Ахар, – обратился он к скромно молчащему в за дальнем краем стола сыну, – Скажи им…
– Я… – нерешительно начал тот: первый раз ему доводилось держать речь перед такими важными персонами. – Дело в том, что… – он снова замялся, затем, вспомнив как только что разговаривал его отец, продолжил: – Уходить придется быстро: не позднее следующего утра Новый Шаломси будет разрушен, поэтому всем придется бежать всю ночь. Двигаться надо на восток, вдоль берега реки, так, чтобы сама река оставалась в четверти дневного перехода к югу от вас. Когда увидите на высоком скалистом берегу небольшую… Небольшой волшебный город… Или даже, правильней сказать, огромный чудный дом: там жили когда-то… бессмертные…
Охранники удивленно переглянулись.
– Так вот, когда увидите этот волшебный дом, это значит, что вы окончательно пришли и находитесь в полной безопасности.
– Так, а что же с остальными, с теми кто останется здесь? – напомнил начальник охраны.
– Ах, да. – вспомнил Ахар. – За них не волнуйтесь. Шиари сказала… – он запнулся, увидев предупреждающий взгляд отца, напомнивший ему как надо разговаривать с людьми, чтобы они лучше исполнили сказанное. – От верховных наставников поступила весть, что к тем, кто не сможет сам быстро покинуть город, придет подмога. Так что не волнуйтесь.
– Прости, Ахар бен Ибир. – уважительно обратился к нему Реш, начальник охраны. – Но, могу я полюбопытствовать, какая именно помощь к ним придет?
Ахар усмехнулся. Он вдруг совершенно четко увидел картину: огромная блестящая штука, похожая на две склеенные между собой серебряные миски, и где-то в ее недрах, радом с какими-то непонятными приборами чем-то усердно занятая девочка… Девушка… Шиари…
– За ними приплывет огромный корабль. – проговорил он. – Но, к сожалению, он не сможет вместить всех людей, поэтому те, кто может бежать должны бежать… Всех кто останется необходимо вывести из города и собрать на поле… Вот, кажется, все.
– Вопросы есть? – обратился к охранникам Ибир.
– Есть. – спокойно ответил Решш. – Но, похоже, нет времени, чтобы их задавать… За мной, ребята! – скомандовал он своим.
Когда все удалились, и в зале остались только двое, Ибир обратился к сыну:
– Сейчас я пойду к людям… Я должен быть с ними…
– Я остаюсь здесь, отец. – ответил Ахар. – Кто-то должен помогать старикам и детям… И потом, – он вдруг, почему-то, смутился, – я должен дождаться Шиари…
– Я знаю. – улыбнулся отец. – Ты был прав, Ахар: нам, людям, действительно нужно пересмотреть свои ошибки. Мы обязательно поговорим еще об этом, когда все кончится. – Он подошел к сыну. – До скорого, Ахар.
– До скорого, отец. – смущенно ответил тот, и вдруг, словно что-то толкнуло его, обнял отца. – Пап, я тебя все равно, люблю, хоть ты и глупый. – с печальной радостью шепнул он.
– Ну подожди негодник, – посмеиваясь парировал Ибир, уже подходя к двери– вот все кончится, я тебя все-таки выдеру… Пока, сын.
– Пока, пап. – махнул рукой Ахар, устало падая в кресло.
А затем, внимательно посмотрев в окно, прислушавшись к уже усилившемуся гомону толпы, еле слышно, обращаясь непонятно к кому, произнес:
– А потом ты спасешь их, и они окончательно уверуют в тебя как в высшую, Шиари…

***

День уже клонился к закату, когда последние группы горожан, построенные стройными рядами быстрым шагом покидали город. Благодаря организаторскому таланту градоправителя и слаженным действиям стражников паники удалось избежать.
Городские улицы опустели, из домов не слышно было голосов их обитателей, рыбацкие лодки ровными рядами лежали на берегу моря, в полях, покинутых крестьянами кое-где, рядом со свежими снопами стоял, составленный аккуратными пирамидками инвентарь. Жители оставили все в таком виде, словно собирались скоро вернуться в свои жилища. Да впрочем, так оно и было: людям говорили, что покинуть город придется совсем не надолго – эта невинная ложь тоже помогла избежать паники среди некоторых горожан.
Все, кто не мог покинуть город на ногах были собраны на южном поле: здоровенная толпа народа, расположившись огромным временным лагерем, ожидала своей судьбы.
Но судьба их, в лице стройной пятнадцатилетний девушки, ничего этого не видела. Слишком занята она была подготовкой к запуску этого неправдоподобно гигантского корабля, слишком быстро бежало время, слишком мало его было у нее… И какой же непроходимо глупой чувствовала она себя в этой ситуации.
– Не волнуйся так! – подбадривал ее бесплотный дух – единственный теперь ее помощник и учитель. – Ты все делаешь правильно… Для смертной, первый раз работающей с нашей техникой, очень даже неплохо.
– Спасибо, Аркиу. – усмехнулась Шиари, сосредоточенно набирая на пульте под диктовку бессмертного какие-то команды. – Но я все равно очень волнуюсь… Как там люди, сумел ли их Ахар вывести?
– Шиари. – неожиданно обратился к ней бессмертный. – Скажи, этот юный человек, с которым ты общалась мыслью прошлой ночью, он кто?
– А, так, мальчишка просто. – быстро ответила девочка, почему-то смутившись, – Сын городского правителя.
– Я видел, что ты испытываешь к нему какие-то особенные чувства. Или я ошибаюсь?
– Уж не хочешь ли ты сказать, что я влюблена в этого дурака! – аж покраснела Шиари от возмущения. – Больно надо… Это он себе возомнил, что он мне нравится. А на самом деле – ни капельки!
– Влюблена… – вдумчиво проговорил Аркиу. – Так это у вас называется…
– И ничего не влюблена! – огрызнулась Шиари. – Да он… Да он просто… Да это он сам вечно за мной таскается! И он мне даже нисколечко и не интересен!
– Какие вы интересные, люди – глубокомысленно произнес бессмертный. – Ты любишь его. Ты боишься за него… даже больше чем за родителей… Ты постоянно думаешь о нем. Но вслух говоришь совершенно обратное… Почему?
Шиари отвернулась от контрольной консоли, резко развернувшись в кресле, и устала сложила свои изящные руки на коленях.
– Наверное потому, Аркиу, – неожиданно серьезным голосом ответила она, – что что-то не так с нашими ментальными матрицами: люди часто забывают или стыдятся говорить ближним, о своей любви, а потеряв их, страдают от невысказанных слов… А я… Я, наверное, просто еще маленькая, чтобы отдавать себе отчет в своих чувствах…
Она снова отвернулась к консоли и продолжила монотонную борьбу с клавиатурой. Снова пошла рутина: они переходили из одного помещения корабля в другое, от консоли к консоли, Аркиу диктовал и диктовал какие-то непонятные слова, а Шиари методично набивала их на клавиатуре. Девушка потеряла уже счет времени, когда вдруг в стенах центральной рубки раздался мелодичный голос:
– Приветствую тебя, Шиари. Корабль готов к работе. Система настроена на ментально-вербальное управление.
– Поздравляю тебя, Шиари! – услышала она слова бессмертного. – Корабль твой.
– Как? – недоверчиво спросила девушка. – Совсем мой? Я могу лететь?
– Лети! Управление совсем простое: он будет слушать все твои команды, отданные хоть мыслью хоть словом. Так что лети: времени почти не осталось.
– А ты? Разве ты не полетишь со мной?
– Полечу. – кивнул бессмертный. – Но не с тобой. Теперь, когда я сделал все, чтобы исправить свою ошибку и спасти Хээл и его людей, я могу вернуться туда, где мне дадут приют и покой… И где может быть я смогу обрести, когда-нибудь, новое тело…
Силуэт его стал таять, словно растворяясь в лучах света, падавших из прозрачной стены корабля над главным пультом управления.
– До свидания, мудрая Шиари. – словно отзвуком далекого эха прозвучало прощание. – До нескорого…
Силуэт исчез, и в этот самый момент Шиари почувствовала серию толчков под ногами.
– Тектоническая обстановка подходит к опасному пределу. – раздался голос корабля. – Какие будут команды?
– Немедленный взлет! – скомандовала девушка.
– Немедленный взлет невозможен. Не пройдена предстартовая проверка систем корабля.
– Ну так запускай предстартовую проверку и взлетай! – несколько раздраженно произнесла Шиари, понимая, что злиться на псевдоинтеллект корабля, по меньшей мере, глупо.
– Предстартовая проверка запущена. – отрапортовал красивый монотонный голос. – Займи, пожалуйста, кресло. Взлет состоится через десять… девять… восемь…
Пол под ногами довольно ощутимо задрожал: новая серия толчков последовала что-то слишком быстро за первой, и была уже заметно сильнее.
– Ну взлетай же, глупая машина! – взволнованно проговорила Шиари.
– шесть… пять…
Страшный грохот потряс вдруг Элуадату: пол под ногами содрогнулся так, что девушка не удержалась на ногах и упала в кресло
– три… два… один… взлетаем.
Небо над прозрачным колпаком рубки вдруг словно скакнуло на Шиари, а содрогающаяся земля как будто исчезла. В мгновенье ока взлетел корабль на такую высоту, что даже самые высокие строения Элуадату стали казаться игрушечными. В рубке сразу стало тихо и спокойно: пол больше не содрогался, корабль неподвижно висел в воздухе и лучи закатного Шахара ласково падали на щеку Шиари проливаясь через прозрачную стену.
А внизу творилось что-то страшное: земля ходила ходуном, словно холодец на подносе у хозяйки, прочнейшие на планете здания качались словно соломинки на ветру, гигантский купол центральной лаборатории, расположенный почти в самой середине города, треснул напополам и кусками стал обрушиваться внутрь, высокие башни падали, и падая ломали все, что попадалось на их пути…
– Что же теперь будет… – прошептала Шиари потрясенно взирая сверху на то, как красивейший в мире город, самое прекрасное творение разума, виденное ей в жизни, исчезало с лица планеты в какие-то мгновенья.
– По прогнозам скоро должна последовать серия взрывов, извержение планетарных недр и полное уничтожение материка. – отрапортовала система, решив, видимо, что вопрос адресован ей.
– Знаю я! – огрызнулась девушка. – Немедленно лети! Курс тебе заложен… – напомнила она машине, но на всякий случай добавила как учил ее Аркиу, – строго на юг до береговой линии ближайшего материка, затем три градуса на запад, до впадения большой реки в океан… Бестолковая машина…
– Принято. – все так же монотонно ответил корабль, не обидевшись на "бестолковую".
Он не умел обижаться или злиться. Он не мог знать, что является теперь залогом спасения тысяч людей. Он даже не мог понять, что на него сейчас возложена главная надежда его новой хозяйки. Он просто выполнял ее команды. И летел вперед.

***

День подходил к завершению. Шахар все ближе и ближе катился к закату. Некоторые из горожан, расположившихся на поле за городом уже начали постепенно готовится ко сну.
Большинству, впрочем, было не до сна: неопределенность повисшая в воздухе не давала никому покоя. Поэтому едва завидев мелькавшего то там, то тут юного сына градоправителя, многие тут же кидались к нему с вопросами.
– Все в полном порядке. Помощь уже идет. – уже в тысячный раз повторял он одну и ту же фразу, и успокоив как умел тех, кому это было необходимо, тут же убегал дальше.
Надо было отдать ему должное: он с помощью лишь десятка своих друзей, почти таких же мальчишек как и он сам, сумел организовать всю эту огромную толпу, собрать их в некое подобие лагеря, и поддерживал относительное спокойствие. Но спокойствие это было довольно зыбкое.
– Ахар, – подбежал к нему один из друзей, – Люди очень обеспокоены: все чувствуют что-то… что-то надвигается… Кое-где уже поползли мысли, что их тут кинули умирать, потому что они не смогли уйти с остальными. Если в самое ближайшее время ничего не случится – может начаться паника.
– Угу. – буркнул Ахар. – Может… Только ты ошибся: если ничего не случится – ничего и не будет. А вот если случится – тогда точно начнется паника. Мы должны…
Он не закончил фразы, потому что в этот момент по земле пробежала едва заметная дрожь. Вздох прокатился по рядам жителей.
– Дождались… – почти хором выдохнули мальчишки.
Действовать нужно было немедленно. Ахар сориентировался моментально: он вспомнил речи своего отца, уроки его ораторского искусства, вспомнил, как тот одним лишь словом умел внушить людям то что нужно
– Ну-ка помогите мне. – махнул он рукой двум парням, стоявшим рядом.
Те сразу поняли что от них требуется: присев, они крепко сцепились руками, а Ахар ловко сел к ним на плечи. Когда его подняли, его стало видно почти всем.
– Горожане! – произнес он, подняв руку, в точности, как делал всегда его отец. – Горожане! Люди! Слушайте!
Гомон толпы стал быстро смолкать, сидящие на земле люди один за другим начали оборачиваться в сторону говорившего.
– Вы все хотите знать, что же происходит и что нас ожидает, и почему ушли все сильные и молодые мужчины и женщины. И многие из вас задавали мне сегодня эти вопросы уже не раз.
Разговоры среди людей делались все тише и тише. Некоторый толкали в бок самых неугомонных, призывая к тишине. Все хотели услышать, что скажет сын всеми почитаемого градоправителя.
– Самое главное, – твердым тоном мудрого старца произнес он, – Ни в коем случае не паниковать – что бы ни случилось! Даже если будет трястись земля, помните: здесь вы на открытом поле, и никакой опасности нет. На вас не обрушится крыша, не упадет стена дома. Вы сидите на земле, а ниже земли, как вы понимаете, упасть нельзя…
Легкий смешок пробежал по рядам: похоже нехитрой шутке Ахара удалось немного разрядить обстановку.
– Пока вы сидите неподвижно, вы в безопасности. Но если будет паника – начнется давка, в которой многие могут погибнуть, особенно дети. Поэтому, повторяю: сохраняйте спокойствие! И ничего не бойтесь! Если сейчас снова затрясет…
Словно ожидая этих слов, раздались новые толчки. На этот раз более ощутимые. Но речь сына градоправителя, похоже, оказалась произнесена вовремя: паника не началась. Кое-где раздались женские вопли, заплакали дети, но никто не вскочил, не начал бегать, пугая остальных. Напротив, все старались утешать друг друга как могли.
– А когда придет помощь, Ахар? – спросил кто-то
– Да, когда? – поддержало вопрос еще несколько голосов. – И какая помощь? Кто сможет нас забрать отсюда?
– За нами уже совсем скоро прибудет большой корабль! – уверенно и четко ответил Ахар.
– Так нам тогда к морю надо бежать? Как корабль сюда-то придет? – снова послышались голоса. – Да, как? И что это за корабль такой огромный? Такого и на свете-то не существует?
Ахар понял, что если он сейчас скажет правду, то это точно вызовет волну идолопоклонства среди людей, но сказать это, чтобы развеять недоверие людей, было необходимо:
– Корабль такой существует. Ведет его к нам Шиари, дочь Верховных Наставников… А к морю идти не надо. Корабль… прилетит к нам по небу…
Вздох изумления пронесся в толпе. Поняв, что говорить больше особо нечего, Ахар ловко спрыгнул с плеч своих товарищей.
"Теперь они точно станут молиться Шиари, как высшей." – угрюмо подумал он. – "И мы, наверное, с этим ничего уже не сможем сделать…"
– Спасибо, Ахар… – раздался в сознании знакомый голос
– Шиари? – удивленно вскинулся парень. – Ты?
– Я. Я все видела. Я уже лечу к вам: вот-вот прибуду… Ты молодец! Я всегда знала, что ты самый лучший из жителей Шаломси.
– Шиари! – Ахар не мог поверить своему рассудку. – Ты дотянулась ко мне мыслью, чтобы это сказать?!
– Ну все, – уже несколько смущенно прошептал голос девушки, – хватит болтать. Я уже сейчас буду. До скорого.
– До скорого… Шиарочка… – пробормотал парень, поняв, что она уже не слышит его. – Прилетай скорее…
И словно в ответ на его мысли в толпе начали раздаваться изумленные возгласы. Люди один за другим начали задирать головы, поворачивая лица на юг: оттуда, из светлых недр закатного неба приближалось к ним с невероятной скоростью что-то огромное, круглое и блестящее…

Молчание захватило всех: и в полном безмолвии люди восторженно наблюдали как необъятный корабль, и на корабль-то совсем не похожий, а больше смахивающий на две склеенные миски, плавно и торжественно садился на поле совсем рядом с лагерем.
Ахар, быстрее всех оправившись от ступора, первым побежал к кораблю. Когда до него оставалось меньше десятка шагов, он остановился от неожиданности, потому что часть серебристой стены прямо перед ним вдруг медленно откинулась вниз, и он увидел стоящий в ней силуэт девушки.
– Шиари! – восторженно крикнул он.
– Нет времени. – буркнула та. – Надо скорее посадить людей. Суда идет огромная волна и…
Она не договорила. Ахар подскочил прямо к ней и сгреб в объятия.
– Шиарочка! – прошептал он ей в самое ухо. – Я так боялся что больше тебя не увижу…
– Да чего ж ты боялся, глупый, – так же шепотом ответила она, обхватив его талию своими руками, – ты же знал…
Она вдруг поняла, что забыла зачем сюда прилетела, что не нужен ей этот корабль, что не надо уже никого спасать, и плевать на волну, которая скоро сметет все живое и неживое. Единственное, чего ей теперь хотелось: вот так и стоять дальше обнимая этого паренька, которого она и вправду считала лучшим человеком на Хээле.
Снова раздались толчки. И на этот раз уже не шуточные: почва под ногами достаточно заметно задрожала. Послышались крики, люди, похоже, начинали паниковать.
– Нам надо погрузить людей. – снова прошептала она, убрав голову с плеча Ахара и глядя ему прямо в глаза.
– Погрузим. – тихо ответил Ахар. – Сейчас… Подождут совсем немного…
Ее лицо было так близко. Он тихонько взял его ладонями и медленно-медленно приблизив к себе, впервые в жизни поцеловал девушку в губы.


***

Когда последние жители входили в корабль, подземные толчки уже прекратились, и, казалось, все успокоилось, если бы не угрожающий гул, приближающийся со стороны моря. Шум все нарастал и нарастал, превращаясь в устрашающий рокот.
Едва последний человек ступил на борт, Ахар, стоящий возле входа, внимательно осмотрелся вокруг и, убедившись, что никого снаружи не осталось, произнес, обращаясь к стене:
– Все люди вошли. Можно закрывать дверь.
Словно повинуясь его словам часть корабельной стены откинутая вниз начала подниматься. Через закрывающуюся полоску дверного проема смотрел юноша на далекую полоску заката над родным берегом, на примятую траву поля, на полуразрушенные дома родного города, виднеющегося в дали, понимая, что больше он их не увидит никогда.
– Ахар! – вырвал его из размышлений самый прекрасный в мире голос, раздавшийся прямо из стены, едва закрылась дверь. – Если ты сейчас стоишь лицом к выходу, то справа от тебя есть небольшая дверца. Отодвинь ее и зайди внутрь. Затем закрой и произнеси: "В центральную рубку".
– Чего произнести? – переспросил Ахар, открывая ту самую дверцу и подозрительно оглядывая тесную нишу за ней.
– Не глупи. Делай как я сказала.
Не задавая больше вопросов, он поступил, как ему было велено, и буквально через несколько мгновений открыв дверь, увидел, что находится в просторном помещении, с прозрачной полукруглой стеной, плавно переходящий в такой же прозрачный потолок. Рядом с этой стеной, за длинным столом, идущим вдоль нее, на чудном кресле без ножек, неподвижно висящим прямо над полом, с жутко умным видом важно восседала Шиари. На полу вдоль остальных стен сидело с десяток матерей с детьми. Они уже, вроде бы, должны были ни чему не удивляться, но при виде того, как прямо из стены к ним вышел сын градоправителя, лица их вытянулись.
Шиари молча указала ему на стоящее, точнее, висящее рядом с собой кресло, в которое тот, не заставляя себя упрашивать, устало опустился.
– Взлет. – тихо произнесла девушка.
Ахар даже не удивился, когда корабль мгновенно и бесшумно взмыл на невероятную высоту: он всегда именно так и представлял себе полеты на машинах бессмертных. Зато матери, сидящие вместе со своими детьми неподалеку, взвизгнули.
– Не бойтесь. – успокоила их Шиари. – Теперь вы в безопасности. Скоро вы встретитесь с мужьями. А пока отдыхайте.
Она махнула рукой и посередине рубки словно из воздуха появилась стена, отделившая их с Ахаром от пассажиров.
А из-за края моря появлялась другая стена. Огромная, нереальной высоты стена воды со страшной скоростью надвигалась из океанской дали. Как завороженные смотрели молодые люди на это устрашающее зрелище: словно сами вечные, глубинные океанские недра восстали на род человеческий, со страшным ревом налетев на сушу и в считанные мгновения похоронив под собой все, что было создано когда-то людьми.
– Ну вот и все. – прошептала Шиари.
Пододвинувшись ближе, Ахар взял ее руку в свои.
– Ничего не все. – глубокомысленно произнес он. – Может быть теперь все только начнется… Куда мы теперь?
Девушка пожала плечами.
– Сначала на восток. Там, куда пошли все. Там ждут мама с папой... А потом… – она пристально вгляделась в западный край неба, но ничего не увидела: тучи водяных брызг скрыли небо в своих пучинах.
Немного помолчав, она уверенно добавила:
– А потом опять, еще дальше на восток: корабль сказал, что там в бескрайней долине между двух рек очень хорошие условия для жизни. Туда мы поведем свой народ… Там будет колыбель нашей цивилизации…
– Цивилизации… – удрученно кивнул Ахар. – Которая вскоре станет почитать тебя самой главной высшей.
– Не станет. – спокойно ответила Шиари. – Я знаю что надо делать.
Ахар удивленно-вопросительно взглянул на подругу.
– Мы не дадим возможности дурацким мыслям распространяться в умах человеческих. – посмотрев ему в глаза ответила она. – Мы лишим людей возможности передавать друг другу мысли. Мы найдем способ связаться с Высшими и попросим их отнять у нас эту способность…
– Шиари! – воскликнул Ахар. – Что ты говоришь? Ведь тогда и мы сами тоже ее лишимся!
– Пускай! – спокойно ответила девушка. – Если люди, имея такие способности и такие возможности, оказались не в состоянии возвысить свой дух, значит они их не достойны! Если люди не хотят увидеть Всевышнюю Силу Империи, а думают лишь о сытом брюхе и следующем урожае, значит рано им еще…
– Шиари! – почти закричал юноша. – Но ведь не нам решать такие вещи! Даже если ты и права, то…
– А мы и не будем решать… – едва слышно произнесла она. – Ахар… Хороший мой… – прошептала она, прижимаясь к нему и кладя голову ему на плечо. – Я очень устала. Давай потом об этом поговорим потом, когда все закончится… А пока…
И уже совсем без слов, одной мыслью она скомандовала:
– На восток…
Корабль набрал высоту, и сквозь спадающую пелену водного тумана люди увидели, как закат широкой полосой обнимал западный край неба…


***

Закат широкой полосой обнимал западный край неба. Туман, сползший с Бларфьялских гор после дождя, так внезапно начавшегося утром, уже рассеялся, оставив в воздухе тысячи ароматов горных лугов. Шахар, уводя с собой очередной день, уходил на другую сторону Хээла, в последний раз в этот вечер бросая длинные угасающие лучи на зеленую горную долину, на небольшой городок живописно раскинувшийся в ней, на его улочки, с гуляющими по ним горожанами и изредка проезжающими мотоколясками…
И не было ему никакого дела то того, как в одном из уютных домиков этого города, в садике, сидели на небольшой белой скамейке двое: отец и дочь, для которых он выглядел совершенно по особому.
– Почти такой же закат, как тогда – произнесла девушка. – Ей, кстати, тогда было столько же, сколько мне сейчас…
– Может быть, может быть – кивнул Ари. – Этого я особо не рассматривал. Но по крайней мере, то, что видел я, в свое время, почти полностью совпадает с твоим рассказом.
Он приобнял дочку за плечи и усмехнувшись произнес:
– Эх, доченька, сидеть нам с тобой в одном дурдоме, если кто-нибудь узнает, о чем мы тут с тобой беседуем.
– Ну, папка! – звонко расхохоталась Шиара. – Ты, чего-то, в последнее время юмором прямо блещешь: что ни шутка – то дурдом…
– Какие шутки! – изо всех сил пытаясь сохранить серьезную мину ответил Ари. – Точно тебе говорю: заберут нас… С нашими видениями…
– Пап, – просмеявшись сказала Шиара, – а может… давай книжку напишем?
– Доченька! Ты же взрослая девушка, ты должна понимать, что церковь никогда в жизни такое не пропустит. На нас проклятие наложат… Да и потом, какой из меня писатель…
– Нет, пап, нет! – затараторила девушка. – Хороший! Хороший писатель получится! Ты когда рассказываешь – так интересно…
Она осеклась и, словно о чем-то вспомнив добавила:
– Кстати, пап, а чем тогда все кончилось?
– Кончилось? – с деланным удивлением переспросил отец. – Да ничем не кончилось. Все продолжалось и продолжалось…
– Пап, ну хватит! – досадливо поморщилась Шиара. – Я серьезно.
– И я серьезно. – кивнул Ари. – Все дальше было хорошо: Шиари и Ахар переправили свой народ в ту самую долину меж двух рек. Людям там понравилось, там они прижились, начали развиваться, строить города… Можно сказать, что это место стало колыбелью цивилизации: оттуда люди стали расселяться в другие места Хээла, целыми племенами уходя в неизвестных направлениях. Племена скоро разрастались, языки их изменялись и появлялись разные народы, которые уже через какой-то десяток поколений и не помнили, что когда-то они все жили в одном месте и говорили на одном языке…
– Пап, – внимательно глядя на отца спросила Шиара, – ну, мне все же непонятно, как так: говорили на одном языке, а потом стали на разных?
– Да очень просто. – весело ответил Ари. – Вот, к примеру…
Он стал шарить глазами по саду, словно ища подсказку. Взгляд его упал на глубокую тарелку, стоящую под садовым столом.
– Вот это, – указывая на нее обратился он к дочери, – что такое?
– Миска. – не колеблясь ответила та.
– Миска. – согласился отец. – А вот соседи наши называют ее плошкой. Хотя мы говорим на одном языке.
Он опять оглядел сад, и ткнув пальцем на дверь дома, снова спросил:
– А вот это что, в двери?
– Замок. – совершенно уверенно ответила дочь
– Точно. – кивнул отец. – А вот строители называют замком камень, который запирает свод арки. А электрики – устройство, отключающее электричество… Это если мы говорим по-бларфьяльски. А если вспомнить наш родной язык, там столько всего… Но это мелочи: всегда можно объяснить значение слов другому. А бывают моменты, когда люди общаются на одном языке, и даже думают, что понимают друг друга, но на самом деле говорят совсем о разных вещах и даже не замечают этого!
– Пап, это как?! – удивилась Шиара. – Если я говорю с друзьями по-бларфьяльски, а с бабушкой по-серодольски, они же меня понимают!
– Не всегда, чтобы люди тебя поняли достаточно лишь говорить с ними на одном наречии. – загадочно мотнул головой Ари. – Бывает, мужчина, беря женщину замуж, говорит ей: "Я буду любить тебя всю жизнь", и женщина понимает это так, что он никогда даже и не посмотрит на другую, и не будет постоянно таскаться в гости к друзьям и гулять с ними в кабаках. А для мужчины эта же фраза означает, что он всего лишь станет всегда вовремя приходить с работы и приносить зарплату… Или: женщина говорит мужчине – "Видеть тебя не хочу", и он понимает, что она хочет остаться одна, а та, оказывается этой самой фразой пытается сказать, что хочет, чтобы ее немедленно приласкали и утешили …
– А ведь правда! – воскликнула Шиара. – На самом деле: люди так часто говорят одно, а понимают по-разному… Но ведь так было не всегда? Так не было когда мы умели говорить мысленно. Да, пап?
– Угу. – кивнул тот. – Когда люди передавали мысли друг другу напрямую, они использовали слово лишь для того, чтобы усилить передачу мысли собеседнику, чтобы увериться, что высказанная мысль дошла до него. И тогда ничего друг другу объяснять не приходилось. Они и значения-то особого форме самих слов и фраз не придавали, и потому язык их не менялся. А потом люди разучились общаться мысленно. И тогда, чтобы доносить мысли друг до друга им пришлось выдумывать все новые и новые слова, новые объяснения разных понятий и явлений. И каждый делал это по-своему. Внутри одного народа слова появлялись одинаковые, потому что люди там тесно общались между собой, но у каждого народа они были свои… И теперь нам приходится учить иностранные языки, только потому, что когда-то мы лишились одной своей способности…
– Так значит Шиари тогда поступила как хотела… – не то вопросительно, не то утвердительно произнесла Шиара.
Ари не ответил, лишь едва заметно кивнул.
– Пап, – взволнованно заговорила Шиара, – как? Как это было?.. Я что-то пытаюсь увидеть, но никак не могу!
Ари задумчиво замолчал, затем пристально посмотрел на зажигающиеся на темнеющем небе первые звезды, словно там, в бездонной глубине пытаясь рассмотреть ответ на вопрос дочери, затем, медленно, словно вспоминая, заговорил:
– Когда Шиари и Ахар спасли свой народ, им, а также Энти и Этелю стали поклоняться как высшим. Многие, уже почти не скрываясь, стали ставить в жилищах статуэтки и молиться... И не только им: Эдан, Зей, Астара, Энки – все они стали высшими, которых народ стал чтить. Им придумывались молитвы, им возносилась хвала. И бороться с этим было бесполезно, потому что идея эта витала в умах… И тогда Энти и Этель решили: если у людей отнять способность ментальной коммуникации, разделить их на народы, то через какое-то они смогут забыть свои собственные нелепые идолопоклоннические идеи. И можно будет, легко выполов их как сорняки, словно на невспаханную целину, принести в их умы знание об Истинной Силе, о Всевышней Империи…
Ари встал со скамейки, то ли чтобы размять ноги, то ли для того, чтобы удобней было вглядываться в звездное небо.
– Шиари и Ахар вернулись на Бездну, по-ихнему Апшусс, и несколько лет работали там. В конце концов им удалось связаться с Высшими и упросить их отнять у людей тот дар, который получили они, по их мнению, незаслуженно…
Он замолчал. Присев снова сел на скамейку, он внимательно посмотрел на дочь:
– Видела?
– Видела. – задумчиво покивала та. – Вот ты сейчас рассказывал, и я все это видела… Но только… – она запнулась, не зная как правильней сказать. – По-моему, даже после этого люди не перестали тогда поклоняться непонятно кому…
– Да они до сих пор не перестали поклоняться непонятно кому. – усмехнулся отец. – Много еще прошло времени: народы множились, появлялись одни, исчезали другие, и с ними появлялись и исчезали сотни разных религий и верований… Прошли десятки тысячелетий… И только один народ хранил остатки знаний об Истинной Высшей… Народ, который пошел когда-то от прямых потомков Шиари и Ахара… И однажды в землях этого народа родилась та, которая принесла нам Истинное Знание…
– Спасительница Савара… – тихо проговорила Шиара.
Легкий скрип неожиданно открывшейся заставил обоих вздрогнуть: в свете дверного проема нарисовался изящный женский силуэт.
– Доченька! Ари! – окликнула Талана, – Вы там еще не замерзли? На дворе ночь уже …
– Мамочка! – радостно кинулась к матери Шиари. – Ты давно пришла?
– Пойдемте в дом. – не ответив на вопрос обнявшей ее дочери, сказала женщина.
– В дом… – глядя на самую прекрасную в мире женщину, пробормотал Ари. – Это такое счастье, когда у человека есть дом…


КНИГА ВТОРАЯ

Армагеддон

Он смотрел. Он устремлял взгляд. Он пронзал восприятием вечность словно острием клинка. И острие клинка его восприятия, раздвигая пласты миров и пространств, проносило его сквозь слои примитивных трехмерных измерений, где бесконечные вселенные, словно предвечные океаны, вливаясь одна в другую, смешиваясь и распадаясь, текли бескрайними потоками, и подобно тучам сотворяющим и изливающим дождевые капли, порождали и разбрасывали целые галактики, и неисчислимые спирали галактик бешенными хороводами закручивали вечность.
Через черные дыры проходов между мирами, сквозь потоки светящихся туманностей и раскаленных облаков газов, упрямо пытающихся превратиться в сверхновые звезды, через границы доступного любому разуму проносился он на крыльях своего восприятия, пытаясь проникнуть все дальше и дальше: туда, за границу доступного кому-либо и чему-либо вообще.
То что ему открывалось, невозможно было постигнуть никакому разуму. Все шире и шире раскрывалось его ви́дение. Он давно уже умел проникать взором за границы той части Империи, что была предназначена Высшим, проноситься мимо владений Сиринти и даже пробиваться на границы миров Упуапхани.
Но чем больше Империя открывала ему Себя, тем явственней он видел: даже если сложить все миры когда-либо виденные им, а заодно и всеми остальными Высшими, да еще добавить к ним все, что никто из них никогда не видел, но что, в принципе, могло бы существовать, а потом помножить это все на бесконечность, то все это – будет лишь мизерная, совсем незаметная и бесконечно малая частица Всевышней Империи…
В такие моменты он в совершенно особом свете видел свое собственное место, с бесконечно давних времен занимаемое им в Империи и снова и снова переосмысливал свой титул, коим его именовали почти все Высшие. Император. Да, он – Император. Но истинный Император – не тот, кто управляет подданными, а тот, кто являясь самым верным чадом Великой Империи, лучше всего умеет жить в Духе Ее, услышать Слово Ее и помогать разумным созданиям, сотворенным Ею и отданным ему на попечение, постигать Волю Ее.
И в этом служении видел он свое вечное и единственное предназначение. И не было для него миссии выше, почетней и радостней, чем быть примером для всех Высших, что почитали его как Императора.
Высшие. Светлейшие чада Империи в этой ее части. Прекраснейшие и свободнейшие существа из всех наделенных разумом. Единственные создания, обладающие способностью творить.
Империя породила их столь неисчислимо, что даже галактик в одной трехмерной вселенной меньше, чем Высших во всех мирах. Породила их и наделила величайшим даром: творить. И они творили. Они творили. Планеты, звезды, целые галактики… Но одного они сотворить не могли: себе подобных…
И когда Император вспоминал об этом, он снова и снова, в каких бы глубинах мироздания не находился, какие бы глубины непознанного не постигал, всегда возвращался в сердце своих миров. Туда, где вращаясь вокруг голубой звезды, прекраснейшей жемчужиной вселенной сверкал вечно-молодой неугасающий Сээл. А совсем рядом, в соседних пространствах красовались двое удивительных созданий Империи, две зелено-голубые планеты: Хээл и сестра его Хэя.

Белые стены замка Императора, стоявшего на плоской вершине самой высокой горы Сээла, вспыхнули на миг всеми возможными и невозможными оттенками, в тот момент, когда в одно из его окон из бездонных пучин неба ударил яркий луч света и, влившись, словно водопад, в недра тронного зала, превратился в сияющее облако. Остановившись возле трона, облако стало сгущаться, превращаясь в огромные лепестки голубого пламени, из которого начали проступать еще более четкие, плотские очертания, и в следующий миг прекрасный Высший в телесном обличии уже сделал шаг на ступеньку тронного возвышения.
Он и сам уже не мог как следует вспомнить, откуда пошла традиция, что все Высшие, находясь на Сээле, должны непременно принимать телесные обличия, но традиция эта ему нравилась. Ему нравилось физически ощущать свое тело, ходить ногами, садиться в кресло, видеть мир глазами, так, как это делают самые обычные бессмертные или люди. Он любил свои плотские творения. Он любил все, созданное им на Сээле: от мельчайшей букашки в лесу, до своего замка, возведенного им самим.
– Мой Император. – услышал он голос, едва заняв свое, самой Империей ему положенное место. – Я ожидала тебя.
Высшая, стоявшая у дверей ожидала, судя по всему, уже давно, но ожидала терпеливо, и заговорила лишь тогда, когда убедилась, что Император готов ее слушать.
– Хорошо, Глаэри. – кивнул тот. – Я как раз хотел тебя видеть и догадываюсь о чем ты хочешь говорить… Но сначала, я хотел бы задать тебе несколько вопросов на другую тему. Я только что был за самыми пределами Запределья, почти на самых границах Упуапхани…
Он замолчал, видя, что на лице Высшей повисло нетерпеливое волнение.
– Император. – заговорила она, видя, что повелитель, похоже, не собирается заканчивать свой вопрос. – Здесь тот, кто в состоянии ответить на многие вопросы.
Она слегка смутилась, словно сомневаясь, не совершает ли чего недопустимого, и как бы оправдываясь добавила:
– Я не знаю, стоило ли ему позволять пройти сюда… Но я сочла его дело действительно важным… Тем более, что когда-то он…
Не дав ей закончить, из-за левой колонны возле дверей вышел кто-то, плохо вписывающийся в светлый интерьер тронного зала. Его бесцветный облик как-то блекло и неопределенно выглядел на фоне играющих красок Света, переливающихся повсюду. Но и нельзя было сказать, что он вносит дисгармонию в красоту окружающей обстановки. Лучше всего для описания его облика подходило слово "никакой": ни темный, ни светлый, ни притягательный, ни отталкивающий. Он словно был одновременно и красив и страшен, и в то же время не был ни тем, ни другим. И, пожалуй, более всего он напоминал самого обыкновенного смертного.
Но когда он встал рядом со сверкающе-прекрасной Высшей, сразу стало ясно, что когда-то он и сам был таким же. Когда-то он сам жил в этом дворце, когда-то он был лучшим учеником Императора, и когда-то тот называл его…
– Свидетель! – удивленно и пожалуй даже радостно воскликнул Император
– Вообще-то у тебя теперь другой Свидетель. – бесстрастным голосом ответил тот, взглянув на стоящую рядом Глаэри. – Но, не стану хитрить, мне приятно слышать это обращение в свой адрес… Тем более, что не смотря на то, что на тебя я больше не работаю, я все равно был, есть и навсегда останусь Свидетелем… Пусть даже никто, кроме меня и не будет об этом знать…
– А разве хозяин, которому ты теперь служишь, не дал тебе у себя должность Свидетеля? – с деланным удивлением спросил Император. – Я слышал, ты вернулся к нему.
– Нет. – по-прежнему бесстрастно ответил Свидетель. – Ни к кому я не возвращался. У меня нет хозяев. Я один. И тот, про кого ты говоришь – мне не хозяин… Хотя сейчас я здесь по его просьбе… Он хочет встретиться.
Император пристально смотрел на Свидетеля, и глаза его разгорались все ярче.
– Ты только за этим пришел сюда, чтобы передать мне его просьбу, Атанос?
– Не надо палить меня своим Светом. – буркнул тот. – Я не боюсь его… И не прихожу от него в бешенство, как Шахар… А зачем я сюда пришел – перед тобой я отчитываться не обязан, Маарэнлил.
– Что ж, – кивнул Император, – Видимо наш разговор придется отложить… Когда и где ждет меня Шахар?
– Прямо сейчас. На Хэе. – Атанос усмехнулся. – Он не может пройти в более высокие миры Империи. Света боится.
Император встал с трона и подошел к окну.
– На Хэе?
– Да. На развалинах Первой базы бессмертных, которую они называли Поднебесная Обитель.
– Атл'ан'адату… – задумчиво прошептал Император. – Интересно… Очень интересно. Почему Хэя, а не Хээл? Почему суровые ледники над развалинами Атланадату, а не жаркие острова-вулканы среди остатков Элуадату?
Император говорил едва слышно, и явно ни к кому не обращаясь, но было явно видно, что он желал бы, очень желал бы получить сейчас ответ на этот вопрос. А еще Глаэри поняла, что Атанос знает ответ. А Император знает, что тот знает…
– Я отправляюсь туда. – произнес он, уже начав окутываться прозрачным светом, превращаясь в сгусток легкой энергии. – Я прошу тебя дождаться меня, Атанос… Я хочу говорить с тобой…
Атанос равнодушно смотрел, как Император в облике света покидает пределы замка.
– Мне очень нужно поговорить с тобой… – донесло дальнее эхо его слова.
– Нужно… – едва слышно произнес Свидетель. – Мне много что нужно. А говорить с тобой пока не о чем… Хотя, кто знает, может и поговорим еще…
Прервавшись на полуслове, он отвернулся от окна и внимательно посмотрел на стоящую рядом Глаэри.
– Может и поговорим. – повторил он. – Если, конечно, будет на то Воля Ее…
Глаэри, стоявшая рядом, изумленно взглянула на него.
– Как ты сказал?
– Я сказал, что может еще и поговорим…
– Нет, – мотнула головой Высшая, – После этого ты что сказал?
– А, ты вон о чем. – усмехнулся Атанос. – Тебя удивляет, что я признаю Волю Ее?
– Если честно, да. – кивнула Глаэри. – Насколько я знаю, даэмоны сделали целью своего существования неповиновение Воле Всевышней…
– Слабоумные идиоты! – выругался Атанос, – Они сколько угодно могут, изображая из себя хозяев своей судьбы, протестовать против Воли Всевышней, но не подчиняться Ей они не могут. Если бы ты была таким же толковым Свидетелем, каким был я, то давно бы поняла, что я не причисляю себя к даэмонам, даже не смотря на то, что почти все: и они, и Высшие, думают, что я один из них… Я – не один из них, Глаэри. – устало произнес он. – Да, когда-то я отверг авторитет Императора. Да, когда-то я хотел помочь Светоносному свергнуть его. Но я никогда ничего не злоумышлял против Всевышней Империи… Даэмоны обдурили меня тогда. Обманули, словно смертного ребенка, моими же собственными мыслями…
– Ты сам виноват, – укоризненно произнесла Глаэри. – Император всегда учил тебя, что нельзя позволять мыслям слишком вольно бродить в сознании, пока оно не окрепло как следует.
– Да, я виноват. – согласился Атанос. – Да, я предал тех, кого любил и примкнул к тем кто хотел погубить то, что я любил. И нет мне теперь прощения…
– Что ты такое говоришь, Атанос! – с болью воскликнула Глаэри. – Империя – всемилостивейша. Она не может не простить тех кто раскаялся… Атанос, вернись! Вернись к нам, тебя давно все простили! Нам тáк нужен такой Свидетель…
– Вернуться? – покачал головой Свидетель. – Нужен? Простили? – он скорбно усмехнулся. – Да я потому и не могу вернуться, что знаю, что Всевышняя давно простила меня… Она простила… Только я сам никогда себе этого не прощу. Я сам выбрал себе наказание – одиночество. Мое раскаяние не даст мне мирно существовать рядом с теми, кого я когда-то любил и предал. Ненависть не позволит мне примкнуть к тем, на чью сторону я однажды встал. Я не смогу быть ни с Высшими, ни с даэмонами… Я люблю вас, и ненавижу их…
– Ненавидишь?! – удивилась Высшая. – Разве можно уметь одновременно любить и ненавидеть.
– Можно. – кивнул Свидетель. – Вы не знаете, что такое ненависть. Даэмоны почти совсем забыли что такое любовь…
Он внезапно осекся, странно потупил взор, а затем, после небольшой паузы, приглушенно добавил:
– А еще: мне доступны все миры! Я могу свободно проходить и в Светлые миры, и в любые закоулки Запределья. Мне не трудно попасть и на Сээл и на Ардос. Я думаю, это и есть высочайшее умение настоящего Свидетеля!
Глаэри подошла вплотную к Атаносу и взяла его руку в свои. Блеклая длань удивительно чуждо смотрелась в светлых ладонях Высшей
– Бедный, бедный… – произнесла она с сочувствием. – Ты и вправду стал настоящим Свидетелем… Только цена, заплаченная за это оказалась слишком страшной…
– Пойду я… – тихо сказал Атанос.
Он убрал руку из ладоней Глаэри и развернулся к дверям, которые сами раскрылись, словно угадав его намерение.
– Атанос! – окликнула Глаэри уже удаляющегося Свидетеля. – А все-таки, зачем ты приходил.
Тот не прекращая шага, развернулся и подошел вплотную к Высшей.
– Передай Уриэль, чтобы она не делала того, что собралась.
– Что? – не поняла Высшая. – А что она собралась делать?
– Ни ты, ни она, ни, даже, сам Маарэнлил пока еще не знают об этом… Я знаю, потому что я – самый лучший Свидетель. – заявил он безо всякого хвастовства, а словно лишь констатируя факт – И тебя я прошу: как только ты с ней встретишься, передай ей мои слова. Скажи, что я просил ее не отправляться туда. Там она будет страдать.
– Отправляться? Страдать? – Глаэри выглядела растерянной. – Атанос, о чем ты?
– И еще передай, – не обращая внимания на вопросы, продолжал тот, – Что она дорогá мне. Больше чем вы все. И поэтому я не хочу, чтобы она страдала… – он смутился, и помолчав добавил, – Хотя, нет. Этого не передавай…
– Дорогá? Больше всех? – по-прежнему не могла понять Высшая. – Что все это значит?
– Это значит, – усмехнулся Атанос, – что вы, Высшие, не умеете любить кого-то одного. Вся ваша жизнь – это и есть любовь. Вы любите всё и всех… Даже даэмонов – любите и страдаете от того, что страдают они сами и заставляют страдать других. Сама Всевышняя Империя создала вас такими. Вы не можете любить кого-то больше, кого-то меньше… Потому что не умеете ненавидеть. А я умею…
Свидетель закрыл лицо ладонями, а когда убрал их от него, оно словно сделалось светлее.
– Ненавидеть… – повторил он. – Стоило научиться это делать, потому что только постигнув яд ненависти начинаешь по-новому понимать сладость любви… Стоило пройти через ужасы Ардоса и мрак Запределья, чтобы понять, насколько прекрасны Свет и Дух Империи… И теперь мой удел – жить между Светом Империи и Тьмой Запределья… Вечно ненавидеть и вечно любить…
– Неужели и такое возможно! – прошептала Высшая…
– Возможно. – уверенно кивнул Атанос. – И смертные, которых вы так заботливо взращиваете на Хээле и Хэе, прекрасно умеют это делать. Потому-то, несмотря, даже на то, что не дано им было дара творения, их любовь может порождать Свет, а ненависть – убивать Его. Поэтому мне интересно с ними…
Он замолчал, прервавшись на полуслове. Затем развернулся, и в считанные мгновенья покинул пределы замка и вообще Сээла.

***

Ледяные торосы вспыхнули и погасли, когда сполохи голубого пламени, спустившегося с неба приобрели черты вполне законченные и реальные, и вот уже высокий юноша лучащийся нездешним светом стоял посреди ледяной пустыни, оглядывая окрестности. Если бы кто-то из смертных увидел бы его теперь здесь, то, по меньшей мере, несказанно бы удивился, как в такой страшный холод можно находиться в одном лишь голубом плаще с красным подбоем, под которым просматривалась какая-то неопределенная и, судя по всему, очень легкая одежда. Но пришельца мало занимала окружающая температура и бешеный ветер, воющий в ледяных скалах. Он что-то высматривал среди торосов, словно ожидая кого-то.
Свет неба был тускл и неясен: трудно было понять, день теперь или ночь. Неясные тени, порождаемые жестокими игрищами ветра, холода и льда, метались, словно мрачные привидения, и словно голодные шакалы, кружась стаями, пытались наброситься на незваного гостя, и как шакалы, налетевшие вдруг вместо добычи на грозного хищника, с воющим визгом отлетали от ауры волшебного света исходящего от него.
– Ты хотел встретиться Шахар? – певучим голосом произнес пришелец, и голос этот, звучный, словно раскаты огромного колокола и нежный как песнь лунного бриза, перекрыл собой стоны ветров, и те покорно замолчали, устрашившись неслыханного здесь доселе звучания.
От огромной глыбы льда, стоявшей неподалеку, тихо и зловеще отделилась смутная, мрачная тень и медленно двинулась на говорившего.
– Да, Маарэнлил. – голос тени был не менее мощным, но, словно в противовес своему оппоненту, глухим, бесчувственным и бесцветным. – Хотел.
Мрачная тень приблизилась, и тут стало видно, что очертания она имеет вполне реальные, почти что человеческие. Вот только редкий человек сумел бы не впасть в безумие от страха, взглянув на эти очертания.
– Хотел. – повторил он. – Только не Шахар… Шахара давно уже нет. Он остался в безумном и дурацком светлом прошлом Всевышней Империи…
– Извини, Шахар. – почти весело усмехнулся Император. – Но Шунгалом я тебя именовать не стану: ты мне не хозяин.
– Ну что ж, – зловеще усмехнулся в ответ темный оппонент, – Тогда можешь обращаться ко мне титулом, дарованным мне когда-то тобой самим, и самой Империей… И ставшим, для меня вторым именем… Тем более, что на этой планете я весьма популярен именно под этим именем.
– Светоносный?
– Да. Только за несколько десятков тысяч циклов языки здешних народов размножились и сильно изменились. Мне больше всего симпатично как звучит это имя на языке племени лациев… Я так думаю, именно в этом варианте его на этой планете скоро узнают многие.
Он звучно и похабно расхохотался.
– Светоносный? На языке лациев это… – Император прикрыл на миг глаза, моментально вникая в звучание языка этого племени, – На языке лациев это – Люцифер? Свет Творящий? – похоже он был не сильно удивлен. – Да, красивый язык.
– Да плевал я на их красоту! – рыкнул даэмон. – Просто на сегодня – это самое сильное племя на Хэе. И оно станет еще сильнее. Его язык переживет своих носителей, свое время, и имя мое здесь еще долго будут помнить. И очень многие долго еще будут приходить в ужас от одного лишь его звучания… Хотя по большому счету, в этом мире оно вообще ничего не значит: просто набор звуков! – он снова расхохотался рычащим смехом. – Да и к тому же, лации усердней всего поставляют мне тупых воинов для моей армии… И мясо для жратвы! – едва утихнувший хохот раздался с новой силой. – Погрязшие в злобе, войнах, пороке и разврате. Самые многочисленные противники самой идеи существования Всевышней, самые ярые идолопоклонники… И к этому, между прочим, твои… твои, Маарэнлил, собственные воспитанники, руку приложили… Это им тут поклоняются, исковеркав их имена, называя их: Зея – Зевсом, Эдана – Одином… А уж сколько имен у Астары – даже все и не припомню! И все – вся планета, все народы тут им молятся…
– Что ты несешь, Шахар. – раздосадовано покачал головой Император. – Мои воспитанники отвращают людей от Всевышней Империи?.. Ты издеваешься или окончательно тронулся рассудком?
– Не смей! – внезапно озверев подскочил Светоносный к собеседнику. – Слышишь, ты… Император! Никогда не смей мне говорить, что я тронулся рассудком! Это вы все больны! И Империя ваша больна… А я вылечу Ее…
Столь же быстро успокоившись, как и разозлившись, он отошел от Императора. Свет исходящий от него, похоже порядком его раздражал.
– Во-первых, я просил не называть меня Шахаром. – уже почти совсем спокойно произнес он. – А во-вторых, я здоров рассудком. А вот вы все…
– Во-первых, – перебил его Император, – Ни Шунгалом, ни Люцифером я тебя называть не стану: негоже к Высшему, пусть даже и падшему обращаться человеческим прозвищем, да еще таким, которое несет в себе негатив. А во-вторых, Хэлел'бен'Шахар, изволь объясниться: ты что, позвал меня, чтобы говорить мне гадости о Всевышней Империи?
Мрачная личина даэмона приняла задумчиво-философское выражение. С притворно проницательным видом устремив безобразный взгляд своих жутких очей куда-то вдаль он тихим, почти ласковым рыком заговорил:
– А ты никогда не думал, Маарэнлил, что ты – тот, кого Всевышняя Империя сама избрала и поставила главным исполнителем Воли своей, совершаешь ошибки?
Он пристально посмотрел на Императора, но тот ничего не отвечал, молча, с равнодушным видом ожидая продолжения.
– Вспомни, Маарэнлил, – продолжил Светоносный. – Как по воле Всевышней заселил ты смертными Хээл – а они отвергли саму идею существования Всевышней… Как ты поселил их в самом прекрасном месте планеты – а они уничтожили его… И из этих жалких червей ты решил выращивать себе подобных? Высших!..
– Достаточно. – устало произнес Император. – Если ты позвал меня, чтобы слушать твой бред, Шахар, то я, лучше, вернусь обратно на Сээл… А ты, если хочешь, приходи ко мне туда – там и поговорим…
Мрачные очи Светоносного сверкнули страшным огнем.
– К тебе на Сээл! Чтобы ты палил меня там своим Всевышним огнем!.. – рыкнул он. – Может лучше ты ко мне на Ардос? У меня там весело…
– Послушай, Шахар! – несколько резковато перебил его Император. – Если ты решил надо мной поиздеваться, то нам не о чем разговаривать, а если что-то с твоей памятью случилось, позволь тебе ее освежить: не ты ли внес дисгармонию – зерно смерти в духовную матрицу людей Хээла еще на этапе их создания? Не ты ли пытался проникнуть на Хээл и захватить контроль над человеческими разумами? Не твоему ли совету последовав, первые смертные пустили развитие Эдины по пути самоуничтожения? И не ты ли, зверски растерзав нескольких бессмертных, взял контроль над тектоническими процессами Хээла, приведшими к уничтожению Элуадату и затоплению земель смертных?.. А не твои ли даэмоны и их мелкие прихвостни, теперь, шастают по Хээлу и Хэе, уча людей паскудствам и непотребствам?.. Или…
Издевательский смех прервал поток плавно льющейся речи. Похоже Светоносному и вправду было забавно.
– Ох, глупый мой оппонент… Похоже, Свет Всевышней совсем ослепил твой рассудок своей слащавостью… – смех его неожиданно оборвался, и, приняв, вдруг, вид необычайно серьезный, он четко и спокойно заговорил. – Да, ты прав, все тобою названное, и многое не названное, я действительно совершил. И совершу еще многое… Но скажи, Маарэнлил, почему, когда вы украшали Хээл всякими лесами и океанами, в это же самое время Империя создавала в соседнем измерении точно такую же планету, скрывая это до поры ото всех Высших? Почему, когда я вносил дисгармонию в матрицы людей Хээла, Всевышняя наделила точно такими же матрицами людей Хэи, причем безо всякого нашего участия?.. – Он запнулся, и окинув взглядом окружающие их ледники, словно ища в них подсказки, какие бы еще доводы привести, продолжил. – А ты обратил внимание, что когда люди Хээла, по моей науке гробили свою Эдину, на Хэе почти в этот же самый момент с разницей в каких-то сто планетарных циклов, люди точно таким же образом убивали свой Эдем. Только делали они это уже без моей помощи. А когда с моей легкой руки погибал Элуадату, здесь, на Хэе, и причем заметь, снова без моего участия, сотрясался и рушился Атланадату. – он постучал ногой по поверхности ледяной корки, на которой стоял, словно пытаясь убедиться, что база бессмертных действительно разрушена, – А когда толпы смертных Хээла оправлялись от потопа, явившимся следствием разрушения Элуадату, то здесь смещение планетарных полюсов привело к таянью ледников и затоплению мест обитания смертных… А потеря способности к ментальной коммуникации… Ты заметил, Маарэнлил, что жители Хээла и Хэи почти одновременно вышли с вами на связь – там с базы в Апшуссе, здесь с базы в Вавилоне, и попросили одного и того же: лишить их нормального способа общения друг с другом!
Он замолчал, и вид его сделался столь неопределенный, что трудно было понять чем вызвано его молчание: желанием сделать паузу, чтобы собраться с силами для дальнейшего разговора или нежеланием продолжать этот самый разговор.
– Хэлел'бен'Шахар! – Изумленно и серьезно проговорил Император. – Ты стал темен и непроницаем для света и истины, но сейчас я почти что вижу что ты не лжешь…
– Не лгу… – кивнул тот. – Не лгу, потому что сейчас я сам хотел бы разобраться в чем тут дело…
– И ты хочешь сказать, – продолжал Император, – что ко всем бедам Хэи, кои являлись полным отражением катаклизмов Хээла, ты не имеешь никакого отношения?
– Абсолютно… – хмыкнул Светоносный
– И даже в случае с Содомом? – подозрительно спросил Император
– И даже в этом. – уверенно кивнул мрачный собеседник. – Тот факт, что к жителям Такхарры, на Хээле попала примитивнейшая технология получения энергии посредством расщепления атомного ядра… хе, хе… – Светоносный весело хмыкнул, – с моей веселенькой подачки, разумеется, я ни сколько не отрицаю. Да, действительно, я научил их добывать энергию таким способом для того, чтобы скоро они сумели создать оружие, которое всем им бошки поотрывает. Но как эта технология попала к жителям Содома – ума не приложу… Да и, по правде сказать, в Такхарре мне не повезло: то ли людишки оказались никудышными создателями оружия массового уничтожения, то ли помешал кто – но погиб тогда только один этот никчемный городишко… В Содоме и то веселее было: там еще соседнюю Гоморру зацепило…
– А ты хорошо помнишь названия всех мест где ты напакостил. – невесело усмехнулся Император.
– Ты, видно, совсем отупел. – огрызнулся Светоносный. – Говорю же тебе: на Хэе я не пакостил… По крайней мере, в тех местах, о которых сейчас рассказывал…
– Действительно… – лик Императора сделался крайне задумчив. Он долго молчал, несколько раз прошелся взад вперед по ледяной поверхности, что-то нашептывая самому себе. Страшный ветер и снежная буря, бесчинствовавшие вокруг, похоже ни сколько не беспокоили его, а одежды его, такие легкие, едва шевелились так, словно на них дул не страшный ледяной ураган, а легкий бриз с теплого прибоя. Внезапно остановившись, он обратил взор на своего собеседника. – И какие мысли есть у тебя по этому поводу?
– А мысль одна. – незамедлительно ответствовал тот. – Все неприятности смертных, неправедные поступки, дисгармония в их матрице, отклонения от стремления к Свету и развитие стремления ко мне, к тьме, все это… – он замялся, славно силясь выговорить следующую фразу, – …все это происходит… по Воле Ее…
Лик Императора вспыхнул.
– Что ты такое говоришь Шахар!
– А что я такое говорю? – спокойно парировал тот. – А разве не признаешь ты тот факт, что Империя – суть Всевышняя, и Сила Ее – необорима, а Воля – неоспорима?
– Разумеется…
– А разве не признаешь ты, что частица от звезды не отлетит не будь на то Воли Ее, и все сущее происходит по Воле Ее?
– Да… Но, к чему ты?..
– А к тому, – хлестко произнес Светоносный, – Почему, когда я наущал смертных как убить свою землю, Она мне не помешала? Когда я растерзал бессмертных в Элуадату и погубил этот город, Она не покарала меня, а напротив, допустила параллельную гибель Атланадату, по обломкам которого мы сейчас топчемся? Почему, когда тупые смертные рассеивали в своих пустых умах фанатичное идолопоклонство твоим смертным воспитанникам, твоим бессмертным сотрудникам, моим даэмонам… мне любимому, в конце концов, Она опять не вмешалась, не явила Величия своего? И в конце концов, почему, когда я вынашивал свой гениальный, чего уж скромничать, план против Величия Ее самой, она не остановила меня, не прочистила мне рассудок?
Он остановил испытующий взгляд на Императоре, но тот молчал, и даэмон подытожил:
– А потому, прекрасный мой Высший, что и мой откол от вас красавцев, и уход моих даэмонов, или, как вы это называете – падение, во тьму, произошел тоже по Воле Ее… А? Как тебе такое?
– Давно ты это понял? – сухо спросил Император после недолгой паузы
– Не очень. Но судя по твоему ответу, ты знал об этом намного раньше меня…
– Да, друг мой, – Император устало выдохнул, – о твоем падении я знал задолго до того, как оно произошло, ты тогда еще был так светел и прекрасен… Я даже не знал как тебе помочь, я лишь знал, что не в силах изменить Волю империи… Мне было непонятно, для чего Ей нужно из самой себя создавать антипод самой себе, да еще забирать у меня для этого самого лучшего моего товарища… моего брата…
– Это ты говоришь, потому что не видел обратной стороны Света и Любви… А я видел. Я живу там. Обратная сторона Света – Тьма. Обратная сторона Любви – Ненависть. Любовь творит Свет, ненависть его пожирает… А еще есть Сила и Дух. И силу можно приложить не только для созидания, но и для разрушения. И разрушения и смерть, поверь мне, Маарэнлил, это – власть! Такая сладкая, жестокая, сумасшедшая власть! И я ее обожаю!!! И ненавижу…
Жуть, непрерывно сквозившая из глаз Светоносного, стала вдруг куда-то отступать, и облик его сделался мягче, в нем стало проступать что-то позабытое.
– Но не об этом я сейчас собирался сказать. – каким-то затихшим голосом продолжил он разговор, обращаясь, словно бы даже не к Императору, стоящему рядом, а к кому-то внутри себя. – Я подумал: а что если Империя устала жить лишь одним Добром, Любовью, Светом и Благодатью? Что если Она поняла, что живя лишь только этим, Она может разрушить самою себя? Что творя лишь Свет, Любовь и совершая непрерывное Созидание, Она ставит себя на какой-то монотонный, неотвратимый и совершенно скучный путь? Ведь ты подумай, Маарэнлил, как это страшно скучно, вечно жить одним лишь Светом, творить одно лишь благо, чтобы в конце-концов во всем этом просто раствориться! А может быть Империя увидела ущербность этого пути, и породила нас – даэмонов, чтобы мы встряхнули Высших чистоплюйчиков? Надоело Ей ровное монотонное течение развития, вот и устроила она борьбу… Битву! Ибо только в битве разум не засохнет и сознание не застоится… Вот и начали мы: вы созидаете, мы разрушаем; вы творите Свет, мы убиваем Его, творя Тьму; вы пытаетесь сделать из смертных себе подобных, а мы – пожираем их!!!
При этих словах облик его снова сделался страшен.
– И знай, Маарэнлил, – продолжил он, – что я знаю истинные намерения Всевышней Империи! И мое изгнание, и падение во тьму совершено по Воле Ее! И воюя с вами, я выполняю Волю Ее… А почему она решила забрать самого лучшего, коим, согласись, все-таки всегда был я а не ты… Так тут все ясно: кому ж еще доверить управление своей темной стороной…
– Ты себя героем, что ли выставить хочешь? – с деланным равнодушием спросил Император. – Так не получится. – он усмехнулся. – Создание тьмы в противовес Свету – есть Воля Ее, но твое и твоих даэмонов падение под знамена тьмы – это ваш, ваш собственный выбор. Вы сами кинулись выполнять эту Волю…
– И ни сколько не жалеем! – рявкнул Светоносный. – Тебе даже не понять, какие возможности дает эта моя власть.
– Я рад что ты доволен, только вот тех, кто пришел на твою сторону не совсем добровольно – полчища смертных и бессмертных душ, пожранных вами или ставшими твоими солдатами…
– Извините! – отпарировал Светоносный. – Этих ко мне никто за шкирку не тащит – сами бегут… Ты только посмотри: как они обожают убийства, разрушения, насилие… Да и про Империю теперь только единицы помнят, остальные все твоим сотрудникам поклоняются
На вопрошающем лике императора застыло удивление.
– Да, да, – продолжил Светоносный, – И если Эти твои дурачки Вéндахо и Амон со своими прихвостнями открыто продались мне и начали строить пирамиды смерти по обе стороны океана и развлекаться человеческими жертвами, то остальные твои преданные слуги по своей дурости тоже натворили дел. И все это лишь из-за того, что ты перестал сам заниматься воспитанием смертных, и предоставил их самим себе, потому что тебе Империя, видишь ли так велела… А вот мне плевать! Мне Она ничего не велела. И мои верные даэмоны… или как их на Хэе называют, демоны, и тут, и на Хээле понаделали делов…
Он злобно хихикнул, но затем, вид его снова стал серьезен.
– Смертных нельзя не дурачить! Они сами хотят быть обманутыми. Ты только подумай: когда-то они, чтобы предотвратить идолопоклонство, лишили себя естественного способа общения… И чем все это кончилось? Тем что половина населения Хээла и Хэи с наслаждением ввергают свои души во тьму и зло, и насаждают смерть и разрушения, фактически уже при этой жизни став под мои знамена… А вторая половина поклоняется твоим бессмертным сотрудникам, которых здесь называют богами, а на Хээле и вовсе – высшими! А про Империю почти никто и не помнит!.. Ты подумай, Маарэнлил, каково это, а? Даже я – предавший Свет и бунтующий против Силы Всевышней, не могу не признавать Ее власти над собой, а они… Эти люди… Они могут себе позволить о ней просто не помнить!!!
– Довольно! – прервал Император. – Я все теперь вижу… – он поднес к лицу изящные ладони, и потупив взор еле слышно пробормотал: – О Всевышняя!.. Почему? Почему Ты повелела мне оставить людей самих себе? Почему Ты говорила, что только так они способны расти? Почему Ты не являешь Себя им? Почему допускаешь их гибель от рук даэмонов?
– Почему? – переспросил мрачный собеседник. – Много. Много вопросов… Мне, кстати, тоже интересно почему. Только Она этого даже тебе не говорит. А мне и подавно не скажет. Я, собственно, для этого и хотел с тобой встретиться – обсудить… Только вижу, что зря, наверное, я сюда прискакал. И говорить нам с тобой, похоже больше не о чем – для тебя, так же как и для меня в этом деле много непонятного…
– Поймете скоро. – раздался вдруг из-за торчащего неподалеку осколка ледяной глыбы голос. Голос был удивительный: он ни сколько не походил на жуткий рык даэмонов, но и не было в нем вселенской мелодичности Высших. Больше всего он был похож на голос человека, самого обычного смертного.
Оба собеседника одновременно обернулись и увидели, что облик говорившего столь же сер и неприметен: с первого взгляда можно было бы, пожалуй, даже решить, что перед ними стоит никто иной, как самый обыкновенный смертный человек. Вот только быть этого не могло – климат ледяного материка, бывшего когда-то солнечным благодатным Атланадату, давно уже не подходил для обитания в нем людей, и простой смертный, да еще в такой легкой одежде, какая была надета на незваного визитера, не сумел бы сделать здесь и сотни вздохов.
Но, похоже, одежда эта была для него атрибутом совершенно ничего не значащим, а температура окружающий среды мало его волновала, поскольку ледяной покров разрушенной базы бессмертных был, видимо, далеко не самым неприятным местом из тех, в которые свободно мог проникнуть настоящий…
– Свидетель… – Высший и даэмон произнесли одновременно, даже не удивленно, а словно констатируя не такое уж и неожиданное появление непрошенного гостя.
Усталой неспешной походкой, какой перемещаются обычно, утомленные тяжелой работой смертный, Свидетель приблизился и уселся прямо на торчащий из под снега кусок льда.
– Ты чего притащился сюда, проходимец? – пренебрежительно прогнусил Светоносный, а Император ничего не спросил, но во взгляде его читался приблизительно тот же вопрос.
Но гость, похоже, и не собирался отвечать ни на какие вопросы. Положив локти на колени и сцепив ладони в замок, он сидел, потупив взор, с таким видом, словно и не было рядом с ним ни Высшего, ни даэмона, а сам он вообще пришел сюда, чтобы побыть наедине со своими мыслями.
– Давно подслушиваешь? – снова загомонил Светоносный
Молчание.
– Атанос, – подхватил Император, – если тебя не затруднит, не мог бы ты пояснить, для чего ты здесь? Решил присоединиться к нашей дискуссии?
Свидетель поднял свои серые, выглядящие совсем по-человечески, глаза:
– Вы, кажется, беседовали? – произнес он так, словно только что заметил, что кроме него тут еще кто-то есть. – Продолжайте, продолжайте… На меня можете внимания не обращать – я всего лишь свидетель…
– Но ты, похоже, знаешь ответы на вопрос, который беспокоит нас обоих? – вопросил даэмон.
– Да я, вообще, много чего знаю… – неопределенно пробормотал Свидетель.
– Ну так, может, поделишься с нами? – уже гораздо более раздраженно рыкнул Светоносный.
Атанос снова поднял глаза на Императора:
– Когда-то ты предостерегал меня от того, чтобы позволить своему неокрепшему разуму делать выводы из увиденного мною… – он перевел взгляд на даэмона. – А ты, когда-то, воспользовался тем, что я его не послушал… Мне было много видимо, и еще больше ведомо. И из увиденного я стал делать выводы. И я стал говорить, говорить, говорить… Я делился со всеми всем до чего додумался. Пересказывал всем подряд все свои соображения… И погубил этим самым не одно смертное и бессмертное существо. А когда я понял, что мысли рожденные мною из увиденного, несут тьму, смерть и дисгармонию, мне стало страшно… Когда-то я был зол на одного из вас, что он не наказал меня, заставив отказаться от привычки делать выводы из всего увиденного и ненавидел другого, что он одурачил меня словно смертного ребенка…
Он рывком встал, и не глядя не на кого, произнес:
– Свидетель больше не говорит. Теперь он только видит.
– И ты притащился сюда, чтобы нас этим порадовать? – с издевкой усмехнулся Светоносный.
– Зачем я пришел, – спокойно ответил Атанос, – тебя, Шахар, не касается. Если тебе больше нечего сказать Императору, то проваливай. У тебя на Хэе, кажется, какие-то дела в Атланадату?
– Да и пойду. – устало буркнул Светоносный. – Не с вами же дураками здесь время только терять. – и повернулся, было, чтобы удалиться, но затем остановился, словно задумавшись о чем-то, и не оборачиваясь спросил: – А все-таки, Атанос, мне просто любопытно, как получилось, что ты – отвергнутый всеми, и нами и Высшими, почему ты можешь видеть то, что недоступно нам?
Молчание, повисшее в воздухе было ему ответом. Он обернулся через плечо, и взглянул на Свидетеля, поняв, что ответа не дождется.
– Почему? – неожиданно заговорил Атанос. – Да неужели вам этого не ясно?!! Это же очевидно! Империя дала мне такую власть, какой нет даже у Императора. Она наделила меня способностью проникать туда, куда даже Сиринти не всегда могут проникнуть и видеть то, что не доступно никому из Высших. Но цена, которую пришлось за это заплатить оказалась страшной: мне пришлось научиться одновременно любить как Высшие и ненавидеть как даэмоны. Мне пришлось забыть Свет, чтобы научиться жить во тьме, а после отринуть тьму и снова привыкнуть к Свету. И для этого мне, рожденному Высшим, пришлось предать тех кого я любил, а потом отвергнуть тех, ради кого я их предал… А еще, чтобы я мог лучше видеть, Всевышняя научила меня молчать. Правда для этого мне пришлось сказать немало лжи… А еще, чтобы взор мой не затуманивался движениями духа, Мне пришлось отказаться от них: я не умею больше ни любить, ни ненавидеть, ни радоваться, ни грустить… И я не имею более ни целей, ни стремлений, ни желаний… Зато теперь у Империи во владениях Высших и даэмонов есть свое Око – свой Свидетель… Я, собственно, и пришел к тебе, Император, чтобы сообщить, что не смогу ответить на твои вопросы. Ибо теперь только понимаю, что истинный свидетель, не может говорить, но лишь видеть и знать. А еще, истинный свидетель не может принадлежать никому, кроме Силы его сотворившей… А расплата за это – вечное одиночество…
Светоносный, собравшийся, было, уходить, с никогда до сих пор не испытанным им удивлением, взирал на Атаноса. Его зловещая личина имела теперь выражение ошарашенное.
– А я-то, дурак, думал, что страшнее Ардоса места в Империи нет… – выдохнул он. – По мне лучше быть загрызенным всей мертвечиной моих армий, чем принять участь твою, Атанос…
– Вот потому, я – Свидетель, а ты – повелитель армий тьмы. – ответил Свидетель. – На все Воля Всевышняя, но каждый сам выбирает свой путь, и то, кем он станет на нем…
– Помнишь, еще в начале сотворения Хээла, – еле слышно проговорил Император, обращаясь к Свидетелю, – в моем дворце на Сээле ты спросил меня: " Что надо сделать, чтобы научиться знать то, что видишь?".
– Да. – кивнул тот. – Ты ответил, что однажды, во льдах планеты смертных, я сам произнесу вслух ответ на свой вопрос…
При этих словах лицо Светоносного вытянулось.
– Так ты и э́то знал?!! – прошипел он в сторону Императора. – С самого начала знал, какая судьба ждет и меня, и Атаноса – и ничего не сказал!!!
– Я – Император, – ответил тот, – я знаю больше чем остальные. Но Волю Ее изменить не могу…
– Да будь ты проклят со своим чистоплюйством!!! – надрывно рявкнул даэмон. – Живите в своем Свете, а я лучше вернусь к себе на Ардос. Даэмоны хоть и творят зло, и сеют смерть и разрушения, зато не строят из себя хорошеньких ребят! А вы!.. А ты!.. Император… Маарэнлил… Духу Подобный… Тьфу!
Гнилостно-ядовитое облако вскружилось в миг на том месте, где только что стоял Светоносный, и в быстрее ураганного ветра удалилось в сторону заледенелого океанского берега.
Двое, оставшиеся среди льдов, какое-то время молчали. Затем один из них развернулся, и не говоря ни слова зашагал прочь.
– Атанос! –окликнул его Император, хоть и знал, что тот не обернется, не остановится. – Скажи, хотя бы, что за дела у Шахара в Атланадату?
Свидетель, вдруг, остановился. А затем, медленно обернувшись на Императора через плечо, проговорил:
– Возвращайся на Армагеддон, Император…
И снова зашагал, уходя все дальше и дальше, растворяясь в страшной холодной ночи полярного континента.

***
Песок, казалось, был раскаленным и жег ступни просто нестерпимо, но стоило засунуть их в него поглубже, как прохлада не прогретого еще как следует нижнего слоя окутывала приятной пеленой, напоминая, что весна еще только-только вступила в свои права, и Шахар не успел еще как следует донести тепло своих лучей до земли.
Высокая светловолосая девушка лет восемнадцати осторожно подошла к воде и легонько потрогала ее носком босой ноги.
– Холодная. – пробормотала она по-бларфьяльски.
Она посмотрела по сторонам: пляж был почти пуст, только несколько лежаков было занято еще не успевшими загореть отдыхающими, да неподалеку в воде плескался какой-то крепкий детина, которому, судя по всему, было наплевать на то, что море еще не успело как следует нагреться.
Подойдя к ближайшему незанятому лежаку, девушка быстренько скинула с себя всю одежду, оставшись лишь в малюсенькой цветастой юбочке, опоясывавшей ее стройные бедра и ягодицы, больше напоминавший широкий пояс, чем серьезный предмет одежды. Ей всегда нравилась то, что в Бларфьялии, на всех пляжах, в бассейнах и местах отдыха люди ходили совершенно голые, ни сколько этого не стесняясь и не считая это чем-то постыдным, как это было принято на родине ее родителей, в Серодолье. Правда в последнее время у молодежи вошли в моду эти самые маленькие юбочки: многоцветные, расшитые блестками и побрякушками у девушек и более скромные, одноцветные у парней. Люди старшего поколения, правда, на это порой ворчали, дескать, чего это молодежь взяла привычку прикрывать наготу, словно неотесанная деревенщина. Молодые спорили, что, мол, частично прикрытая нагота еще красивей чем полное отсутствие одежды. Но какие бы споры о вкусах не шли, сдержать моду они были не в силах.
Уложив вещи на песок, девушка ловко растянулась на лежаке, с наслаждением подставив хорошенькое личико, полную грудь, стройный живот и длинные ноги лучам весеннего Шахара, и, закинув свои красивые руки за голову закрыла глаза, явно намереваясь оставаться в таком положении до тех пор, пока загар не покроет все ее тело.
Шелест прибоя убаюкивал своей лучше всякой колыбельной, и девушка моментально заснула.
Проснулась она от того, что Шахар вдруг перестал согревать ей лицо. "Тучка…" – пронеслось в сонном сознании.
Но, открыв глаза, она увидела, что это вовсе не тучка. Какой-то молодой человек, похоже тот самый, который только что плескался в море, возвышался над ней, загораживая ей Шахар, и при этом самым наглым образом таращась на нее.
Девушка привстала на локтях, и вперила раздраженный взгляд в лицо парня.
– Привет… – слегка запнувшись заговорил он по-бларфьяльски. – Мог я вас где-то видеть раньше…
Она быстро пробежала по нему взглядом с ног до головы.
"Вообще-то хорошенький…" – подумала она, – "Только глупый… И, знакомится не умеет…"
Тут она взглянула несколько глубже, уже не глазами, а своим внутренним взглядом, коснувшись его сознания.
"Ха… Он еще и девственник" – увидела она, и улыбка невольно подернула ее хорошенькие губки, – "Не, чего-то неохота мне сегодня ни с кем знакомится… Хотя… Может на днях мы с этим хорошеньким девственничком и пообщаемся…"
– Я не говорю по-бларфьяльски. – сдержанно ответила она по-серодольски.
– Так вы из Серодолья! – радостно воскликнул парень на этом же языке. – Значит я вас точно видел! Вы приехали позавчерашним поездом?
"Тьфу…" – досадливо пронеслось в голове – "Теперь точно не отстанет…"
– Нет. – с нарочитым равнодушием ответила она. – Я не ехала поездом, меня вчера привез сюда мой папа на машине… Это во-первых. А во-вторых, ты мне Шахар заслоняешь, это в-третьих. А в четвертых… Послушай, отстань, а?.. Это в-пятых… А еще там что-то было в шестых, и в седьмых… – девушка понимала, что ведет себя хамовато, – но уж больно хотелось остаться одной и просто полежать. – В общем, я сегодня устала и хочу позагорать. Если хочешь ко мне подклеиться – попробуй завтра. Или послезавтра…
Она демонстративно зевнула.
Парень слушал ее, застыв на месте словно статуя, и на лице его разгоралось восхищение.
– Какой у вас красивый голос! – восторженно пролепетал он. – И сама вы такая… такая…
– Красивая. – уточнила девушка. – Да, я в курсе. Спасибо, что напомнил… Пока.
И она снова положила голову на ладони и закрыла глаза, всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена.
– А можно еще один вопрос? – не унимался юноша.
– При условии, что после этого ты свалишь.
– Как ваше имя?
– Шиара… – буркнула девушка и приготовилась пропускать мимо ушей все что дальше собирается ей говорить этот молодой человек.
– А я Ахар. – кивнул он, отступая назад, признавая, похоже, свое поражения в сегодняшнем состязании.
"Что?!" – мелькнула испуганная, почему-то, мысль.
Светлые лучи Шахара просвечивающие через закрытые веки вспыхнули, вдруг, неясным контуром, и в свете вспышки Шиара увидела ход судьбы. Она не раз уже видела ход судьбы, и ей не очень это нравилось. Это происходило с ней порой помимо ее желания, и она начинала видеть то, что суждено ей пройти в этой жизни. Она не хотела знать, что ее ждет, поскольку знала, что судьбе противиться – бесполезно, можно лишь смириться с ее решением. А теперь и вовсе не желала принять то, что только что увидела: совсем не так она представляла человека с которым ей предстоит прожить жизнь…
Она открыла глаза и резко приподнялась с лежанки, свесив ноги вниз.
– Ахар, говоришь? – досадливо вздохнула девушка. И все еще по инерции пытаясь избавится от того, что уже суждено ей судьбой с усмешкой еле слышно прошептала себе под нос: – Ну конечно, Ахар… А если бы я представилась как Энти тебя бы звали Этель…
– Нет! – радостно воскликнул парень, каким-то чудом расслышавший бормотанье девушки и почти уже смирившийся с тем, что ему на сегодня ничего не светит. – Меня правда зовут Ахар, и звали бы так даже если бы ты и не была Шиари.
– Шиара. – поправила девушка. – Здесь так говорят. Шиари – это по-серодольски.
– Так ты местная?
– Нет. – с задумчивым вздохом ответила Шиара. – Я из Лимма. А сюда отдыхать приехала.
Она еще раз оглядела парня, поймав себя, вдруг, на том, что задержала взгляд на купальной юбочке, едва прикрывающей его достоинство и мускулистые ягодицы, и тут же сама себя за это мысленно ругнула.
– Послушай, А-а… Ахар. – уже более мягким тоном произнесла она, отводя при этом, зачем-то, взгляд куда-то в сторону. – Сегодня в гостинице, в главном зале вечеринка… – она мялась, словно, заставляя саму себя произносить каждое слово, – В общем, если ты меня пригласишь… То я пойду…
Восторг нахлынувший на лицо парня при этих словах был столь неимоверный, что Шиари не только внутренним зрением, но и чуть ли не глазами увидела, как волна счастливого света плеснула из его души во все стороны.
Но она все же решила вести себя как можно строже:
– А теперь проваливай. – капризно добавила она. – А то я могу и передумать…

"Неплохо для первого раза", – успокаиваясь от страстных переживаний размышляла Шиара, глядя в звездное небо. – "Похоже, что он и не девственник вовсе. Но почему же мне тогда так показалось? Неужели такая чистая душа?"
Постель, стоявшая прямо на балконе дорогого гостиничного номера на самом берегу моря, вид имела такой, что сразу становилось понятно, чтό именно тут творилось почти половину ночи между девушкой и молодым человеком, лежащим теперь среди всклокоченных простыней в сладкой полудреме, положив согнутую в колене ногу на ее бедро.
"Хороший он какой, все-таки" – подумала она, глядя на его мужественное тело, и тут же с досадой саму себя одернула. – "Тьфу ты! Я кажется влюбилась… Вот досада… Но какой он, все-таки, классный!"
Ее нога прижатая его коленом уже начинала затекать, и Шиара начала тихонько елозить.
– Шиарочка. – разбуженный ее движеньями сонно пробормотал Ахар.
– Как?! – встрепенулась та.
– Что? – не понял юноша.
– Как ты меня назвал?
– Шиара… – непонимающе пробормотал Ахар пытаясь стряхнуть с себя остатки сна.
– Нет, не так, – перебила девушка, – ты назвал меня…
– Шиарочка! – нежно прошептал он.
На лице ее расплылась счастливая улыбка: еще ни один из ее парней не называл ее так. Может быть просто потому, что по-бларфьяльски ее имя так произнести было невозможно, а все ее друзья и знакомые были бларфьяльцами. И слышать собственное имя в таком ласковом звучании было приятно до невозможного.
– Так меня только папа с мамой называли. – едва сдерживая радостную улыбку прошептала она.
– Шиарочка… – повторил Ахар, привставая на локте. – По-бларфьяльски так не произнесешь. – он усмехнулся, – Ты не спала?
– Ахар, – любопытствующим тоном произнесла Шиара, игнорируя заданный вопрос, – Скажи, только честно: у тебя сколько девушек было до меня?
Юноша вскинул голову, изумленно взирая на девушку. Он, похоже, никак не ожидал такого вопроса в такой интимный момент.
– Ну-у… – неопределенно замычал он.
– Без "ну-у". – отрезала Шиара. – Только всю правду. – она хихикнула, – Мне действительно интересно.
– Ну, я был женат… – парень, казался крайне смущенным. – Мы разошлись потом. Не подошли друг другу, как это у нас принято говорить.
– А дό нее у тебя кто-то был? – на ее лице явно просматривалось игривое любопытство.
– Шиара, – парень уже не знал куда деться от смущения, – Ну, а даже если и были, какая разница? Ты знаешь, я… Ты… Ты самая… Да и разве так важно, кто у меня был?
– Конечно важно! – широко раскрыв глаза издала возглас Шиара. – Не хотела бы я, чтобы моим мужем стал человек, которому даже не с кем меня сравнить!
– Мужем?! – ошалело вытаращился на нее Ахар.
– Ну… – Шиара замялась, – Это я к примеру…
– Ну раз к примеру, – игриво заулыбался Ахар, – так, может, познакомимся?
– В смысле? – не поняла Шиара.
– В том смысле, что мы совсем друг о друге ничего не знаем. Ты, вот, например, говорила, что ты бларфьялка, а по-нашему говоришь почти без акцента... И… красивая такая… Как наши девушки.
Шиара довольно усмехнулась:
– Да, отец всегда говорил, что в Серодолье самые красивые женщины.
– А кто он – твой отец? – заинтересованно спросил Ахар. – Ты несколько раз про него упоминала. Ты, похоже, его очень любишь?
Пелена нежности подернула глаза девушки при упоминании об отце.
– Мой отец – он… Они с мамой сами из Серодолья. Давно уехали сюда. Я уже тут родилась и выросла, а там всего два раза была. Родители дома со мной всегда на нашем языке говорили, вот я и знаю его так хорошо… Хотя сама себя считаю бларфьялкой.
Она поерзала на постели, устраивая спину на смятой простыне поудобней, и снова устремила взгляд в звездное небо, словно пытаясь там увидеть подсказку о том, что ей еще можно рассказать о родителях, об отце. Тут до нее вдруг дошло, что она лежит, сложив руки за головой довольно неудобным способом – люди обычно так не делают. Из всех, кого она знает, так складывать руки имел привычку лишь ее отец.
– Мы с ним очень похожи. – продолжала она, словно бы ни к кому не обращаясь, по-прежнему глядя на звезды. – Сказать, что я его люблю так же как маму – не совсем… Ммм… Не знаю…Он… Он такой же как я… Мы с ним… – она запнулась, подыскивая слова, – Не знаю, как сказать… – и повернувшись к нему добавила. – Скоро сам увидишь.
– Ты хочешь меня познакомить с ним? – удивленно и радостно вопросил Ахар.
– Хочу я или не хочу, от меня это не зависит. Это судьба. – проговорила она тихо, придвигаясь вплотную к Ахару.
И вдруг голос ее снова изменился:
– А сейчас я хочу совсем другого… – замурлыкала она, медленно скользя ладонями снизу в верх по мускулистой груди Ахара
– Такая девушка имеет право хотеть все, чего только захочет… – страстно выдохнул тот.
– Всего-всего?
– Всего-всего!
– Тогда, – Шиара отстранилась немного от парня и со смешком проговорила, – Давай сначала простыни встряхнем. А то они все в крошках от нашего ужина… Когда мы делали это в последний раз, – она весело хихикнула, – мне весь зад накололо.
– Да уж, – согласился Ахар, оглядывая постельную арену их недавних развлечений, – настоящий армагедон.
– Настоящий кто? – решив, что недослышала, переспросила Шиара.
– Ну… Этот, как его: армагедон – полная разруха, то есть.
– Армагедон – это по-серодольски значит "полная разруха"? – поинтересовалась девушка, вставая с постели. – Это там у вас сейчас жаргон такой?
– Да, нет. Вообще-то, армагедон – это конец света, разрушение мира, после которого должно быть второе пришествие Спасительницы… Или как-то так… – встряхивая простынь проговорил Ахар.
– Это ты где начитался? – удивилась Шиара, беря простынь за углы и помогая молодому человеку ее уложить, стоя с противоположной стороны кровати.
– Как это где? – хмыкнул Ахар, берясь за одеяло и пытаясь поправить на нем пододеяльник. – Страницы надо читать… Или у прогрессевистов в Страницах по-другому написано?
– Да, нет. – мотнула головой девушка, снова укладываясь на постель. – Во всех Страницах, на всех языках написано одно и то же. И читала я их от корки до корки. Вот только, ни про какой армагедон там ни слова не было…
– Ну не было и не было. – Ахар уже тоже залез под одеяло, и Шиари почувствовала, как его сильные ладони нежно поползли по ее бедрам. – Мне сейчас, если честно, про это не интересно…
– Да подожди ты! – отстранилась она от него. – Тебе не интересно, мне интересно. Ты правда читал где-то про армагедон?
– Шиарочка! – взмолился парень. – А тебе прямо сейчас, прямо вот в этот самый момент хочется об этом поговорить?
Девушка вдруг прикрыла глаза и совершенно четко увидела родителей: они – такие молодые и красивые, и лет им в этом видении было, похоже, ненамного больше чем ей сейчас. Они тоже лежат в постели, почти совсем так же как теперь она с Ахаром.
Она напрягла свое виденье, и услышала их разговор, который состоялся, похоже, когда еще и ее самой на свете не было:
"…Теперь я знаю, что мы все еще можем спасти. Хотя, еще немного – и было бы поздно." – произнесла мама.
"Сможем." – кивнул отец: "Они не смогли, а мы сможем… Эх, размазня: такую женщину так обидеть!"
"Они?.. Женщину?.. Ты про кого? Какую женщину?"
"Лилу."
"Кто такая Лилу? Та-а-ак, у нас уже какая-то Лилу появилась!"
"Лилу – жена Этеля."
Шиара вслушивалась в этот разговор, и улыбка все сильней и сильней наползала на ее лицо.
"Похоже, это у нас семейное: вести философские и высшесловские беседы в постели, в самый интимный момент" – пришла в голову забавная мысль.
А еще она поняла, что вскоре после того самого разговора, у ее мамочки в животике появилась и стала расти маленькая девочка.
Она снова открыла глаза и устремила их лучистый взгляд на Ахара:
– Да, Ахар. Прости, но мне правда, вдруг захотелось об этом поговорить…
– Ну, ладно, – смирился молодой человек, – Что ты мне хотела рассказать?
– Я?! – вскинулась девушка. – Это я тебя хотела послушать: ты чего-то про армагедон рассказывал. Где ты, говоришь, про это читал?
– Да ну, не помню я. Но, вообще-то, это все знают, что армагедон – это мировая война и конец этого мира… Не помню на каком языке… И наставники в храмах все время повторяют: "Покайтесь! Грядет армагедон, в котором грешники погибнут, а праведники спасутся!" – нараспев тоном проповедника продекламировал Ахар и, усмехнувшись спросил свою подругу. – А ты сама-то верующая?
– Верующая во что? – уточнила та.
– Ну… Прогрессивистка или?..
– Родители посвящены в Наследовании, еще там, в Серодолье. Я уже здесь – в Прогрессивизме… – неопределенно проговорила Шиара. – Только это все ерунда…
– Что именно? – не понял Ахар.
– А то, – так же неопределенно ответила девушка, – Что армагедон – это вовсе не конец света, и не гибель мира, и не мировая война…
– А что же?
– Армагеддон – это звезда…
– Звезда? – изумился парень. – Какая звезда? Это ты где читала? Расскажи!
Нет. Ничего она рассказывать ему не будет. Пока не будет. Отец говорил, что этого делать не стоит. Хотя… В любом случае, ей самой сначала надо рассмотреть все это получше.
– Шиара! – не унимался молодой человек. – Какая звезда?
Она снова закрыла глаза и вгляделась в бесконечность.
Звезда. Самая обыкновенная звезда. Вот только в системе этой звезды вращалась планета, которую Император Высших сделал своей второй резиденцией.
Аогор – планета, девственной нетронутой красотой своей мало напоминающая блеск и нереальную фантастичность Сээла…


***

Аогор. Планета, своей девственной нетронутой красотой мало напоминающая блеск и нереальную фантастичность Сээла, была столь древней, что даже и сами Высшие не могли точно сказать с каких времен вращается она вокруг Армагеддона – звезды, которая стараниями тех же Высших освещала ее орбиту столь давно, сколько не живут обычные звезды.
Аогор. Одна из дальних резиденций Императора, на которой бывал он не так уж и часто, если не сказать, совсем редко, знаменитая лишь тем, что давным-давно на ней состоялся тот самый Совет…
– Аогор… – тихо произнес Император, не обращаясь ни к кому, поскольку в тронной зале дворца на Сээле он был теперь совсем один.
Лицо его было задумчиво: мысли роились хороводом, никак не желая складываться в цельную картину. Несколько раз он пытался проникнуть виденьем в ситуацию, но каждый раз словно на стену тумана натыкался. Империя, похоже, просто не желала раскрывать ему что-то. А это означало только одно: Она затеяла какую-то свою игру. Игру, которая даже им, Высшим – Ее родным чадам, будет, скорее всего мало понятна. Игру, в которой им, Высшим, отведены каждому своя роль. А самое главное: Игру, в которой всем участникам придется действовать и принимать решения самостоятельно, не полагаясь на Всевышнюю Волю.
За все время своего существования, своей жизни в Империи, Император несколько раз участвовал в такой игре. Последний раз она кончилась падением его самого близкого друга и брата и предательством третьей части Высших.
И вот она снова – Игра.
– А все-таки, почему же он сказал: "Возвращайся на Армагеддон"? – снова произнес Император в задумчивости. – Не на Сээл. Не, даже, на Аогор… А на Армагеддон…
Двери зала бесшумно растворились, и на в проходе показались две светлые фигуры.
– Ты звал нас, Повелитель? – вопросила одна из них. – Глаэри, передала, что ты пожелал меня видеть.
Лик Императора осветился оттенками радости от долгожданной встречи.
– Конечно, Ваархил! Конечно я звал вас! А, тем более, тебя я так давно не видел!
Двое светлых прекрасных Высших сошлись на середине зала и взялись за руки, в неподдельной радости приветствуя друг друга.
– Да, Повелитель, – согласился тот, когда приветствие завершилось, – Я и вправду давно не бывал на Сээле. Дел так много… Особенно с последним нашим проектом…
Император кивнул в знак понимания. Он знал, что в том проекте о котором говорил Ваархил, действительно работы было непочатый край. Теперь, правда, большинство этой работы уже свелось к рутинным мелочам, выполнение которых было передано младшим создателям, ученым и вестникам из числа Высших, но контроль над ними осуществляли, все же, самые опытные Высшие, из числа приближенных. Да и нельзя было иначе, поскольку проект был нешуточный: в различных соседних друг с другом мирах Империи Высшие создали несколько тысяч планет с климатическими условиями пригодными для заселения в них людей.
Запущен проект был по личному распоряжению Императора и с благословения Империи, сразу после обнаружения Высшими Хэи – сестры-близнеца Хээла. Часть планет взяли готовыми, с благоприятными условиями и сразу приступили к созданию на них расы смертных, по такой же технологии, что и на Хээле – из ткани самой планеты. Мудрая Уриэль с командой сотрудников уже вовсю трудилась в этих мирах.
Другую же часть пришлось создавать буквально из ничего – в ход пошлел весь подручный материал: звездная пыль, куски плотной материи, бесполезно вращающиеся вокруг звезд, глыбы кометного льда, водяные и газовые облака… Этим-то, как раз и занимался первый и главный из создателей – Ваархил.
– Не буду спрашивать, как продвигаются дела, поскольку и так хорошо обо всем осведомлен. Перейду к главному. – сразу приступил к делу Император. – Скажи, мне, брат мой, те планеты что теперь создаются, и те что уже созданы: какую систему связи имеют между собой?
Вопрос, похоже, озадачил Ваархила.
– Дело в том… – начал он неопределенно. – Дело в том, что система связи еще только отрабатывается… Может быть, если мой Повелитель сформулирует более конкретно, что именно он хочет узнать и с какой целью, я сумею раскрыть эту информацию?
– С какой целью… – задумчиво проговорил Император. – Хотел бы я сам понять, какова будет наша цель…
Оба Высших недоуменно взглянули на него.
– Да, друзья мои. – повторил он. – Я чего-то не могу понять. Для того и пригласил вас… Похоже наша Империя опять решила начать Игру…
– Игру? – воскликнули оба в один голос.
– Ох… – только и выдал Ваархил. – Как бы я хотел, чтобы всегда все было четко и определенно, как в строительстве… Чтобы не было ничего непонятного… А Игра – это всегда…
– Игра – это всегда весело! – гораздо более оптимистично подхватила Глаэри. – Я-то как раз обожаю неопределенности, трудности и загадки… Повелитель, – обратилась она к Императору. – раз Всевышняя опять хочет испытать наши соображалки, то я предлагаю начать разгадывать загадку еще до того, как она будет загадана… Итак: давайте с самого начала.
– Хорошо сказано, Глаэри, – похвалил Император, – Вот только боюсь, что загадка уже загадана, и проблема теперь не в том, чтобы ее разгадать, а в том, чтобы не опоздать с разгадкой… Итак, все что у нас есть и с самого начала: началось с того, что здесь появился Атанос, и назначил встречу с Шахаром…
– После твоего ухода, – вмешалась Глаэри, – он просил передать кое-что для Уриэль.
Император на миг задумался, но потом приподнял руку и проговорил:
– Нет. Это не то. Возможно это важно, но если это предназначалось Уриэль, то лучше обсудить это при ней.
Глаэри кивнула в знак согласия, и он продолжил:
– Интересно другое: почему местом встречи Шахар выбрал именно Хэю и именно разрушенный Атланадату?
– Возможно потому что он давно уже проявляет интерес к этому месту, как и вообще к Хэе. А до того как встретиться с тобой, он достаточно долго был в Атланадату.
– Тогда становится совсем интересным третий вопрос: вопрос, который я задал Свидетелю там, в Атланадату… Точнее, даже, не сам вопрос, а ответ, который он мне дал.
– Прости, Император, но стоит ли доверять словам Атаноса? – с недоверием поинтересовалась Глаэри.
– Теперь стоит. – кивнул он. – Я видел Свидетеля. Это больше не тот падший Атанос, одураченный даэмонами. Это не тот безмозглый свидетель-даэмон, дурачащий бессмертных, смертных и самого себя своими байками. Теперь он больше ничего не говорит. Молчаливый свидетель. Настоящий свидетель. А одно слово настоящего свидетеля стоит многих длинных речей… Прости, Глаэри, – спохватился он вдруг, – я ни в коей мере не умаляю твоих достоинств на должности Свидетеля…
– Не стоит, Повелитель… – смиренно улыбнулась та. – Всем известно, что прозорливей Атаноса никого еще не было, а уж мне до него… По правде сказать, я хотела бы, чтобы он вернулся… Так что же он сказал?
– Он сказал: "Возвращайся на Армагеддон…"
– На Аогор? – уточнил Ваархил
– Нет. – поправил Император. – Именно на Армагеддон. И я еще раз повторяю свой вопрос, Ваархил: какую систему связи имеют вновь заселяемые планеты?
Ваархил на несколько мгновений задумался, но не потому что собирался с мыслями. Напротив, он был готов отвечать сразу, поскольку знал систему планетарных связей, как и все свои творения, до мельчайшей частицы. Просто по его твердому убеждению ничего нельзя было делать сразу, с ходу, не выдержав паузы. Этим убеждением он руководствовался всегда, сколько существовал и помнил себя, и, кто знает, может быть поэтому ему удалось сделаться лучшим строителем из числа Создателей.
– Первоначально система связи представляла собой четырехпространственный тоннель с промежуточным переходом. – начал он изложение, при этом ловя себя на мысли о том, чтобы использовать как можно меньше специфических терминов. – Иными словами, прямой связи между Хээлом и Хэей не было. Дело в том, что после заселения Хээла, рядом с ним – в соседнем пространстве с более тонким духовно-материальным строением, было организовано место для временного обитания людей – тех, чьи физические тела прекратили свое существование, а духовные не накопили достаточной силы, чтобы воссоединиться с Империей… Ну, ты знаешь, Повелитель…
– Да, руководителем данного направления, насколько я помню, назначена Хэйла – бессмертная. – кивнул тот.
– Совершенно точно. – подтвердил Ваархил. – Так вот: в подпространство Хэйлы, как мы его назвали, вел туннель, вход в который находился в Элуадату. Люди могли свободно проходить по нему после смерти физического тела… Все остальные пользовались им свободно.
Он снова сделал паузу, внимательно осмотрел собеседников, словно интересуясь, достаточно ли им любопытно, и продолжил:
– После обнаружения Хэи мы сделали аналогичный проход в подпространство Хэйлы из Атланадату. Таким образом, прямого прохода с планеты на планету не было, кроме как через промежуточный переход… К сожалению, ни мы, ни бессмертные даже не успели им воспользоваться: сначала погиб Элуадату, затем Атланадату… Для ухода смертных в обитель иной жизни мы наскоро наладили локальные переходы…
– Которые, похоже, и искал Шахар в Атланадату! – догадалась Глаэри
– Да. – кивнул Император. – И не найдя не успокоился… Так что там дальше, Ваархил?
– Бессмертные, которых переселяли на Хэю, как мы полагали, ненадолго, застряли там, и до сих пор никто из них еще не покидал пределов планеты. – продолжил он. – Поэтому нынешнюю систему связи я решил изначально построить так, чтобы мы могли свободно расселять их по всем другим мирам. Их, и тех, которых Уриэль готовит для воспитания новых людей…
– То есть, по системе этих тоннелей смогут свободно перемещаться бессмертные? – перебил Император нетерпеливо: он видел, что разгадка совсем близка.
– И бессмертные, и смертные, и мы…
– И даэмоны. – неожиданно вставила Глаэри
– Как? – недопонял Ваархил
– Даэмоны смогут воспользоваться этими проходами?
– Относительно. – улыбнулся Ваархил. – Тут мы рассчитали хитро: чтобы даэмону найти один из входов в тоннель, ему потребуется сначала проникнуть на планету. А все эти планеты, как вам известно, друзья мои, находятся в таких мирах, куда даэмон в телесном обличии пройти не может… Но даже если он, сбросив с себя плотскую оболочку, проберется, каким-то невероятным образом, незамеченным мимо охраны входа в тоннель, то здесь его ждет сюрприз: все переходы спроектированы таким образом, чтобы про обнаружении чьей-то сущности отличной от смертного, бессмертного или высшего, относить его в головной центр управления системой тоннелей. А уж там-то ни одному даэмону не поздоровится!
Ваархил казался очень довольным своей идеей.
– Ох не поздоровится! – улыбнулся он. – Они же больше всего боятся всевышнего Света, а там куда их вынесет – он очень яркий…
– Да, яркий. – перебила Глаэри, которой только что, похоже, все поняла. – Потому что головной центр находится на…
– На Армагеддоне… – после изрядной паузы ошарашено проговорил Ваархил. – На орбитальной станции, построенной бессмертными специально для этого… О, Всевышняя! – он, похоже, меньше всего ожидал такого завершения своего рассказа. – Неужели Шахар решится уничтожить станцию?!!
Он посмотрел на Императора, но тот лишь молча смотрел в огромное сводчатое окно тронной залы, с таким видом, будто и не касалось его все, что только что тут происходило.
– Нет Ваархил. – ответила за него Глаэри. – Не станет он ничего уничтожать. Он попытается отбить у нас центр управления тоннелями и захватить власть над смертными на всех планетах проекта… Он же поклялся, когда-то, не дать нашим замыслам осуществиться, а смертных, попросту, уничтожить…
– Глаэри. – тихо произнес Император. – Объяви тревогу и общий сбор. Всех Высших, не занятых на неотложных заданиях, от Создателей и до Вестников – собрать в системе Армагеддона.
– Да, мой Повелитель. – спокойно ответила та, и развернулась уже, было, чтобы уйти, но вдруг остановилась и добавила: – Я еще тогда знала, что эта маленькая звездочка доставит нам хлопот…
Император повернулся и с любопытством посмотрел на свою сотрудницу.
– Это значит, что ты, и вправду, очень неплохой Свидетель…

Светлые сполохи вспыхивали то тут то там: все окрестности Армагеддона были буквально переполнены ими. Свет, облака света, лучи света кружились невероятными хороводами повсюду. Света было столько, что он затмевал собой сияние Армагеддона, а Высшие все прибывали и прибывали. То, вдруг, словно взрывалось, взявшееся из ниоткуда гигантское светящееся облако – это кто-то из сильнейших и старших Высших влетел в трехмерное пространство этой вселенной. То череда потоков светлого огня пронзала черноту космоса – группа младших вестников прибыла. А некоторые и вовсе появлялись в телесных обликах: словно ножом вспарывая саму ткань мирозданья, раздвигая границы пространств клинками золотого свечения, бьющими прямо из ладоней, появлялись они и стремительными кометами направлялись прямо на Аогор.
Давно, давно уже не собиралось столько Высших в одной звездной системе. Теперь здесь встречались многие из тех, кто уже долго не видел друг друга, будучи занятый на самых дальних рубежах Империи важными и неотложными делами, совсем юные Высшие с восторгом наблюдали за самыми старшими, коих редко удавалось увидеть одновременно нескольких. Некоторые собирались в группы и, кружа по планетарным орбитам, обсуждали последние вести. Другие же, особенно младшие вестники, просто перелетали от одной группы к другой, чтобы эти известия услышать.
Но слушать-то особо как выяснилось было нечего. Суть всех разговоров сводилась к одному: бывший Наместник Императора, Светоносный Хэлел'бен'Шахар, собирается захватить систему Армагеддона. Когда, как он собирается это сделать – никто не знал, а Империя молчала, ничего не раскрывая своим чадам. Все знали только одно: нападение произойдет в самое ближайшее время. Об этом теперь в основном и велись все беседы в пределах Армагеддона. Об этом же сейчас велось обсуждение и в стенах резиденции Императора на Аогоре.
– …в том, что нам неизвестны размеры армии Светоносного. – докладывала Глаэри членам совета, собравшимся в главном зале. – Мне удалось частично проникнуть в замыслы врага, и то что я там увидела насторожило меня: даэмоны чувствуют за собой чью-то, поддержку какого-то сильного союзника…
– Упуапхани… – медленно и напряженно высказал кто-то из слушателей.
– Упуапхани? – переспросила докладчица. – Маловероятно. Многие из вас живут и существуют в Империи уже такое бессчетное время, что тысячи вселенных успели родиться и исчезнуть. Но до сих пор никто из нас не знает как следует: что же такое Упуапхани… Они никогда, никак и ничем себя не проявляли. Всем нам известно только одно: Упуапхани – это что-то иное, чужеродное, не такое как мы… Но мы не знаем как они выглядят, чем живут… Поскольку никому еще не удавалось даже близко подойти к их границам, кроме, разве что…
Все присутствующие посмотрели на Императора: тот стоял возле огромного, во всю стену оконного проема и с отсутствующим видом смотрел куда-то вдаль.
– Даже я не знаю – что такое Упуапхани, друзья мои. – медленно проговорил он. – Да и причем тут они… Они никогда с нами не пересекались, и вряд ли когда пересекутся… Здесь все проще: мы имеем локальный конфликт – войну со своими собственными бывшими братьями. И не надо искать в этом участия каких-то малоизвестных, мистических, потусторонних сил. Это наша проблема и наша беда… И наши вопросы, ответы на которые придется…
Договорить он не успел, потому что в этот момент словно небо над Аогором разверзлось, и осветив радужными потоками все вокруг себя, чудесным метеором влетела в окно зала одна из прекраснейших Высших – мудрая Уриэль.
– Я здесь мой Император. – произнесла она, опускаясь на пол.
– Я ждал. – кивнул тот. – Ты узнала?
– Да. Он ждет тебя на… – и конец фразы не услышали остальные, поскольку произнесла его Уриэль так, чтобы только Император мог слышать ее.
– Это рядом. – кивнул он, и обращаясь к членам совета громко произнес: – Друзья мои. Полагаю, что совет окончен: больше обсуждать нам пока нечего. Всем немедленно необходимо принять полную готовность к атаке… Она может начаться в любой момент… Мне же теперь необходимо отлучиться, надеюсь ненадолго…
И не говоря, более ни слова он поднялся в воздух и стремительно вылетел из зала.

Горные вершины, окружавшие изумрудную долину, поигрывали сколами голубоватого булыжника в лучах закатного Армагеддона, своими бликами разбавляя зелень кустарника, укрепившегося корнями на их каменистых склонах.
Он нашел это место сразу, хоть и не мог похвастаться тем, что знает Аогор так же хорошо как родной Сээл. Едва спустившись с неба в долину, он сразу почувствовал присутствие. Присутствие кого-то, или даже чего-то нездешнего, чего-то совсем иного – из другого мира, из другой вселенной, из иной, запредельной части Великой Империи. Он уже чувствовал раньше что-то похожее… Чувствовал всякий раз, когда пытался подойти ближе к границам миров в которых, как он полагал, и обитали…
– Сиринти́… – произнес он негромко.
– Вы по-прежнему нас так называете? – словно эхом отражаясь от скал, раздался негромкий голос. – Забавно слышать это обращение от кого-то кроме Эпоны…
– Эпоны? – изумился Император. – О какой Эпоне ты говоришь, Сиринти?
– Одна из вас, Высших – твоя сотрудница Эпона. Она давно знает нас… Она бывает у нас… Через нее мы узнаем многое о вас… А еще мы знаем, что вы считаете ее странной…
Это для Императора был сюрприз. Он знал, что многие Высшие, включая его самого, давно пытаются установить хоть какой-то контакт с Сиринти. Он сам теперь был переполнен радостным возбуждением от осознания того факта, что сейчас с его участием должен состояться первый полноценный контакт с этими таинственными и неведомыми соседями, которые, как были уверены почти все Высшие, развитием своим многократно превосходили их самих… И вдруг выясняется, что контакт этот давно установлен. И не кем-то из представителей высочайшего руководства, а Эпоной – рядовой ученой, сотрудницей научной организации под руководством Уриэль. А еще выяснилось, что Сиринти, оказывается, запросто могут общаться, обмениваться мыслями с Высшими…
– Как твое имя, Сиринти? – поинтересовался Император.
– Мое имя оставь мне. – ответствовал голос. – Можешь обращаться ко мне как и обращался: Сиринти…
– Но "Сиринти" – это наше прозвище для вас. Скажи, хотя бы, как вы сами себя называете?
– Послушай, Высший, у нас нет сейчас времени, чтобы мне учить тебя своему языку… Сиринти – это достаточно благозвучное обращение. Оно нам нравится…
– Но позволь, хотя бы еще один вопрос: – не унимался Император. – Вы принимаете телесные обличия, или я так и буду общаться с духом?
Ответа не последовало. Вместо этого воздух долины стал, вдруг, сгущаться, заблестел прозрачными переливами и, словно струями кристальных родников стал стекаться к тому месту, рядом с которым стоял одинокий Высший. Через несколько мгновений рядом с Императором горделиво возвышаясь, переминаясь с ноги на ногу стояло удивительной красоты существо: длинное мускулистое тело, покрытое коротким золотистым волосом , на четырех стройных сильных ногах, оканчивающихся жемчужно-блестящими копытами, длинная вытянутая голова на длинной могучей шее, с которой, рассыпаясь золотыми потоками, свисала пышная грива волос.
Какое-то время Император стоял, молча любуясь волшебной красотой этого телесного воплощения Сиринти. Но удивило его не столько сама эта форма, сколько то, что нечто похожее он уже видел раньше. На Хээле, равно как и на Хэе обитали существа весьма напоминающие своей внешней формой Сиринти: стройный ноги, сильное тело, пышные грива и хвост.
Люди обеих планет всегда их любили и жили с ними под одной крышей: использовали их для верховой езды и перевозок, пахали с их помощью землю… А создала этих животных на Хээле, еще когда и людей-то там не было… Ну конечно же – Эпона! Это значит уже тогда она видела Сиринти…
– Теперь тебе удобней со мной общаться? – услышал он в своем сознании голос Сиринти
– Да, о, прекрасный Сиринти…
– Не время... – перебил тот. – Мне некогда выслушивать от тебя похвалы, а у тебя нет времени мне их рассыпать… Слушай же внимательно, Высший. Грядет большая война. До сих пор, сколько уже существуете вы, Высшие, мы никогда не вмешивались в ваши дела. Не вмешались бы и сейчас. Если бы не…
Сиринти сделал паузу и несколько раз легко переступил изящными копытами по изумрудной траве.
– Если бы в Ваши дела не вмешались те, кого вы называете Упуапхани. – продолжил он. – Нам неизвестно, что толкнуло их ввязаться в дела вашего молодого народа, Высшие, но нам известно, что они оказывают поддержку тому, кто раньше был твоим другом, а теперь стал врагом. Я не стану посвящать тебя, Высший, в суть конфликта между нами и Упуапхани. Конфликт этот начался задолго до того, как Всевышняя Сила, которую вы именуете Империей, сотворила вас и все ваши обозримые владения. Но вас – младших детей Всевышней коснуться он ни коим образом не должен был. Но Упуапхани нарушили правила: они вмешались в ваши дела. И это может очень печально отразиться на всех нас. Звезда, в системе которой назревает битва является крайне серьезной точкой пересечения сил Сиринти. Она не должна достаться Упуапхани…
Он печально склонил голову, словно решая, стоит говорить дальше или нет, и после короткой паузы, встряхнув гривой серьезно произнес:
– Я позвал тебя, Высший, чтобы предупредить: если Упуапхани прорвутся на эту звезду – мы будем вынуждены ее уничтожить.
Император выслушал эту речь с самым серьезным видом: было ясно, что дело принимает совсем нешуточный оборот. Если уже даже такие великие и древние силы вступили в их конфликт…
– Что мы должны делать, Сиринти? – спокойно проговорил он
– Вы должны готовится к битве: не пропустите ваших врагов – не пройдут и наши… А если пройдут… Тогда мой вам совет: немедленно покидайте эту звезду… Боюсь, что вместе с ней может погибнуть половина этой галактики…
Сиринти замолчал. Молчал и Высший. Затяжная пауза повисла в воздухе.
– Благодарю тебя, Сиринти. – молвил, наконец, Император.
– Не стоит. Благодари того, кто убедил меня встретится с тобой. Если бы не его пламенная речь – мы бы не стали вам помогать. Этот молодой Высший… Хотя… – Сиринти задумался. – Он не очень-то похож на Высшего… Скорее, на человека… Но он говорил на нашем языке. А это много значит для нас…
– Свидетель?!! – изумленно воскликнул Император.
– Он называл себя так. – кивнул Сиринти. – Свое имя он называть отказался… Да нам оно и не к чему… Но если он – Свидетель, то тебе крупно повезло иметь такого сотрудника, Высший… Поверь, мне, я знаю что говорю. Я тоже Свидетель…
– Он не мой сотрудник… – печально покачал головой Император.
– Жаль… Хотя, что мне до того. Сиринти не интересуются внутренними делами вашего юного народа…
Сиринти развернулся, и стукнув передними копытами встал на дыбы.
– Прощай, Высший. – произнес он, отталкиваясь от поверхности и взмывая в воздух.
– Прощай… Прекрасный Сиринти… – прошептал Император.
Чудесное златогривое существо, грациозно перебирая копытами, стремительно взмыло вверх и застыло над горными вершинами, стоя на воздухе так ровно, словно находилось на земле. Затем вдруг оно встало на дыбы, и волна чистого света пробежала по всему его телу. Из его лба, прямо меж ясных светящихся глаз вырвался длинный острый клинок золотого огня, которым он, взмахнув изящной головой, в один миг, словно легкую материю вспорол ткань границ этого измерения, открыв проход в иной, даже Императору неведомый мир…
– Удачи вам Высшие… – услышал он отголосок прощальной фразы Сиринти в своем сознании, перед тем, как тот, нырнув в открытый им портал, исчез из этого мира.
А еще через миг закрылся и сам портал, и снова все стало так, словно и не было здесь никакого Сиринти.

Свет Армагеддона внезапно померк, сделался тусклым, зыбко заколыхавшись, словно пламя свечи подернутое порывом холодного ночного ветра.
– Идут, идут… идут… – пробежало по рядам Высших, окруживших светлым кольцом орбиту звезды.
Свет, высший Свет Империи расступился, вдруг, на дольнем краю звездной системы. Ужасающий рык раздался вдруг, пошатнув своим ужасом все большие и малые планеты обращающиеся по своим орбитам. Страшный звук, словно миллиарды бешеных монстров взвыли одновременно лужеными глотками, прорезал тишину трехмерного пространства. И трехмерное пространство лопнуло бескрайней полосой страшного разрыва, растянувшегося вмиг на огромное расстояние, изрыгнув из себя страшную тучу мерзкого смрада. И чудовищными потоками исчадий тьмы, устремились к Армагеддону.
Но подлетев достаточно близко, черные полчища замедлили, вдруг, свой стремительный полет: не такую картину ожидали они увидеть. Вместо неисчислимой светлой армии, кружило вокруг звезды всего несколько сотен Высших, которые, едва началось вторжение, перегруппировались, выстроившись широким светлым строем на пути темных армий. Этого попросту не могло быть: силы были абсолютно неравны и это настораживало – тут явно скрывалась какая-то опасность!
Армии даэмонов остановились и замерли, почувствовав подвох, и огромный кусок страшного мрака отделился от их рядов и медленно двинулся по направлению к светлому войску.
Из строя Высших плавно вылетел небывалый сгусток ярчайшего светлого пламени, и струясь потоками лучистых переливов медленно поплыл навстречу темному противнику.
Стон недоумения прокатился по рядам даэмонов. Всех их теперь мучил только один вопрос…
"И этими силами собрался ты остановить мои полчища?" – раздался в сознаниях всех, кто находился теперь в системе Армагеддона, глухой рык. – "Я, признаться, ожидал страшной битвы!"
И раскаты жуткого хохота, подхваченного миллионами темных духов, сотрясли тугую тишину маленького космоса.
"Признаться, Маарэнлил, я ожидал от тебя сюрпризов, но чтобы ты совсем не стал оказывать нам сопротивления…" – на фоне все усиливающегося хохот раздалась еще одна рычащая фраза. – "Или ты решил одуматься и плюнуть на своих никчемных смертных и отдать мне контроль над их утлыми душонками?"
Истерический смех даэмонов перерастал уже в содрогания страшных воплей…
"Но если ты полагаешь, Император, что после этого я от тебя отстану…" – третья фраза леденящей волной пронеслась по течению завываний даэмонов, – "…То ты сильно ошибаешься… После того, как я пожру половину смертных во всех твоих мирах, а другую половину превращу в своих рабов… После этого я примусь за вас! Вы, те кто называете себя Высшими – ваше место на помойке, на самой дальней свалке Империи! Я Построю новую Империю, в которой вас НЕ БУДЕТ!!! Я вас уничтожу, вместе с вашими дурацкими мирами и бесполезным, никому не нужным Светом!!! В новой империи не будет ни вас, ни Света!!! Потому что только Тьма…"
"Уходи Шахар." – не дав ему закончить, словно звук самой прекрасной музыки, раздался голос Высшего.
И замолчали легионы даэмонов, услышав этот давно забытый голос самого высшего сына Империи.
"Уходи сейчас, и тогда у тебя еще останется, может быть, последний шанс когда-нибудь переосознать себя и обрести покаяние!" – текла речь Императора ярче света галактик и жгла слух даэмонов больнее взрывов квазаров.
И дрогнул, было главный даэмон, услышав истинный голос истинного Высшего, увидев того, кого он любил когда-то больше самого себя таким, каким уже даже в памяти своей не видел его облика. Сомнения, вдруг, вспыхнули в его разуме, и что-то далекое-предалекое, давно забытое проступило из беспросветных глубин его заплывшей злобой сущности. Его вожделенная идея с захватом людских планет представилась ему, вдруг, какой-то нелепой, нелогичной и бессмысленной, люди почему-то перестали видеться никчемными тупыми животными. Ему, даже, показалось на миг, что он только что узрел истинный смысл этого творения Всевышней Империи, увидел его смысл. Ведь не могли так ошибаться те, кто так сильно верил во Всевышнюю Волю, что вышли отстаивать ее столь малым числом против его бесчисленной армии…
Высшим, выстроившимся перед ним показалось на миг, что тьма, изрыгающаяся из самой сущности Светоносного, стала вдруг тускнеть…
А в следующий миг страшный удар содрогнул, вдруг, пласты Мироздания. Не успевший закрыться вслед за вторжением черных легионов чудовищный разрыв измерений стал стремительно расходиться, раздвигая свои края подобно чудовищной пасти, готовой поглотить все находящееся перед ней, и раскрывая НЕЧТО…
Оно начало открываться взорам присутствующих и потрясло и ужаснуло всех: и похоже, что даэмоны были напуганы даже больше чем Высшие…
То, что полезло оттуда в тесное трехмерное пространство этой вселенной было чем-то необъяснимым, неописуемым, нездешним. Ему не было дела до Высших, даэмонов, бессмертных, смертных… Ему были абсолютно безразличны и Свет и Тьма… Для него не существовало ничего кроме собственной цели. Чудовищной, бессмысленной, страшной цели: уничтожить, поглотить, превратить все в самое себя… Оно не создавало Света, подобно Высшим и не превращало Его во Тьму, подобно даэмонам… Оно лишь пожирало… Пожирало все: звезды, галактики, вселенные… И бежать было некуда: если оно ворвалось сюда, то оно уничтожит все миры, где можно пытаться искать спасения…
И еще все присутствующие узрели, что оно не было… ни светлое, ни темное, ни доброе, ни жестокое… Оно было никакое… И бесполезно его уговаривать, умолять, просить о пощаде… Ибо невозможно было его, даже, понять…
И тогда стало ясно, что это конец…
Оно остановилось на миг на границе миров, словно решив дать всем находящимся здесь возможность погибнуть от ужаса, прежде чем заживо отправиться во всепоглощающую пасть…
И в этот короткий миг абсолютной тишины раздался сдавленным задыхающимся хрипом голос главного даэмона:
– Упуапхани…
Миллионы трехмерных пространств задрожали, готовясь погибнуть безвозвратно…
Но в этой дрожи предсмертной агонии появился, вдруг, новый звук. Он возник, словно рождение новой вселенной по Слову Всевышней Империи и начал всплывать из глубин многомерных подпространств стремительно, словно острие клинка самогό Всевышнего Духа, пронзая пучины миров, неслось к маленькой звездочке по имени Армагеддон.
И на другом краю этой маленькой звездной системы раскрылся еще один выход из иных миров. Бескрайний, как и тот, что открыли Упуапхани, и столь же необъяснимой сущности. Но сущность эта была явно противоположной холодному равнодушному голоду Упуапхани, и звук его открытия песней спасения зазвенел среди звезд этой вселенной.
То, что показалось из этого прохода несло мир, свет и спасение…
И вдруг оказалось, что несколько сотен Высших, стоявшие перед армией даэмонов, похоже ожидали этого: не сговариваясь, безо всякой команды, сомкнули они свои ряды и, вспыхнув сполохами лучистого света, в считанные мгновенья приняли телесные обличия. Из дланей их вырвались горящие золотым светом клинки, которыми они, синхронно взмахнув перед собой, рассекли границы этого мира и в одно мгновенье светлыми метеорами нырнули в открывшиеся порталы, которые столь же стремительно за ними захлопнулись.
И только тогда дошло до даэмонов все коварство подвоха: у них не оказалось пути к отступлению, поскольку тот путь, которым они пришли, только что превратился в бездонную пасть Упуапхани, времени чтобы открыть портал, достаточно широкий, чтобы спасти всю свою темную армию у них, похоже, уже не оставалось, а принять компактный телесный облик, чтобы как Высшие ускользнуть в нем в безопасные пространства, умели лишь самые верховные даэмоны, и время им на это требовалось намного больше чем Высшим…
А это означало только одно…
– Уходим!!! – завопил Светоносный, съеживаясь жуткими клубами тьмы и изо всех сил пытаясь ускорить свое воплощение в телесный облик.
Но, вопль этот был, похоже, излишний: даэмоны все как один принялись искать пути к бегству. Верховные даэмоны тысячами черных вспышек слетались как можно ближе к Армагеддону и силясь принять свои плотские обличия. Миллионы младших даэмонов, понимая, что им так быстро воплотиться не удастся, а если и удастся, то открыть порталы для себя они не сумеют, начали метаться между звездой и Упуапхани, от ужаса теряя рассудок, контроль над собой и надежду на сохранение своих черных сущностей…
А две иные несметные армии, пришедшие сюда из миров, недосягаемых разумению даэмонов, не обращая внимания ни на отход Высших, ни на жалкие попытки к спасению мрачного воинства, пошли в атаку. Обе стороны нанесли удар одновременно: две волны нереальной мощи хлынули друг на друга с противоположных сторон системы Армагеддона. Силы несущиеся на фронтах этих волн были столь колоссальны, что мечущимся даэмонам стало ясно: когда они столкнутся – ближайшее трехмерное пространство не выдержит… Все что есть в нем – живое и неживое шансов уцелеть будет иметь не больше, чем космическая пылинка сгорающая в газовой атмосфере. А те, кто оказался между этими сокрушительными фронтами этих шансов не имеют и вовсе.
Черное воинство, поняв всю безысходность своего положения, окончательно обезумело, и грязными потоками устремилось прямо в бурлящее месиво звездной плазмы.
Но большинство верховных даэмонов, похоже, успевало подготовить себе отход. Почти все высшие чины Ардоса уже приняли плотские обличия, и если бы кто-то из Высших, бессмертных или людей присутствовал при этой картине, то ужаснулся бы, увидев невероятное скопище чудовищных монстров сгрудившихся возле Армагеддона.
Беспредельные силы двух сокрушительных ударов, посланных Сиринти и Упуапхани уже сошлись почти вплотную… И в этот последний миг окончательно воплотившиеся верховные даэмоны, выпустили из различных своих конечностей буро-огненные клинки, и открыв межпространственные порталы, проворно нырнули в них.
Порталы закрылись за ними столь же быстро, как и были открыты, и ускользая в спасительную тьму Запределья, старшие даэмоны даже и не пытались задуматься о тех, кто не сумел уйти, о тех бесчисленных полчищах младших и средних своих соратниках, которые остались на Армагеддоне, о том, какая участь теперь их постигнет.
Так же как и не было дела до того, что в тот самый момент, как они покинули это измерение… Две Силы сошлись в неистовом столкновении… Налетели друг на друга, и страшный, небывалый удар потряс бесчисленные, вложенные друг в друга миры, до самых основ. Видимая вселенная покрылась рябью волн искажаемого пространства, часть галактической спирали распрямила свои нити, разбрызгивая во все стороны стонущие звезды, и планеты, еще миг назад согреваемые ими, падая в них, испарялись, словно комочки льда на жаре, и слетая с орбит разлетались клочьями космической пыли…
А звезда, в системе которой все началось, взорвалась с такой силой, как еще не взрывалось до этого ни одно светило во всех мирах. Свет этой вспышки ослепил противостоящие воинства. Осколки, разорвавшиеся во все стороны, обожгли передние их края, стоящие на разрывах миров…
Но вдруг зазвучал Голос…
Голос – пришедший вслед за взрывом, прогремев мощнее самого этого столкновения отбросил противников за пределы открытых проходов…
И повелел Сиринти закрыть свой портал и вернуться в свои миры…
И запечатал портал Упуапхани, запретив им даже приближаться к мирам обитания Высших…
И покорно, словно малые дети, повинующиеся строгому оклику матери, подчинились они – те, сильнее которых никого, казалось, нет во всех вселенных,…
Никто не умел ослушаться Слова.…

Пространство, еще совсем недавно освещаемое теплым светом небольшой звезды превратилось в месиво холодной черноты космоса, беспорядочно мечущихся вихрей планетарных осколков и затухающих брызг раскаленной плазмы.
Армагеддон исчез навсегда. Исчез, не оставив, похоже, никаких свидетельств своей страшной гибели…
…Но каким-то странным образом, многие из тех, кто появился в Империи много позже этого невероятного и печального события, узнали имя этой звезды. Возможно память об этом летает среди близлежащих вселенных…
А может просто потому, что если бы кто-то чудом выживший после этой битвы, и взглянул бы на еще не успевший угаснуть след прохода, закрытого Сиринти, то увидел бы, что на зыбкой границе междумирья, почти рядом друг с другом стоят и внимательно наблюдают за происходящим двое, непонятно как уцелевшие в этой катастрофе: некто, с серо-серебристым клинком в руке, очень похожий на человека в простой неприметной одежде, и фантастически прекрасное существо золотистого цвета, на четырех стройных ногах, с густой золотой гривой и светящимся золотым острием во лбу…

Уриэль


– Значит ты все таки решил.
– Да, Вок. – ответил Ари. – Я устал. Мне уже шестой десяток – отдохнуть хочу…
– Но почему в Серодолье? Почему тебе здесь не остаться? – недоумевал Хорге
Вок Хорге тоже изрядно постарел: ему-то лет было на десяток больше чем Ари.
Отдыхающие в городском не обращали особого внимания на двух скромно одетых стариков, сидящих на скамеечке и мирно о чем-то беседующих, только некоторые, проходя мимо узнавали в них руководителей крупной компании, и вежливо бросали им почтительное приветствие.
– Серодолье – моя родина. – глубокомысленно произнес Ари. – В молодости я искал интересной работы и нормального существования для моей семьи. Теперь это все есть у моей дочери и внучки… А мы с Таланой на старости хотим пожить для себя. Мы дом купили в Серодолье…
– Возможно ты прав. – согласился Хорге. – Хотя я не понимаю, все же, зачем тебе возвращаться?
– Да и не поймешь. Ты ведь местный. Это твоя земля… Ты же до сих пор не выучил ни слова нашего языка. – он весело хихикнул, и тут же несколько огорченно добавил: – Но тебе-то это и не стыдно, а вот Иштана – она по-серодольски говорит с бларфьяльским акцентом…
– Да. – улыбнулся Вок. – Внучка у тебя совсем коренная бларфьялка… Красивая… На Талану похожа…
– На деда она похожа! – притворно возмутился Ари.
– Иштана-то? На деда? На бабку она похожа – просто вылитая! – засмеялся Хорге. – Они-то с Шиарой, я так понимаю, здесь останутся?
– Да. Они здесь выросли. Боюсь, им там все будет чужое… Да и кому-то надо передать мои обязанности…
– Ты полагаешь, есть лучшая кандидатура чем твой зять Ахар?
– Полагаю нет. Но хотел это обсудить на совещании.
– Можем обсудить. – кивнул Хорге. – Но, да будет тебе известно, Ахар давно уже является твоим негласным преемником… Да и наши все его слушают и уважают.
Ари поднялся со скамейки и оправил костюм.
– Ладно, Вок. Побегу я. Меня дома ждут. – произнес он протягивая руку для прощания. – Мы ждем тебя сегодня вечером у себя к ужину.
Двое пожилых мужчин одновременно сделали движение, собираясь развернуться в стороны, чтобы уже разойтись.
– А знаешь, Ари, – остановившись, проговорил вдруг Хорге. – Это чисто в твоем стиле: едва получив новое назначение, да такое, какого некоторые всю жизнь ждут и не дожидаются, ты, и полгода не проработав, написал заявление об уходе. Если ты принимаешь решение, то тебя уже не остановишь, пока ты не добьешься своего. Мне всегда это в тебе нравилось.
– Я рад, что ты меня понимаешь, Вок. – улыбнулся Ари.

На белой скамейке в садике возле дома сидели, о чем-то оживленно болтая трое: совсем юная девушка, одетая по подростковой моде, красивая дама в изящном деловом костюме и пожилая, но несмотря на свои года, по-прежнему самая прекрасная в мире женщина в простой домашней одежде.
"Всевышняя!" – подумал Ари, наблюдая за ними. – "Какое же счастье!.. Мои самые любимые люди!"
– …А дед сказал, что вы насовсем собрались! – услышал он недовольное восклицание по-бларфьяльски, неслышно подойдя ближе.
– А еще он говорил, что тебе, доченька, неплохо бы хотя бы дома почаще говорить по-серодольски. – раздалась другая реплика.
– А еще я говорил, – неожиданно произнес он подойдя совсем близко, – Что моя внученька будет часто нас навещать…
– Дед! Папа! – воскликнули девушка и женщина и, вспрыгнув со скамейки, подскочили к нему.
– Привет. – сухо буркнула пожилая женщина, двигаясь на скамейке, освобождая Ари место рядом с собой.
Двое других снова усаживаться, похоже, не собирались.
– Ну, мы пойдем в дом, пап… – словно смущаясь произнесла Шиара.
– Идите, идите. – ответила за него Талана. – Нам с отцом поговорить надо… Мы скоро тоже зайдем…
Дочь и внучка удалились, и Ари вдруг заметил, что на его руке лежит ладонь жены. Он повернул голову, и тихонько взяв ее ладонью за подбородок, повернул к себе.
– Что ты смотришь на меня так оценивающе? – пытаясь отвернуться спросила Талана. – Я старая, да?..
Ари положил другую ладонь ей на щеку и долго молчаливо рассматривал ее лицо.
– Старая… – усмехнулся он. – Это я старый. А ты…
И не выдержав наплыва нежности, он обнял ее совсем так, словно было им снова по двадцать с лишним лет, словно и не прожили они вместе эту долгую совместную жизнь.
– Странно так… – тихо-тихо зашептал он ей на ухо. – Странно, но я до сих пор тебя люблю… Может быть потому, что ты самая прекрасная женщина в мире… Я хочу только с тобой прожить всю эту жизнь до конца…
– В нашем доме? – улыбнулась женщина, заглядывая ему в глаза.
– В нашем… В Серодолье…
– А Шиара с Ахаром и Иштана будут приезжать к нам…
– Да. Часто-часто…
Талана окинула взором закатный край неба: Шахар скатывался за кромку гор, стремительно унося с собой день.
– И там мы как примерные стариканы будем каждый вечер сидеть на лавочке, наблюдать закат и превращаться в развалин? – рассмеялась она.
– Ну, как же – не дождешься. – засмеялся в ответ Ари. – Будем как миленькие бегать на пробежки, на рыбалку ходить… И помрем не развалинами, а бодрыми, цветущими старичками.
Талана прыснула смехом, но вдруг посерьезнела и спросила:
– А кто раньше?..
Ари, похоже, смутил такой неожиданный поворот в беседе: он то уже давно знал "кто раньше", но говорить об этом любимой женщине не хотел…
– Ну и не говори, если не хочешь… – тихо пробормотала она. – Я-то все уже давно поняла…
– Таланочка… – словно оправдываясь, залепетал Ари. – Ну чего сейчас-то об этом…
– У меня к тебе только одно просьба. – перебила она его. – Когда окажешься там, дождись меня… А когда придет мое время, встреть меня, пожалуйста… А то я так боюсь заблудиться и не найти там дороги к тебе…
Небывалая нежность новой волной нахлынула на Ари.
– Милая моя… Самая любимая… – шептал он целуя ее руки.
– Мам, пап! – раздался, вдруг голос из дома. – Ну вы скоро? Господин Хорге с женой пришел… И Шахар уже почти сел…
Двое пожилых людей счастливо рассмеялись.
– Сейчас, доченька. – крикнула Талана. – Закат досмотрим и придем.
И еще некоторое время они сидели, обнявшись, пока не стемнело окончательно, и Шахар, прощально подмигнув теплым светом своих лучей, стремительно скрылся за краем Хээла…

***

Шахар прощально подмигнул теплым светом своих лучей и стремительно скрылся за краем галактики.
Уриэль взмахнула клинком и пространство расступилось пропуская. Иные созвездия другой вселенной, словно живые, встретили ее как старую знакомую, забавными знаками указывая верное направление. Она улыбнулась им и осмотрелась: расположение потоков вселенной было не совсем такое как она ожидала увидеть. А это означало, что она или слегка ошиблась в расчетах открывая портал, или просто непонятно почему выскочила немного не в том месте, где было необходимо, очутившись двумя галактиками дальше от той звезды, куда ей необходимо было попасть.
Эта вселенная, почему-то, довольно часто подшучивала над Высшими. Мало кто кроме, разве что, Императора и нескольких самых опытных его собратьев, умел выскочить в ее пространство с высокой точностью. И, как все полагали, происходило это от того, что Империя просто порой напоминала им, что вся эта вселенная, со всеми ее мирами, была сотворена без участия Высших. Все что в ней существовало – являлось воплощением Воли самой Империи. Все, от скопищ галактик, до мельчайших пылинок…
А еще там жила маленькая зелено-голубая планета… Она-то и была основной целью визитов всех Высших в этот мир.
Рассчитав свое местоположения и протяженность пути от него до Хэи, Уриэль решила не открывать еще один портал для прохода туда, а пролететь две галактики своим ходом. Спешить ей было некуда, и она с наслаждением двинулась в неспешный полет через вселенную трехмерного пространства.
"Как же прекрасны трехмерные миры в своей немудреной простоте…" – думала она, стремительно рассекая темные недра космоса. – "И почему все Высшие так любят всегда возвращаться в них?.. Может потому, что миры эти – есть начало всех начал, корни всех измерений?.. И может поэтому для людей они являются колыбелью развития…"
В последнее время она больше чем обычно задумывалась о людях. Можно, даже, было сказать, что они теперь сделались основной темой ее частых размышлений…
Особенно после того, как пал Армагеддон…
После той страшной схватки двух Сил, могущество которых превосходило все что только могли себе представить Высшие, проект по развитию пришлось приостановить. Все каналы связи между вновь заселяемыми и уже заселенными и развивающимися планетами были уничтожены. Планы по налаживанию бесперебойной работы на них сотрудников из числа бессмертных оказались нарушены: бессмертные не умели моментально перемещаться между мирами, а Высшие, по Воле Империи, не имели права напрямую оказывать людям какую-либо поддержку, помощь, передавать какие-либо знания, да и вообще осуществлять хоть какое-то вмешательство в ход их развития…
"Как же это просто для нас" – размышляла Уриэль, пролетая стороной мимо пятна ближайшего звездного скопища, – "Взмахнул клинком разума, открыл портал – и проходи через границы ближних измерений…"
Да, ни бессмертным, ни смертным такое было недоступно даже в мечтах… Срочно надо было что-то придумывать…
На последнем совете рассматривались разные варианты: от строительства новых каналов Пути Империи, до оставления всех планет в автономном режиме развития, подобно тому, как в свое время начинали развивать Хээл.
Ваархил заявил тогда, идея о строительстве новых Путей Империи – просто нелепость: какой смысл их строить, если проще начать восстановление локальных каналов связи между всеми планетами.
Уриэль высказала мнение, что оставлять несколько тысяч едва начавших свое развитие планет, заселенных смертными – дело рискованное: во первых, Высшим придется готовить несколько тысяч команд бессмертных наставников и людей для работы на них, а во-вторых, не стоит недооценивать даэмонов. Они хоть и потерпели ощутимый урон при Армагеддоне, но столь колоссальное количество миров, заселенных людьми, не имеющих надлежащей защиты Высших, были достаточно лакомым куском, чтобы бросить на них все резервы. Уриэль напомнила тогда всем, что Волю Империи о том, что Высшие не могут непосредственно работать среди людей, подчиненные Светоносного, похоже, просто воспринимать не хотят! Еще бы, они же теперь не Высшие. Они – даэмоны, исполненные мудрости, как сами они полагают…
Император тогда, почему-то молчал на протяжении всего совета. Но когда присутствующие покидали зал, он тихонько, так чтобы только Уриэль слышала, попросил ее остаться.
Говорил он недолго, но сказанное им ей тогда поразило ее…

Он напомнил, что Хээл и Хэя, будучи первой пробой пера нового эксперимента, пошли в своем развитии не совсем так как планировалось, практически с самого начала (что, впрочем, не было для многих большим секретом). Что энергетические матрицы биосфер планет рассчитаны не совсем верно, из-за чего большинство людей не умеют как следует управляться с тонкой энергетикой Духа, и начинают верить, что плоть первична, а духовных структур не существует. Да и матрицы самих людей, созданные с нарушениями, устремляют свое развитие не к усилению и возвышению духа, а к полной его деградации…
Теперь она еще раз переосмысливала каждый миг этого разговора:
– Все, что ты рассказал, – ответила она тогда, – мне известно. Но, насколько я тебя знаю, мой Император, ты никогда ничего не говоришь просто так. Я хотела бы услышать то, ради чего ты меня задержал…
– Все верно, Мудрейшая. – отвечал он. – Все это тебе известно… Все это произошло, и все произошло по Воле Всевышней… Но сейчас я слышу иную Ее Волю…
Уриэль с интересом воззрилась на Императора. Волю Империи во всей Ее полноте умел слышать только он, и она почувствовала, что сейчас ей, скорее всего будет дано новое задание.
– Похоже, что развитие этих двух планет нам неподконтрольно. – продолжил он. – Глас Империи повелел нам полностью остановить любое вмешательство в их судьбу и прекратить любые контакты с людьми, не допускать никакой передачи информации им… И нам, и нашим бессмертным сотрудникам. И такова Ее Воля, чтобы только человек развивал человека…
– Это значит, что бессмертных нам придется полностью отозвать? А для работы на Хээле и Хэе обучать специально подготовленных людей? – уточнила Уриэль
– Нет. Когда говорю, "человек развивал человека", это означает, что никто извне не имеет права на любой контакт с ними. Только те, кто рожден на этих планетах от родителей, являющихся их коренными обитателями… А насчет бессмертных… – он сделал, вдруг, долгую паузу, крепко о чем то задумавшись. – Насчет бессмертных – тут все просто… И все сложно…
– Да, – кивнула Уриэль, – Мне известна эта проблема… Но это не их вина, что люди стали верить в них как в высших созданий…
– Их это вина, или не их… Но мне нужно собрать их всех здесь, на Сээле… – он помолчал и добавил: – Я знаю, Уриэль, ты сможешь… Организуй общий сбор здесь. В самые кратчайшие сроки…
– Это означает, что мы, все-таки, отзываем их с Хэи. – тихо проговорила она. – Ведь вернуться туда после этого они уже не смогут…
– Не смогут. И не должны вернуться…

За раздумьями она не заметила, как проскочила расстояние двух галактик в трехмерном пространстве. Звездное скопление, на самом краю которого маленькой светлой точкой поблескивал Сол – звезда Хэи, было уже совсем рядом. Безошибочно взяв направление на него, Уриэль мощным рывком устремилась туда.
Зелено-голубая планета встретила ее радостным всплеском энергетических потоков, потянувшись к ней своим сознанием в веселом приветствии.
"Все-таки дух, планет имеющих богатую биосферу, намного разумней, чем энергетика каких-нибудь газовых сфер." – улыбнулась она, протягивая планете в ответ нити своих эмоций.
Скинув видимое облачение, Высшая влетела в атмосферу и какое-то время парила над заселенной частью суши.
"После разрушения Атланадату," – вспоминала она, – "Они все разбежались… Зей построил базу Олимпус на какой-то высокой горе… Эдан – базу Асгард, тоже где-то в горах…"
Не долго думая, она спросила подсказку у самой планеты, и та с радостью сообщила ей, что база Олимпус находится совсем рядом, прямо на той части суши над которой Мудрейшая теперь парит, что местные жители эту самую гору, на которой находится база, уже много лет так и именуют – Олимпус, а Зею поклоняются как самому главному повелителю, хотя уже много-много тысяч циклов никто из местных его в глаза не видел… И еще много чего хотела рассказать Хэя, но Уриэль, поняв что рассказ этот может затянуться очень надолго, прервала рассказ планеты, и устремилась в то место куда та ей указала.
Базу она увидела еще не долетев до горы. Точнее, сама гора и была базой – та была спрятана внутри ее, а на вершине находился вход и… И еще там стояло простое незамысловатое кресло, в котором, совсем по-человечески сидел бессмертный, с печальным и задумчивым видом устремив взгляд на расстилающиеся внизу земли. Одежда его, совсем не похожая на ту, что носили обычно бессмертные, больше напоминала хламиду человеческого крестьянина… Ей даже показалось, что кожа его потускнела, утратив свой чудесный голубоватый блеск. А во всем его облике читалась полная потерянность и глубокая тоска…
Ей, вдруг, стало невероятно жалко его. Тихонько спустившись с неба у него за спиной и приняв телесный облик, она неслышно подошла к нему и уже собралась, было, окликнуть. Но бессмертный, похоже, сам почувствовал чье-то пришествие. Вскочив с кресла, он обернулся, и… Потоки эмоций пробежали по его лицу: восторг и счастье, перемешанные с удивлением и долго хранимой надеждой, сначала обездвижили его, а затем, словно потерявшийся ребенок, нашедший, вдруг, свою мать, кинулся он к Высшей и, упав к ее ногам обнял их.
– Уриэль… – прошептал он, и слезы полились из его глаз. – Наша Уриэль… Почему вы так долго не приходили? Нам совсем плохо без вас…
– Успокойся… – шептала Высшая, гладя его по волосам, и от прикосновений ее счастье и радость разливались теплыми волнами. – Я пришла за вами… Ваше время здесь кончилось…


***

– …И требую отчета о всей вашей работе. – Император произносил слова спокойно, но от голоса его присмирели бессмертные.
Он собрал их на Сээле, в большой горной долине, где все они, расположившиеся на расставленных большим полукругом причудливо обточенных неведомыми силами камнях, намеревались держать ответ перед Императором, а значит и перед самой Империей.
– Объясните, каким образом получилось так, что доверенные вашим заботам люди всегда отвергали саму идею существования Всевышней Империи? – продолжал он, и слушавшим его было ясно: не ругает он их, не порицает, а просто задает вопросы, чтобы услышать ответы. – Каким образом вышло, что вы, дети Империи и мои воспитанники, сделались объектами поклонения? Разве давали когда-нибудь вы повод смертным относиться к вам как к неким высшим существам? Почему даже на Хээле, который вы покинули много-много планетарных циклов назад, вас помнят? Почему на обоих планетах вас именуют то высшими, то богами, то элу, ставят в вашу честь статуи, рисуют картины… На которых вы даже сами на себя не похожи… Я понимаю, что с самими смертными что-то не так, но от вас, как от непосредственных наблюдателей, хотелось бы услышать достоверную информацию… Энки, – обратился он к бессмертному, сидевшему по середине полукруга, – Ты был назначен руководителем проекта.
Энки поднялся с места и поклонился Императору, который обратил внимание что за прошедшие тысячелетия тот ни сколько не изменился. Вот только взгляд стал печальней...
– После падения Атланадату, – начал он, – многие из нас впали в скорбь. Еще бы, мы потеряли только что созданный прямой проход в Элуадату на Хээле, и возможность связи с вами… А вы не появлялись, не появлялись… – в его голосе чувствовались нотки обиды, словно у маленького ребенка, укорявшего отца за то, что тот долго с ним не играл. – Я собрал тогда всех на краю долины меж двух рек. Поначалу мы собирались построить новое поселение, но потом… Потом люди заселили все междуречье, и нам стало неудобно там находиться. Было решено основать несколько поселений. Сначала их было три: Асгард, руководителем которого стал Эдан, – он указал рукой на своего коллегу, и тот ответил кивком, – Олимпус, где управлял Зей, – еще один бессмертный коротко кивнул, – и моя Бездна, которую мы перенесли под воду, на слиянии рек…
Он тяжело вздохнул, и после недолгой паузы продолжил:
– Поначалу все вроде бы шло нормально. Но потом, решив, что со смертными мы общаться больше не будем, вмешиваться в развитие не имеем права, а от Высших вестей нет… Одним словом, я решил передать свои полномочия Эдану, а сам… лег в консервационную капсулу на своей подводной базе и впал в долгий сон… Разбудили меня только теперь…
Он сел, похоже не собираясь больше говорить, а с места поднялся Эдан.
– После того как Энки заснул, – начал он, – Все, как нам тогда показалось, наладилось: некоторые сотрудники поселились на Олимпусе, другие остались в Асгарде… Мы часто навещали друг друга. Работы особо у нас и не было… Но вы все не приходили за нами, и наша тоска, усиленная скукой дала печальные плоды: мы начали общаться, а порой и дружить со смертными. Мы не передавали им никаких знаний и технологий. Просто мы иногда принимали их обличия и жили инкогнито среди них… И знаешь, о, Повелитель, оказалось, что среди них порой рождаются очень интересные и перспективные личности, имеющие мощный потенциал развития духа. Но они зачастую погибали или умирали раньше, чем дух их успевал накопить достаточный для воссоединения с Империей уровень силы. Тогда мы забирали таких людей к себе: в Асгард или на Олимпус…
Зей снова кивнул, подтверждая слова Эдана.
– А ответь мне, – перебил его Император, – отчего люди Хэи называют тебя Отцом воинов?
Вопрос, похоже, смутил бессмертного.
– Дело в том… – смущаясь заговорил тот, – Что народ, вблизи земель которого стоял Асгард, довольно воинственный. И большинство из перспективных личностей становились воинами. А воины редко живут долго… Вот и приходилось в момент их гибели посылать младших сотрудниц забрать их от из погибшего тела, в противном случае они отправились бы к Хэйле… Этот народ потом всем своим многочисленным населением снялся с места и ушел из земель близ Асгарда. Они долго кочевали: в конце-концов они поселились в холодных северных землях, их кожа сменила смуглый цвет на светлый, глаза стали голубыми а волосы белыми. Они изменились до неузнаваемости, но я все равно продолжал за ними следить, а они продолжали меня помнить…
Он прервался, и посмотрев прямо на Императора, добавил:
– Но уверяю тебя, о, Повелитель, никогда, никогда я не являлся им, никогда не оказывал помощи или содействия в чем-либо и никогда не требовал поклонения себе и моим коллегам! И для меня загадка, каким образом они о нас узнали…
– Я готов подтвердить слова коллеги. – поднялся с места Зей. – Мы никогда…
Император прервал его, подняв ладонь.
– Скажи, Зей, – произнес он, – Есть сведения, что ты вступал в телесный контакт с людьми. Говорят даже, что несколько женщин родили от тебя детей…
Бессмертный, видимо, не ожидал такого.
– Я… – он выглядел крайне смущенным, – Мой повелитель, рождение детей от бессмертного и смертной возможно, в принципе, и, насколько я помню, законами Империи не запрещено.
– Не запрещено. – кивнул Император. – Но дети, рожденные от таких браков от рождения получали особые способности… Во всяком случае в биосфере Хэи витает информация о чем-то таком…
– Я… – бессмертный, кажется, понял, что отпираться бесполезно. – Я, действительно, вступал в физический контакт со смертными женщинами. А потом… Я полюбил одну из них… – он напрягся, словно ему вдруг стало больно произносить слова – Я… любил ее… Я, вдруг, понял, что значит человеческая любовь. Я тоже захотел научиться творить Свет… После кончины ее физического тела я забрал ее на Олимпус… А другие женщины… Да, у них рождались дети от меня, но вовсе не в таком количестве, как говорят о том люди. Просто многие женщины не знавшие отцов своих детей болтают, что это, будто бы, я являлся к ним и соблазнял… А если кому-то из таких детей удавалось прославиться, то люди начинали в это верить…
Новый голос, вмешавшийся в разговор, перебил его:
– Так ты, все-таки был с ней? Ты любил ее?!!
– Был, Астара. – Зей перевел взгляд на бессмертную. – И я не хотел тебе этого раскрывать, чтобы не огорчать тебя.
– Ты научился любить, как любят люди… – застонала Астара. – А я столько об этом мечтала…
– А тебе, Астара, – раздался голос Императора, – удалось познать человеческую любовь?
Она ответила не сразу. Подняв полные печали глаза на своего Повелителя, она тихо проговорила:
– Я искала как только могла… Я ходила по Хэе в человеческом облике. Я соблазнила множество мужчин… Я вызывала восхищение и поклонение… Как земная женщина, разумеется, а не как бессмертная – поспешно добавила она, – Но ни одного смертного не удалось мне полюбить… Не знаю в чем тут дело… А вскоре про меня стали говорить как про высшую… про богиню… Меня знали разные народы под разными именами. Ни у кого из наших не было столько поклонников… Вот тогда я поняла, что зашла слишком далеко в своих поисках, сделавшись очередным объектом поклонения… И тогда я покинула людей…
Она прервала печальный рассказ, и уже более серьезным тоном добавила:
– Но знай же, мой Повелитель, что всякий раз находясь среди людей, я пребывала в человеческом обличии. И никогда не пыталась передать им какие-либо запрещенные знания, технологии или вызвать к себе отношение как к высшему объекту поклонения…
– Однако же тебе посвящали поэмы, воздвигали статуи… – неожиданно подала голос сестра – Хэйла.
– Да писали стихи, да меня обожали! – огрызнулась Астара, – А тебя только все боялись… И изображали тебя как страшную злыдню…
– Ну конечно, – насмешливо усмехнулась Хэйла, – Ведь это же мне приходилось привечать у себя тех чудаков, которые убивали друг друга в поединках, устроенных ради завоевания твоей красоты и благосклонности.
– Скажи, Хэйла. – снова вмешался в разговор Император. – Как много людей уже обрели посмертное пристанище в твоем мире?
– Много, мой Повелитель. Очень много. Обидно только, что смертные Хэи, да как, впрочем, и Хээла, не верят в собственное бессмертное существование, после смерти их тела, и оттого очень боятся момента смерти… А меня изображают так страшно… Даже обидно… – красавица Хэйла досадливо надула губки. – Я всегда для них старалась, а они… Но самое непонятное: Астара, Зей, Эдан – с ними-то все ясно. Но откуда люди обо мне узнали? Ведь от меня-то еще никто ни на Хэю ни на Хээл не возвращался! Да и нечего им там делать, без тела-то…
– Я полагаю, – вступил в дискуссию Эдан, – что на этот вопрос лучше всего ответить могут те, кого теперь нет с нами.
– Я ожидал этого рассказа. – кивнул Император.
– И я не удивлен, о, Повелитель, что ты в курсе этих печальных дел, но вижу, что хочешь узнать все из первых уст.
Он отошел от своего места, и подойдя ближе к центру поляны, заговорил:
– Да, мой Повелитель, поначалу мы действительно жили довольно спокойно, не утруждая себя какими-то тяжелыми обязанностями. Но потом появились даэмоны… Они выскакивали непонятно откуда, и, будучи неспособны пройти в этот мир в телесном облике, мотались где-то невидимыми тенями. Было их, вроде бы немного, мы даже поначалу их не заметили… Первый тревожный сигнал раздался когда Вéндахо перестал выходить с нами на связь. Он всегда любил одиночество и сразу после падения Атланадату поселился отдельно от всех на большом материке в другом полушарии, заселенном совсем мало развитыми племенами. Мы никогда и не посещали его земли, а когда, через несколько тысяч циклов решили его навестить, то обнаружили, что смертные жители этих территорий строят достаточно сложные для их технологий пирамиды смерти и приносят чудовищные человеческие жертвы. И все это лишь с целью ублажения Вéндахо, которому поклонялись, и который превратился теперь в чудовище!
Император слушал рассказ бессмертного с небывалым вниманием. Эдан перевел дыхание, и продолжил:
– Мы схватили его, и, несмотря на оказанное нам серьезное сопротивление – он стал очень сильным, питаясь человеческой болью и кровью, заточили под арест… Но едва мы успокоились, тут же обнаружился еще один культ. Да не где-нибудь, буквально у нас под носом. Группа Амона, в полном составе, начала полноценное вмешательство в жизнь людей. Постоянно показывались им на глаза в каких-то несуразных обличиях: то с птичьей, то со звериной головой – видно еще помнили о том что люди не должны увидеть их истинных лиц… Сначала потихоньку передавали им основы высоких технологий: математика, физика, архитектура… Научили добывать энергию из движения элементарных частиц в кристаллической решетке металлов… А потом, как и Вéндахо, научили их строить пирамиды смерти… Хорошо, мы успели вовремя вмешаться, и до человеческих жертв не дошло… Мы усматриваем в произошедшем прямые или косвенные действия даэмонов, мой Повелитель.
– Да, Светоносный, разгулялся ты среди людей. – тихо проговорил Император. – Нам Империя с ними работать запретила, а тебе Она, значит, не указ…
Он замолчал и о чем-то задумался. Думал он долго: два раза обернулся Сээл вокруг своей оси, а бессмертные терпеливо ждали. Наконец он встал с места и произнес:
– Дети мои. Воспитанники и ученики. Ни в чем вас я винить не могу: ни в том, что люди в вас уверовали, ни в том что вам поклоняются, ни в том что в Империю не верят – нет в том вашей вины. Вы их от веры не отвращали и даэмонам собой завладеть не позволили… Вы – верные чада Всевышней. Вы выполнили Ее Волю с похвальным усердием и рвением… Теперь же ваше время среди людей закончилось. В их мирах отныне будут обитать только они сами… Вы же, дети мои, теперь свободны: можете возвращаться в свои миры… А кто хочет, может остаться на Сээле…
Он вышел на самый центр поляны и, оглядев присутствующих, задал последний вопрос этого заседания:
– Вопросы есть?
Кто-то лишь покачал головой, кто пробормотал что-то невнятное. Лишь Хэйла, встав с места в спросила:
– А как же те, которые остались там, в моем пространстве между Хээлом и Хэей?
– О них позаботятся. – коротко ответил Император.
Он еще раз оглядел всех, и увидев, что вопросов, похоже, больше ни у кого нет, стремительно взмыв в воздух, покинул место заседания.



***

– Что мы теперь можем сделать, Уриэль?
– А ты полагаешь, мы что-то должны что-то сделать, Маарэнлил? – обратилась она к нему его первым, гораздо более редко употребляемым Высшими именем.
– Я могу полагать что угодно… Но Воля Империи есть такова, что все человеческие планеты должны начать развиваться автономно… Мы не можем вмешиваться… Но я полагаю, что ты, моя Мудрейшая, уже имеешь на этот счет какие-то мысли…
– Да, мой Император. – улыбнулась она. – Я, как раз, это и собиралась с тобой обсудить.
Император понял, что Уриэль действительно имеет какое-то решение, и, судя по ее довольному виду было ясно, что придумано оно задолго до того, как он вызвал ее на этот разговор.
– Знание об Империи, как тебе известно, не раз передавалось людям – начала она сразу с самой сути. – И бессмертными, и даже почти такими же смертными как и те, что живут там. Но жители планет упорно отказывались, почему-то, воспринимать их. Лишь единицы из тысяч сумели поверить и осознать существование Силы Всевышней, являющейся Началом всего сущего… Так что вряд ли есть смысл посылать туда еще кого-то… Только если самим попробовать поговорить с людьми…
– Но мы же не можем! – перебил Император. – Я напомню тебе, что мы не имеем права прийти на планету с целью обучения людей, в своем телесном или духовном облике, а также производить какое-либо обучение людей, приняв их обличие…
– Мы не имеем права принимать их обличие. – согласилась Уриэль. – Но человеческая плоть может принять нас!
Непонимание, вспыхнувшее на миг на лице Императора, сменилось, тут же, выражением радостного озарения.
– Ты предлагаешь… – произнес он не договорив.
– Я полагаю, что мы сможем прийти на эти планеты, родившись в телах простых смертных, от таких же смертных родителей!
Подойдя к Императору, Уриэль взяла его руки в свои.
– Смотри. – произнесла она, направляя его виденье вслед за своим. – Мы с моими сотрудниками уже все просчитали: я прихожу на Хээл, родившись как обычный ребенок, вырастаю во взрослую женщину, передаю людям необходимые знания и возвращаюсь на Сээл, покинув смертное тело… Видишь? – она обратила взор Императора на небольшую деревню, стоящую на берегу маленькой реки в одной из земель Хээла. – Вот эти юноша и девушка… Вон они плещутся в речке… Смотри, Маарэнлил, как сильно они любят друг друга. Как много Света от них исходит… Я поняла, что у них будет такая сильная любовь, едва они появились на свет и еще даже близко друг друга не знали. Они очень нравятся мне. Я собираюсь родиться у них.
– Чудесно. – тихо кивнул Император. – Чудесная любовь. Замечательный план… Я знал, что ты найдешь простое и надежное решение… И полагаю на Хэе планируется подобная акция?
– Планируется… – уклончиво ответила Уриэль. – Но…
– Что-то не так?
– Да, нет. Все нормально… Но мы решили, что ты, мой Повелитель, захочешь сам пойти на Хэю…
Радостная улыбка озарила лик Императора.
– Я не решался просить тебя об этом, о, Мудрейшая! Я и вправду, очень хочу явиться на Хэю лично, и лично передать людям нужные знания. Никому пока еще этого как следует не удалось – думаю удастся мне… Ведь меня же вы, как-никак называете Императором… К тому же, – добавил он, – в пространстве Хэйлы теперь обитает много людей, нашедших там пристанище после своей телесной жизни. Их необходимо вывести оттуда в полноценные миры Империи. Я полагаю, лучше всего будет, если я сам займусь этим…
Уриэль снова взяла его руки.
– Смотри, Повелитель. Видишь?
Взгляд его, ведомый ее мыслью, оказался на Хэе. Вот место первого поселения. Вот, чуть восточнее, место второй цивилизации. Еще восточнее: заброшенная база Вавилон, пирамиды смерти… Вот! Вот оно: берег реки, почти как на Хээле, дорога. По дороге движутся двое: юная девушка и пожилой мужчина…
– Они? – удивился Император. – Ты полагаешь, они станут моими родителями?
– Здесь несколько сложнее. – уклончиво ответила Уриэль. – Эта женщина, по всем данным – идеальная кандидатура для рождения тебя в человеческом облике. К тому же она с самого детства верит во Всевышнюю и чувствует с Ней связь. И еще она – прямой, пусть и дальний потомок наших воспитанников… Проблема в том, что она не живет с этим мужчиной как с мужем: он взял ее, чтобы спасти от злой доли, которая ей грозила. Он говорит всем, что он ей муж, но заботится о ней как о дочери…
– Ну, это не проблема. – произнес Император. – Мы же можем произвести зачатие и без участия мужской особи… Вот только, боюсь, это может напугать эту красивую девушку… А она, как-никак, моя будущая мать. – добавил он ласково рассматривая мысленным взором юную женщину.
– Ничего. – ответила Уриэль. – Не напугаем. Я попрошу Глаэри явится ей и сообщить, что скоро у нее родится ребенок, который придет в этот мир чтобы спасти его…
– Разумно. – согласился Император. – Когда начнем воплощение?
– Прямо сейчас.
– Ну что ж, я готов… Еще только один вопрос: я вижу теперь, что нас с тобой в этих мирах ждет судьба, для человека страшная и трагическая. Мне уже жаль наших человеческих родителей – глядя на наши мучения, они будут страдать сильнее чем мы…
– Эта жертва, которую придется нам принести ради спасения остальных людей…


***
В возле небольшого домика на берегу реки царила радость. Собрались все: родня, соседи, даже просто прохожие. Рождение нового жителя здесь, да, впрочем как и почти везде на Хээле, принято было отмечать с особым размахом
А внутри дома, в отдельной комнатке, юная женщина со счастливой улыбкой кормила грудью свою, только что родившуюся, маленькую девочку, и слезы ручьями текли из ее больших глаз.
– Савара… Девочка моя. – шептала она. – Как же я тебя люблю… Если с тобой что-то случится – я не переживу…

***
Постоялый двор был весь занят по случаю праздника, и поэтому останавливаться пришлось прямо в конюшне. Там же и начались роды.
Девушка, почему-то никак, не ожидала, что это произойдет сегодня. У нее даже не было чистых пеленок, чтобы завернуть младенца. И устроить его пришлось в яслях для скота: туда уложили чистое сено и постелили самые чистые одежды из всех, какие были с собой.
– Не очень здесь хорошо прибрано для младенчика. – произнес мужчина, с опасением оглядывая конюшню.
– Ничего. – прошептала девушка. – Ничего с ним не случится… С ним не может ничего случится…

…Глаэри, в ожидании этого события не покидавшая планету двести семьдесят суток, паря над планетой, воссияла Светом радости, глядя на это чудесное рождение…
– Смотрите! – восклицали праздношатающиеся прохожие на улицах. – Какая красивая звезда вспыхнула на востоке…


Савара

Незамысловатый деревянный домик, окруженный фруктовыми деревьями, мало напоминал их изящный каменный дом в Бларфьялии. Видимо, просто потому, что хозяева его полагали, что деревянное жилище гораздо уместней будет смотреться в этом лесном пейзаже. А может просто устали от нагромождения добротных каменных жилищ большого города.
Фруктовые деревья, растущие вокруг него только начинали зацветать, привлекая сотни жужжащих насекомых, питающихся нектаром, а вся остальная земля была покрыта цветами всех возможных форм и расцветок, перемежавшихся ягодными кустами.
Деревянная веранда дома выходила на засеянную мелкой травой просторную лужайку, край которой упирался в самую кромку, самый берег раскинувшегося рядом огромного светлого озера.
В нескольких шагах от воды стояла, на врытых в землю пнях, небольшая деревянная скамейка, на которой сидели три женщины: высокая хорошенькая девушка, лет двадцати, стильно одетая очень красивая женщина и совсем пожилая, но, по-прежнему, изящная и миловидная дама…
– Все-таки я не понимаю, Шиарочка, – сказала старушка, продолжая уже некоторое время происходящий разговор, – отчего нельзя было позвонить, предупредить? Мы бы с отцом вас встретили… Тем более, зная что вы с Иштаной приедете вместе…
– Бабушка, да ну хватит… – нетерпеливо перебила девушка. – Мы ж сюрприз хотели сделать…
– Ага, – не сдавалась Талана, – кому сюрприз, а кому… Я теперь, вот, точно уверена, что дед все знал… И молчал…
– Мы ничего ему не говорили! – протестующее воскликнула Иштана.
В ответ на эту реплику другие две женщины одновременно усмехнулись.
– Твоему деду, доченька, не надо ничего говорить. – весело улыбаясь сказала Шиара. – Он сам всегда все знает.
– А, ну да… – согласилась та. – Точно… Такой же как ты…
И решив, видимо, перевести тему, обратившись к Талане спросила:
– Кстати, бабуль, а где он сейчас-то?
– А… – неопределенно махнула рукой та. – На рыбалку поплыл, старый дуралей… Меня звал… Правильно сделала, что не поехала…
Словно в подтверждение ее слов из за края береговой косы плавно выплыла маленькая деревянная лодка.
– Дед! – радостно вскочила Иштана.
И вдруг, не говоря никому ни слова, подбежала к берегу и стала скидывать с себя одежду.
– Иштана! – скорее для порядка воскликнула Талана.
Но девушка только неопределенно отмахнулась. Она знала, что ее бабке прекрасно известно, что внучка ее чувствует себя в воде как рыба.
Глядя на удаляющиеся по направлению к лодке всплески загребающих воду рук, две женщины молча улыбались, думая, похоже, каждая о своем.
– Папка. – с нежностью проговорила Шиара.
– Да. – кивнула Талана. – Совсем такой же как ты… Твой папка… Так вы с ним похожи…
– Как вы тут, вообще?
– Да как, доченька… – неопределенно ответила та. – Как всегда… Уж который год, как мы сюда уехали, а кажется, словно всю жизнь тут живем. Отец, как бросил работу, совсем веселый стал: все время, то на рыбалке, то в лесу, то в город поедет зачем-то… И все время со мной… Старые мы только с ним стали совсем. Молодость в последнее время часто вспоминать стали. А отец теперь часто стал рассказывать про то что видит. Тебе-то это все не в новость, ты-то сама такая же. А мне он раньше редко, когда, что-то рассказывал. Все говорил, что не стоит, дескать. А теперь вот все рассказывает, рассказывает… Про Страницы, про Высших, про Спасительницу Савару… Я ему уж посоветовала книгу написать, а он усмехнулся только: "Может, в другой жизни", говорит… Дуралей старый…
Последняя фраза прозвучала ни сколько не обидно. Скорее ласково.
Снова взглянув на озеро, женщины увидели, что крохотная фигурка Иштаны, плеская брызгами, доплыла уже до цели. Уцепившись за борт, девушка ловко вспрыгнула в лодку, сильно покачнув ее, и радостно кинулась обнимать человека, сидящего в ней.
– Слава Всевышней, что хоть дочь не в нас с отцом пошла. – непонятно с чего, произнесла, вдруг, Шиара.
Резко вскинув голову, Талана с удивлением посмотрела на нее.
– Да, мамочка, да… Ты даже представить себе не можешь, какая это тяжесть: быть не таким как все, видеть не то что все, знать не то что все… И стараться, чтобы тебя не считали ненормальной…
– Разве не хотелось бы тебе, чтобы твоя дочка была похожа на тебя?
– Нет, мамочка. – отрезала Шиара. – Я очень счастлива, что моя дочь похожа на тебя. Обычный человек, в обычном обществе… Выучится, карьеру сделает… Не будет всю жизнь мучится непонятными вопросами, как мы с отцом…
Талана ничего не ответила. Решив, видимо, не продолжать эту тему, она спросила:
– Кстати, как у нее с учебой.
– Да мы, собственно, и для этого тоже сюда приехали. – ответила Шиара. – Она хочет закончить свое образование здесь, в Серодолье.
– В Серодолье? – удивилась Талана. – Почему здесь.
– Ну, во-первых, происхождение, похоже, не дает покоя… Зов родной земли. – усмехнулась Шиара. – А главное, все давно уже поняли, что здесь она образование получит гораздо лучшее, нежели в сытой, инертной Бларфьялии… А без хорошего образования, в наше-то время…
– Угу… – согласилась Талана. – Не годиться девочке, в наше-то время, без образования…

***

– Не годится девочке в наше-то время без образования. – уверенным тоном произнес мужчина.
Женщина, сидевшая напротив, вид имела, не сказать что печальный, но, скорее, озабоченный. И было чем озаботиться: как бы она не спорила, какие аргументы не приводила, но не признать правоту мужа было нельзя. Как ни крути, а хорошее образование их дочери получить нужно. Без образования, без знания наук, самое лучшее, что ей было бы уготовано жизнью – стать швеей, как ее мать. В лучшем случае, купчихой, как отец. Возможно, со временем, она бы сумела бы даже взять дело отца в свои руки, и стать купчихой первого круга. Ее бы стали уважать в городе, она была бы богата…
Но оставшись купчихой или швеей, она никогда уже не сможет выбиться из кругов – в сферы. Ремесленники, купцы и крестьяне никогда не попадают в сферы, их удел – круги. Круги, конечно, это неплохо: любому, в общем-то, понятно, что жизнь людей среднего класса, намного приятней, чем бедное существование тех, кто по своей классовой принадлежности так и не смог выбиться из классов закружья и пустышников, не говоря уже о рабах…
Но истинное, самое высшие уважение и высочайшее положение в обществе мог получить только тот, кто принадлежал сферам и жил под голубыми куполами центров городов. И шансов попасть в сферы для жителя кругов были ничтожно малы. А хорошее образование, полученное в храме, увеличивало эти шансы довольно ощутимо. Во всяком случае, к ежегодным собраниям юнцов, на котором глава сферы наук с помощью случайного жребия выбирал тех кто будет принят к главам сфер на должность хранителей пера, допускались только выпускники храмовых школ, закончившие их с отличием.
А это означало только одно…
– Ты ведь понимаешь, что я прав. – снова заговорил мужчина, словно угадав мысли жены. – Савара слишком умна, слишком одаренна, чтобы пойти нашим путем, и всю жизнь провести в кругах… Сейчас она этого не понимает. А когда поймет, боюсь уже будет поздно… И тогда она горько пожалеет, что мы не отдали ее учиться в храм…
– Хватит! – оборвала женщина.
Она отвернулась от мужа, и закрыла лицо руками.
Он смотрел на нее и сердце его разрывалось. Восемнадцать лет уже прошло с тех пор как они вместе. Семнадцать лет назад родилась их дочь. Их единственная доченька… Семь лет прошло, как она пошла в городскую школу… И всего лишь семь часов прошло с тех пор, как она ее закончила.
Окончание школы – ребенок перестает быть ребенком и может начинать работать как полноправный житель города. Окончание ребенком школы – праздник для любой семьи кругов, и радость любой матери. Но печален был этот день в этой семье, и это разбивало сердце мужчине. Он любил свою жену. Обожал ее, почти так же как и восемнадцать лет назад. А сейчас она страдала. И косвенной причиной этих страданий был он. Точнее, его намерение отдать их ребенка в храм…
– Это значит, мы ее семь лет не увидим… – со смиренной болью произнесла женщина, убрав ладони от лица.
– Зато когда она вернется, она сможет участвовать в собрании юнцов и сделаться хранителем пера!
– Если жребий не падет на нее…
– Жребий падет на нее. – уверенно заявил мужчина. – Я знаю это. Я чувствую. Я не верю, что не падет… Наша дочь… Она…
– А если она не сдаст экзамен, она должна будет стать служительницей в храме… – всхлипнула женщина. – И мы больше никогда не увидим ее. И у нас не будит ни внуча-а-а-ат, ни… и-и-и-и-и…
Выдержка окончательно изменила ей, и она разревелась.
– Что значит "не сдаст"?! – мужчина аж взвился. – Да Савара – самая…
Его праведное возмущение было прервано стуком в подоконник незастекленного окна.
– Мир вам! – седая голова служителя их храма просунулась внутрь.
Как по команде супруги вспрыгнули.
– Здоров будь, наставник!
– Пройди в дом, наставник. – засуетилась женщина, быстро отирая складкой одежды зареванное лицо и засеменила к двери.
– Позже, позже, дети мои. – остановил ее служитель, властным жестом подняв ладонь. – Позже я непременно зайду к вам, но теперь же я прошу вас пойти со мной в храм.
– А… Куда? – непонимающе заморгал мужчина.
– А… Что-то случилось? – испуганно ойкнула женщина.
Было от чего испугаться: сколько они жили на свете, но не помнили случая, чтобы служитель сам приходил к прихожанам, чтобы пригласить их в храм. Видно произошло, что-то из ряда вон…
– Ваша дочь, Савара…
– Что с ней?! – почти в ужасе крикнула женщина.
– Да пока, кажется, ничего. – успокоил служитель. – Просто час назад она пришла ко мне, чтобы заявить, что не собирается учиться в храме…
– Да? – неопределенно-флегматично зачем-то спросила женщина.
– Что? – вполне определенно и удивленно воскликнул мужчина.
– Идемте. – призывающее махнул рукой священник. – Вы должны сами это слышать. Только так, чтобы она вас не видела. Я вас провожу на средний балкон внутри храма. Оттуда хорошо все видно и слышно…


– Прости, за эту недолгую отлучку. – монотонно, словно ничего не произошло, произнес служитель входя в храмовую залу. – Мне было необходимо…
– Что ты, что ты, наставник. Ты не должен передо мной извиняться…
Девушка, сидевшая на полу перед алтарем выглядела совсем юной, хрупкой и какой-то, даже, несколько беззащитной. При первом же взгляде на нее, что-то непонятное проскакивало в душе: странное спокойствие и непонятная радость – словно и не девочка, почти ребенок перед тобой, а твоя собственная мама. И хотя и надето на ней было самое обыкновенное (хоть и очень нарядное) платье, какие одевают обычно девушки на выпуск из школы, но смотрелось оно на ней словно одеяния самой высшей правительницы, самой богатой страны.
– В раздумьях я и не заметила, как пролетело время…
– Так что ты надумала пока меня не было?
Девушка подняла огромные глаза на служителя, и у того дрожь пробежала по телу. С самого ее детства не мог понять он, отчего взгляд этого ребенка приводит его в такой трепет.
– Я ничего не надумала, наставник. – качнула она своей красивой головой усыпанной воздушными локонами цвета свежевыплавленной меди. – Я по-прежнему обращаюсь к тебе с одной лишь просьбой: поговори с моим отцом, чтобы он не отдавал меня в храм учиться…
Родители, притаившиеся за перилами балкона, нависающего над стеной храмовой залы, затаили дыхание.
– Отчего же не хочешь ты учиться?
– Наставник, ты уже меня спрашивал о том. Для чего задаешь вопрос ты, ответ на который уже дала я тебе?
Дочь, моя, – уклончиво отвечал служитель. – Для того задаю, что ответ, который дала ты мне – мне не понятен. Мне непонятно, как можно не мечтать сделаться жителем сфер. Мне непонятно, как может такая одаренная девочка как ты довольствоваться долей швеи. Но более всего мне непонятны твои слова о том, что и будучи швеей можно постичь знания большие чем знания даваемые в сферах!
– Наставник. – устало проговорила девушка. – Мне и самой многое непонятно… Мне непонятно, как люди сфер могут утверждать, что их знания простым смертным недоступны, мне непонятно, отчего они себя над нами превозносят, мне непонятно, кто дал им право утверждать, будто лишь они могут общаться с Всевышней и передавать ее волю людям… Но более всего мне непонятно, отчего простые смертные сами не видят того, что Воля Всевышней – едина для всех, а жители сфер ничем не отличаются от них самих!
– Да как смеешь ты... – вскинулся служитель. – Девчонка!!! Да кто ты такая, чтобы так говорить об избранных самой Всевышней?!! Ты, которая и крупицы их мудрости не постигла!.. Заявляешь такое о тех, кому открыта самая Истина Истин! То что ты можешь знать…
– Да хотя бы то, – с наигранной досадой перебила девушка, – Что сейчас ты бегал к нам домой, чтобы привести сюда моих родителей…
Мужчина и женщина, спрятавшиеся на балконе, вздрогнули.
– Привести сюда для того, – продолжала она, – Что сам ты не можешь решить, что со мной делать, и надеясь, что папа устроит мне хорошую взбучку, услышав то, что я тебе излагаю…
– А тебе ведомо, хотя бы, что служители самых высоких сфер неделями постились, и не просто постились – а голодали, чтобы постигнуть ту мудрость, которой ты, как я теперь вижу, и не достойна… – служитель явно пытался перевести разговор с щекотливой темы.
– Ага… То-то у многих из них животы – словно они на сносях. – тихо проговорила девушка. – Не иначе, с голоду пухнут…
Задохнувшийся зевком гнева служитель выпучил глаза и раскрыл было рот, чтобы разразиться одной из самых, похоже, красноречивых своих тирад, но топот пары шагов по лестнице, ведущей с балкона не дал ему этого сделать.
– Доченька!.. Савара! – В один голос воскликнули вбежавшие в залу родители.
– Как ты можешь так говорить с наставником! – испуганно лепетала мать.
– Кто дал тебе право! – гневно перебил ее отец.
Савара вскочила с пола быстро и плавно, словно взлетела.
– А кто ему дал право! – заговорила она, вдруг, с необыкновенным жаром. – А кто дал ему право учить нас, что Всевышняя повелела жителям сфер навязывать нам свою волю! А кто дал жителям сфер право называть себя Ее детьми, Ею над нами поставленными как пастухи над овцами! А кто дал им всем права творить беззакония, прикрываемые законом, а самим прогнивать в разврате и глупости… И прикрывать все это Именем Всевышней!
Это уже было чересчур. Слушавшие ее люди от таких слов перестали быть похожими сами на себя. Но если родители девушки напоминали теперь каменные изваяния с разинутыми ртами, то служитель походил скорее, на вареного речного жука – такой же красный и с выпученными глазами.
Савара понимала, что их ошеломление кончится буквально через миг, и пока не разразился грандиозный скандал, решила произнести фразу, которую надеялась не придется произносить:
– Достаточно. Я ухожу. После того, что я наговорила, меня положено посадить в подвал пожизненно… Похоже, я ничего не добьюсь, оставшись с вами… Я ухожу в пустыню… Я ухожу искать знание… И если для этого потребуется голодать и мучаться жаждой, как это делали, якобы, жители сфер, то я займусь этим немедля. И буду голодать и мучаться, пока знание мне не откроется… Я постигну его… Или погибну…
Не дав никому опомниться, она покинула здание храма.
Никто не задержал ее, не окликнул. Ни служитель, ни мать, ни отец. Всем прекрасно было известно, что у храмов есть уши, а за слова, подобные тем, что только что были произнесены вслух Саварой, полагалась мучительная жизнь в вечном заточении или мучительная смерть от голода и жажды, в пустыне под палящим Шахаром.
Но как только что все услышали, именно туда девушка теперь и собиралась отправиться. По собственной воле.
"Всевышняя!!! Мы потеряли ее! Мы потеряли ее… Нам уже не спасти нашу доченьку!" – метались мысли в голове отца.
"Она делает все правильно. С ней ничего не случится. С ней не может ничего случится. Я знаю это." – со странным спокойствием осознала вдруг мать.
"Она… Она не идет…" – испуганно вздрогнул служитель, глядя на удаляющуюся по направлению к дверям девичью фигурку: "Она плывет над полом! Скользит как облако!"
Дойдя до самых дверей Савара зачем то остановилась. И обернулась. На миг. И в этот миг все трое, и даже особый соглядатай, прятавшийся за секретной стеной храма, увидели, что ее глаза сделались, вдруг нереально ясными, и голубой свет, словно ласковая зарница ярчайших молний отразившаяся от глади океана, полыхнул в них, ослепив на миг всех кто его видел.
Об этом никто друг другу так и не сказал, и позже каждый решил для себя, что это ему показалось.

***

Пустыня, казалось, способна была убить одним лишь своим видом: кругом, сколько хватало взгляда, лишь голые камни, обломки скал и ни малейшего намека на какую-либо растительность. Шахар стоял в самом зените, все иссушая своими лучами, и нигде не было даже лужицы или родничка.
Седьмой день бродила девушка по этой мертвой земле в поисках того зачем пришла. Голод, наверное, должен был бы терзать ее нестерпимо, если бы не страшная жажда, муки которой заглушали его – фляга оставшаяся еще с последнего занятия в школе, после опустела пять дней назад.
Увидев большой кусок скалы, Савара, еле передвигая ноги подошла к нему, села в тени, спиной измученно прислонившись к шершавой поверхности камня и закрыла глаза. Бороться дальше не было сил – они покидали ее, и она это понимала. Но понимала она, также и то, что силы, покидающие ее теперь – силы человеческие. Если верно то, что она о себе чувствовала, то ей были доступны и иные силы, во много раз превосходящие силу человека. Она верила, она знала, она чувствовала, что это так – иначе быть не могло, ведь не может же обманывать ее собственное сердце.
Но жара, голод, и жажда постепенно убивали ее тело, и вот уже сознание почти перестало ей подчиняться. Она уже не могла как следует контролировать свои мысли, и словно предательский внутренний голос, порой возникала мысль: "А на бросить ли все это – уйти отсюда подальше, обратно к людям… Незаметно прокрадусь мимо города, и убегу в другой, где никто не будет знать, что я преступница… И пусть я ничего и не узнаю, но останусь жить, каждый день буду пить вкусную, изумительную, холодную воду…" – при мысли о воде ей становилось совсем тяжко.
Но она снова и снова, превозмогая боль, как только эти мысли появлялись, гнала их прочь: "Нет! Я не уйду – я пришла сюда по праву и не уйду пока не получу свое! Слишком многое зависит сейчас от моих действий!.."
Правда что именно это "слишком многое", и от каких ее действий оно зависит, она пока не могла вспомнить. Она знала только одно: в этот бой она пошла добровольно, трезво осознавая что может в нем погибнуть. А раз так, то она не уйдет из боя – она победит…
А даже если и нет, то потом уже будет не важно: выиграла она или проиграла. Важно только одно: довести битву до конца – победного, или трагического, ибо уйти из боя было страшнее любого поражения. Это означало обречь себя на жалкое, презренное существование – жизнь недостойного дезертира. Она знала – этого не будет никогда!
Неровные выпуклости камня кололи тело, но пошевелить рукой или ногой уже было невозможно – измученная плоть уже отказывалась подчиняться угасающему сознанию. Последним посланием усталого разума маячила мысль: "Вот, видимо, и все… Но если я погибла, то погибла как воин!".
Неясные сполохи замелькали перед закрытыми глазами. Цветные круги проплывали мимо, то разрастаясь, то исчезая. В ушах зашумело как будто рядом вдруг обрушился водопад. Шум все нарастал, сполохи мелькали все ярче, ярче – так ярко, что стало совсем невыносимо…
И вдруг, все прекратилось. Шум стих, сполохи прекратили бессмысленную беготню и стали быстро-быстро уменьшаться, уменьшаться, пока не превратились в малюсенькие разноцветные точки, исчезающие одна за другой.
"Сейчас исчезнет последняя – и меня не станет", – должна была бы, наверное, промелькнуть мысль, но она не промелькнула. Вообще никакая мысль не промелькнула.
Вместо этого последняя оставшаяся светлая точка начала вдруг разрастаться, разрастаться, заполняя собой все вокруг, преображаясь в пятно чудного света, напоминающее формой арочную дверь. Внутри головы, из затылка послышался скрип, переходящий в треск, а затем жужжание. Свет арочной двери заполонил все: он звал, он обнимал, он затягивал. Раздался громкий хлопок…

… Савара увидела себя парящей над огромной сферой, сияющей оттенками столь завораживающими, что ничего подобного даже вообразить себе было невозможно. А неподалеку светила огромная голубая звезда. Присмотревшись она увидела еще другие сферы, оттенков немного менее красочных чем та над которой она оказалась.
"Сээл…" – всплыло из глубин памяти имя: "Сээл?.. Сээл!.. Я вспомнила! Вспомнила… О, Империя! Я дома…"
Тут она вдруг поняла, что пелена плотского зрения спала с ее разума, и она может видеть сущее в истинном обличии. Это умение всегда было для нее естественным, но за годы жизни в человеческом обличии она о нем позабыла. И вот теперь этот навык восстанавливался постепенно. Семнадцать лет, ничтожный миг для Высшего – огромный срок для человека.
Как глаза человека, долгое время пробывшего в тесной темноте и неожиданно оказавшегося на открытом пространстве при свете дня, не способны, по началу ни смотреть, ни видеть постепенно начинают различать отдельные детали, так и взор Савары плавно адаптировался к восприятию этой реальности.
Сначала она увидела Свет: он делался то гуще, то прозрачнее; клубился как облака, и рассыпался тысячами игривых зайчиков; бурлил и резвился как горная река, и в то же время был спокоен и могуч как океан. Свет пронизывал все сущее. Он был самим Сущим.
Потом она почувствовала Дух. Его невозможно было видеть, как Свет. В Нем можно было жить, Его можно было чувствовать, Его можно было воспринимать, Его можно было любить. Не любить Его было невозможно, ибо она осознала, что была частью Его, а Он частью ее. И ее, и Сээла, и всех звезд, которых бесчисленное множество заполняло все обозримое Сущее. Он был частью Сущего, а Сущее жило Им.
Вскоре она ощутила прикосновения. Неведомая сила касалась ее, словно лаская, как гладит мать по волосам своего младенца, оправившегося после болезни. И столько в этом прикосновении было успокоения – словно ночной бриз с теплого моря после трудного дня. И столько бодрости – подобно дуновению свежего ветра с дальних гор по утру из распахнутого окна. И столько силы – Силы. Это была она – великая Сила Всевышней Империи. И не было на свете силы равной Ей.
А затем она почувствовала Взгляд. Это было то, ради чего она пришла сюда. Сама Империя смотрела на нее. Взгляд был настолько велик, всеобъемлющ и неподвластен восприятию, что ощути Его простой смертный, это испепелило бы его.
И тогда Савара со всей полнотой осознала, что он не была смертной, тем более простой. Она жадно ответила на этот Взгляд всей силой своего духа Высшей, осознание которой почти вернулось к ней. И Империя потянулась к ней своим Разумом. И Разум Всевышней Империи коснулся разума Высшей.
И Савара вспомнила все.
А Сээл, ее Сээл, их единственный, самый прекрасный Сээл, звал ее. Он почувствовал, что она вернулась, он жаждал принять ее к себе. Туда, где ее истинный дом, где те, кто ее ждет и любит, ее братья и сестры, ее самый любимый брат…
"Император…" – вспомнила вдруг она.
И в этот момент она ясно поняла, что время вернуться домой еще не пришло. Императора нет на Сээле. Его там нет, а ее ждет Хээл.
И сознание человека стало просачиваться в сознание Высшей, смешиваясь с ним, и указывая путь туда, где теперь ей предстоит прожить еще несколько лет. Несколько долгих-предолгих человеческих лет…
Вселенные вложились друг в друга и бесконечность многомерного пространства стала стремительно таять, сменяясь границами трехмерного мира…
Ее человеческое тело, готовое вот-вот погибнуть в палящей пустыне Хээла звало к себе. И буквально за миг до того как открыть глаза, вернувшись снова в это тело, она увидела Хэю.
Смуглокожий темноволосый молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой сидел на огромном валуне, в пустыне, очень похожей на ту, в которой находилась теперь она сама. Сидел неподвижно, облокотившись локтями на колени, сцепив ладони, устремив пронзительный взгляд карих глаз прямо перед собой в какую то недостижимую даль.
В человеческом облике он ни сколько не походил на Высшего. Но его она узнала бы в любом облике…
"Маарэнлил!" – последним остатком голоса Высшей выдохнула она сквозь пространства.
И в этот же миг ее глаза, ее человеческие глаза распахнулись сами собой, открывая ей мрачный простор пустыни.
Человек, сидевший на камне, исчез из ее взора. Но она знала совершенно точно: он услышал ее.

Однако, человеческое тело с новой силой вступало в свои права. Савара, вдруг почувствовала, что камень, к прислонившись к которому она сидела, жжет спину, что воздух знойный, а Шахар – слепящий. Она снова почувствовала голод, жажду и усталость.
Но почувствовала совершенно по-иному: жара больше не убивала ее, и голод был не мучительный, а всего лишь приятный, как у человека который был бы не прочь перекусить чего-нибудь вкусненького. Усталость не валила теперь ее с ног, а напоминала, больше, приятную утомленность от интересной работы.
И само ее человеческое тело вдруг стало казаться ей очень красивым. Прежде, бывало, она смотрела на себя в зеркально полированный серебряный поднос, как это делают все девчонки. Теперь же она рассматривала свои человеческие хрупкие руки, длинные стройные ноги, ощупывала небольшую девичью грудь и тонкую талию с таким видом, словно видела это все впервые. В какой-то мере это так и было. Заново изучало свое тело, и с удовольствием отмечала, что оно красиво.
И тело, и… Имя… Да, у нее же есть человеческое имя… Мама назвала… Мама? Да, у нее есть мама и папа… Люди родившие ее в этом теле… А назвали они ее…
– Савара… – человеческий голос, столь неожиданный в таком неподходящем месте, раздавшийся справа от нее, заставил ее совсем по-человечески вздрогнуть.
Человек стоявший неподалеку выглядел… Правильнее всего было сказать, что он не выглядел никак: ни молодой ни пожилой, лицо не было покрыто загаром, характерным для жителей этих мест, а по одежде невозможно было понять к какому из классов населения он относится. Ни за спиной ни на поясе у него не было никаких тюков или сумок для еды и питья, но выглядел он совершенно свежо, словно и не беспокоила его жара смертельной пустыни.
– Кто ты? – удивилась Савара. – Ты меня знаешь? И как ты нашел меня?.. Ты следил за мной?.. Ты особый соглядатай?..
Человек, вдруг, тихонько рассмеялся.
– Саварочка… – неожиданно ласково произнес он. – Ты говоришь совсем как человек…
Голос звучал спокойно и незнакомо, но ей показалось, что она его где-то слышала.
– Это все еще ты, или уже не ты? – неожиданно посерьезневшим тоном спросил он подходя ближе.
– Я… – напрягаясь произнесла девушка, изо всех сил поднимая пласты воспоминаний. – Ты…
– Я. – кивнул человек, и принимаясь отвечать на заданные невпопад вопросы заговорил: – Я тебя знаю. Я за тобой следил. И нашел тебя без труда, потому что за тобой следил. Только я не соглядатай. Я…
– Свидетель! – окончательно вспомнив все выдохнула Савара.
Она смотрела на него. Он смотрел на нее.
– Здравствуй, Атанос…
– Здравствуй… Уриэль…
И внезапно, совсем-совсем по-человечески, он кинулся к ней, и упав на колени возле ее ног обнял за тонкую человеческую талию…


– …А сейчас на Хэе, точно так же как и ты здесь, Император вспомнил себя.
– Ты был там?
Двое, мужчина и девушка, сидели прямо на раскаленной земле: она – обхватив согнутые колени руками, он – сложив под собой ноги, и поигрывая камушком. Похоже, смертельный зной не сильно досаждал им: они беседовали так мирно, словно сидели под деревом в прохладном саду возле бассейна с чистой водой.
– Не был. – ответил мужчина. – Так, заглядывал…
– Так ты говоришь, что ко мне должен был прийти Валбер? – с любопытством спросила девушка.
– Да. Но я заткнул портал, который он готовил, и испортил ему приход сюда. Он теперь не скоро выберется оттуда, где я его запутал. – Атанос выглядел довольным как ребенок. – Когда не работаешь ни на вас ни на них, многие возможности становятся доступны…
– Что, интересно, могло понадобиться этому даэмону от меня? – словно ни к кому не обращаясь тихо проговорила Савара.
– Да чего тут непонятного – вашу с Маарэнлилом затею с открытием людям Знания испортить хотят.
– Да, на них похоже. – кивнула девушка. – А чего ж тогда сам Шахар не пришел… А, погоди-ка, кажется поняла: этот, наверняка, к самому Императору пожалует…
– Уже пожаловал. – усмехнулся Свидетель. – Сейчас пытается всякой чушью мозги ему запудрить: уговаривает, запугивает… Ерундой всякой соблазнять пытается – властью, там, знаниями какими-то, ему, Императору, якобы, недоступными… Идиот…
– Да уж. – согласилась Савара. – Император ему не по зубам… Ну а ты, получается, решил нам помочь? Для чего Валбера от меня отвел? Полагаешь я с ним не справлюсь?
– Справишься. – равнодушно ответил Атанос. – Только помогать я никому не собирался. Я-то наверняка знаю, что вся эта затея – бесполезная трата времени и сил…
– Ты про что?
– Да про все… Про их затею испортить вашу затею – не получится у них ничего… Невозможно испортить то, что и так обречено на неудачу…
– Что?!
– Савара, милая, – Атанос говорил так, как говорит самый обыкновенный мужчина, обращаясь к неопытной девушке. – Вы совсем не знаете людей. А я знаю. Я жил среди них. Я даже выгляжу почти как они… Люди Хээла и Хэи имеют нарушенную матрицу. Шахар внедрил в нее программу самоуничтожения еще на этапе Создания. Тогда вы этого не заметили… А одно из действий этой программы – то, что люди не способны видеть очевидного, не могут понять того, что не требует понимания. Вместо того, чтобы просто воспринимать Сущее как Оно есть, они все пытаются подогнать под структуризированные системы объяснений, учений, верований… Не пройдет и ста циклов после твоего прихода сюда, как твои слова, знания, принесенные тобой, будут наполовину утеряны, а то, что останется будет переврано. И переврано не с подачки вреднюг-даэмонов, а лишь из закономерной неспособности людей видеть очевидное… А из того что останется, сделают религиозное учение, у этого учения появятся последователи, те, которые никогда не слышали тебя, а знали лишь перевранные остатки тех крупиц Знания, которое они умудрятся не потерять. А потом они станут почитать тебя, как объект высочайшего поклонения, станут поклоняться купированным останкам твоего учения… А те кто фанатичней всех станет поклоняться, будут названы праведниками, и другие люди будут поклоняться уже и им…
– Всевышняя! – вздохнула Савара. – Свидетель, я вижу что ты не лжешь мне, и не пытаешься напугать. Но, не допускаешь ли ты той возможности, что ты ошибаешься?
– Не допускаю. Высшие не знают людей так, как знаю я. Даэмоны… А, об этих и говорить не хочу, для них самое лучшее развлечение – ломать то что другие создают. Мне просто смешно смотреть, как они живут лишь тем, что выдумывают, какую бы еще гадость кому сделать… Нет, Савара, не допускаю. Матрицы людей порочны с момента их создания.
– И ты убежден, что никто из людей не сможет стать?.. Что наш проект…
– Что ваш "проект по созданию себе подобных" – это ты хотела спросить? Может ли человек стать Высшим?
Девушка ничего не ответила, лишь молча смотрела своими проницательными карими глазами в лицо Атаноса.
– Я и так сказал уже слишком много. – не выдержав ее взгляда вздохнул тот, отвернувшись. – Став Свидетелем, который не работает больше ни на кого, но лишь на саму Империю, я пообещал – себе, не Ей – Она никогда не требует обещаний, ты же знаешь… Я пообещал себе не говорить ни кому слов, которые могут изменить ход событий… Или, просто чье-то мнение… Говоря с тобой о людях я уже и так отхожу от своего обещания. Но лишь потому, что знаю, что мои слова, твоего мнения не изменят…
– Замечательно. – кивнула Савара. – Тогда, может, все-таки ответишь, на вопрос: по твоему мнению люди не способны стать Высшими?
– Я и так сказал достаточно…
– Я требую ответа. – спокойно проговорила девушка. – В противном случае, мне становится не ясна сама цель твоего прихода сюда. Ты помешал Валберу, спутал планы даэмонов по совращению меня, и все лишь для того, чтобы прийти сюда, и заявить мне, что нам не стоит работать с людьми?
– Да не вам! – устало и обреченно воскликнул, вдруг, Атанос. – Не вам – тебе. Тебе, именно тебе не стоит с ними работать! Нечего тебе здесь делать. Пусть кто-нибудь другой приходит сюда и работает с этими смертными… Вон Глаэри пусть идет, все равно Свидетель из нее никакой. Пусть себе нервы мотает на Хээле…
Речь Свидетеля была теперь похожа на истерику усталого мужчины, который отговаривает свою дочь идти гулять в лес со взрослыми парнями. Это удивило Савару: ей даже не верилось, что кто-либо кроме людей, будь то Высший или даэмон, мог разговаривать столь приземлено-экспрессивно. Впрочем, она и сама, вот уже восемнадцатый год, как была самым, что ни на есть человеком. И, похоже, она начинала понимать…
– Атанос, я не совсем…
– Савара. – с чувством произнес Свидетель, уже в который раз обратившись к ней ее человеческим именем. – Когда я ушел от даэмонов, я скитался, я был один. Я был счастлив, что порвал с ними, и страдал, что порвал с вами… Но более всего я тосковал по… по тебе, Уриэль, и тоска эта была невыносима… Я ничего не мог понять. Я думал даже, что Империя лишила меня разума: я чувствовал, что люблю тебя больше всех Высших… Больше тебя я люблю только саму Всевышнюю.
– Атанос! – изумленно проговорила девушка. – Но ведь так не бывает! Мы не умеем любить кого-то больше, кого-то меньше…
– Вы не умеете. – согласился тот. – Высшие на это не способны. Но в своих скитаниях я очень близко познакомился с людьми. Я приходил к ним снова и снова, Я жил с ними. Я стал походить на них внешне. Я бывал оборванным нищим и жиреющим богачом, я жил презираемым паршивым рабом и полновластнейшим монархом… И я понял кто умеет так любить…
– Люди… – выдохнула девушка.
– Люди. – кивнул мужчина. – Их любовь… Она… Это… Это как Свет самой Империи… Но я и мечтать не смел, что я смогу тебе сказать об этом не как отщепенец – Высшей Ученой, правой руке самого Императора… А как смертный мужчина смертной женщине…
Он отвернулся, и глядя в сторону начинающегося заката, водил пальцем по земле разбрасывая облачка пыли.
– Атанос… – прошептала девушка, гладя его хрупкой ладонью по спине. – Бедный Атанос… Так вот почему ты не вернулся к нам…
– Да. – не поворачиваясь ответил тот. – Вы бы никогда меня не поняли… Да ты и сейчас еще не поймешь: ты слишком мало прожила в смертном теле…
– Но я собираюсь в нем жить еще некоторое время. – Савара взяла его ладонь в свои маленькие ладошки. – Свидетель, друг мой, я правда, правда очень хочу понять и почувствовать что хочешь ты. Я надеюсь у меня будет время…
– Да не будет у тебя времени! – вскричал Атанос. – Саварочка, девочка, ты же все вспомнила! Ты же видишь теперь свой путь: ты видишь, что тебе предстоят страдания, мучения… Человеческие мучения: я-то знаю, что это такое – муки тела.
– Это мой выбор. – твердо ответила девушка. – Когда мы с Императором готовились к воплощению, мы знали, что нам придется страдать…
– Ради кого? – с такой мукой в голосе прошептал Атанос, что Саваре сделалось не по себе. – Ради людей, которых вам все равно не спасти, потому что матрицы их, я уже который раз повторяю, испорчены. Ради них ты будешь страдать?
– Да.
– Тогда знай, что я буду страдать вместе с тобой. И мне будет гораздо больней, потому что я буду знать, что имею силы вмешаться и прекратить твои страдания… Но не смогу этими силами воспользоваться: Свидетель не имеет права вмешиваться в ход таких событий как это…
Девушка поднялась с земли и посмотрела на край закатного неба.
– Прости Атанос… – тихо проговорила она.
– Ты же знаешь: я не могу прощать или не прощать. Лишь Всевышняя обладает правом прощения…
– Мне надо идти.
– Да. Мне тоже.
Повернувшись в сторону заката, Савара уверенно зашагала, направляясь в самое пекло, самое сердце пустыни. Ни один человек, ни зверь, ни птица не могли там выжить, но теперь ее это мало беспокоило. Возвращаться в город, где ее осудили как преступницу и уже давно оплакали как умершую, она не собиралась. Ей необходимо было пересечь пустыню и выйти в землю Эршету.
Пройдя несколько шагов она остановилась.
– У людей есть шанс. – раздался вдруг за спиной голос Свидетеля.
Савара стояла не оборачиваясь.
– Потомки Этеля и Энти, не несут в себе программы самоуничтожения. – продолжал он. – Некоторые бессмертные вступали в браки с людьми: потомки этих браков также не несут в себе вредоносной программы, или имеют ее сильно ослабленной…
Девушка обернулась и внимательно посмотрела на Свидетеля, по-прежнему не произнося ни слова.
– Но даже те, в ком нет ни капли бессмертной крови, и те кто не является потомками воспитанников Императора, тоже имеют шанс… Путем упорного труда над собой они могут сломать программу смерти, возвысить свой дух, и получить возможность стать воспитанником Империи…
Он прервался, раздумывая, стоит ли говорить дальше, но эмоции, вовсе не характерные для Высшего, пусть даже и бывшего, а присущие, скорее, человеку, пересилили.
– А еще, – проговорил он, медленно выцеживая каждое слово, – Свидетель Сиринти сказал, что тот способ создания себе подобных, который вы с Императором придумали, их удивил. До такого не додумались даже они… И теперь они не считают Высших слаборазвитой расой…
Он замолчал и понуро свесил голову, понимая, что этой информации ему, похоже, открывать не следовало.
Савара медленно подошла к Атаносу, и нежно-нежно, словно боясь повредить, положила ладони ему на лицо. Глаза ее вдруг засветились. Тем самым Светом. Сквозь хрупкие очертания девичьей фигуры на миг он увидел Уриэль.
– Этим жестом у людей принято выражать самые лучшие чувства. – с нежной благодарностью прошептала она.
И притянув его лицо к своему, на несколько мгновений прижала свои губы к его.
А еще через некоторое время лишь две цепочки следов, расходящиеся по пыльной почве в разные стороны напоминали о том, что здесь вообще был кто-то живой.

***

Городской рынок гудел как растревоженный улей. Народ сновал туда-сюда, народ покупал, народ продавал, народ торговался, заключал сделки, воровал кошельки, ловил воришек, ел лепешки, отдыхал, пьянствовал, похмелялся, матерился… Народ жил.
Но сегодня он жил особенно ярко и насыщено: именно сегодня, самый лучший день – день рождения Верховного Правителя Эршету. День – когда сделки самые выгодные, лепешки самые вкусные, пьянки веселые, похмелье не тяжелое, продажные девки отдаются бесплатно, а приличные девушки начинают вести себя неприлично.
Собственно ради этого и вышел сегодня из дома плотник Намгар – румяный детина, двадцати лет отроду, имеющий столько же много здоровенных мышц на теле, сколь мало мозгов в голове.
Из поклажи он взял с собой лишь средних размеров топор, который он и собирался использовать в качестве приманки для девиц: народ во все времена восхищался умением Намгара этим самым топором, с одинаковой легкостью разрубать поперек толстое полено и вытесывать маленьких изящных птичек.
Девицы, по правде сказать, и без топора готовы были кидаться на его мускулистое тело по первому зову, мечтая хоть разок полежать под такой грудой мышц задыхаясь от экстаза, вдыхая смешанный из пота и свежей стружки запах мужицкого тела. Но Намгару девицы легкого поведения вообще-то не нравились. Он пользовался ими, быстренько удовлетворял похоть, и терял к ним интерес.
Самый сладкий смак для него был в том, чтобы совратить порядочную девчонку из приличной семьи. А еще лучше, стеснительную чистенькую девственницу. Немало родителей грозились оторвать ему "то самое" за его выходки с их дочками, но те его упорно защищали, говорили, что "он просто еще молодой, не остепенился, ну и пусть гуляет с другими, а мне он обещал, что как нагуляется, то остепенится и женится непременно на мне, и он, мама, меня не обманет, потому что он знаешь какой хороший…"
Вся эта девичья бредятина не раз уберегала его от хорошей оглобли родителей, кроме одного, этого самого дня. В этот день никаких пустословных оправданий не требовалось: в этот день любая девушка могла гулять с кем хочет и даже не с одним. Любая девственница имела полное право расстаться со своей девичьей ношей, и не услышать даже слова упрека от родителей, напротив, многие родители были рады, что их дочь начинает взрослую жизнь в такой замечательный день.
И вот в этот замечательный день замечательный плотник с не менее замечательным настроением твердо решил, что гулять он сегодня будет только с самой замечательной девчонкой в мире. А если самая замечательная, по какой-то невероятной причине ему не попадется, то он сам найдет ее.

День подошел уже к своей половине. Позади были состязания парней в ловкости, демонстрация силы, с десяток птичек на потеху публике уже вытесаны топором и розданы детишкам, а самая-самая лучшая в мире так и не появлялась…
Несколько раз девушки подходили к нему: одни просто глазки строили, напрашиваясь, другие кокетливо погулять звали, третьи терлись рядом как мухи надоедливые. А одна компания из трех девиц прямо и без обиняков пригласила пойти поразвлечься с ними.
В другой раз он согласился бы с радостью. Но только не сегодня. Сегодня он совершенно решительно намеревался сорвать самый нежный самый красивый цветок в своей жизни.
– …Что проку тебе от сорванных цветов?
Намгар вздрогнул. Эта фраза была ответом на его мысли. Он обернулся, и увидел, что совсем неподалеку от него сидят две женщины. Одну из них он знал: это была жена стекольщика. А другая… Это была она – тот самый цветок: стройная, хрупкая, красивая. И казалась такой беззащитной. Плотник даже на миг устыдился своих грязных мыслей. Он никогда не видел ее раньше, похоже она недавно поселилась в городе.
– Что проку от сорванных цветов, – повторила девушка, обращаясь к собеседнице. – Сорванные цветы завянут, а чувства твоего мужа до сих пор свежи, как и тогда, когда вы только познакомились.
– Но раньше он всегда находил время, чтобы сходить в горы за цветами, которые я так люблю. – возражала женщина. – А теперь он и ласков со мной не всегда… Порой, даже грубит мне…
– Но раньше вас было двое, а теперь у вас малыш. И твой муж вынужден больше работать, чтобы прокормить вас двоих… И заметь, работает, а не пьянствует и не бегает по чужим женам, как многие мужья.
– Но я так хочу знать, что он меня любит! – не унималась женщина. – Раньше он хоть цветы дарил, а теперь даже слова не скажет.
– Да, муж твой туговат на слова и не очень дружит с языком. – хохотнула девушка. – Но разве лишь в словах можно увидеть любовь?
– А как же я без слов могу это знать?
– Люди все могут знать без слов. Просто не все знают об этом… Я тебе так скажу, если ты хочешь любви, просто посмотри вокруг: любовь повсюду… просто смотри не глазами и слушай не ушами…
– А чем же? – удивилась женщина.
– Чем же? – переспросила девушка и вдруг звонко расхохоталась. – Чем же…
Плотник понял, что если он немедля не возьмет ситуацию в свои руки, то нетерпение просто съест его изнутри.
– Эй, стекольщица, – грубовато окликнул он женщину подойдя поближе. – Ты все с муженьком воюешь? Все плачешь, что не ласков с тобой? Пойдем со мной, я тебя приласкаю. Да так, что тебе никаких цветочков не захочется после моих объятий.
Он пахабновато гоготнул. Незнакомая девушка посмотрела на него, как ему показалось, с любопытством, и он решил усилить атаку.
– Тебе не песенки-цветочки нужны, а здоровое мужицкое тело – вот что доставляет женщине истинную радость.
Он с удовольствием заметил, что любопытство во взгляде незнакомки все больше усиливается, и понял, что пришло время нанести решающий удар.
– Но я вижу, тебе не понять простой горячей любви… А вот подруга твоя…
Он перевел взгляд на девушку, и совершенно беззастенчиво обшаривая ее глазами, спросил:
– Как звать тебя, красавица?
Незнакомка окинула его взглядом от макушки до пят. Расценив это вполне определенно, Намгар приосанился, как бы невзначай начав поигрывать мускулами.
– А ты считаешь, что любовь – это слияние тел? – с неподдельным любопытством спросила она.
– О! Хорошо сказала. Слияние тел… Пойдем со мной, красавица, я тебе такое… слияние… покажу. – шутка показалась ему забавной и он расхохотался. – Смотри-ка какое у меня тело! Разве разумная девушка откажется с таким сделать… слияние? Хе-хе.
– Не обращай на него внимания, Савара. – дернула ее за платье женщина. – Тот еще кобель…
– Савара. – повторил плотник. – Если то что спрятано у тебя под платьем так же хорошо как твое имя.
– Да, – кивнула девушка, отвечая не понятно кому. – Действительно кобель… И боюсь что это может его погубить…
– А? – не понял Намгар.
Эта странная Савара говорила как-то непонятно, а все непонятное его настораживало.
– Это кто это меня собрался погубить? – с вызовом рыкнул он.
– Голова твоя каменная. – спокойно ответила девушка. – Еще немного, и она тебя погубит…
– Чево?!!
Савара поднялась с места, и подойдя к парню стала пристально разглядывать его. Но делала она это не так, как делали это другие женщины. Он, вдруг, заметил, что глаза ее, бесконечно глубокие, рассматривают вовсе не его тело, а, словно снимая мясо с костей, изучают саму его душу.
– Так ты уверен, что сильное тело – основная радость любви? А, дубинноголовый? – с насмешкой спросила она.
– Не знаю как в любви, – нахмурившись зарычал тот, – Но чтобы навалять по шее за оскорбление, мышцы – вещь незаменимая…
– По шее? Мне? – расхохоталась девушка. – Ты мне по шее навалять собрался? Прямо на рынке… Да ты не дубинноголовый, ты просто каменный лоб… Ха-ха… Тупой камень…
Похоже ситуация забавляла ее от души.
– Твое счастье, что ты девка. – покраснев прошипел плотник. – Не то…
– Не то, что? Камень, ты тупой…
Ситуация совершенно вышла из-под контроля. Ни одного случая не помнил Намгар в своей жизни, чтобы кто-то насмехался над ним при людях. Даже родители соблазненных им девчонок, не желая выносить сор из избы, предпочитали всю брань производить за дверьми дома. А такое обзывательство как "тупой камень" вообще лучше было при людях не произносить – в местном языке оно считалось довольно обидным…
Будь это парень, он немедленно бы научил его учтивым манерам. Но поднять руку на девчонку: это было невозможно, это был бы страшный позор. За такое запросто могли изгнать из города.
– Ну что, камень, – продолжала рассыпать насмешки неугомонная девушка, – ударить меня хочется?
Плотник изо всех сил сжал кулаки, и устремив полный ярости взгляд в самые глаза этой грубиянки Савары… Вдруг осекся…
– Нет. – спокойно ответил он. – Не хочется мне тебя бить... И вовсе не потому что ты девка… Только чего ты меня при людях злословишь? Нехорошо это…
– А хорошо по весне молодые цветы грязными сапогами вытаптывать? – отпарировала Савара.
Намгар смутился. Он не знал, что ответить.
А вокруг уже начал собираться народ. Всем было любопытно, как эта молоденькая девочка ставит на место зарвавшегося плотника. Всем было ясно, что если он не совсем "тупой камень", то должен немедленно развернуться и уйти.
Парень похоже не был "тупым камнем", потому не говоря более ни слова, повернулся к невоспитанной девчонке спиной, и резко вскинув топор на плечо, приготовился зашагать прочь, понимая, что сорвать самый красивый цветок в своей жизни ему не удастся.
– Эй, плотник! – окликнула, вдруг, Савара.
Он обернулся.
– Хочешь хороший урок?
– Чего?.. – не понял тот.
– Урок. – повторила она.
– Какой еще… – буркнул Намгар с плохо скрываемой свирепостью, полагая, что один досадный урок от наглой девчонки он уже получил.
– Ты любишь обрывать цветы девичьих сердец… Пойдем со мной. Я научу тебя выращивать цветы душ человеческих.
Совершенно остолбенелый плотник хмуро рассматривал девушку, пытаясь сообразить, что это – начало очередной издевки, или она просто решила-таки уступить его мужскому очарованию, не потеряв при этом своего лица.
Плохо отдавая себе отчет в том, что как ему следует поступить, Намгар сделал неуверенный шаг к Саваре.



Начало

Молодой человек в приемной явно нервничал. Несмотря на его образование и опыт работы, назначение его на должность начальника технического отдела полностью зависело от того человека, приема в кабинете которого он теперь ожидал.
Он то вставал, начиная топтаться на месте, то снова садился, нервно перебирая пальцами папку личного дела.
– Чего ты суетишься. – не выдержала секретарша. – Говорю тебе, все нормально. Господин Малар вовсе не такой вредный, как про него говорят, уж поверь мне… Да и он сам твою кандидатуру одобрил…
– Да господин Малар то может и ничего, – нервно отвечал тот, – Только вот у него жена сейчас там в кабинете…
– Чем тебе госпожа Шиара не угодила? – пролепетала девушка, увлеченно пролистывая какие-то документы.
– Да говорят, она людей насквозь видит… Врут, не врут?
Секретарша отложила бумаги и пристально уставилась на парня.
– Не врут. – ровно произнесла она.
И понизив голос, полушепотом быстро-быстро затараторила:
– Говорят, прежний начальник, господин Ари Малар… он, говорят, с простых механиков начинал… Так вот он, говорят, руками умел видеть, что внутри механизмов делается… А как в начальники пошел, так там, говорят, и людей, словно те же механизмы, насквозь видел… А мой нынешний – Ахар Малар, женился на его дочке… Любит ее до сих пор… Как видит – глаза такие, словно в первый раз встретил… А живут уже вместе не первый десяток… Так вот, про Ари Малара не знаю, я тогда еще не работала, а вот дочь его, Шиара, точно, папино умение переняла… Раз, как-то, помню, приходит один посетитель к господину Ахару, а Шиара в кабинете у него, как раз была…
Неизвестно, сколько бы еще продолжался словесный поток, если бы на столе ее не раздался звонок коммуникатора внутренней связи. Замолкнув на полуслове, секретарша поспешно нажала кнопку на хитром устройстве, стоявшем на столе.
– Посетитель ожидает? – раздался ровный голос.
– Да, господин Малар. – изменившимся, слегка кокетливым голосом ответила девушка.
– Приглашай.
– Хорошо, господин Малар.
Молодой человек, похоже, окончательно запуганный рассказом болтливой секретарши, резко вскочил, готовясь кинуться в трудное испытание.
Секретарша раскрыла, было, рот, намереваясь произнести что-то дежурное, но сделать этого ей не удалось.
Дверь с треском распахнулась, и в приемную влетела высокая красивая женщина, лет тридцати. Судя по ее виду, за ней только что гнались, либо она пришла сюда прямо с жаркой вечеринки: пушистые светлые волосы растрепаны, блузка застегнута не на те пуговицы, красивые дорогие брюки чем-то забрызганы.
Сказать по правде, секретарша никогда еще не видела ее в таком виде и оттого изумление немедленно вспыхнуло на ее лице.
– Здравствуйте, Иштана… – проронила она.
– Мама с отцом там? – совсем невежливо не ответив на приветствие, почти истерично воскликнула та.
– Я… – не зная что следует ответить раскрыла рот секретарша.
Женщина , похоже, не собиралась дожидаться ответа. Не обращая внимания ни на кого, она с грохотом вломилась в кабинет начальника.
Картина, увиденная ей там, никак не подходила ее собственному, растрепанному внешнему виду: мужчина и женщина лет пятидесяти сидели в креслах за столом, мирно о чем-то беседуя. Услышав звуки такого громкого вторжения, оба недоуменно оглянулись.
– Иштана, доченька, это что за новость? – совершенно спокойно и, даже, несколько равнодушно произнес мужчина, изучающее глядя на растрепанную дочь
– Мама… – задыхаясь проговорила Иштана. – Мамочка… Бабушка звонила… Дедушка… Его больше нет…
Недоуменный взгляд был ей ответом. Шиара смотрела на дочь, словно пытаясь понять, для чего та так нехорошо шутит.
– Доченька… – непонимающе заговорила она. – Как?.. Что ты?..
Она вдруг прервалась, а затем, прижав ладони к вискам, медленно произнесла:
– Нет… Этого не может быть… Я бы почувствовала… Папка… Нет, не может быть… Я ничего не вижу… Я ничего такого не вижу… Он живой!.. Живой…
– У меня, мамочка, нет твоих способностей. – надрывным голосом, готовым, вот-вот, сорваться в истерику, сказала Иштана. – Но бабушка позвонила…
И с заметным усилием взяв себя в руки, гораздо более спокойным тоном добавила:
– Собирайся, мамочка. Мы едем в Серодолье…
И вдруг, словно что-то осознав, сидящая в кресле женщина, сжав кулаки и сомкнув зубы как от нестерпимой боли, издала тяжелый и пронзительный стон.




***

Самый родной, самый любимый дом встретил их едва слышным шелестом листвы цветущих деревьев самого любимого сада. Их любимая скамейка все так же стояла недалеко от воды, на краю самой любимой в мире зеленой лужайки.
На скамейке сидела старушка. Самая любимая в мире…
Ее воздушные кудри, наполовину обеленные сединой, слегка пошевеливало ветерком, словно края легкого облака. В ее широко раскрытых ярко-голубых глазах, не потускневших от времени, поигрывая веселыми искорками, отражались лучистые блики озерной глади. На лице ее, по-прежнему чудесном, не смотря на покрывающие его морщины, застыло какое-то скорбно-отрешенное, и в то же время, почти умиротворенное выражение. Можно было даже подумать, что она улыбалась…
– Бабушка!.. Мама!.. ¬– почти одновременно произнесли женщины, тихонько подойдя к ней.
Старушка ничего не ответила. Даже не пошевелилась. Было похоже, что она вообще не собиралась разговаривать.
Женщины, столь же тихонько сели по разные стороны от нее. И замолчали.
Шахар медленно и неутомимо плыл по небу, кланяясь к закату. Озерные рыбки, почуяв близость вечерний прохлады, пригоняющей к воде мошкару начали плескаться крохотными фонтанчиками на поверхности воды. Три женщины сидели рядом на скамейке и молчали…
– Никогда не любил прощаться… – спокойным ровным голосом произнесла, вдруг, старушка.
Дочь и внучка, не ожидавшие, что та заговорит, слегка повернули головы к ней, не сводя при этом взгляда с поигрывающей бликами озерной глади.
– Никогда… – повторила старушка. – Уезжал, бывало, на полгода, а при расставании говорил: "Пока, Таланочка…", так, словно на пять минут выйти…
Напряжный, словно бы даже досадливый вздох прервал ее на полуслове, не дав закончить фразу.
– Ничего не изменилось… – после короткой паузы продолжила она. – Как работать бросил, думала, никогда уж не расстанемся… А он опять ушел… И опять не попрощался… Только и сказал перед сном: "Таланочка моя, самая красивая…" А наутро, я смотрю – а он…
Губы ее, вдруг, плотно-плотно сомкнулись, словно пытаясь изо всех сил сдержать рвущийся наружу крик. Веки медленно сомкнулись, и два тоненьких ручейка, пролившись с длинных ресниц, беззвучно заструились по мелким морщинкам щек.
– Мамочка… Бабушка… – чувствуя, что сами вот-вот разрыдаются, дочь и внучка с неистовым порывом любви и нежности прильнули к ней, крепко-крепко обняв.
– Моя мамочка… – шептала Шиара, прижимаясь губами к волосам самой чудесной в мире женщины.
Глаза ее закрылись, и мельтешение сполох озерной ряби задержавшееся на миг перед внутренним взором, сложилось вдруг в совершенно четкую картину…
– Папка… – еле слышно вдруг произнесла она, разомкнув веки.
Иштана вскинула голову, удивленно посмотрев на мать. Талана не пошевелилась.
– Папа… – повторила Шиара, и словно бы ни к кому не обращаясь добавила. – Я вижу его. Он… Он совсем молодой! Как много лет назад… Он смотрит вдаль… И на нем походный плащ…
Иштана, смотрела на мать с восхищением и изумлением. Талана снова никак не отреагировала.
Чуть отстранив лицо от матери, Шиара устремила взгляд в сторону подсвеченной лазурно-розовыми красками полоски неба.
– Пока, папочка… – совсем беззвучно прошептала она. – Еще увидимся…
Она знала, что он услышал ее.
Закат, разливавшийся вдоль западного края озера, вспыхнул на миг тем самым Светом…

***

Закат, разливавшийся вдоль западного края озера, окрасил весь пейзаж своими красками. Все, что только мог окинуть взгляд, приобрело желто-розовые оттенки: желто-розовыми облаками поигрывало небо, сине-оранжевой гладью блестела вода, зеленовато-золотистыми волнами шелестели посевы расстилающихся вокруг полей. Даже пыльные, слегка потрепанные одежды двух путников, высокого мускулистого мужчины, и маленькой хрупкой девушки лет двадцати, приобрели нежно-желтоватый оттенок.
– Все-таки, обидно несколько, – густым баском обиженно бубнил мужчина, – мы пять лет назад ушли с тобой из этих земель. А теперь мы снова возвращаемся в Эршету, и что я слышу: люди, не видевшие меня столько лет, обзывают меня прозвищем, прицепившемся ко мне еще тогда с твоей легкой руки…
– Что я слышу, Намгар? – с притворным удивлением отвечала девушка. – Разве не учила я тебя столько лет, что обида на ближнего ослабляет тебя?
– Да, Наставница, точно так. – согласился мужчина. – И много лет я был уверен, что научился не испытывать обиды на людей. Но когда безмозглый жулик, которого я еще в детстве поколачивал за то, что он подворовывал на рынке, так обзывается… – он досадливо надул губы. – Между прочим, в других языках, которые мы с тобой выучили в странствиях, такого нет… – он запнулся и кашлянул, прочищая горло. – Но в нашей речи слово "камень" – довольно обидное обзывательство. Я этого не заслужил…
– А почему ты полагаешь, что ты не заслужил? – довольно резко перебила девушка.
– Я… – замялся тот. – Савара, почему ты… Как… Я это…
– Это, это. – закивала Савара. – А чем ты занялся, едва придя в родные края?
– Но, Савара, ведь любиться с женщиной – это же не преступление!
– Не преступление. – согласилась та. – Хотя я тебе не раз говорила, что занятия физической любовью в отсутствие тонкого духовного взаимодействия и глубокой симпатии, ослабляют дух человека.
– А я, это… Я испытал… Испытывал… Эту… тонкую симпатию. – краснея забормотал Намгар, косноязычие которого, несмотря на несколько лет общения с Саварой, так и не отпускало его полностью. – Мне эта девчонка всегда нравилась…
– Ты кого сейчас пытаешься уговорить? – перебила Савара. – Меня или себя?
Мужчина виновато потупил взор.
– Да и это бы еще ничего. – продолжала девушка. – Но каким способом ты добился этого развлечения?
– В деревне… – непонятно к чему пролепетал Намгар.
– В деревне. – передразнила Савара. – В деревне как раз проходил праздник Астары, во время которого все имеют право заниматься любовью кто с кем хочет… Разве не известно тебе, что поклонение тем, кого люди называют Высшими – есть грех. Разве не известно тебе, что лишь Всевышней возможно покланяться и Ее одну почитать?
– Я не поклонялся Астаре…
– Эти массовые занятия любовью – ритуал в ее честь. И ты в нем участвовал.
Намгар остановился, и устремив взгляд себе под ноги, тихо произнес:
– Прости, Наставница… Во мне еще очень сильна тяга к женщинам. Красивым женщинам… Они такие!..
Савара приблизилась к нему и хрупкой ладошкой приподняла за подбородок.
– Скажи, – произнесла она, – А ты способен смотреть на меня как на женщину? Ты способен вожделеть меня?
– Тебя?! – выпучив глаза, переспросил Намгар.
– Меня, меня. Разве я не красивая?
– Ты… Ты очень красивая… Ты такая красивая, что…
– Что?
– Что ты, Наставница! Как же я могу вожделеть тебя!
– Отчего же?
Косноязычие отступило, вдруг, от Намгара. Совершенно четко и разумно он заговорил:
– Я не могу вожделеть тебя, Савара. Я даже как на женщину не могу смотреть на тебя. Ты не есть просто женщина… – он вдруг слегка запнулся, но быстро оправился. – Я думаю, что ты вообще не человек. Ты… Ты – свет всей моей жизни. Ты словно сама Всевышняя, сошедшая с небес… Когда я с тобой, я вижу величие Всевышней… Она – сама Любовь… А ты – часть Ее… Ее дочь…
Внимательно, очень внимательно смотрела Савара на своего спутника.
– Я никогда не говорила тебе такого. – произнесла она едва тот закончил.
– Тебе не нужно этого говорить. Я это знаю…
Ничего не ответила Савара. Взяв мужчину под локоть, она снова зашагала вместе с ним вдоль края засеянного поля.
Некоторое время оба шли молча. Когда же посевы кончились и край золотой нивы сомкнулся с пригородным всхолмьем, она снова остановилась, и направив пронзительный взгляд своих карих глаз в лицо Намгара, проговорила:
– То, что тебе открылось – правда. Я никогда не говорила тебе этого, но тебе это известно… Ибо, сама Всевышняя открыла тебе это в сердце твоем. Смотри же, храни это знание в тайне, и никому о том не говори.
Намгар, восторженно и благовейно взирающий на свою Наставницу, решил, от чего-то, что нужно что-то ответить, но ни слова не мысли не шли на ум, и оттого он ляпнул первое, что пришло в голову:
– А все-таки обидно, что "камнем" обзываются…
Звонко и задорно Савара, вдруг, расхохоталась.
– Глупый, глупый ты мой Камень. – весело и ласково произнесла она, обнимая его за мускулистую шею, для чего рослому ее спутнику пришлось наклониться. – А ведь ты даже не знаешь, насколько это прозвище подходит тебе?
– Подходит? – не понял тот.
Выпустив Намгара из своих объятий, она снова внимательно посмотрела на него:
– Ты станешь первым камнем в фундаменте храма новой веры, который дóлжно будет человечеству построить теми знаниями, что принесла я для них…
И отвернувшись, снова зашагала по направлению к городу с таким видом, словно и не было только что никакого разговора.

***

Помещение главного храма города Альшарути – столицы Эршету, было совершенно пусто. Час утренней молитвы давно минул, а до вечерней было еще далеко. Даже Старший Служитель, развлекающийся обычно в такое время тем, что неспешно прогуливаясь по храму, оценивал, нет ли какого изъяна в его убранстве, то поправляя роскошные занавеси, то стирая тряпочкой пыль с изваяний высших, то просто сидя в молитве перед статуей Энки – главного высшего, почитавшегося покровителем города, как, впрочем, и всех остальных земель Эршету.
Теперь он находился на верхнем этаже под открытым небом, вознесенном на вершину самой высокой башни храма и, сменив будничную серую хламиду на деловое одеяние, сидя за небольшим столиком, въедливо перебирал какие-то бумажки, периодически покачивая головой и досадливо окая языком.
Человек, неопределенной внешности, сидевший по другую сторону стола, равнодушно наблюдал за этой картиной, терпеливо ожидая, когда тот закончит.
– Да-а-а… – протянул служитель, дочитав последний листок. – Очень это все интересно…
Некоторое время он внимательно вглядывался в лицо сидящего напротив, затем спросил:
– Главный вопрос: что из написанного правда?
– Все, мой господин. – бесстрастно ответил тот. – Я служу осведомителем уже двадцать два года. Я служил при твоем предшественнике. И никогда никто не мог обвинить меня в том, что информация, поставляемая мной не верна.
– Ну, ну… – примирительным тоном изрек служитель. – Я не пытаюсь выказать недоверия к твоим способностям, осведомитель… Просто, уж очень все это дурно попахивает… Очень…
Он снова о чем-то задумался, не зная, похоже, что ему следует предпринять в отношении волнующей его проблемы. Соглядатай решил воспользоваться этой паузой и заговорил:
– Позволь добавить, наставник, что та болтовня, которую разносит по всем землям эта безмозглая девчонка Савара, не просто ересь. Это – прямой подрыв веры в высших, а значит и в высшую сущность власти Сфер. И самая большая опасность таится в том, что народ ей верит. Везде, где она появляется, собираются толпы. Все слушают ее как не слушают речи самого Правителя. Ходят слухи о необъяснимых исцелениях, и других чудесах, произведенных ею… Впрочем, эта информация не подтвержденная…
– Да, да. – покивал служитель. – Я понимаю, понимаю… Но согласно твоим донесениям, нам нечего ей предъявить. Она не совершала ничего такого, за что ее можно было бы осудить… А если она, вдруг, просто исчезнет? Вот так вот возьмет, и пропадет неизвестно куда.
– Я полагаю, это не очень хорошее решение. Она популярна среди черни, и ее исчезновение может быть расценено, как не совсем… э… законные действия властей сфер.
Служитель выглядел растерянным, но осведомитель знал, что впечатление это обманчиво. На самом деле в его голове сейчас протекали стремительные процессы создания хитроумного плана.
– Что нам известно о ее происхождении, родных, друзьях? – спросил он, не глядя на собеседника.
– До сих пор нам было известно лишь то, что она откуда-то с востока, что родители ее – средне-состоятельные люди из кругов, и что первый раз она появилась в Эршету, придя со стороны пустыни. Единственный ее друг и спутник – парень, по имени Намгар, по прозвищу Камень, плотник из круга ремесленников.
– До сих пор, ты сказал? Значит теперь есть какая-то новая информация?
– Есть, мой господин. – с готовностью ответил соглядатай. – Я нашел человека, который знал ее с самого детства и присутствовал при сцене ее изгнания. Это служитель храма того города где она родилась и выросла.
– Изгнания? – удивленно вскинул брови служитель. – За какие же грехи такая молоденькая девушка подверглась изгнанию? Отказывалась посещать храм?
– Нет, мой господин. Она была изгнана в смертельную пустыню. Пять лет назад. За то, что поносила веру в высших и возводила хулу на власть сфер.
– О! – удовлетворенно воскликнул служитель. – И ты говоришь, есть человек, способный подтвердить это?
– Он ожидает внизу.
– Что ж, пусть ожидает. Он пригодится нам на суде… Я полагаю, теперь мы можем ее схватить.
Соглядатай лишь недовольно поморщился.
– Это будет трудно, мой господин. Здесь в Альшарути ее постоянно сопровождают толпы народа. Чтобы схватить ее при всех, потребуется целый отряд. Может возникнуть резня, погибнут люди, это спровоцирует беспорядки. Я так понимаю, что властям сфер этого не нужно…
– Я уверен, ты сможешь организовать ее арест так, чтобы никто из черни при этом не присутствовал.
– Ты можешь положиться в этом на меня, мой повелитель.
Служитель удовлетворенно кивнул.
– Я счастлив, что ты служишь у меня, осведомитель. – ровно произнес он. – Если тебе предстоят расходы, обратись к казначею… А прежде чем уйти, пригласи сюда того служителя, о котором ты говорил.
Поняв, что аудиенция окончена, осведомитель поднялся со стула, и церемонно поклонившись, развернулся и направился к выходу.


***

– Наставница, для чего ты хочешь идти к этому человеку? – Намгар выглядел испуганным. – Ты же говоришь, что это тот самый служитель, который изгнал тебя в пустыню.
– Во-первых, никто меня не изгонял, я сама ушла, чтобы не быть казненной за преступление против властей. – пыталась успокоить его Савара. – А во-вторых, не о чем волноваться, друг мой. Этот человек знал меня с самого рождения. Теперь же он всего лишь хочет со мной поговорить.
Дорога почти уже приблизилась к городским воротам настолько, что можно было рассмотреть узор на шлемах стражников. Мужчина и девушка прошли мимо них, не вызвав никаких расспросов. Стражники всего лишь изучающе окинули их цепкими взглядами, и их лица снова приняли каменные выражения.
– Савара, – не унимался Намгар, – если этот человек хочет поговорить с тобой, пусть сам идет к тебе. Почему он не может?..
– Во-первых, он уже стар и ему не очень легко много ходить пешком. А во-вторых…
– Прости, Наставница, – совершенно беспардонно перебил Намгар, – но дело не в том, что он старенький. Просто, я так понимаю, ему противно то, что мы живем в лесу, с простолюдинами, как богатенькие их называют.
– Что ж, – согласилась девушка, – Даже если это так, то я тем более должна с ним поговорить.
– Но почему он хочет, чтобы ты пришла одна?!
– Да что с тобой, Намгар? – удивилась Савара. – Ты боишься чего-то?
– Боюсь. – признался он. – Я что-то чувствую. Что-то недоброе… Что-то темное…
Остановившись, девушка устремила взгляд в глаза спутника.
– Друг мой, разве не говорила я, не раз, что не должно ничего бояться: ни того что будет, ни того что может произойти. Ибо на все есть Воля Всевышняя, и никто, и ничто: ни ты, ни, даже, я – не в силах ее изменить! Как можно бояться того, что неизбежно?
– Я не за себя боюсь. – пробормотал мужчина. – Я… Я чувствую что-то… Я не переживу, если с тобой что-то случится…
– Достаточно. – сухо отрезала девушка. – Я иду туда, и все! И иду одна. И не спорь. На этом самом месте мы расстанемся, а ты иди…
Она поискала вокруг глазами, и увидев неподалеку яркую вывеску, указала рукой:
– Иди вот в тот трактир и жди меня там пока я…
Что-то заставило ее, вдруг, замолчать. Отвернувшись от своего друга, она начала что-то внимательно высматривать среди сгущающихся сумерек оттененных близко стоящими стенами городских домов.
– Я бы на твоем месте прислушался к словам этого смертного. – раздался голос неподалеку.
Савара увидела, что Намгар вдруг словно остолбенел, перестав воспринимать окружающее, а от тени ближайшего дома отделилась серая фигура. Молодой человек в пыльном плаще неторопливым шагом подошел к ней.
– Послушай своего смертного друга. – повторил он. – Он не так глуп, как это может показаться на первый взгляд.
Девушка спокойно взирала на неожиданного визитера.
– Привет, Свидетель. – спокойно, пожалуй, даже, несколько радостно, произнесла она.
Тот не ответил.
Подойдя ближе он остановился, внимательно глядя на Савару.
– На Хэе схватили Императора. – столь же спокойным тоном сказал он, и помолчав добавил: – Похоже твое человеческое тело сузило твое восприятие, если ты даже не ведаешь того, в какую ловушку ты идешь…
Девушка ничего не ответила, лишь внимательно рассматривала Свидетеля. Тот тоже смотрел на нее, не говоря, больше ни слова. Намгар, стоящий рядом, вообще, похоже выпал из хода происходящего.
– Рада видеть тебя, Атанос. – не придумав ничего лучшего, сказала Савара. – Я так понимаю, ты пришел, чтобы вмешаться в ход событий?
– Нет. – отрезал тот. – Свидетель не может вмешиваться.
– А как же тогда понимать этот визит?
– А так и понимай! – вскрикнул, вдруг, Атанос. – Тебе предстоят страдания, а я в силах этому помешать!
– Но ты не сделаешь этого…
– Не сделаю… – с болью в голосе согласился он. – Не могу…
– Я никогда не сомневалась, что Слуга Империи – самый лучший Свидетель…
– Уриэль! – чуть не плача воскликнул он. – Прекрати!.. Перестань вести себя, словно человек…
– Но в данный момент я и есть человек. – глубокомысленным тоном ответила та. – Я родилась в человеческом теле, выросла в нем и живу в нем, как самые обычные люди…
– Да! Как самые обычные люди! И страдать ты будешь, как самые обычные люди… – с горячностью заговорил Атанос, схватив ее за руки.
Девушка с удивлением посмотрела на его ладони.
– А ты и сам теперь выглядишь как человек. – усмехнулась она.
Свидетель замолчал, и лишь часто-часто дышал, как это делают только люди, в момент неконтролируемого страха.
И вдруг, ни с того, ни с сего, упал к ее ногам.
– Савара! Саварочка! Зачем тебе это? – с жаром зашептал он. – Знание о Всевышней, что ты принесла людям, уже достаточно хорошо укрепилось во многих умах. Многие, благодаря тебе уже узрели величие Империи… Я вижу, что ты… И ты, и Маарэнлил, блестяще справились с этой задачей. Вы так хорошо, так грамотно провели работу со смертными, что даже Свидетель бы позавидовал… Только, Императора теперь схватили, мучают и скоро предадут жестокой казни, а ты… Не ходи туда, Савара! Умоляю тебя!
Девушка слушала, и с каждым словом лицо ее становилось все более непроницаемым. Когда Свидетель замолчал, она медленно опустилась на землю и села прямо на пыльную утоптанную почву рядом с ним.
– Я все знаю, Атанос. – тихо прошептала она ему почти в самое ухо. – И тело человека не мешает моему восприятию. И не доминирует над духом Высшей… Но живя в нем, я достигла того, что известно теперь лишь троим Высшим: Императору, мне… И тебе… Я счастлива, Атанос! Я жила среди людей и была одной из них. Я помогала слабым, кормила голодных и лечила больных… Нет, не применяя способности Высшей – я все делала как самый обычный человек… Я познала их чувства… Это невероятно, Атанос!.. Радость, грусть, веселье, страх… И усталость. И боль… Физическая боль смертного тела… Это уникально! Это так не похоже на нас… И так похоже…
Атанос внимал словам девушки, простой человеческой девушки, и лицо его становилось все спокойней.
– Я знаю, что меня ждет. – продолжала Савара. – Но, к сожалению, без тех страданий, что я должна буду перенести, смысл моего прихода сюда будет потерян… И ты это знаешь…
Выпустив ладони Свидетеля из своих рук, она поднялась с земли.
– К тому же, единственный для меня способ вернуться на Сээл – умереть в человеческом теле, чтобы воскреснуть в своей собственной сущности. А я не могу ждать несколько десятков лет, чтобы осуществить это. Для Высших такой срок – неуловимый, совершенно никчемный миг. Для людей – целая вечность…
– Я буду скучать по твоему человеческому воплощению. – тяжело выговорил Свидетель, вставая.
– Я тоже. – улыбнулась Савара. – Я полюбила это воплощение… И думаю, теперь я часто буду воплощаться в нем… Я многое поняла здесь…
– И меня?
– И тебя…
И вдруг, словно самая обыкновенная девчонка, она обняла Свидетеля, и крепко-крепко прижалась губами к его губам.
На улицах почти совсем стемнело, и если бы кто-то из запоздалых прохожих оказался бы вдруг в этот час на улице, то застал бы странную картину: обнимающаяся парочка и, стоящий истуканом, рядом с ними, здоровенный детина.
– Очень красивое выражение симпатии придумали люди. – тихо произнесла девушка. – Соединять уста… Очень красиво…
– Да. Даже Сиринти думают… – начал было Атанос, но понял, что уже говорит лишнее, осекшись произнес: – Я должен идти. Пока, Савара…
– Пока, Атанос… – махнула рукой Савара.
В один миг серая фигура растворилась среди сумерек, так же неслышно, как и появилась. В этот самый момент, неподвижно стоящий Намгар, вышел, похоже из ступора.
– …Почему в трактир? – заговорил, вдруг он. – Можно я подожду тебя возле дома?
И удивленно вертя головой по сторонам, добавил:
– А чего это как потемнело?
Похоже он даже не заметил, что какой-то участок времени попросту выпал из его восприятия.

***

Центральная площадь была заполнена народом пришедшим посмотреть на казнь. В последнее время казни были редкостью, поскольку новый правитель изо всех сил пытался проводить политику гуманности. Но совсем оставить народ без душераздирающих зрелищ – это было слишком. Оттого-то и не убирали с площади высокий помост.
Сегодня на помосте был установлен деревянный щит – это означало, что кого то должны будут пригвоздить к нему.
Стража, стоящая по краям помоста, со знанием дела посматривала в толпу, следя за тем, чтобы не начинались волнения, способные перерасти в беспорядки. Бывало, что подельники приговоренного специально устраивали потасовки, надеясь в начавшейся суматохе отбить своего человека.
Но сегодня об этом можно было особо не беспокоиться: накануне правительственные войска изолировали площадь, перекрыв туда доступ всем или почти всем, кто только мог помешать свершению приговора.
А самый опасный из дружков приговоренного был схвачен и теперь ожидал своего наказания на этом же самом помосте, закованный в тяжелые каменные колодки.
Шахар палил нестерпимо: погода стояла жаркая, даже для летнего времени. Видя, что народ начинает скучать, командующий казнью незаметно подал знак начинать.
Довольные возгласы пронеслись по толпе: на помост поднялся палач. Одежда его мало чем отличалось от обмундирования городского стражника, разве что тем, что лицо его было закрыто железным забралом. И оружия при нем не было. В правой руке он держал лишь короткое железное копье, мало пригодное для боя, но каждый горожанин знал, что для боя оно и не используется.
Подойдя к краю помоста, палач вскинул копье, приветствуя толпу – та незамедлительно ответила радостным воем.
Он проделывал этот жест всякий раз лишь потому, что традиция требовала. На самом же деле, он презирал это тупое сборище. Этот человек исполнял обязанности палача уже десять лет, и каждый раз глядя на людей, он понимал, что одна из его следующих жертв может быть среди них.
Никто никогда не видел лица этого человека. С виду он ни чем, ни ростом, ни сложением не отличался от других. В народе ходило много слухов, кто же он на самом деле, но ни доказать ни опровергнуть эти домыслы не представлялось возможным.
Новый возглас толпы возвестил вывод на помост осужденного. Но вдруг радостный вой сменился удивленным ропотом: осужденным оказалась совсем молоденькая девушка, которую не раз видели в городе. Многие знали ее, и никто не мог даже представить, что это хрупкое создание может оказаться опасным преступником.
Опешил, казалось, даже палач, которому по традиции никогда не полагалось видеть приговоренного до самого момента казни.
– За нарушение спокойствия в земле Эршету. – раздался над площадью зычный голос командующего. – За рассевание смут и подготовку беспорядков. А также, за подрыв в народе веры в высших и хулу власти и правителей сфер, осужденная, известная под именем Савара, приговаривается…
Он выдержал паузу перед произнесением приговора, а затем раскатисто крикнул:
– К медленному пригвождению!
Вопли на площади раздались с новой силой. Еще бы: медленное пригвождение – это когда приговоренного убивают не сразу, а пригвождают к щиту, прокалывая печень, чтобы он мучился как можно дольше. К такой жестокой казни приговаривались обычно лишь самые ужасные преступники! По-видимому, дерзнувшие совершить что-либо против законной власти, приравнивалось именно к таковым…
Двое стражников, выведшие девушку, грубо швырнули ее к щиту и закрепили цепи, сковывающие ее руки и ноги в специальные зацепы.
– Подельник и соратник приговоренной – плотник Намгар, по прозвищу Камень, за соучастие в вышеназванных преступлениях, приговаривается к двадцати ударам!
Новый возглас, подтвердил, что народ доволен приговором: двадцать ударов – не самое жестокое наказание, а про глуповатого плотника знали, что он местный уроженец, и, в общем-то, не совсем плохой парень.
Палач подошел к жертве и медленно поднял копье.
Стражник, стоящий справа, резким движением сорвал с девушки одежду, оставив ее стоять, прикованной цепями, лишь в одной нижней юбке.
Толпа ждала развязки: сейчас прольется кровь, сейчас осужденная захлебнется ею, корчась в мучениях…
Палач стоял неподвижно, занеся копье…
Сквозь щели забрала он рассматривал стройный силуэт девушки, ее совсем юное хрупкое тело, небольшую грудь, тонкую талию… Но больше всего его поразили, даже, пожалуй, испугали, ее глаза… Огромные карие глаза…
Он смотрел в них, и ему казалось, что он смотрит в глаза матери, которой никогда не знал: еще ребенком его продали в рабство… Он смотрел в них, и ему казалось, что он смотрит в глаза самой любимой женщины, которой у него никогда не было: всех женщин в своей жизни он всегда просто использовал и выбрасывал, как выбрасывают ненужный хлам… Он смотрел в них и ему казалось…
– Сделай то, что должен… – совсем ласково произнесла вдруг девушка.
И задохнувшись от страха, вызванного неведомым ему, доселе, чувством, палач нанес удар. Неверный удар. Удар – не способный принести жестоких мучений, а, скорее, избавляющий от них – не в печень, как было должно, а в грудь, в самое сердце, пронзив стройное тело, пригвоздив его к толстым доскам.
– Не-е-е-ет! – раздался истошный крик другого осужденного, закованного в тяжелые колодки.
Удивление пронеслось по толпе. Недоумение отразилось на лице командующего: все ожидали предсмертных хрипов и судорог, но вместо этого палач убил ее совсем иначе, подарив почти мгновенную смерть.
– Всевышняя… простила тебя… – задохнувшись, из последних сил проговорила девушка.
И улыбнулась…
И совершенно ясно увидел палач, что перед тем как голова ее безжизненно свесилась, глаза ее вспыхнули каким-то невероятным светом. Свет обжег его. Опалил до самого сердца, о котором палач давно забыл. Страшная боль пронзила все его существо, словно это не он, а его самого только что проткнули острым копьем. И силы, вдруг, покинули его.
– А-а-а-а… – издал он сдавленный тяжкий хрип.
Не в силах устоять на ногах, он упал на колени и, сорвав с лица забрало, так и замер, безжизненно свесив голову.
Недоуменный ропот раскатился над площадью. Все увидели, что палачом оказался никто иной, как секретарь Главного служителя, про которого давно ходили слухи, что кроме своих прямых обязанностей он выполняет всякую грязную работу.
Замешательство, возникшее среди стражи, никак не вписывалось в четко отработанный сценарий казни. Командующий едва заметно кивнул, указывая подбородком на палача, и один из стражи, подойдя, осторожно пошевелил его за плечо. Тот не реагировал. Стражник потряс сильнее, а затем, наклонившись, заглянул в лицо.
– Готов… – покрутив пальцем у виска, произнес он, обращаясь к командующему.
– Этого только не хватало… – прорычал тот.
Спектакль, похоже, был сорван. Надо было как-то выкручиваться: далее по плану следовала порка второго осужденного, но вряд ли кто-то из стражи согласился бы взять на себя обязанности палача…
– Значит так. – громко и размеренно проговорил командующий. – Раз этот… – он махнул на палача. – сошел с ума… не вовремя… Приказываю. Наказание другого осужденного отложить, пока не будет назначен новый палач. Сам осужденный – Намгар, по прозвищу Камень, заключается под стражу до исполнения приговора.
Он замолчал, глядя на толпу и соображая, правильно ли он теперь поступает. Но, похоже, никто не мог теперь ему этого подсказать, и он продолжил.
– Тело осужденной будет предано сожжению, и прах развеян по ветру…
Толпа разочарованно молчала: кровавая расправа была сорвана, и делать здесь было больше нечего. Люди начали расходиться, и совсем скоро на площади совсем никого не осталось. Совсем никого, если не считать грязного нищего в вонючих лохмотьях, сидящего на земле, прислонившись спиной к свае помоста.
Ни зевакам, ни страже не было до него никакого дела. Но если бы кто-то решил вдруг обратить на него внимание, то заметил бы, что лицо его перекошено, словно в предсмертных мучениях, глаза закрыты, а потрескавшиеся опухшие губы что-то беззвучно шептали
Последние двое стражников, уводящие под руки сошедшего с ума палача, проходя мимо бродяги, даже не удостоили его вниманием. Но палач, вяло плетущийся между ними и похожий теперь больше на живой труп, чем на человека, сумел каким-то чудом расслышать срывающиеся с воспаленных губ слова:
– …Ты сделала это… Вы сделали это… Вы спасли их…
Он вздрогнул, и остановился, вызвав недовольный возглас стражников. Оглянувшись назад, он увидел, как на помосте, пригвожденное коротким копьем к щиту, стоит, неестественно изогнувшись, хрупкое тело юной девушки.
И потерял сознание.


***

– О, великий Энки, покровитель и защитник нашего народа! – раздавался в пустоте храмового зала басистый голос. – Услышь слугу своего!
Старший служитель сидел в молитвенной позе перед статуей высшего покровителя Эршету, напряженно произнося слова молитвы.
Сегодня он должен чувствовать себя героем: он избавил народ от источника разложения веры в высших, устранил опасность подрыва доверия к власти сфер… Казнил, наконец-то, эту сумасшедшую Савару, столько лет не дававшую покоя правителям сфер и смущавшую народ нелепыми речами.
Вот только на душе у него было, почему-то, тоскливо: он испытывал сомнения, а такого с ним не случалось уже много лет.
Единственное что ему всегда помогало в таких случаях – молитва. С детства он был воспитан в вере в высших, свято верил, что они всегда следят за людьми, помогая тем кому благоволят и карая тех кто им не угоден. Он не хотел, чтобы его карали, и поэтому всю жизнь стремился к тому, чтобы заслужить покровительство высших. И самым его любимым идолом был высший, испокон веков почитавшийся главным среди всех – Энки, отец всех высших.
– Что сделал не так я, о великий Энки? – вопрошал он безмолвную статую, подобострастно оглядывая ее каменный силуэт. – Разве не прав я был, казнив эту смутьянку, разносившую клевету на тебя и всех высших? Вы – высшие покровители человеческого рода… Я посвятил служению вам всю свою жизнь, и всю жизнь я нес народу истинную веру… Отчего же я теперь чувствую себя так, что совершил ошибку? Ответь мне, о, высший Энки…
– Не ответит… – раздался, вдруг, в тишине пустого храма тихий голос.
Служитель вздрогнул.
– Осведомитель? – воскликнул он, обернувшись и пытаясь рассмотреть смутный силуэт человека, стоявшего в тени колоны. – Как ты сюда попал? Кто позволил тебе выйти из-под ареста?
Фигура вышла из тени и медленно двинулась к служителю.
– Не слышит тебя Энки. – снова услышал служитель. – Много лет уже нет его с вами. Ни его, ни других. Никого из тех, кого вы называете высшими… каковыми они, вообще-то, и не являются… Они теперь далеко. И до вас им давно уже нет никакого дела…
Говорящий приблизился достаточно, чтобы служитель мог бы его рассмотреть. Впрочем, рассматривать особо, было нечего: внешность его была настолько неопределенна, что трудно было понять, кто стоит перед ним. Ни стар ни молод, ни красив ни уродлив… Никакой…
– Кто ты?.. – чувствуя нарастающий страх, выдохнул служитель. – Как ты прошел мимо стражи?..
– Ты совершил то, что должен был совершить… – не слушая его продолжал человек. – На то была воля Всевышней… Но горе тому, чьими руками она исполнена…
Почти уже совершенно объятый страхом, служитель вскочил, и лихорадочно начал обшаривать глазами все вокруг, соображая, стоит ли крикнуть охрану или найти какое-нибудь оружие.
Но почему-то, вдруг пришла мысль, что охрана не прибежит на его зов, а из оружия при нем имеется только лишь церемониальный нож, коим не раз приносил он жертвы высшим.
– Что тебе надо? – в страхе забормотал он. – Если ты разбойник, то забирай что тебе надо и уходи… Но помни, великий Энки покарает тебя за осквернение своего храма…
– Я не вор. – почти вплотную приблизившись к служителю ответил человек. – Я пришел на место преступления, чтобы потом дать отчет о нем Той, которой служу… И знай, смертный, я видел все!
– Что тебе надо! – совсем уже объятый ужасом завопил служитель. – Кто ты?! Зачем ты пришел?!
Бесстрастная усмешка промелькнула на устах непрошенного гостя.
– Я пришел, чтобы нарушить один из запретов – говорить со смертными. Я пришел, чтобы сообщить тебе, что те, кого вы называете высшими – всего лишь младшие и совсем слабые чада Всевышней Империи. Я пришел, чтобы сказать тебе, что настоящие Высшие – это те, кто Волей Империи создал вас, смертных… Я пришел сказать, что одну из них ты осудил на казнь… Я пришел, потому что я знаю вас, смертных, как никто другой… И теперь чувствую боль… Я пришел к тебе в человеческом теле, чтобы взглянуть на того, кто заставил испытывать человеческие страдания одну и прекраснейших дочерей Империи…
– Кто ты?.. – совершенно потеряв контроль над собой, сдавленно шептал служитель. – Ты один из высших?.. Зей?.. Эдан?.. Или сам… Великий Энки?..
Разочарование пробежало, вдруг, по лицу пришельца.
– Тьфу, дурак… – досадливо плюнул он. – В тебе мозгов еще меньше, чем я надеялся. А я-то собирался пронзить твою сущность мучениями совести, подобно тому, как пронзил ты тело Савары копьем… Возможно это спасло бы твою подгнившую душонку… Но, похоже, спасение не нужно ни тебе ни твоей душе… Ты вообще не человек. Ты – грязь этого мира…
Досадливо сплюнув, человек развернулся и столь же неспешно зашагал к выходу.
– Кто ты, кто ты… – как безумный повторял служитель, ошалело таращась в спину уходящего.
Ни ответа. Ни возгласа. Ни, даже, звука удаляющихся шагов не раздалось в пустоте полутемного храма, показавшегося, вдруг, служителю тесным и страшным…
Двери распахнулись, и солнечный свет ворвался в застоялый полумрак. Человек вышел наружу, и остановившись, с наслаждением подставил лицо лучам Шахара. Храмовая площадь, раскинувшаяся перед ним, была абсолютно пуста, а дома по краям ее выглядели безжизненными, словно весь народ ни с того ни с сего вдруг покинул город.
Но человек смотрел не на них. Закрыв глаза, он устремил взгляд дальше: над раскинувшимися вширь полями и пустынями Эршету, над бескрайним океаном за границами этих земель, над самой поверхностью Хээла, уходя выше и выше. И вот уже паря над зелено-голубой сферой увидел он, вдруг, одновременно все и всех: люди сновали по поверхности планеты, люди работали, люди отдыхали, люди рождались и умирали… Люди жили…
"Они будут жить… Ваш проект удался, Уриэль…Удался, хотя и не так как вы хотели… Но если хотя бы один из миллиона этих смертных существ сумеет подняться духом и стать Высшим, значит этот мир имеет право на существование… А это будет… Я знаю… Я – Свидетель…"

Почти теряя сознание от душащего ужаса, служитель увидел, как освещенная светом Шахара, фигура стоящего в открытых дверях человека, окуталась вдруг маревом бесцветно-прозрачного света и, во мгновение ока растворившись в нем, исчезла…

***

Человек в форме охранника, с непокрытой головой вяло плелся по краю леса, удаляясь прочь от городских стен. Глядя на него, можно было подумать, что он только что угодил в какую-то переделку: одежда пыла почти вся разорвана, волосы на голове растрепаны, на лице виднелись следы побоев. Он шел, машинально переставляя ноги, не отдавая себе отчета в том, куда он, собственно, направляется.
Деревья шелестящие листвой, манили к себе, навевая прохладой. Человек остановился и внимательно оглядывая край опушки, о чем то задумался.
– Жить?.. – прошептал вдруг он. – Как жить?..
Шелест, раздавшийся из кустов, прервал его размышления: он увидел, как прямо перед ним из леса выскочил здоровенный детина. Лицо его, искаженное гневом, было перекошено. Зубы оскалены, из глотки вырывался свистящий хрип.
– Ты! Храмовый осведомитель! – прорычал детина. – Грязный палач! Ты пришел , чтобы найти свою смерть!!!
– Плотник Намгар. По прозвищу Камень. – равнодушно ответил осведомитель. – Я должен был бить тебя…
– А я пришел, чтобы убить тебя! – чуть не плача завопил Намгар, сжав кулаки.
Не меняя выражения лица, осведомитель засунул руку за голенище сапога и, пошарив там, извлек оттуда короткий метательный нож, какими обычно пользуются разбойники и шпионы. Повертев его в руке, он подошел почти вплотную к Намгару, и взявшись рукой за лезвие, протянул его рукояткой от себя.
– Убей…
Бешено сверкая глазами, Намгар хватанул рукоятку ножа, и вырвал его из ладони осведомителя, полоснув по ней.
Несколько удивленно взглянув на струйку крови, потекшую по руке, осведомитель, закрыл глаза и поднял лицо к небу, ожидая удара.
"Сейчас он убьет меня, и я умру…" – неспешно пронеслось в мыслях.
Теплый ветерок, порождающий шепот листьев, тихо трепал его волосы, и странное спокойствие вдруг пришло. Мгновения текли, время шло, смерть не приходила…
Открыв глаза, он увидел, что плотник стоит, опустив руки, тоскливо глядя на него. В лице его он увидел, вдруг, невероятную боль, какой не бывает даже от двадцати ударов палкой. А в глазах, готовые вот-вот сорваться, застыли две слезинки.
– Что она сказала тебе? – сдавленно прошептал он.
– Она сказала… – начал, было осведомитель.
И вдруг, дрогнувшим голосом произнес:
– Убей, меня… Сделай все что хочешь… Только скажи: кого я казнил?
Злость, пробежавшая по лицу Намгара, сменилась спокойствием. Сделав несколько глубоких вздохов, пытаясь унять слезы, он произнес:
– Дочь Всевышней…
И, как-то, не к месту добавил:
– Я любил ее…
– Я тоже… – ответил соглядатай.
– Что?!
– Я тоже любил ее…
– Ты?!!
Мужчина кивнул.
– Но… – недоумевающе хлопал глазами плотник. – Ты же… Как?.. Когда?..
– Всю жизнь… Я любил ее всю жизнь… Но чтобы узнать это, мне пришлось убить ее…
И вдруг не выдержав, разрыдался. И выронив из руки нож, Намгар кинулся к нему, и тоже разрыдавшись, обнял, словно собственного брата…

***

Двое мужчин шли, удаляясь от городских стен, по самому краю леса.
– Как твое имя? – спросил один из них.
– Имя? – усмехнулся второй. – Двадцать лет, как я забыл его. Храмовой ищейке и палачу не положено иметь ни лица ни имени… Давным-давно, тридцать четыре года назад, моя мама назвала меня… Намгар.
– Как? – изумился плотник.
– Да, да. Так же как и тебя. Намгар… О Всевышняя, как давно я не произносил свое имя вслух…
– Теперь ты будешь слышать его всегда. – плотник хлопнул спутника по плечу.
И взяв его под локоть, с жаром заговорил:
– Мы создадим с тобой новое общество. Мы разнесем Знание, принесенное Ей, среди людей. Мы построим храм новой Веры… И назовем его в Ее честь… Все люди, все, какие только есть на свете, узнают о ней… И вера эта переживет века… И спасет человечество…
– Все человечество?
– А ты сомневаешься?
– Нет. Как я могу сомневаться в могуществе Всевышней, если даже закоренелый палач и убийца, для которого человеческая жизнь была не дороже грязи, в один миг стал…
Он замолчал, понимая, что попросту не может найти слов, чтобы описать то, что чувствует.
– Да, Намгар. Да… – кивнул плотник. – И мы закончим то, что не успела сделать Она…
– Мы напишем книгу. – вдохновенно проговорил осведомитель. – Я могу читать и писать на нескольких языках… Ты будешь рассказывать о Ней, о том, что Она говорила… А я все запишу.
Порывшись в поясной суме, он извлек из нее несколько не совсем новых, но неисписанных листов пергамента.
– На этих страницах я писал доносы. – потряс он стопкой в воздухе. – Но теперь их ждет иная судьба. Совсем скоро они станут первыми страницами книги о Ней…
– Здорово! – улыбнулся Намгар. – И мы назовем эту книгу…
– "Страницы"…


***

Молодой парень с аккуратно подстриженной бородкой и юная смуглокожая девушка сидели рядом на каменном валуне на краю зеленой равнины, недалеко от редкого соснового леса, на одном из плоскогорий Сээла. Они молчали. Лишь журчание ручья, протекающего меж камней, разбросанных вокруг, нарушало царившую повсюду тишину.
Башни дальнего замка, возведенного на высочайшей вершине гор, блестели радужными бликами чудного света, словно призывая их к себе, но им, похоже не было теперь до этого никакого дела.
– Тебе было очень больно? – спросила девушка, нарушив молчание.
– Больно. – кивнул парень. – Тактильное восприятие людей кажется никчемным нам, Высшим, но когда сам попадаешь в человеческое тело…
Он замялся, и подняв глаза на спутницу, спросил:
– Ты сама-то как, Уриэль?
– Меня убили сразу. Я почти не мучалась.
– Свидетель вмешался?
– Нет. Свидетель с честью выдержал испытание. И еще он сказал…
– Я знаю. Я всегда верил в него… И теперь мне немного жаль, что он не в нашей команде… Но такова Воля Империи…
– Значит, нам удалось?
– Ты в этом сомневалась?
– Нет, Маарэнлил… Твои слова – выражение Воли Империи. Так есть, так было и так будет всегда…
Она замолчала, и в воздухе снова повисла недолгая пауза.
– Мы с тобой совсем стали похожи на людей. – улыбнулся Маарэнлил.
– Они восхитительны… – с жаром произнесла Уриэль. – Их потенциал, их чувства и эмоции, их языки и наречия, их названия и имена…
– Как твое человеческое имя? – спросил, вдруг, Император.
– Савара… Так меня назвала мама… А твое?
– Моя мама назвала меня…
Он улыбнулся, поднялся с валуна и, протянув Уриэль руку, произнес:
– Пойдем, мудрейшая. Наш замок и наши любимые братья и сестры ждут нас. Я расскажу тебе все по пути…
Держась за руки, парень и девушка шли, ступая босыми ногами по мягкой траве, направляясь к далекому замку и о чем-то неспешно беседуя…



Эпилог

…Свет, разливавшийся над свежевспаханным полем был не просто светом. Он был чем-то, не имеющим логического объяснения. Он существовал за гранью понимания. Он был нереален, но было совершенно очевидно, что реальней него ничего в этом мире нет…
"Теперь я буду видеть Его чаще…" – думал усталый Путник глядя на Свет.
Свет звал к себе, он манил, он был настолько завораживающе прекрасен, что взглянувший на Него хоть раз не в силах уже был отвести взгляд и шел на этот Свет забыв обо всем, откинув все другие желания, позабыв все страхи и сомнения…
Но не Путник. Путник знал, что его ждет иная дорога. И иной путь…
Он двинулся по свежевспаханному полю в сторону темнеющей на стыке светлого серого неба и края земли полоски какого-то то ли леса, то ли густого кустарника. Он приготовился долго идти до того места, но горизонт надвинулся вдруг стремительно, словно за один шаг путник проделывал десять, и полоса не очень высоких темных зарослей, тянущаяся от одного края мира до другого вскоре стояла уже перед ним вплотную.
Путник увидел, что никакой это не лес, и не кустарник. Это были сады. Чудесные сады, сплошь состоявшие из красивых фруктовых деревьев, на многих из которых даже росли большие разноцветные цветы. Одно лишь настораживало: деревья стояли столь плотно, что с виду не представлялось никакой возможности войти в эти сады. А еще он увидел, что внутри них, меж деревьев было темно… Словно за их границей кончалось не просто это незатейливое ровное поле, но начинался какой-то совсем другой, не сказать, чтобы темный, скорее, менее освещенный мир.
"Там не ходят…" – словно отголоском давнего эха непонятно откуда пришла мысль.
"Да…" – согласился Путник с мыслью. – "Там не ходят… Никто, наверное… Так что там я и пойду…"
И гущи садов расступились пред ним…

Дорога не была ни узкой и ни широкой – ровно такой, чтобы он мог идти по ней не касаясь ветвей. Она шла то совершенно прямо, то вдруг начинала слегка петлять, делая непонятные изгибы, словно стараясь спрятать за поворотами уже пройденные этапы самой себя. Сады растущие вдоль дороги были восхитительны. Он знал это, хотя и не видел их. Он вообще не смотрел по сторонам, потому что чувствовал, что несмотря на всю прелесть волшебных садов, они темны, беспросветны и в них невозможно жить.
Он и вправду были темны. Так же как и небо над ними… Впрочем, Путник не был уверен небо ли это, и вообще, есть ли оно, это самое небо над этим странным миром…
Он шел так уже довольно долго… Хотя, порой ему казалось, что он начал этот путь совсем недавно… Он не мог наверняка понять, сколько времени он уже идет этой дорогой, просто потому, что времени, как и неба в этом мире тоже не было…
Внезапно дорога кончилась.
Кончилась, упершись краем в тяжелые ворота, в такой же серой стене, уходящей своими краями в гущи волшебных темных садов. Верх стены уходил в небо, но поскольку неба здесь не существовало, то и верха у этой стены тоже не было. И самой этой стены словно не было…
А вот ворота были. И были они вполне реальные: как будто бы железные, темно-серого оттенка, высотой чуть выше роста Путника.
А еще, когда он к ним подошел, он увидел, что они чуть-чуть приоткрыты… Из узенькой щели просачивался чистейший и вполне настоящий, ласковый свет…
"Они открыты для меня…" – понял Путник.
И ворота распахнулись…
Он ожидал, что сейчас его ослепит яркий свет, но вместо этого увидел совершенно обыкновенный сосновый лес, вполне обычного реального мира, в котором также было темно, но темно не потому что нет неба и нечему светить.
Было и небо, были и неяркие звезды на нем, а темнота была лишь оттого, что в этом мире стояла теперь самая обыкновенная ночь.
Путник не придал значения тому, как прошел он в ворота, как и тому, куда они делись, едва закрывшись за его спиной. Он стоял, с любопытством озираясь по сторонам: сосны были самые обычные, хоть и довольно высокие, стояли они достаточно редко, и просочившись внимательным взглядом сквозь их просветы, Путник увидел, что лес кончается совсем рядом, и сразу за ним начинается океан…
Он знал, что ему туда не надо, но соблазн взглянуть на океан был велик. Совсем недолго подумав, Путник понял, что пока он может себе это позволить и быстрым шагом устремился к берегу…
Сосны расступились, вдруг, так внезапно, что он чуть не упал с невысокого, покрытого травой грунтового обрыва на мягкий песчаный берег.
Он увидел океан.
"Океан…" – подумал Путник. – "Это значит, что я почти дошел…"
Океан выглядел вполне обычно. И океан, и светлеющее предрассветное небо над ним, и полоска желтого берега, принимающая на свой песчаный край ровные ряды мягко набегающих волн…
Но Путник вдруг понял, что за то, чтобы увидеть то, что он видит сейчас, за то, чтобы услышать тихий шелест этих волн, даже за то, чтобы просто постоять вот так, как он стоит, на этом самом месте, многие отдали бы все, что только могли отдать… Проблема была лишь в том, что вряд ли кто-то из них знал об этом лесе, об этом океане, об этом небе, о светлеющей полоске зари над ним…
"Заря" – подумал Путник. – "Мне пора…"
Он уже сделал движение, чтобы развернуться и идти дальше, но что-то задержало его взгляд над океаном…
Купол светлеющего неба распорола вдруг яркая вспышка, и что-то волшебное, что-то нездешнее, что-то, что еще выше чем этот мир, пронзив поднебесную высь, устремилось к Путнику.
Оно плавно летело, словно золотистое облако, все ближе и ближе, и ближе и ближе… И когда оно остановилось, немного не долетев до края океана, Путник с изумлением увидел, что это…
– Золотой Единорог!!!
Это были первые слова произнесенные им за все время странствия.

Что произошло дальше – как-то смазалось в восприятии. Путник лишь помнил, что Единорог смеялся… Он смеялся одними лишь своими необыкновенными глазами, так радостно, словно увидел того, кого давно ожидал… Еще Путник помнил, как тот что-то говорил, но от внезапно обессилевшего его восторженного счастья он ничего не понимал, а лишь кивал и плакал… А потом Единорог приказал ему идти, а сам встав на дыбы, распорол острием, светящимся изо лба, грань миров, ускользнул в нее золотой молнией…
Он пришел в себя, когда лес стал совсем редким, а небо совсем светлым. Вот уже он видел край его, а за ним зеленую холмистую равнину.
Он не ускорял шаг, и не замедлял его. Он шел, наслаждаясь каждым шагом.
Когда лес кончился, Путник увидел округлый обломок скалы, поросший бархатным мхом, и вокруг него множество валунов… И ручей… Прозрачный ручей, бегущий меж камней…
И на одном из валунов сидела девушка… Совсем молодая… И совсем-совсем обыкновенная: загорелая и кареглазая. И очень красивая…
И когда она повернулась к путнику, глаза ее вспыхнули тем самым Светом…


***

– Как добрался? – спросил Император.
Человек, сидевший перед ним в тронном зале, выглядел несколько уставшим и немного грустным.
– Можно сказать, что быстро, Повелитель. – отвечал он задумчиво. – Всю жизнь пытался представить каково будет там, за порогом телесного существования… Но даже вообразить не мог насколько здесь красиво! Сээл – прекраснейшее из всего что я когда-либо видел. В смертной жизни такого не бывает… Хотя путь сюда был не таким уж и простым для меня: мне пришлось отыскивать его самому…
– Но теперь ты здесь. И я намереваюсь о многом говорить с тобой.
Высший подошел к человеку и сел рядом с ним.
– Твое развитие было нам очень интересно. Мы наблюдали за тобой, Ари.
– Я знал. – кивнул Ари. – Я чувствовал это всегда…
– Отчего ты печален теперь?
– Я расстался с любимыми… Они скорбят обо мне… Они еще не знают, что я уже здесь, на Сээле… – он помолчал и добавил еле слышно: – Хотя… Шиара знает…
Он поднял взгляд на Императора и, спохватившись, проговорил:
– Прости, Повелитель, я тут предаюсь печали по оставленным мной любимым, а ведь ты собирался о чем-то со мной говорить.
Улыбка озарила лик Высшего, и сразу потеплело на душе Ари.
– Я собирался предложить тебе работу. – произнес он. – Тебе уже возможно известно, что таких миров, как твой, мы создали множество… Ни мы, ни бессмертные больше туда не показываемся… Да и давно уже принято решение о невмешательстве в естественное развитие. Но нам необходимо всегда быть среди них и видеть всем что там происходит… Но Высший не может жить среди людей… А человек может…
– Да. – кивнул человек. – Савара… То есть, Уриэль, рассказала мне пока мы шли к тебе…
– Вот как? – Император сделал вид что удивлен. – Тем лучше. Значит мне не придется долго вводить тебя в курс дела…
Он обратил проницательный взгляд светящихся глаз на Ари и медленно произнес:
– Мне нужны Свидетели.
– И ты хочешь предложить мне, человеку, стать свидетелем? – спросил Ари, с каким-то даже испугом.
– А почему нет. – спокойно ответил Император. – Ты был когда-то человеком. У тебя невероятно мощный потенциал, развивать который ты сможешь еще очень и очень много и эффективно…
Он поднялся с места, и устремив взгляд в окно проговорил:
– Многие вас недооценивали. Но, глядя на таких, как ты, я окончательно убеждаюсь, что был прав: из людей можно воспитать Высших – таких же как мы. В этом-то и заключается величайшая и чудесная задумка Всевышней…
– Так это правда?!! – изумился человек. – Значит это не мои выдумки? Значит человек, смертный, может стать Высшим?
Император смотрел на удивление человека с самым серьезным выражением.
– Знаешь ли, Ари. – проговорил он, – Ты не первый смертный, кто приходит сюда… Приходили сюда уже многие: и с Хэи и из твоего мира… И многие из смертных, сумевшие осознать свою связь с Всевышней, уже проходят обучение… И многие из них, я в этом ни сколько не сомневаюсь, станут однажды одними из нас.
– Станут Высшими?!!
– Станут Высшими. – утвердительно кивнул Император. – Большинству из них, я полагаю, удастся стать обычными Вестниками. Многие станут Учеными, Исследователями. Некоторые, как мы это видим уже теперь, смогут со временем сделаться даже Создателями!.. – Император как то странно оборвал, вдруг, фразу и, глядя в самую душу человека светом своих глаз, медленно и отчетливо добавил: – Но никогда еще не приходил сюда тот, кто мог бы стать Свидетелем…
– Я согласен! – воскликнул Ари не дослушав.
– Ты даже не хочешь спросить, что от тебя потребуется?
– Я знаю что от меня потребуется.
– Ты знаешь, что работа Свидетеля трудна и одинока?
– Да.
– Что она полна опасностей и коварных ловушек?
– Да.
– Ты знаешь, что самый первый Свидетель из числа Высших сильно пострадал?
– Атанос… – кивнул Ари.
– Ты даже имя его знаешь? – изобразил удивление Император.
– Да.
– Значит мы в тебе не ошиблись.
– Ну, я тоже не совсем сам знаю о Свидетелях… – замялся Ари. – Мне немного рассказали…
– Рассказали?!! – переспросил Высший
– Да… – смутился человек. – Когда я уже почти дошел, Золотой Единорог явился и…
Он замолчал, понимая, что не в силах пересказать то, что говорил ему Единорог.
– Значит мы не просто в тебе не ошиблись. – повторил Император, отвернувшись от окна. – Если сам Сиринти тебе явился…
– Кто? – переспросил Ари.
Высший усмехнулся.
– Мы их так называем. Тебе он, возможно представился под другим именем.
– Да, он сказал…
– Мне не нужно знать, что он тебе сказал. – прервал его Император. – Сиринти – сила нам неподвластная, и если один из них решил тебе открыться, значит это предназначалось только для тебя.
– Но, – не унимался Ари, – могу я хотя бы спросить тебя: что вам известно о них?
– Да почти ничего… – пожал плечами Император. – Впрочем, смотри сам…
Он снова устремил взгляд в душу человека, показав ему направление, куда надо смотреть. И человек увидел.
Увидел Империю, ту Ее часть, что принадлежала Высшим. Увидел мрачное Запределье даэмонов, увидел борьбу Света и Мрака… А затем взгляд его расширился, вдруг, до пределов невероятных, и он совершенно ясно увидел, что бескрайние владения Высших, невообразимые Силы Света и Мрака и постоянная война меж ними – лишь мизерная, ничтожно крохотная часть бесконечной Империи. И что есть Силы, настолько превосходящие силы Высших, что те выглядят на их фоне маленькими детьми…
"А по сути, Высшие и есть дети Империи", – подумалось человеку, – "Как и мы… Как и эти…"
Он увидел кусочки границы этих сил, если слово "граница", вообще может быть применимо к понятиям, почти что безграничным… Хотя, нет: не безграничны те силы. Велики, но небезграничны.
Сиринти. Так называют их Высшие. Сила колоссальная, но совершенно непонятная. Кто они, что они, почему не идут они на контакт с Высшими? Столь высок их разум, их развитие, что Высшие им попросту не интересны? Или по каким-то другим причинам? Но как бы то ни было, сила их не опасна. Было видно даже, что она созидательна. А учитывая то, что один из Сиринти явился ему, бывшему человеку, можно было понять, что не всем им не интересны Высшие. И к тому же, телесное воплощение Сиринти казалось восхитительным и прекрасным…
Упуапхани. Тоже сила. Такая же могучая, как и Сиринти. Но кто они, точнее, что это такое – это самое Упуапхани, Ари не решился даже представить, поскольку ужас охватил все его существо, едва он обратил взгляд в их сторону.
А еще он увидел, что и эти силы – не есть высочайшие силы Империи. И в этом видении, он отчетливо понял, насколько ничтожен он сам, в вечном и нескончаемом величии Империи… Он пылинка Ее миров. Он чадо Ее миров. Он может Жить в Ее мирах. Он может видеть Ее миры… Он может творить Ее миры…
– Ты, похоже, даже не догадываешься о том, каков твой настоящий потенциал. – весело проговорил Император, прервав поток ви́дений. – Ты многое скоро узнаешь… Позже… Теперь же: пока отдыхай, приспосабливайся к новому, бестелесному существованию. А когда решишь, что готов, начинай обучение. Уриэль обучит тебя многому: ты станешь странствовать между мирами, посещать их, жить среди смертных на других планетах… Если сумеешь, мы даже научим тебя принимать телесный облик…
– Я не хочу ждать! – воскликнул Ари. – Я готов прямо сейчас!
– Я знаю. Но все же, поживи пока на Сээле просто так… Освойся, осмотрись… И не торопись: впереди вечность.
Император поднялся на трон, показывая, что разговор с его стороны окончен.
– Вопросы есть. – вежливо спросил он.
Ари замялся, раздумывая, уместно ли будет обращаться с таким вопросом к самому главному Высшему .
– Я хотел спросить тебя про сестру нашего Хээла, про Хэю – медленно произнес он.
Высший с любопытством взглянул на человека.
– Что же ты хочешь знать, друг мой?
– Много чего… – уклончиво ответил тот. – Но более всего: неужели там, так же как и у нас, большинство людей не в состоянии постигнуть величие Всевышней? Там, на Хэе, куда приходил ты – ты сам, лично? И лично принес им эти знания?
Печальная улыбка пробежала по лику Высшего.
– Увы, мой друг. – покачал головой он. – Там почти такая же ситуация как у вас на Хээле…
– Мне всегда было тяжело это видеть. – проговорил Ари. – Живя на Хээле, я никогда не понимал, почему люди так отталкивают от себя очевидное и творят себе кумиров… Сначала идолам ушедших бессмертных поклонялись, духам почивших великих людей… Даже когда спасительница Савара… Уриэль… Даже когда она рассказала нам все как есть, люди все равно ничего не поняли. Они сначала стали поклонятся ей – ей самой. А потом и вовсе сделали символом поклонения – то копье, которым ее убили… Они собрали книгу из всяких старинных сказок, обозвали ее "Страницы" и начали учить друг друга, что в этих Страницах написана истинная суть от том, что же есть истинная Всевышняя…
– На Хэе все то же самое. – совсем по-человечески пожал плечами Император. – Я приходил туда сам. Я рассказывал им о Всевышней…
Он усмехнулся и, глядя в пространство, словно вспоминая о чем-то, добавил:
– Чтобы им там было понятней, я даже рассказывал им об Империи в мужском роде, именуя ее Всевышним Отцом…
– Отцом?! – удивленно переспросил Ари.
– Да… – кивнул Император. – Дело в том, что в той земле, на Хэе, где я родился, вырос и работал, весьма силен культ мужского начала… Отцов почитали более матерей… Даже для именования Всевышней там используют слово мужского рода…
Он говорил все это, и Ари вдруг на миг показалось, что перед ним сидит самый обыкновенный человек, из плоти и крови, такой же каким он сам был совсем недавно. До него вдруг начало доходить, насколько же велика любовь Высших к ним, смертным – самым никчемным творениям Империи, если ради них они когда-то, отказавшись от своей бессмертной сущности, воплотились в человеческих мирах как самые обычные люди.
– Но, то, о чем я говорил с ними, – печально продолжал Император, – поняли лишь с десяток человек, самых доверенных мне… И после их ухода с Хэи, знания принесенные мной оказались утрачены людьми… Из моих слов они запомнили немногое, поняли еще меньше, а из того что поняли, создали религии, проникшие, в последствии, во все структуры их общества…
Он снова, совсем по-человечески, вздохнул, и тихо добавил:
– А меня объявили Богом, Сыном Всевышнего, и стали поклоняться мне… Они там такого наворотили со своими религиозными учениями обо мне, что я если честно, сам не могу понять их суть… – то ли весело, то ли печально усмехнулся он.
Ари, похоже, не был сильно потрясен рассказом Высшего. Он понимал, что на его родном Хээле все то же самое произошло после прихода туда Спасительницы Савары… То есть, Уриэль, с которой он только что имел счастье говорить по дороге к замку…
– И тебя, как и ее, тоже закололи копьем?
– Да. Только сначала долго мучили: избили до крови, до костей… Потом привязали к деревянному кресту и оставили медленно умирать на жаре…
– И теперь там тоже поклоняются копью, которым тебя убили?
– Нет. – усмехнулся Император. – Даже не копью… А кресту… А еще написали книгу с рассказами… С сильно перевранными рассказами… Про Всевышнюю, про людей, которые когда-то жили, про меня… Объявили ее священной…
– "Страницы"… – то ли вопросил, то ли уточнил Ари.
– Да нет, ей вообще названия никакого не дали. На одном из древних языков называют ее "Книга". Просто "Книга"…
Император вдруг замолчал, не закончив фразы, и взгляд его сделался на отрешенным, словно он пытался проникнуть им в некую неведомую даль.
Ари, казалось, был в шоке. Такого он, по правде сказать, не ожидал. Мысли носились в сознании одна за другой. Он думал о людях. Он думал о предложении Императора. А еще он думал о том, что…
– Я хочу пойти туда, мой Император!
– Ты не можешь пойти туда. – немедленно ответил тот. – Хээл и Хэя – особые миры. Работа с ними ведется по-особому. Для твоей работы предоставлены все остальные планеты…
– Я должен пойти туда! – повторил Ари. – Пойми, Повелитель, я не смогу стать настоящим свидетелем, если не пройду подготовку на Хэе!
– Ты даже не хочешь дождаться Талану?
– Хочу. Очень хочу. Но если она придет сюда, то она нипочем не отпустит меня на Хэю.
– Но там ты забудешь ее. И ее, и Хээл, и всех кого …
– Но я вспомню все, когда снова вернусь сюда… А может быть и раньше.
– Ты в этом уверен?
– Я это знаю.
– Что ж, – проговорил Император, – выходит я и вправду в тебе не ошибся…
– Это значит, что есть, все-таки, способ попасть мне туда? – не унимался Ари.
– Способ есть. Но он несет большой риск для тебя.
– Я готов…
– Ты можешь родиться на Хэе. Родится в новом теле, новым человеком этой планеты… Но с собой ты не сможешь пронести свои знания и воспоминания… Тебе придется начинать жизнь с самого начала: ты будешь расти как растут дети, ты совершишь в той жизни все ошибки, которые совершал в предыдущей… И ты забудешь тех, кого любил…
– Я готов. – медленно и четко произнес Ари.

***

Он родился ночью, под утро в небольшом провинциальном городе. Несмотря на заверения Императора о том, что воспоминания и знания свои он не сможет пронести в этот мир, часть их осталась, все же, с ним. Это мучило его: всю жизнь он смутно ощущал себя чужим в этом мире, смутная память о Сээле не давала ему покоя.
Талана, придя за ним на Сээл после прекращения своей телесной жизни, очень горевала не встретив там мужа.
Будучи не в состоянии ожидать его возвращения она пошла за ним на Хэю. Они родились почти в одно и то же время. Но Империи не было угодно, чтобы там они были вместе: придя туда, она позабыла его…
Лишь однажды они встретились случайно. Встретились, и показалось, даже узнали друг друга, но так и не сумев вспомнить себя и свою прошлую жизнь, разошлись, не перемолвившись и словом.
Ари, как и предсказывал Император, совершил те же ошибки что и в жизни на Хээле, многое нашел и многое потерял. Он много узнал о людях, и многое не понял в них.
Не понимал, почему они не видят очевидного, не понимал, почему всегда враждуют из-за того во что верят, не понимал, почему они готовы поклонятся всему красивому и загадочному, что видят и не могут понять…
И он так и не понял, почему священным символом поклонения сделался простой сборник старых сказок под названием Страницы…







Все сюжеты и персонажи данного произведения являются авторским вымыслом. Любое сходство с реальными событиями и персонажами является совпадением.