Об осадках

Осадок первый – твердость духа.

Без спроса, без страха за право
на обитание в новом сортире
уютном на мебели из опилок
без признака качества, чая
глоток, утоляющий (мало)
сухость скулящего организма,
по стенке отвесной карниза
нижней губы – взорвало,
глоток обжигающий в полость
рта (ведь больно, а выплюнуть жалко)
вкатился. Череп обдало жаром.
Бросаешь курить? Не новость.
Бросаешь. Пинаешь. Пророчишь
исчезновение сложных этюдов
из тени пространств и времен
паскудных –
бравируешь днем. А ночью –
окурок в сугроб бросая,
вкусив пресно-мерзлого снега –
заел, мол –
тут кстати сортир и новая мебель,
и чашка с остывшим чаем.


Осадок второй – уступчивость.

Или этот, или она, или кто-то третий
сегодня, сцепивши зубы, вгрызаясь в щеку,
болтается мухой в парном молоке столетий –
столько бесцельных движений и все без проку.

Сегодня и снова сегодня, и каждый день так
скоро множится, стоя в быту по-колено,
или этот, или она, или кто-то третий –
правит в стране демографию – сеет гены.


Осадок третий – исключительный.

На этот раз по струнам моросящим –
моя рука –
сегодня партия моя ночного соло.
Произнесенное на сон святое слово
на эту ночь – без синевы давящей
из потолка.

На день прошедший взгляд во след прощальный
из сего дня –
на стайку воробьев, кричащих в окна дома
и на, лекарствами пропахший, дух (спокойна
старость) – через портрет чужой овальный
и грани сна.

На жест приветственный ладони пятипалой –
сухой кивок.
Свое молчание с собой уносит каждый,
удостоверившись – открывши рот однажды –
словами, как горохом в стену постучал он,
что одинок.