Исповедь попутчика

Исповедь попутчика
Светлана Донченко

Под перестук колёс вагон купейный
Раскачивался плавно, не спеша.
Дул за окошком ветер суховейный.
Сидел я тихо, через раз дыша.
Попутчик мой своим рассказом длинным
Сумел прогнать меня сморивший сон.
Повествовал он голосом былинным,
И был я им слегка заворожён:

«Я врач. Хирург. Конечно, это в прошлом, –
И бросил взгляд на кисть своей руки, –
Мой прежний образ жизни был киношным:
Прикид, харизма, бабы, кабаки.
А дома сыновья, жена Маринка –
Врач-педиатр и умница...» Вздохнул.
«Идёт, бывало, – сущая картинка.
Красавица... Так нет же, я – в загул.

Сестрички медицинские крутились
Передо мной, одна другой милей,
Как будто разом все в меня влюбились.
Ночных дежурств я ждал, как дуралей.
И согревал в дежурке на диване
В свободные минутки всех подруг.
Не думал о предательстве, обмане,
О том, что я подлец, а не супруг.

Фонтаном била жизнь! Летели дни.
Маринка дом «тащила», сыновей.
Без суеты, без глупой болтовни
Была опорой и душой моей.
И вот мне ровно сорок, я успешен,
Мне сделать «синтез таза» по плечу.
Да, как отец и муж я многогрешен.
Но нет цены, поверь мне, как врачу.

Пришла к нам в отделение сестричка,
Красотка: ножки, зубки, голосок,
Фигурка – шик, такая белоличка,
Что, кинув взгляд, вмиг получаешь шок.
И я лишился тут же дара речи,
Свой потерял покой и даже сон.
И началось: цветы, конфеты, свечи
За ужином, где мысли в унисон.

Про всё на свете забывал я с нею
И пропустил у сына выпускной.
Потом жене такую ахинею
Нёс, пригвождённый тяжкою виной.
Она простила, улыбнулась горько,
Сын показал медаль и аттестат.
Я щёлкнул по носу его легонько
И что-то буркнул очень невпопад,

Мол, к младшему сынишке непременно
Явлюсь на выпускной я через год.
И то, что модно, очень современно
Иметь сегодня дел невпроворот.
Потом опять умчался к милой Вере –
Цветы, признанья, клятвы ей в любви.
Она в ответ: мол, лишь тогда поверю,
Когда уйдёшь ко мне ты из семьи...

А если нет, тогда – прощай, и точка,
Я без тебя, сказала, проживу.
Знай, скоро у меня родится дочка,
Врачи сказали мне, что к Рождеству.
И я сломался. Дочка! Вот так чудо.
Для доченьки – готов на эшафот.
И я последним просто гадом буду,
Оставив кроху-дочку без забот.

...С женою разговор был очень трудным,
Я как с ума сошёл – делить стал скарб.
Таким был мерзким, гадким, безрассудным,
Желаньям низким и страстишкам – раб.
А вот Маринка, Господи – Богиня,
Лишь чемодан взяла и сыновей
И укатила в Байконур, в пустыню,
В край наших с ней студенческих друзей.

Мне друг писал: болела – сердце, нервы.
Едва жила – держали сыновья
И внутренние сильные резервы.
Спасла лишь жизни новая струя.
Мы в это время наслаждались с Верой –
Квартира, дача, новый БМВ,
Но, правда, как-то вниз пошла карьера:
Я вечно находился подшофе.

Дрожали руки после ресторанов,
Всё чаще похмелялся по утрам.
Кормил больных своих пустым обманом,
Короче, вспоминать – один лишь срам.
Потом призналась Вера, что с дочуркой
Ошибка вышла – вот такой дурман.
Прошли года. И Верочка с фигуркой
Простилась быстро, выполнив свой план.

В квартире поселилась её мама,
А вместе с ней – из прошлой жизни дочь.
Такого тарарама и бедлама
Я в жизни не видал. Ну ад, точь-в-точь.
И только «деньги, деньги, деньги, деньги»
Они кричали хором день-деньской.
То шубку нужно, то кольцо, то серьги.
И я свалился, скошенный тоской.

Инсульт разбил и тело мне, и душу.
Вмиг инвалидность, нищета и боль.
Да разве думал я, что занедужу,
Что станет разрушительной любовь.
Дом загородный продан был давненько,
Ушла машина просто за гроши.
Мне предложили домик в деревеньке,
В какой-то дикой, брошенной глуши.

Жить с инвалидом писаной красотке
Не по ранжиру. Жизнь – она одна!
И что же делать ей, такой молодке,
Когда пуста семейная казна?
Короче, то ли правдой, то ли ложью
Квартиру отписал я на неё.
В надежде на защиту, видно, Божью
Я потерял последнее – жильё.

Друзья-коллеги помогли с леченьем,
Устроили в какой-то интернат.
Но не было для сердца облегченья.
И я был смерти как спасенью рад.
А у Марины был подъём в работе,
Ей предложили клинику и штат.
Наш младший сын – он офицер на флоте,
А старший, Боже правый, – депутат.

И всё у них в порядке: дети, внуки.
Красивый дом и радости не счесть.
Как мог свои им предложить я муки,
Беду, печаль, растоптанную честь?
Там, в интернате, стало мне получше,
Вернулась речь, подвижность рук и ног,
И выпал мне счастливый, редкий случай
Вдруг обрести на старость уголок.
От милой, одинокой, доброй тёти
В наследство получил я старый дом...»

Молчанье затянулось... А напротив
Сидел старик, глотая в горле ком.