Петух или курица. Сборник рассказов и сказок. Составитель: Алкинская Гюзель

Петух или курица. Сборник рассказов и сказок. Составитель: Алкинская Гюзель

Мой рисунок (нс)

Содержание

1. Вступительное слово
- «Вышла курочка гулять»
- «Джуджалярим» из «Ну, погоди!» (смотрите клип с настоящими и даже аномальным цыплятами)
- "Петушок — Золотой Гребешок"
- «Курочка Ряба»
- "Черная курица, или Подземные жители" Антония Погорельского
- Забава с травой "Петух или курочка"
- «Петушок с семьей» Константин Ушинский

2. Сборник (Без редактирования чужих текстов, как выставлены на сайтах)

1. Курочка Ряба (во вступлении)
2. «Петушок с семьей» Константин Ушинский (во вступлении)
3. Дворовый петух и флюгерный Ганс Христиан Андерсен
4. Белая и черная курочки-подружки Алкинская Гюзель
5. Кочеток и курочка
6. Белая и черная курочки-подружки Алкинская Гюзель
7. Куриный бог Евгений Евтушенко
8. Кот, Петух И Лиса
9. Петух и жерновки
10. Хитрый петух Болгарская сказка
11. Чудесная курица
12. Работницы и петух Толстой Лев
13. Гордая курица и добрая наседка Алкинская Гюзель
14. Бедовая курица Воронкова Любовь
15. Бабушкины квартиранты Алена Василевич
16. Золотая курочка Джулия и Бриджит Кавана. 1876
17. Золотой петух Куприн Александр
18. Почему солнце восходит, когда кричит петух Китайская сказка
19. Петух да собака Ушинский Константин
20. Про цыплёнка, солнце и медвежонка Цыферов Геннадий
21. Куриный разбойник Замчалов Г.
22. Петухи: Хвост для принцессы Будур и ревнивец бабушки. Жизнь в деревне Алкинская Гюзель
23. Ревнивый петух бабушки Алкинская Гюзель
24. Куриный бог. Сказка Алкинская Гюзель


Вступление

Птичий двор мне знаком с рождения. Родили в городе, мама деревенская, после роддома – в деревню. Пожили пару лет. Это те годы, когда деревья были большими, кот вообще старше меня и почти как я – огроменный черный старик, когда птица во дворе тоже были немаленькими, а цыплятки всегда желтенькие или пестренькие, в зависимости от курицы или инкубатора.

Первая подружка была в деревне соседка Раушания. Когда мы приехали и к нам пришла ее мама вместе с ней, то я говорила на двух языках, а подружка только на татарском. Мы вышли во двор. Опять курицы и петухи да цыплята. Вдруг я вспомнила песенку из садика и спросила, знает ли она эту песенку. Какова была наша радость, когда мы, оказывается, обе знаем и спели (она с милым акцентов, это понятно, для малой народности русский язык второй после родного). Вот эта песенка (в нашей стране что было хорошо, что было одно образование, потому всей страной знали все песни и стихи, общаться было легко и просто):

«Вышла курочка гулять,
Свежей травки пощипать.
А за ней ребятки,
Желтые цыплятки.
— Ко-ко-ко, ко-ко-ко
Не ходите далеко.
Лапками гребите,
Зернышки ищите.
Съели толстого жука,
Земляного червяка.
Выпили водицы
Полное корытце».
А потом, что помнится из предалекого детства, это мультфильм, который тоже любила вся страна – «Ну, погоди!». И, конечно же, все песенки были задорными и приятными. Как не вспомнить и эту (видео можете посмотреть по ссылке)
«Песня про цыплят из "Ну, погоди!". Поет: Сугра Багирзаде «Джуджалярим». Реальные кадры про цыплят» https://www.youtube.com/watch?v=vSEW0naDtt8
"«Джуджаля́рим» (азерб. Cücələrim) — детская песня на азербайджанском языке (название переводится как «Цыплята», дословно «Мои цыплята»), написанная в 1949 году (композитор — Гамбар Гусейнли, автор текста — Тофик Муталлибов). Первым исполнителем песни был Ариф Казиев[1] в составе ансамбля бакинского Дворца пионеров, получившего название «Джуджалярим». Получила широкую известность за пределами республики после 1959 года, когда во время проведения декады азербайджанского искусства в Москве её с огромным успехом спела Сугра Багирзаде (также в составе ансамбля «Джуджялярим»[2])." Википедия

Это из сказки "Петушок — Золотой Гребешок":
«Петушок, Петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головушка,
Шёлкова бородушка...»


«Курочка Ряба»

Жили-были дед да баба. Была у них курочка ряба. Снесла курочка яичко, не простое — золотое.
Дед бил, бил — не разбил.
Баба била, била — не разбила.
Мышка бежала, хвостиком задела, яичко упало и разбилось.
Дед плачет, баба плачет, а курочка кудахчет:
— Не плачь, дед, не плачь, баба: снесу вам яичко не золотое — простое!

А в школьные годы нужно было прочитать книгу "Черная курица, или Подземные жители" Антония Погорельского. "Рассказ о десятилетнем мальчике. Ему преподан хороший урок: он вдруг понял, как это плохо — жить бездумно и желать все получить даром, не трудясь…" - аннотация из сайта для скачивания книг.

Знакома ли вам забава "Петух или курочка"? Нужно взять колосящуюся травинку и весь её колосок сорвать пальцами вверх, чтобы он собрался в одну кучку. Если получается пухленькая приземистая кучка - то это «курица», если же кучка получается тонкая и с хохолком - то это «петух». Ещё был «цыплёнок», когда кучка получалась совсем маленькой

Немало авторов уделяют внимание это красивой домашней птице. Начиная с классиков, заканчивая произведениями современников. Я тоже с детства любила гостить в деревне у бабушки, поэтому жизнь деревень знаю очень хорошо, потому что все лето и три зимы жила там, помогая бабушке.


Ушинский Константин тоже писал про петушков и куриц. Одно из них - в сборнике, а короткий читайте прямо здесь:

"Петушок с семьей

Ходит по двору петушок: на голове красный гребешок, под носом красная бородка. Нос у Пети долотцом, хвост у Пети колесцом, на хвосте узоры, на ногах шпоры. Лапами Петя кучу разгребает, курочек с цыплятами созывает:
- Курочки-хохлатушки! Хлопотуньи-хозяюшки! Пестренькие-рябенькие, черненькие-беленькие! Собирайтесь с цыплятками, с малыми ребятками: я вам зернышко припас!
Курочки с цыплятами собрались, разкудахталися; зернышком не поделились, передрались.
Петя-петушок беспорядков не любит - сейчас семью помирил: ту за хохол, того за вихор, сам зернышко съел, на плетень взлетел, крыльями замахал, во все горло заорал: "Ку-ка-ре-ку!""

Еще интересный момент вспомнила, когда готовила сборник. У меня был куриный бог. А все ли помнят, что это такое? Википедия говорит про него так "Куриный бог (собачий бог, собачье счастье, боглаз) — небольшой камень с отверстием естественного происхождения, проточенным водой, речной или морской." Рассказ нашла, будет в сборнике (Евтушенко Евгений "Куриный бог") и сказка в сборнике.


Сборник

Дворовый петух и флюгерный
Ганс Христиан Андерсен

Стояли два петуха — один на навозной куче, другой на крыше, но спесивы были оба одинаково. Кто же из них лучше, как по-твоему? Скажи, а мы… останемся при своем мнении.
Птичий двор был отделен от соседнего деревянным забором, а на том дворе была навозная куча, и на ней рос большой огурец, сознававший, что он растение парниковое.
«А парниковым нужно родиться! — рассуждал он сам с собой. — Но не всем же родиться огурцами, надо существовать и другим породам. Куры, утки и все население птичьего двора тоже ведь живые твари. Вот стоит на заборе дворовый петух. Он почище флюгерного будет! Тот хоть и высоко сидит, а даже крыльями хлопать не может, не то что петь! Нет у него ни кур, ни цыплят, он занят только самим собою да знай потеет ярью-медянкой! Нет, дворовый петух — вот это петух! Как выступает! Словно танцует! А как поет — музыка! Послушать его, так узнаешь, что значит настоящий трубач! Да, приди он сюда, проглоти меня целиком со стеблем и листьями — вот была бы блаженная смерть!»
Ночью разыгралась непогода. Куры, цыплята и сам петух — все попрятались. Забор повалило ветром — шум, треск. С крыши падали черепицы, но флюгерный петух усидел. Он даже с места не сошел и уже не вертелся — не мог, хоть и был молод, недавно отлит. Флюгерный петух был очень разумен и степенен, он и родился стариком и не имел ничего общего с птицами небесными, воробьями и ласточками, которых презирал как «ничтожных вульгарных пискуний». Голуби-то побольше, и перья у них отливают перламутром, так что они даже смахивают на флюгерных петухов, вот только толсты они и глупы, думают лишь о том, как бы набить себе зоб, а потому и водиться с ними скучно.
Навещали флюгерного петуха и перелетные птицы. Они рассказывали ему о чужедальних странах, о воздушных караванах и страшные разбойничьи истории про нападения хищных птиц. Это было ново и интересно для первого раза, но затем шли повторения одного и того же, а это уже тоска смертная! Надоели ему они, надоело ему все. Не стоило ни с кем и водиться, все такие нудные, пошлые!
— Свет никуда не годится! — говорил он. — Все сплошная ерунда!
Флюгерный петух был, что называется, петухом разочарованным и, конечно, очень заинтересовал бы собою огурца, знай тот об этом. Но огурец был занят одним только дворовым петухом, и вот этот взял да пожаловал к нему в гости.
Забор был повален ветром, но грома и молнии давно уже не было.
— А что вы скажете об этом вот моем крике? — спросил у кур и цыплят дворовый петух. Малость грубоват он был, без изящества.
И куры с цыплятами вступили вслед за петухом на навозную кучу. Петух шагал вразвалку, словно кавалерист.
— Садовое растение! — сказал он огурцу, и тот сразу уразумел, как всесторонне образован петух, и даже не заметил, что его клюнули.
«Блаженная смерть!»
Подбежали куры и цыплята, у кур ведь всегда так: куда одна, туда и другая. Они кудахтали, пищали, любовались на петуха и гордились, что он из их породы.
— Ку-ка-ре-ку! — закричал он. — Цыплята сейчас же сделаются взрослыми, стоит мне прокукарекать об этом навесь мировой курятник.
Куры и цыплята закудахтали, запищали, а петух объявил великую новость:
— Петух может снести яйцо! И знаете, что в нем? Василиск! Никто не может выдержать его взгляда! Люди это знают, а теперь и все вы знаете, что есть во мне, знаете, что я всем петухам петух.
И дворовый петух захлопал крыльями, встопорщил гребешок и опять закукарекал. Кур и цыплят даже озноб прошиб, так им было лестно, что один из их семейства — петух из петухов. Они кудахтали и пищали так, что даже флюгерному петуху было слышно, но он и не пошевелился.
«Все ерундя! — говорил он сам себе. — Никогда дворовому петуху не снести яйца, а что до меня, то я просто не хочу! А захотел бы, то снес бы яйцо ветряное! Но мир не стоит ветряного яйца! Все ерунда! Я и сидеть-то здесь больше не хочу!»
И флюгерный петух надломился и слетел вниз, но дворового петуха все-таки не убил, хоть и норовил, как уверяли куры.
Мораль?
«Лучше петь петухом, чем разочароваться в жизни и надломиться!»

Белая и черная курочки-подружки
Алкинская Гюзель

В одном уютном деревенском дворе жили-были две курицы: белая курочка по имени Снеженка и черная курочка по имени Ноченька. Снеженка была веселая, игривая и всегда искала приключения. Ноченька же — спокойная и рассудительная, она предпочитала проводить время в тени и в размышлениях, тем-то кругом полным полно!
Однажды, когда солнце ярко светило, Снеженка предложила Ноченьке:
— Давай пойдем на нашу лужайку, поищем вкусные травы и поиграем!
Но Ноченька ответила:
— Зачем нам туда идти? Лучше останемся здесь, в тени, и будем отдыхать.
Снеженка не унималась и продолжала уговаривать Ноченьку. В конце концов, черная курочка согласилась:
- Хорошо, но только ненадолго!
Они отправились на лужок. И беленькая курочка была права, как, впрочем, и всегда, когда она знала, что ее идеи подружка примет. Ведь тем-то везде много, а для черной курочки для разнообразия нужны новые мысли.
И верно, там их ждало много интересного: яркие разноцветные цветы разных форм и размеров; свежая зелень разных оттенков и, конечно же, множество различных насекомых. Снеженка весело прыгала и радовалась, как цыпленок, а Ночка, хотя и была не в диком восторге, как ее подружка, не могла не улыбаться, глядя на счастливую подругу.
И вот, когда они уже собирались возвращаться домой, Снеженка заметила что-то блестящее в траве.
— Смотри, Ноченька! — Закричала она. — Что это?
Они подошли поближе и увидели, что это была золотая монета. Снеженка была в восторге:
— Давай возьмем её и купим себе что-нибудь вкусненькое?
Ноченька, которая всегда была осторожной, ответила:
— Подожди, Снеженка. Мы не знаем, откуда эта монета. Может, она принадлежит кому-то?
Но Снеженка была слишком увлечена, чтобы слушать Ноченьку. Она быстро схватила монету и стремглав побежала к деревне, чтобы умная подружка не смогла ее разубедить и остановить. Так и оставила Ноченьку одну.
В деревне Снеженка показала монету всем своим друзьям и решила потратить её на угощение. Но когда она вернулась на лужайку, то не нашла Ноченьку. Белая курочка стала беспокоиться:
— Где же моя подруга? Она не могла далеко уйти! Ау, Ноченька, отзовись!
Снеженка начала искать Ноченьку по всему лугу, спрашивая всех встречных.
Наконец, она увидела подружку, сидящую под широким деревом и грустящую.
— Ноченька, я нашла монету! Я хотела, чтобы мы вместе купили что-то вкусное, — радостно воскликнула Снеженка.
Но Ноченька только покачала головой:
— Ты могла бы спросить меня, прежде чем брать монету. Я волновалась, что ты потерялась. Дружба важнее любых монет и угощений!
Снеженка задумалась и поняла, что Ноченька-то права. Она подошла к подруге и обняла её:
— Прости меня, Ноченька. Я не хотела тебя обидеть. Подскажи, что нам делать с этой монетой?
- А у тебя какие предложения? - Обрадовалась черная курочка.
Они решили отдать монету в деревенский магазин - сельпо - и, вместо угощения, решили купить семена, чтобы вырастить на своем огороде много свежих овощей и зелени.
Вместе они работали на грядках, много разговаривали, радовались, что они приняли решение правильное.
И, как оно и бывает, их совместный труд увенчался успехом: на их участке росли яркие овощи, и они делились ими с другими курицами и жителями деревни. А семена, которые они собрали и высушили, раздарили желающим. А желающих было очень много.
С тех пор Снеженка и Ноченька стали неразлучными подругами навсегда! Они поняли, что настоящая дружба стоит больше любых сокровищ, а вместе можно преодолеть любые трудности.
08.09.2024 20:44

Кочеток и курочка

Жили курочка с кочетком. Пошли они в лес по орехи. Кочеток залез на орешню рвать орехи, а курочке велел на земле подбирать. Кочеток кидает, а курочка подбирает.
Вот кинул кочеток орешек, попал курочке в глазок.
Курочка пошла – плачет.
Едут мимо бояре и спрашивают:
– Курочка, курочка! Чего ты плачешь?
– Мне кочеток вышиб глазок.
– Кочеток, кочеток! На что ты курочке вышиб глазок?
– Мне орешня портки разорвала.
– Орешня, орешня! На что ты кочетку портки разорвала?
– Меня козы подглодали.
– Козы, козы! На что вы орешню подглодали?
– Нас пастухи не берегут.
– Пастухи, пастухи! Что вы коз не бережёте?
– Нас хозяйка блинами не кормит.
– Хозяйка, хозяйка! Что ты пастухов блинами не кормишь?
– У меня свинья опару пролила.
– Свинья, свинья! На что ты у хозяйки опару пролила?
– У меня волк поросёночка унёс.
– Волк, волк! На что ты у свиньи поросёночка унес?
– Я есть захотел.



Белая и черная курочки-подружки
Алкинская Гюзель
В одном уютном деревенском дворе жили-были две курицы: белая курочка по имени Снеженка и черная курочка по имени Ноченька. Снеженка была веселая, игривая и всегда искала приключения. Ноченька же — спокойная и рассудительная, она предпочитала проводить время в тени и в размышлениях, тем-то кругом полным полно!

Однажды, когда солнце ярко светило, Снеженка предложила Ноченьке:

— Давай пойдем на нашу лужайку, поищем вкусные травы и поиграем!

Но Ноченька ответила:

— Зачем нам туда идти? Лучше останемся здесь, в тени, и будем отдыхать.

Снеженка не унималась и продолжала уговаривать Ноченьку. В конце концов, черная курочка согласилась:

- Хорошо, но только ненадолго!

Они отправились на лужок. И беленькая курочка была права, как, впрочем, и всегда, когда она знала, что ее идеи подружка примет. Ведь тем-то везде много, а для черной курочки для разнообразия нужны новые мысли.

И верно, там их ждало много интересного: яркие разноцветные цветы разных форм и размеров; свежая зелень разных оттенков и, конечно же, множество различных насекомых. Снеженка весело прыгала и радовалась, как цыпленок, а Ночка, хотя и была не в диком восторге, как ее подружка, не могла не улыбаться, глядя на счастливую подругу.

И вот, когда они уже собирались возвращаться домой, Снеженка заметила что-то блестящее в траве.

— Смотри, Ноченька! — Закричала она. — Что это?

Они подошли поближе и увидели, что это была золотая монета. Снеженка была в восторге:

— Давай возьмем её и купим себе что-нибудь вкусненькое?

Ноченька, которая всегда была осторожной, ответила:

— Подожди, Снеженка. Мы не знаем, откуда эта монета. Может, она принадлежит кому-то?

Но Снеженка была слишком увлечена, чтобы слушать Ноченьку. Она быстро схватила монету и стремглав побежала к деревне, чтобы умная подружка не смогла ее разубедить и остановить. Так и оставила Ноченьку одну.

В деревне Снеженка показала монету всем своим друзьям и решила потратить её на угощение. Но когда она вернулась на лужайку, то не нашла Ноченьку. Белая курочка стала беспокоиться:

— Где же моя подруга? Она не могла далеко уйти! Ау, Ноченька, отзовись!

Снеженка начала искать Ноченьку по всему лугу, спрашивая всех встречных.

Наконец, она увидела подружку, сидящую под широким деревом и грустящую.

— Ноченька, я нашла монету! Я хотела, чтобы мы вместе купили что-то вкусное, — радостно воскликнула Снеженка.

Но Ноченька только покачала головой:

— Ты могла бы спросить меня, прежде чем брать монету. Я волновалась, что ты потерялась. Дружба важнее любых монет и угощений!

Снеженка задумалась и поняла, что Ноченька-то права. Она подошла к подруге и обняла её:

— Прости меня, Ноченька. Я не хотела тебя обидеть. Подскажи, что нам делать с этой монетой?

- А у тебя какие предложения? - Обрадовалась черная курочка.

Они решили отдать монету в деревенский магазин - сельпо - и, вместо угощения, решили купить семена, чтобы вырастить на своем огороде много свежих овощей и зелени.

Вместе они работали на грядках, много разговаривали, радовались, что они приняли решение правильное.

И, как оно и бывает, их совместный труд увенчался успехом: на их участке росли яркие овощи, и они делились ими с другими курицами и жителями деревни. А семена, которые они собрали и высушили, раздарили желающим. А желающих было очень много.

С тех пор Снеженка и Ноченька стали неразлучными подругами навсегда! Они поняли, что настоящая дружба стоит больше любых сокровищ, а вместе можно преодолеть любые трудности.
08.09.2024 20:44

Куриный бог
Евгений Евтушенко

Куриный бог - это морской камушек с дырочкой. Говорят, крымские татары считали, что, если сквозь дырочку продеть нитку и повесить камушек на куриный насест, куры будут лучше нестись. Поэтому камушек и прозвали куриным богом. Потом придумали, что куриный бог приносит счастье людям. Мне кажется, что в общем все хоть немножко, да верят в приметы: одни - с детской незащищенной открытостью, другие - втайне, с угрюмой напряженностью.
Я верю втайне.
Когда я бывал на побережье, мне всегда очень хотелось найти куриного бога, но в это лето особенно. Я с нескрываемой завистью смотрел на мощные борцовские шеи парней и тоненькие, с завитками волос шеи девушек, охваченные нитками, на которых, как медальон моря, довер-чиво болтался простенький камушек. Нитка с этим камушком обхватывала даже кирпичную, морщинистую шею старика, который, сидя на балюстраде напротив столовой дома отдыха, с достоинством продавал кизиловые палки.
На пляже совсем рядом со мной одна светская монументальная дама, всегда державшаяся соответственно своей светскости и монументальности, вдруг по-девчоночьи взвизгнула:
- Ой, товарищи, я куриного бога нашла!
И торжествующе побежала показывать всему пляжу, напоказавшись, улеглась под свой китайский зонтик и умильно стала целовать серенькую надежду на счастье, приговаривая:
- Ах ты, мой куриный бог, дорогой! Какой ты молодец, что нашелся! Ты у меня самый красивый, да?
Лежавший рядом со мной знаменитый гомеопат с непристойно обгорелым носом процедил:
- Кудахчет... Теперь, чего доброго, нестись будет.
Но я-то знал, что куриного бога у него самого не было. Гомеопат завидовал.
На следующий день, захватив с собой ласты, маску и подводное ружье, я пошел далеко-далеко, в Сердоликовую бухту. Шел я берегом, с тупой сосредоточенностью глядя под ноги. Проходившие мимо двое коричневых парней в вельветовых шортах, с бородками под "сердитых" молодых людей разговаривали о жизни.
- Что такое Пикассо! Этот Сальвадор Дали такие абстракции выдает, что Пикассо и не снилось!
- Ладно, хватит про абстракции... Видел новенькую из пансионата? Один купальник чего стоит! А конфигурация? Копия Брижит Бардо! Это тебе не абстракция.
У одного из них висел куриный бог, да еще на серебряной цепочке. Меня почему-то особенно привела в раздражение именно эта цепочка. Хотя, видимо, все-таки меня привела в раздражение не она, а то, что на ней было.
- Кстати, Сальвадор Дали не абстракционист, а сюрреалист! - крикнул я им вдогонку, но мой маленький реванш не удался. Они меня не расслышали. Они уже были далеко.
И вдруг я увидел куриного бога. Он был не серый, как обычно, а прозрачный, с коралловыми прожилками. Дырочка была ровно посередине. Он лежал прямо перед белым рубчатым носком моего баскетбольного кеда. Я нагнулся и осторожно-осторожно, как будто боялся, что от одного моего прикосновения куриный бог может рассыпаться, поднял его. И грустно рассмеялся. Дырочка-то была, но не насквозь. Этому камню нужно было еще лет сто, а может, больше, чтобы дырочка протерлась до конца и он стал куриным богом. Сейчас это был только полубог, притворявшийся богом.
Я кинул его в море и с внимательностью, достойной лучшего применения, стал рассматри-вать все другие камушки, лежавшие рядом. Нам ведь всегда кажется, что рядом с полунастоя-щим всегда должно быть настоящее. А когда мы не находим его, то жалеем и о том полунастоя-щем, которое так небрежно и неблагодарно отбросили.
Все эти высокопарные и сомнительные, как всё высокопарное, мысли возникали во мне, когда я с упорством тихого сумасшедшего ковырял кедом побережье. И, уж конечно, пришла мне в голову мысль, что найденный мною куриный полубог символизировал мое личное полусчастье.
- Часики потеряли, молодой человек? - раздался заботливый голос. Гляжу, чего-то всё ищете, ищете...
Около меня стояла крошечная старушка с исполненными неподдельного участия живыми-живыми глазами. Через руку у нее был перекинут еще мокрый купальник довольно веселенькой расцветки.
- Да, да... часы, - почему-то ответил я.
- Давайте-ка вместе их поищем. Один глаз - хорошо, а два - лучше. У меня глаз-то еще хороший, вы не думайте. Я, милок, по годам-то уж на пенсию выйти должна, а всё работаю. Ткачиха я, с Трехгорки, а у нас с плохим глазом держать не стали бы. Зрительная у нас работа. Так где вы их потеряли, часы-то?
- Да тут где-то, - неопределенно ответил я. Идти на попятный было уже стыдно.
- Может, под камушек какой закатились или в расщелинку какую, говорила старушка, ужасно довольная тем, что она заботится о ком-то, и бойко-бойко маленькой ногой перебирала камни. - А ведь красота какая - и камушки эти, и море!.. Ты, милок, первый раз на море?
- Первый, - сказал я неправду. Я почему-то почувствовал, что так надо сказать.
- Тоже в первый? - обрадовалась старушка. - Значит, первое крещение принимаем? Я столько лет прожила, столько вроде видела, а вот моря - не приходилось. Путевкой премирова-ли. Сначала в Кисловодск хотели дать вроде бы по возрасту оно подходящей, но я в месткоме так и заявила: "Вы мне море подайте, а то вот умру и не увижу". Насчет "умру" это я им, конечно, для внушительности сказала - я еще все месткомы переживу!.. Ну куда же твои часы подевались?
- Да бог с ними! - сказал я, уже совершенно пристыженный.
- Как это так, бог с ними? Вы, молодежь, вещи ценить не умеете, потому что они вам легко достаются.
- А может, украл кто. - Я уже каким угодно образом хотел выкрутиться.
Но не тут-то было!
- Нехорошо о людях так, - строго сказала старушка. - Может, часы твои тут рядом валяются, а ты вон какое предполагаешь. Я один раз пришла домой, кошелька хватилась - тоже думала, украли в трамвае или еще где. А в кошельке единый билет был. Меня по нему через бюро находок нашли и всё до копеечки вернули. Стыдно потом было, что так о людях подума-ла... Смотри-ка, камушек какой занятный! - Старушка подняла и показала свою находку. На ее крепенькой ладони лежал куриный бог.
- Это куриный бог, - убито сказал я. - Он приносит людям счастье.
- Правда? - обрадовалась старушка. - Может, он мне принесет, что я Ромадина и Дуську на чистую воду выведу?
- А кто такие Ромадин и Дуська?
- Как кто? Ромадин - начальник ОТК нашего цеха, а Дуська - бригадирша. Раньше Дуська была девка ничего, но как попала в газеты, так и пропала. Орден ей дали, депутатом райсовета выбрали. Это всё по заслугам, конечно. Но завертелся человек. А может, завертели. Заседания, собрания торжественные всякие, а работать-то и отвыкла. Всё время брак дает. А Ромадин ее покрывает: мол, нельзя авторитет подрывать. Неправильно это. Перед работой, как перед Богом, все люди равны... Да где же это твои часы окаянные?
Мои часы, собственно говоря, лежали в кармане. Я всегда их снимал с руки, когда шел к морю, чтобы после не оставалась белая полоска. Я незаметно вынул часы и, когда старушка отвернулась, положил их на берег. Вскоре она их увидела.
- Ну вот же они, вот! Я тебе сказывала, что ты их потерял, - довольно говорила она, протирая циферблат. - Больше не теряй. А если пропадает что, никогда плохо про людей не думай, сперва оглядись. Пойду-ка я еще побултыхаюсь. Ох, уж это море, очень оно мне приглянулось! Жалко, что когда молодой была, не ездила... - И старушка бодро засеменила по тропинке к морю.
На полпути она остановилась и деловито спросила:
- Значит, поможет мне этот куриный бог насчет Ромадина и Дуськи?
- Обязательно поможет, - улыбнулся я, но улыбка получилась какая-то грустная, завидущая. Не то чтобы я ее куриному богу завидовал, завидовал ей - ее уверенности в том, что она всё знает, и что надо делать, и что нельзя. Но немножко - и куриному богу.
Я добрел до Сердоликовой бухты, растянулся на берегу и, лениво поворачиваясь с боку на бок, стал искать в россыпях камушков свое счастье.
Его не было.
В общем, всё это было довольно смешно: я уже как-никак взрослый человек, с фанатизмом мальчишки придавал тому, что найду или не найду какой-то камушек, прямо-таки роковое значение.
Решив поискать под водой, я надел маску с дыхательной трубкой и, погрузив голову в воду, долгое время плавал вдоль берега.
В воде камни были совсем другими. От них исходило разноцветное свечение, и казалось, они чуть дышали своими округлыми боками. Они, казалось, даже понимали меня, и в них было что-то извиняющееся за то, что они не с дырочками. То и дело вокруг меня проплывали крупные рыбы, кстати сказать, совершенно мне не попадавшиеся раньше, когда я специально охотился за ними. Поняв, что, видно, мне не суждено найти куриного бога ни на суше, ни под водой, я решил взять ружье, оставленное на берегу, и поохотиться.
Теперь я уже не смотрел на дно, а поджидал появления рыб, тихонько подгребая левой рукой, а в вытянутой правой держа ружье со спущенным предохранителем. Рыбы, как бы почувствовав изменение в моих намерениях, исчезли. Я уже мысленно проклинал себя и рыб, как вдруг увидел пестрое тело, виляющее над бурными водорослями. Рыба тоже увидела меня и замерла. Я стал было нажимать спусковой крючок, как внезапно в поле моего прицела откуда-то вторглась пара икрастых волосатых ног. Я еле удержал палец на спусковом крючке, почему-то явственно представив, как мой гарпун со свистом врезается в одну из этих аппетитных икр. Пловец нырнул, и я увидел, что он, как и я недавно, шарил по дну. Это был гомеопат.
"Ага, тоже ищет!" - не без злорадства подумал я и поплыл к берегу.
Вскоре рядом со мной, блаженно потягиваясь, улегся гомеопат, и не подозревавший, какой опасности только что подвергались его икры.
- Вам на почте лежит вызов для переговора с Моcквой, - сказал он и добавил с деланно равнодушной интонацией: - А у меня вот что...
В его коротенькой пухлой ручке с топазовым перстнем лежал куриный бог.
Это было уже выше моих сил!
Я сказал "спасибо", хотя в эту минуту мне больше всего хотелось ему сказать, что все гомеопаты - шарлатаны. (Справедливости ради, надо заметить, что вообще-то я этого не думаю.)
Я сложил свое подводное снаряжение и зашагал к почте.
Кто бы меня мог вызывать? Мама? Кто-нибудь с работы?
Она?
Я помнил ее, как помнят мелодии.
В сущности, каждый человек - это мелодия.
Есть люди, одаренные удивительной способностью врачевать и мягко успокаивать других всем звучанием собственной жизни, и люди, одаренные не менее удивительной способностью раздражать бестактностью самого факта своего существования.
Есть люди, зовущие своей упоенной бравурностью к лени и бездействию или, что еще гораздо хуже, к действию, которое постыдней простой лени.
Есть люди-реквиемы, люди-гимны самим себе, люди-фокстроты и люди-частушки. А некоторые до смешного похожи на странное попурри из легкой и серьезной музыки.
Я знал, какая мелодия ты...
В каком бы ресторане мы с тобой ни были, если там был оркестр, ты просила меня заказать песню Сольвейг. Однажды в ресторане на ипподроме я послал скрипачу деньги и записку. Деньги и записку мне передал обратно официант. На обороте записки гордым мальчишеским почерком было написано: "Григом не торгую". Скрипач с насмешливым презрением смотрел, как я читал его ответ. И вдруг он увидел тебя рядом со мной. Что-то сразу изменилось в его лице. Он играл что-то другое - "Жаворонка", "Фрейлехс", но всё время смотрел на тебя. Он понял. И, отстранив десятку, всовываемую ему бывшим знаменитым штангистом - кривоногим маленьким человеком с лицом спекулянта фруктами, который требовал "шо-нибудь про нашу Одессу", скрипач заиграл песню Сольвейг.
Через несколько дней мы снова зашли в тот ресторан. Увидев тебя, скрипач всё вспомнил, и, когда мы шли по ковровой дорожке, выискивая место, над тобой вновь возникла эта мелодия.
Если у мелодии есть глаза - а они у них есть, - то у этой мелодии такие же глаза, как у тебя... Прекрасны глаза веселые и бесстрашные. Но еще более прекрасны такие, как твои, - бесстрашные и грустные. Наверное, я полюбил тебя тогда, когда впервые увидел их. Но понял я это не тогда, а совсем недавно, когда однажды смотрел на тебя, уходящую в глубину чужого тебе пустынного двора, уходящую с устало опущенной головой в глубину чужой тебе судьбы, которая не стала твоей, как бы ни хотелось этого тебе. Я, наверное, любил тебя и раньше, но был слишком самолюбив, чтобы признаться в этом самому себе. Ведь был этот двор, в неизвестную глубину которого ты неизбежно должна была от меня уходить каждый вечер. Ведь когда мы виделись наедине, то об этом никто не должен был знать. Вернее, знали об этом все и не знал только один человек. А когда знают все и не знает только один, это еще большая ложь...
Поэтому я и притворялся перед собой, что не люблю тебя, притворялся из самозащиты. И ты сама убеждала меня в этом, с грустно растерянной улыбкой называя меня "придумщиком".
И тогда, в тот вечер, ты мне сказала:
- Знаешь, Алешка, тебе этого не надо. Давай сейчас заедем за какой-нибудь твоей девочкой. Отвезите меня домой, а сами идите куда-нибудь танцевать. Тебе ведь так лучше будет... Правда?
Я позвонил, и мы заехали. Мне хотелось казаться независимым - я спасался от зависимости, не понимая еще тогда, что эта зависимость и есть спасение.
В такси впорхнуло двадцатилетнее изумленноглазое существо тоненькое-тоненькое и упоенное своей хорошенкостью. Но мелодия голоска, бойко знакомящегося и что-то фальшиво лепечущего насчет того, что она не успела одеться, была жалкой рядом с мелодией гордой измученности.
Мы подъехали к твоему дому.
- Вы в этом доме живете? - спросило существо с участием, в котором торжествующе звенело жесткое превосходство молодости.
- В этом, - ответила ты, всё еще не выходя из машины.
- А какое ваше окно? Вот то? Там горит свет. Это, наверное, ваши дети.
- Да, дети.
Ты вышла из машины и, еще держась за дверь, сказала: "Ну, будьте счастливы... Правда" - и пошла через улицу к своему дому.
Белые змеи поземки обвивали твои ноги в узких туфельках, и они были такими беззащитными, эти туфельки. И я понял, что должен защитить тебя. И все-таки я не смог это сделать.
Через несколько дней мы сидели вместе и что-то пили у кого-то в гостях - ты, твой муж и я. Лицо твоего мужа с короткими - щеточкой - усиками было напряженным и жестким.
Он тебя очень любил и в то же время ненавидел. Он не смог тебе простить того, что с тобой случилось несколько лет назад.
Он никогда не говорил с тобой ни о чем, твой муж. И пришел человек, который впервые стал говорить с тобой. Ты полюбила не его, а то, что он говорил с тобой. А он это умел делать - я его знал. Он, этот человек, сам испугался того, что вызвал в тебе. Он был похож на оратора, который сам пугается жертвенной готовности людей, поверивших его словам, и трусливо бежит от них, когда они уже готовы идти на смерть за эти красивые слова.
Твой муж не мог простить тебе этого - он был молчалив, а молчаливые люди редко что-нибудь забывают.
Раскладывая в тарелки что-то - кажется, жареные кабачки, - ты непроизвольно сделала какое-то особое движение ко мне, и вдруг он это заметил. И ты, как птица, закрывающая при опасности крылом своих детей (ведь не за себя же ты боялась - ты умела бояться только за других), заговорила о том человеке, на самом деле тебе чужом.
Он встал и молча ударил тебя в подбородок. Удар у него был хорошо поставлен - он когда-то был боксером. Ты упала, стукнувшись о ребра батареи парового отопления. Я не смог ударить его. Я просто отшвырнул его и, подняв тебя, ушел с тобой из этого дома. Я шел по ночным ули-цам, а таксисты, разглядев тебя, испуганно шарахались. Наконец нашелся один добрый человек, который довез до Склифосовского. Я выдумал какую-то историю про нападение бандитов. Истории этой не поверили, но это для них ничего не означало... Когда тебе накладывали швы на рассеченные губы, я сидел и плакал в коридоре от стыда за то, что не смог тебя защитить.
И все-таки ты вернулась к мужу. Ты мне сказала опять свое горькое: "Тебе этого совсем не надо". И я уехал к морю.
Неужели это все-таки вызываешь меня ты?..
Этого я почему-то боялся, но больше боялся, что позвонишь не ты, а позвонят о тебе. Мне всё время казалось, что с тобой может случиться что-то страшное.
На крыльце домика, где помещалась почта, дремала девочка лет восьми, положив кулачок под щеку. Из кулачка высовывался голубой листок.
Я подошел и вынул его. Это был вызов на телефонный разговор с Москвой, адресованный мне.
Девочка вскочила и, увидев меня, с укоризной покачала головой:
- Ну где же ты был? Я тебя искала, искала...
Вызов был на двенадцать часов ночи, и времени было еще много.
- Ты куда пойдешь? - спросила девочка.
- Никуда.
- Возьми меня, пожалуйста, с собой никуда.
- Хорошо.
И мы пошли никуда.
С этой девочкой у меня были особенные отношения. Она жила в поселке вместе со своей матерью - больной одинокой женщиной лет тридцати пяти, с грустными, всё понимающими глазами. Однажды эта женщина подошла ко мне и сказала просто и беззащитно:
- Я никого здесь не знаю, но мне кажется - вы добрый. Мне трудно ходить, а моей девочке так хочется в горы...
И мы стали ходить с девочкой в горы...
Мы были с ней и на Карадаге, где собирали вместо цветов жесткие кустики, как будто покрытые светящейся изморозью, и в Мертвой бухте, где таинственно шуршал пепельный песок, по которому призрачно скользили ящерицы, и на могиле последнего русского символиста, бродившего здесь когда-то с фанерным этюдником, в холстяном балахоне и римских сандалиях. На могиле разноцветными морскими камушками был выложен крест. В самом сердце креста лежал большой голубой камень с дырочкой.
- И у него есть куриный бог, - грустно сказал я. - А у меня нет.
- А что такое куриный бог? - спросила девочка.
Я рассказал ей.
- Он у тебя будет, - успокоила меня девочка. - Ты ведь хороший, а все хорошие должны быть счастливыми.
Я не возразил ей на это, что все хорошие должны быть счастливыми, но спросил:
- А откуда ты знаешь, что я хороший?
- Мама про тебя это сразу узнала. А мама понимает, кто хороший, а кто плохой. И я понимаю.
- Как же ты это понимаешь, такая маленькая?
- Это я только сверху маленькая, а внутри уже большая.
Я улыбнулся, но в первый раз внимательно посмотрел на нее.
У нее были зеленые глаза, похожие на две большие брызги моря, острые, еще растущие зубы с расщелинкой посредине, льняные волосы, самоотверженно завязанные "конским хвостом", и шелушащиеся тоненькие ноги с лиловыми от ссадин коленками.
Она опустила глаза и, гладя загорелой ручонкой крест из разноцветных камушков, спросила:
- А ты всегда такой - один?
- Иногда еще хуже.
- А как это хуже?
- А это когда ты не один, но всё равно один.
Она остановила ладонь на голубом курином боге в сердце креста и спросила серьезно-серьезно:
- Хочешь я буду твоей женой?
- Но я же старый.
- Никакой ты не старый - ты ведь моложе, чем моя мама, а ей никто не говорит, что она старая. И потом, как будто старых нельзя любить?
- А ты меня любишь?
- Разве тогда я бы хотела быть твоей женой?
- А что это такое, по-твоему, быть женой?
- Это очень любить.
- А очень любить?
- Это делать так, чтобы тебе всегда было хорошо. И чтобы ты не был один, даже когда один.
Она взглянула на меня и вздохнула совсем по-взрослому.
- Ты боишься, что над нами все будут смеяться. Но я же тихонько буду твоей женой. Никто про это и знать не будет.
- Но я люблю одну женщину, - сказал я, теперь уже так же серьезно, как говорила со мной она.
- А она тебя?
- Не знаю. Иногда кажется, что да, иногда, что нет. Но это ведь неважно.
- И мне неважно, - сказала девочка. - Я всё равно буду тебя любить. Я буду твоей женой про себя. И можно, я буду утром приходить к тебе и все убирать?
- Можно.
- Только ты сори побольше, а то будет неинтересно.
- Ладно, буду сорить побольше.
И она приходила ко мне каждое утро и, вооружившись щеткой, с гордой сосредоточенностью убирала.
Над нашей дружбой посмеивались многие отдыхающие, особенно гомеопат. Но мама девочки понимала нас. Она ведь была очень больна, а очень больные всегда понимают больше.
И вот сейчас мы шли с моей маленькой подругой никуда.
- Это она тебе звонит? - спросила девочка.
- Не знаю. Может быть, и она.
- А ты бы хотел, чтобы она?
- Хотел бы.
- Тогда это она.
Мы сели на скале, возвышавшейся над медленно темнеющим вечерним морем.
Мимо нас по тропинке, ведущей в гору, упоенно шумя, двигалась компания девушек и парней в шортах. Они несли связки крошечных, как будто игрушечных поленьев, сверкающие шампуры и синие сумки "Эр Франс", из которых торчали бутылки с сухим вином. Те двое, так и не уличенные мной утром в непонимании современного искусства, а в частности Сальвадора Дали, гордо тащили огромную кастрюлю, из-под крышки которой далеко пахло сырым маринованным мясом.
Всю эту компанию возглавлял бритый наголо загорелый академик - кстати, тоже в шортах. На вид ему нельзя было дать больше пятидесяти лет, хотя впервые он женился, кажется, еще до первой мировой войны. Но академик ионизировался, заземлялся и всегда был с молодежью. Ему принадлежала огромная дача на берегу моря. Эта дача, как храм ионизации и заземления, возвышалась над печальным стуком пишущих машинок в писательском доме отдыха, где витали призраки инсультов и инфарктов.
Академик подошел к нам, и я увидел висящий на его плече миниатюрный полупроводнико-вый радиоприемник, настроенный на Турцию. Турция, судя по звукам, доносившимся из радиоприемника, веселилась.
- Вы, как всегда, вместе, - сказал академик, галантно поцеловав руку девочке, которая, разумеется, приняла это как должное. - И я тоже, как всегда, вместе.
И он сделал неопределенный и несколько грустный от этой неопределенности жест в сторону шортовой компании, возглавляемой им.
- Не окажете ли вы нам честь присутствовать на шашлыке? - обратился он, как мужчина, истинно воспитанный, к девочке, а не ко мне и опять-таки несколько грустно процитировал:
Шашлык, приправленный горами и луной,
нет выше радости земной и неземной!
- Спасибо, - учтиво сказала девочка. - Но Алеше в двенадцать будут звонить из Москвы, и он должен быть на почте.
- Желаю, чтобы звонок был хороший.
Академик еще раз поцеловал руку девочке, направился к нетерпеливо переминавшимся подшефным молодым людям, и вскоре звуки веселящейся Турции исчезли за поворотом тропинки.
Я его любил, этого академика. Я-то понимал, что всё его окружение это лишь форма одиночества, но просто не так заметная для всех.
И вдруг девочка, с глазами, такими же умными и грустными, как у ее матери, сказала:
- А почему бы тебе с ним не подружиться? Мне его очень жалко. Он тоже совсем один. И оттого, что не один, еще больше один.
Она поняла. Она всё понимала...
Море темнело и темнело. Облака то судорожно сжимались, то устало вытягивались, то набегали одно на другое, делаясь одним гигантским облаком, то распадались. И внезапно среди этого непрерывного объединения и распада я увидел мужское незнакомое и в то же время очень знакомое лицо с умными страдающими глазами. Это лицо тоже всё понимало. Я глядел на него, словно загипнотизированный, вцепившись пальцами в траву, пробивавшуюся из расщелин скалы.
Лицо вдруг исчезло.
Я долго искал его взглядом, и снова из витиеватого движения облаков возникло лицо - на этот раз женское, но с такими же точно глазами.
Оно тоже всё понимало.
Потом лицо стало мужским, потом снова женским, но это было одно и то же лицо - лицо великой двуединой человеческой доброты, которая всегда всё понимает.
Мне было и страшно, и хорошо.
Это страшно и хорошо еще долго продолжалось во мне и после того, когда вокруг стало настолько темно, что в колышущихся очертаниях облаков ничего невозможно стало различить, даже если что-то и было.
- Надо идти на почту, - сказала девочка. - Скоро двенадцать.
- Ты бы шла домой: мама, наверное, волнуется.
- Она не волнуется. Она знает, что я с тобой.
Мы пошли на почту.
Теперь я был почему-то уверен, что звонишь ты.
Но это была не ты.
Я услышал низкий, чуть хрипловатый голос немножко странной и от этого еще более удивительной женщины, которую ты называла своей приемной матерью, хотя она была ненамного старше тебя.
- Она сейчас у меня, - сказала женщина. - Ей плохо - понимаешь? Ты должен немедленно вылететь.
- Хорошо, - ответил я.
Девочка ждала меня на крыльце.
- Это она?
- Нет, это не она, но всё равно она. Я должен сейчас же уехать. А ты иди спать. Уже поздно. И ты все-таки не внутри, а сверху большая, а внутри ты еще совсем маленькая.
- Можно я тебя провожу?
- Не надо.
Тогда она сунула ручонку в карман ситцевого сарафана и протянула мне что-то. Источая добрый проникновенный свет, в ее ладони лежал куриный бог.
- Это я нашла сегодня. Ты говорил, что куриный бог приносит счастье только тем, кто его сам находит. Но я тебя люблю, и, значит, я - это ты. И если я его нашла, значит, его нашел ты сам, и он принесет тебе счастье.
Я взял его бережно-бережно, как берут счастье только тогда, когда понимают, что оно означает.
Девочка привстала на цыпочки, поцеловала меня в лоб холодными маленькими губами и убежала.
Я разбудил директора дома отдыха, сказал, что у меня умирает дядя, и через полчаса уже мчался в попутной машине к Симферополю.
Шофер, здоровенный детина, мрачно попыхивал папиросой.
- А у меня есть куриный бог, - не удержался я и разжал ладонь, в которой лежал волшебный камушек.
Он покосился на мою ладонь:
- Вижу.
Потом как-то по-детски вздохнул и высказался:
- А я вот не находил...
- Да вы еще найдете! - убежденно сказал я. - Я тоже не сразу нашел.
Мест на самолеты не было. Да и самих самолетов не было до завтрашнего утра. Но она же сказала "немедленно". Значит, надо быть немедленно.
Я зашел к дежурному, пившему чай с ирисками. Ириски меня почему-то обнадежили.
- У меня умер дядя, - радостно сказал я.
- У всех умирают дяди, - ответил дежурный, бесстрастно разворачивая ириску.
- Но я очень любил своего дядю.
Дежурный отставил чай и посмотрел на меня уже с некоторым интересом.
- А кто он был - твой дядя?
- Он был ученый. Атомщик.
- Лауреат?
- Лауреат.
- Молодец, - сказал дежурный. - Не дядя молодец, а ты.
Я понял, что, кажется, заврался.
- Прохорыч, - сказал кому-то дежурный, - грузовой на Москву еще не вылетел? Возьми одного. Дядя у него умер. Лауреат.
Он положил трубку.
- Билет оформишь обычный, полетишь грузовым. Только быстро. - Он протянул мне ириску. - Пригодится. В грузовых взлетных конфет не полагается. А ты далеко пойдешь, парень. Так и надо.
Через четыре часа я был уже в Москве.
Мне открыла дверь твоя приемная мать.
- Молодец! Так и надо! - сказала она точь-в-точь как дежурный на симферопольском аэродроме. - Иди. Она тебя ждет.
Ты лежала на тахте, натянув одеяло чуть выше подбородка. Ты закрывала шрам. Я подошел к тебе и протянул ладонь, на которой лежал волшебный камушек.
- Это куриный бог, - сказал я. - Он принесет тебе счастье.
И вложил в твою вздрагивающую руку подарок той удивительной девочки с расщелинкой между зубов.
Я знал, что та девочка поняла бы меня.
1963 г.


Кот, Петух И Лиса

Слушайте: жил-был старик, у него были кот да петух. Старик ушел в лес на работу, кот понёс ему есть, а петуха оставил стеречь дом. На ту пору пришла лиса:

— Кукареку, петушок,
Золотой гребешок,
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошку.

Так пела лисица, сидя под окном. Петух выставил окошко, высунул головку и посмотрел: кто тут поет? А лиса хвать его в когти и понесла в свою избушку. Петух закричал:
— Понесла меня лиса, понесла петуха за темные леса, за дремучие боры, по крутым бережкам, по высоким горам. Кот Котофеевич, отыми меня!
Кот услыхал крик и бросился в погоню, настиг лису, отбил петуха и принес его домой.
— Смотри же, Петя, — говорит ему кот, — не выглядывай в окошко, не верь лисе: она съест тебя и косточек не оставит.
Старик опять ушел в лес на работу, а кот понёс ему есть. Старик, уходя, заказывал петуху беречь дом и не выглядывать в окошко. Но лисице больно захотелось скушать петушка. Пришла она к избушке и запела:

— Кукареку, петушок,
Золотой гребешок,
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошку,
Дам и зернышек.

Петух ходит по избе, молчит, не отзывается. Лиса снова запела песенку и бросила в окно горошку. Петух съел горошек и говорит:
— Нет, лиса, не обманешь! Ты хочешь меня съесть… и косточек не оставишь.
— Полно, Петя! Стану ли я есть тебя! Мне хотелось, чтобы ты у меня погостил, моего житья-бытья посмотрел, на мое добро поглядел!
И она запела сладким голосом:

— Кукареку, петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головка,
Выгляни в окошко,
Я дала тебе горошку,
Дам и зернышек.

Петух выглянул в окошко, а лиса его в когти. Закричал петух благим матом:
— Понесла меня лиса, понесла петуха за темные леса, за дремучие боры, по крутым бережкам, по высоким горам. Кот Котофеевич, выручай меня!
Кот услыхал крик, пустился в погоню, нагнал лису и отбил петуха.
— Не говорил ли я тебе, Петя, не выглядывай в окошко — съест тебя лиса и косточек не оставит! Смотри же, слушай меня! Мы завтра далеко пойдем.
Вот опять старик ушел на работу, и кот ему хлеба понес. Лиса подкралась под окошко и тут же песенку запела. Три раза пропела, а петух все молчит.
— Что это, — говорит лиса, — ныне Петя совсем онемел!
— Нет, лиса, не обманешь меня! Не выгляну в окошко.
Лиса бросила в окно горошку да пшенички и снова запела:

— Кукареку, петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головка,
Выгляни в окошко,
У меня-то хоромы,
Хоромы большие,
В каждом углу
Пшенички по мерочке:
Ешь, сыт, не хочу!

Потом добавила:
— Да, посмотрел бы ты, Петя, сколько у меня всяких диковинок! Полно, не верь коту! Если бы я хотела тебя съесть, то давно бы это сделала. А то видишь — я тебя люблю, хочу тебя в люди показать да уму-разуму научить, как надо на свете жить. Да покажись же, Петя! Вот я за угол уйду!
И притаилась за стеною…
Петух вскочил на лавку, высунул голову в окошко, а лиса его в когти — и была такова! Петух закричал во все горло, но старик и кот были далеко, и не слыхали его крика.
Долго ли, коротко ли, воротился кот домой и видит: петушка нет, надо из беды выручать. Кот тотчас же нарядился гусляром, захватил в лапы дубинку и отправился к лисицыной избушке. Пришел и начал наигрывать на гуслях:
— Трень-брень, гусельцы, золотые струночки! Дома ли Лисафья, дома ли с детками, одна дочка Чучелка, другая Подчучелка, третья Подай-челнок, четвертая Подмети-шесток, пятая Трубу-закрой, шестая Огня-вздуй, а седьмая Пеки-пироги!
Лиса говорит:
— Поди, Чучелка, посмотри, кто такую хорошую песню поет?
Чучелка вышла за ворота, а гусляр стук ее в лобок — да в коробок и снова запел ту же самую песню. Лиса посылает другую дочку, а за другою — третью, а за третьей — четвертую, и так дальше, какая ни выйдет за ворота — гусляр свое дело сделает: стук в лобок — да в коробок! Перебил всех Лисицыных деток поодиночке.
Лиса ждет их и не дождется. «Дай, — думает, — сама посмотрю!»
Вышла за ворота, а кот размахнулся дубинкой, как хватит ее по голове — из нее и дух вон! Петушок обрадовался, вылетел в окно и благодарит кота за свое спасение. Воротились они к старику и стали себе жить-поживать да добра наживать.

Петух и жерновки

Жили-были старик со старухой, бедные-бедные.
Ели они раз горох и уронили одну горошинку на пол. Покатилась горошина по полу и закатилась в подполье.
Долго ли, коротко ли лежала там горошинка, только вдруг стала расти. Росла, росла и выросла до полу.
Старуха заприметила и говорит:
— Старик, надобно пол-то прорубить; пускай горошина растет выше. Как вырастет, станем в избе горох рвать.
Старик прорубил пол, а горошинка всё растет да растет и доросла до потолка.
Прорубил старик и потолок, а горошина всё растет да растет и выросла до самого неба.
Не стало у старика со старухой гороха, взял старик мешок и полез на горошину.

Лез-лез и взобрался на небо.
Ходил-ходил по небу и видит: сидит на тучке петушок — золотой гребешок и стоят жерновки.
Старик, не долго думая, взял с собою и жерновки и петушка и спустился по горошине в избу.
Спустился и говорит:
— Чего бы мне, старуха, поесть?
А старуха говорит:
— Погоди, я жерновки попробую!
Взяла жерновки и стала молоть. Повернула раз — упали на стол блин да пирог. Повернула еще раз — опять упали блин да пирог. Что ни повернет — всё блин да пирог! И накормила старика.
Ехал мимо какой-то барин, богатый, пузатый. Заехал он к старику со старушкой в избу и спрашивает:
— Нет ли у вас чего-нибудь поесть?
Старуха говорит:
— Чего ж тебе, барин, дать поесть?
Разве блинков да пирожков?
Взяла жерновки и повертела: нападали блинки да пирожки.
Барин поел и говорит:
— Продай мне, бабушка, эти жерновки!
— Нет, барин, не продам!
Он взял, да и украл у них жерновки. Украл и уехал.
Хватились вечером старик со старухой — нет жерновков. Стали они горевать, слезы проливать.
А петушок — золотой гребешок кричит:
— Не плачьте, дедушка с бабушкой! Я полечу, отниму наши жерновки!
Взвился петушок, полетел и прилетел к барскому дому.

Сел на ворота и кричит:
— Ку-ка-ре-ку! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые!

Как услыхал это барин, рассердился и приказал слуге:
— Эй, малый! Возьми брось его в воду!
Поймали петушка, бросили в колодец.
А петушок сидит в колодце, пьет воду да приговаривает:
— Носик, носик, пей воду!
Ротик, ротик, пей воду! — и выпил всю воду.
Выпил всю воду, вылетел из колодца и полетел к барскому дому уселся на балкон и опять кричит:
— Ку-ка-ре-ку! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые!
Барин велел повару бросить его в горячую печь.
Поймали петушка, бросили в горячую печь — прямо в огонь.
А петушок сидит в печке да приговаривает:
— Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду! — и залил весь жар в печи.
Вылетел петушок из печи. влетел в барскую горницу, уселся на подоконник и опять кричит:
— Ку-ка-ре-ку! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые!
А у барина в это время гости сидели, он их блинками да пирожками угощал. Как услышали это гости, побежали из горницы кто куда: кто в дверь, кто в окно. А барин за ними вдогонку.
А петушок — золотой гребешок схватил жерновки и полетел с ними к старику и старухе.

Хитрый петух
Болгарская сказка

Растопырил крылья хитрый петух, вскочил на плетень и ну кукарекать во все горло. Из ближней рощицы выбежала кума лиса.
— Добрый день! — кричит. — Услыхала я, как ты кукарекаешь, вот и прибежала. Ну и хорошо же ты поешь! Вот не знаю только, умеешь ли ты петь, как пел твой батька.
— А как мой батька пел?
— Вскочит, бывало, на плетень, да и стоит на одной ноге, а другую подожмет. Закроет один глаз и кукарекает. Вот был певец так певец!
— И я так умею!
Поджал петух ногу, закрыл один глаз и кукарекает.
— А можешь ты, стоя на одной ноге, закрыть оба глаза и все-таки петь? — спрашивает лиса.
— Могу! — крикнул петух.
Но не успел он закрыть оба глаза, как лиса подскочила и — хвать петуха! Унесла его лиса в лес, придавила лапами и уже приготовилась кушать.
— Эх, — вздохнул петух, — было время, матушка твоя не так делала.
— А как она делала? — спрашивает лиса.
— У матушки твоей был такой обычай: бывало, поймает петуха да перед тем, как его скушать, прочтет молитву. Набожная была лисица, богомольная.
Подумала, подумала лиса и решила: надо, мол, и мне помолиться. Сложила передние лапы, закрыла глаза, стала молитву шептать. А петух того и ждал. Как только лиса отдернула лапы, он взлетел — да скок на ближнее дерево!
— Чтоб тебя громом убило! — взвизгнула лиса. — Меня, лису, перехитрил!
И, голодная, поплелась восвояси.

Чудесная курица

За тридевять земель, в тридесятом царстве, не в нашем государстве, жил старик со старухою в нужде и в бедности; у них было два сына — летами малы, на работу идти не сдюжают. Поднялся сам старик, пошел на заработки, ходил-ходил по людям, только и зашиб, что двугривенный. Идет домой, а навстречу ему горький пьяница — в руках курицу держит.
— Купи, старичок, курочку!
— А что стоит?
— Давай полтину.
— Нет, брат, возьми двугривенный; с тебя и этого будет: выпьешь крючок (чарку), да и спать ложись!
Пьянчужка взял двугривенный и отдал старику курицу. Вернулся старик домой, а дома давно голодают: нет ни куска хлеба!
— Вот тебе, старая, курочку купил!
Накинулась на него баба и давай ругать:
— Ах ты, старый черт! Совсем из ума выжил! Дети без хлеба сидят, а он курицу купил; ведь ее кормить надо!
— Молчи, дура баба! Много ли курица съест? А вот она нанесет нам яичек да цыплят высидит, мы цыплят-то продадим да хлеба и купим…
Сделал старик гнездышко и посадил курочку под печкою. Наутро смотрит, а курочка самоцветный камушек снесла. Говорит старик жене:
— Ну, старуха, у людей куры яйца несут, а у нас — камушки; что теперь делать?
— Неси в город; может, кто и купит!
Пошел старик в город; ходит по гостиному ряду и показывает самоцветный камень. Говорит старик жене:
— Ну, старуха, у людей куры яйца несут, а у нас — камушки; что теперь делать?
— Неси в город; может, кто и купит!
Пошел старик в город; ходит по гостиному ряду и показывает самоцветный камень. Со всех сторон сошлись к нему купцы, начали ценить этот камушек, ценили-ценили и купили за пятьсот рублев. С того дня зачал старик торговать самоцветными камнями, что несла ему курочка; живо разбогател, выписался в купечество, настроил лавок, нанял приказчиков и стал за море с кораблями ездить да и в иных землях торг вести. Уезжает он как-то в чужие страны и наказывает жене:
— Смотри, старая, соблюдай курочку, пуще глаза храни; а коли она утратится, твоя голова с плеч свалится!
Только уехал, а старуха сейчас же худое задумала — с молодым приказчиком связалась.
— Где вы эти самоцветные камни берете? — спрашивает ее приказчик.
— Да нам курочка несет.
Приказчик взял курочку, посмотрел, а у ней под правым крылышком золотом написано: кто ее голову съест — тот королем будет, а кто потроха — тот будет золотом харкать.
— Зажарь, — говорит, — эту курочку мне на обед!
— Ах, любезный друг, как можно? Ведь муж воротится — казнит меня.
Приказчик и слышать ничего не хочет: зажарь — да и только.
На другой день призвала старуха повара, приказала ему зарезать курочку и зажарить к обеду с головкой и с потрохами. Повар зарезал курочку и поставил в печь, а сам вышел куда-то. Тем временем прибежали из училища старухины дети, заглянули в печь, и захотелось им попробовать жареного: старший брат съел куриную голову, а меньший скушал потроха. Пришло время обедать, подают за стол курицу, приказчик как увидел, что нет ни головы, ни потрохов, рассердился, разругался со старухою и уехал домой. Старуха за ним — и так и сяк умасливает, а он знай на одном стоит:
— Изведи своих детей, — говорит, — вынь из них потроха и мозги и сготовь мне к ужину; не то знать тебя не хочу!
Старуха уложила своих деток спать, а сама призвала повара и велела везти их сонных в лес; там загубить их до смерти, а потроха, мозги вынуть и сготовить к ужину.
Повар привез мальчиков в дремучий лес, остановился и принялся точить нож. Мальчики проснулись и спрашивают:
— Зачем ты нож точишь?
— А затем, что мать ваша приказала мне из вас потроха и мозги добыть да к ужину изготовить.
— Ах, дедушка-голубчик! Не убивай нас; сколько хочешь дадим тебе золота, только пожалей нас — отпусти на волю.
Младший брат нахаркал ему целую полу золота: повар и согласился отпустить их на вольный свет. Бросил мальчиков в лесу, вернулся назад, а на его счастье дома сука ощенилася: вот он взял — зарезал двух щенков, вынул из них потроха и мозги, зажарил и подал к ужину на стол. Приказчик так и кинулся на это кушанье, все сожрал — и сделался ни королем, ни королевичем, а напросто хамом!
Мальчики вышли из лесу на большую дорогу и пошли куда глаза глядят; долго ли, коротко ли шли они — только распадается дорога надвое, и стоит тут столб, а на столбе написано: кто пойдет направо, тот царство получит, а кто пойдет налево, тот много зла и горя примет, да зато женится на прекрасной царевне. Братья прочитали эту надпись и решились идти в разные стороны: старший пошел направо, младший — налево. Вот старший-то шел-шел, шел-шел и забрался в незнамый столичный город; в городе народа видимо-невидимо! Только все в трауре, все печалятся. Попросился он к бедной старушке на квартиру.
— Укрой, — говорит, — чужестранного человека от темной ночи.
— Рада бы пустить, да, право, некуды; и то тесно!
— Пусти, бабушка! Я такой же человек мирской3, как и ты; мне немного места надобно — где-нибудь в уголку ночую.
Старуха пустила его. Стали разговаривать.
— Отчего, бабушка, — спрашивает странник, — у вас в городе теснота страшная, квартиры дороги, а народ весь в трауре да в печали?
— Да вишь, король у нас помер; так бояре стали клич кликать, чтоб собирались все и старые и малые, и всякому дают по свече, и с теми свечами ходят в собор; у кого свеча сама собой загорится, тот и королем будет!
Наутро мальчик встал, умылся, богу помолился, поблагодарил хозяйку за хлеб, за соль, за мягкую постель и пошел в соборную церковь; приходит — народу в три года не сосчитать! Только взял свечу в руки — она тотчас и загорелася. Тут все на него бросились, стали свечу задувать, тушить, а огонь еще ярче горит. Нечего делать, признали его за короля, одели в золотую одежу и отвели во дворец.
А меньшой брат, что повернул налево, услыхал, что в некоем царстве есть прекрасная царевна — собой прелесть неописанная, только на казну больно завистная, и пустила-де она вести по всем землям: за того пойду замуж, кто сможет прокормить мое войско целые три года. Как не попытать счастья? Пошел туда мальчик; идет он дорогою, идет широкою, а сам в мешочек плюет да плюет чистым золотом. Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, приходит к прекрасной царевне и вызвался ее задачу исполнить. Золота ему не занимать стать: плюнет — и готово! Три года содержал он царевнино войско, кормил-поил, одевал. Пора бы веселым пирком да за свадебку, а царевна — на хитрости: расспросила-разведала, откуда ему такое богатство бог послал? Зазвала его в гости, угостила, употчевала и поднесла рвотного. Стошнило доброго молодца, и выблевал он куриный потрох; а царевна подхватила — да в рот. С того же дня стала она золотом харкать, а жених ее ни при чем остался.
— Что мне с этим невежею делать? — спрашивает царевна у своих бояр, у генералов. — Ведь зайдет же этакая блажь в голову — вздумал на мне жениться!
Бояре говорят, надо его повесить; генералы говорят: надо его расстрелять; а царевна иное придумала — приказала бросить его в н….
Добрый молодец еле оттуда вылез и снова отправился в путь-дорогу, а сам одно на уме держит: как бы умудриться да отсмеять царевне эту шутку недобрую. Шел-шел и зашел в дремучий лес; смотрит — три человека дерутся, друг дружку так кулаками и садят!
— Что вы деретесь?
— Да вот попались нам в лесу три находки, а разделить не умеем: всякий себе тащит!
— А что за находки? Есть ли из-за чего ссориться?
— Еще бы! Вот бочонок — только стукни, из него рота солдат выскочит; вот ковер-самолет — куда вздумал, туда и полетел; а вот кнут-самобой — хлысни девку да скажи: была девица, а будь кобылица! — сейчас кобылой и сделается.
— Находки важные — разделить трудно! А я так думаю: давайте-ка сделаю стрелу да пущу в энту сторону, а вы вслед за ней припустите; кто первый добежит — тому бочонок, кто второй добежит — тому ковер-самолет, кто назади останется — тому кнут-самобой.
— Ладно! Пущай стрелу.
Молодец сделал стрелу и пустил далеко-далеко; трое бросились бежать наперегонки… бегут и назад не оглянутся! А добрый молодец взял бочонок да кнут-самобой, сел на ковер-самолет, тряхнул за один конец — и поднялся выше леса стоячего, ниже облака ходячего и полетел, куда сам желал.
Опустился он на заповедных лугах прекрасной царевны и начал в бочонок поколачивать — и полезло оттуда войско несметное: и пехота, и конница, и артиллерия с пушками, с пороховыми ящиками. Сила так и валит, так и валит. Добрый молодец спросил коня, сел верхом, объехал свою армию, поздоровался и скомандовал поход. Барабаны бьют, трубы трубят, войско с пальбою идет. Увидала царевна из своих теремов, страшно перепугалась и посылает своих бояр и генералов просить мира. Добрый молодец велел схватить этих посланных; наказал их грозно и больно и отослал назад:
— Пускай-де сама царевна приедет да попросит замирения.
Нечего делать, приехала к нему царевна; вышла из кареты, подходит к доброму молодцу, узнала его и обомлела, а он взял кнут-самобой, ударил ее по спине.
— Была, — говорит, — девица, будь теперь кобылица!
В ту ж минуту обратилась царевна кобылицею; он накинул ей узду, оседлал, сел верхом и поскакал в королевство своего старшего брата. Скачет во всю прыть, шпорами в бока садит да тремя железными прутьями погоняет, а за ним идет войско — сила несметная.
Долго ли, коротко ли — вот и граница; остановился добрый молодец, собрал свое войско в бочонок и поехал в столичный город. Едет мимо королевского дворца, увидал его сам король, засмотрелся на кобылицу:
— Что за витязь едет! Этакой славной кобылицы в жизнь свою не видывал!
Посылает своих генералов торговать того коня.
— Ишь, — говорит молодец, — какой король у вас зоркий! Этак по вашему городу нельзя и с женой молодой погулять; коли на кобылу позарился, так жену и подавно отымет!
Входит во дворец:
— Здорово, братец!
— Ах, а я тебя не узнал!
Пошло обниманье-целованье.
— Это что у тебя за бочонок?
— Для питья, братец, держу; без воды в дороге нельзя.
— А ковер?
— Садись, так узнаешь!
Сели они на ковер-самолет, младший брат тряхнул за один конец, и полетели выше леса стоячего, ниже облака ходячего — прямо в свое отечество.
Прилетели и наняли квартиру у родного отца; живут, а кто таковы — отцу с матерью не сказываются. Вот вздумали они задать пир на весь крещеный мир, собрали народу тьму-тьмущую, трое суток кормили-поили всех безданно, беспошлинно, а после стали спрашивать: не знает ли кто какой дивной истории? Коли знает, пусть сказывает. Никто не вызвался:
— Мы-де люди не бывалые!
— Ну так я расскажу, — говорит младший брат, — только чур не перебивать! Кто три раза перебьет меня, того без пощады казнить.
Все согласились; вот он и начал рассказывать, как жил старик со старухою, как была у них курочка да несла самоцветные камушки, как связалась старуха с приказчиком…
— Что ты врешь! — перебила хозяйка; а сын продолжает дальше. Стал рассказывать, как курочку зарезали; мать опять его перебила. Дошло дело до того, как старуха хотела детей извести; тут она снова не вытерпела.
— Неправда! — говорит. — Может ли это случиться, чтобы мать да на своих родных детей восстала?
— Видно, может! Узнай-ка нас, матушка; ведь мы твои дети…
Тут все открылось.
Отец приказал изрубить старуху на мелкие части; приказчика привязал к лошадиным хвостам: лошади бросились в разные стороны и разнесли его косточки по чисту полю.
— Собаке собачья и смерть! — сказал старик, роздал все свое имение нищим и поехал жить к старшему сыну в его королевство. А младший сын ударил свою кобылицу наотмашь кнутом-самобоем:
— Была кобылица, будь теперь девица!
Кобылица обратилась прекрасною царевною; тут они помирились, поладили и повенчались. Свадьба была знатная, и я там был, мед пил, по бороде текло, да в рот не попало.


Работницы и петух
Толстой Л.Н.

Хозяйка по ночам будила работниц и, как запоют петухи, сажала за дело. Работницам тяжело показалось, и они вздумали убить петуха, чтобы не будил хозяйки.
Убили – им стало хуже: хозяйка боялась проспать и ещё раньше стала поднимать работниц.



Гордая курица и добрая наседка

Алкинская Гюзель

Жили-были две курицы в одной деревне. И совсем не важно, какая это была деревня, потому что такие курицы всегда есть в любом курятнике!

Одна из них была очень гордой и высокомерной. Она требовала, чтобы ее называли Кри-Кри! Потому что всегда гордилась своими красивыми перьями и славилась громким криком. Конечно, не желала общаться с другими курицами, считая их слишком простыми и неприличными. Конечно же, Кри-Кри была из самой простой семьи, мама которой была юркой и пыталась лишний раз украсть зернышко из общей кормушки.

Другая курица была совершенно противоположна первой. Звали ее Гуль-Гуль, потому что она первая прибегала, когда звали всех куриц на обед: "Гули-гули, курочки, скорей айдате зернышко клевать, а то потом не достанется!" - Говорила заботливая хозяюшка Зэленька, дочь доброго учителя Алибекта.

Эту курочку любили все во дворе, и она уже была стара, но всё равно принимала чужие яйца, высиживала их и в птичьем дворе появлялся целый детский птичий сад. Было шумно и весело, когда желтые цыплята носились по двору, изучали всё кругом, пищали и толкались. Это было забавно. Но гордая курица не любила детей, и всячески старалась избегат курицу-наседку.

А Гуль-гуль была доброй и отзывчивой, всегда готовой помочь другим. Эта курица просто обожала сидеть на яйцах, высиживая их, и заботилась о маленьких цыплятах, как о своих собственных детях.

Однажды, наступила зима, и в деревне началась морозная погода. а метели сбивали с ходу птиц, потому они старались укрыться в курятнике и переждать лютые морозы.

Гордая курица, не желая делиться своим местом в курятнике, отказала Гуль-гуль в убежище. Но добрая курица не стала обижаться, а сама нашла укромное место в дальнем углу овчарни, где жили овцы. Они не были против и старались закрыть своим телом щели, откуда дул ветер. Так, все и защитили мороза маленьких цыплят.

Когда утром гордая курица увидела, что наседка и ее противные цыплята спасены, ей стало вдруг стыдно за свое высокомерие.

Вот только в этот день она поняла, что истинная красота и гордость - в
доброте и сострадании, а не во внешних показателях!

С тех пор, Гордая курица Кри-Кри и наседка Гуль-Гуль стали друзьями. Гордая курица научилась быть скромной и доброй, а наседка поняла, что даже самая простая курица может быть самой великодушной и благородной. И они жили дружно и счастливо до конца своих дней.

А цыплята одинаково тянулись к обеим курочкам, от чего Кри-кри считала себя самой счастливой курицей, ведь у нее не было своих цыплят!

2020 - 05.07.24


Бедовая курица

Воронкова Любовь


Таня спала под светлым ситцевым пологом. Утром к маленькому сенному оконцу подошёл петух - да как запоёт!
Таня и проснулась. Она подняла полог, посмотрела в оконце - солнышко уже высоко.
Таня слезла с постели и в одной рубашонке вышла во двор.
На дворе мать кормила кур:
- Цып-цып-цыпа-а-а!
Со всех сторон - и с усадьбы, и с улицы, и со двора - бежали и летели куры. Они хлопали крыльями и кудахтали.
- Ну как, Танюша, спала? - спросила мать. - Видно, крепко? Моя бригада уже наработалась - мы целый луг скосили и валы разбили, а ты только-только глаза открыла! Ну, расскажи, какие тебе сны снились.

Таня посмотрела на синее небо, на зелёные берёзы…
Посмотрела матери в лицо, в её весёлые глаза, улыбнулась и сказала:
- Не знаю.
Куры расторопно клевали корм. А одна - рябая, мохноногая - опоздала. Она спешила откуда-то издалека - шею вытянула, крылья распустила - да впопыхах и налетела на Таню. Таня даже покачнулась.
- Вот бедовая! - сказала Таня. - Людей с ног сшибает.
А мать засмеялась и поцеловала Таню в тёплые светлые завитки на макушке.
- Эх ты, - сказала она, - хохлаточка моя! С курицей не справилась! Беги умойся да платье надень, а то бабушка скоро завтракать позовёт.


Бабушкины квартиранты

Алена Василевич. Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова


В середине лета в маленьком бабушкином домике поселился квартирант.
Пришёл он к бабушке с походным рюкзаком за спиной и с охотничьим ружьём через плечо. На втором плече у него раскачивались длинные бамбуковые удилища. Был он худощавый, в очках, говорил мало. Пришёл утром, а к вечеру собрался на рыбалку, и за ним тянулся уже целый хвост ребят с нашей улицы.
Человек он был, видимо, добрый и щедрый, потому что к вечеру на нашей улице появился не один мальчуган-богач. Одному он подарил крючок, на который ловят щук; другому отмотал добрый кусок лески; третьему вырезал ореховое удилище. А ещё одному мальчишке пообещал подарить свою удочку из бамбука, когда будет возвращаться в город...
И ничего удивительного не было в том, что для мальчишек нашей улицы день этот стал самым праздничным за всю весну и за всё лето. Бабушкин квартирант оказался самым замечательным человеком, какой только встречался когда-нибудь нашим мальчуганам...
Однажды вернулась бабушка с базара и достала из своей бездонной корзинки пёстрого петушка.
Развязала ему крылья и лапы, перевязанные тесёмочками, и столкнула с колен на землю.
- Сегодня у нас будет славный бульон! - сказала бабушка своему квартиранту, который в это время обливался до пояса холодной водой из колодца.
- Гм... - как-то неопределённо промычал квартирант в ответ и докрасна начал растираться своим огромным мохнатым полотенцем.
Петух, почувствовав свободу, громко захлопал крыльями, воинственно притопнул ногой со шпорой и вскинул кверху задорный красный гребешок.
- Ко!
Бабушке эта воинственность не понравилась.
- Ишь ты, генерал какой выискался. Ногами ещё притопывает. Вот посмотрим, как ты у меня в чугунке притопнешь.
Петух, будто понял бабушку, опять задрал кверху голову и, сердито сверкнув рыжим глазом, коротко и тонко ответил бабуле:
- Ку-ка-ре-ку!
- А может, не стоит его в суп? Вон какой он бравый молодец, - сказал бабушке квартирант и, не дождавшись ответа, направился к себе в комнату.
Вернулся на крыльцо с куском булки и начал отщипывать кусочки.
- Петя! Петя-петушок, золотой гребешок! - подзывал он петуха, бросая на землю кусочки булки.
Петух недоверчиво оглянулся на зов и не тронулся с места.
- Петя, Петя! - звал его бабушкин квартирант и всё бросал булку.
Петух нерешительно сделал полшага вперёд, поспешно схватил один кусочек, потом второй, третий.
Он, видимо, был голоден, и голод заставил его преодолеть чувство страха. Петух хватал булку, давился, торопясь проглотить.
Бабушкин квартирант налил в пустую консервную банку воды и незаметно пододвинул её к петуху поближе. И от воды петух не отказался. Сунет клюв в банку и потом задерёт голову, глаза от удовольствия зажмурит.
- Ишь ты его: проголодался! - вздохнула бабушка и вдруг спросила квартиранта, словно извиняясь за что-то: - А на обед что же мы приготовим, раз вам так жалко этого разбойника?
- Придумаем что-нибудь, хозяюшка, придумаем. Разве можно такого красавца да под нож!..
Квартирант был в хорошем расположении духа и вдруг разговорился. Бабушка была удивлена этому больше, чем петуху, и не захотела портить настроение доброму человеку.
- Да уж с голоду как-нибудь не помрём: придумаем что-нибудь на обед. На петухе свет клином не сошёлся...
Утолив голод и жажду, петух важно промаршировал вокруг колодца и направился к раскрытому настежь окну в комнате квартиранта. Бабушкин квартирант осторожно обошёл петуха и положил на подоконник кусочек булки. Но петух уже вполне насытился и на булку никакого внимания не обратил. Однако заглянуть в комнату ему, видимо, очень хотелось. Он прошёлся взад-вперед под окном и наконец решился: растопырил пошире крылья, взмахнул ими - и взлетел на подоконник. Клюнул корочку булки и столкнул её на землю. Потопал, потопал по подоконнику и спрыгнул в комнату на пол.
- Видите, хозяюшка? Это уже мой квартирант. Я - ваш, а Петя - мой. Согласны?
- Уж больно он нахальный, ваш квартирант, - пошутила бабушка. - Без спросу и без разрешения - шасть в чужой дом, как в свой.
- Это не нахальство, - улыбнулся квартирант, - это любознательность! Надо же познакомиться с домом, где предстоит жить.
- Ку-ка-ре-ку! - грозно прокричал петух из комнаты: видимо, не понравились ему бабушкины рассуждения.
- Ой-ой, до чего страшно! - засмеялась бабушка и отправилась на кухню.
- Молодчина, Петя, будем считать, что знакомство состоялось и жаловаться на свою судьбу у нас нет причин, - сказал бабушкин квартирант.
Через час петух вёл себя уже совсем по-хозяйски: клевал бабушкину крупу и бился чуть ли не до крови с соседским петухом, важно "кококал", обходя двор. Будто и родился тут!
Загонять его на насест вечером не понадобилось, он сам повел всех бабушкиных кур в курятник. Это был даже не курятник, а маленький сарайчик, в котором ещё помещалась бабушкина коза.
На заре петух поднялся раньше всех и, заорав во всю глотку, разбудил жильцов своего дома и всех соседей. Кое-кто рассердился на такую раннюю побудку, поворчала и бабушка. Только квартирант не сердился на горластого петуха. Спрыгнул с постели, покрошил крикуну хлеба на завтрак и потихоньку, чтобы не разбудить бабушку, позвал:
- Петя! Петя! Петя-а!
Благодарный петух не заставил себя долго уговаривать, распростёр крылья, взмахнул ими - и тут же очутился на подоконнике. Поклевав крошки, он решил, что можно ещё соснуть часок: перелетел на спинку кровати, примостился поудобнее, словно на насесте, и зажмурил круглые глаза.
Бабушкин квартирант тоже заснул. Проснулся от того, что ему показалось, будто по нему кто-то расхаживает. Раскрыл глаза и удивился.
Вчерашний "бульон", как назвала бабушка петуха, преспокойно выбирал себе место на постели.
Квартирант боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть гостя. Но петух был не из тех, кто спит подолгу. Вскоре он подхватился, вспрыгнул снова на спинку кровати, а с неё - на подоконник.
- Спой, братец Петя, - тихо попросил его квартирант.
Петух уставился на него любопытными круглыми глазами, словно спрашивая: "А ты не шутишь надо мной?"
- Спой, спой, Петя, - просьба бабушкиного квартиранта звучала искренне и без всякого подвоха.
"А почему бы и не уважить просьбу доброго человека?" - так, вероятно, подумал петух и, вытянув кверху длинную шею, пропел:
- Ку-ка... ре-ку!
Каждое утро, просыпаясь раньше всех, будил Петя своим воинственным криком жителей бабушкиного дома и соседей. Каждое утро вспрыгивал он на подоконник к бабушкиному квартиранту, съедал первый свой завтрак и дремал на новом насесте - на спинке кровати. Потом спрыгивал на кровать, досматривал последний сон в ногах бабушкиного квартиранта, пел ему обычное "ку-ка-ре-ку!" и вылетал во двор.
И так было до того дня, пока бабушкин квартирант не вышел за калитку с рюкзаком за спиною, с ружьём и с удочками.
После этого петушок несколько дней всё ходил под закрытым окном и удивлённо кого-то звал:
- Ко! Ко! Ко!
И не пел больше, бедняга, - грустил.



Золотая курочка

Джулия и Бриджит Кавана. Обработка Е. Чистяковой-Вэр. 1876


Золотая курочка жила в волшебной стране фей вместе с серебряным павлином и со знаменитой синей птицей, о которой слыхал каждый. И павлин, и синяя птица бывали у людей, а золотая курочка не видала ничего, кроме страны фей. Ей надоело постоянно жить на одном месте, и вот однажды она сказала своим друзьям:
— Я тоже очень хочу на людей посмотреть и себя показать. Мне надоело просыпаться в волшебной стране, есть в волшебной стране и ложиться спать опять-таки в волшебной стране. Мне нужна какая-нибудь перемена.
— Берегись, — заметил ей серебряный павлин. — Я был у людей и жестоко раскаивался в этом.
— И знаешь, — прибавила синяя птица, — если ты попадешь на землю, ты не будешь иметь права вернуться сюда, в волшебную страну фей, раньше, чем через год и день.
Но золотая курочка не стала их слушать и улетела. Долго-долго летела она и наконец очутилась на земле. От долгого пути золотая курочка очень устала и присела отдохнуть на большую скирду пшеницы. Ей очень захотелось есть, и она стала клевать зерна. На соседнем поле было несколько куриц с фермы, и золотая курочка, любившая общество, решила познакомиться с ними. Она слетела со скирды и стала вместе с курами клевать зерна, но так как ни одна из них не обратила на нее внимания, вечером она вместе с ними пошла на птичий двор фермы.
Когда пришла жена фермера, она сразу же увидела незнакомую красивую курицу, не прогнала ее и подумала: «Она случайно забрела сюда, но я ее оставлю у нас. Это очень красивая курица, и ее перья блестят, как настоящее золото».
Золотая курочка переночевала в курятнике и утром вместе с другими птицами пошла на луг.
В стране фей волшебные птицы никогда не теряют перьев, но во время путешествий по земле с ними случается все то же, что и с их самыми обыкновенными крылатыми родственниками. Придя утром в курятник за свежими яйцами, фермерша неожиданно увидела в соломе четыре желтых пера, которые блестели, как настоящее золото. Она подняла их и тотчас же заметила, что они действительно золотые. Фермерша любила деньги. Она положила яйца на солому и, боясь, что золотая курочка уйдет куда-нибудь, бросилась за ней на луг, поймала ее и принялась ощипывать. Она вырвала у нее много перьев, однако оставила их столько, чтобы несчастная птица осталась жива. Золотая курочка кудахтала и отбивалась, но это ей не помогло. Когда фермерша отпустила ее, она была вся в крови.
— Ах, — подумала золотая курочка, — зачем я не послушала серебряного павлина? Что будет теперь со мной, если мне действительно не удастся вернуться в волшебную страну фей раньше, чем через один год и один день?
Однако поразмыслив немножко, золотая курочка решила, что не все люди будут так жестоки к ней, как эта фермерша, и что, может статься, ее ждет лучшая участь где-нибудь в другом месте. Вечером она не вернулась на ферму, переночевала в лесу на дереве и просидела там весь следующий день. Утром фермерша пошла искать ее. Она сыпала зерна и ласково звала пропавшую курочку. Золотая курочка слышала все, но не шевелилась. Только когда ее враг ушел, она соскочила с ветки дерева, поклевала немного зерен и, едва заслышав какой-то шум, опять взлетела на ветку.
На следующий день фермерша снова пришла в поле, и золотая курочка подумала:
— Ну на этот раз я пропала.
Но она боялась напрасно, фермерша только собрала зерна, которые она рассыпала накануне, и не стала ни звать, ни искать золотой курочки. Дело в том, что, посмотрев утром на выщипанные перья, она увидела, что у нее всего четыре золотых пера, остальные оказались простыми желтыми. Когда у золотой курочки перья выпадали сами собой, они оставались золотыми, когда же кто-нибудь крал их или вырывал насильно, они делались самыми обыкновенными.
Золотая курочка, оставшаяся без зерен, очень страдала от голода. Ей также было скучно сидеть одной, поэтому она соскочила с дерева и пошла куда глаза глядят, по дороге собирая зернышки диких растений.
Вечером она пришла к ферме, которая была вдвое больше первой. Золотая курочка увидела множество кур, индюшек и уток и, глядя на них сквозь деревянную загородку птичьего двора, подумала: «Здесь столько кур, что среди них меня никто не заметит».
Она выбрала момент, когда в дверь входила птичница, и проскользнула вслед за ней. Видя, как она больна, остальные птицы приняли ее очень ласково. Они позволили ей есть и спать с ними, а на следующий день взяли ее с собой на луг.
Шесть дней золотая курочка жила на ферме, и кроме птиц, об этом никто не знал. На утро седьмого дня пришел фермер, который хотел посмотреть, как птичница будет считать яйца. Занимаясь своим делом, он вдруг услышал, как маленькая белая курочка сказала:
— Итак, вы действительно золотая? Неужели у вас настоящие золотые перья? Ведь это же удивительно!
— Молчи, молчи, — заметила ей черная курица. — Разве ты не видишь, что здесь наш хозяин? Ведь он понимает все, что мы говорим.
К несчастью, фермер действительно и услышал, и понял то, что сказала белая курочка. Узнав, что у него на ферме живет золотая курица, он велел закрыть все двери и калитки и загнать птиц в один из углов птичьего двора. Тут он сразу же увидел золотую курочку, хотя она старалась спрятаться за другими птицами.
Фермер ее поймал, отнес в верхнюю комнату своего дома и стал там ощипывать.
— Кто-то взял твои перья до меня, — сказал он, — но если ты, моя хорошенькая курочка, один раз убежала, это не удастся тебе теперь.
Когда на несчастной золотой курочке почти не осталось перьев, фермер запер ее в комнате и спрятал в карман ключ от двери.
У этого фермера был слуга Робин — человек любопытный и хитрый. Он видел, что фермер пошел в верхнюю комнату с курицей, а вернулся без нее, и ему захотелось посмотреть, в чем дело. У Робина был старый ржавый ключ, отворявший как раз верхнюю комнату. Он тихонько прокрался на второй этаж, отворил дверь и заглянул в нее. В ту же минуту золотая курочка проскользнула между его ногами и вылетела через первое же открытое окно. Робин мог бы поймать ее, но тогда его хозяин узнал бы все о ржавом ключе. Поэтому он запер дверь и потихоньку сошел вниз как ни в чем не бывало.
Золотая курочка отыскала щель в заборе, окружавшем ферму, и, когда фермер пришел ее кормить, была уже далеко. Увидев, что курица исчезла, он страшно рассердился, однако быстро утешился, думая о своей богатой добыче. Фермер сошел вниз, открыл потайной ящик, но в нем вместо золотых лежали теперь обыкновенные желтые перья, которые ничего не стоили.
С этих пор золотая курочка старалась не подходить близко к фермам и фермерам. Скрываясь в траве, она бегала с одного зеленого луга на другой и наконец пришла на одно поле, на котором два мальчика подбирали оставшиеся после жатвы колосья. Золотая курочка притаилась в канавке и не шевелилась до вечера. Когда стемнело, дети ушли.
Эти мальчики были сиротами и вместе со своей бабушкой, очень бедной женщиной, жили недалеко от поля.
Рано утром они опять пришли собирать колосья, а в полдень сели под живой изгородью и стали есть сухой хлеб. У каждого из них было только по маленькой корочке. Золотая курочка спряталась недалеко от мальчиков, смотрела на них через куст ежевики и слышала каждое их слово. Они с радостью говорили, что им удалось набрать довольно большой пучок колосьев ржи и что их бабушка тоже будет довольна.
«Они очень бедны, — подумала золотая курочка, — вряд ли они дадут мне зерен. На поле я тоже ничего не найду, там совсем не осталось колосьев. Но они такие маленькие, что не обидят меня, к тому же, если они вздумают меня ловить, я убегу и спрячусь от них».
Она вышла из-за куста и остановилась подальше от мальчиков.
— Хорошенькая курочка, — сказал младший.
— Бедненькая, — сказал старший, — смотри: она вся в крови, кто-то ощипал ее.
Он бросил крошку хлеба, но слишком близко от себя, и золотая курочка, которая теперь всего боялась, не решилась подойти. Тогда мальчик бросил хлеб подальше, и страдавшая от голода золотая курочка с жадностью схватила его. Они кормили ее, пока не отдали весь свой хлеб, потом пошли на другое поле опять собирать колосья. Золотая курочка побежала за ними. Вечером они вернулись домой.
На следующий день повторилось то же самое, но к концу завтрака детей золотая курочка ела хлеб из их рук, когда же вечером они пошли домой, курочка побежала за ними.
Увидев несчастную птицу, бабушка пожалела ее. Она накормила и напоила курочку, нежно погладила по спинке, смыла кровь с оставшихся на ней перьев, осторожно смазала ощипанные места маслом, а вечером в углу своей комнаты поставила шест, чтобы курочка могла переночевать.
— Наконец-то, — подумала волшебная птица, — я встретила добрых людей.
Долго поправлялась золотая курочка. Но вот она снова покрылась красивыми золотыми перьями и стала так блестеть, что и старуха, и ее внуки только удивлялись. Они очень полюбили золотую курочку.
Старуха и ее внуки были бедны, и потому золотая курочка получала от них мало корма, но не жаловалась на это. Прошли три недели с тех пор, как она поселилась у них, и вот однажды младший из братьев нашел в маленьком дворике, в который золотая курочка выходила поклевать траву, одно перышко. Он показал его брату. В этот же день старший нашел другое. Бабушка, не зная, что это золотые перья, позволила детям играть ими.
Как-то раз, когда дети играли во дворе золотыми перышками, мимо проходил разносчик товаров, он посмотрел через ограду и увидел все. Разносчик постучал в дверь бедной хижины, позвал старуху и предложил ей посмотреть на его товары, сам же не спускал глаз с золотых перьев.
— Я ничего не куплю у вас, — сказала старуха. — Мне ничего не надо, да у меня и денег нет.
Разносчик молча раскладывал перед ней товары и через несколько минут сказал:
— Дайте мне вон те желтые вещицы, которыми играют дети, и я оставлю им несколько хорошеньких игрушек.
Дети обрадовались, бабушка согласилась. Одному из мальчиков торговец дал барабан, другому — лошадь с тележкой;
— А у вас нет больше таких безделушек? — спросил он, когда мальчики отдали ему перышки.
Старуха прятала перья, выпадавшие у золотой курочки, она не знала их цены, но находила очень красивыми, а потому не бросала их.
Она сказала разносчику, что у нее семь таких перьев, и по его просьбе принесла их. Он взял перышки, а взамен дал старухе материю на платье и по фуражке для ее внуков.
С этого дня и старуха, и ее внуки стали заботливо собирать перья золотой курочки, так что, когда в очередной раз к ним пришел разносчик, они получили от него зимнее теплое платье для всех троих и немного денег: бабушка хотела починить крышу хижины. Может быть, золотая курочка нарочно роняла свои перья, потому что теперь их падало что-то уж очень много? Вскоре бедная старуха снова продала свое маленькое сокровище за большую сумму денег и благодаря этому купила корову, взяла в аренду землю и наняла работника, чтобы ее обрабатывать. А золотая курочка все роняла и роняла перья. Торговец с каждым разом платил за них все больше, потому что с тех пор, как старуха стала меньше нуждаться, она увеличила цену.
Словом, когда снова пришло лето, старуха стала богатой женщиной. Она начала строить себе новый дом, у нее были две коровы, лошадь, куры, гуси и индейки, но всем этим птицам не позволялось подходить к золотой курочке. Она по-прежнему жила в домике и спала в углу бабушкиной комнаты на насесте.
Прошел год и день с тех пор, как золотая курочка улетела из волшебной страны фей. Прошла еще неделя. Теперь она могла вернуться домой, но она так полюбила своих друзей, что не решалась бросить их.
— Улечу завтра, — говорила она себе каждый вечер, но когда приходило утро, опять повторяла то же самое. Так летела неделя за неделей, а золотая курочка все не могла расстаться со старушкой и ее внуками.
— Им еще нужны мои перышки, — думала добрая курочка, — я улечу, когда будет готов дом.
В один жаркий летний полдень старуха и ее внуки сидели и обедали. Неожиданно в окошко заглянул торговец.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здравствуйте, — ответила старуха. — У меня есть еще перья, если они вам нужны.
— Перьев мне не нужно, а нужна ваша птица.
— Моя птица?
— Да, ваша курица. Она мне нужна, и вы должны продать ее.
Старуха и оба мальчика в один голос закричали, что их курочка не продается.
— Ну что ж, нечего от вас скрывать, в чем дело, — сказал торговец. Видите ли, ювелир, которому я продал перья вашей курочки, продал их королеве, она же сделала из них себе ожерелье и диадему, а теперь хочет иметь курицу. Итак, назначьте цену.
Старуха ответила, что она ни за что не продаст курицу. Разносчик же стал уверять ее, что королева во что бы то ни стало решила приобрести птицу.
— Если королева захочет отнять у меня мою курочку, я не буду в силах помешать ей, — со слезами сказала старуха, — но никто не заставит меня продать мою любимицу.
Торговец ушел сердитый. От тревоги ни старуха, ни дети не могли есть. Они все время только и говорили, что о своей золотой курочке и о королеве. Говорили они об этом и вечером, когда золотая курочка сидела на насесте.
— Бабушка, — сказал старший из мальчиков, — посадим курочку в корзинку и уйдем с ней так далеко, так далеко, чтобы королева не могла нас найти.
— Нет, — сказал младший, — останемся дома и будем давать королеве каждый день по перышку, а за это попросим ее оставить нам нашу дорогую курочку.
Бабушка только покачала головой. Она знала, что все это невозможно и что в конце концов королева отнимет у них курочку. Торговец не приходил два дня.
На третий день старуха и мальчики уже стали надеяться, что все кончится хорошо. Но вдруг младший закричал:
— Бабушка, я слышу грохот барабанов!
— А я, — сказал старший, — слышу топот копыт.
— Ах, — со вздохом прошептала бабушка, — это королева едет за моей золотой курочкой.
Она не ошиблась. Вот барабаны умолкли, топот копыт прекратился, и золоченая карета, запряженная восьмеркой белых, как снег, коней, остановилась у порога. Из экипажа вышла сама королева. Она была в голубом атласном платье, на ее волосах красовалась золотая диадема, а на шее висело золотое ожерелье. И то, и другое было сделано из перьев золотой курочки.
— Я слышала, милейшая, — надменно сказала королева, — что у тебя есть золотая курочка, и приехала за ней. Где она?
— Ваше Величество, — ответила старуха, низко кланяясь королеве. — Я не могу расстаться с моей курочкой. Дети умрут от горя, если ее отнимут у нас.
— Полно, не говори глупостей, — сказала королева, — лучше покажи мне ее.
Как раз в эту минуту золотая курочка, которая все время была во дворе, взлетела на яблоню и принялась с такой силой махать крыльями, что целый град золотых перьев посыпался на траву.
— Ах, что за прелесть! — закричала королева и захлопала от удовольствия в ладоши. — Я умру, если у меня не будет этой курицы. Паж, пойди и поймай мне ее.
Паж стал карабкаться на яблоню, на которой сидела золотая курочка, все время махавшая крыльями и ронявшая золотые перья. Но в ту минуту, когда он протянул руку, чтобы схватить ее, золотая курочка взвилась в воздух и стала подниматься все выше, сверкая в лучах солнца, как золотое пятно. Пятно это делалось все меньше и меньше и наконец совершенно исчезло.
Королева так опечалилась, что, не говоря ни слова, села в карету и молча поехала домой. Когда барабаны начали бить, она сделала барабанщикам знак рукой, чтобы они замолчали.
Оставшись одни, старуха и мальчики стали поднимать перья, брошенные доброй золотой курочкой, и собрали их целую груду. Дети радовались, что их курочка улетела от королевы, и надеялись, что она со временем снова прилетит к ним, но, видя, какое количество перьев она бросила им перед разлукой, старая бабушка поняла, что волшебная птица не собиралась вернуться назад.
И золотая курочка действительно не вернулась. Она полетела прямо в волшебную страну фей и с тех пор живет там.
Мальчики очень горевали о своей курочке, но со временем утешились, а благодаря ее прощальному подарку (королева купила все перья и дорого заплатила за них), когда выросли, сделались богатыми фермерами.



Золотой петух

Куприн Александр


Не могу точно сказать, когда случилось это чудо. Во всяком случае, – если не в день летнего солнцестояния, 21 июня, то очень близко к нему. А происходило оно на даче, в Виль д'Аврэ, в десяти километрах от Парижа.
Я тогда проснулся еще до света, проснулся как то внезапно, без мутного перехода от сна к яви, с чувством легкой свежести и со сладкой уверенностью, что там, за окнами, под открытым небом, в нежной ясности занимающегося утра происходит какое то простое и прелестное чудо. Так, иногда меня ласково пробуждали до зари – веселая песня скворца или дерзкий, но мелодичный свист черного дрозда.
Я распахнул окно и сел на подоконник. В еще холодном воздухе стояли наивные ароматы трав, листьев, коры, земли. В темных паникадилах каштанов еще путались застрявшие ночью, как тончайшая кисея, обрывки ночного тумана. Но деревья уже проснулись и поеживались, открывая радостно и лениво миллионы своих глаз: разве деревья не видят и не слышат?
Но веселый болтун скворец и беззаботный свистун дрозд молчали в это утро. Может быть, они так же, как и я, внимательно, с удивлением, прислушивались к тем странным, непонятным, никогда доселе мною не слыханным звукам – мощным и звонким, – от которых, казалось, дрожала каждая частица воздуха.
Я не вдруг понял, что это пели петухи. Прошло много секунд, пока я об этом догадался. Мне казалось, что по всей земле трубят золотые и серебряные трубы, посылая ввысь звуки изумительной чистоты, красоты и звонкости.
Я знаю силу и пронзительность петушиного крика. В прежние времена, охотясь на весенних глухариных токах в огромных русских лесах, в десяти, пятнадцати верстах от какого либо жилья, я перед восходом солнца улавливал своим напряженным слухом лишь два звука, напоминающих о человеке: изредка отдаленный паровозный свисток и петушиные крики в ближних деревнях. Последними земными звуками, которые я слышал, поднимаясь в беззвучном полете на воздушном шаре, всегда были свистки уличных мальчишек, но еще дольше их доносился победоносный крик петуха. И теперь, в этот стыдливый час, когда земля, деревья и небо, только что выкупавшиеся в ночной прохладе, молчаливо надевали свои утренние одежды, я с волнением подумал: ведь это сейчас поют все петухи, все, все до единого, старые, пожилые, молодые и годовалые мальчуганы, – все они, живущие на огромной площади, уже освещенной солнцем, и на той, которая через несколько мгновений засияет в солнечных лучах. В окружности, доступной для напряженного человеческого слуха, нет ни одного городка, ни одной деревни, фермы, двора, где бы каждый петух, вытягивая голову вверх и топорща перья на горле, не бросал в небо торжествующих прекрасно яростных звуков. Повсюду – в Версале, в Сен Жермене и Мальмезоне, в Рюелле, Сюрене, в Гарше, в Марн ла Кокет, в Вокресоне, Медоне и на окраинах Парижа – звучит одновременно песня сотен тысяч восторженных петушиных голосов. Какой человеческий оркестр не показался бы жалким в сравнении с этим волшебным и могучим хором, где уже не было слышно отдельных колен петушиного крика, но полнозвучно льется мажорный аккорд на фоне пурпурно золотого do !
Временами ближние петухи на несколько мгновений замолкали, как будто выдерживали строгую, точную паузу, и тогда я слышал, как волна звуков катилась все дальше и дальше до самых отдаленных мест и, точно отразившись там, возвращалась назад, увеличиваясь, нарастая, взмывая звонким певучим валом до моего окна, до крыш, до верхушек деревьев. Эти широкие звуковые валы раскатывались с севера на юг, с запада на восток в какой то чудесной, непостижимой фуге. Так, вероятно, войска великолепного древнего Рима встречали своего триумфатора цезаря. Когорты, расположенные на холмах и высотах, первые успевали увидеть его торжественную колесницу и приветствовали ее отдаленными восклицаниями радости, а внизу кричали металлическими голосами восторженные легионы, чьи ряды один за другим уже озарились сияющим взглядом его лучезарных глаз.
Я слушал эту чудесную музыку с волнением, почти с восторгом. Она не оглушала ухо, но сладостно наполняла и насыщала слух. Что за странное, что за необыкновенное утро! Что случилось сегодня с петухами всей окрестности, может быть всей страны, может быть всего земного шара? Не празднуют ли они самый долгий солнечный день и радостно воспевают все прелести лета: теплоту солнечных лучей, горячий песок, пахучие вкусные травы, бесконечные радости любви и бурную радость боя, когда два сильных петушиных тела яростно сталкиваются в воздухе, крепко бьются упругие крылья, вонзаются в мясо кривые стальные клювы и из облака крутящейся пыли летят перья и брызги крови. Или, может быть, сегодня празднуется день трехсотого тысячелетия памяти Древнего Петуха – праотца всех петухов на свете, того, кто, как воин и царь, не знавший выше себя ничьей власти, полновластно господствовал над необозримыми лесами, полями и реками?
И наконец, может быть, – думал я, – сегодня, перед самым длинным трудовым днем лета, тучи на востоке задержали солнце на несколько мгновений, а петухи солнцепоклонники, обожествившие свет и тепло, выкликают в священном нетерпении своего огнеликого бога.
Вот и солнце. Еще никогда никто – ни человек, ни зверь, ни птица – не сумел уловить момента, когда оно появляется, и подметить секунды, когда все в мире становится из бледного розового – розово золотым, золотым. Вот уже золотой огонь пронизал все: и небо, и воздух, и землю. Напрягая последние силы, в самозабвенном экстазе, трепеща от блаженства, закрыв в упоении глаза, поет великолепное славословие бесчисленный петушиный хор! И теперь я уже не понимаю – звенят ли золотыми трубами солнечные лучи, или петушиный гимн сияет солнечными лучами? Великий Золотой Петух выплывает на небо в своем огненном одиночестве. Вот он, старый прекрасный миф о Фениксе – таинственной птице, которая вчера вечером сожгла себя на пышном костре вечерней зари, а сегодня вновь восстала на Востоке из пепла, дыма и раскаленных углей!
Постепенно смолкают земные петухи. Сначала ближние, потом дальние, еще более дальние, и, наконец, где то совсем уже на краю света, почти за пределами слуха, я улавливаю нежнейшее пианиссимо. Вот и оно растаяло.
Целый день я находился под впечатлением этой очаровательной и могущественной музыки. Часа в два мне пришлось зайти в один дом. Посреди двора стоял огромный лоншанский петух. В ярких солнечных лучах почти ослепительно сверкало золото его мундира, блестели зеленые и голубые отливы его доспехов вороненой стали, развевались атласные ленты: красные, черные и белые. Осторожно обходя этого красавца, я нагнулся и спросил:
– Это вы так хорошо пели сегодня на заре?
Он кинул на меня боковой недовольный взгляд, отвернулся, опустил голову, черкнул туда и сюда клювом по песку и пробормотал что -то недовольным хриплым баском. Не ручаюсь, чтобы я его понял, но мне послышалось, будто он сказал: «А вам какое дело?»
Я не обиделся. Я только сконфузился. Я знаю сам, что я всего лишь слабый, жалкий человек, не более. Мое сухое сердце не вместит неистовых священных восторгов петуха, воспевающего своего золотого бога. Но разве не позволено и мне скромно, по-своему, быть влюбленным в вечное, прекрасное, животворящее, доброе солнце?




Почему солнце восходит, когда кричит петух

Китайская сказка


Когда-то, в глубокой древности, на небе сияло девять солнц, а на земле было жарко, как на куске раскаленного железа. Деревья и травы не могли расти, посевы не могли всходить.
Трудно было жить людям! И тогда, нахмурив брови, они собрались на совет и стали решать, как избавиться от девяти солнц.
Один мудрец сказал:
— Я думаю, надо каждое солнце закрыть большим решетом, тогда не будет так жарко.
Все согласились, что совет неплох, но где взять такие огромные решета? А если их и найдут, то как их поднять на небо? Посовещались люди и решили, что этот способ не годится.
— А я считаю, — заговорил другой мудрец, — что мы все должны спрятаться под землю и жить там. Тогда лучи солнц будут для нас неопасны.
И этот совет был хорош. Но если всем спрятаться под землю, кто же тогда будет сеять хлеб? Что же люди станут есть? Нет, этот способ тоже не подходит.
И вот, когда перебрали все средства защиты от зноя и поняли, что ни одно из них не годится, поднялся какой-то человек и сказал:
— Все знают нашего охотника Эппуло? Он и силен и стреляет метко. Давайте попросим его, чтобы он сбил девять солнц с неба!
— Верно! — в один голос воскликнули люди и тут же послали этого человека к знаменитому охотнику.
Эппуло жил в каменной пещере на высокой горе. Роста он был огромного, волосы торчали на его голове, словно заросли бамбука, тело было могучим, как ствол старого дерева, брови густые и черные, как ночь, а круглые большие глаза светили, точно два фонаря.
Услыхал Эппуло просьбу людей и громко рассмеялся, а потом ответил:
— Это дело нелегкое. Но раз все так решили — я согласен!
Он до отказа натянул свой огромный лук, наложил восемь длинных стрел и — coy-coy! — со свистом выпустил их одну за другой в небо.
— Би-ли-ба-ла! — загремело в небе, и восемь солнц покатились вниз. А уцелевшее девятое, увидев, что дело плохо, поспешно спряталось за высокую гору.
— Ха-ха-ха! — весело засмеялись люди, глядя, как подстреленные солнца катятся с неба.
И все стали славить великое искусство Эппуло. Но, пока люди кричали и радовались, на земле вдруг сделалось темно и холодно; без солнечных лучей перестали расти деревья и травы, всходить посевы. Что было делать? Люди опечалились, нахмурились и вновь собрались на совет. Один сказал:
— Если бы нам удалось вызвать девятое солнце, которое спряталось за гору, — все было бы хорошо!
— Но как это сделать? — спросил другой.
— Надо кого-нибудь послать за ним! — предложил третий.
Но кого можно было послать? Человека — не годится. Солнце теперь не стало бы его и слушать! Решили послать птицу, притом с приятным голосом. Но у какой птицы самый приятный голос?
Выбор остановился на иволге, жаворонке и соловье. Начали с иволги: попросили её слетать за солнцем. Иволга всегда считала, что поёт лучше других птиц. Она сразу согласилась и, повернув головку в сторону гор, важно запела. Но солнце не вышло!
Люди пошли к жаворонку. Он тоже думал, что поёт недурно, во всяком случае лучше иволги! Гордо взлетев в небо, жаворонок завел свою нескончаемую песню. А солнце и не думало появляться.
Отправились тогда к соловью. Тот считал себя лучшим певцом в мире. Конечно, солнце не устоит перед его пением! Он вспорхнул на дерево и с достоинством запел. Однако солнце и на этот раз не вышло!
И тут люди вспомнили про петуха с его красивыми пестрыми перьями. Он хоть вовсе и не певец, зато в его голосе есть сила и бодрость. Обязательно надо попросить петуха!
Узнав в чем дело, петух захлопал крыльями, вытянул шею, запрокинул голову и, повернувшись к горам, как закричит!
Солнце тихо сидело за горой, когда вдруг услыхало крик петуха. Хотя голос и не был хорош, но чувствовались в этом голосе такая искренность и бодрость, что у солнца дрогнуло сердце. Ему очень захотелось узнать, кто это поёт? И когда петух с чувством прокричал три раза, а его друзья — мелкие пичужки подхватили эту победную песню, солнце не выдержало.
Оно забыло весь свой страх: такому голосу можно было довериться!
И первый золотой луч выглянул из-за горы. Солнце взошло! Снова во всём мире стало тепло и ясно!
Вот с тех пор и повелось: как петух прокричит три раза — солнце сразу и выходит на небо.





Петух да собака

Ушинский Константин


Жил старичок со старушкой, и жили они в большой бедности. Всех животов у них только и было, что петух и собака, да и тех они плохо кормили. Вот собака и говорит петуху:
- Давай, брат Петька, уйдем в лес: здесь нам житье плохое.
- Уйдем, - говорит петух, - хуже не будет.
Вот и пошли они куда глаза глядят. Пробродили целый день; стало смеркаться - пора на ночлег приставать. Сошли они с дороги в лес и выбрали большое дуплистое дерево. Петух взлетел на сук, собака залезла в дупло и - заснули.
Утром, только что заря стала заниматься, петух и закричал: "Ку-ку-ре-ку!" Услыхала петуха лиса; захотелось ей петушьим мясом полакомиться. Вот она подошла к дереву и стала петуха расхваливать:
- Вот петух так петух! Такой птицы я никогда не видывала: и перышки-то какие красивые, и гребень-то какой красный, и голос-то какой звонкий! Слети ко мне, красавчик.
- А за каким делом? - спрашивает петух.
- Пойдем ко мне в гости: у меня сегодня новоселье, и про тебя много горошку припасено.
- Хорошо, - говорит петух, - только мне одному идти никак нельзя: со мной товарищ.
"Вот какое счастье привалило! - подумала лиса. - Вместо одного петуха будет два".
- Где же твой товарищ? - спрашивает она. - Я и его в гости позову.
- Там, в дупле ночует, - отвечает петух.
Лиса кинулась в дупло, а собака ее за морду - цап!.. Поймала и разорвала лису.


Про цыплёнка, солнце и медвежонка

Цыферов Геннадий


Про меня и про цыплёнка
Когда я был маленький и знал очень мало, я всему удивлялся и любил сочинять. Летит, например, снег. Люди скажут - осадки. А я подумаю: наверное, где-то на синих лугах отцвели белые одуванчики. Или, может, ночью на зелёной крыше присели отдохнуть весёлые облака, свесив белые ножки. Если облако дёрнуть за ножку, оно вздохнёт и полетит. Далеко полетит куда-то.
К чему это я всё рассказываю? Вчера в нашем курятнике случилась удивительная вещь: из белого куриного яйца в зелёный мир проклюнулся жёлтый цыплёнок. Вчера он был маленький и мир видел впервые.
Вот о том, как он был маленький и всё видел впервые, я и решил написать книжку.
Хорошо быть маленьким. А ещё лучше - всё видеть впервые.
Удивление первое
Чему удивился цыплёнок вначале? Ну, конечно, солнышку. Он взглянул на него и сказал:
- А это что? Если это шарик, то где же ниточка? А если это цветок, то где же ножка?
- Глупый, - засмеялась мама-курица. - Это же солнышко.
- Солнышко, солнышко! - пропел цыплёнок. - Надо запомнить.
Потом он увидел ещё одно солнышко, в маленькой капельке.
- Маленькое солнышко, - шепнул он ему в жёлтое ушко, - хочешь, я отнесу тебя в наш маленький дом, в курятник, где темно и прохладно?
Но солнышко там не захотело светить. Опять вынес цыплёнок солнышко на улицу - горит.
- Глупое солнышко! - рассердился он. - Где светло - светит, а где темно светить не хочет. Почему?
Но никто, даже большие и взрослые не могли объяснить ему это.
Удивление второе
А чему удивился цыплёнок потом? Опять, опять солнышку.
Какое оно? Конечно, жёлтое. Таким цыплёнок увидел его впервые и решил, что таким оно будет всегда.
Но однажды озорной ветер размотал золотой клубочек. На пути, по которому ходило солнышко, от холмов до речки протянулась разноцветная радуга.
Взглянул цыплёнок на радугу и засмеялся: да ведь солнышко совсем не жёлтое, оно разноцветное. Как матрёшка.
Открой жёлтую матрёшку - в ней синяя. Открой синюю - в ней зелёная. Открой зелёную - в ней голубая. А в голубой ещё красная, оранжевая.
Так и солнышко. Если раскатать, размотать его клубочек, будет семь цветных полосочек. А если каждую из этих полосочек смотать отдельно, будет семь цветных солнышек. Жёлтое солнышко, синее, голубое, зелёное, всякие солнышки.
А сколько дней в неделе? Тоже семь. Значит, каждый день взойдёт какое-нибудь одно солнышко. В понедельник, например, синее, во вторник зелёное, в среду - голубое, а в воскресенье - жёлтое.
Воскресенье - весёлый день.
цыплёнок рисовал
Подарили цыплёнку десять цветных карандашей. Подумал он и решил: нарисую десять разноцветных котят. Потом ещё подумал и решил: нет, лучше нарисовать пять разноцветных котят. А ещё лучше одного разноцветного котёнка.
Котёнок получился смешной. Глаза у него голубые, усы красные, уши серые, спинка белая, а ножки такие: голубая, зелёная, жёлтая, синяя.
Стали цыплёнка спрашивать:
- Почему ты так делал? А он смеётся:
- Неужели не понимаете? Это котёнок надел разноухую шапку. А это ему подарили белую шубку. И разноцветные ботинки купили. А усы у котёнка красные: он пил красный кисель. По усам текло, а в рот ничего не попало.
цыплёнок впервые сочинил сказку
Да очень просто: взял и сочинил. Рассказали ему как-то сказку о домике на курьих ножках. Подумал он и придумал тут же другую: сказку о домике на телячьих ножках. Потом о домике на слоновьих ножках. Потом о домике на заячьих ножках.
У домика на телячьих ножках, по его словам, росли рожки.
У домика на заячьих ножках росли ушки.
У домика на слоновьих ножках висела труба-хоботок.
А у домика на курьих ножках алел гребешок.
Домик на заячьих ножках запищал: "Хочу прыгать!"
Домик на телячьих ножках замычал: "Хочу бодаться!"
Домик на слоновьих ножках запыхтел: "П-ф-ф! Хочу в трубу дудеть!"
А домик на курьих ножках пропел: "Ку-ка-ре-ку! Не пора ли вам всем спать!"
Тут во всех домиках погасли огни. И все уснули.
друзей
Друзей у цыплёнка было мало. Всего один. Это потому, что он искал друзей по цвету. Если жёлтый - значит, друг. Если серый - нет. Если бурый - тоже нет. Шёл как-то цыплёнок по зелёной дорожке, увидел жёлтую ниточку и пошёл по ней. Шёл, шёл и увидел жёлтую гусеницу.
- Так это ты, мой жёлтый дружок? - сказал цыплёнок.
- Да, это я, - проворчала гусеница, - жёлтый дружок.
- А что ты тут делаешь?
- Не видишь разве? Тяну жёлтый телефон.
- А зачем?
- Не догадываешься? Голубой колокольчик, что живёт в лесу, и синий колокольчик, что живёт на лугу, решили сегодня позвонить друг другу.
Динь-динь-динь-динь - так весь день звонили колокольчики друг другу и желали дождя и солнца.
- Неужели им больше нечего сказать? - засмеялся цыплёнок.
делали два жёлтых друга
Что делают все маленькие? Играли. Плясали. Выдували пузыри. Шлёпались в лужу.
А ещё грустили. А ещё иногда плакали.
ему они грустили
В понедельник вот почему. В этот день они обманули своих мам. Они сказали им: "Мы пойдём на лужок". А сами пошли на речку ловить карасей.
Конечно, если бы это был мальчик, он бы покраснел. Если девочка - тоже.
Но они были жёлтый цыплёнок и жёлтая гусеница. И они весь день желтели, желтели, желтели. А к вечеру стали такие жёлтые, что на них никто без синих очков не мог смотреть. А кто смотрел без синих очков, тот вздыхал и плакал: "Как это всё печально! Как это всё печально! Они обманули своих мам!"
о вторник...
Во вторник они решили запустить змея. Весь день цыплёнок склеивал его, а гусеница тянула жёлтую ниточку. Потом они привязали ниточку к змею. Дунул ветер, и змей улетел так далеко, что его не стало видно. Проскакала мимо лягушка. Засмеялась:
- Ниточку держите, а змея потеряли!
Пробежал мимо козлик. Засмеялся:
- Держите ниточку, а где же змей?
Надоело цыплёнку и гусенице объяснять, почему змея нет. Когда у них то же самое спросил поросёнок, они сказали ему:
- Это, хрюк, вовсе не змей. Мы привязали ниточку к солнышку, а оно ушло за гору. Мы его держим за ниточку, и опять встанет жёлтое солнышко.
Утром они смотали ниточку, но почему-то вместо солнышка проплыла тучка, и весь день лил дождь.
ему они смеялись
В среду решили они играть в прятки. Утром решили, в обед считались:
- Раз-два-три-четыре-пять! Кто играет - тот бежать!
Убежал цыплёнок и спрятался под крылечко. Уползла гусеница и спряталась под листочек. Ждут, кто кого найдёт. Час ждали - никто никого не нашёл. Два ждали - никто не нашёл...
Наконец вечером нашли их мамы и отчитали:
- Разве это прятки? Прятки - это когда кто-нибудь от кого-нибудь прячется. Кто-то кого-то ищет. А когда все прячутся, это не прятки!
В это время загремел гром. Однако дождя не было, и пошёл град. Тук-тук-тук, - весело стучал по крыше.
цыплёнок встретил гусёнка
- Странно, - пропищал цыплёнок, - сам-то белый, а ножки розовые. Ты что, чулочки розовые купил?
- Нет.
- Ботиночки розовые надел?
- Нет.
- Так что же?
- А я их в синей воде мыл, - вот они у меня и покраснели от холода.
- А если я буду мыть в синей воде, у меня тоже покраснеют?
- Тоже не тоже, также не также, а попробуй.
Пошли жёлтая гусеница и жёлтый цыплёнок к синей воде, и стала гусеница поливать ему из ковшика на лапки. Ждал цыплёнок, когда будут лапки розовыми, а лапки почему-то стали синие. Тут уж все немало посмеялись: "Это что такое? Жёлтый цыплёнок на синих ножках. Разве не смешно? Очень смешно!"
Я рассказал тебе, почему бывает грустно. Я рассказал тебе, почему бывает смешно. А знаешь ли ты, что иногда бывает и грустно, и смешно. Так было однажды и с цыплёнком.
В воскресенье он спросил у гусеницы:
- Как стать большим?
- Надо больше кушать, - серьёзно ответила гусеница. - Мальчику надо кушать кашу, девочке - кисель. А тебе, желторотый, лучше всего есть клюкву. Съешь одну клюквинку, и вырастет у тебя красный гребешок. Съешь другую - вырастет красная бородка.
Съел цыплёнок одну клюквинку, и ничего у него не выросло. Съел другую тоже ничего. Заплакал он, и от слёз у него покраснели глазки. Все смотрели на цыплёнка и не могли понять, что с ним. Если глазки покраснели оттого, что он плакал, - это уже грустно. Никто не мог ничего понять. И сам цыплёнок тоже.
Весь день он смеялся и весь день плакал.
Взрослые говорят: это смех сквозь слёзы.
Ну вот и всё.
- Как всё, разве это конец? - спросишь ты.
Нет, не конец. Разве хорошо, когда что-то хорошее кончается? Когда я был маленький и знал очень мало, мне всегда было грустно, если что-то хорошее быстро кончалось. Хороший день. Хороший вечер.
Хорошее солнце.
И цыплёнок и гусеница тоже очень хорошие. Так зачем же мне придумывать конец?


Куриный разбойник
Замчалов Г.

РАССКАЗ ГОРОДСКОЙ ДЕВОЧКИ

Подарок


Один раз вечером пришел дядя Миша. Мы пили чай. Дядя поздоровался со всеми, потом приподнял на руке корзиночку и похвастался:
— Эх, дети, и подарочек же я вам принес!
Мы все подбежали посмотреть, что в корзиночке.
— Дядя, дай я выну!
— Нет, я, дядя Миша!
— Нет я!
Дядя опустил корзину, но мы ничего не увидали: она была закрыта сверху бумагой.
Нина сзади протянула руку и дернула за бумагу.
Вдруг из корзины послышался крик, и там что-то заворочилось. Нина отскочила в сторону. Мы остановились и смотрели на странный подарок.
Из-под бумаги высунулась белая куриная голова с маленьким гребнем. Высунулась и начала испуганно оглядываться кругленькими глазками.
— Как, как, как? — спрашивала она.
Николай Иванович развернул бумагу, и мы увидели большого петуха. Он был раза в два больше нашего Петьки и красивее его: весь белый, чистый и какой-то важный. Петьку если бы так принесли да стали все разглядывать, так он бы такого шуму наделал, что все разбежались бы.
А этот, хоть и видно, что боялся, а все-таки не кричал. Только все спрашивал:
— Как? Как?
Мы отнесли его на насест. Как только его посадили, он успокоился и замолчал. Уснул, наверное. Потому что устал очень.

Виандот

Утром я встала, оделась и неумытой побежала в сарай. Наташа уже была там, тоже неумытая и растрепанная. Она вся съежилась и дрожала. По утрам ещё было холодно, а она стояла в одном платьице.
Я стукнула дверью. Она сердито зашипела:
— Тише ты… Он еще незнакомый и боится.
Потом пришла Нина. Мы все трое стояли не шевелясь и смотрели на нового петуха. Он ходил отдельно от всех кур спокойно и важно. Переставит ногу, нагнется и клюнет. Опять переставит и опять клюнет. Наш Петька осторожно подошел, заглянул на него сбоку и хотел клевать рядом с ним. Он поднял голову, сверху посмотрел, и Петька отошел в сторону.
Наташа восхищенно оглянулась на меня и на Юлю.
— Вот он какой!

Сказала она это громко. Белый услыхал и долго смотрел на нас одним глазом. И прислушивался. Даже голову согнул на бок, чтобы слышнее было.
— Давайте лучше уйдем, — сказала Юля. — Пускай он привыкает.
Мы тихонько встали и ушли. Дома мы наперебой расхваливали маме Белого.
— Ты знаешь, мама, когда Петька подошел к нему, так он даже до плеча ему не доставал.
— А чистый он какой! Его, наверно, каждый день мыли.
— А штаны? Широкие, пушистые и тоже белые! Он весь белый и ни одного пятнышка.
Мама сказала, что это такая порода, Виандот называется.
— Они всегда большие и белые. Это очень хорошие и дорогие куры.
— Мама, а они сильные, эти Виандоты?
— Не знаю, не могу вам сказать.
— Сильные, я знаю, — заявила Нина. Наташа вытянула вперед руку, сжала кулак и погрозила.
— Ну, теперь держись, рыжий! Белый задаст тебе!

Рыжий

Рыжий был соседский петух и наш самый большой враг. Если бы его ударили палкой или задавили телегой, мы бы нисколько не пожалели. Потому что он был злой, драчун и всегда мешал нам. Мы сколько раз хотели вздуть его, только не могли поймать: бегал он очень сильно.
Один раз, еще когда зима была, мы слепили из снега куклу. Хорошую, с глазами, с носом и с метелкой подмышкой. Глаза мы сделали из хлеба. Скатали из мякиша шарики, обмакнули в чернила и вставили. Кукла стала, как живая, и мы назвали ее Верой.
Когда мы кончили ее делать, был уже вечер, и мы пошли домой. А утром вышли — на ней рыжий. Глаза у нее выклеваны, все лицо исцарапано и одной руки нет. Это все рыжий своими ногами расковырял.
Или вот еще. К нам на крышу раз сел голубь. Рябенький, с широким хвостом, красивый. Мы захотели поймать его. Принесли пшена, насыпали на дорожке, а сами спрятались. Если бы он слетел и начал клевать, мы бы подкрались сзади и поймали его.
А рыжий помешал нам. Прибежал и давай клевать. Мы стали прогонять его, а голубь испугался и улетел.
Дома рыжего, наверно, не кормили: он всегда был голодный. И всегда, когда мы начинали кормить своих кур, он вырастал как из под земли. Он ничего не боялся. Придет и прямо в середину кур и клюет жадно, торопливо. Да еще дерется. Поклюет-поклюет и в голову какую-нибудь курицу как долбанет!
И ничего сделать нельзя. Станешь его прогонять, куры тоже пугаются и бегут вместе с ним.
И так он побирался по всем дворам. Мы один раз слышали, как женщина из четвертого от нас дома говорила его хозяйке:
— Я этому вашему петуху проклятому башку оторву, замучил он меня.
— Ну-к что же, рвите. Я сама с ним замучилась. Да не поймаете вы его. Он, как сатана, разве за ним угонишься?
Но самое главное, за что мы ненавидели рыжего, это за Петьку. Ему от него житья не было. Рыжий как только приходил, так сейчас же бить его. Он боялся рыжего, как огня, и всегда убегал от него и прятался.
С тех пор, как появился рыжий, Петька стал худеть и плохо есть. Он даже ростом сделался меньше. Гребешок у него пожелтел и согнулся на бок. Хвост раньше был красивый, большой, перья высоко изгибались вверх. А теперь их как будто подвыдергивал кто-то.
И всех он стал бояться. Даже своих кур, даже нас и то боялся. Должно быть, от этого страха у него сделалась привычка поджимать одну ногу. Станет, нахохлится и стоит на одной ноге. Как будто зима и холодно.
От рыжего куры тоже научились бить Петьку. Особенно старая чернуха. Она каждый раз, когда проходила мимо него, обязательно старалась клюнуть его в затылок. Из-за этого Петька перестал с ними есть, и мы давали ему отдельно.
Зато рыжего куры любили. Вот дуры! Он у них отнимал еду, часто кидался на них и долбил своим большим клювом, а они его любили. Боялись, а любили, — неизвестно за что. Если он приходил, когда их кормили, они уступали ему место. Он часто и громко стучал клювом об дощечку, наедался, потом давал им поесть. А потом они все вместе расхаживали по двору, и рыжий выступал в самой середине. Как будто отец или начальник их.


Сражение

Рыжий долго пропадал. Наверно, на каком-нибудь дворе нашел много еды и старался наесться как следует. Или, может быть, дрался с петухом каким-нибудь. Он любил, чтобы все петухи его боялись и, если находил непокорного, то дрался с ним до тех пор, пока не забивал окончательно.
За это время стала совсем весна. На дворе выросла высокенькая зеленая травка. Мама целыми днями возилась на огороде, а мы помогали ей. Дома мы бывали только утром и вечером. Про кур мы почти совсем забыли. Забыли и про белого и про рыжего.
Как-то мама оставила меня дома. У нас в комнате стояли ящики с рассадой. Потом их вытащили на двор и меня оставили караулить, чтобы куры не попортили. Я сидела на солнышке с книгой в руках и не читала. Смотрела туда, где огород, и завидовала, что они там работают, а я должна сидеть караулить, как сторож.
От нечего делать я принесла пшена, позвала кур и стала кормить. Белый пришел самым последним. Он шел так тихо, как будто ему было все равно, что есть, что не есть.
Я думала, что он все еще не привык к курам и держится отдельно. Смотрю — нет, подошел тихонько, не спеша, поел и стал ходить вместе с ними.
Я сразу увидела, что и куры к нему привыкли и относились с большим уважением. Он не гонялся за ними и не бил. Даже головой не дергал так быстро и так грозно, как это делал рыжий. А все-таки куры его слушались. Если он переходил на новое место, они шли за ним. Он останавливался, и они останавливались.
Белый важно прогуливался по двору. Вдруг он поднял голову, согнул ее на бок и стал прислушиваться. Я посмотрела в ту сторону, вижу — на заборе рыжий. Стоит и дергает головой. Ноги у него длинные, сам худющий, перья какие-то линялые. Шея тоже длинная, а хвоста вовсе нет. Только одно перо высоко поднимается вверх и гнется до полу.
Зато голова у него, правда, красивая: высокий двойной гребень, красный-красный, снизу две большие подвески и клюв острый, горбатый, как у орла на картинке.

Он стоял на заборе и осматривался. Потом взмахнул крыльями, слетел вниз и длинными прыжками побежал к курам. Белый вглядывался в него, ждал.
На шаг от него рыжий круто остановился, нагнул голову и клюнул у себя под ногами. Белый тоже нагнулся. И так, с опущенными головами, они стали ходить друг около друга.

Я видела, что они сейчас будут драться и не разгоняла их: уж очень мне хотелось, чтобы белый вздул этого нахала.
Рыжий начал первый. Он подпрыгнул и сверху кинулся на белого. Они сшиблись раз, другой, третий. Потом разошлись, походили немного с нагнутыми головами и опять начали.
Я все думала, что белый забьет, и заранее радовалась. Только уж когда рыжий совсем расклевал ему гребешок, я увидела, что он сильнее и что белому с ним не справиться.
Тогда я схватила книжку и бросила между ними. Они отбежали немного и снова кинулись друг на друга. «А может быть, еще ничего? Раз белый сам подбегает, значит надеется на свои силы». Но он уже стал припадать к земле и прятать свою голову от ударов под самим рыжим: втянет ее в плечи и старается залезть под него.
Я нашла палку и гонялась за рыжим до тех пор, пока он совсем не убежал с нашего двора.

Разбойник

На другой день рассаду перенесли на террасу, и я опять была на огороде. В полдень мы пришли обедать. Во дворе ходили куры и среди них рыжий. Он высоко нес свою голову и гордо поглядывал то в ту, то в другую сторону.
А далеко от него, у самого сарая, стоял белый. На груди и на шее у него были темные пятна. Рядом на земле валялись белые перья. Когда мы подходили, их подхватило ветерком, и они покатились по двору.
Мы принесли воды, обмыли белого. Нина выпросила у мамы рису и насыпала перед ним. Он посмотрел и отвернулся. Наташа тихонько погладила его и украдкой вытерла кулаком глаза.

— Давайте убьем этого рыжего.
— А что? Правда, давайте попросим какого-нибудь мальчишку, он его палкой…
— Нет, лучше скажем хозяйке. Пусть она запрет его и не выпускает.
После обеда мы пошли к хозяйке рыжего. Ее не было дома. Нам сказали, что она на огороде, и мы отправились туда. Когда мы пришли, она что-то сажала. Я выступила вперед.
— Тетя, вы своего рыжего петуха заприте. А то он нашего белого чуть не убил.
— И другого, маленького тоже, — добавила Нина.
— И кур бьет, — сказала Наташа. — Как сумасшедший все равно.
Она подумала и прибавила еще:
— А еще он у нас рассаду всю раскопал.
Хозяйка хлопнула себя руками по ногам.
— От леший, от леший! Родимые, да разве я его учу драться-то? Вы подите, сладьте с ним, с разбойником. Отец на рождество хотел его зарезать, так он вырвался и неделю домой не приходил. Где и пропадал — не знаю. А теперь, как стало тепло, так я и не вижу его никогда.
— Если не запрете, мы застрелим его из ружья.
— Убейте, милые, я вам спасибо скажу. Я от него столько стыда приняла, что на улицу выйти боюсь. Идешь, а бабы глаза колют: «Не кормите, вот он у вас и бегает по всем дворам». А уж я его и отрубями и картошкой, да разве такого удержишь!

Мы больше не знали, что сказать, и пошли на свой огород. По дороге я спросила Наташу:
— Зачем ты про рассаду наврала?
Она говорит:
— А ты думаешь, он бы не раскопал, если бы увидел? Еще как!
Вечером, когда мы вернулись с огорода и вошли на террасу, с нее слетел рыжий. Мы посмотрели — рассада и правда вся раскопана.

Не разбойник, а молодец

Было воскресенье. В этот день мы решили обязательно поймать рыжего и отнести хозяйке. Пускай бы она зарезала его или продала. А если бы она не согласилась, тогда мы думали ей совсем его не отдавать, а отнести подальше и бросить или подарить кому-нибудь.
Мы играли на лужайке за домом. Тут же ходили наши куры. Кроме того, пришла еще чья-то утка с утятами. Утята были пушистые, желтые, как игрушечные, и совсем маленькие. Они бегали по лужайке и пищали, а мать смотрела за ними, охала, боялась, как бы чего не случилось.
Один утенок залез в ямку и никак не мог вылезть. Она перепугалась, закрякала и побежала вытаскивать. Мы видели, как она взяла его ртом за затылок, вытащила и долго ощипывала с него грязь.

Пришел рыжий. Мы нарочно не прогоняли его. Он подошел и стал ходить с курами. Петька увидал его и скорей бежать домой. Белый тоже отошел и ходил вместе с уткой и утятами.
Мы легли на траву и как будто смотрели в небо, а сами следили за рыжим, что он будет делать.
Куры ходили рядом. Чернуха и зобатая два раза подходили прямо к нашим головам, останавливались и смотрели. Рыжий тоже подошел, но сейчас же испугался и отбежал.
Я тихонько сказала:
— Пускай он привыкнет немножко. Тогда мы позовем кур как будто кормить, насыплем им в сарае, он вместе с ними зайдет, мы и захлопнем дверь.
Вдруг мы услышали сильный крик, и все вскочили на ноги.
На другом конце лужайки, там, где канава, над самой землей махала черными крыльями ворона. Неподалеку стоял наш белый и смотрел на нее. Туда с отчаянным криком бежала утка. Она старательно перебирала ногами, переваливалась с боку на бок, взмахивала крыльями и все-таки бежала очень тихо: утки ведь не умеют бегать.
Рыжий стоял с высоко вздернутой головой и всматривался. Потом он тоже сорвался с места. Вытянул вперед шею, пригнулся, распустил крылья и понесся, как аэроплан. И сразу же обогнал утку. Ворона два раза опускалась на землю и снова взлетала. Третий раз она поднялась и тяжело полетела почти по земле. Во рту у нее мы увидели желтенький шарик.
— Утенка унесла! — крикнула Наташа.
Ворона пролетела немного и села, и выпустила утенка, но сейчас же опять схватила. Тут к ней подбежал рыжий. Он с разбегу хотел запрыгнуть на нее, но перескочил. Пока он поворачивался, ворона опять полетела, держа во рту утенка. Но она никак не могла подняться, и рыжий снова догнал ее.

Началась драка. Рыжий наскакивал; ворона не выпускала изо рта добычи и отбивалась крыльями. Один раз рыжему все-таки удалось запрыгнуть на нее сверху, и оба они перевернулись. Утенок вырвался. В это время подоспела утка и тоже набросилась на ворону. Перья у нее стали ершом, она сделалась в два раза больше и казалась страшным зверем.
Наконец, ощипанная и побитая ворона вырвалась и улетела. Утка с ласковыми охами торопливо заковыляла к своему несчастному детенышу. Рыжий отряхнулся, расправился, высоко поднял голову и пошел обратно к курам.
Все это случилось так быстро, что мы опомнились уже когда он вместе с курами подошел близко к нам.
Наташа сделала серьезное лицо и сказала:
— Я же говорила, что он вовсе не разбойник.
— А кто же?
— Молодец, вот кто!
— Это, что белого чуть не убил, за это?
— Уходите вы с вашим белым! Он, небось, не побежал спасать утенка. Стоял рядом и смотрел, как дурак. А рыжий не побоялся.
Она пошла домой и скоро вернулась. В руках у нее была баночка от гуталина, а в баночке пшено. Она поставила пшено недалеко от рыжего и позвала:
— Петя, петя, рыженький, ешь.

Петухи: Хвост для принцессы Будур и ревнивец бабушки. Жизнь в деревне
Алкинская Гюзель

Петухи в моей жизни встречались и встречаются часто. Те, кто жил в деревнях или гостил летом, то истинный любитель природы обязательно полюбит всех этих пищащих, кокочующих, кукарекающих, гагакающих, крякающих, также шипящих, кусачих, щипающих, визжащих, словом, - я про летающих домашних птиц.
Из них - индюки – это редкость, но знавала и этот народ фазановой родни (фазана из поезда увидела, когда проезжала поездом до Кубани). Как раз в этом регионе и увидела их, и даже наблюдала не один раз. Эти удивительные создания жили недалеко от домика, который снимала, и к моему, величайшему удовлетворению, я имела возможность наблюдать за ними. Заборчики там по старинке, деревянные, всё видно, так что, любовалась, снимала, делала видео. Какие у них необычные голоса; пляски перед своей зазнобушкой; рост и уменьшение, и даже изменения цвета бородки.
Вернемся к кукарекушам и кококушам.
Долгие годы господствовал во дворе у бабушки главный петух – гордый разноцветный красавЕц, у которого перья переливались на солнце, а он и не знал об этом. А, может, и знал, ведь как он гордо держит голову! Мы про друзей наших меньших что-то знаем, но всё про всё знать просто невозможно, поэтому гипотез больше фактов.
Наряд у него воистину был великолепен!
Перья на роскошной шее у него были огненного оранжевого цвета (мне так запомнилось), на голове – будто корона.
И вообще, петух во дворе – главный, к тому же еще и будильник! Такой же роскошный был у нашего будильника и хвост. Не хвост, а хвостище! Он переливался на солнце всеми цветами радуги, как и переливалось всё его шикарное одеяние! Глаз не оторвать от такой сказочной красоты!
Видимо, таких петухов было немало, поэтому про петухов, или в текстах, читая классиков и современников, обязательно упомянут такого разноцветного короля двора в целом. Их уважают четвероногие. А какая у них дружба! А потом уже белые – инкубаторские. Но они тоже такие, как цветные, тоже с характером. О втором таком белом, бабушкином ревнивце, расскажу после этого воспоминания.
Как-то услышала разговор между дядей Раитом и бабушкой, что они планируют зарезать нашего общего любимца – старого петуха с разноцветными переливающимися перьями.
Нам всем было его жалко, потому что любили. Дядю попросила дядю не выкидывать его хвост. Еще задолго до этого, где-то со времен начальной школы, я мечтала сохранить такой хвост на память. Таких петухов было много.
В средних классах я уже «заказала» дяде сохранить этот хвост, чтобы увековечить его. А для начала хвост должен был стать короной для восточных принцесс. Тогда мы всей страной любили смотреть «Волшебную лампу Аладдина», и я воображала себя принцессой Будур на школьном новогоднем празднике.
Сказано – сделано. Дядя даже обработал его на всякий случай, и преподнес мне заветный букет из длинных перьев. Дома стала мастерить корону: взяла картонку, разрезала по окружности головы – основа «короны» - ободок; пришила каждое перо по кругу (до этого нужно было расположить их так, чтобы самые длинные были в центре, да еще поворачивать, чтобы была симметрия, ведь у петухов они следуют друг за дружкой дугой); сверху пришила красивый черный гипюровый материал на ободок (у мамы в специальной коробке всегда были разные кусочки от старых красивых нарядов, которые пригодились для аппликаций на уроках труда, для шитья одёжек для пупсиков и маленьких кукол, поэтому я отыскала подходящий по цвету – черный гипюр от некогда нарядной красивой кофты с рукавами). Настоящие швеи всегда имеют такие коробки или хранят в ящиках.
Дело оставалось за платьем (это было намного сложней, но до Нового года время еще оставалось).
На празднике «принцесса Будур» стеснялась ужасно, совсем не вела себя как киношняя и как та, которая «примеряла» свой наряд перед зеркалом. Да, в жизни я не была принцессой, а была обычной скромной доброй девочкой. На меня глядели восхищенно (это жутко смущало меня, я не привыкла ко вниманию), удивлялись «поделке» на голове, любовались петушиными перьями, все хотели потрогать, еще бы. Наконец, внимание на мне было настолько заострено, что мне стало не по себе. Я попросту сбежала. Потом были зимние каникулы. Телефоны были редкостью, не у всех. В нашей пятиэтажке с четырьмя подъездами, не считая первого этажа, который занимали детская библиотека, парикмахерская и книжный магазин, в те годы были только в трех семьях: в нашем, соседнем и первом подъезде, где жили уважаемые люди или начальники. Поэтому обмениваться мнениями не могли. У меня во дворе были подруги, они про корону не знали. Видели на полке, смотрели, любовались, но про праздник не знали.
После каникул одноклассницы-подружки, мою корону, оказывается, высоко оценили, просили принести, чтобы показать родителям и друзьям в их дворах.
А корона всегда стояла у меня на верней полке, на сборниках книг, и украшала стену.
Спасибо детству!

Ревнивый петух бабушки
Алкинская Гюзель

После чудесного разноцветного петуха больше таких у бабушки не было, как и не стали обитать в этом милом дворе и водоплавающих птиц, которых я видела один раз в жизни, когда я была дошкольницей. Тогда были утки и гуси, мало, но были. Они были для гостей и детей, к кому ездили поочередно бабушка и дядя – в Чебоксары, в Выборг и к нам, где старший брат и мы. Младший жил в деревне у бабушки.
Но эти птицы слишком дорогие для пенсионеров, особенно, утки. В деревнях фраза «утки жрут за трех петухов» была популярна.
В те годы и овцы немного имелись, тоже как гуси, для тех, кто приедет и зимой опять везут детям и снохам, ведь те приглашают в гости, а, значит, нужно для них и отдельно для гостей.
Не считая многочисленных банок с заготовками: ягоды, грибы и огородный урожай. Их дядя на «Волге» увозил по двадцать трехлитровок сразу с мясопродуктами, поэтому деревенские возили мясо только для остальных. А потом только куры.
Дядя младший женился, пожалел чужую с двумя её детьми, в дом привел, потом в свой, который за тот год пристроил трехстенку, увеличился домик на одну комнату. Летом там была кухня и спаленка, а зимой – холодильник.
Бабушка осталась одна, но отдала часть кур снохе. А бабушка кур держала, да яйцами на зиму запасалась, в клэте (кладовая) держала все продукты.
Когда бабушка стала совсем старенькой, кур становилось меньше к лету – нам отправляли или дядя привозил, бабушка уже далеко ездить не могла. Она теперь жила ожиданиями, как и мы, от лета до лета. Это очень тяжелые для нас были десятки лет, когда зимой перестала приезжать бабушка, ведь она могла у нас пожить пару недель. Предложение наше остаться жить навсегда не прошло. Отказалась:
- У меня там курочки, соседушки-подружки, как же они без меня там! Они ведь одинокие, у меня хоть вы есть. Они ведь вас ждут тоже!
Зато эти годы прошли не зря и впечатлений осталось на всю жизнь!
Разве я могла бы вспомнить многое и поделиться с вами?!
Разве были бы разные страшилки, смешные истории и обычные рассказы про деревенскую жизнь: познавательные, где-то поучительные и как советы?!
Разве я знала бы секреты деревенских хозяек?!
Разве я могла бы написать следующий фрагмент из детства?
Вот, к примеру, о том, как мы каждое лето покупали бабушке ей цыплят.
Помню одну из поездок очень хорошо. Поехали в далекую деревню, недалеко от железнодорожного вокзала, куда привозили на грузовике большие коробки с желтыми пищащими топчущимися круглыми пушистиками. Очень долго ждали: пока ты доедешь до последней остановки «Вокзальная», потом пешком нужно дойти до места за магазином, где длинная очередь выстроилась – цыплят привезли. А это – целое событие. Их привозили по расписанию, не каждый день. Об этом предупреждают в газете.
А с утра местные уже там (после школы прибегают помогать мальчишки, подростки, покупают столько, сколько могут унести, транспорт в деревнях был, в основном, мотоциклы да велосипеды, и то, на одну деревню – большую или маленькую – один-три мотоцикла да с десяток-меньше велосипедов, которые служили транспортом и ездили поочередно – отцы, дедушки, дети.
Для детей, конечно, это всё равно оставался любимым транспортом – до того, как доехать до цели (в магазин за мешком с крупами, рисом, сахаром) едут налегке, разгоняешься, но удлиняешь путь по главной дороге разными объездными – перекрестки, улочки, тропинки разные – чтобы продлить удовольствие.
И не важно детям, что ты пугаешь птиц (были такие, у которых куры с петухами находили выход за территорию двора, после этого стали резать перья на крыльях, чтобы не летали, а они легко взлетают на заборы, для них один метр – это пустяк). Ну, а гуси и утки – народ водоплавающий, потому сами добираются до речки. А обратно за ними идут дети и вечером вся деревня крякает и гогочет, особенно, если ты на своем велике появляешься. Кто правит деревней в это время, не понятно: всё колесное притормаживает, велосипед, как собачка, послушно идет рядом, люди уступают птицам не потому, что они боятся, а просто уважают односельчан, потому что у самих птица, и она должна вовремя вернуться домой. В деревне жить нужно как единый организм.
А до вечера можно и с ветерком прокатиться везде! Мне тоже дядя давал покататься, и я тоже делала большие круги по деревне, пока не попадали в магазин. Городскую внучку не загружали и не ругали, если приехал без покупки. Бабушка была запасливой, поэтому не заказывала мне ничего, или видя, как внучка хочет помочь бабушке, говорила: «Ну, купи килограмм сахара, он всегда нужен. А так всегда покупал дядя, когда ездил на велосипеде на работу, на обеде или, когда с работы ехал.
А вот моим деревенским друзьям попадало всегда: долго катался – без еды остался.
Но у них на то время были мы – городские, которые кормили друзей, которым, на худой конец, тяжелая рука матери прошлась по спине или голове, на худой – ремень от отца.
Так, в очереди ждешь, а тут обеденный перерыв намечается. Продавец за час несколько раз напоминает, и уже, после таких повторений, народ уже привыкал, не суетился, не шумел. Потом продавщица и шофер два часа обедали. Такая нагрузка: один продает, другой коробки поднимает, ставит, спускает покупателям, потом открывать, бракованных и мертвых в отдельную коробку (цыплят много, друг на друга наступают, падают, а хилые и больные не могут встать, пропадают немало будущих кур.
Но мы все терпеливо ждали в любую погоду. Сознательные люди, понимали. Погода то жаркая была, в другое лето был дождь, но в деревнях птица нужна, поэтому покупали ящиками, терпели и ждали.
Наконец, когда очередь дошла до нас, купили столько, сколько смогли увезти – сорок штук, если не ошибаюсь, одна большая коробка (где-то пятьдесят на метр).
Это нужно видеть и пережить, чтобы оценить ситуацию и степень тяжести – моральной и физической.
Обратно шли, держали коробку, так идти неудобно и непросто. Отдыхали редко, потому что в такие часы думаешь о том, как бы скорее это всё довезти. Да еще к автобусу успеть.
Обратно идем на «Вокзальную». Один пункт зачеркиваем – дошли до остановки. Здесь идет настоящая жизненная математика. Пока стоишь, уже думаешь, что полработы ты сделал – ты уже на месте. Теперь обратно – путь намного проблематичней.
Поэтому каждое достижение маленькой цели – это большая победа.
Автобус идет со стороны железнодорожного поселка через вокзал. Народу не так много, это радует, потому что до вокзала как раз битком.
С коробкой залезли, заняли два места. Коробка на коленях, открываем, смотрим, любуемся. А мы не одни. Транспорт как коробка, состоит из людей и цыплят.
Все пищит, шевелится, топается, и… «невкусно» пахнут.
На автобусе добрались уже на переполненном автобусе (там до сих пор ездит один маршрут и всегда с опозданиями, в маленьких поселениях - это не редкость, а даже норма), а нужно доехать до городского автовокзала. Это полчаса автобусом.
На вокзале полно народу. Всем нужно домой. Городские уже спокойно дома пьют чай, приняли ванну или душ, смотрят телевизор, словом, ожидание «спокойной ночи». А у деревенских еще дел полно в это время: вечерняя дойка коров, кормить животных и птицу нужно, потом по сараям и курятникам, воды набрать назавтра, закрыть плотно крышки колодцев, баню принять, потом вымыть, замочить там белье. Это основной перечень не всех вечерних работ, поэтому обязанностей у всех много. Кто раньше закончит, помогает другим.
Из автобуса нужно дойти до вокзала. Трудный участок, хотя обычно короткий. Мы всегда, как и другие, кто ездят не одни, один покупает билет, выдерживая огромные очереди в душном вокзале, остальные ждут на улице. У кого нет коробок, стоят на перроне, чтобы первыми успеть влезть в бесконечный автобус.
Потом купить билет на свой. Здесь билеты не бесконечны. В автобусы садятся и зайцы – знакомые и земляки кондукторов, или люди, которые не оплатили за неимением в кассах билетов, но покупают «на местах». Деревень полно, в кассах работают выходцы из деревень, которые когда-то сами были пассажирами. А городок этот больше поселок, чем провинция, приезжих здесь не более пяти процентов, которые уже стали с годами местными. Теперь третьи поколения и четвертые уже коренные.
Очереди. Они и сейчас есть. Особенно, в магазинах с несколькими кассами. Кассиры занимаются другими делами за чертой видимости, поэтому один кассир терпит недовольство граждан. Кнопки вызова только в мегаполисах, и то, не во всех. А хорошо бы! В Питере видела, оттуда и узнала. А многие и об этом не знают.
Все торопятся домой: продали на базаре, что рядом, и мы с ними. А рейсов в нашу деревню было только три. Деревня – тупик. Туда никто не хотел ездить. Спустя лет тридцать водителем был наш Радик, который прямо у остановки, утром увозил, вечером со всеми возвращался домой. Очень удобно.
Так, первый рейс – утром, в шесть утра. Это те, кто едут «по делам» и на базар торговать. По делам - это в поликлинику и по организациям (горком, банк, комсомольская организация, по магазинам купить «городские товары» - торты, конфеты и печенья, одежду, и «всё для дома и для хозяйства».
Нередко останавливаются, как продадут молочные и мясное, у родственников. Так обеспечивают горожан.
А кто едет до вокзала, потом на ЖДВ, чтобы за цыплятами да на работу.
Обратно он возвращается в восемь утра. Городским водителям такой маршрут был очень неудобным – пассажиров не больше трех-пяти, бензин зря тратят (а где-то с 2010 года совсем отменили рейс, теперь у многих свои автомобили да такси недорогое, свои же и таксуют). Они едут почти порожными в деревню до обеда.
Второй рейс аккурат в обеденное время.
Вот на него мы не успевали. Для тех, кто не успевал, или после работы, им требовался третий рейс. Вот на него стараешься успеть. В тот день мы не успел – «дежурный».
В те годы такси там вообще не существовало (был, конечно, но для командированных, которым выделяли деньги), а местное население рассчитывали на автобусы.
Обычно, люди просили «по пути» подвезти, или отправляли в город «встретить». Будь то тетя Миляуша едет на «буханке» обратно с водителем, оставив больного (в деревнях это не было частым явлением), поэтому с остановки могли забрать всех, кто в нашем направлении. Или, к примеру, едем мы у кого-то, а у него еще два места, по пути подбираем и других.
Как-то да добрались-таки до деревни. А там еще пешком идти с этими коробками. Бедные пушистые малыши, каково им было пережить такой переезд в закрытой коробке (хотя по бокам предусмотрены круглые пара дыр) ?! Поэтому в автобусе открыли верх, и они могли «дышать», хотя газ в «ПАЗе» ударял в голову всем. Терпели деревенские. Может, потому они – все выносливые?
Бабушка, охая, с больными ногами помогала разгрузить их на заранее приготовленное место во дворе, где уже была курица с ее выводком.
Курица была старая и опытная, поэтому, видимо, бабушка подумала, что клуша примет чужих. Это было впервые в нашей жизни. И в бабушкиной.
Но пестрая красотулька не пожелала принимать к своим пестреньким пятерым еще и желтеньких приемышей.
Казалось, что она была напугана такой пищащей оравой, отбегала, но возвращалась к родным. А цыплята, как и люди, не понимали, за мамой нужно бежать или с «родственниками» остаться и подождать.
«Старушка» добросовестно работала мамой много лет. У самой их было много. Красавица и умница, была еще и храброй.
Однажды над большим двором летала ворона. Бабушка заметила ее из кухни, а окна кухни-гостевой выходили во двор. Я послушно выбежала отпугивать непрошенную гостью, которая воровала цыплят.
А. ворон в деревне много, а деревня была поменьше (тогда она заканчивалась аккурат на том месте, где они жили большой вороньей семьей, издали казалось, что на старом тополе живые черные листья, и разноголосый шум издавался, пока не наступит определенное время и всё в деревне умолкает). Улиц, параллельных главной, было всего две, но три километра длиной была деревня. Теперь уже за третьей дорогой – объездной для грузовых – строятся дома, ближе к лесу. И деревня уже не четыре километра в длину.
Растут деревни. Где-то деревни умирают. Всё зависит от человека и любви к своей деревне.
Да, жили вороны на старом тополе у древнего колодца, за один переулок. Колодец этот еще потому в те годы иногда залетали в середину села. У них тоже передается по наследству. Тоже деревенские – выросли там, молодые заменяют старые. Когда мама была маленькой, деревня заканчивалась за их переулком. Она рассказывала, как при ней ворона утащила цыпленка, или гусенка, поэтому в деревнях до сих пор есть обязанность для детей и стариков – с утра до вечера пасти гусей и уток у реки, и цыплят на территории, отведенный специально для этого.
Теперь эти умные красивые черные птицы давно не залетают, но всё еще гнездятся там. Этакая местная достопримечательность.
Бабушка задумалась, как же сделать так, чтобы курица приняла. Долго думать нельзя в деревне, потому там смекалка работает быстро, математика в школе – любимый предмет у многих.
Я жду. Мама готовит на кухне, смотрит из окна.
Ворона, видимо, молодая и непослушная, решила сделать марш-бросок до нас. Даже бабушка удивилась. Как тут произошло нечто необычное.
Круглый большой шар с перьями, распушенный так, что видна была кожа курочки - это так наводит страх во время опасности, и бегала под вороной, прыгала и пыталась взлететь. Она была похожа на нахохлившегося индюка, который тоже становится в разы больше.
Но ворона – птица летающая - всегда норовила облететь и стащить ее малыша, который попадется ей под клюв. Самые настоящие мамы – они и не только кормилицы и воспитательницы, но и храбрые защитницы, сколько я видела ситуаций с птицами и животными.
Конечно же, ворона не ожидала человека, и улетела. Собак у бабушки отродясь не было никогда, поэтому защитниками были коты и петухи.
Наконец, бабушкины брови поднялись наверх, это значит, что она что-то придумала.
Курица еще не знала о своем будущем многодетстве. Может, думала, что бабушка так пошутить решила над ней.
Бабушка, а ее идею потом перехватили все в деревне, как и другие новые идеи. Это мои дедушка с бабушкой первыми обои сделали, у них была первая изба с двумя открывающимися дверями внутри избы (комнат было две, у других же – три-четыре), да еще комнаты раздельные комнаты (потом все приделали стены, и получились полноценные комнаты, а не делали перегородки их трехстворчатых шифоньеров (плательные шкафы с тремя дверями), а все потому, что дедушка приехал из Казани, а там такие деревни существуют давно, с царских времен, а то и раньше. И ворота большие, с калитками рядом: отдельно ворота открываются, отдельно – калитка. А до этого калитки были в воротах, было очень неудобно и теперь таких заборов не осталось.
Картнай взяла всех ее родных цыплят и поместила в коробку, к новичкам. Курочка была ли в восторге от того, что бабушка решила социализировать ее пестрых среди других, как будто в садик привели детей.
Вряд ли. Для наседки это тоже было впервой.
Картнай достала из кармана фартука духи и прыснула на всех, кто копошился в коробке. Тогда у нее были духи с пульверизатором и с кисточками на крышке, которые не было даже в районном центре. Это сын из Чебоксар приводил маме, как и платки, которые были только у нее. Даже первые глубокие галоши были у нее.
Потом взяла рябушку, посадила в коробку к этим живым милым существам.
Потом она ножницами разрезала две боковые части коробки с широкой стороны, опустила стенку так, как обычно можно наблюдать, как грузовики выгружают груз, опустив до земли борт, с которого спускают наклонную доску, чтобы товары скользили, а не выпали.
Так курица и вывела их всех. Это нужно видеть и слышать! Ведь только наседка может издавать ласковые приятные для слуха звуки. А самое смешное в этот день был их тихий час.

Наседка села у гаража дяди прямо, прямо в коробку (может, она вообразила, что это ее комнатенка?). А двор у бабушка всегда светлый и чистый, тень падала только под окна кухонной стены. Родные детки показали пример, что спать положено под мамочкой. Они быстро спрятались, но, как оказалось, что среди родных тоже были непослушные. Всё как у людей! Они заигрались с желтышами, но умненькие новички тоже побежали в «домик». А там всегда тепло. Знаю, потому что приходилось доставать яйца из-под них, которые уже были готовы. Курицы не возражали, не клевали, а только наблюдали одним глазом, потом другим.
Один забавный и смешной момент я увидела. Один из самых шустрых (может, это и есть тот ревнивец в будущем?) прыгал всё время, пытался что-то сделать. Потом только поняла, как увидела, что было дальше. Интересно?
Наконец, после долгих физкультурных прыжков вверх он достиг-таки цели. Клювиком зацепил мамину бородку. Но, видимо, от старания, чтобы уж наверняка, но эти прыжки изрядно надоели матери. Она вскинула головку, и отбросила его на приличное расстояние. Это нужно видеть! Но, достигший своей поставленной цели, храбрец вернулся к мамочке и послушно пытался пристроиться. Наконец, после долгих стараний терпеливой клуши, все сорок с родными оказались под наседкой, которая стала больше, чем казалась при вороне. И только десяток лапок, которые были видны по бокам, выдавали то, что ее величие – это она сама. Может, она расширяется от природы на время, пока они не побелеют, эти родные приемыши? Ну, как тогда объяснить то, что только парочка, может, три, не смогли «зайти» в теплый домик, и у них торчали еще головки?
Подростками они уже сидели на «насестах» - приспособления, который дядя Раит сделал в огороде для того, чтобы держать «букетом» кусты смородины, чтобы можно было пройти к ульям. Они выбрали это место, и я сфотографировала. Тогда я сама была подростком и впервые начала фотодело, которому научил папа. И к лету он подарил мне свой «ФЭД»! Но сохранилась только та фотография, где я с бабушкой во дворе сидим на бревнах, а вокруг нас, на мне и бабушке – желтенькие длинноногие цыплята. Вот ведь как интересно – цыплята при мне выросли за лето!
На следующее лето я приехала одна. Меня посадили в поезд с Губаем, который учился у нас, в нашем городке. Целый год я жила приближением лета, как и мои городские и БАМовские подруги и друзья, с которыми мы переписывались весь учебный год, а потом друг друга встречали. Вот «Кызыл капка» - первая остановка. Выхожу, иду к третьему переулку. Вижу третий бабушкин дом. Приближаюсь. Ворота. Подхожу к калитке. Открываю…
Останавливаюсь.
На меня уставился белый петух. Он стоял недалеко от своего курятника. Куры мирно клевали свою любимую кашицу, которую потом я готовила им сама. Это смесь трав и крапивы с, если не ошибаюсь, с комбикормом: «Как они это любят!» И этому бабушка научила других. Они с дедушкой в деревню привезли много идей. Теперь и не помнят, откуда у них пристройки, веранды…
Я тоже остановилась. Потом трусливо, мелкими шагами, направилась к ступеням. Нужно еще пройти пару метров, где под верандой был палисадник с черемухой. Тут вышла бабушка, она посматривала в окно, зная, что автобус приходит в это время. Стоило только ей выйти, я подбежала к бабушке и крепко обнялись. На это время я забыла про гребешкового крикуна.
Вдруг я почувствовала, как на меня сзади что-то взлетело, шумно и крикливо, размахивая крыльями.
- Иииииий, хулиган ревнивый! Достал уже! Это моя внучка, нельзя!
Не знала, что птицы послушные, как животные. Петух слетел и встал рядом с бабушкой, и очень внимательно стал за нами наблюдать.
- Пойдем пройдемся, домой успеем. Нужно показать, что ты – свой человек, пойдем в огород, зелени нарвем.
И петух последовал за нами. Молча, и всегда глядел на меня изучающе.
На обратном пути он пошел рассказывать своим дамам сердца, что это не чужой человек, а бабушкин, значит, свой.
- Так он всех пугает, кто только войдет во двор. Хозяин! А вот одну он клюнул даже. Она тихо зашла во двор. Он, видимо, был в районе первого окна, а старуха зашла полюбопытствовать за калитку к бане – запретная территория для чужих во всех дворах. Если ты пришел, то только в избу. Остальное – частная территория не для чужих глаз. Это знают все и везде. Но любопытным варварам, как и карма, на базаре нос оторвали.
А бабушка всегда на кухне (там же кровать, днем там квашня или лапша сушится на большой доске, либо сидит и газеты читает, а ночью – это уже спальня). Окна выходят во двор, а остальные – два на территорию перекрестка, два – четыре в зале – смотрят в сторону части двора, на картофельный огород с баней, на ворота. В зале только для гостей и приезжих – нас. Она там только свои любимые цветы поливает на подоконниках. А когда-то здесь жила большая семья…
Как только соседка подошла к запретной калитке, которая закрывается щеколдой, вдруг откуда не возьмись с криком налетел на нее петух. Бабушка услышала, вышла на крик. Как же эта бабушка ругалась, винила бабушку зачем-то. Обиделась. Долго не приходила. Как это радовало дядю, который приходил иногда обедать и отдохнуть, как в это время она приходила. Добавку дяди приходилось отдавать ей, дядя однажды ей сказал. Обиделась, не появлялась месяц, потом снова являлась. Так и с петухом. Моя бабушка сказала дяде так:
- Улым (сынок), она – одинокая женщина, всю жизнь живет рядом, всё про нас знает, постоянно у меня сидит. Она уже как член семьи. Несчастная, одинокая, нужно ее понять. Пусть ходит, она, может, и живет до сих пор, что я у нее есть.
Вот такая мудрая была у меня бабушка!
А петуха пришлось зарезать, потому что доставал всех. К бабушке уже боялись заходить.
Если вы читали и было интересно, я очень рада. Мне самой интересно писать то, что когда-то было. Это не только наша личная история, но и история глубинки, история нашей страны в прошлом столетии!
СССР – 2020
04.10.24

Куриный бог. Сказка

Алкинская Гюзель

Посвящается моим друзьям детства, одноклассницам и дворовым подругам!

Короткое предисловие: как родилась сказка

Евтушенко Евгений. "Куриный бог"
"Что же это за чудо такое, куриный бог? Евтушенко объясняет в самом начале рассказа так: «Куриный бог - это морской камушек с дырочкой. Говорят, крымские татары считали, что если сквозь дырочку продеть нитку и повесить камушек на куриный насест, куры будут лучше нестись… Когда я бывал на побережье, мне всегда очень хотелось найти куриного бога…» https://librebook.me/kurinyi_bog

Вам приходилось видеть этот камешек? Мне - да. Тогда я нашла его, и кто-то сказал, что это - "куриный бог" и нужно загадать желание. Какое желание загадала, остается загадкой, попросту, не помню. Но камешек сам запомнился: невзрачный кругловатый и с дырочкой маленькой. Кто знает, может его кто сделал таким, ведь на Урале морей нет, но зато мы верили, как сказочному волшебнику. Тогда мы сами были дошкольницами или ученицы начальной школы. На днях решила посмотреть "Беглец из Янтарного" (1969), а, оказывается, фильм снят "По повести Ю. Збанацкого "Куриный бог".
Шестилетний Сережа из детского сада "Янтарный" находит волшебный камешек - "куриного бога". Если смотреть через дырочку в камешке, то мир становится сказочным и прекрасным. С этим сокровищем и отправляется Сережа путешествовать, встречаясь с самыми разными людьми, пока его не находят воспитатели." www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/407/annot/"
И вспомнила. Наверное, "куриный бог" нас вспомнил, и фильмом вернул в прошлое. А сказку написала, как привет для моих старых друзей детства.

СКАЗКА

Жили-были в маленькой деревушке три брата - Алик, Радик и младшенький Ниязик.

Они жили в очень бедной семье на самом краю леса. Мама с папой рано утром отправлялись в поле на работу, и возвращались очень поздно.

Алик с ранних лет умел готовить, в этом ему помогал Радик. А Ниязик тоже очень хотел быть полезным, потому помогал как умел: то дровишки принесет, то ведерко с водой из колодца принесет, которому отольет Радик, то в огороде зелень принесет к картошечке.

Так вот дружно жили, помогали родителям. Это была бедная, но очень дружная семья!

Однажды, когда они с другими мальчишками побежали в лес за ягодами, они услышали о волшебном камне -"курином боге".

На следующее утро, после того, как они с первыми петухами позавтракали с родителями, Алик подоил корову и отвел на пастбище, Радик готовил корзины и еду для похода, а Ниязик прыгал от радости, ведь он собрался отправиться на поиски этого камешка.

Путешествие было долгим и опасным. Особенно, было трудно переходить болото, хотя ходы-проходы знала вся деревня, но ребята смело шли вперед и выбрались на поляну. За своим лесом, за болотом, был другой лес, куда никто никогда не ходил, потому что почему-то его все боялись и пугали детей. Но желание найти этот заветный "куриный бог" было сильнее страха! Да еще их трое, а у Ниязика еще и палка есть (нет, братья не смеялись над ним, ведь он еще маленький, зато какой храбрый).

До вечера нужно было его найти, ведь место указано было: на берегу реки. А там берега были дикие, много камешков и травы, которая цеплялась за штанины.

Но братья не теряли надежды.

Им пришлось ходить мелкими шажками, наклоняться, чтобы можно было разглядеть камни. Некоторые нужно было перевернуть, чтобы осмотреть его.

Они забыли про еду, только утоляли жажду понемногу, глоточками, как учили их родители.

И вот, "терпение и труд всё перетрут" или "кто ищет, тот всегда найдет", после немногих испытаний они нашли-таки волшебный камешек с забавным названием "куриный бог"! Нашел его Алик, и остальные сразу же подбежали к нему, чтобы поближе рассмотреть чудо-камень.

Алик предложил загадать желание, чтобы побыстрей вернуться домой, ведь им еще раз нужно было пройти болото, ведь уже почти вечерело.

Алик сразу попросил о золоте. Он думал, что они продадут богатому человеку, и у них будут деньги и они купят новую одежду, много вкусной еды и сделают праздник, куда пригласят родных и соседей.

Радик попросил здоровье для своей матери, потому что она сильно уставала и не всегда могла приласкать детишек, потому что по дому дел было много, а наутро нужно было опару для хлеба приготовить, чтобы потом ребятишки испекли вкусный хлеб.

А Ниязик вдруг задумался и сказал:

- "Куриный бог", пожалуйста, сделай так, чтобы в нашем доме всегда царили радость и счастье! - Эту молитву он всегда слышал от мамы, когда она убаюкивала его. Иногда, когда она думала, что Ниязик заснул, искренне молилась шепотом, постоянно гладя его по головке.

И "куриный бог" услышал просьбу детей, исполнил их желания!

Так, братья вернулись в деревню счастливыми и благодарными. Их дом стал местом, где царили мир и доброта, а золото и здоровье пришли к ним позже как благодарность за их доброе сердце.

С тех пор они жили долго и счастливо, помня о том, что истинное счастье - в добрых поступках и любви к ближним.
13.04.2020






25. Курочка Ряба (во вступлении)
26. Дворовый петух и флюгерный Ганс Христиан Андерсен
27. Белая и черная курочки-подружки Алкинская Гюзель
28. Кочеток и курочка
29. Белая и черная курочки-подружки Алкинская Гюзель
30. Куриный бог Евгений Евтушенко
31. Кот, Петух И Лиса
32. Петух и жерновки
33. Хитрый петух Болгарская сказка
34. Чудесная курица
35. Работницы и петух Толстой Лев
36. Гордая курица и добрая наседка Алкинская Гюзель
37. Бедовая курица Воронкова Любовь
38. Бабушкины квартиранты Алена Василевич
39. Золотая курочка Джулия и Бриджит Кавана. 1876
40. Золотой петух Куприн Александр
41. Почему солнце восходит, когда кричит петух Китайская сказка
42. Петух да собака Ушинский Константин
43. Про цыплёнка, солнце и медвежонка Цыферов Геннадий
44. Куриный разбойник Замчалов Г.
45. Петухи: Хвост для принцессы Будур и ревнивец бабушки. Жизнь в деревне Алкинская Гюзель
46. Ревнивый петух бабушки Алкинская Гюзель
47. Куриный бог. Сказка Алкинская Гюзель










Дворовый петух и флюгерный
Ганс Христиан Андерсен

Стояли два петуха — один на навозной куче, другой на крыше, но спесивы были оба одинаково. Кто же из них лучше, как по-твоему? Скажи, а мы… останемся при своем мнении.
Птичий двор был отделен от соседнего деревянным забором, а на том дворе была навозная куча, и на ней рос большой огурец, сознававший, что он растение парниковое.
«А парниковым нужно родиться! — рассуждал он сам с собой. — Но не всем же родиться огурцами, надо существовать и другим породам. Куры, утки и все население птичьего двора тоже ведь живые твари. Вот стоит на заборе дворовый петух. Он почище флюгерного будет! Тот хоть и высоко сидит, а даже крыльями хлопать не может, не то что петь! Нет у него ни кур, ни цыплят, он занят только самим собою да знай потеет ярью-медянкой! Нет, дворовый петух — вот это петух! Как выступает! Словно танцует! А как поет — музыка! Послушать его, так узнаешь, что значит настоящий трубач! Да, приди он сюда, проглоти меня целиком со стеблем и листьями — вот была бы блаженная смерть!»
Ночью разыгралась непогода. Куры, цыплята и сам петух — все попрятались. Забор повалило ветром — шум, треск. С крыши падали черепицы, но флюгерный петух усидел. Он даже с места не сошел и уже не вертелся — не мог, хоть и был молод, недавно отлит. Флюгерный петух был очень разумен и степенен, он и родился стариком и не имел ничего общего с птицами небесными, воробьями и ласточками, которых презирал как «ничтожных вульгарных пискуний». Голуби-то побольше, и перья у них отливают перламутром, так что они даже смахивают на флюгерных петухов, вот только толсты они и глупы, думают лишь о том, как бы набить себе зоб, а потому и водиться с ними скучно.
Навещали флюгерного петуха и перелетные птицы. Они рассказывали ему о чужедальних странах, о воздушных караванах и страшные разбойничьи истории про нападения хищных птиц. Это было ново и интересно для первого раза, но затем шли повторения одного и того же, а это уже тоска смертная! Надоели ему они, надоело ему все. Не стоило ни с кем и водиться, все такие нудные, пошлые!
— Свет никуда не годится! — говорил он. — Все сплошная ерунда!
Флюгерный петух был, что называется, петухом разочарованным и, конечно, очень заинтересовал бы собою огурца, знай тот об этом. Но огурец был занят одним только дворовым петухом, и вот этот взял да пожаловал к нему в гости.
Забор был повален ветром, но грома и молнии давно уже не было.
— А что вы скажете об этом вот моем крике? — спросил у кур и цыплят дворовый петух. Малость грубоват он был, без изящества.
И куры с цыплятами вступили вслед за петухом на навозную кучу. Петух шагал вразвалку, словно кавалерист.
— Садовое растение! — сказал он огурцу, и тот сразу уразумел, как всесторонне образован петух, и даже не заметил, что его клюнули.
«Блаженная смерть!»
Подбежали куры и цыплята, у кур ведь всегда так: куда одна, туда и другая. Они кудахтали, пищали, любовались на петуха и гордились, что он из их породы.
— Ку-ка-ре-ку! — закричал он. — Цыплята сейчас же сделаются взрослыми, стоит мне прокукарекать об этом навесь мировой курятник.
Куры и цыплята закудахтали, запищали, а петух объявил великую новость:
— Петух может снести яйцо! И знаете, что в нем? Василиск! Никто не может выдержать его взгляда! Люди это знают, а теперь и все вы знаете, что есть во мне, знаете, что я всем петухам петух.
И дворовый петух захлопал крыльями, встопорщил гребешок и опять закукарекал. Кур и цыплят даже озноб прошиб, так им было лестно, что один из их семейства — петух из петухов. Они кудахтали и пищали так, что даже флюгерному петуху было слышно, но он и не пошевелился.
«Все ерундя! — говорил он сам себе. — Никогда дворовому петуху не снести яйца, а что до меня, то я просто не хочу! А захотел бы, то снес бы яйцо ветряное! Но мир не стоит ветряного яйца! Все ерунда! Я и сидеть-то здесь больше не хочу!»
И флюгерный петух надломился и слетел вниз, но дворового петуха все-таки не убил, хоть и норовил, как уверяли куры.
Мораль?
«Лучше петь петухом, чем разочароваться в жизни и надломиться!»

Белая и черная курочки-подружки
Алкинская Гюзель

В одном уютном деревенском дворе жили-были две курицы: белая курочка по имени Снеженка и черная курочка по имени Ноченька. Снеженка была веселая, игривая и всегда искала приключения. Ноченька же — спокойная и рассудительная, она предпочитала проводить время в тени и в размышлениях, тем-то кругом полным полно!
Однажды, когда солнце ярко светило, Снеженка предложила Ноченьке:
— Давай пойдем на нашу лужайку, поищем вкусные травы и поиграем!
Но Ноченька ответила:
— Зачем нам туда идти? Лучше останемся здесь, в тени, и будем отдыхать.
Снеженка не унималась и продолжала уговаривать Ноченьку. В конце концов, черная курочка согласилась:
- Хорошо, но только ненадолго!
Они отправились на лужок. И беленькая курочка была права, как, впрочем, и всегда, когда она знала, что ее идеи подружка примет. Ведь тем-то везде много, а для черной курочки для разнообразия нужны новые мысли.
И верно, там их ждало много интересного: яркие разноцветные цветы разных форм и размеров; свежая зелень разных оттенков и, конечно же, множество различных насекомых. Снеженка весело прыгала и радовалась, как цыпленок, а Ночка, хотя и была не в диком восторге, как ее подружка, не могла не улыбаться, глядя на счастливую подругу.
И вот, когда они уже собирались возвращаться домой, Снеженка заметила что-то блестящее в траве.
— Смотри, Ноченька! — Закричала она. — Что это?
Они подошли поближе и увидели, что это была золотая монета. Снеженка была в восторге:
— Давай возьмем её и купим себе что-нибудь вкусненькое?
Ноченька, которая всегда была осторожной, ответила:
— Подожди, Снеженка. Мы не знаем, откуда эта монета. Может, она принадлежит кому-то?
Но Снеженка была слишком увлечена, чтобы слушать Ноченьку. Она быстро схватила монету и стремглав побежала к деревне, чтобы умная подружка не смогла ее разубедить и остановить. Так и оставила Ноченьку одну.
В деревне Снеженка показала монету всем своим друзьям и решила потратить её на угощение. Но когда она вернулась на лужайку, то не нашла Ноченьку. Белая курочка стала беспокоиться:
— Где же моя подруга? Она не могла далеко уйти! Ау, Ноченька, отзовись!
Снеженка начала искать Ноченьку по всему лугу, спрашивая всех встречных.
Наконец, она увидела подружку, сидящую под широким деревом и грустящую.
— Ноченька, я нашла монету! Я хотела, чтобы мы вместе купили что-то вкусное, — радостно воскликнула Снеженка.
Но Ноченька только покачала головой:
— Ты могла бы спросить меня, прежде чем брать монету. Я волновалась, что ты потерялась. Дружба важнее любых монет и угощений!
Снеженка задумалась и поняла, что Ноченька-то права. Она подошла к подруге и обняла её:
— Прости меня, Ноченька. Я не хотела тебя обидеть. Подскажи, что нам делать с этой монетой?
- А у тебя какие предложения? - Обрадовалась черная курочка.
Они решили отдать монету в деревенский магазин - сельпо - и, вместо угощения, решили купить семена, чтобы вырастить на своем огороде много свежих овощей и зелени.
Вместе они работали на грядках, много разговаривали, радовались, что они приняли решение правильное.
И, как оно и бывает, их совместный труд увенчался успехом: на их участке росли яркие овощи, и они делились ими с другими курицами и жителями деревни. А семена, которые они собрали и высушили, раздарили желающим. А желающих было очень много.
С тех пор Снеженка и Ноченька стали неразлучными подругами навсегда! Они поняли, что настоящая дружба стоит больше любых сокровищ, а вместе можно преодолеть любые трудности.
08.09.2024 20:44

Кочеток и курочка

Жили курочка с кочетком. Пошли они в лес по орехи. Кочеток залез на орешню рвать орехи, а курочке велел на земле подбирать. Кочеток кидает, а курочка подбирает.
Вот кинул кочеток орешек, попал курочке в глазок.
Курочка пошла – плачет.
Едут мимо бояре и спрашивают:
– Курочка, курочка! Чего ты плачешь?
– Мне кочеток вышиб глазок.
– Кочеток, кочеток! На что ты курочке вышиб глазок?
– Мне орешня портки разорвала.
– Орешня, орешня! На что ты кочетку портки разорвала?
– Меня козы подглодали.
– Козы, козы! На что вы орешню подглодали?
– Нас пастухи не берегут.
– Пастухи, пастухи! Что вы коз не бережёте?
– Нас хозяйка блинами не кормит.
– Хозяйка, хозяйка! Что ты пастухов блинами не кормишь?
– У меня свинья опару пролила.
– Свинья, свинья! На что ты у хозяйки опару пролила?
– У меня волк поросёночка унёс.
– Волк, волк! На что ты у свиньи поросёночка унес?
– Я есть захотел.



Белая и черная курочки-подружки
Алкинская Гюзель
В одном уютном деревенском дворе жили-были две курицы: белая курочка по имени Снеженка и черная курочка по имени Ноченька. Снеженка была веселая, игривая и всегда искала приключения. Ноченька же — спокойная и рассудительная, она предпочитала проводить время в тени и в размышлениях, тем-то кругом полным полно!

Однажды, когда солнце ярко светило, Снеженка предложила Ноченьке:

— Давай пойдем на нашу лужайку, поищем вкусные травы и поиграем!

Но Ноченька ответила:

— Зачем нам туда идти? Лучше останемся здесь, в тени, и будем отдыхать.

Снеженка не унималась и продолжала уговаривать Ноченьку. В конце концов, черная курочка согласилась:

- Хорошо, но только ненадолго!

Они отправились на лужок. И беленькая курочка была права, как, впрочем, и всегда, когда она знала, что ее идеи подружка примет. Ведь тем-то везде много, а для черной курочки для разнообразия нужны новые мысли.

И верно, там их ждало много интересного: яркие разноцветные цветы разных форм и размеров; свежая зелень разных оттенков и, конечно же, множество различных насекомых. Снеженка весело прыгала и радовалась, как цыпленок, а Ночка, хотя и была не в диком восторге, как ее подружка, не могла не улыбаться, глядя на счастливую подругу.

И вот, когда они уже собирались возвращаться домой, Снеженка заметила что-то блестящее в траве.

— Смотри, Ноченька! — Закричала она. — Что это?

Они подошли поближе и увидели, что это была золотая монета. Снеженка была в восторге:

— Давай возьмем её и купим себе что-нибудь вкусненькое?

Ноченька, которая всегда была осторожной, ответила:

— Подожди, Снеженка. Мы не знаем, откуда эта монета. Может, она принадлежит кому-то?

Но Снеженка была слишком увлечена, чтобы слушать Ноченьку. Она быстро схватила монету и стремглав побежала к деревне, чтобы умная подружка не смогла ее разубедить и остановить. Так и оставила Ноченьку одну.

В деревне Снеженка показала монету всем своим друзьям и решила потратить её на угощение. Но когда она вернулась на лужайку, то не нашла Ноченьку. Белая курочка стала беспокоиться:

— Где же моя подруга? Она не могла далеко уйти! Ау, Ноченька, отзовись!

Снеженка начала искать Ноченьку по всему лугу, спрашивая всех встречных.

Наконец, она увидела подружку, сидящую под широким деревом и грустящую.

— Ноченька, я нашла монету! Я хотела, чтобы мы вместе купили что-то вкусное, — радостно воскликнула Снеженка.

Но Ноченька только покачала головой:

— Ты могла бы спросить меня, прежде чем брать монету. Я волновалась, что ты потерялась. Дружба важнее любых монет и угощений!

Снеженка задумалась и поняла, что Ноченька-то права. Она подошла к подруге и обняла её:

— Прости меня, Ноченька. Я не хотела тебя обидеть. Подскажи, что нам делать с этой монетой?

- А у тебя какие предложения? - Обрадовалась черная курочка.

Они решили отдать монету в деревенский магазин - сельпо - и, вместо угощения, решили купить семена, чтобы вырастить на своем огороде много свежих овощей и зелени.

Вместе они работали на грядках, много разговаривали, радовались, что они приняли решение правильное.

И, как оно и бывает, их совместный труд увенчался успехом: на их участке росли яркие овощи, и они делились ими с другими курицами и жителями деревни. А семена, которые они собрали и высушили, раздарили желающим. А желающих было очень много.

С тех пор Снеженка и Ноченька стали неразлучными подругами навсегда! Они поняли, что настоящая дружба стоит больше любых сокровищ, а вместе можно преодолеть любые трудности.
08.09.2024 20:44

Куриный бог
Евгений Евтушенко

Куриный бог - это морской камушек с дырочкой. Говорят, крымские татары считали, что, если сквозь дырочку продеть нитку и повесить камушек на куриный насест, куры будут лучше нестись. Поэтому камушек и прозвали куриным богом. Потом придумали, что куриный бог приносит счастье людям. Мне кажется, что в общем все хоть немножко, да верят в приметы: одни - с детской незащищенной открытостью, другие - втайне, с угрюмой напряженностью.
Я верю втайне.
Когда я бывал на побережье, мне всегда очень хотелось найти куриного бога, но в это лето особенно. Я с нескрываемой завистью смотрел на мощные борцовские шеи парней и тоненькие, с завитками волос шеи девушек, охваченные нитками, на которых, как медальон моря, довер-чиво болтался простенький камушек. Нитка с этим камушком обхватывала даже кирпичную, морщинистую шею старика, который, сидя на балюстраде напротив столовой дома отдыха, с достоинством продавал кизиловые палки.
На пляже совсем рядом со мной одна светская монументальная дама, всегда державшаяся соответственно своей светскости и монументальности, вдруг по-девчоночьи взвизгнула:
- Ой, товарищи, я куриного бога нашла!
И торжествующе побежала показывать всему пляжу, напоказавшись, улеглась под свой китайский зонтик и умильно стала целовать серенькую надежду на счастье, приговаривая:
- Ах ты, мой куриный бог, дорогой! Какой ты молодец, что нашелся! Ты у меня самый красивый, да?
Лежавший рядом со мной знаменитый гомеопат с непристойно обгорелым носом процедил:
- Кудахчет... Теперь, чего доброго, нестись будет.
Но я-то знал, что куриного бога у него самого не было. Гомеопат завидовал.
На следующий день, захватив с собой ласты, маску и подводное ружье, я пошел далеко-далеко, в Сердоликовую бухту. Шел я берегом, с тупой сосредоточенностью глядя под ноги. Проходившие мимо двое коричневых парней в вельветовых шортах, с бородками под "сердитых" молодых людей разговаривали о жизни.
- Что такое Пикассо! Этот Сальвадор Дали такие абстракции выдает, что Пикассо и не снилось!
- Ладно, хватит про абстракции... Видел новенькую из пансионата? Один купальник чего стоит! А конфигурация? Копия Брижит Бардо! Это тебе не абстракция.
У одного из них висел куриный бог, да еще на серебряной цепочке. Меня почему-то особенно привела в раздражение именно эта цепочка. Хотя, видимо, все-таки меня привела в раздражение не она, а то, что на ней было.
- Кстати, Сальвадор Дали не абстракционист, а сюрреалист! - крикнул я им вдогонку, но мой маленький реванш не удался. Они меня не расслышали. Они уже были далеко.
И вдруг я увидел куриного бога. Он был не серый, как обычно, а прозрачный, с коралловыми прожилками. Дырочка была ровно посередине. Он лежал прямо перед белым рубчатым носком моего баскетбольного кеда. Я нагнулся и осторожно-осторожно, как будто боялся, что от одного моего прикосновения куриный бог может рассыпаться, поднял его. И грустно рассмеялся. Дырочка-то была, но не насквозь. Этому камню нужно было еще лет сто, а может, больше, чтобы дырочка протерлась до конца и он стал куриным богом. Сейчас это был только полубог, притворявшийся богом.
Я кинул его в море и с внимательностью, достойной лучшего применения, стал рассматри-вать все другие камушки, лежавшие рядом. Нам ведь всегда кажется, что рядом с полунастоя-щим всегда должно быть настоящее. А когда мы не находим его, то жалеем и о том полунастоя-щем, которое так небрежно и неблагодарно отбросили.
Все эти высокопарные и сомнительные, как всё высокопарное, мысли возникали во мне, когда я с упорством тихого сумасшедшего ковырял кедом побережье. И, уж конечно, пришла мне в голову мысль, что найденный мною куриный полубог символизировал мое личное полусчастье.
- Часики потеряли, молодой человек? - раздался заботливый голос. Гляжу, чего-то всё ищете, ищете...
Около меня стояла крошечная старушка с исполненными неподдельного участия живыми-живыми глазами. Через руку у нее был перекинут еще мокрый купальник довольно веселенькой расцветки.
- Да, да... часы, - почему-то ответил я.
- Давайте-ка вместе их поищем. Один глаз - хорошо, а два - лучше. У меня глаз-то еще хороший, вы не думайте. Я, милок, по годам-то уж на пенсию выйти должна, а всё работаю. Ткачиха я, с Трехгорки, а у нас с плохим глазом держать не стали бы. Зрительная у нас работа. Так где вы их потеряли, часы-то?
- Да тут где-то, - неопределенно ответил я. Идти на попятный было уже стыдно.
- Может, под камушек какой закатились или в расщелинку какую, говорила старушка, ужасно довольная тем, что она заботится о ком-то, и бойко-бойко маленькой ногой перебирала камни. - А ведь красота какая - и камушки эти, и море!.. Ты, милок, первый раз на море?
- Первый, - сказал я неправду. Я почему-то почувствовал, что так надо сказать.
- Тоже в первый? - обрадовалась старушка. - Значит, первое крещение принимаем? Я столько лет прожила, столько вроде видела, а вот моря - не приходилось. Путевкой премирова-ли. Сначала в Кисловодск хотели дать вроде бы по возрасту оно подходящей, но я в месткоме так и заявила: "Вы мне море подайте, а то вот умру и не увижу". Насчет "умру" это я им, конечно, для внушительности сказала - я еще все месткомы переживу!.. Ну куда же твои часы подевались?
- Да бог с ними! - сказал я, уже совершенно пристыженный.
- Как это так, бог с ними? Вы, молодежь, вещи ценить не умеете, потому что они вам легко достаются.
- А может, украл кто. - Я уже каким угодно образом хотел выкрутиться.
Но не тут-то было!
- Нехорошо о людях так, - строго сказала старушка. - Может, часы твои тут рядом валяются, а ты вон какое предполагаешь. Я один раз пришла домой, кошелька хватилась - тоже думала, украли в трамвае или еще где. А в кошельке единый билет был. Меня по нему через бюро находок нашли и всё до копеечки вернули. Стыдно потом было, что так о людях подума-ла... Смотри-ка, камушек какой занятный! - Старушка подняла и показала свою находку. На ее крепенькой ладони лежал куриный бог.
- Это куриный бог, - убито сказал я. - Он приносит людям счастье.
- Правда? - обрадовалась старушка. - Может, он мне принесет, что я Ромадина и Дуську на чистую воду выведу?
- А кто такие Ромадин и Дуська?
- Как кто? Ромадин - начальник ОТК нашего цеха, а Дуська - бригадирша. Раньше Дуська была девка ничего, но как попала в газеты, так и пропала. Орден ей дали, депутатом райсовета выбрали. Это всё по заслугам, конечно. Но завертелся человек. А может, завертели. Заседания, собрания торжественные всякие, а работать-то и отвыкла. Всё время брак дает. А Ромадин ее покрывает: мол, нельзя авторитет подрывать. Неправильно это. Перед работой, как перед Богом, все люди равны... Да где же это твои часы окаянные?
Мои часы, собственно говоря, лежали в кармане. Я всегда их снимал с руки, когда шел к морю, чтобы после не оставалась белая полоска. Я незаметно вынул часы и, когда старушка отвернулась, положил их на берег. Вскоре она их увидела.
- Ну вот же они, вот! Я тебе сказывала, что ты их потерял, - довольно говорила она, протирая циферблат. - Больше не теряй. А если пропадает что, никогда плохо про людей не думай, сперва оглядись. Пойду-ка я еще побултыхаюсь. Ох, уж это море, очень оно мне приглянулось! Жалко, что когда молодой была, не ездила... - И старушка бодро засеменила по тропинке к морю.
На полпути она остановилась и деловито спросила:
- Значит, поможет мне этот куриный бог насчет Ромадина и Дуськи?
- Обязательно поможет, - улыбнулся я, но улыбка получилась какая-то грустная, завидущая. Не то чтобы я ее куриному богу завидовал, завидовал ей - ее уверенности в том, что она всё знает, и что надо делать, и что нельзя. Но немножко - и куриному богу.
Я добрел до Сердоликовой бухты, растянулся на берегу и, лениво поворачиваясь с боку на бок, стал искать в россыпях камушков свое счастье.
Его не было.
В общем, всё это было довольно смешно: я уже как-никак взрослый человек, с фанатизмом мальчишки придавал тому, что найду или не найду какой-то камушек, прямо-таки роковое значение.
Решив поискать под водой, я надел маску с дыхательной трубкой и, погрузив голову в воду, долгое время плавал вдоль берега.
В воде камни были совсем другими. От них исходило разноцветное свечение, и казалось, они чуть дышали своими округлыми боками. Они, казалось, даже понимали меня, и в них было что-то извиняющееся за то, что они не с дырочками. То и дело вокруг меня проплывали крупные рыбы, кстати сказать, совершенно мне не попадавшиеся раньше, когда я специально охотился за ними. Поняв, что, видно, мне не суждено найти куриного бога ни на суше, ни под водой, я решил взять ружье, оставленное на берегу, и поохотиться.
Теперь я уже не смотрел на дно, а поджидал появления рыб, тихонько подгребая левой рукой, а в вытянутой правой держа ружье со спущенным предохранителем. Рыбы, как бы почувствовав изменение в моих намерениях, исчезли. Я уже мысленно проклинал себя и рыб, как вдруг увидел пестрое тело, виляющее над бурными водорослями. Рыба тоже увидела меня и замерла. Я стал было нажимать спусковой крючок, как внезапно в поле моего прицела откуда-то вторглась пара икрастых волосатых ног. Я еле удержал палец на спусковом крючке, почему-то явственно представив, как мой гарпун со свистом врезается в одну из этих аппетитных икр. Пловец нырнул, и я увидел, что он, как и я недавно, шарил по дну. Это был гомеопат.
"Ага, тоже ищет!" - не без злорадства подумал я и поплыл к берегу.
Вскоре рядом со мной, блаженно потягиваясь, улегся гомеопат, и не подозревавший, какой опасности только что подвергались его икры.
- Вам на почте лежит вызов для переговора с Моcквой, - сказал он и добавил с деланно равнодушной интонацией: - А у меня вот что...
В его коротенькой пухлой ручке с топазовым перстнем лежал куриный бог.
Это было уже выше моих сил!
Я сказал "спасибо", хотя в эту минуту мне больше всего хотелось ему сказать, что все гомеопаты - шарлатаны. (Справедливости ради, надо заметить, что вообще-то я этого не думаю.)
Я сложил свое подводное снаряжение и зашагал к почте.
Кто бы меня мог вызывать? Мама? Кто-нибудь с работы?
Она?
Я помнил ее, как помнят мелодии.
В сущности, каждый человек - это мелодия.
Есть люди, одаренные удивительной способностью врачевать и мягко успокаивать других всем звучанием собственной жизни, и люди, одаренные не менее удивительной способностью раздражать бестактностью самого факта своего существования.
Есть люди, зовущие своей упоенной бравурностью к лени и бездействию или, что еще гораздо хуже, к действию, которое постыдней простой лени.
Есть люди-реквиемы, люди-гимны самим себе, люди-фокстроты и люди-частушки. А некоторые до смешного похожи на странное попурри из легкой и серьезной музыки.
Я знал, какая мелодия ты...
В каком бы ресторане мы с тобой ни были, если там был оркестр, ты просила меня заказать песню Сольвейг. Однажды в ресторане на ипподроме я послал скрипачу деньги и записку. Деньги и записку мне передал обратно официант. На обороте записки гордым мальчишеским почерком было написано: "Григом не торгую". Скрипач с насмешливым презрением смотрел, как я читал его ответ. И вдруг он увидел тебя рядом со мной. Что-то сразу изменилось в его лице. Он играл что-то другое - "Жаворонка", "Фрейлехс", но всё время смотрел на тебя. Он понял. И, отстранив десятку, всовываемую ему бывшим знаменитым штангистом - кривоногим маленьким человеком с лицом спекулянта фруктами, который требовал "шо-нибудь про нашу Одессу", скрипач заиграл песню Сольвейг.
Через несколько дней мы снова зашли в тот ресторан. Увидев тебя, скрипач всё вспомнил, и, когда мы шли по ковровой дорожке, выискивая место, над тобой вновь возникла эта мелодия.
Если у мелодии есть глаза - а они у них есть, - то у этой мелодии такие же глаза, как у тебя... Прекрасны глаза веселые и бесстрашные. Но еще более прекрасны такие, как твои, - бесстрашные и грустные. Наверное, я полюбил тебя тогда, когда впервые увидел их. Но понял я это не тогда, а совсем недавно, когда однажды смотрел на тебя, уходящую в глубину чужого тебе пустынного двора, уходящую с устало опущенной головой в глубину чужой тебе судьбы, которая не стала твоей, как бы ни хотелось этого тебе. Я, наверное, любил тебя и раньше, но был слишком самолюбив, чтобы признаться в этом самому себе. Ведь был этот двор, в неизвестную глубину которого ты неизбежно должна была от меня уходить каждый вечер. Ведь когда мы виделись наедине, то об этом никто не должен был знать. Вернее, знали об этом все и не знал только один человек. А когда знают все и не знает только один, это еще большая ложь...
Поэтому я и притворялся перед собой, что не люблю тебя, притворялся из самозащиты. И ты сама убеждала меня в этом, с грустно растерянной улыбкой называя меня "придумщиком".
И тогда, в тот вечер, ты мне сказала:
- Знаешь, Алешка, тебе этого не надо. Давай сейчас заедем за какой-нибудь твоей девочкой. Отвезите меня домой, а сами идите куда-нибудь танцевать. Тебе ведь так лучше будет... Правда?
Я позвонил, и мы заехали. Мне хотелось казаться независимым - я спасался от зависимости, не понимая еще тогда, что эта зависимость и есть спасение.
В такси впорхнуло двадцатилетнее изумленноглазое существо тоненькое-тоненькое и упоенное своей хорошенкостью. Но мелодия голоска, бойко знакомящегося и что-то фальшиво лепечущего насчет того, что она не успела одеться, была жалкой рядом с мелодией гордой измученности.
Мы подъехали к твоему дому.
- Вы в этом доме живете? - спросило существо с участием, в котором торжествующе звенело жесткое превосходство молодости.
- В этом, - ответила ты, всё еще не выходя из машины.
- А какое ваше окно? Вот то? Там горит свет. Это, наверное, ваши дети.
- Да, дети.
Ты вышла из машины и, еще держась за дверь, сказала: "Ну, будьте счастливы... Правда" - и пошла через улицу к своему дому.
Белые змеи поземки обвивали твои ноги в узких туфельках, и они были такими беззащитными, эти туфельки. И я понял, что должен защитить тебя. И все-таки я не смог это сделать.
Через несколько дней мы сидели вместе и что-то пили у кого-то в гостях - ты, твой муж и я. Лицо твоего мужа с короткими - щеточкой - усиками было напряженным и жестким.
Он тебя очень любил и в то же время ненавидел. Он не смог тебе простить того, что с тобой случилось несколько лет назад.
Он никогда не говорил с тобой ни о чем, твой муж. И пришел человек, который впервые стал говорить с тобой. Ты полюбила не его, а то, что он говорил с тобой. А он это умел делать - я его знал. Он, этот человек, сам испугался того, что вызвал в тебе. Он был похож на оратора, который сам пугается жертвенной готовности людей, поверивших его словам, и трусливо бежит от них, когда они уже готовы идти на смерть за эти красивые слова.
Твой муж не мог простить тебе этого - он был молчалив, а молчаливые люди редко что-нибудь забывают.
Раскладывая в тарелки что-то - кажется, жареные кабачки, - ты непроизвольно сделала какое-то особое движение ко мне, и вдруг он это заметил. И ты, как птица, закрывающая при опасности крылом своих детей (ведь не за себя же ты боялась - ты умела бояться только за других), заговорила о том человеке, на самом деле тебе чужом.
Он встал и молча ударил тебя в подбородок. Удар у него был хорошо поставлен - он когда-то был боксером. Ты упала, стукнувшись о ребра батареи парового отопления. Я не смог ударить его. Я просто отшвырнул его и, подняв тебя, ушел с тобой из этого дома. Я шел по ночным ули-цам, а таксисты, разглядев тебя, испуганно шарахались. Наконец нашелся один добрый человек, который довез до Склифосовского. Я выдумал какую-то историю про нападение бандитов. Истории этой не поверили, но это для них ничего не означало... Когда тебе накладывали швы на рассеченные губы, я сидел и плакал в коридоре от стыда за то, что не смог тебя защитить.
И все-таки ты вернулась к мужу. Ты мне сказала опять свое горькое: "Тебе этого совсем не надо". И я уехал к морю.
Неужели это все-таки вызываешь меня ты?..
Этого я почему-то боялся, но больше боялся, что позвонишь не ты, а позвонят о тебе. Мне всё время казалось, что с тобой может случиться что-то страшное.
На крыльце домика, где помещалась почта, дремала девочка лет восьми, положив кулачок под щеку. Из кулачка высовывался голубой листок.
Я подошел и вынул его. Это был вызов на телефонный разговор с Москвой, адресованный мне.
Девочка вскочила и, увидев меня, с укоризной покачала головой:
- Ну где же ты был? Я тебя искала, искала...
Вызов был на двенадцать часов ночи, и времени было еще много.
- Ты куда пойдешь? - спросила девочка.
- Никуда.
- Возьми меня, пожалуйста, с собой никуда.
- Хорошо.
И мы пошли никуда.
С этой девочкой у меня были особенные отношения. Она жила в поселке вместе со своей матерью - больной одинокой женщиной лет тридцати пяти, с грустными, всё понимающими глазами. Однажды эта женщина подошла ко мне и сказала просто и беззащитно:
- Я никого здесь не знаю, но мне кажется - вы добрый. Мне трудно ходить, а моей девочке так хочется в горы...
И мы стали ходить с девочкой в горы...
Мы были с ней и на Карадаге, где собирали вместо цветов жесткие кустики, как будто покрытые светящейся изморозью, и в Мертвой бухте, где таинственно шуршал пепельный песок, по которому призрачно скользили ящерицы, и на могиле последнего русского символиста, бродившего здесь когда-то с фанерным этюдником, в холстяном балахоне и римских сандалиях. На могиле разноцветными морскими камушками был выложен крест. В самом сердце креста лежал большой голубой камень с дырочкой.
- И у него есть куриный бог, - грустно сказал я. - А у меня нет.
- А что такое куриный бог? - спросила девочка.
Я рассказал ей.
- Он у тебя будет, - успокоила меня девочка. - Ты ведь хороший, а все хорошие должны быть счастливыми.
Я не возразил ей на это, что все хорошие должны быть счастливыми, но спросил:
- А откуда ты знаешь, что я хороший?
- Мама про тебя это сразу узнала. А мама понимает, кто хороший, а кто плохой. И я понимаю.
- Как же ты это понимаешь, такая маленькая?
- Это я только сверху маленькая, а внутри уже большая.
Я улыбнулся, но в первый раз внимательно посмотрел на нее.
У нее были зеленые глаза, похожие на две большие брызги моря, острые, еще растущие зубы с расщелинкой посредине, льняные волосы, самоотверженно завязанные "конским хвостом", и шелушащиеся тоненькие ноги с лиловыми от ссадин коленками.
Она опустила глаза и, гладя загорелой ручонкой крест из разноцветных камушков, спросила:
- А ты всегда такой - один?
- Иногда еще хуже.
- А как это хуже?
- А это когда ты не один, но всё равно один.
Она остановила ладонь на голубом курином боге в сердце креста и спросила серьезно-серьезно:
- Хочешь я буду твоей женой?
- Но я же старый.
- Никакой ты не старый - ты ведь моложе, чем моя мама, а ей никто не говорит, что она старая. И потом, как будто старых нельзя любить?
- А ты меня любишь?
- Разве тогда я бы хотела быть твоей женой?
- А что это такое, по-твоему, быть женой?
- Это очень любить.
- А очень любить?
- Это делать так, чтобы тебе всегда было хорошо. И чтобы ты не был один, даже когда один.
Она взглянула на меня и вздохнула совсем по-взрослому.
- Ты боишься, что над нами все будут смеяться. Но я же тихонько буду твоей женой. Никто про это и знать не будет.
- Но я люблю одну женщину, - сказал я, теперь уже так же серьезно, как говорила со мной она.
- А она тебя?
- Не знаю. Иногда кажется, что да, иногда, что нет. Но это ведь неважно.
- И мне неважно, - сказала девочка. - Я всё равно буду тебя любить. Я буду твоей женой про себя. И можно, я буду утром приходить к тебе и все убирать?
- Можно.
- Только ты сори побольше, а то будет неинтересно.
- Ладно, буду сорить побольше.
И она приходила ко мне каждое утро и, вооружившись щеткой, с гордой сосредоточенностью убирала.
Над нашей дружбой посмеивались многие отдыхающие, особенно гомеопат. Но мама девочки понимала нас. Она ведь была очень больна, а очень больные всегда понимают больше.
И вот сейчас мы шли с моей маленькой подругой никуда.
- Это она тебе звонит? - спросила девочка.
- Не знаю. Может быть, и она.
- А ты бы хотел, чтобы она?
- Хотел бы.
- Тогда это она.
Мы сели на скале, возвышавшейся над медленно темнеющим вечерним морем.
Мимо нас по тропинке, ведущей в гору, упоенно шумя, двигалась компания девушек и парней в шортах. Они несли связки крошечных, как будто игрушечных поленьев, сверкающие шампуры и синие сумки "Эр Франс", из которых торчали бутылки с сухим вином. Те двое, так и не уличенные мной утром в непонимании современного искусства, а в частности Сальвадора Дали, гордо тащили огромную кастрюлю, из-под крышки которой далеко пахло сырым маринованным мясом.
Всю эту компанию возглавлял бритый наголо загорелый академик - кстати, тоже в шортах. На вид ему нельзя было дать больше пятидесяти лет, хотя впервые он женился, кажется, еще до первой мировой войны. Но академик ионизировался, заземлялся и всегда был с молодежью. Ему принадлежала огромная дача на берегу моря. Эта дача, как храм ионизации и заземления, возвышалась над печальным стуком пишущих машинок в писательском доме отдыха, где витали призраки инсультов и инфарктов.
Академик подошел к нам, и я увидел висящий на его плече миниатюрный полупроводнико-вый радиоприемник, настроенный на Турцию. Турция, судя по звукам, доносившимся из радиоприемника, веселилась.
- Вы, как всегда, вместе, - сказал академик, галантно поцеловав руку девочке, которая, разумеется, приняла это как должное. - И я тоже, как всегда, вместе.
И он сделал неопределенный и несколько грустный от этой неопределенности жест в сторону шортовой компании, возглавляемой им.
- Не окажете ли вы нам честь присутствовать на шашлыке? - обратился он, как мужчина, истинно воспитанный, к девочке, а не ко мне и опять-таки несколько грустно процитировал:
Шашлык, приправленный горами и луной,
нет выше радости земной и неземной!
- Спасибо, - учтиво сказала девочка. - Но Алеше в двенадцать будут звонить из Москвы, и он должен быть на почте.
- Желаю, чтобы звонок был хороший.
Академик еще раз поцеловал руку девочке, направился к нетерпеливо переминавшимся подшефным молодым людям, и вскоре звуки веселящейся Турции исчезли за поворотом тропинки.
Я его любил, этого академика. Я-то понимал, что всё его окружение это лишь форма одиночества, но просто не так заметная для всех.
И вдруг девочка, с глазами, такими же умными и грустными, как у ее матери, сказала:
- А почему бы тебе с ним не подружиться? Мне его очень жалко. Он тоже совсем один. И оттого, что не один, еще больше один.
Она поняла. Она всё понимала...
Море темнело и темнело. Облака то судорожно сжимались, то устало вытягивались, то набегали одно на другое, делаясь одним гигантским облаком, то распадались. И внезапно среди этого непрерывного объединения и распада я увидел мужское незнакомое и в то же время очень знакомое лицо с умными страдающими глазами. Это лицо тоже всё понимало. Я глядел на него, словно загипнотизированный, вцепившись пальцами в траву, пробивавшуюся из расщелин скалы.
Лицо вдруг исчезло.
Я долго искал его взглядом, и снова из витиеватого движения облаков возникло лицо - на этот раз женское, но с такими же точно глазами.
Оно тоже всё понимало.
Потом лицо стало мужским, потом снова женским, но это было одно и то же лицо - лицо великой двуединой человеческой доброты, которая всегда всё понимает.
Мне было и страшно, и хорошо.
Это страшно и хорошо еще долго продолжалось во мне и после того, когда вокруг стало настолько темно, что в колышущихся очертаниях облаков ничего невозможно стало различить, даже если что-то и было.
- Надо идти на почту, - сказала девочка. - Скоро двенадцать.
- Ты бы шла домой: мама, наверное, волнуется.
- Она не волнуется. Она знает, что я с тобой.
Мы пошли на почту.
Теперь я был почему-то уверен, что звонишь ты.
Но это была не ты.
Я услышал низкий, чуть хрипловатый голос немножко странной и от этого еще более удивительной женщины, которую ты называла своей приемной матерью, хотя она была ненамного старше тебя.
- Она сейчас у меня, - сказала женщина. - Ей плохо - понимаешь? Ты должен немедленно вылететь.
- Хорошо, - ответил я.
Девочка ждала меня на крыльце.
- Это она?
- Нет, это не она, но всё равно она. Я должен сейчас же уехать. А ты иди спать. Уже поздно. И ты все-таки не внутри, а сверху большая, а внутри ты еще совсем маленькая.
- Можно я тебя провожу?
- Не надо.
Тогда она сунула ручонку в карман ситцевого сарафана и протянула мне что-то. Источая добрый проникновенный свет, в ее ладони лежал куриный бог.
- Это я нашла сегодня. Ты говорил, что куриный бог приносит счастье только тем, кто его сам находит. Но я тебя люблю, и, значит, я - это ты. И если я его нашла, значит, его нашел ты сам, и он принесет тебе счастье.
Я взял его бережно-бережно, как берут счастье только тогда, когда понимают, что оно означает.
Девочка привстала на цыпочки, поцеловала меня в лоб холодными маленькими губами и убежала.
Я разбудил директора дома отдыха, сказал, что у меня умирает дядя, и через полчаса уже мчался в попутной машине к Симферополю.
Шофер, здоровенный детина, мрачно попыхивал папиросой.
- А у меня есть куриный бог, - не удержался я и разжал ладонь, в которой лежал волшебный камушек.
Он покосился на мою ладонь:
- Вижу.
Потом как-то по-детски вздохнул и высказался:
- А я вот не находил...
- Да вы еще найдете! - убежденно сказал я. - Я тоже не сразу нашел.
Мест на самолеты не было. Да и самих самолетов не было до завтрашнего утра. Но она же сказала "немедленно". Значит, надо быть немедленно.
Я зашел к дежурному, пившему чай с ирисками. Ириски меня почему-то обнадежили.
- У меня умер дядя, - радостно сказал я.
- У всех умирают дяди, - ответил дежурный, бесстрастно разворачивая ириску.
- Но я очень любил своего дядю.
Дежурный отставил чай и посмотрел на меня уже с некоторым интересом.
- А кто он был - твой дядя?
- Он был ученый. Атомщик.
- Лауреат?
- Лауреат.
- Молодец, - сказал дежурный. - Не дядя молодец, а ты.
Я понял, что, кажется, заврался.
- Прохорыч, - сказал кому-то дежурный, - грузовой на Москву еще не вылетел? Возьми одного. Дядя у него умер. Лауреат.
Он положил трубку.
- Билет оформишь обычный, полетишь грузовым. Только быстро. - Он протянул мне ириску. - Пригодится. В грузовых взлетных конфет не полагается. А ты далеко пойдешь, парень. Так и надо.
Через четыре часа я был уже в Москве.
Мне открыла дверь твоя приемная мать.
- Молодец! Так и надо! - сказала она точь-в-точь как дежурный на симферопольском аэродроме. - Иди. Она тебя ждет.
Ты лежала на тахте, натянув одеяло чуть выше подбородка. Ты закрывала шрам. Я подошел к тебе и протянул ладонь, на которой лежал волшебный камушек.
- Это куриный бог, - сказал я. - Он принесет тебе счастье.
И вложил в твою вздрагивающую руку подарок той удивительной девочки с расщелинкой между зубов.
Я знал, что та девочка поняла бы меня.
1963 г.


Кот, Петух И Лиса

Слушайте: жил-был старик, у него были кот да петух. Старик ушел в лес на работу, кот понёс ему есть, а петуха оставил стеречь дом. На ту пору пришла лиса:

— Кукареку, петушок,
Золотой гребешок,
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошку.

Так пела лисица, сидя под окном. Петух выставил окошко, высунул головку и посмотрел: кто тут поет? А лиса хвать его в когти и понесла в свою избушку. Петух закричал:
— Понесла меня лиса, понесла петуха за темные леса, за дремучие боры, по крутым бережкам, по высоким горам. Кот Котофеевич, отыми меня!
Кот услыхал крик и бросился в погоню, настиг лису, отбил петуха и принес его домой.
— Смотри же, Петя, — говорит ему кот, — не выглядывай в окошко, не верь лисе: она съест тебя и косточек не оставит.
Старик опять ушел в лес на работу, а кот понёс ему есть. Старик, уходя, заказывал петуху беречь дом и не выглядывать в окошко. Но лисице больно захотелось скушать петушка. Пришла она к избушке и запела:

— Кукареку, петушок,
Золотой гребешок,
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошку,
Дам и зернышек.

Петух ходит по избе, молчит, не отзывается. Лиса снова запела песенку и бросила в окно горошку. Петух съел горошек и говорит:
— Нет, лиса, не обманешь! Ты хочешь меня съесть… и косточек не оставишь.
— Полно, Петя! Стану ли я есть тебя! Мне хотелось, чтобы ты у меня погостил, моего житья-бытья посмотрел, на мое добро поглядел!
И она запела сладким голосом:

— Кукареку, петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головка,
Выгляни в окошко,
Я дала тебе горошку,
Дам и зернышек.

Петух выглянул в окошко, а лиса его в когти. Закричал петух благим матом:
— Понесла меня лиса, понесла петуха за темные леса, за дремучие боры, по крутым бережкам, по высоким горам. Кот Котофеевич, выручай меня!
Кот услыхал крик, пустился в погоню, нагнал лису и отбил петуха.
— Не говорил ли я тебе, Петя, не выглядывай в окошко — съест тебя лиса и косточек не оставит! Смотри же, слушай меня! Мы завтра далеко пойдем.
Вот опять старик ушел на работу, и кот ему хлеба понес. Лиса подкралась под окошко и тут же песенку запела. Три раза пропела, а петух все молчит.
— Что это, — говорит лиса, — ныне Петя совсем онемел!
— Нет, лиса, не обманешь меня! Не выгляну в окошко.
Лиса бросила в окно горошку да пшенички и снова запела:

— Кукареку, петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головка,
Выгляни в окошко,
У меня-то хоромы,
Хоромы большие,
В каждом углу
Пшенички по мерочке:
Ешь, сыт, не хочу!

Потом добавила:
— Да, посмотрел бы ты, Петя, сколько у меня всяких диковинок! Полно, не верь коту! Если бы я хотела тебя съесть, то давно бы это сделала. А то видишь — я тебя люблю, хочу тебя в люди показать да уму-разуму научить, как надо на свете жить. Да покажись же, Петя! Вот я за угол уйду!
И притаилась за стеною…
Петух вскочил на лавку, высунул голову в окошко, а лиса его в когти — и была такова! Петух закричал во все горло, но старик и кот были далеко, и не слыхали его крика.
Долго ли, коротко ли, воротился кот домой и видит: петушка нет, надо из беды выручать. Кот тотчас же нарядился гусляром, захватил в лапы дубинку и отправился к лисицыной избушке. Пришел и начал наигрывать на гуслях:
— Трень-брень, гусельцы, золотые струночки! Дома ли Лисафья, дома ли с детками, одна дочка Чучелка, другая Подчучелка, третья Подай-челнок, четвертая Подмети-шесток, пятая Трубу-закрой, шестая Огня-вздуй, а седьмая Пеки-пироги!
Лиса говорит:
— Поди, Чучелка, посмотри, кто такую хорошую песню поет?
Чучелка вышла за ворота, а гусляр стук ее в лобок — да в коробок и снова запел ту же самую песню. Лиса посылает другую дочку, а за другою — третью, а за третьей — четвертую, и так дальше, какая ни выйдет за ворота — гусляр свое дело сделает: стук в лобок — да в коробок! Перебил всех Лисицыных деток поодиночке.
Лиса ждет их и не дождется. «Дай, — думает, — сама посмотрю!»
Вышла за ворота, а кот размахнулся дубинкой, как хватит ее по голове — из нее и дух вон! Петушок обрадовался, вылетел в окно и благодарит кота за свое спасение. Воротились они к старику и стали себе жить-поживать да добра наживать.

Петух и жерновки

Жили-были старик со старухой, бедные-бедные.
Ели они раз горох и уронили одну горошинку на пол. Покатилась горошина по полу и закатилась в подполье.
Долго ли, коротко ли лежала там горошинка, только вдруг стала расти. Росла, росла и выросла до полу.
Старуха заприметила и говорит:
— Старик, надобно пол-то прорубить; пускай горошина растет выше. Как вырастет, станем в избе горох рвать.
Старик прорубил пол, а горошинка всё растет да растет и доросла до потолка.
Прорубил старик и потолок, а горошина всё растет да растет и выросла до самого неба.
Не стало у старика со старухой гороха, взял старик мешок и полез на горошину.

Лез-лез и взобрался на небо.
Ходил-ходил по небу и видит: сидит на тучке петушок — золотой гребешок и стоят жерновки.
Старик, не долго думая, взял с собою и жерновки и петушка и спустился по горошине в избу.
Спустился и говорит:
— Чего бы мне, старуха, поесть?
А старуха говорит:
— Погоди, я жерновки попробую!
Взяла жерновки и стала молоть. Повернула раз — упали на стол блин да пирог. Повернула еще раз — опять упали блин да пирог. Что ни повернет — всё блин да пирог! И накормила старика.
Ехал мимо какой-то барин, богатый, пузатый. Заехал он к старику со старушкой в избу и спрашивает:
— Нет ли у вас чего-нибудь поесть?
Старуха говорит:
— Чего ж тебе, барин, дать поесть?
Разве блинков да пирожков?
Взяла жерновки и повертела: нападали блинки да пирожки.
Барин поел и говорит:
— Продай мне, бабушка, эти жерновки!
— Нет, барин, не продам!
Он взял, да и украл у них жерновки. Украл и уехал.
Хватились вечером старик со старухой — нет жерновков. Стали они горевать, слезы проливать.
А петушок — золотой гребешок кричит:
— Не плачьте, дедушка с бабушкой! Я полечу, отниму наши жерновки!
Взвился петушок, полетел и прилетел к барскому дому.

Сел на ворота и кричит:
— Ку-ка-ре-ку! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые!

Как услыхал это барин, рассердился и приказал слуге:
— Эй, малый! Возьми брось его в воду!
Поймали петушка, бросили в колодец.
А петушок сидит в колодце, пьет воду да приговаривает:
— Носик, носик, пей воду!
Ротик, ротик, пей воду! — и выпил всю воду.
Выпил всю воду, вылетел из колодца и полетел к барскому дому уселся на балкон и опять кричит:
— Ку-ка-ре-ку! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые!
Барин велел повару бросить его в горячую печь.
Поймали петушка, бросили в горячую печь — прямо в огонь.
А петушок сидит в печке да приговаривает:
— Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду! — и залил весь жар в печи.
Вылетел петушок из печи. влетел в барскую горницу, уселся на подоконник и опять кричит:
— Ку-ка-ре-ку! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые! Барин, барин! Отдай наши жерновки, золотые, голубые!
А у барина в это время гости сидели, он их блинками да пирожками угощал. Как услышали это гости, побежали из горницы кто куда: кто в дверь, кто в окно. А барин за ними вдогонку.
А петушок — золотой гребешок схватил жерновки и полетел с ними к старику и старухе.

Хитрый петух
Болгарская сказка

Растопырил крылья хитрый петух, вскочил на плетень и ну кукарекать во все горло. Из ближней рощицы выбежала кума лиса.
— Добрый день! — кричит. — Услыхала я, как ты кукарекаешь, вот и прибежала. Ну и хорошо же ты поешь! Вот не знаю только, умеешь ли ты петь, как пел твой батька.
— А как мой батька пел?
— Вскочит, бывало, на плетень, да и стоит на одной ноге, а другую подожмет. Закроет один глаз и кукарекает. Вот был певец так певец!
— И я так умею!
Поджал петух ногу, закрыл один глаз и кукарекает.
— А можешь ты, стоя на одной ноге, закрыть оба глаза и все-таки петь? — спрашивает лиса.
— Могу! — крикнул петух.
Но не успел он закрыть оба глаза, как лиса подскочила и — хвать петуха! Унесла его лиса в лес, придавила лапами и уже приготовилась кушать.
— Эх, — вздохнул петух, — было время, матушка твоя не так делала.
— А как она делала? — спрашивает лиса.
— У матушки твоей был такой обычай: бывало, поймает петуха да перед тем, как его скушать, прочтет молитву. Набожная была лисица, богомольная.
Подумала, подумала лиса и решила: надо, мол, и мне помолиться. Сложила передние лапы, закрыла глаза, стала молитву шептать. А петух того и ждал. Как только лиса отдернула лапы, он взлетел — да скок на ближнее дерево!
— Чтоб тебя громом убило! — взвизгнула лиса. — Меня, лису, перехитрил!
И, голодная, поплелась восвояси.

Чудесная курица

За тридевять земель, в тридесятом царстве, не в нашем государстве, жил старик со старухою в нужде и в бедности; у них было два сына — летами малы, на работу идти не сдюжают. Поднялся сам старик, пошел на заработки, ходил-ходил по людям, только и зашиб, что двугривенный. Идет домой, а навстречу ему горький пьяница — в руках курицу держит.
— Купи, старичок, курочку!
— А что стоит?
— Давай полтину.
— Нет, брат, возьми двугривенный; с тебя и этого будет: выпьешь крючок (чарку), да и спать ложись!
Пьянчужка взял двугривенный и отдал старику курицу. Вернулся старик домой, а дома давно голодают: нет ни куска хлеба!
— Вот тебе, старая, курочку купил!
Накинулась на него баба и давай ругать:
— Ах ты, старый черт! Совсем из ума выжил! Дети без хлеба сидят, а он курицу купил; ведь ее кормить надо!
— Молчи, дура баба! Много ли курица съест? А вот она нанесет нам яичек да цыплят высидит, мы цыплят-то продадим да хлеба и купим…
Сделал старик гнездышко и посадил курочку под печкою. Наутро смотрит, а курочка самоцветный камушек снесла. Говорит старик жене:
— Ну, старуха, у людей куры яйца несут, а у нас — камушки; что теперь делать?
— Неси в город; может, кто и купит!
Пошел старик в город; ходит по гостиному ряду и показывает самоцветный камень. Говорит старик жене:
— Ну, старуха, у людей куры яйца несут, а у нас — камушки; что теперь делать?
— Неси в город; может, кто и купит!
Пошел старик в город; ходит по гостиному ряду и показывает самоцветный камень. Со всех сторон сошлись к нему купцы, начали ценить этот камушек, ценили-ценили и купили за пятьсот рублев. С того дня зачал старик торговать самоцветными камнями, что несла ему курочка; живо разбогател, выписался в купечество, настроил лавок, нанял приказчиков и стал за море с кораблями ездить да и в иных землях торг вести. Уезжает он как-то в чужие страны и наказывает жене:
— Смотри, старая, соблюдай курочку, пуще глаза храни; а коли она утратится, твоя голова с плеч свалится!
Только уехал, а старуха сейчас же худое задумала — с молодым приказчиком связалась.
— Где вы эти самоцветные камни берете? — спрашивает ее приказчик.
— Да нам курочка несет.
Приказчик взял курочку, посмотрел, а у ней под правым крылышком золотом написано: кто ее голову съест — тот королем будет, а кто потроха — тот будет золотом харкать.
— Зажарь, — говорит, — эту курочку мне на обед!
— Ах, любезный друг, как можно? Ведь муж воротится — казнит меня.
Приказчик и слышать ничего не хочет: зажарь — да и только.
На другой день призвала старуха повара, приказала ему зарезать курочку и зажарить к обеду с головкой и с потрохами. Повар зарезал курочку и поставил в печь, а сам вышел куда-то. Тем временем прибежали из училища старухины дети, заглянули в печь, и захотелось им попробовать жареного: старший брат съел куриную голову, а меньший скушал потроха. Пришло время обедать, подают за стол курицу, приказчик как увидел, что нет ни головы, ни потрохов, рассердился, разругался со старухою и уехал домой. Старуха за ним — и так и сяк умасливает, а он знай на одном стоит:
— Изведи своих детей, — говорит, — вынь из них потроха и мозги и сготовь мне к ужину; не то знать тебя не хочу!
Старуха уложила своих деток спать, а сама призвала повара и велела везти их сонных в лес; там загубить их до смерти, а потроха, мозги вынуть и сготовить к ужину.
Повар привез мальчиков в дремучий лес, остановился и принялся точить нож. Мальчики проснулись и спрашивают:
— Зачем ты нож точишь?
— А затем, что мать ваша приказала мне из вас потроха и мозги добыть да к ужину изготовить.
— Ах, дедушка-голубчик! Не убивай нас; сколько хочешь дадим тебе золота, только пожалей нас — отпусти на волю.
Младший брат нахаркал ему целую полу золота: повар и согласился отпустить их на вольный свет. Бросил мальчиков в лесу, вернулся назад, а на его счастье дома сука ощенилася: вот он взял — зарезал двух щенков, вынул из них потроха и мозги, зажарил и подал к ужину на стол. Приказчик так и кинулся на это кушанье, все сожрал — и сделался ни королем, ни королевичем, а напросто хамом!
Мальчики вышли из лесу на большую дорогу и пошли куда глаза глядят; долго ли, коротко ли шли они — только распадается дорога надвое, и стоит тут столб, а на столбе написано: кто пойдет направо, тот царство получит, а кто пойдет налево, тот много зла и горя примет, да зато женится на прекрасной царевне. Братья прочитали эту надпись и решились идти в разные стороны: старший пошел направо, младший — налево. Вот старший-то шел-шел, шел-шел и забрался в незнамый столичный город; в городе народа видимо-невидимо! Только все в трауре, все печалятся. Попросился он к бедной старушке на квартиру.
— Укрой, — говорит, — чужестранного человека от темной ночи.
— Рада бы пустить, да, право, некуды; и то тесно!
— Пусти, бабушка! Я такой же человек мирской3, как и ты; мне немного места надобно — где-нибудь в уголку ночую.
Старуха пустила его. Стали разговаривать.
— Отчего, бабушка, — спрашивает странник, — у вас в городе теснота страшная, квартиры дороги, а народ весь в трауре да в печали?
— Да вишь, король у нас помер; так бояре стали клич кликать, чтоб собирались все и старые и малые, и всякому дают по свече, и с теми свечами ходят в собор; у кого свеча сама собой загорится, тот и королем будет!
Наутро мальчик встал, умылся, богу помолился, поблагодарил хозяйку за хлеб, за соль, за мягкую постель и пошел в соборную церковь; приходит — народу в три года не сосчитать! Только взял свечу в руки — она тотчас и загорелася. Тут все на него бросились, стали свечу задувать, тушить, а огонь еще ярче горит. Нечего делать, признали его за короля, одели в золотую одежу и отвели во дворец.
А меньшой брат, что повернул налево, услыхал, что в некоем царстве есть прекрасная царевна — собой прелесть неописанная, только на казну больно завистная, и пустила-де она вести по всем землям: за того пойду замуж, кто сможет прокормить мое войско целые три года. Как не попытать счастья? Пошел туда мальчик; идет он дорогою, идет широкою, а сам в мешочек плюет да плюет чистым золотом. Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, приходит к прекрасной царевне и вызвался ее задачу исполнить. Золота ему не занимать стать: плюнет — и готово! Три года содержал он царевнино войско, кормил-поил, одевал. Пора бы веселым пирком да за свадебку, а царевна — на хитрости: расспросила-разведала, откуда ему такое богатство бог послал? Зазвала его в гости, угостила, употчевала и поднесла рвотного. Стошнило доброго молодца, и выблевал он куриный потрох; а царевна подхватила — да в рот. С того же дня стала она золотом харкать, а жених ее ни при чем остался.
— Что мне с этим невежею делать? — спрашивает царевна у своих бояр, у генералов. — Ведь зайдет же этакая блажь в голову — вздумал на мне жениться!
Бояре говорят, надо его повесить; генералы говорят: надо его расстрелять; а царевна иное придумала — приказала бросить его в н….
Добрый молодец еле оттуда вылез и снова отправился в путь-дорогу, а сам одно на уме держит: как бы умудриться да отсмеять царевне эту шутку недобрую. Шел-шел и зашел в дремучий лес; смотрит — три человека дерутся, друг дружку так кулаками и садят!
— Что вы деретесь?
— Да вот попались нам в лесу три находки, а разделить не умеем: всякий себе тащит!
— А что за находки? Есть ли из-за чего ссориться?
— Еще бы! Вот бочонок — только стукни, из него рота солдат выскочит; вот ковер-самолет — куда вздумал, туда и полетел; а вот кнут-самобой — хлысни девку да скажи: была девица, а будь кобылица! — сейчас кобылой и сделается.
— Находки важные — разделить трудно! А я так думаю: давайте-ка сделаю стрелу да пущу в энту сторону, а вы вслед за ней припустите; кто первый добежит — тому бочонок, кто второй добежит — тому ковер-самолет, кто назади останется — тому кнут-самобой.
— Ладно! Пущай стрелу.
Молодец сделал стрелу и пустил далеко-далеко; трое бросились бежать наперегонки… бегут и назад не оглянутся! А добрый молодец взял бочонок да кнут-самобой, сел на ковер-самолет, тряхнул за один конец — и поднялся выше леса стоячего, ниже облака ходячего и полетел, куда сам желал.
Опустился он на заповедных лугах прекрасной царевны и начал в бочонок поколачивать — и полезло оттуда войско несметное: и пехота, и конница, и артиллерия с пушками, с пороховыми ящиками. Сила так и валит, так и валит. Добрый молодец спросил коня, сел верхом, объехал свою армию, поздоровался и скомандовал поход. Барабаны бьют, трубы трубят, войско с пальбою идет. Увидала царевна из своих теремов, страшно перепугалась и посылает своих бояр и генералов просить мира. Добрый молодец велел схватить этих посланных; наказал их грозно и больно и отослал назад:
— Пускай-де сама царевна приедет да попросит замирения.
Нечего делать, приехала к нему царевна; вышла из кареты, подходит к доброму молодцу, узнала его и обомлела, а он взял кнут-самобой, ударил ее по спине.
— Была, — говорит, — девица, будь теперь кобылица!
В ту ж минуту обратилась царевна кобылицею; он накинул ей узду, оседлал, сел верхом и поскакал в королевство своего старшего брата. Скачет во всю прыть, шпорами в бока садит да тремя железными прутьями погоняет, а за ним идет войско — сила несметная.
Долго ли, коротко ли — вот и граница; остановился добрый молодец, собрал свое войско в бочонок и поехал в столичный город. Едет мимо королевского дворца, увидал его сам король, засмотрелся на кобылицу:
— Что за витязь едет! Этакой славной кобылицы в жизнь свою не видывал!
Посылает своих генералов торговать того коня.
— Ишь, — говорит молодец, — какой король у вас зоркий! Этак по вашему городу нельзя и с женой молодой погулять; коли на кобылу позарился, так жену и подавно отымет!
Входит во дворец:
— Здорово, братец!
— Ах, а я тебя не узнал!
Пошло обниманье-целованье.
— Это что у тебя за бочонок?
— Для питья, братец, держу; без воды в дороге нельзя.
— А ковер?
— Садись, так узнаешь!
Сели они на ковер-самолет, младший брат тряхнул за один конец, и полетели выше леса стоячего, ниже облака ходячего — прямо в свое отечество.
Прилетели и наняли квартиру у родного отца; живут, а кто таковы — отцу с матерью не сказываются. Вот вздумали они задать пир на весь крещеный мир, собрали народу тьму-тьмущую, трое суток кормили-поили всех безданно, беспошлинно, а после стали спрашивать: не знает ли кто какой дивной истории? Коли знает, пусть сказывает. Никто не вызвался:
— Мы-де люди не бывалые!
— Ну так я расскажу, — говорит младший брат, — только чур не перебивать! Кто три раза перебьет меня, того без пощады казнить.
Все согласились; вот он и начал рассказывать, как жил старик со старухою, как была у них курочка да несла самоцветные камушки, как связалась старуха с приказчиком…
— Что ты врешь! — перебила хозяйка; а сын продолжает дальше. Стал рассказывать, как курочку зарезали; мать опять его перебила. Дошло дело до того, как старуха хотела детей извести; тут она снова не вытерпела.
— Неправда! — говорит. — Может ли это случиться, чтобы мать да на своих родных детей восстала?
— Видно, может! Узнай-ка нас, матушка; ведь мы твои дети…
Тут все открылось.
Отец приказал изрубить старуху на мелкие части; приказчика привязал к лошадиным хвостам: лошади бросились в разные стороны и разнесли его косточки по чисту полю.
— Собаке собачья и смерть! — сказал старик, роздал все свое имение нищим и поехал жить к старшему сыну в его королевство. А младший сын ударил свою кобылицу наотмашь кнутом-самобоем:
— Была кобылица, будь теперь девица!
Кобылица обратилась прекрасною царевною; тут они помирились, поладили и повенчались. Свадьба была знатная, и я там был, мед пил, по бороде текло, да в рот не попало.


Работницы и петух
Толстой Л.Н.

Хозяйка по ночам будила работниц и, как запоют петухи, сажала за дело. Работницам тяжело показалось, и они вздумали убить петуха, чтобы не будил хозяйки.
Убили – им стало хуже: хозяйка боялась проспать и ещё раньше стала поднимать работниц.



Гордая курица и добрая наседка

Алкинская Гюзель

Жили-были две курицы в одной деревне. И совсем не важно, какая это была деревня, потому что такие курицы всегда есть в любом курятнике!

Одна из них была очень гордой и высокомерной. Она требовала, чтобы ее называли Кри-Кри! Потому что всегда гордилась своими красивыми перьями и славилась громким криком. Конечно, не желала общаться с другими курицами, считая их слишком простыми и неприличными. Конечно же, Кри-Кри была из самой простой семьи, мама которой была юркой и пыталась лишний раз украсть зернышко из общей кормушки.

Другая курица была совершенно противоположна первой. Звали ее Гуль-Гуль, потому что она первая прибегала, когда звали всех куриц на обед: "Гули-гули, курочки, скорей айдате зернышко клевать, а то потом не достанется!" - Говорила заботливая хозяюшка Зэленька, дочь доброго учителя Алибекта.

Эту курочку любили все во дворе, и она уже была стара, но всё равно принимала чужие яйца, высиживала их и в птичьем дворе появлялся целый детский птичий сад. Было шумно и весело, когда желтые цыплята носились по двору, изучали всё кругом, пищали и толкались. Это было забавно. Но гордая курица не любила детей, и всячески старалась избегат курицу-наседку.

А Гуль-гуль была доброй и отзывчивой, всегда готовой помочь другим. Эта курица просто обожала сидеть на яйцах, высиживая их, и заботилась о маленьких цыплятах, как о своих собственных детях.

Однажды, наступила зима, и в деревне началась морозная погода. а метели сбивали с ходу птиц, потому они старались укрыться в курятнике и переждать лютые морозы.

Гордая курица, не желая делиться своим местом в курятнике, отказала Гуль-гуль в убежище. Но добрая курица не стала обижаться, а сама нашла укромное место в дальнем углу овчарни, где жили овцы. Они не были против и старались закрыть своим телом щели, откуда дул ветер. Так, все и защитили мороза маленьких цыплят.

Когда утром гордая курица увидела, что наседка и ее противные цыплята спасены, ей стало вдруг стыдно за свое высокомерие.

Вот только в этот день она поняла, что истинная красота и гордость - в
доброте и сострадании, а не во внешних показателях!

С тех пор, Гордая курица Кри-Кри и наседка Гуль-Гуль стали друзьями. Гордая курица научилась быть скромной и доброй, а наседка поняла, что даже самая простая курица может быть самой великодушной и благородной. И они жили дружно и счастливо до конца своих дней.

А цыплята одинаково тянулись к обеим курочкам, от чего Кри-кри считала себя самой счастливой курицей, ведь у нее не было своих цыплят!

2020 - 05.07.24


Бедовая курица

Воронкова Любовь


Таня спала под светлым ситцевым пологом. Утром к маленькому сенному оконцу подошёл петух - да как запоёт!
Таня и проснулась. Она подняла полог, посмотрела в оконце - солнышко уже высоко.
Таня слезла с постели и в одной рубашонке вышла во двор.
На дворе мать кормила кур:
- Цып-цып-цыпа-а-а!
Со всех сторон - и с усадьбы, и с улицы, и со двора - бежали и летели куры. Они хлопали крыльями и кудахтали.
- Ну как, Танюша, спала? - спросила мать. - Видно, крепко? Моя бригада уже наработалась - мы целый луг скосили и валы разбили, а ты только-только глаза открыла! Ну, расскажи, какие тебе сны снились.

Таня посмотрела на синее небо, на зелёные берёзы…
Посмотрела матери в лицо, в её весёлые глаза, улыбнулась и сказала:
- Не знаю.
Куры расторопно клевали корм. А одна - рябая, мохноногая - опоздала. Она спешила откуда-то издалека - шею вытянула, крылья распустила - да впопыхах и налетела на Таню. Таня даже покачнулась.
- Вот бедовая! - сказала Таня. - Людей с ног сшибает.
А мать засмеялась и поцеловала Таню в тёплые светлые завитки на макушке.
- Эх ты, - сказала она, - хохлаточка моя! С курицей не справилась! Беги умойся да платье надень, а то бабушка скоро завтракать позовёт.


Бабушкины квартиранты

Алена Василевич. Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова


В середине лета в маленьком бабушкином домике поселился квартирант.
Пришёл он к бабушке с походным рюкзаком за спиной и с охотничьим ружьём через плечо. На втором плече у него раскачивались длинные бамбуковые удилища. Был он худощавый, в очках, говорил мало. Пришёл утром, а к вечеру собрался на рыбалку, и за ним тянулся уже целый хвост ребят с нашей улицы.
Человек он был, видимо, добрый и щедрый, потому что к вечеру на нашей улице появился не один мальчуган-богач. Одному он подарил крючок, на который ловят щук; другому отмотал добрый кусок лески; третьему вырезал ореховое удилище. А ещё одному мальчишке пообещал подарить свою удочку из бамбука, когда будет возвращаться в город...
И ничего удивительного не было в том, что для мальчишек нашей улицы день этот стал самым праздничным за всю весну и за всё лето. Бабушкин квартирант оказался самым замечательным человеком, какой только встречался когда-нибудь нашим мальчуганам...
Однажды вернулась бабушка с базара и достала из своей бездонной корзинки пёстрого петушка.
Развязала ему крылья и лапы, перевязанные тесёмочками, и столкнула с колен на землю.
- Сегодня у нас будет славный бульон! - сказала бабушка своему квартиранту, который в это время обливался до пояса холодной водой из колодца.
- Гм... - как-то неопределённо промычал квартирант в ответ и докрасна начал растираться своим огромным мохнатым полотенцем.
Петух, почувствовав свободу, громко захлопал крыльями, воинственно притопнул ногой со шпорой и вскинул кверху задорный красный гребешок.
- Ко!
Бабушке эта воинственность не понравилась.
- Ишь ты, генерал какой выискался. Ногами ещё притопывает. Вот посмотрим, как ты у меня в чугунке притопнешь.
Петух, будто понял бабушку, опять задрал кверху голову и, сердито сверкнув рыжим глазом, коротко и тонко ответил бабуле:
- Ку-ка-ре-ку!
- А может, не стоит его в суп? Вон какой он бравый молодец, - сказал бабушке квартирант и, не дождавшись ответа, направился к себе в комнату.
Вернулся на крыльцо с куском булки и начал отщипывать кусочки.
- Петя! Петя-петушок, золотой гребешок! - подзывал он петуха, бросая на землю кусочки булки.
Петух недоверчиво оглянулся на зов и не тронулся с места.
- Петя, Петя! - звал его бабушкин квартирант и всё бросал булку.
Петух нерешительно сделал полшага вперёд, поспешно схватил один кусочек, потом второй, третий.
Он, видимо, был голоден, и голод заставил его преодолеть чувство страха. Петух хватал булку, давился, торопясь проглотить.
Бабушкин квартирант налил в пустую консервную банку воды и незаметно пододвинул её к петуху поближе. И от воды петух не отказался. Сунет клюв в банку и потом задерёт голову, глаза от удовольствия зажмурит.
- Ишь ты его: проголодался! - вздохнула бабушка и вдруг спросила квартиранта, словно извиняясь за что-то: - А на обед что же мы приготовим, раз вам так жалко этого разбойника?
- Придумаем что-нибудь, хозяюшка, придумаем. Разве можно такого красавца да под нож!..
Квартирант был в хорошем расположении духа и вдруг разговорился. Бабушка была удивлена этому больше, чем петуху, и не захотела портить настроение доброму человеку.
- Да уж с голоду как-нибудь не помрём: придумаем что-нибудь на обед. На петухе свет клином не сошёлся...
Утолив голод и жажду, петух важно промаршировал вокруг колодца и направился к раскрытому настежь окну в комнате квартиранта. Бабушкин квартирант осторожно обошёл петуха и положил на подоконник кусочек булки. Но петух уже вполне насытился и на булку никакого внимания не обратил. Однако заглянуть в комнату ему, видимо, очень хотелось. Он прошёлся взад-вперед под окном и наконец решился: растопырил пошире крылья, взмахнул ими - и взлетел на подоконник. Клюнул корочку булки и столкнул её на землю. Потопал, потопал по подоконнику и спрыгнул в комнату на пол.
- Видите, хозяюшка? Это уже мой квартирант. Я - ваш, а Петя - мой. Согласны?
- Уж больно он нахальный, ваш квартирант, - пошутила бабушка. - Без спросу и без разрешения - шасть в чужой дом, как в свой.
- Это не нахальство, - улыбнулся квартирант, - это любознательность! Надо же познакомиться с домом, где предстоит жить.
- Ку-ка-ре-ку! - грозно прокричал петух из комнаты: видимо, не понравились ему бабушкины рассуждения.
- Ой-ой, до чего страшно! - засмеялась бабушка и отправилась на кухню.
- Молодчина, Петя, будем считать, что знакомство состоялось и жаловаться на свою судьбу у нас нет причин, - сказал бабушкин квартирант.
Через час петух вёл себя уже совсем по-хозяйски: клевал бабушкину крупу и бился чуть ли не до крови с соседским петухом, важно "кококал", обходя двор. Будто и родился тут!
Загонять его на насест вечером не понадобилось, он сам повел всех бабушкиных кур в курятник. Это был даже не курятник, а маленький сарайчик, в котором ещё помещалась бабушкина коза.
На заре петух поднялся раньше всех и, заорав во всю глотку, разбудил жильцов своего дома и всех соседей. Кое-кто рассердился на такую раннюю побудку, поворчала и бабушка. Только квартирант не сердился на горластого петуха. Спрыгнул с постели, покрошил крикуну хлеба на завтрак и потихоньку, чтобы не разбудить бабушку, позвал:
- Петя! Петя! Петя-а!
Благодарный петух не заставил себя долго уговаривать, распростёр крылья, взмахнул ими - и тут же очутился на подоконнике. Поклевав крошки, он решил, что можно ещё соснуть часок: перелетел на спинку кровати, примостился поудобнее, словно на насесте, и зажмурил круглые глаза.
Бабушкин квартирант тоже заснул. Проснулся от того, что ему показалось, будто по нему кто-то расхаживает. Раскрыл глаза и удивился.
Вчерашний "бульон", как назвала бабушка петуха, преспокойно выбирал себе место на постели.
Квартирант боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть гостя. Но петух был не из тех, кто спит подолгу. Вскоре он подхватился, вспрыгнул снова на спинку кровати, а с неё - на подоконник.
- Спой, братец Петя, - тихо попросил его квартирант.
Петух уставился на него любопытными круглыми глазами, словно спрашивая: "А ты не шутишь надо мной?"
- Спой, спой, Петя, - просьба бабушкиного квартиранта звучала искренне и без всякого подвоха.
"А почему бы и не уважить просьбу доброго человека?" - так, вероятно, подумал петух и, вытянув кверху длинную шею, пропел:
- Ку-ка... ре-ку!
Каждое утро, просыпаясь раньше всех, будил Петя своим воинственным криком жителей бабушкиного дома и соседей. Каждое утро вспрыгивал он на подоконник к бабушкиному квартиранту, съедал первый свой завтрак и дремал на новом насесте - на спинке кровати. Потом спрыгивал на кровать, досматривал последний сон в ногах бабушкиного квартиранта, пел ему обычное "ку-ка-ре-ку!" и вылетал во двор.
И так было до того дня, пока бабушкин квартирант не вышел за калитку с рюкзаком за спиною, с ружьём и с удочками.
После этого петушок несколько дней всё ходил под закрытым окном и удивлённо кого-то звал:
- Ко! Ко! Ко!
И не пел больше, бедняга, - грустил.



Золотая курочка

Джулия и Бриджит Кавана. Обработка Е. Чистяковой-Вэр. 1876


Золотая курочка жила в волшебной стране фей вместе с серебряным павлином и со знаменитой синей птицей, о которой слыхал каждый. И павлин, и синяя птица бывали у людей, а золотая курочка не видала ничего, кроме страны фей. Ей надоело постоянно жить на одном месте, и вот однажды она сказала своим друзьям:
— Я тоже очень хочу на людей посмотреть и себя показать. Мне надоело просыпаться в волшебной стране, есть в волшебной стране и ложиться спать опять-таки в волшебной стране. Мне нужна какая-нибудь перемена.
— Берегись, — заметил ей серебряный павлин. — Я был у людей и жестоко раскаивался в этом.
— И знаешь, — прибавила синяя птица, — если ты попадешь на землю, ты не будешь иметь права вернуться сюда, в волшебную страну фей, раньше, чем через год и день.
Но золотая курочка не стала их слушать и улетела. Долго-долго летела она и наконец очутилась на земле. От долгого пути золотая курочка очень устала и присела отдохнуть на большую скирду пшеницы. Ей очень захотелось есть, и она стала клевать зерна. На соседнем поле было несколько куриц с фермы, и золотая курочка, любившая общество, решила познакомиться с ними. Она слетела со скирды и стала вместе с курами клевать зерна, но так как ни одна из них не обратила на нее внимания, вечером она вместе с ними пошла на птичий двор фермы.
Когда пришла жена фермера, она сразу же увидела незнакомую красивую курицу, не прогнала ее и подумала: «Она случайно забрела сюда, но я ее оставлю у нас. Это очень красивая курица, и ее перья блестят, как настоящее золото».
Золотая курочка переночевала в курятнике и утром вместе с другими птицами пошла на луг.
В стране фей волшебные птицы никогда не теряют перьев, но во время путешествий по земле с ними случается все то же, что и с их самыми обыкновенными крылатыми родственниками. Придя утром в курятник за свежими яйцами, фермерша неожиданно увидела в соломе четыре желтых пера, которые блестели, как настоящее золото. Она подняла их и тотчас же заметила, что они действительно золотые. Фермерша любила деньги. Она положила яйца на солому и, боясь, что золотая курочка уйдет куда-нибудь, бросилась за ней на луг, поймала ее и принялась ощипывать. Она вырвала у нее много перьев, однако оставила их столько, чтобы несчастная птица осталась жива. Золотая курочка кудахтала и отбивалась, но это ей не помогло. Когда фермерша отпустила ее, она была вся в крови.
— Ах, — подумала золотая курочка, — зачем я не послушала серебряного павлина? Что будет теперь со мной, если мне действительно не удастся вернуться в волшебную страну фей раньше, чем через один год и один день?
Однако поразмыслив немножко, золотая курочка решила, что не все люди будут так жестоки к ней, как эта фермерша, и что, может статься, ее ждет лучшая участь где-нибудь в другом месте. Вечером она не вернулась на ферму, переночевала в лесу на дереве и просидела там весь следующий день. Утром фермерша пошла искать ее. Она сыпала зерна и ласково звала пропавшую курочку. Золотая курочка слышала все, но не шевелилась. Только когда ее враг ушел, она соскочила с ветки дерева, поклевала немного зерен и, едва заслышав какой-то шум, опять взлетела на ветку.
На следующий день фермерша снова пришла в поле, и золотая курочка подумала:
— Ну на этот раз я пропала.
Но она боялась напрасно, фермерша только собрала зерна, которые она рассыпала накануне, и не стала ни звать, ни искать золотой курочки. Дело в том, что, посмотрев утром на выщипанные перья, она увидела, что у нее всего четыре золотых пера, остальные оказались простыми желтыми. Когда у золотой курочки перья выпадали сами собой, они оставались золотыми, когда же кто-нибудь крал их или вырывал насильно, они делались самыми обыкновенными.
Золотая курочка, оставшаяся без зерен, очень страдала от голода. Ей также было скучно сидеть одной, поэтому она соскочила с дерева и пошла куда глаза глядят, по дороге собирая зернышки диких растений.
Вечером она пришла к ферме, которая была вдвое больше первой. Золотая курочка увидела множество кур, индюшек и уток и, глядя на них сквозь деревянную загородку птичьего двора, подумала: «Здесь столько кур, что среди них меня никто не заметит».
Она выбрала момент, когда в дверь входила птичница, и проскользнула вслед за ней. Видя, как она больна, остальные птицы приняли ее очень ласково. Они позволили ей есть и спать с ними, а на следующий день взяли ее с собой на луг.
Шесть дней золотая курочка жила на ферме, и кроме птиц, об этом никто не знал. На утро седьмого дня пришел фермер, который хотел посмотреть, как птичница будет считать яйца. Занимаясь своим делом, он вдруг услышал, как маленькая белая курочка сказала:
— Итак, вы действительно золотая? Неужели у вас настоящие золотые перья? Ведь это же удивительно!
— Молчи, молчи, — заметила ей черная курица. — Разве ты не видишь, что здесь наш хозяин? Ведь он понимает все, что мы говорим.
К несчастью, фермер действительно и услышал, и понял то, что сказала белая курочка. Узнав, что у него на ферме живет золотая курица, он велел закрыть все двери и калитки и загнать птиц в один из углов птичьего двора. Тут он сразу же увидел золотую курочку, хотя она старалась спрятаться за другими птицами.
Фермер ее поймал, отнес в верхнюю комнату своего дома и стал там ощипывать.
— Кто-то взял твои перья до меня, — сказал он, — но если ты, моя хорошенькая курочка, один раз убежала, это не удастся тебе теперь.
Когда на несчастной золотой курочке почти не осталось перьев, фермер запер ее в комнате и спрятал в карман ключ от двери.
У этого фермера был слуга Робин — человек любопытный и хитрый. Он видел, что фермер пошел в верхнюю комнату с курицей, а вернулся без нее, и ему захотелось посмотреть, в чем дело. У Робина был старый ржавый ключ, отворявший как раз верхнюю комнату. Он тихонько прокрался на второй этаж, отворил дверь и заглянул в нее. В ту же минуту золотая курочка проскользнула между его ногами и вылетела через первое же открытое окно. Робин мог бы поймать ее, но тогда его хозяин узнал бы все о ржавом ключе. Поэтому он запер дверь и потихоньку сошел вниз как ни в чем не бывало.
Золотая курочка отыскала щель в заборе, окружавшем ферму, и, когда фермер пришел ее кормить, была уже далеко. Увидев, что курица исчезла, он страшно рассердился, однако быстро утешился, думая о своей богатой добыче. Фермер сошел вниз, открыл потайной ящик, но в нем вместо золотых лежали теперь обыкновенные желтые перья, которые ничего не стоили.
С этих пор золотая курочка старалась не подходить близко к фермам и фермерам. Скрываясь в траве, она бегала с одного зеленого луга на другой и наконец пришла на одно поле, на котором два мальчика подбирали оставшиеся после жатвы колосья. Золотая курочка притаилась в канавке и не шевелилась до вечера. Когда стемнело, дети ушли.
Эти мальчики были сиротами и вместе со своей бабушкой, очень бедной женщиной, жили недалеко от поля.
Рано утром они опять пришли собирать колосья, а в полдень сели под живой изгородью и стали есть сухой хлеб. У каждого из них было только по маленькой корочке. Золотая курочка спряталась недалеко от мальчиков, смотрела на них через куст ежевики и слышала каждое их слово. Они с радостью говорили, что им удалось набрать довольно большой пучок колосьев ржи и что их бабушка тоже будет довольна.
«Они очень бедны, — подумала золотая курочка, — вряд ли они дадут мне зерен. На поле я тоже ничего не найду, там совсем не осталось колосьев. Но они такие маленькие, что не обидят меня, к тому же, если они вздумают меня ловить, я убегу и спрячусь от них».
Она вышла из-за куста и остановилась подальше от мальчиков.
— Хорошенькая курочка, — сказал младший.
— Бедненькая, — сказал старший, — смотри: она вся в крови, кто-то ощипал ее.
Он бросил крошку хлеба, но слишком близко от себя, и золотая курочка, которая теперь всего боялась, не решилась подойти. Тогда мальчик бросил хлеб подальше, и страдавшая от голода золотая курочка с жадностью схватила его. Они кормили ее, пока не отдали весь свой хлеб, потом пошли на другое поле опять собирать колосья. Золотая курочка побежала за ними. Вечером они вернулись домой.
На следующий день повторилось то же самое, но к концу завтрака детей золотая курочка ела хлеб из их рук, когда же вечером они пошли домой, курочка побежала за ними.
Увидев несчастную птицу, бабушка пожалела ее. Она накормила и напоила курочку, нежно погладила по спинке, смыла кровь с оставшихся на ней перьев, осторожно смазала ощипанные места маслом, а вечером в углу своей комнаты поставила шест, чтобы курочка могла переночевать.
— Наконец-то, — подумала волшебная птица, — я встретила добрых людей.
Долго поправлялась золотая курочка. Но вот она снова покрылась красивыми золотыми перьями и стала так блестеть, что и старуха, и ее внуки только удивлялись. Они очень полюбили золотую курочку.
Старуха и ее внуки были бедны, и потому золотая курочка получала от них мало корма, но не жаловалась на это. Прошли три недели с тех пор, как она поселилась у них, и вот однажды младший из братьев нашел в маленьком дворике, в который золотая курочка выходила поклевать траву, одно перышко. Он показал его брату. В этот же день старший нашел другое. Бабушка, не зная, что это золотые перья, позволила детям играть ими.
Как-то раз, когда дети играли во дворе золотыми перышками, мимо проходил разносчик товаров, он посмотрел через ограду и увидел все. Разносчик постучал в дверь бедной хижины, позвал старуху и предложил ей посмотреть на его товары, сам же не спускал глаз с золотых перьев.
— Я ничего не куплю у вас, — сказала старуха. — Мне ничего не надо, да у меня и денег нет.
Разносчик молча раскладывал перед ней товары и через несколько минут сказал:
— Дайте мне вон те желтые вещицы, которыми играют дети, и я оставлю им несколько хорошеньких игрушек.
Дети обрадовались, бабушка согласилась. Одному из мальчиков торговец дал барабан, другому — лошадь с тележкой;
— А у вас нет больше таких безделушек? — спросил он, когда мальчики отдали ему перышки.
Старуха прятала перья, выпадавшие у золотой курочки, она не знала их цены, но находила очень красивыми, а потому не бросала их.
Она сказала разносчику, что у нее семь таких перьев, и по его просьбе принесла их. Он взял перышки, а взамен дал старухе материю на платье и по фуражке для ее внуков.
С этого дня и старуха, и ее внуки стали заботливо собирать перья золотой курочки, так что, когда в очередной раз к ним пришел разносчик, они получили от него зимнее теплое платье для всех троих и немного денег: бабушка хотела починить крышу хижины. Может быть, золотая курочка нарочно роняла свои перья, потому что теперь их падало что-то уж очень много? Вскоре бедная старуха снова продала свое маленькое сокровище за большую сумму денег и благодаря этому купила корову, взяла в аренду землю и наняла работника, чтобы ее обрабатывать. А золотая курочка все роняла и роняла перья. Торговец с каждым разом платил за них все больше, потому что с тех пор, как старуха стала меньше нуждаться, она увеличила цену.
Словом, когда снова пришло лето, старуха стала богатой женщиной. Она начала строить себе новый дом, у нее были две коровы, лошадь, куры, гуси и индейки, но всем этим птицам не позволялось подходить к золотой курочке. Она по-прежнему жила в домике и спала в углу бабушкиной комнаты на насесте.
Прошел год и день с тех пор, как золотая курочка улетела из волшебной страны фей. Прошла еще неделя. Теперь она могла вернуться домой, но она так полюбила своих друзей, что не решалась бросить их.
— Улечу завтра, — говорила она себе каждый вечер, но когда приходило утро, опять повторяла то же самое. Так летела неделя за неделей, а золотая курочка все не могла расстаться со старушкой и ее внуками.
— Им еще нужны мои перышки, — думала добрая курочка, — я улечу, когда будет готов дом.
В один жаркий летний полдень старуха и ее внуки сидели и обедали. Неожиданно в окошко заглянул торговец.
— Здравствуйте, — сказал он.
— Здравствуйте, — ответила старуха. — У меня есть еще перья, если они вам нужны.
— Перьев мне не нужно, а нужна ваша птица.
— Моя птица?
— Да, ваша курица. Она мне нужна, и вы должны продать ее.
Старуха и оба мальчика в один голос закричали, что их курочка не продается.
— Ну что ж, нечего от вас скрывать, в чем дело, — сказал торговец. Видите ли, ювелир, которому я продал перья вашей курочки, продал их королеве, она же сделала из них себе ожерелье и диадему, а теперь хочет иметь курицу. Итак, назначьте цену.
Старуха ответила, что она ни за что не продаст курицу. Разносчик же стал уверять ее, что королева во что бы то ни стало решила приобрести птицу.
— Если королева захочет отнять у меня мою курочку, я не буду в силах помешать ей, — со слезами сказала старуха, — но никто не заставит меня продать мою любимицу.
Торговец ушел сердитый. От тревоги ни старуха, ни дети не могли есть. Они все время только и говорили, что о своей золотой курочке и о королеве. Говорили они об этом и вечером, когда золотая курочка сидела на насесте.
— Бабушка, — сказал старший из мальчиков, — посадим курочку в корзинку и уйдем с ней так далеко, так далеко, чтобы королева не могла нас найти.
— Нет, — сказал младший, — останемся дома и будем давать королеве каждый день по перышку, а за это попросим ее оставить нам нашу дорогую курочку.
Бабушка только покачала головой. Она знала, что все это невозможно и что в конце концов королева отнимет у них курочку. Торговец не приходил два дня.
На третий день старуха и мальчики уже стали надеяться, что все кончится хорошо. Но вдруг младший закричал:
— Бабушка, я слышу грохот барабанов!
— А я, — сказал старший, — слышу топот копыт.
— Ах, — со вздохом прошептала бабушка, — это королева едет за моей золотой курочкой.
Она не ошиблась. Вот барабаны умолкли, топот копыт прекратился, и золоченая карета, запряженная восьмеркой белых, как снег, коней, остановилась у порога. Из экипажа вышла сама королева. Она была в голубом атласном платье, на ее волосах красовалась золотая диадема, а на шее висело золотое ожерелье. И то, и другое было сделано из перьев золотой курочки.
— Я слышала, милейшая, — надменно сказала королева, — что у тебя есть золотая курочка, и приехала за ней. Где она?
— Ваше Величество, — ответила старуха, низко кланяясь королеве. — Я не могу расстаться с моей курочкой. Дети умрут от горя, если ее отнимут у нас.
— Полно, не говори глупостей, — сказала королева, — лучше покажи мне ее.
Как раз в эту минуту золотая курочка, которая все время была во дворе, взлетела на яблоню и принялась с такой силой махать крыльями, что целый град золотых перьев посыпался на траву.
— Ах, что за прелесть! — закричала королева и захлопала от удовольствия в ладоши. — Я умру, если у меня не будет этой курицы. Паж, пойди и поймай мне ее.
Паж стал карабкаться на яблоню, на которой сидела золотая курочка, все время махавшая крыльями и ронявшая золотые перья. Но в ту минуту, когда он протянул руку, чтобы схватить ее, золотая курочка взвилась в воздух и стала подниматься все выше, сверкая в лучах солнца, как золотое пятно. Пятно это делалось все меньше и меньше и наконец совершенно исчезло.
Королева так опечалилась, что, не говоря ни слова, села в карету и молча поехала домой. Когда барабаны начали бить, она сделала барабанщикам знак рукой, чтобы они замолчали.
Оставшись одни, старуха и мальчики стали поднимать перья, брошенные доброй золотой курочкой, и собрали их целую груду. Дети радовались, что их курочка улетела от королевы, и надеялись, что она со временем снова прилетит к ним, но, видя, какое количество перьев она бросила им перед разлукой, старая бабушка поняла, что волшебная птица не собиралась вернуться назад.
И золотая курочка действительно не вернулась. Она полетела прямо в волшебную страну фей и с тех пор живет там.
Мальчики очень горевали о своей курочке, но со временем утешились, а благодаря ее прощальному подарку (королева купила все перья и дорого заплатила за них), когда выросли, сделались богатыми фермерами.



Золотой петух

Куприн Александр


Не могу точно сказать, когда случилось это чудо. Во всяком случае, – если не в день летнего солнцестояния, 21 июня, то очень близко к нему. А происходило оно на даче, в Виль д'Аврэ, в десяти километрах от Парижа.
Я тогда проснулся еще до света, проснулся как то внезапно, без мутного перехода от сна к яви, с чувством легкой свежести и со сладкой уверенностью, что там, за окнами, под открытым небом, в нежной ясности занимающегося утра происходит какое то простое и прелестное чудо. Так, иногда меня ласково пробуждали до зари – веселая песня скворца или дерзкий, но мелодичный свист черного дрозда.
Я распахнул окно и сел на подоконник. В еще холодном воздухе стояли наивные ароматы трав, листьев, коры, земли. В темных паникадилах каштанов еще путались застрявшие ночью, как тончайшая кисея, обрывки ночного тумана. Но деревья уже проснулись и поеживались, открывая радостно и лениво миллионы своих глаз: разве деревья не видят и не слышат?
Но веселый болтун скворец и беззаботный свистун дрозд молчали в это утро. Может быть, они так же, как и я, внимательно, с удивлением, прислушивались к тем странным, непонятным, никогда доселе мною не слыханным звукам – мощным и звонким, – от которых, казалось, дрожала каждая частица воздуха.
Я не вдруг понял, что это пели петухи. Прошло много секунд, пока я об этом догадался. Мне казалось, что по всей земле трубят золотые и серебряные трубы, посылая ввысь звуки изумительной чистоты, красоты и звонкости.
Я знаю силу и пронзительность петушиного крика. В прежние времена, охотясь на весенних глухариных токах в огромных русских лесах, в десяти, пятнадцати верстах от какого либо жилья, я перед восходом солнца улавливал своим напряженным слухом лишь два звука, напоминающих о человеке: изредка отдаленный паровозный свисток и петушиные крики в ближних деревнях. Последними земными звуками, которые я слышал, поднимаясь в беззвучном полете на воздушном шаре, всегда были свистки уличных мальчишек, но еще дольше их доносился победоносный крик петуха. И теперь, в этот стыдливый час, когда земля, деревья и небо, только что выкупавшиеся в ночной прохладе, молчаливо надевали свои утренние одежды, я с волнением подумал: ведь это сейчас поют все петухи, все, все до единого, старые, пожилые, молодые и годовалые мальчуганы, – все они, живущие на огромной площади, уже освещенной солнцем, и на той, которая через несколько мгновений засияет в солнечных лучах. В окружности, доступной для напряженного человеческого слуха, нет ни одного городка, ни одной деревни, фермы, двора, где бы каждый петух, вытягивая голову вверх и топорща перья на горле, не бросал в небо торжествующих прекрасно яростных звуков. Повсюду – в Версале, в Сен Жермене и Мальмезоне, в Рюелле, Сюрене, в Гарше, в Марн ла Кокет, в Вокресоне, Медоне и на окраинах Парижа – звучит одновременно песня сотен тысяч восторженных петушиных голосов. Какой человеческий оркестр не показался бы жалким в сравнении с этим волшебным и могучим хором, где уже не было слышно отдельных колен петушиного крика, но полнозвучно льется мажорный аккорд на фоне пурпурно золотого do !
Временами ближние петухи на несколько мгновений замолкали, как будто выдерживали строгую, точную паузу, и тогда я слышал, как волна звуков катилась все дальше и дальше до самых отдаленных мест и, точно отразившись там, возвращалась назад, увеличиваясь, нарастая, взмывая звонким певучим валом до моего окна, до крыш, до верхушек деревьев. Эти широкие звуковые валы раскатывались с севера на юг, с запада на восток в какой то чудесной, непостижимой фуге. Так, вероятно, войска великолепного древнего Рима встречали своего триумфатора цезаря. Когорты, расположенные на холмах и высотах, первые успевали увидеть его торжественную колесницу и приветствовали ее отдаленными восклицаниями радости, а внизу кричали металлическими голосами восторженные легионы, чьи ряды один за другим уже озарились сияющим взглядом его лучезарных глаз.
Я слушал эту чудесную музыку с волнением, почти с восторгом. Она не оглушала ухо, но сладостно наполняла и насыщала слух. Что за странное, что за необыкновенное утро! Что случилось сегодня с петухами всей окрестности, может быть всей страны, может быть всего земного шара? Не празднуют ли они самый долгий солнечный день и радостно воспевают все прелести лета: теплоту солнечных лучей, горячий песок, пахучие вкусные травы, бесконечные радости любви и бурную радость боя, когда два сильных петушиных тела яростно сталкиваются в воздухе, крепко бьются упругие крылья, вонзаются в мясо кривые стальные клювы и из облака крутящейся пыли летят перья и брызги крови. Или, может быть, сегодня празднуется день трехсотого тысячелетия памяти Древнего Петуха – праотца всех петухов на свете, того, кто, как воин и царь, не знавший выше себя ничьей власти, полновластно господствовал над необозримыми лесами, полями и реками?
И наконец, может быть, – думал я, – сегодня, перед самым длинным трудовым днем лета, тучи на востоке задержали солнце на несколько мгновений, а петухи солнцепоклонники, обожествившие свет и тепло, выкликают в священном нетерпении своего огнеликого бога.
Вот и солнце. Еще никогда никто – ни человек, ни зверь, ни птица – не сумел уловить момента, когда оно появляется, и подметить секунды, когда все в мире становится из бледного розового – розово золотым, золотым. Вот уже золотой огонь пронизал все: и небо, и воздух, и землю. Напрягая последние силы, в самозабвенном экстазе, трепеща от блаженства, закрыв в упоении глаза, поет великолепное славословие бесчисленный петушиный хор! И теперь я уже не понимаю – звенят ли золотыми трубами солнечные лучи, или петушиный гимн сияет солнечными лучами? Великий Золотой Петух выплывает на небо в своем огненном одиночестве. Вот он, старый прекрасный миф о Фениксе – таинственной птице, которая вчера вечером сожгла себя на пышном костре вечерней зари, а сегодня вновь восстала на Востоке из пепла, дыма и раскаленных углей!
Постепенно смолкают земные петухи. Сначала ближние, потом дальние, еще более дальние, и, наконец, где то совсем уже на краю света, почти за пределами слуха, я улавливаю нежнейшее пианиссимо. Вот и оно растаяло.
Целый день я находился под впечатлением этой очаровательной и могущественной музыки. Часа в два мне пришлось зайти в один дом. Посреди двора стоял огромный лоншанский петух. В ярких солнечных лучах почти ослепительно сверкало золото его мундира, блестели зеленые и голубые отливы его доспехов вороненой стали, развевались атласные ленты: красные, черные и белые. Осторожно обходя этого красавца, я нагнулся и спросил:
– Это вы так хорошо пели сегодня на заре?
Он кинул на меня боковой недовольный взгляд, отвернулся, опустил голову, черкнул туда и сюда клювом по песку и пробормотал что -то недовольным хриплым баском. Не ручаюсь, чтобы я его понял, но мне послышалось, будто он сказал: «А вам какое дело?»
Я не обиделся. Я только сконфузился. Я знаю сам, что я всего лишь слабый, жалкий человек, не более. Мое сухое сердце не вместит неистовых священных восторгов петуха, воспевающего своего золотого бога. Но разве не позволено и мне скромно, по-своему, быть влюбленным в вечное, прекрасное, животворящее, доброе солнце?




Почему солнце восходит, когда кричит петух

Китайская сказка


Когда-то, в глубокой древности, на небе сияло девять солнц, а на земле было жарко, как на куске раскаленного железа. Деревья и травы не могли расти, посевы не могли всходить.
Трудно было жить людям! И тогда, нахмурив брови, они собрались на совет и стали решать, как избавиться от девяти солнц.
Один мудрец сказал:
— Я думаю, надо каждое солнце закрыть большим решетом, тогда не будет так жарко.
Все согласились, что совет неплох, но где взять такие огромные решета? А если их и найдут, то как их поднять на небо? Посовещались люди и решили, что этот способ не годится.
— А я считаю, — заговорил другой мудрец, — что мы все должны спрятаться под землю и жить там. Тогда лучи солнц будут для нас неопасны.
И этот совет был хорош. Но если всем спрятаться под землю, кто же тогда будет сеять хлеб? Что же люди станут есть? Нет, этот способ тоже не подходит.
И вот, когда перебрали все средства защиты от зноя и поняли, что ни одно из них не годится, поднялся какой-то человек и сказал:
— Все знают нашего охотника Эппуло? Он и силен и стреляет метко. Давайте попросим его, чтобы он сбил девять солнц с неба!
— Верно! — в один голос воскликнули люди и тут же послали этого человека к знаменитому охотнику.
Эппуло жил в каменной пещере на высокой горе. Роста он был огромного, волосы торчали на его голове, словно заросли бамбука, тело было могучим, как ствол старого дерева, брови густые и черные, как ночь, а круглые большие глаза светили, точно два фонаря.
Услыхал Эппуло просьбу людей и громко рассмеялся, а потом ответил:
— Это дело нелегкое. Но раз все так решили — я согласен!
Он до отказа натянул свой огромный лук, наложил восемь длинных стрел и — coy-coy! — со свистом выпустил их одну за другой в небо.
— Би-ли-ба-ла! — загремело в небе, и восемь солнц покатились вниз. А уцелевшее девятое, увидев, что дело плохо, поспешно спряталось за высокую гору.
— Ха-ха-ха! — весело засмеялись люди, глядя, как подстреленные солнца катятся с неба.
И все стали славить великое искусство Эппуло. Но, пока люди кричали и радовались, на земле вдруг сделалось темно и холодно; без солнечных лучей перестали расти деревья и травы, всходить посевы. Что было делать? Люди опечалились, нахмурились и вновь собрались на совет. Один сказал:
— Если бы нам удалось вызвать девятое солнце, которое спряталось за гору, — все было бы хорошо!
— Но как это сделать? — спросил другой.
— Надо кого-нибудь послать за ним! — предложил третий.
Но кого можно было послать? Человека — не годится. Солнце теперь не стало бы его и слушать! Решили послать птицу, притом с приятным голосом. Но у какой птицы самый приятный голос?
Выбор остановился на иволге, жаворонке и соловье. Начали с иволги: попросили её слетать за солнцем. Иволга всегда считала, что поёт лучше других птиц. Она сразу согласилась и, повернув головку в сторону гор, важно запела. Но солнце не вышло!
Люди пошли к жаворонку. Он тоже думал, что поёт недурно, во всяком случае лучше иволги! Гордо взлетев в небо, жаворонок завел свою нескончаемую песню. А солнце и не думало появляться.
Отправились тогда к соловью. Тот считал себя лучшим певцом в мире. Конечно, солнце не устоит перед его пением! Он вспорхнул на дерево и с достоинством запел. Однако солнце и на этот раз не вышло!
И тут люди вспомнили про петуха с его красивыми пестрыми перьями. Он хоть вовсе и не певец, зато в его голосе есть сила и бодрость. Обязательно надо попросить петуха!
Узнав в чем дело, петух захлопал крыльями, вытянул шею, запрокинул голову и, повернувшись к горам, как закричит!
Солнце тихо сидело за горой, когда вдруг услыхало крик петуха. Хотя голос и не был хорош, но чувствовались в этом голосе такая искренность и бодрость, что у солнца дрогнуло сердце. Ему очень захотелось узнать, кто это поёт? И когда петух с чувством прокричал три раза, а его друзья — мелкие пичужки подхватили эту победную песню, солнце не выдержало.
Оно забыло весь свой страх: такому голосу можно было довериться!
И первый золотой луч выглянул из-за горы. Солнце взошло! Снова во всём мире стало тепло и ясно!
Вот с тех пор и повелось: как петух прокричит три раза — солнце сразу и выходит на небо.





Петух да собака

Ушинский Константин


Жил старичок со старушкой, и жили они в большой бедности. Всех животов у них только и было, что петух и собака, да и тех они плохо кормили. Вот собака и говорит петуху:
- Давай, брат Петька, уйдем в лес: здесь нам житье плохое.
- Уйдем, - говорит петух, - хуже не будет.
Вот и пошли они куда глаза глядят. Пробродили целый день; стало смеркаться - пора на ночлег приставать. Сошли они с дороги в лес и выбрали большое дуплистое дерево. Петух взлетел на сук, собака залезла в дупло и - заснули.
Утром, только что заря стала заниматься, петух и закричал: "Ку-ку-ре-ку!" Услыхала петуха лиса; захотелось ей петушьим мясом полакомиться. Вот она подошла к дереву и стала петуха расхваливать:
- Вот петух так петух! Такой птицы я никогда не видывала: и перышки-то какие красивые, и гребень-то какой красный, и голос-то какой звонкий! Слети ко мне, красавчик.
- А за каким делом? - спрашивает петух.
- Пойдем ко мне в гости: у меня сегодня новоселье, и про тебя много горошку припасено.
- Хорошо, - говорит петух, - только мне одному идти никак нельзя: со мной товарищ.
"Вот какое счастье привалило! - подумала лиса. - Вместо одного петуха будет два".
- Где же твой товарищ? - спрашивает она. - Я и его в гости позову.
- Там, в дупле ночует, - отвечает петух.
Лиса кинулась в дупло, а собака ее за морду - цап!.. Поймала и разорвала лису.


Про цыплёнка, солнце и медвежонка

Цыферов Геннадий


Про меня и про цыплёнка
Когда я был маленький и знал очень мало, я всему удивлялся и любил сочинять. Летит, например, снег. Люди скажут - осадки. А я подумаю: наверное, где-то на синих лугах отцвели белые одуванчики. Или, может, ночью на зелёной крыше присели отдохнуть весёлые облака, свесив белые ножки. Если облако дёрнуть за ножку, оно вздохнёт и полетит. Далеко полетит куда-то.
К чему это я всё рассказываю? Вчера в нашем курятнике случилась удивительная вещь: из белого куриного яйца в зелёный мир проклюнулся жёлтый цыплёнок. Вчера он был маленький и мир видел впервые.
Вот о том, как он был маленький и всё видел впервые, я и решил написать книжку.
Хорошо быть маленьким. А ещё лучше - всё видеть впервые.
Удивление первое
Чему удивился цыплёнок вначале? Ну, конечно, солнышку. Он взглянул на него и сказал:
- А это что? Если это шарик, то где же ниточка? А если это цветок, то где же ножка?
- Глупый, - засмеялась мама-курица. - Это же солнышко.
- Солнышко, солнышко! - пропел цыплёнок. - Надо запомнить.
Потом он увидел ещё одно солнышко, в маленькой капельке.
- Маленькое солнышко, - шепнул он ему в жёлтое ушко, - хочешь, я отнесу тебя в наш маленький дом, в курятник, где темно и прохладно?
Но солнышко там не захотело светить. Опять вынес цыплёнок солнышко на улицу - горит.
- Глупое солнышко! - рассердился он. - Где светло - светит, а где темно светить не хочет. Почему?
Но никто, даже большие и взрослые не могли объяснить ему это.
Удивление второе
А чему удивился цыплёнок потом? Опять, опять солнышку.
Какое оно? Конечно, жёлтое. Таким цыплёнок увидел его впервые и решил, что таким оно будет всегда.
Но однажды озорной ветер размотал золотой клубочек. На пути, по которому ходило солнышко, от холмов до речки протянулась разноцветная радуга.
Взглянул цыплёнок на радугу и засмеялся: да ведь солнышко совсем не жёлтое, оно разноцветное. Как матрёшка.
Открой жёлтую матрёшку - в ней синяя. Открой синюю - в ней зелёная. Открой зелёную - в ней голубая. А в голубой ещё красная, оранжевая.
Так и солнышко. Если раскатать, размотать его клубочек, будет семь цветных полосочек. А если каждую из этих полосочек смотать отдельно, будет семь цветных солнышек. Жёлтое солнышко, синее, голубое, зелёное, всякие солнышки.
А сколько дней в неделе? Тоже семь. Значит, каждый день взойдёт какое-нибудь одно солнышко. В понедельник, например, синее, во вторник зелёное, в среду - голубое, а в воскресенье - жёлтое.
Воскресенье - весёлый день.
цыплёнок рисовал
Подарили цыплёнку десять цветных карандашей. Подумал он и решил: нарисую десять разноцветных котят. Потом ещё подумал и решил: нет, лучше нарисовать пять разноцветных котят. А ещё лучше одного разноцветного котёнка.
Котёнок получился смешной. Глаза у него голубые, усы красные, уши серые, спинка белая, а ножки такие: голубая, зелёная, жёлтая, синяя.
Стали цыплёнка спрашивать:
- Почему ты так делал? А он смеётся:
- Неужели не понимаете? Это котёнок надел разноухую шапку. А это ему подарили белую шубку. И разноцветные ботинки купили. А усы у котёнка красные: он пил красный кисель. По усам текло, а в рот ничего не попало.
цыплёнок впервые сочинил сказку
Да очень просто: взял и сочинил. Рассказали ему как-то сказку о домике на курьих ножках. Подумал он и придумал тут же другую: сказку о домике на телячьих ножках. Потом о домике на слоновьих ножках. Потом о домике на заячьих ножках.
У домика на телячьих ножках, по его словам, росли рожки.
У домика на заячьих ножках росли ушки.
У домика на слоновьих ножках висела труба-хоботок.
А у домика на курьих ножках алел гребешок.
Домик на заячьих ножках запищал: "Хочу прыгать!"
Домик на телячьих ножках замычал: "Хочу бодаться!"
Домик на слоновьих ножках запыхтел: "П-ф-ф! Хочу в трубу дудеть!"
А домик на курьих ножках пропел: "Ку-ка-ре-ку! Не пора ли вам всем спать!"
Тут во всех домиках погасли огни. И все уснули.
друзей
Друзей у цыплёнка было мало. Всего один. Это потому, что он искал друзей по цвету. Если жёлтый - значит, друг. Если серый - нет. Если бурый - тоже нет. Шёл как-то цыплёнок по зелёной дорожке, увидел жёлтую ниточку и пошёл по ней. Шёл, шёл и увидел жёлтую гусеницу.
- Так это ты, мой жёлтый дружок? - сказал цыплёнок.
- Да, это я, - проворчала гусеница, - жёлтый дружок.
- А что ты тут делаешь?
- Не видишь разве? Тяну жёлтый телефон.
- А зачем?
- Не догадываешься? Голубой колокольчик, что живёт в лесу, и синий колокольчик, что живёт на лугу, решили сегодня позвонить друг другу.
Динь-динь-динь-динь - так весь день звонили колокольчики друг другу и желали дождя и солнца.
- Неужели им больше нечего сказать? - засмеялся цыплёнок.
делали два жёлтых друга
Что делают все маленькие? Играли. Плясали. Выдували пузыри. Шлёпались в лужу.
А ещё грустили. А ещё иногда плакали.
ему они грустили
В понедельник вот почему. В этот день они обманули своих мам. Они сказали им: "Мы пойдём на лужок". А сами пошли на речку ловить карасей.
Конечно, если бы это был мальчик, он бы покраснел. Если девочка - тоже.
Но они были жёлтый цыплёнок и жёлтая гусеница. И они весь день желтели, желтели, желтели. А к вечеру стали такие жёлтые, что на них никто без синих очков не мог смотреть. А кто смотрел без синих очков, тот вздыхал и плакал: "Как это всё печально! Как это всё печально! Они обманули своих мам!"
о вторник...
Во вторник они решили запустить змея. Весь день цыплёнок склеивал его, а гусеница тянула жёлтую ниточку. Потом они привязали ниточку к змею. Дунул ветер, и змей улетел так далеко, что его не стало видно. Проскакала мимо лягушка. Засмеялась:
- Ниточку держите, а змея потеряли!
Пробежал мимо козлик. Засмеялся:
- Держите ниточку, а где же змей?
Надоело цыплёнку и гусенице объяснять, почему змея нет. Когда у них то же самое спросил поросёнок, они сказали ему:
- Это, хрюк, вовсе не змей. Мы привязали ниточку к солнышку, а оно ушло за гору. Мы его держим за ниточку, и опять встанет жёлтое солнышко.
Утром они смотали ниточку, но почему-то вместо солнышка проплыла тучка, и весь день лил дождь.
ему они смеялись
В среду решили они играть в прятки. Утром решили, в обед считались:
- Раз-два-три-четыре-пять! Кто играет - тот бежать!
Убежал цыплёнок и спрятался под крылечко. Уползла гусеница и спряталась под листочек. Ждут, кто кого найдёт. Час ждали - никто никого не нашёл. Два ждали - никто не нашёл...
Наконец вечером нашли их мамы и отчитали:
- Разве это прятки? Прятки - это когда кто-нибудь от кого-нибудь прячется. Кто-то кого-то ищет. А когда все прячутся, это не прятки!
В это время загремел гром. Однако дождя не было, и пошёл град. Тук-тук-тук, - весело стучал по крыше.
цыплёнок встретил гусёнка
- Странно, - пропищал цыплёнок, - сам-то белый, а ножки розовые. Ты что, чулочки розовые купил?
- Нет.
- Ботиночки розовые надел?
- Нет.
- Так что же?
- А я их в синей воде мыл, - вот они у меня и покраснели от холода.
- А если я буду мыть в синей воде, у меня тоже покраснеют?
- Тоже не тоже, также не также, а попробуй.
Пошли жёлтая гусеница и жёлтый цыплёнок к синей воде, и стала гусеница поливать ему из ковшика на лапки. Ждал цыплёнок, когда будут лапки розовыми, а лапки почему-то стали синие. Тут уж все немало посмеялись: "Это что такое? Жёлтый цыплёнок на синих ножках. Разве не смешно? Очень смешно!"
Я рассказал тебе, почему бывает грустно. Я рассказал тебе, почему бывает смешно. А знаешь ли ты, что иногда бывает и грустно, и смешно. Так было однажды и с цыплёнком.
В воскресенье он спросил у гусеницы:
- Как стать большим?
- Надо больше кушать, - серьёзно ответила гусеница. - Мальчику надо кушать кашу, девочке - кисель. А тебе, желторотый, лучше всего есть клюкву. Съешь одну клюквинку, и вырастет у тебя красный гребешок. Съешь другую - вырастет красная бородка.
Съел цыплёнок одну клюквинку, и ничего у него не выросло. Съел другую тоже ничего. Заплакал он, и от слёз у него покраснели глазки. Все смотрели на цыплёнка и не могли понять, что с ним. Если глазки покраснели оттого, что он плакал, - это уже грустно. Никто не мог ничего понять. И сам цыплёнок тоже.
Весь день он смеялся и весь день плакал.
Взрослые говорят: это смех сквозь слёзы.
Ну вот и всё.
- Как всё, разве это конец? - спросишь ты.
Нет, не конец. Разве хорошо, когда что-то хорошее кончается? Когда я был маленький и знал очень мало, мне всегда было грустно, если что-то хорошее быстро кончалось. Хороший день. Хороший вечер.
Хорошее солнце.
И цыплёнок и гусеница тоже очень хорошие. Так зачем же мне придумывать конец?


Куриный разбойник
Замчалов Г.

РАССКАЗ ГОРОДСКОЙ ДЕВОЧКИ

Подарок


Один раз вечером пришел дядя Миша. Мы пили чай. Дядя поздоровался со всеми, потом приподнял на руке корзиночку и похвастался:
— Эх, дети, и подарочек же я вам принес!
Мы все подбежали посмотреть, что в корзиночке.
— Дядя, дай я выну!
— Нет, я, дядя Миша!
— Нет я!
Дядя опустил корзину, но мы ничего не увидали: она была закрыта сверху бумагой.
Нина сзади протянула руку и дернула за бумагу.
Вдруг из корзины послышался крик, и там что-то заворочилось. Нина отскочила в сторону. Мы остановились и смотрели на странный подарок.
Из-под бумаги высунулась белая куриная голова с маленьким гребнем. Высунулась и начала испуганно оглядываться кругленькими глазками.
— Как, как, как? — спрашивала она.
Николай Иванович развернул бумагу, и мы увидели большого петуха. Он был раза в два больше нашего Петьки и красивее его: весь белый, чистый и какой-то важный. Петьку если бы так принесли да стали все разглядывать, так он бы такого шуму наделал, что все разбежались бы.
А этот, хоть и видно, что боялся, а все-таки не кричал. Только все спрашивал:
— Как? Как?
Мы отнесли его на насест. Как только его посадили, он успокоился и замолчал. Уснул, наверное. Потому что устал очень.

Виандот

Утром я встала, оделась и неумытой побежала в сарай. Наташа уже была там, тоже неумытая и растрепанная. Она вся съежилась и дрожала. По утрам ещё было холодно, а она стояла в одном платьице.
Я стукнула дверью. Она сердито зашипела:
— Тише ты… Он еще незнакомый и боится.
Потом пришла Нина. Мы все трое стояли не шевелясь и смотрели на нового петуха. Он ходил отдельно от всех кур спокойно и важно. Переставит ногу, нагнется и клюнет. Опять переставит и опять клюнет. Наш Петька осторожно подошел, заглянул на него сбоку и хотел клевать рядом с ним. Он поднял голову, сверху посмотрел, и Петька отошел в сторону.
Наташа восхищенно оглянулась на меня и на Юлю.
— Вот он какой!

Сказала она это громко. Белый услыхал и долго смотрел на нас одним глазом. И прислушивался. Даже голову согнул на бок, чтобы слышнее было.
— Давайте лучше уйдем, — сказала Юля. — Пускай он привыкает.
Мы тихонько встали и ушли. Дома мы наперебой расхваливали маме Белого.
— Ты знаешь, мама, когда Петька подошел к нему, так он даже до плеча ему не доставал.
— А чистый он какой! Его, наверно, каждый день мыли.
— А штаны? Широкие, пушистые и тоже белые! Он весь белый и ни одного пятнышка.
Мама сказала, что это такая порода, Виандот называется.
— Они всегда большие и белые. Это очень хорошие и дорогие куры.
— Мама, а они сильные, эти Виандоты?
— Не знаю, не могу вам сказать.
— Сильные, я знаю, — заявила Нина. Наташа вытянула вперед руку, сжала кулак и погрозила.
— Ну, теперь держись, рыжий! Белый задаст тебе!

Рыжий

Рыжий был соседский петух и наш самый большой враг. Если бы его ударили палкой или задавили телегой, мы бы нисколько не пожалели. Потому что он был злой, драчун и всегда мешал нам. Мы сколько раз хотели вздуть его, только не могли поймать: бегал он очень сильно.
Один раз, еще когда зима была, мы слепили из снега куклу. Хорошую, с глазами, с носом и с метелкой подмышкой. Глаза мы сделали из хлеба. Скатали из мякиша шарики, обмакнули в чернила и вставили. Кукла стала, как живая, и мы назвали ее Верой.
Когда мы кончили ее делать, был уже вечер, и мы пошли домой. А утром вышли — на ней рыжий. Глаза у нее выклеваны, все лицо исцарапано и одной руки нет. Это все рыжий своими ногами расковырял.
Или вот еще. К нам на крышу раз сел голубь. Рябенький, с широким хвостом, красивый. Мы захотели поймать его. Принесли пшена, насыпали на дорожке, а сами спрятались. Если бы он слетел и начал клевать, мы бы подкрались сзади и поймали его.
А рыжий помешал нам. Прибежал и давай клевать. Мы стали прогонять его, а голубь испугался и улетел.
Дома рыжего, наверно, не кормили: он всегда был голодный. И всегда, когда мы начинали кормить своих кур, он вырастал как из под земли. Он ничего не боялся. Придет и прямо в середину кур и клюет жадно, торопливо. Да еще дерется. Поклюет-поклюет и в голову какую-нибудь курицу как долбанет!
И ничего сделать нельзя. Станешь его прогонять, куры тоже пугаются и бегут вместе с ним.
И так он побирался по всем дворам. Мы один раз слышали, как женщина из четвертого от нас дома говорила его хозяйке:
— Я этому вашему петуху проклятому башку оторву, замучил он меня.
— Ну-к что же, рвите. Я сама с ним замучилась. Да не поймаете вы его. Он, как сатана, разве за ним угонишься?
Но самое главное, за что мы ненавидели рыжего, это за Петьку. Ему от него житья не было. Рыжий как только приходил, так сейчас же бить его. Он боялся рыжего, как огня, и всегда убегал от него и прятался.
С тех пор, как появился рыжий, Петька стал худеть и плохо есть. Он даже ростом сделался меньше. Гребешок у него пожелтел и согнулся на бок. Хвост раньше был красивый, большой, перья высоко изгибались вверх. А теперь их как будто подвыдергивал кто-то.
И всех он стал бояться. Даже своих кур, даже нас и то боялся. Должно быть, от этого страха у него сделалась привычка поджимать одну ногу. Станет, нахохлится и стоит на одной ноге. Как будто зима и холодно.
От рыжего куры тоже научились бить Петьку. Особенно старая чернуха. Она каждый раз, когда проходила мимо него, обязательно старалась клюнуть его в затылок. Из-за этого Петька перестал с ними есть, и мы давали ему отдельно.
Зато рыжего куры любили. Вот дуры! Он у них отнимал еду, часто кидался на них и долбил своим большим клювом, а они его любили. Боялись, а любили, — неизвестно за что. Если он приходил, когда их кормили, они уступали ему место. Он часто и громко стучал клювом об дощечку, наедался, потом давал им поесть. А потом они все вместе расхаживали по двору, и рыжий выступал в самой середине. Как будто отец или начальник их.


Сражение

Рыжий долго пропадал. Наверно, на каком-нибудь дворе нашел много еды и старался наесться как следует. Или, может быть, дрался с петухом каким-нибудь. Он любил, чтобы все петухи его боялись и, если находил непокорного, то дрался с ним до тех пор, пока не забивал окончательно.
За это время стала совсем весна. На дворе выросла высокенькая зеленая травка. Мама целыми днями возилась на огороде, а мы помогали ей. Дома мы бывали только утром и вечером. Про кур мы почти совсем забыли. Забыли и про белого и про рыжего.
Как-то мама оставила меня дома. У нас в комнате стояли ящики с рассадой. Потом их вытащили на двор и меня оставили караулить, чтобы куры не попортили. Я сидела на солнышке с книгой в руках и не читала. Смотрела туда, где огород, и завидовала, что они там работают, а я должна сидеть караулить, как сторож.
От нечего делать я принесла пшена, позвала кур и стала кормить. Белый пришел самым последним. Он шел так тихо, как будто ему было все равно, что есть, что не есть.
Я думала, что он все еще не привык к курам и держится отдельно. Смотрю — нет, подошел тихонько, не спеша, поел и стал ходить вместе с ними.
Я сразу увидела, что и куры к нему привыкли и относились с большим уважением. Он не гонялся за ними и не бил. Даже головой не дергал так быстро и так грозно, как это делал рыжий. А все-таки куры его слушались. Если он переходил на новое место, они шли за ним. Он останавливался, и они останавливались.
Белый важно прогуливался по двору. Вдруг он поднял голову, согнул ее на бок и стал прислушиваться. Я посмотрела в ту сторону, вижу — на заборе рыжий. Стоит и дергает головой. Ноги у него длинные, сам худющий, перья какие-то линялые. Шея тоже длинная, а хвоста вовсе нет. Только одно перо высоко поднимается вверх и гнется до полу.
Зато голова у него, правда, красивая: высокий двойной гребень, красный-красный, снизу две большие подвески и клюв острый, горбатый, как у орла на картинке.

Он стоял на заборе и осматривался. Потом взмахнул крыльями, слетел вниз и длинными прыжками побежал к курам. Белый вглядывался в него, ждал.
На шаг от него рыжий круто остановился, нагнул голову и клюнул у себя под ногами. Белый тоже нагнулся. И так, с опущенными головами, они стали ходить друг около друга.

Я видела, что они сейчас будут драться и не разгоняла их: уж очень мне хотелось, чтобы белый вздул этого нахала.
Рыжий начал первый. Он подпрыгнул и сверху кинулся на белого. Они сшиблись раз, другой, третий. Потом разошлись, походили немного с нагнутыми головами и опять начали.
Я все думала, что белый забьет, и заранее радовалась. Только уж когда рыжий совсем расклевал ему гребешок, я увидела, что он сильнее и что белому с ним не справиться.
Тогда я схватила книжку и бросила между ними. Они отбежали немного и снова кинулись друг на друга. «А может быть, еще ничего? Раз белый сам подбегает, значит надеется на свои силы». Но он уже стал припадать к земле и прятать свою голову от ударов под самим рыжим: втянет ее в плечи и старается залезть под него.
Я нашла палку и гонялась за рыжим до тех пор, пока он совсем не убежал с нашего двора.

Разбойник

На другой день рассаду перенесли на террасу, и я опять была на огороде. В полдень мы пришли обедать. Во дворе ходили куры и среди них рыжий. Он высоко нес свою голову и гордо поглядывал то в ту, то в другую сторону.
А далеко от него, у самого сарая, стоял белый. На груди и на шее у него были темные пятна. Рядом на земле валялись белые перья. Когда мы подходили, их подхватило ветерком, и они покатились по двору.
Мы принесли воды, обмыли белого. Нина выпросила у мамы рису и насыпала перед ним. Он посмотрел и отвернулся. Наташа тихонько погладила его и украдкой вытерла кулаком глаза.

— Давайте убьем этого рыжего.
— А что? Правда, давайте попросим какого-нибудь мальчишку, он его палкой…
— Нет, лучше скажем хозяйке. Пусть она запрет его и не выпускает.
После обеда мы пошли к хозяйке рыжего. Ее не было дома. Нам сказали, что она на огороде, и мы отправились туда. Когда мы пришли, она что-то сажала. Я выступила вперед.
— Тетя, вы своего рыжего петуха заприте. А то он нашего белого чуть не убил.
— И другого, маленького тоже, — добавила Нина.
— И кур бьет, — сказала Наташа. — Как сумасшедший все равно.
Она подумала и прибавила еще:
— А еще он у нас рассаду всю раскопал.
Хозяйка хлопнула себя руками по ногам.
— От леший, от леший! Родимые, да разве я его учу драться-то? Вы подите, сладьте с ним, с разбойником. Отец на рождество хотел его зарезать, так он вырвался и неделю домой не приходил. Где и пропадал — не знаю. А теперь, как стало тепло, так я и не вижу его никогда.
— Если не запрете, мы застрелим его из ружья.
— Убейте, милые, я вам спасибо скажу. Я от него столько стыда приняла, что на улицу выйти боюсь. Идешь, а бабы глаза колют: «Не кормите, вот он у вас и бегает по всем дворам». А уж я его и отрубями и картошкой, да разве такого удержишь!

Мы больше не знали, что сказать, и пошли на свой огород. По дороге я спросила Наташу:
— Зачем ты про рассаду наврала?
Она говорит:
— А ты думаешь, он бы не раскопал, если бы увидел? Еще как!
Вечером, когда мы вернулись с огорода и вошли на террасу, с нее слетел рыжий. Мы посмотрели — рассада и правда вся раскопана.

Не разбойник, а молодец

Было воскресенье. В этот день мы решили обязательно поймать рыжего и отнести хозяйке. Пускай бы она зарезала его или продала. А если бы она не согласилась, тогда мы думали ей совсем его не отдавать, а отнести подальше и бросить или подарить кому-нибудь.
Мы играли на лужайке за домом. Тут же ходили наши куры. Кроме того, пришла еще чья-то утка с утятами. Утята были пушистые, желтые, как игрушечные, и совсем маленькие. Они бегали по лужайке и пищали, а мать смотрела за ними, охала, боялась, как бы чего не случилось.
Один утенок залез в ямку и никак не мог вылезть. Она перепугалась, закрякала и побежала вытаскивать. Мы видели, как она взяла его ртом за затылок, вытащила и долго ощипывала с него грязь.

Пришел рыжий. Мы нарочно не прогоняли его. Он подошел и стал ходить с курами. Петька увидал его и скорей бежать домой. Белый тоже отошел и ходил вместе с уткой и утятами.
Мы легли на траву и как будто смотрели в небо, а сами следили за рыжим, что он будет делать.
Куры ходили рядом. Чернуха и зобатая два раза подходили прямо к нашим головам, останавливались и смотрели. Рыжий тоже подошел, но сейчас же испугался и отбежал.
Я тихонько сказала:
— Пускай он привыкнет немножко. Тогда мы позовем кур как будто кормить, насыплем им в сарае, он вместе с ними зайдет, мы и захлопнем дверь.
Вдруг мы услышали сильный крик, и все вскочили на ноги.
На другом конце лужайки, там, где канава, над самой землей махала черными крыльями ворона. Неподалеку стоял наш белый и смотрел на нее. Туда с отчаянным криком бежала утка. Она старательно перебирала ногами, переваливалась с боку на бок, взмахивала крыльями и все-таки бежала очень тихо: утки ведь не умеют бегать.
Рыжий стоял с высоко вздернутой головой и всматривался. Потом он тоже сорвался с места. Вытянул вперед шею, пригнулся, распустил крылья и понесся, как аэроплан. И сразу же обогнал утку. Ворона два раза опускалась на землю и снова взлетала. Третий раз она поднялась и тяжело полетела почти по земле. Во рту у нее мы увидели желтенький шарик.
— Утенка унесла! — крикнула Наташа.
Ворона пролетела немного и села, и выпустила утенка, но сейчас же опять схватила. Тут к ней подбежал рыжий. Он с разбегу хотел запрыгнуть на нее, но перескочил. Пока он поворачивался, ворона опять полетела, держа во рту утенка. Но она никак не могла подняться, и рыжий снова догнал ее.

Началась драка. Рыжий наскакивал; ворона не выпускала изо рта добычи и отбивалась крыльями. Один раз рыжему все-таки удалось запрыгнуть на нее сверху, и оба они перевернулись. Утенок вырвался. В это время подоспела утка и тоже набросилась на ворону. Перья у нее стали ершом, она сделалась в два раза больше и казалась страшным зверем.
Наконец, ощипанная и побитая ворона вырвалась и улетела. Утка с ласковыми охами торопливо заковыляла к своему несчастному детенышу. Рыжий отряхнулся, расправился, высоко поднял голову и пошел обратно к курам.
Все это случилось так быстро, что мы опомнились уже когда он вместе с курами подошел близко к нам.
Наташа сделала серьезное лицо и сказала:
— Я же говорила, что он вовсе не разбойник.
— А кто же?
— Молодец, вот кто!
— Это, что белого чуть не убил, за это?
— Уходите вы с вашим белым! Он, небось, не побежал спасать утенка. Стоял рядом и смотрел, как дурак. А рыжий не побоялся.
Она пошла домой и скоро вернулась. В руках у нее была баночка от гуталина, а в баночке пшено. Она поставила пшено недалеко от рыжего и позвала:
— Петя, петя, рыженький, ешь.

Петухи: Хвост для принцессы Будур и ревнивец бабушки. Жизнь в деревне
Алкинская Гюзель

Петухи в моей жизни встречались и встречаются часто. Те, кто жил в деревнях или гостил летом, то истинный любитель природы обязательно полюбит всех этих пищащих, кокочующих, кукарекающих, гагакающих, крякающих, также шипящих, кусачих, щипающих, визжащих, словом, - я про летающих домашних птиц.
Из них - индюки – это редкость, но знавала и этот народ фазановой родни (фазана из поезда увидела, когда проезжала поездом до Кубани). Как раз в этом регионе и увидела их, и даже наблюдала не один раз. Эти удивительные создания жили недалеко от домика, который снимала, и к моему, величайшему удовлетворению, я имела возможность наблюдать за ними. Заборчики там по старинке, деревянные, всё видно, так что, любовалась, снимала, делала видео. Какие у них необычные голоса; пляски перед своей зазнобушкой; рост и уменьшение, и даже изменения цвета бородки.
Вернемся к кукарекушам и кококушам.
Долгие годы господствовал во дворе у бабушки главный петух – гордый разноцветный красавЕц, у которого перья переливались на солнце, а он и не знал об этом. А, может, и знал, ведь как он гордо держит голову! Мы про друзей наших меньших что-то знаем, но всё про всё знать просто невозможно, поэтому гипотез больше фактов.
Наряд у него воистину был великолепен!
Перья на роскошной шее у него были огненного оранжевого цвета (мне так запомнилось), на голове – будто корона.
И вообще, петух во дворе – главный, к тому же еще и будильник! Такой же роскошный был у нашего будильника и хвост. Не хвост, а хвостище! Он переливался на солнце всеми цветами радуги, как и переливалось всё его шикарное одеяние! Глаз не оторвать от такой сказочной красоты!
Видимо, таких петухов было немало, поэтому про петухов, или в текстах, читая классиков и современников, обязательно упомянут такого разноцветного короля двора в целом. Их уважают четвероногие. А какая у них дружба! А потом уже белые – инкубаторские. Но они тоже такие, как цветные, тоже с характером. О втором таком белом, бабушкином ревнивце, расскажу после этого воспоминания.
Как-то услышала разговор между дядей Раитом и бабушкой, что они планируют зарезать нашего общего любимца – старого петуха с разноцветными переливающимися перьями.
Нам всем было его жалко, потому что любили. Дядю попросила дядю не выкидывать его хвост. Еще задолго до этого, где-то со времен начальной школы, я мечтала сохранить такой хвост на память. Таких петухов было много.
В средних классах я уже «заказала» дяде сохранить этот хвост, чтобы увековечить его. А для начала хвост должен был стать короной для восточных принцесс. Тогда мы всей страной любили смотреть «Волшебную лампу Аладдина», и я воображала себя принцессой Будур на школьном новогоднем празднике.
Сказано – сделано. Дядя даже обработал его на всякий случай, и преподнес мне заветный букет из длинных перьев. Дома стала мастерить корону: взяла картонку, разрезала по окружности головы – основа «короны» - ободок; пришила каждое перо по кругу (до этого нужно было расположить их так, чтобы самые длинные были в центре, да еще поворачивать, чтобы была симметрия, ведь у петухов они следуют друг за дружкой дугой); сверху пришила красивый черный гипюровый материал на ободок (у мамы в специальной коробке всегда были разные кусочки от старых красивых нарядов, которые пригодились для аппликаций на уроках труда, для шитья одёжек для пупсиков и маленьких кукол, поэтому я отыскала подходящий по цвету – черный гипюр от некогда нарядной красивой кофты с рукавами). Настоящие швеи всегда имеют такие коробки или хранят в ящиках.
Дело оставалось за платьем (это было намного сложней, но до Нового года время еще оставалось).
На празднике «принцесса Будур» стеснялась ужасно, совсем не вела себя как киношняя и как та, которая «примеряла» свой наряд перед зеркалом. Да, в жизни я не была принцессой, а была обычной скромной доброй девочкой. На меня глядели восхищенно (это жутко смущало меня, я не привыкла ко вниманию), удивлялись «поделке» на голове, любовались петушиными перьями, все хотели потрогать, еще бы. Наконец, внимание на мне было настолько заострено, что мне стало не по себе. Я попросту сбежала. Потом были зимние каникулы. Телефоны были редкостью, не у всех. В нашей пятиэтажке с четырьмя подъездами, не считая первого этажа, который занимали детская библиотека, парикмахерская и книжный магазин, в те годы были только в трех семьях: в нашем, соседнем и первом подъезде, где жили уважаемые люди или начальники. Поэтому обмениваться мнениями не могли. У меня во дворе были подруги, они про корону не знали. Видели на полке, смотрели, любовались, но про праздник не знали.
После каникул одноклассницы-подружки, мою корону, оказывается, высоко оценили, просили принести, чтобы показать родителям и друзьям в их дворах.
А корона всегда стояла у меня на верней полке, на сборниках книг, и украшала стену.
Спасибо детству!

Ревнивый петух бабушки
Алкинская Гюзель

После чудесного разноцветного петуха больше таких у бабушки не было, как и не стали обитать в этом милом дворе и водоплавающих птиц, которых я видела один раз в жизни, когда я была дошкольницей. Тогда были утки и гуси, мало, но были. Они были для гостей и детей, к кому ездили поочередно бабушка и дядя – в Чебоксары, в Выборг и к нам, где старший брат и мы. Младший жил в деревне у бабушки.
Но эти птицы слишком дорогие для пенсионеров, особенно, утки. В деревнях фраза «утки жрут за трех петухов» была популярна.
В те годы и овцы немного имелись, тоже как гуси, для тех, кто приедет и зимой опять везут детям и снохам, ведь те приглашают в гости, а, значит, нужно для них и отдельно для гостей.
Не считая многочисленных банок с заготовками: ягоды, грибы и огородный урожай. Их дядя на «Волге» увозил по двадцать трехлитровок сразу с мясопродуктами, поэтому деревенские возили мясо только для остальных. А потом только куры.
Дядя младший женился, пожалел чужую с двумя её детьми, в дом привел, потом в свой, который за тот год пристроил трехстенку, увеличился домик на одну комнату. Летом там была кухня и спаленка, а зимой – холодильник.
Бабушка осталась одна, но отдала часть кур снохе. А бабушка кур держала, да яйцами на зиму запасалась, в клэте (кладовая) держала все продукты.
Когда бабушка стала совсем старенькой, кур становилось меньше к лету – нам отправляли или дядя привозил, бабушка уже далеко ездить не могла. Она теперь жила ожиданиями, как и мы, от лета до лета. Это очень тяжелые для нас были десятки лет, когда зимой перестала приезжать бабушка, ведь она могла у нас пожить пару недель. Предложение наше остаться жить навсегда не прошло. Отказалась:
- У меня там курочки, соседушки-подружки, как же они без меня там! Они ведь одинокие, у меня хоть вы есть. Они ведь вас ждут тоже!
Зато эти годы прошли не зря и впечатлений осталось на всю жизнь!
Разве я могла бы вспомнить многое и поделиться с вами?!
Разве были бы разные страшилки, смешные истории и обычные рассказы про деревенскую жизнь: познавательные, где-то поучительные и как советы?!
Разве я знала бы секреты деревенских хозяек?!
Разве я могла бы написать следующий фрагмент из детства?
Вот, к примеру, о том, как мы каждое лето покупали бабушке ей цыплят.
Помню одну из поездок очень хорошо. Поехали в далекую деревню, недалеко от железнодорожного вокзала, куда привозили на грузовике большие коробки с желтыми пищащими топчущимися круглыми пушистиками. Очень долго ждали: пока ты доедешь до последней остановки «Вокзальная», потом пешком нужно дойти до места за магазином, где длинная очередь выстроилась – цыплят привезли. А это – целое событие. Их привозили по расписанию, не каждый день. Об этом предупреждают в газете.
А с утра местные уже там (после школы прибегают помогать мальчишки, подростки, покупают столько, сколько могут унести, транспорт в деревнях был, в основном, мотоциклы да велосипеды, и то, на одну деревню – большую или маленькую – один-три мотоцикла да с десяток-меньше велосипедов, которые служили транспортом и ездили поочередно – отцы, дедушки, дети.
Для детей, конечно, это всё равно оставался любимым транспортом – до того, как доехать до цели (в магазин за мешком с крупами, рисом, сахаром) едут налегке, разгоняешься, но удлиняешь путь по главной дороге разными объездными – перекрестки, улочки, тропинки разные – чтобы продлить удовольствие.
И не важно детям, что ты пугаешь птиц (были такие, у которых куры с петухами находили выход за территорию двора, после этого стали резать перья на крыльях, чтобы не летали, а они легко взлетают на заборы, для них один метр – это пустяк). Ну, а гуси и утки – народ водоплавающий, потому сами добираются до речки. А обратно за ними идут дети и вечером вся деревня крякает и гогочет, особенно, если ты на своем велике появляешься. Кто правит деревней в это время, не понятно: всё колесное притормаживает, велосипед, как собачка, послушно идет рядом, люди уступают птицам не потому, что они боятся, а просто уважают односельчан, потому что у самих птица, и она должна вовремя вернуться домой. В деревне жить нужно как единый организм.
А до вечера можно и с ветерком прокатиться везде! Мне тоже дядя давал покататься, и я тоже делала большие круги по деревне, пока не попадали в магазин. Городскую внучку не загружали и не ругали, если приехал без покупки. Бабушка была запасливой, поэтому не заказывала мне ничего, или видя, как внучка хочет помочь бабушке, говорила: «Ну, купи килограмм сахара, он всегда нужен. А так всегда покупал дядя, когда ездил на велосипеде на работу, на обеде или, когда с работы ехал.
А вот моим деревенским друзьям попадало всегда: долго катался – без еды остался.
Но у них на то время были мы – городские, которые кормили друзей, которым, на худой конец, тяжелая рука матери прошлась по спине или голове, на худой – ремень от отца.
Так, в очереди ждешь, а тут обеденный перерыв намечается. Продавец за час несколько раз напоминает, и уже, после таких повторений, народ уже привыкал, не суетился, не шумел. Потом продавщица и шофер два часа обедали. Такая нагрузка: один продает, другой коробки поднимает, ставит, спускает покупателям, потом открывать, бракованных и мертвых в отдельную коробку (цыплят много, друг на друга наступают, падают, а хилые и больные не могут встать, пропадают немало будущих кур.
Но мы все терпеливо ждали в любую погоду. Сознательные люди, понимали. Погода то жаркая была, в другое лето был дождь, но в деревнях птица нужна, поэтому покупали ящиками, терпели и ждали.
Наконец, когда очередь дошла до нас, купили столько, сколько смогли увезти – сорок штук, если не ошибаюсь, одна большая коробка (где-то пятьдесят на метр).
Это нужно видеть и пережить, чтобы оценить ситуацию и степень тяжести – моральной и физической.
Обратно шли, держали коробку, так идти неудобно и непросто. Отдыхали редко, потому что в такие часы думаешь о том, как бы скорее это всё довезти. Да еще к автобусу успеть.
Обратно идем на «Вокзальную». Один пункт зачеркиваем – дошли до остановки. Здесь идет настоящая жизненная математика. Пока стоишь, уже думаешь, что полработы ты сделал – ты уже на месте. Теперь обратно – путь намного проблематичней.
Поэтому каждое достижение маленькой цели – это большая победа.
Автобус идет со стороны железнодорожного поселка через вокзал. Народу не так много, это радует, потому что до вокзала как раз битком.
С коробкой залезли, заняли два места. Коробка на коленях, открываем, смотрим, любуемся. А мы не одни. Транспорт как коробка, состоит из людей и цыплят.
Все пищит, шевелится, топается, и… «невкусно» пахнут.
На автобусе добрались уже на переполненном автобусе (там до сих пор ездит один маршрут и всегда с опозданиями, в маленьких поселениях - это не редкость, а даже норма), а нужно доехать до городского автовокзала. Это полчаса автобусом.
На вокзале полно народу. Всем нужно домой. Городские уже спокойно дома пьют чай, приняли ванну или душ, смотрят телевизор, словом, ожидание «спокойной ночи». А у деревенских еще дел полно в это время: вечерняя дойка коров, кормить животных и птицу нужно, потом по сараям и курятникам, воды набрать назавтра, закрыть плотно крышки колодцев, баню принять, потом вымыть, замочить там белье. Это основной перечень не всех вечерних работ, поэтому обязанностей у всех много. Кто раньше закончит, помогает другим.
Из автобуса нужно дойти до вокзала. Трудный участок, хотя обычно короткий. Мы всегда, как и другие, кто ездят не одни, один покупает билет, выдерживая огромные очереди в душном вокзале, остальные ждут на улице. У кого нет коробок, стоят на перроне, чтобы первыми успеть влезть в бесконечный автобус.
Потом купить билет на свой. Здесь билеты не бесконечны. В автобусы садятся и зайцы – знакомые и земляки кондукторов, или люди, которые не оплатили за неимением в кассах билетов, но покупают «на местах». Деревень полно, в кассах работают выходцы из деревень, которые когда-то сами были пассажирами. А городок этот больше поселок, чем провинция, приезжих здесь не более пяти процентов, которые уже стали с годами местными. Теперь третьи поколения и четвертые уже коренные.
Очереди. Они и сейчас есть. Особенно, в магазинах с несколькими кассами. Кассиры занимаются другими делами за чертой видимости, поэтому один кассир терпит недовольство граждан. Кнопки вызова только в мегаполисах, и то, не во всех. А хорошо бы! В Питере видела, оттуда и узнала. А многие и об этом не знают.
Все торопятся домой: продали на базаре, что рядом, и мы с ними. А рейсов в нашу деревню было только три. Деревня – тупик. Туда никто не хотел ездить. Спустя лет тридцать водителем был наш Радик, который прямо у остановки, утром увозил, вечером со всеми возвращался домой. Очень удобно.
Так, первый рейс – утром, в шесть утра. Это те, кто едут «по делам» и на базар торговать. По делам - это в поликлинику и по организациям (горком, банк, комсомольская организация, по магазинам купить «городские товары» - торты, конфеты и печенья, одежду, и «всё для дома и для хозяйства».
Нередко останавливаются, как продадут молочные и мясное, у родственников. Так обеспечивают горожан.
А кто едет до вокзала, потом на ЖДВ, чтобы за цыплятами да на работу.
Обратно он возвращается в восемь утра. Городским водителям такой маршрут был очень неудобным – пассажиров не больше трех-пяти, бензин зря тратят (а где-то с 2010 года совсем отменили рейс, теперь у многих свои автомобили да такси недорогое, свои же и таксуют). Они едут почти порожными в деревню до обеда.
Второй рейс аккурат в обеденное время.
Вот на него мы не успевали. Для тех, кто не успевал, или после работы, им требовался третий рейс. Вот на него стараешься успеть. В тот день мы не успел – «дежурный».
В те годы такси там вообще не существовало (был, конечно, но для командированных, которым выделяли деньги), а местное население рассчитывали на автобусы.
Обычно, люди просили «по пути» подвезти, или отправляли в город «встретить». Будь то тетя Миляуша едет на «буханке» обратно с водителем, оставив больного (в деревнях это не было частым явлением), поэтому с остановки могли забрать всех, кто в нашем направлении. Или, к примеру, едем мы у кого-то, а у него еще два места, по пути подбираем и других.
Как-то да добрались-таки до деревни. А там еще пешком идти с этими коробками. Бедные пушистые малыши, каково им было пережить такой переезд в закрытой коробке (хотя по бокам предусмотрены круглые пара дыр) ?! Поэтому в автобусе открыли верх, и они могли «дышать», хотя газ в «ПАЗе» ударял в голову всем. Терпели деревенские. Может, потому они – все выносливые?
Бабушка, охая, с больными ногами помогала разгрузить их на заранее приготовленное место во дворе, где уже была курица с ее выводком.
Курица была старая и опытная, поэтому, видимо, бабушка подумала, что клуша примет чужих. Это было впервые в нашей жизни. И в бабушкиной.
Но пестрая красотулька не пожелала принимать к своим пестреньким пятерым еще и желтеньких приемышей.
Казалось, что она была напугана такой пищащей оравой, отбегала, но возвращалась к родным. А цыплята, как и люди, не понимали, за мамой нужно бежать или с «родственниками» остаться и подождать.
«Старушка» добросовестно работала мамой много лет. У самой их было много. Красавица и умница, была еще и храброй.
Однажды над большим двором летала ворона. Бабушка заметила ее из кухни, а окна кухни-гостевой выходили во двор. Я послушно выбежала отпугивать непрошенную гостью, которая воровала цыплят.
А. ворон в деревне много, а деревня была поменьше (тогда она заканчивалась аккурат на том месте, где они жили большой вороньей семьей, издали казалось, что на старом тополе живые черные листья, и разноголосый шум издавался, пока не наступит определенное время и всё в деревне умолкает). Улиц, параллельных главной, было всего две, но три километра длиной была деревня. Теперь уже за третьей дорогой – объездной для грузовых – строятся дома, ближе к лесу. И деревня уже не четыре километра в длину.
Растут деревни. Где-то деревни умирают. Всё зависит от человека и любви к своей деревне.
Да, жили вороны на старом тополе у древнего колодца, за один переулок. Колодец этот еще потому в те годы иногда залетали в середину села. У них тоже передается по наследству. Тоже деревенские – выросли там, молодые заменяют старые. Когда мама была маленькой, деревня заканчивалась за их переулком. Она рассказывала, как при ней ворона утащила цыпленка, или гусенка, поэтому в деревнях до сих пор есть обязанность для детей и стариков – с утра до вечера пасти гусей и уток у реки, и цыплят на территории, отведенный специально для этого.
Теперь эти умные красивые черные птицы давно не залетают, но всё еще гнездятся там. Этакая местная достопримечательность.
Бабушка задумалась, как же сделать так, чтобы курица приняла. Долго думать нельзя в деревне, потому там смекалка работает быстро, математика в школе – любимый предмет у многих.
Я жду. Мама готовит на кухне, смотрит из окна.
Ворона, видимо, молодая и непослушная, решила сделать марш-бросок до нас. Даже бабушка удивилась. Как тут произошло нечто необычное.
Круглый большой шар с перьями, распушенный так, что видна была кожа курочки - это так наводит страх во время опасности, и бегала под вороной, прыгала и пыталась взлететь. Она была похожа на нахохлившегося индюка, который тоже становится в разы больше.
Но ворона – птица летающая - всегда норовила облететь и стащить ее малыша, который попадется ей под клюв. Самые настоящие мамы – они и не только кормилицы и воспитательницы, но и храбрые защитницы, сколько я видела ситуаций с птицами и животными.
Конечно же, ворона не ожидала человека, и улетела. Собак у бабушки отродясь не было никогда, поэтому защитниками были коты и петухи.
Наконец, бабушкины брови поднялись наверх, это значит, что она что-то придумала.
Курица еще не знала о своем будущем многодетстве. Может, думала, что бабушка так пошутить решила над ней.
Бабушка, а ее идею потом перехватили все в деревне, как и другие новые идеи. Это мои дедушка с бабушкой первыми обои сделали, у них была первая изба с двумя открывающимися дверями внутри избы (комнат было две, у других же – три-четыре), да еще комнаты раздельные комнаты (потом все приделали стены, и получились полноценные комнаты, а не делали перегородки их трехстворчатых шифоньеров (плательные шкафы с тремя дверями), а все потому, что дедушка приехал из Казани, а там такие деревни существуют давно, с царских времен, а то и раньше. И ворота большие, с калитками рядом: отдельно ворота открываются, отдельно – калитка. А до этого калитки были в воротах, было очень неудобно и теперь таких заборов не осталось.
Картнай взяла всех ее родных цыплят и поместила в коробку, к новичкам. Курочка была ли в восторге от того, что бабушка решила социализировать ее пестрых среди других, как будто в садик привели детей.
Вряд ли. Для наседки это тоже было впервой.
Картнай достала из кармана фартука духи и прыснула на всех, кто копошился в коробке. Тогда у нее были духи с пульверизатором и с кисточками на крышке, которые не было даже в районном центре. Это сын из Чебоксар приводил маме, как и платки, которые были только у нее. Даже первые глубокие галоши были у нее.
Потом взяла рябушку, посадила в коробку к этим живым милым существам.
Потом она ножницами разрезала две боковые части коробки с широкой стороны, опустила стенку так, как обычно можно наблюдать, как грузовики выгружают груз, опустив до земли борт, с которого спускают наклонную доску, чтобы товары скользили, а не выпали.
Так курица и вывела их всех. Это нужно видеть и слышать! Ведь только наседка может издавать ласковые приятные для слуха звуки. А самое смешное в этот день был их тихий час.

Наседка села у гаража дяди прямо, прямо в коробку (может, она вообразила, что это ее комнатенка?). А двор у бабушка всегда светлый и чистый, тень падала только под окна кухонной стены. Родные детки показали пример, что спать положено под мамочкой. Они быстро спрятались, но, как оказалось, что среди родных тоже были непослушные. Всё как у людей! Они заигрались с желтышами, но умненькие новички тоже побежали в «домик». А там всегда тепло. Знаю, потому что приходилось доставать яйца из-под них, которые уже были готовы. Курицы не возражали, не клевали, а только наблюдали одним глазом, потом другим.
Один забавный и смешной момент я увидела. Один из самых шустрых (может, это и есть тот ревнивец в будущем?) прыгал всё время, пытался что-то сделать. Потом только поняла, как увидела, что было дальше. Интересно?
Наконец, после долгих физкультурных прыжков вверх он достиг-таки цели. Клювиком зацепил мамину бородку. Но, видимо, от старания, чтобы уж наверняка, но эти прыжки изрядно надоели матери. Она вскинула головку, и отбросила его на приличное расстояние. Это нужно видеть! Но, достигший своей поставленной цели, храбрец вернулся к мамочке и послушно пытался пристроиться. Наконец, после долгих стараний терпеливой клуши, все сорок с родными оказались под наседкой, которая стала больше, чем казалась при вороне. И только десяток лапок, которые были видны по бокам, выдавали то, что ее величие – это она сама. Может, она расширяется от природы на время, пока они не побелеют, эти родные приемыши? Ну, как тогда объяснить то, что только парочка, может, три, не смогли «зайти» в теплый домик, и у них торчали еще головки?
Подростками они уже сидели на «насестах» - приспособления, который дядя Раит сделал в огороде для того, чтобы держать «букетом» кусты смородины, чтобы можно было пройти к ульям. Они выбрали это место, и я сфотографировала. Тогда я сама была подростком и впервые начала фотодело, которому научил папа. И к лету он подарил мне свой «ФЭД»! Но сохранилась только та фотография, где я с бабушкой во дворе сидим на бревнах, а вокруг нас, на мне и бабушке – желтенькие длинноногие цыплята. Вот ведь как интересно – цыплята при мне выросли за лето!
На следующее лето я приехала одна. Меня посадили в поезд с Губаем, который учился у нас, в нашем городке. Целый год я жила приближением лета, как и мои городские и БАМовские подруги и друзья, с которыми мы переписывались весь учебный год, а потом друг друга встречали. Вот «Кызыл капка» - первая остановка. Выхожу, иду к третьему переулку. Вижу третий бабушкин дом. Приближаюсь. Ворота. Подхожу к калитке. Открываю…
Останавливаюсь.
На меня уставился белый петух. Он стоял недалеко от своего курятника. Куры мирно клевали свою любимую кашицу, которую потом я готовила им сама. Это смесь трав и крапивы с, если не ошибаюсь, с комбикормом: «Как они это любят!» И этому бабушка научила других. Они с дедушкой в деревню привезли много идей. Теперь и не помнят, откуда у них пристройки, веранды…
Я тоже остановилась. Потом трусливо, мелкими шагами, направилась к ступеням. Нужно еще пройти пару метров, где под верандой был палисадник с черемухой. Тут вышла бабушка, она посматривала в окно, зная, что автобус приходит в это время. Стоило только ей выйти, я подбежала к бабушке и крепко обнялись. На это время я забыла про гребешкового крикуна.
Вдруг я почувствовала, как на меня сзади что-то взлетело, шумно и крикливо, размахивая крыльями.
- Иииииий, хулиган ревнивый! Достал уже! Это моя внучка, нельзя!
Не знала, что птицы послушные, как животные. Петух слетел и встал рядом с бабушкой, и очень внимательно стал за нами наблюдать.
- Пойдем пройдемся, домой успеем. Нужно показать, что ты – свой человек, пойдем в огород, зелени нарвем.
И петух последовал за нами. Молча, и всегда глядел на меня изучающе.
На обратном пути он пошел рассказывать своим дамам сердца, что это не чужой человек, а бабушкин, значит, свой.
- Так он всех пугает, кто только войдет во двор. Хозяин! А вот одну он клюнул даже. Она тихо зашла во двор. Он, видимо, был в районе первого окна, а старуха зашла полюбопытствовать за калитку к бане – запретная территория для чужих во всех дворах. Если ты пришел, то только в избу. Остальное – частная территория не для чужих глаз. Это знают все и везде. Но любопытным варварам, как и карма, на базаре нос оторвали.
А бабушка всегда на кухне (там же кровать, днем там квашня или лапша сушится на большой доске, либо сидит и газеты читает, а ночью – это уже спальня). Окна выходят во двор, а остальные – два на территорию перекрестка, два – четыре в зале – смотрят в сторону части двора, на картофельный огород с баней, на ворота. В зале только для гостей и приезжих – нас. Она там только свои любимые цветы поливает на подоконниках. А когда-то здесь жила большая семья…
Как только соседка подошла к запретной калитке, которая закрывается щеколдой, вдруг откуда не возьмись с криком налетел на нее петух. Бабушка услышала, вышла на крик. Как же эта бабушка ругалась, винила бабушку зачем-то. Обиделась. Долго не приходила. Как это радовало дядю, который приходил иногда обедать и отдохнуть, как в это время она приходила. Добавку дяди приходилось отдавать ей, дядя однажды ей сказал. Обиделась, не появлялась месяц, потом снова являлась. Так и с петухом. Моя бабушка сказала дяде так:
- Улым (сынок), она – одинокая женщина, всю жизнь живет рядом, всё про нас знает, постоянно у меня сидит. Она уже как член семьи. Несчастная, одинокая, нужно ее понять. Пусть ходит, она, может, и живет до сих пор, что я у нее есть.
Вот такая мудрая была у меня бабушка!
А петуха пришлось зарезать, потому что доставал всех. К бабушке уже боялись заходить.
Если вы читали и было интересно, я очень рада. Мне самой интересно писать то, что когда-то было. Это не только наша личная история, но и история глубинки, история нашей страны в прошлом столетии!
СССР – 2020
04.10.24

Куриный бог. Сказка

Алкинская Гюзель

Посвящается моим друзьям детства, одноклассницам и дворовым подругам!

Короткое предисловие: как родилась сказка

Евтушенко Евгений. "Куриный бог"
"Что же это за чудо такое, куриный бог? Евтушенко объясняет в самом начале рассказа так: «Куриный бог - это морской камушек с дырочкой. Говорят, крымские татары считали, что если сквозь дырочку продеть нитку и повесить камушек на куриный насест, куры будут лучше нестись… Когда я бывал на побережье, мне всегда очень хотелось найти куриного бога…» https://librebook.me/kurinyi_bog

Вам приходилось видеть этот камешек? Мне - да. Тогда я нашла его, и кто-то сказал, что это - "куриный бог" и нужно загадать желание. Какое желание загадала, остается загадкой, попросту, не помню. Но камешек сам запомнился: невзрачный кругловатый и с дырочкой маленькой. Кто знает, может его кто сделал таким, ведь на Урале морей нет, но зато мы верили, как сказочному волшебнику. Тогда мы сами были дошкольницами или ученицы начальной школы. На днях решила посмотреть "Беглец из Янтарного" (1969), а, оказывается, фильм снят "По повести Ю. Збанацкого "Куриный бог".
Шестилетний Сережа из детского сада "Янтарный" находит волшебный камешек - "куриного бога". Если смотреть через дырочку в камешке, то мир становится сказочным и прекрасным. С этим сокровищем и отправляется Сережа путешествовать, встречаясь с самыми разными людьми, пока его не находят воспитатели." www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/407/annot/"
И вспомнила. Наверное, "куриный бог" нас вспомнил, и фильмом вернул в прошлое. А сказку написала, как привет для моих старых друзей детства.

СКАЗКА

Жили-были в маленькой деревушке три брата - Алик, Радик и младшенький Ниязик.

Они жили в очень бедной семье на самом краю леса. Мама с папой рано утром отправлялись в поле на работу, и возвращались очень поздно.

Алик с ранних лет умел готовить, в этом ему помогал Радик. А Ниязик тоже очень хотел быть полезным, потому помогал как умел: то дровишки принесет, то ведерко с водой из колодца принесет, которому отольет Радик, то в огороде зелень принесет к картошечке.

Так вот дружно жили, помогали родителям. Это была бедная, но очень дружная семья!

Однажды, когда они с другими мальчишками побежали в лес за ягодами, они услышали о волшебном камне -"курином боге".

На следующее утро, после того, как они с первыми петухами позавтракали с родителями, Алик подоил корову и отвел на пастбище, Радик готовил корзины и еду для похода, а Ниязик прыгал от радости, ведь он собрался отправиться на поиски этого камешка.

Путешествие было долгим и опасным. Особенно, было трудно переходить болото, хотя ходы-проходы знала вся деревня, но ребята смело шли вперед и выбрались на поляну. За своим лесом, за болотом, был другой лес, куда никто никогда не ходил, потому что почему-то его все боялись и пугали детей. Но желание найти этот заветный "куриный бог" было сильнее страха! Да еще их трое, а у Ниязика еще и палка есть (нет, братья не смеялись над ним, ведь он еще маленький, зато какой храбрый).

До вечера нужно было его найти, ведь место указано было: на берегу реки. А там берега были дикие, много камешков и травы, которая цеплялась за штанины.

Но братья не теряли надежды.

Им пришлось ходить мелкими шажками, наклоняться, чтобы можно было разглядеть камни. Некоторые нужно было перевернуть, чтобы осмотреть его.

Они забыли про еду, только утоляли жажду понемногу, глоточками, как учили их родители.

И вот, "терпение и труд всё перетрут" или "кто ищет, тот всегда найдет", после немногих испытаний они нашли-таки волшебный камешек с забавным названием "куриный бог"! Нашел его Алик, и остальные сразу же подбежали к нему, чтобы поближе рассмотреть чудо-камень.

Алик предложил загадать желание, чтобы побыстрей вернуться домой, ведь им еще раз нужно было пройти болото, ведь уже почти вечерело.

Алик сразу попросил о золоте. Он думал, что они продадут богатому человеку, и у них будут деньги и они купят новую одежду, много вкусной еды и сделают праздник, куда пригласят родных и соседей.

Радик попросил здоровье для своей матери, потому что она сильно уставала и не всегда могла приласкать детишек, потому что по дому дел было много, а наутро нужно было опару для хлеба приготовить, чтобы потом ребятишки испекли вкусный хлеб.

А Ниязик вдруг задумался и сказал:

- "Куриный бог", пожалуйста, сделай так, чтобы в нашем доме всегда царили радость и счастье! - Эту молитву он всегда слышал от мамы, когда она убаюкивала его. Иногда, когда она думала, что Ниязик заснул, искренне молилась шепотом, постоянно гладя его по головке.

И "куриный бог" услышал просьбу детей, исполнил их желания!

Так, братья вернулись в деревню счастливыми и благодарными. Их дом стал местом, где царили мир и доброта, а золото и здоровье пришли к ним позже как благодарность за их доброе сердце.

С тех пор они жили долго и счастливо, помня о том, что истинное счастье - в добрых поступках и любви к ближним.
13.04.2020

25.11.24
10.45