НЕМОВ, ИЛИ СОН ПОЭТА

НЕМОВ, ИЛИ СОН ПОЭТА


"Вашим стихам не хватает оригинальности и энергии". - Гера долго смотрел в одну точку, а потом резким движением выдернул шнур из розетки. Экран монитора некоторое время недоуменно сверкал своим зеленым глазом, а потом погас.

- Гады зажравшиеся, что они понимают в моих стихах? - Изжогой запульсировала обида. Котлеты, картошка, пиво и футбол не помогли. Одна надежда осталась - сон. Гера криво улыбнулся, вспомнив отца: "Нормальному мужику проблему надо перепить, а интеллигенту - переспать". Самое омерзительное было в том, что переспать предстояло в полном одиночестве, если не считать обиду. Соседи за стеной тоже, видимо, были не в себе. Пришлось присоединиться и успокаиваться вместе с ними под вопли Сукачева.

- Если снова не получится, - возьму кредит и издамся сам, - повторял Гера, шаря по Интернету в поисках литературных журналов. «Знамя», «Нева» и "Новый мир" совсем не вдохновляли. А вот название «Наш современник» понравилось, и он кликнул мышкой. Сайт журнала непонятным образом оказался бумажным изданием на любимом секретере из далекого детства и распахнулся на объявлении, набранном жирным шрифтом посередине страницы:

«Редакция печатает журнальный вариант книги писателя Петра Ниловича Немова. Автор, к сожалению, так и не дождался выхода в свет своего произведения. Точно так же, как и не получил этот замечательный прозаик даже самой элементарной известности. Готовится посмертное издание сборника его избранных произведений». Под текстом - фотография. На ней – простой русский мужик 50-60 лет с открытым крестьянским лицом. Немов был похож на замечательного, но практически неизвестного поэта Владимира Ленцова, с которым его - школьника - познакомила когда-то учительница русского языка. Та же простота, и та же мучительная грусть в глазах. Гера скользнул глазами по тексту.

«Тема Заонежья во все времена почему-то всегда замалчивалась, то ли стыдливо, то ли сознательно. Огромный край с темной историей и неясным будущим. Он далек от перекрестков сегодняшнего дня. В нем мало завораживающего блеска, что так влечет искателей приключений и злата. Леса Заонежья темны и страшны для непосвященного. Луга, по-настоящему, заливные – сочные, высокие, духоманистые. Много камней. Огромные валуны словно бы охраняют вход в это священное место на земле. Местные жители относятся к ним с уважительным страхом. Жизнь заонежская совсем не похожа на бурное кипение страстей. Она размерено повторяется из века в век и самодостаточна в своей обособленности».

Текст настолько поразил Геру, что он даже не посмотрел на название произведения. Первая мысль после прочитанного отрывка - добросовестная работа местного краеведа или обычная старомодная сага о семье из глубинки. Если он прав, то это, практически, объясняет, почему писатель так не смог пробиться в современную литературу, полную мистификацией, проектов и мимикрии под творчество.

Он описывал свою Родину, ее быт, историю, уклад жизни. Описывал подробно, неспешно. Так человек изо дня в день отчитывается о прожитом кому-то далекому, но дорогому, покинувшему родные места навсегда. Или себе самому, вынужденному жить далеко от дома. Его гложет тоска. Он знает, что уже никогда не встретит с любимой родных рассветов, не будет сидеть на берегу реки, наблюдая закат, не вдохнет полной грудью ночной туманной прохлады. Для него важна любая деталь, связанная с покинутой родиной. И писатель Немов добросовестно фиксирует все, что может вернуть и восстановить, хотя бы в памяти, окружающие его места.

Конечно, кому могла быть нужна такая литература? В нашем бегущем, сломя голову к пропасти, и свихнувшемуся на барышах веке, точно уж не нужна.

«Я люблю слушать старых людей. Она еще помнят о странных по нынешним временам обычаях. В семьях не было принято горевать по покойникам. Умер и умер. Захотел человек уйти – туда ему и путь-дорога. Смерть пришла, забрала то, что ей было нужно. Родные относили тело за околицу, выкапывали ямку и аккуратно укладывали в нее умершего. Пусть спит спокойно. Потом укрывали аккуратно снятым дерном. И уже ничто не напоминало о захоронении. Земля, как земля. Было время – родила, настало другое – приняла. Все свое. Все сгодится. Постоят родные, помолчат да и пойдут восвояси, как и не было ничего. Жизнь дел требует. Ей некогда останавливаться».

Гера перелистывает страницы, завороженный прочитанными строками. Долго потом сидит, глядя прямо перед собой в деревянное нутро секретера. Мысли путаются, пытаясь сложиться что-то определенное и внятное. Постепенно они оформляются в желание пойти куда-то и набить кому-то морду. Гера никогда не любил драться, но тут не узнал себя - мощно заходили желваки, и пальцы сами собой сжались в кулаки.

- Гады! Какие же все гады!
Он поднял журнал и шмякнул им по крышке секретера. Книжица распахнулась на рубрике с книжной рекламой в виде обложек - цветных маленьких фотографий под названиями серий уже вышедших книг. Злость поутихла, и он принялся рассматривать предложенное, прикидывая, куда можно предложить свои стихи. Но, когда присмотрелся, то лишь грустно улыбнулся. Перед ним было обманка. Обыкновенная банальная обманка, которая стильно маскировала разные варианты привычных женских романов, суровых мужских детективов и техно-фантастику. Как там, в телеке: «Спешите видеть, только у нас, и только раз!». Такие вот «наши современники».

Еще некоторое время он безуспешно щелкал мышкой по другим ссылкам, но потом бросил это бесполезное занятие. Причем тут «Москва», «Новый мир», «Звезда» и прочие толстые журналы? Их мизерных тиражей только и хватает на оплату редакции да удовлетворения амбиций спонсоров. К тому же, он уже имел с ними дело. Кому они сегодня нужны? И кому нужна литература, которую они публикуют? Нужная – она на полках магазинов зазывно блестит глянцевыми обложками.

Но и в толстых журналах, и на книжных полках не нашлось места Немову. Гера повторял на разные лады фамилию, физически ощущая горечь на кончике языка. Что-то густое и тягучее, что никак не удается сглотнуть, комом застряло в горле. Он даже испугался, что не сможет дышать.

Жил-был хороший мужик, и вот его нет. Гера не знал, был ли он настолько талантлив, чтобы составить славу отечественной литературы? Но те несколько строчек стояли у него перед глазами, как укор всеобщего пофигизма и презрения к людям неравнодушным и естественным. Слезы заливали лицо, а он пытался не всхлипывать. Как странно, но он опасался оглянуться потому, что не понимал, где находится? Хотя, что это меняло? Для него – ничего. А для Немова – уж тем более.

Немов – какая говорящая фамилия. НЕмов или НемОв? Не важно. Он умер от ощущения – невыносимого и трагического – своей немоты. Он воспринимал, наверное, ее, как данность. Или проклятие. Или послушание? Гера мог только предполагать, глядя на его лицо, какую он прожил жизнь? Но вопросы все равно останутся без ответа. Ушедший уже не расскажет, что вонзалось острым гвоздем прямо в сердце? От каких проблем мучился?

В чем находил успокоение? Каких мыслей боялся? Как справлялся с бессилием? Уже ни-чего не изменить.

Правда в том, что чужая жизнь – закрыта тайная книга. И прочитать ее можно только тогда, когда написавший дает читающему верные подсказки для перевода слов в эмоции. Но и тогда утверждать, что язык знаком – иллюзия. Гере до боли захотелось понять, какие чувства обуревали Немова? Что помогало ему жить, не опуская рук? Да, он писал всю свою жизнь. Писал добросовестно и честно. Скорее всего, не раз пытался встроиться в коррумпированную писательскую тусовку и заинтересовать кого-то своими книгами. Скорее всего, получал отписки, и, наверное, какое-то время от безысходности пил горькую. Как это было знакомо.

Гера легко вообразил себе, как писатель просыпается поутру с тяжелой чужой головой, сам себе не рад в отрицании собственной судьбы. Непослушными ногами вытаскивает вялое тело из дома к колодцу, выливает на голову ушат холодной чистой воды. И похмелье отступает, как шипящая змея. А потом, чтобы окончательно прийти в себя, он идет на окраину - к месту, где погребены «уснувшие», ложится на теплую землю и закрывает глаза.

Что происходило с ним в это время? Что он представлял себе? Реванш, полки своих книг или новые сюжеты? А, может, систему, которая отвергает его раз за разом? Каким бы простым он ни был, но не мог не понимать очевидного.

Система в культуре неповоротлива и безжалостна к простодушным людям. Никому ничего не интересно. Все пресыщены, особенно те, кто принимает решения. Никто ничего не читает и не смотрит. Всем давно известно, что, кого и как нужно расставить по ранжиру. Конечно, как в любой системе, существуют щели и лазы. Но человек чести ползать не приучен. Ему и мысль такая в голову не придет.

Немов - Гера в этом был уверен - считал, что его книги не нуждаются в дополнительных усилиях по продвижению. Только вряд ли эти мысли рождались в его голове, когда он прислушивался к голосам предков.

Наверное, представлял себе, как однажды и его укроют в черной ямке от безжалостного мира, чтобы никто уже не тревожил вечного сна. Готовился к этому? Боялся или был совершенно спокоен? Или просто вспоминал «заснувших» - знакомых, друзей и родных? Вслушивался в их тихие голоса, которые спокойно без сантиментов наказывали ему: «Жить!» И через себя от земли передавали силу продолжать дышать полной грудью, наблюдать и писать. Впрочем, он мог просто смотреть в высокое небо, как князь Андрей, только без всяких мыслей, чувств и слез.

Потом он возвращался домой, садился за письменный стол и продолжал работать. Изо дня в день писал свои неспешные без единой ложной буквы книги о далеком, странном и непонятном для других родном Заонежье:

- «Странно, почему-то у реки ветер быстрее, чем на поле? Ромашкам должно быть обидно слушать шелест камышей и не иметь возможности ничего рассказать им о божьих коровках».

Гера пришел себя, зацепившись взглядом за эти совершенно волшебные слова.
И в тот миг проснулся. Резко. И в слезах.

Ах, ты, Немов-Немов. Сколько таких талантливых, как ты, честных русских людей, непоказно и тихо делают свою никому не видную работу?

Страна "немых", которые ничего никому не могут рассказать – только "написать". В ка-кой-то нелепой и мучительной надежде, что, может быть, когда-то кому-нибудь это будет интересно. А потом, спустя годы, очередной неравнодушный «Искатель» поедет в такие же далекие и странные места с навеки замолчавшей историей. И в отчаянной бессмысленной надежде будет искать следы навеки утраченной жизни, от которой даже не осталось погостов. Только земля и глухая память о том, что жили на ней особенные люди, возделывали пашню, оберегали природу и «засыпали».

Сколько таких мест на просторах необъятного нашего Отечества?
Сколько «уснувших»?
Устал, изверился, потерял надежду?
Нужна вера, чтобы хотеть жить? Или – сила?
Тогда ложись на теплую траву и жди, когда твои предки передадут тебе силу отчей земли.
Впитай ее мудрость, любовь и запомни ее наказ: жить праведно безо лжи, работать, ро-жать детей и защищать родные места от чужих.
Тайные наказы земля предков передает только своим. Другим язык ее непонятен, да и не нужен. Для них наша земля – просто земля. Ведь не они тысячелетиями поливали ее своей горячей кровью.

И что еще поразило Геру, так это сами отрывки их текста Немова. Они запомнились слово в слово. Он писать так совершенно не умел. Это был не его язык, стиль, слог. Может, все дело в том, что тот писатель жил на "Земле", а Гера - над ней, на 3-ем этаже в обычной бетонной коробке.

Он вспомнил, что недавно был на выставке молодых художников. Там были полотна одной художницы. На них - серии портретов современников. Одна из серий называлась «Литературные незнакомцы». Как же прихотлив мир сна. Было бы интересно посмотреть, как работает эта «кухня».

Незнакомый Немов из сна. Или незнакомый - это он сам?
Может, надо научиться писать так, как Немов.
Или все совсем наоборот? Лучше стараться жить, как он, - спокойно, неспешно, терпели-во. Достойно делать свое дело, невзирая ни на что, не надеясь ни на кого, не ожидая счастливого случая. Дано писать и - слава Богу! – пиши. Пиши, как рука водит по строчкам, как сердце чувствует, как мысль думает.
Пока жив – пиши, если это - смысл твоей жизни.
А потом…
А потом, спасибо, Боженька, показал – можно просто «уснуть». И тихо, и естественно вернуться туда, откуда пришел. Чтобы однажды в самый тяжкий момент передать уставшему, обессиленному и изверившемуся в себе человеку что-то важное через мудрую силу родной земли.