Старшина. ( Второй рассказ Нилыча)

Старшина. ( Второй рассказ Нилыча)
Нилыч сидел на краю кровати и смотрел в окно. Вчера сияло солнце так ярко, что слезились глаза. С крыш сползли остатки снега. От прозрачных сосулек почти ничего не осталось, за один солнечный день полностью выплакались. Весна. А сегодня с утра замело, да так сильно! Видно, не хочет совсем сдавать зима свои позиции.
- Сдавать позиции, позиции… - чуть слышно прошептал Нилыч. Задумался. Открыл прикроватную тумбочку, бережно достал большой пухлый черный конверт с фотографиями. Аккуратно, словно нечто очень ценное, выложил их на кровать. Также аккуратно стал их перебирать одну за другой, разглядывать, что-то нашептывая про себя. На одной фотокарточке он задержался надолго.
- Дед, а дед, что ты смотришь? Можно и мне с тобой? – Прервал одиночество Нилыча подошедший десятилетний правнук Илюша. – Расскажи мне что-нибудь еще про то, как ты воевал. Кто здесь, на этой фотке, деда?
- Садись рядышком. Вот, смотри. Эти фотографии – память, и не только моя. Это – память нашей семьи, и память всего народа о тех днях, когда от мала до велика поднялся весь народ на защиту родной земли, нашей с тобой, Илюша, Родины. Шли на смерть, ради свободного будущего… Горели в самолетах, падая на колонны вражеских танков и эшелоны с гитлеровцами и их техникой, горели в танках, тараня вражеские машины, умирали с голода в блокадных городах и концентрационных лагерях, но не склоняли головы, закрывали грудью амбразуры дзотов, спасая от пулеметного огня своих товарищей… Да, много досталось нашему народу в той войне, внучок, за четыре то года!
- Дед, а что такое дзот и концентрационный лагерь! – Спросил мальчик, глядя прадеду прямо в глаза.
- Давай, Илюша, о лагере этом я тебе следующий раз расскажу, жуткое это место, много их было тогда в тылу у фашистов. А дзот – это долговременная земляная огневая точка. Пулеметное гнездо, заделанное под пригорок. Сразу и не увидишь. Вот расскажу я тебе одну историю про это. Видишь, на этой фотографии, это – я, справа. Мне тогда уже «двадцать» было. Слева – товарищ мой окопный – Николай, всю войну с ним прошли, кашу из одного котелка ели. Стихи писал он, когда передышки были между боями. Я тебе о нем уже как-то рассказывал. А посередине – старшина наш, тоже знакомый тебе, Вилкин. Сфотографировались мы втроем, как сейчас помню, девятнадцатого марта сорок третьего года в Издешково, на Смоленщине. Двадцатого с боями форсировали Днепр. Хороший денек выдался, солнечный, снег таял прямо на глазах. А на следующий день – пурга. Прямо зима настоящая. Наша рота продвигалась вдоль железной дороги, что соединяла Москву с Минском. Шли мы в направлении станции Сафоново. Вечерело. Вдруг с небольшого пригорка прямо перед нами – пулеметная очередь. Это был устроенный гитлеровцами дзот. Легла рота в снег, головы не поднять. Чуть кто привстанет – очередь. И ни назад, ни вперед. А метель…. Лежим, думаем, все тут, конец. Не пуля, так мороз убьет. Командир роты – молоденький лейтенант, еще не опытный совсем, только что из училища – растерялся: - Что будем делать, старшина? – Кричит.
- Что, что, воевать, твою мать. – Негромко выругался старшина. Выждав пару минут, прокричал: - Рота, слушай мою команду! Первый взвод, ползком, уходит левее, метров на пятьдесят. Второй взвод так же вправо. По моему сигналу все сразу встали и, рывок. Взводным понятно? Как рассредоточитесь, дадите сигнал.
Прошло минут пятнадцать а, лежа в снегу, кажется, что вечность. Мы с Николаем были в третьем взводе. Остались в центре, там же, где и старшина. Он выждал еще малость, поднялся во весь рост, громко выругался и скомандовал: - Вперед!
Рота широким веером поднялась из снега и бросилась вперед. Гитлеровцы растерялись, в какую сторону стрелять. Начали метаться то влево, то вправо. Это нам помогло выиграть время и многих спасло. А лейтенант наш, молоденький, он был с первым взводом, быстро бегал…. Так вот. Смог не попасть под пули, подбежал к амбразуре сбоку, и две гранаты туда! Ни кто от него такого не ожидал. Его за это потом орденом наградили. И все таки полегло тогда много наших….
- А потом что? – спросил, увлеченный рассказом, Илюша.
- А потом кухня подъехала… А потом двинулись мы дальше, правда не далеко пришлось идти. Долго мы в этих местах воевали. Слишком уж сильно сопротивлялись гитлеровцы. Мощная оборона была ими построена. Сафоново освободили только к сентябрю. А потом путь наш с боями пролегал по Беларуси, Литве. Вот там-то, в Каунасе, и столкнулись мы с лагерем смерти Шталаг 336. Это лагерь для военнопленных рядового и сержантского состава. Но это, внучок, другая история. Следующий раз расскажу. А сейчас я прочитаю тебе стихотворение, вот, на обратной стороне фотографии, где мы втроем. Это Николай написал после того случая, с дзотом:

Амбразура пламенем дышит –
Выливает горячий свинец,
До неё нам добраться б, выжить,
И заткнуть ей пасть, наконец!

Уложила роту в снега,
Не дает головы поднять,
За ночь всех занесет пурга,
Похоронит, ни дать, ни взять!

Матом кроет её старшина
Нашей роты боец-здоровяк:
«Твою мать…! Это наша земля!
Неужели замерзнем за так!

Вы, щенки, мне в сыны годитесь!»
Он наотмашь словами хлестал –
«Пока жив, у меня учитесь!»
Пред свинцом в полный рост вставал

И поднялась за ним пехота,
Три прыжка, затих пулемет,
Только вот поредела рота,
В трёх прыжках лежит целый взвод…

Амбразуры глазница черная
Водит по полю призрачный взгляд
Где уже слетаются вороны
И бесстыже в сторонке галдят.

Тут и кухня, дымя, подоспела,
Старшина матом повара кроет:
«Что, опять у тебя подгорело?
Твою мать…! В трибунал зарою!»

Быстро съев подгоревшей каши,
Покурив на двоих самокрутку
Уходила рота всё дальше,
Дорога ей, видать, минутка…

Ну вот, внучок, давай-ка сложим все в конверт, пойдем чайку попьем, да и на улицу.
- Да… – задумчиво ответил Илюша.